«Жизнь после потери близкого». Кира Косыгина

У нас в гостях была глава благотворительного фонда помощи семьям, потерявшим кормильца «Жизнь продолжается» Кира Косыгина.

Разговор шел о том, как поддержать человека, потерявшего близкого, и как преодолеть боль потери и вернутся к наполненной жизни.

---

А. Леонтьева 

– Добрый светлый вечер, с вами сегодня Анна Леонтьева. И мы говорим о том, что может не просто заинтересовать наших слушателей, но может иметь для вас, дорогие, практическую пользу и применение в жизни. В нашей студии сегодня Кира Косыгина, руководитель благотворительного фонда помощи семьям, потерявшим кормильца, «Жизнь продолжается». И тема нашей беседы –психологические аспекты счастья после горя. Добрый вечер, Кира. 

К. Косыгина 

– Добрый вечер. 

А. Леонтьева 

– Так получилось, что мы встретились и познакомились с тобой не в самый радостный период нашей жизни, когда я потеряла мужа, и мои дети потеряли отца. Тогда, когда прошло какое-то время после нашей потери, захотелось помочь людям, попавшим в подобную ситуацию. Ну это произошло уже после того, как мы стали немного... научились сами дышать. И когда мы с тобой встретились, знаешь, у подростков есть такое выражение, ну когда они о чем-то говорят: ты знаешь, это прямо вот человек такой – огонь! Даже в самой первой беседе, когда ты меня выслушала, очень как-то деликатно, очень сопереживательно, вот первое, что я про тебя подумала, это именно вот: ну ничего себе, женщина-огонь. Видимо, я почувствовала какую-то очень такую душевную силу, которая за тобой стояла и стоит. Смотри, Кира, когда мы сидим вот утром за чашечкой кофе, просматриваем хронику, видим, сколько трагедий происходит в мире, то очень многим из нас приходит в голову мысль: а как бы помочь вот этим людям, как бы облегчить их горе, какое бы доброе дело сделать? Но утреннее время проходит, и мы должны заниматься нашими семьями, мы должны иди на работу. Вот как случилось в твоей жизни, что ты подумала о том, чтобы помочь кому-то, и это стало твоей работой? 

К. Косыгина 

– В моем случае все шло само собой, так получилось. К сожалению, два года назад из жизни ушла очень близкая моя подруга, и с бабушкой дедушкой осталась маленькая ее дочка. В тот момент времени многие люди хотели бабушке и дедушке помочь, и все эти люди находились в разных странах. И мы очень задумались, как же можно сделать так... А Ксюшины родители в этот момент находились еще в одной стране, не в России, потому что им там нужно было решать вопросы, связанные с опекунством, для того чтобы вернуться сюда. И нам нужно был понять, каким образом мы можем оказать финансовое содействие нашим близким людям, при этом не скомпрометировав, например, их кредитную карту, потому что мы предполагали, что эти деньги могут идти в любых количествах из разных точек мира. Задумавшись об этом, стало понятно, что такую функцию мог бы взять на себя благотворительный фонд. И начали искать благотворительный фонд, который мог бы нам оказать помощь в нашей ситуации, и такого фонда не нашли. А дальше стало понятно, что можно попробовать фонд организовать самостоятельно. И шаг за шагом – юрист, устав, организационно-правовая форма – и это все не долго, не вперед смотрящие были шаги, это все вот произошло как-то: шаг, шаг, шаг – и появился фонд.  

А. Леонтьева 

– Как-то естественно организовался фонд. 

К. Косыгина 

– Органичным образом это произошло, да. И в процессе стало понятно, что он может оказать поддержку не только близкой моей семье, но еще и людям, которые оказались в подобной ситуации. Потому что не привыкли мы, не обучены мы закладываться на то, что что-то в жизни может случиться нехорошее. Мы даже скорее об этом не думаем, чтобы не бередить энергию вокруг. А когда это происходит, так часто бывает, что происходит оно внезапно, и выясняется, что на первых порах рядом есть люди, которые готовы помочь. Но жизнь идет своим чередом, у этих людей своя жизнь и свои дети, свои дела. И через какое-то количество месяцев человек, оказавшийся в сложной ситуации, вполне возможно, оказывается один на один с вот уже тем горем, в той стадии, может быть, еще не пережитым, и уже один на один. И здесь часто бывает, нужна какая-то энергия со стороны, которая придаст сил, даст эту опору, на время плечо подставит. С помощью этой энергии можно двинуться дальше гораздо быстрее и эффективнее, чем без нее. 

А. Леонтьева 

– Скажи, пожалуйста, вот люди, когда оказываются один на один с горем, ты говоришь про энергию, ты говоришь про какую помощь – про эмоциональную, душевную, материальную? Вот какую помощь начал оказывать им фонд?  

К. Косыгина 

– Здесь это комплексная вещь, безусловно. И в каждом конкретном случае, даже если со стороны кажется, что они все очень друг на друга похожи – потеря произошла в семье, – в каждом конкретном случае сложности бывают свои. И поначалу я думала, что первый человек, который вообще может быть полезен, это психолог. Но выяснилось, что это не так. Потому что мы к психологам обращаться не обучены – я имею в виду наших соотечественников, – мы все беды преодолеваем сами. А еще у нас принято надеться на государство, что государство в такой ситуации непременно поможет. Оно поможет, но во-первых, к нему надо прийти и попросить. Во-вторых, надо знать, о чем попросить. Потому что аспектов помощи много, и они не ограничиваются только пенсией по потере кормильца. Если во всем этом разбираться, то, в принципе, на первых порах можно преодолеть даже финансовый кризис, если семья в нем оказалась в связи с потерей кормильца. Чего люди боятся еще? Боятся оказаться в коммунальных долгах. И это тоже важный аспект их нервного состояния. Потому что счета приходят, платить надо, ты сама не понаслышке знаешь, что зачастую эти счета велики, ну особенно в крупных городах. А бывает попросту нечего есть, потому что все финансы, например, закончились в момент помощи, связанной с лечением. Бывает, что нужно помочь человеку определиться и понять, чем он хочет заниматься и чем он может зарабатывать. Потому что мы помогаем семьям, где есть хотя бы один несовершеннолетний ребенок, то есть всегда есть ответственность не только за себя, но еще за маленьких людей, которым помощь взрослого необходима. И разбираясь во всем этом, вот это все я комплексно назвала словом «энергия», потому что сюда нужно вложить свое внимание, свою душу, и попытаться разобраться, а чем именно им можно помочь. Но так, чтобы именно эту поддержку оказать – не посадить на шею, не расслабить, направить в сторону самостоятельной жизни. И когда мы входим в семью и, общаясь с ними на протяжении какого-то времени, становится понятно, а чем им можно помочь, где именно их состояние просело в первую очередь, психологическое и материальное, дальше мы понимаем, чем мы им можем посодействовать для того, чтобы они стали на каком-то этапе времени самостоятельными. И в первую очередь мы понимаем, что государство в этой ситуации может сделать, и помогаем этой семье получить всю государственную помощь. Но пока все эти решения принимаются, им нужно помогать: оплачивать коммуналку, оплачивать продукты, им нужно, вероятно, помогать с репетиторами, если у нас есть сейчас такая семья, где сейчас есть мальчик в выпускном классе, он остался круглым сиротой. Каждый конкретный случай индивидуален, и сюда нужно вложить не только знания и финансы, но еще и что-то большее. Вот это большее я и назвала таким словом, в общем, «энергия». 

А. Леонтьева 

– Ну что-то большее, так понимаю, что семьям, которым ты помогала, ты начинаешь потом дружить. И довольно долго времени вы проводите потом... Ну не проводите вместе, а просто идете... 

К. Косыгина 

– Ну мы остаемся с ними в хороших отношениях, да. Дружба – для меня слово такое серьезное, дружить – это чуть больше, чем общаться и хорошо друг к другу относиться. Мы с ними остаемся в хороших отношениях. Мы можем друг другу позвонить, можем узнать, как дела, я даже могу обратиться за помощью какой-то, в смысле фонда, если она мне необходима. Хорошие отношения – это важно.  

А. Леонтьева 

– Скажи, пожалуйста, а вот вокруг этих семей, которые, ты вот ты приходишь в семью, в этой семье, она что-то потеряла, кого-то потеряла, но вокруг нее есть некий ближний круг, да, как называется, круг поддержки. Вот с этими ближними тебе тоже приходится работать или ты приходишь в семьи, где таких людей нет?  

К. Косыгина 

– Ну сейчас складывается так, что мы приходим в семьи, где таких людей нет, где люди остаются один на один. Или если этот круг имеется в наличие, то по каким-то причинам с ним нет контактов, коммуникаций, так тоже бывает. А бывает еще и так, что люди начинают бояться приходить в семью, где произошло горе. Потому что они не знают, что сказать, не знают как быть, им просто страшно. И если пока идет этот период определенных ритуалов, люди собираются вместе, потому что вот это хоть и грустный момент, этому мы научены, а как вести себя дальше, знают единицы. Потому что любить человека в горе – это серьезный труд. 

А. Леонтьева 

– Серьезный труд. Я хочу сказать, что я очень хорошо понимаю, о чем ты говоришь. Потому что когда вот с нами случилось горе, то очень огромное количество людей встало вокруг нас, сомкнули руки, сомкнули локти, и семья выжила. Но я потеряла довольно большой круг людей. И потом, обретая его, потому что я никоим образом не обвиняла людей в том, что они отошли в сторонку, я услышала от них то, что и ожидала услышать: они не знали, что мне сказать, с одной стороны, и они очень боялись меня увидеть. Мне одна школьная подружка сказала: я очень боялась, что ты будешь очень плохо выглядеть. То есть вот этот страх не давал им просто подойти и помочь.  

К. Косыгина 

– Столкнуться с чужим горем – это тяжело, а с горем близкого человека – тяжело вдвойне. Потому что ты хочешь ему помочь, но объективно не можешь, тебе так кажется, что ты не можешь, потому что ты не знаешь, чем. Все что мы умеем говорить, это «все будет хорошо», «не переживай» – но это не те слова, которые нужны в эту секунду.  

А. Леонтьева 

– Жизнь продолжается? 

К. Косыгина 

– «Жизнь продолжается» – тоже не те слова. Она продолжится, самое интересное, сама собой, в этом прелесть жизни. Особенно когда есть, ради кого ее продолжать, все равно все выстроится и наладится, потому что жизнь так устроена. Но есть период, когда человеку нужно горевать. И ему нужно помочь горевать, его не нужно отвлекать. Я раньше думала, что нужно отвлекать. Я сейчас об этом говорю, понимая, потому что раньше я не понимала, что горевать нужно. Я бы, увидев плачущего человека, рассказала ему какую-то другую, о другой стороне смерти, и подсказала, как мне казалось, другие механизмы мышления о том, что сейчас происходит с уходящим человеком, с ушедшим человеком, с уходящей душой. А теперь я понимаю, что для здоровья нужно испытывать все эмоции, потому что мы живем на земле, мы земные люди, а на земле есть и добро, и зло. И радость, и гнев, и печаль, и все вот это, оно должно доставаться из нашего шкафа каждый день. Я не знаю, может быть, есть какие-то для особых случаев наряды, типа дикой ярости и вселенский восторг, может быть, их можно и не каждый день доставать. А так, в принципе, эмоциями, нам ими всеми нужно пользоваться – надел, повесил, постирал, в химчистку сдал. Это важно для того, чтобы быть человеком, это важно для того, чтобы быть эмоционально здоровым человеком. 

А. Леонтьева 

– С вами сегодня Анна Леонтьева. И мы говорим о том, что есть счастье после горя. Наша гостья Кира Косыгина, глава благотворительного фонда помощи семьям, потерявшим кормильца, «Жизнь продолжается». Кира, ты говоришь, что эмоции, которые испытывает человек, они очень разные, и все что он испытывает, это нормально. Я правильно поняла твою мысль? 

К. Косыгина 

– Абсолютно. 

А. Леонтьева 

– Но послушай, вот когда человек находится в состоянии, как говорят психологи, горевания, да, есть такое как бы горевание как процесс. Я хочу спросить у тебя, вот о чем. Я подумала, когда ты об этом говоришь, что когда ты приходишь сама к человеку, который находится в состоянии горевания, тяжело ли тебе, и как ты справлялась, особенно первое время? Поскольку ты, наверное, эмоционально вовлекаешься вот в эту вот, ну как люди говорят в миру, ауру, да, можно сказать, энергию, вот в эту какую-то атмосферу горя. 

К. Косыгина 

– Я как раз, как мне казалось, была раньше большим молодцом, потому что я умела на себя эти эмоции не примерять. Я понимала, что я должна конструктивно помочь семье, и самое последнее в моем рейтинге конструктивности было сидеть и плакать рядом. Я очень многие вещи научилась себе объяснять. Ну там есть круг эмоций, вот я знаю, что в точке «А» сейчас я испытываю, например, раздражение – я сейчас поговорю про такой круг эмоций, связанный с гневом и раздражением, – а в точке «Б» я все равно буду спокойным человеком. Вот зачем идти по этому кругу переживаний – раздражения, гнева, ярости, раздражения если можно сразу прийти в точку «Б», с собой немножко поговорив, эти эмоции уняв. И в шкафчик куда-то закрыть их, на полочку положить и больше не доставать. Я только сейчас поняла, что, не переживая и не проживая весь спектр эмоций, необходимых в данном конкретном случае, мы сами себя загоняем в болезни. Потому что мы очень много энергии отдаем на то, чтобы себе все объяснить, все понять, понять все головой и не прожить это телом на уровне клеток. Поэтому, когда я прихожу в семью теперь, ну во-первых, уже в тот момент, когда они готовы видеть незнакомого человека, они уже в другой стадии. Это та стадия горя, когда они способны принять помощь. Во-первых, они сами о ней попросили. Мы приходим только туда, где обращаются за помощью, сам человек, находящийся в сложной ситуация. Не когда кто-то со стороны говорит: вот я вижу, там все плохо, там звоним во все колокола, им нужна помощь. Мы пробовали – так не работает. Если человек сам не готов о помощи попросить, он не будет готов ее принять в том конструктивном ключе, в котором мы ее даем. Это совместная работа. Невозможно заставить быть счастливым, невозможно заставить быть там стабильным. Если человек хочет – все получится. Когда человек хочет – ему надо помочь, когда человек не хочет – ему помогать не надо, даже если со стороны кажется, что там горе, беда, и помощь требуется. Поэтому сейчас, входя в эти семьи, они, как я сказала ранее, и на другой стадии горя находятся, и я какие-то вещи, стала чуть больше о них думать, больше о них переживать. Я теперь понимаю, что это важно, важно для того, чтобы у меня у самой были силы двигаться дальше. Потому что находиться все время в радости, оказывается, невозможно. То есть мне казалось, что это возможно, но, судя по всему, это не всегда правда. Мне так нравится быть веселой, счастливой и жизнерадостной, что какие-то вещи я оставляю за бортом своего эмоционального состояния, что в конечном итоге приводит к потере сил. Поэтому если человек хочет плакать, ему надо дать плакать. Может быть, не плакать рядом с ним, но хотя бы обнять. Самое важное, что можно сделать – это быть рядом. Если у тебя есть силы прийти и поделиться своей энергией, потому что это законы физики, своим теплом, – приходи и делись, просто побудь рядом. Если этих моральных сил нет – ну, наверное, не надо приходить. Но можно, я думаю, позвонить и сказать: я у тебя есть, я тебе всегда помогу. Может быть, эти слова важно произнести. Потому что некоторые люди по умолчанию считают, что к ним за помощью обратятся, если такая помощь потребуется. А нас же учили: мы все должны сами, нам помощь не нужна. И еще есть вот этот фактор общественного осуждения – мы так его боимся, что живем не своей жизнью. А в конечном итоге, нашу жизнь за нас не общество проживает, а мы сами. Нам так хочется быть удобными, что мы перестаем быть удобными для себя.  

А. Леонтьева 

– А что такое быть удобными? 

К. Косыгина 

– Ну не кричать, не гневаться, не плакать и не страдать. Отведено на горе какой-то там здравой эрудицией, месяц, ну условно, или год – ну что, год прошел, ты все еще горюешь?! Ну вообще! Но каждому, у каждого эмоциональный статус людей отличается. И я не говорю про апатию, когда человек ложится на диван и больше не встает – из этого состоянии, это, как я понимаю, уже медицински пограничное состояние. И такое состояние, наверное, тоже нужно и важно, но ему есть срок. Я говорю о том, что если человек хочет поговорить об ушедшем, с ним надо об этом разговаривать. Потому что я не раз видела и слышала, как эту тему начинают быстренько переводить в другое русло... 

А. Леонтьева 

– О чем-нибудь веселом.  

К. Косыгина 

– Да, человек хочет поговорить о том, кого нет рядом и поплакать о нем, а ему говорят: а вот помнишь, как мы десять лет назад с тобою в клубешник ходили? Потому что люди не знают, как реагировать на такие эмоции. Они вроде бы не негативные, но что делать с грустью, мы не знаем. А я сейчас, вот на текущей стадии своего развития понимаю, что с грустью можно сделать только одно – побыть рядом, обнять, сказать, что я тебя понимаю, если понимаешь, или сказать, что я тебе помогу, если можешь помочь.  

А. Леонтьева 

– Кира, а есть какие-то вещи, которые ты поняла уже из своего опыта, чего говорить не нужно? Вот ты приходишь с какими-то словами, да, ты все равно должна что-то сказать, когда ты приходишь в семью. 

К. Косыгина 

– Когда я прихожу в семью, мы. скорее, говорим о том, почему у меня этот фонд появился, и друг о друге разговариваем, пытаемся настроиться друг на друга. Потому что это задача первой встречи. Здесь от меня никто не ждет никаких слов утешения. Но я была в ситуации, когда эти слова утешения были нужны. И говорить, что жизнь продолжается, все будет хорошо, переплывем и это – это правильные слова, это правда, действительно все наладится, но это не то, что человеку сейчас нужно услышать, потому что это не то, во что он сейчас может поверить. Он в этот момент может поверить в какие-то очень простые вещи и принять их. Например, тактильный контакт – обнять, визуальный контакт – поплакать вместе, улыбнуться. Чаю попить, в магазин сходить, еду приготовить – очень бытовые и очень-очень простые вещи в этот момент нужны, как мне кажется.  

А. Леонтьева 

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Я вот помню, что почему-то первое, что мне приходило в голову по реакции окружающих, я понимала, что ну случилось нечто ужасное, но я должна быть чрезвычайно героической. Я помню, что я ехала за рулем и очень крепко за него держалась, чтобы не дрожали руки, но вид у меня был самый что ни на есть героический. И меня очень отрезвили слова психолога из Нью-Йорка, который позвонил мне и сказал: ну как ты себя чувствуешь? И я поняла, что я не могу сказать, как я себя чувствую, потому что я герой, я героическая женщина, которая там сейчас вытащит троих детей. Но как только она спросила, как я себя чувствую, я почувствовала, что я имею право, в общем, какое-то время героем не быть. Ты с этим сталкивалась? 

К. Косыгина 

– Абсолютно, да, я с этим сталкивалась и сталкиваюсь. Люди запрещают себе быть счастливыми, особенно женщины, особенно это свойственно женщинам. И я так радуюсь, когда они находят в себе силы на новые чувства, новую любовь, на место для себя. Потому что, когда человек остается с детьми, кажется, и общество диктует эти правила, что всё, теперь вот дети, ради них, потому что они, тебя больше нет. А ты есть. Самое важное, что у тебя остается, это ты. И для всех других ты можешь делать что-то, если ты у себя есть, и силы у тебя будут. И общество, осуждения которого мы так боимся, либо ему все равно, что там происходит, а если ему не все равно, то оно все равно найдет повод, что же такое обсудить и о чем посудачить. И у меня есть примеры с папами, которые оставались без мам и с детьми, которые обрели свое счастье. В одной семье папа встретил новую любовь, и они поженились, и у них совместный ребенок. Еще в одной семье папа готовится вступить в брак. В третьей семье появились романтические отношения, о которых они поначалу вообще говорить не могли, не готовы были в эту сторону смотреть, в принципе, потому что нельзя. А кто определил этот период горя, кто сказал, за какой границей можно, а до какой границы еще нельзя? Ну ты сам в ответе за себя, сам в ответе за свои эмоции. Ты можешь дать детям что-то важное, только когда ты по-настоящему спокоен и счастлив сам. И даже если ты делаешь вид, что все хорошо, первый, кто считает, что все не очень хорошо, это ребенок. Потому что слезы в подушку – дети имеют обыкновение проснуться ночью неожиданно и что-нибудь там услышать. И потом даже боятся спросить. Поэтому разрешить себе быть счастливым – это так сложно и так важно, особенно в ситуации, когда человек столкнулся с потерей. 

А. Леонтьева 

– Ну я знаю, что дети, ты вот сказала, что дети, они услышат, когда кто-то плачет в подушку. На самом деле у меня есть ощущение, что дети вообще считывают родителей, есть такой канал – из души в душу, который позволяет детям каким-то образом, всех возрастов практически, видеть, чувствовать, что с нами происходит. И как бы мы героически ни улыбались при этом, вот они считывают именно ту информацию, которая творится в нашей душе. 

К. Косыгина 

– Да. Потому что нам кажется, что любить человека, которого с нами нет и больше никогда не будет, это значит закончить свою личную жизнь. Почему-то нам так кажется. А любовь не в этом, она разная. Любить того, кого нет рядом и любить того, кто есть рядом – это разные вещи, и все это любовь. И первое, на мой взгляд, что человек должен в этой жизни, он вообще мало чего должен, но вот быть счастливым ну просто обязан. И шаги к этому счастью иногда понятны, иногда нет, но самое важное его себе не запрещать. И я сейчас говорю конкретно о новой любви и новом человеке в твоей жизни. И этому нужно разрешить быть, особенно если мы говорим о молодой женщине, оставшейся с ребенком или молодом мужчине – это нормально, жить дальше полной жизнью, дышать полной грудью, любить своих детей, любить себя, близких, друзей.  

А. Леонтьева 

– С вами сегодня Анна Леонтьева и Кира Косыгина, глава благотворительного фонда помощи семьям, потерявшим кормильца, «Жизнь продолжается». Мы вернемся к вам буквально через несколько секунд.  

А. Леонтьева 

– С вами сегодня Анна Леонтьева и Кира Косыгина, глава благотворительного фонда помощи семьям, потерявшим кормильца, «Жизнь продолжается». Тема нашей сегодняшней беседы – психологические аспекты счастья после горя. Кира, скажи, пожалуйста, вот для того, чтобы встретить новое счастье, о чем ты сейчас говорила, человеку, который потерпел такое сильное крушение, наверное, нужно сначала немного выздороветь, да? Ведь говорят, что счастье можно встретить, когда у тебя уже есть собственное душевное здоровье. 

К. Косыгина 

– Я бы сказала, что путь к здоровью и сквозь это счастье лежит. Я говорила, не обязательно все должно произойти быстро или вообще произойти. Я лишь говорила о том, что важно себе это разрешить, важно допустить эту возможность. Потому что до тех пор, пока мы что-то не допускаем, возможности, видимо, не появляются. Пока мы о чем-то не хотим думать, мы этого и не видим. Но оттого, что мы не видим электрический ток, не значит, что нет света. Выздороветь – это задача комплексная, большая, и здесь сначала, наверное, все начинается с простых бытовых шагов и решений. И хорошо, что есть эти заботы в первые дни, связанные с организаций всех ритуальных мест встреч, хорошо, что потом нужно встречаться с какой-то периодичностью, для того чтобы вспомнить того, кого нет рядом. А дальше начинается обычная жизнь – с детскими садами, школами, работой. Может быть, отсутствием работы, но перспективой на нее выйти, потому что есть семья, о которой надо заботиться, есть маленькие дети. Счастье, оно бывает разное, оно бывает большое и маленькое. И ведь не обязательно быть влюбленным для того, чтобы быть счастливым. Нас не учили тому, что после потери можно чувствовать себя счастливым. Нам кажется, что это запретная эмоция, что так нельзя. И уж тем более если ты это чувствуешь – боже мой, возможно, я не люблю того, кого нет! Нет, любишь. Просто себя ты любишь тоже, любишь всех, любишь детей. Поэтому выздороветь, на мой взгляд, можно быстрее, допуская все возможности в этой жизни: встретить и не встретить. И не говорить что такого не будет никогда со мной, что дети вырастут... Я думаю, мне кажется, что у мам начинается какое-то, особенно стрессовое отношение к детям своим собственным, потому что им страшно за них становится чрезмерно. И дети на этой почве, бывает так, что начинают себя очень агрессивно вести. И самое важное, что нужно делать, это заниматься собой: успокаиваться, дышать, иметь личное пространство. Вот разрешить себе пойти гулять или куда-то уехать на несколько дней, при условии, конечно, что есть с кем оставить детей. Это не просто можно, это нужно делать для своего собственного балансного состояния. Только в нем можно сделать что-то дальше для близких, для родных, и следующий шаг в своей собственной жизни. 

А. Леонтьева 

– Кира, скажи, пожалуйста, вот ты так хорошо об этом говоришь, и я очень с тобой согласна. Но вот твоя собственная семья, она никогда не жалуется на то, чтобы тебя не хватает? Ведь ты очень занята, и ты очень много делаешь для других людей. Вот что ты сама делаешь для того, чтобы это состояние, как сейчас принято говорить, оставалось ресурсным?  

К. Косыгина 

– Ну моя семья – это как раз мой энергетический центр. И я люблю с ним находиться, я люблю с ними проводить время, и мне это очень важно. И я очень четко делю время рабочее, нерабочее. И нет, я не ночую в фонде. И поначалу мне казалось, что так нельзя, что если я хочу, чтобы он был успешным, нужно дневать и ночевать. А потом я поняла, что это, наверное, просто не мой путь. Я хочу любить и быть любимой, я хочу видеть, как растут мои дети, и хочу еще что-то делать, помимо, отдельно от семьи, потому что фонд – это тоже мой большой ресурс и большие мои возможности. И, говоря между нами, я это делаю для себя, а не для других. Так удачно складывается, что другим это тоже нужно. Я в этом фонде очень расту эмоционально, психологически, мудрости добавляется, и в нем очень интересно. Поэтому я пока не слышу жалоб со стороны семьи, что им меня не хватает. Услышу – буду чутко на это реагировать.  

А. Леонтьева 

– Ну я почувствовала по нашей беседе, что ты становишься таким, довольно серьезным психологом, общаясь с таким количеством людей и стараясь при этом, ну стараясь и преуспевая в этом старании, быть очень деликатным и каким-то очень таким отдающим человеком.  

К. Косыгина 

– Деликатность – это важный аспект моей работы. Очень важно найти нужные слова, когда ты хочешь донести, может быть, даже очень простую мысль. Потому что обидеть человека в стрессе легко, реабилитировать потом себя в его глазах очень сложно. Да, фонд учит меня настраиваться на человека и находить именно те слова, которые ему сейчас нужны. Не те, которые он хочет услышать, а именно те, которые он поймет. Я практикую это часто и, видимо, поэтому кажется, что я похожа на психолога, это не так. Но спасибо за комплимент. 

А. Леонтьева 

– Кира, вот о чем я подумала в процессе беседы, что когда вот первые эмоции людей, окружающих семью потерявшую, прошли, когда все помогли им, когда оказали там дружескую психологическую, материальную зачастую помощь, но в какой-то момент, и это тоже нормально, люди не могут быть все время. все время все время добрыми по отношению к другим людям, они отправились по своим делам, ну грубо говоря, пошли по своим делам. Вот что тогда, в этот момент происходит с семьей, когда она еще не отгоревала, да, психологи вообще говорят, что горевание это процесс трехгодичный, да, какие-то там есть свои этапы, может быть, ты об этом больше, чем я знаешь. Вот что происходит с семьей, когда все разошлись?  

К. Косыгина 

– Ну если все разошлись не очень быстро, то скорее всего какие-то процессы уже выстроились. Понятно, где работать, коммунальные платежи... Ведь бывает так, что человек с этим просто даже и не сталкивался, так бывает. Люди оказываются в такой ситуации из самого благополучного состояния. Бывает так, что у людей, некогда бывших богатыми и успешными, в результате потери кормильца не остается ничего. Так бывает по разным причинам – потому что они отдали все деньги на лечение или потому что все было вложено в какое-то дело, и без этого человека дело развиваться не будет, и деньги вернуть тоже нельзя. Так вот, если эти люди близкие разошлись небыстро, они разойдутся, это нормально, жизнь так устроена, у всех, правда, свои дела, свои семьи. Если в жизни быстрые процессы отстроены, то ну дальше, шаг за шагом, понятно, что делать, более менее уже градиент ясен движения. Если их не оказалось рядом, или если они ушли быстро – вот тут возникают вопросы, что делать дальше. Потому что тогда здравый смысл подсказывает два пути. Или сказать, что я сильный, я сильная, я все могу, мне ничья помощь не нужна, упереться рогом и подхватить какую-нибудь психологическую ну поломку – потому что это тяжело, быть тем, кем ты не являешься, делать вид что ты сильнющий, а на самом деле сил не хватает. Либо искать помощи в различных средствах расслабления, что тоже не самый полезный способ продолжения жизни. 

А. Леонтьева 

– Понимаю, о чем ты говоришь. 

К. Косыгина 

– Хорошо, если в этой ситуации есть кто-то, может быть, это не близкий, а какой-то профессиональный человек, который может хотя бы подсказать, что делать. Вот я бы хотела, чтобы таким кем-то стал наш фонд. Я бы хотела, чтобы... Сейчас зона нашего присутствия – это Москва и Московская область, просто потому что физически можно доехать до человека, а контакт личный, не через телефон, а визуальный, когда ты приезжаешь, он важен. Потому что мы пробовали работать дистанционно – это не оно. Я надеюсь, что мы со временем создадим эту горячую линию, где будут сидеть даже не столько психолог, люди боятся слова «психолог», просто человек, которому можно будет позвонить, какие-то шаги наметить. Потому что мы такую линию в следующем году, я надеюсь, организуем юридическую, чтобы люди понимали, какие шаги нужно предпринять для того, чтобы получить необходимый базис от государства. Потому что, безусловно, все написано в интернете, но во-первых, не у всех есть интернет, не у всех есть знания, что туда нужно обратиться. А еще иногда нет просто сил, чтобы этим всем заниматься. Но интуиция подсказывает, что рядом все-таки хорошо бы, чтобы кто-то был. Потому что справиться с этим в одиночку невозможно. Нет, наверное, возможно. Наверное, есть и такие вот, прекрасные, история знает такие случаи тоже. Но лучше, чтобы рядом кто-то был. Иногда этим кем-то оказываются дети. Даже часто этим кем-то оказываются дети, но в действительности они ведь маленькие. И даже если они кажутся взрослыми, а эти наши дети кажутся такими взрослыми уже в эти свои четыре, пять, шесть лет. А оказываясь в 13–14, они иногда выдают такие здравые мудрые мысли, что хочется с ними уже поделиться всем на свете, и вот это горе с ними разделить из этого своего взрослого состояния. Они это примут, они поддержат, они даже, наверное, найдут правильные слова. Не очень понятно, как они все это переживут сами. Для меня пока большая загадка, как. Во-первых, с детьми о смерти надо разговаривать, даже с самыми маленькими. Об этом нельзя молчать. Даже если кажется, что ребенок ничего не помнит, а если помнит, то забудет, есть какие-то зоны сознания, в которых мама или папа остаются навсегда. И говорить о том, что произошло, важно. Понятными словами, но объяснять, что человек не ушел из жизни. Потому что ребенок, ребенок же может такое себе напридумывать, что он, например, во всем виноват, или он посмотрел не направо сначала на улице, а налево, и поэтому... Ну то есть связи, которые устанавливаются в детской голове, они неисповедимы зачастую. Нужно разговаривать с детьми о смерти, и с детьми, и со взрослыми, и с подростками. И мне кажется, что много сложностей возникает у родителей вот со своими подросткового возраста детьми именно потому, что они о каких-то вещах не находят в себе сил разговаривать, а детям это важно и нужно. И первый человек, от которого, наверное, они этой помощи ждут, это родитель. И если мы говорим о родителе, у которого единственный человек, который может ему оказать помощь, это его ребенок, ну это такая, сложная ситуация. В общем, хорошо бы, чтобы рядом кто-то был, хотя бы первый год. Потому что за рамками этого одного года уже многие вещи действительно выстраиваются. 

А. Леонтьева 

– Скажи, пожалуйста, а вот для того, чтобы найти, например, вот тебя и твой фонд, что нужно сделать? Вот я в свое время, мы встретились с тобой, когда уже какое-то время прошло со времени нашей потери. Что нужно сделать, чтобы узнать, вот куда пойти? Потому что я вот помню, что никакого понятия о том, куда пойти за помощью, у меня не было. Но, к счастью, было, я еще раз подчеркну, очень много близких людей вокруг, то есть ближний круг поддержки был очень широким. 

К. Косыгина 

– В нашем случае нужно обратиться в интернет и попробовать придумать такой поисковый запрос, который выведет на фонд. Он еще небольшой, и это волшебное слово «фандрайзинг» я только осваиваю. Но я знаю, что идея очень хорошая, и интуитивно я знаю, что все будет хорошо, и фонд вырастет в какую-то большую серьезную базовую единицу. Сейчас он пока мой маленький сыночек, о котором я забочусь. И я, конечно, хочу, чтобы он вырос большим, сильным, справедливым, и всего этого ему желаю. И, отвечая на твой вопрос, пока прицельный поиск в интернете.  

А. Леонтьева 

– С вами сегодня Анна Леонтьева и Кира Косыгина, глава благотворительного фонда помощи семьям, потерявшим кормильца, «Жизнь продолжается». Мы говорим о психологических аспектах счастья после горя. Кира, ну вообще по той энергетике, как ты вот любишь говорить, по той энергетике, которую ты излучаешь, я даже не сомневаюсь, что фонд вырастет во что-то очень сильное. Потому что, как мы уже с тобой говорили, подумать о том, что бы такого доброго сделать, за чашечкой кофе и реально этим заниматься – это ну вот подумали все, а занялся кто-то один там из тысячи. Но тем, кто подумали, тоже нужно знать, чем они могут помочь. Вот как бы ты сформулировала, вот я хочу помочь твоему фонду, что я могу для него сделать?  

К. Косыгина 

– На данном этапе можно зайти на сайт, посмотреть, чем фонд занимается, и можно оказать финансовую поддержку через сайт – это для меня сейчас стратегически важный аспект. Можно позвонить нам. И, например, выяснится, что у вас сеть в наличии какие-то хорошие вещи, возможно, у нас есть семьи такого возраста и такого размера, и мы эти вещи сможем принять. Можно просто быть с нами в контакте и написать нам опять-таки через сайт, чем вы в принципе можете быть полезны. Например, вы чудесно умеете верстать всякие печатные материалы – однажды нам это пригодится. Или вы можете на благотворительных началах заниматься репетиторством. Или вы можете у нас, для нашего фонда провести какой-то прекрасный мастер-класс, а все деньги, которые вы с него получите, перевести в наш фонд. Вариантов сотрудничества много. Выходите на связь, мы будем очень рады. С радостью встретимся, пригласим к нам в офис, все покажем и расскажем.  

А. Леонтьева 

– Кира, скажи, пожалуйста, люди, которые обращаются к тебе за помощью, вот в каких состояниях они уже находятся, как по твоему опыту, в каких состояниях они уже пишут или звонят тебе? 

К. Косыгина 

– Люди, которые ко мне обращаются, на самом деле находятся в разных состояниях. Бывает состояние безысходности. Бывает состояние, люди же не всегда понимают, что такое благотворительный фонд, на какие, например, средства он существует, иногда по незнанию кажется, что это какие-то государственные средства, которых много, поэтому вы нам должны помочь по этим и этим спектрам. Я бы скорее сейчас хотела бы поговорить, вообще почему люди обращаются за помощью и когда они это делают. Мы же с тобой обсудили, что у нас в нашем менталитете этой опции нет. Мы все должны сделать сами, мы сами прорвемся. Помощь если предлагают – нет-нет, не нужно. Да что там говорить, сумки иногда предлагают понести – даже я иногда говорю: нет! А почему нет, не надо? Человек может мне помочь донести тяжелые сумки. Нет, мы такие все самостоятельные, сами. И можно загнать себя в состояние дергающегося глаза, когда уже окружающие по внешним признакам поймут, что что-то идет не так. Но просто глаз может задергаться через десять лет, а помощь можно оказать на ранних этапах гораздо более эффективную и быстрее. Так вот не всегда рядом есть те, кто может помочь, близкие, не всегда у них есть этот ресурс, не всегда рядом есть благотворительные фонды. Но есть еще такая профессия – психологи, а также психиатры. Вот если психологи никому не нужны, потому что все сами, то психиатры – у-у-у, это Кащенко... 

А. Леонтьева 

– Это страшно.  

К. Косыгина 

– Это прямо страшное слово. Но бывают ситуации, в которых необходима медикаментозная помощь. Только сквозь нее можно прийти к балансному состоянию эмоциональному. Можно сколь угодно долго закрывать глаза на то, что происходит что-то не то, человек может находиться в постоянном гневе, печали, стрессе, срываться на детей, за что потом себя обвинять и бичевать. Но это все кажется в рамках нормы человеку, и поэтому он продолжает жить этой жизнью, а потом оказывается в состоянии болезни, к сожалению. Потому что организм такая удивительная вещь, которая очень долго терпит, копит-копит, а потом – ба-бах! – и выдает в каком-то неожиданном месте. А это то, чего мы не хотим, потому что, как мы помним, говорим о семье, где есть дети. Поэтому своевременное обращение за психологической помощью к профессиональным людям это очень важный аспект принятия горя. Если рядом никого нет, то эту помощь полезно, на мой взгляд, получить со стороны. Потому что есть центры психологической поддержки бесплатные, есть возможность иногда там поговорить по скайпу или позвонить, хотя бы услышать другую версию происходящего, это бывает очень важно. И если речь заходит о том, что необходима консультация психиатра, психотерапевта, не отказываться от этого. Потому что кратковременная коррекция стоит того, чтобы потом прожить полноценную счастливую жизнь. Помощь психиатра – это не Кащенко, это нормальное спасение на водах утопающих, дело рук самих утопающих. Обратиться вовремя за помощью или вовремя помощь принять – это так же важно, как заботиться о гигиене полости рта каждое утро. Это такой же аспект здоровья, вполне себе в физиологическом смысле, как и все то, что мы с этим здоровьем ассоциируем. 

А. Леонтьева 

– Ты знаешь, по своей такой книжной работе я сейчас очень много встречалась с психологами и вот этими страшными людьми, которых зовут психиатры, которые на самом деле совсем не страшные оказались при ближайшем рассмотрении. И очень многие из них просили меня передать следующую мысль, что родители, у которых подростки – это, наверное, очень косвенно касается нашей темы, но я думаю, что все равно касается, – проблемы в семье у подростков, они могут идти от родителей. И родителям, когда они видят, что с детьми что-то не так, когда дети впадают в какое-то уныние, да, которое может быть уже не унынием, а депрессией, вот им нужно заняться собой. Им очень важно заняться собственным душевным здоровьем. И по своему опыту я поняла, что удивительным образом картина выздоравливающего родителя начинает выстраивать вокруг картину выздоравливающей семьи – ну мы по-прежнему говорим с тобой о детях, да. И когда родитель начинает чувствовать себя более здоровым, более счастливым – каким-то удивительным, с моей точки зрения, мистическим образом выстраивается какая-то новая реальность вокруг, то есть дети начинают выздоравливать также. Я думаю, что ты тоже с этим сталкивалась. 

К. Косыгина 

– Конечно. Да я и на себе это вижу, на примере своей семьи, себя и своих детей. Нервничающая мама – это нервничающие дети. Первое, что я себе пытаюсь сказать в состоянии аффекта: успокойся. Ну правда, надо успокоиться. Я вообще этот год своей жизни посвящаю осознанности и спокойствию. Я пытаюсь понимать, откуда эмоции мои происходят, куда они меня ведут, с ними соглашаться и с ними жить, не прятать. А прятать их в шкафчик и чуланчик я умею хорошо. Теперь вот пробую их не прятать и с ними разбираться. Потому что, конечно, есть неприятные эмоции. Мне раньше казалось, что я так круто научилась с ними так вот работать, что они сразу отправляются лесом. Не должны они лесом отправляться, они тоже часть меня. Так что вот это вот принятие себя и осознанность – это такая сложная вещь, даже когда вот по внешним параметрам все нормально, а уж тем более, когда происходит горе. Нас не учат также заниматься своим психологических здоровьем. Нам кажется, что нам это дано, и что дано, с тем и живем. Но качество своей жизни можно улучшить, в первую очередь, обращая внимание на свое психоэмоциональное состояние. Если нет ответа в собственной голове, собственной жизни и среди своих друзей и знакомых, эти ответы, возможно, есть у знающих людей – я сейчас говорю про психологов и психиатров. А для кого-то знающие люди – это Церковь. Люди идут в разных направлениях для того, чтобы себя найти. Но важно идти, не лежать, закатив глаза, на диване и держа руку в театральной позе на лбу. 

А. Леонтьева 

– Ты сказала о том, что можно идти в разных направлениях, можно к психологу, а можно к священнику. Но вообще я думаю, что в идеале это одно и то же направление, что священник, психолог и даже вот этот человек по имени психиатр, они идут как-то в одном направлении. Если нужны психологи, нужны психиатры, то священник не отрицает существования науки. 

К. Косыгина 

– Да, то что ни одного из этих направлений, да, но каждый выбирает свой путь. Ведь в конечном итоге важно прийти к собственному балансному эмоционально-психологическому состоянию. Душевно быть здоровым – это очень важно и для себя, и для окружающих.  

А. Леонтьева 

– И в этом состоянии уже можно понять, что жизнь продолжается. 

К. Косыгина 

– Конечно. В этом состоянии в этой жизни даже уже можно найти какие-то хорошие аспекты, веселые и даже, не побоюсь этого слова, счастливые.  

А. Леонтьева 

– Кира, а скажи, пожалуйста, сейчас реквизиты твоего сайта для интересовавшихся людей.  

К. Косыгина 

– https://life-goes-on.ru/ 

А. Леонтьева 

– Кира, большое спасибо тебе за эту беседу. Она была очень непростая, но я надеюсь, что она принесет кому-то пользу. И кто-то поймет, как поддержать близких, а кто-то, может быть, поймет, что свое горе можно разделить с кем-то. Это было бы, наверное, очень хорошим результатом нашей беседы.  

К. Косыгина 

– Спасибо огромное тебе. Я тебе уже не раз говорила: сквозь разговоры с тобой я о многих вещах начинаю думать и в чем-то чуть больше разбираться. Спасибо огромное. Мне было очень приятно. 

А. Леонтьева 

– Спасибо. Всего доброго.  

К. Косыгина 

– Всего доброго.