«Женское служение в Церкви». о. Андрей Постернак

У нас в гостях был декан Историко-филологического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, директор Православной Свято-Петровскoй школы священник Андрей Постернак.

Разговор шел об истории женского служения в Церкви, о диакониссах и сестрах милосердия.

Ведущий программы: пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский

---

В. Рулинский

— Здравствуйте, друзья, это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. И сегодня у нас в гостях иерей Андрей Постернак, декан историко-филологического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, кандидат исторических наук. Отец Андрей, добрый день.

Иерей Андрей

— Добрый день.

В. Рулинский

— Отец Андрей — человек особый, потому что именно отец Андрей написал самое главное, наверное, сочинение про историю служения сестер милосердия, а недавно защитил диссертацию на тему очень важную, очень нужную — служение женщин в Древней Церкви. Ну естественно, наверное, актуальность этой темы отец Андрей как-то обосновывал и применительно к сегодняшнему дню, и об этом тоже мы сегодня, наверное, поговорим. Отец Андрей, вы, можно сказать, больше всех, мне кажется, в современной России (может быть, вы сейчас со мной поспорите, но мне так кажется, и, наверное, так и есть) исследовали тематику вот такого и милосердного служения женщин, и вообще женского служения в Церкви. А почему она вообще появилась, эта тема в вашей жизни? Ну то есть для женщины — это понятно, знаете, вот бывают феминистки, они вот любят изучать, вот как там права женщин. А вот для священника? Вы, наверное, начинали как не священник еще, просто как мирянин, да, почему вот эта тема появилась в вашей жизни?

Иерей Андрей

— Это связано исключительно с личными обстоятельствами моей жизни. Дело в том, что когда я учился на историческом факультете Московского университета, еще на 3 курсе, ко мне обратился директор училища сестер милосердия, ныне существующего училища, тогда это был Александр Владимирович Флинт, который был первым директором этого училища.

В. Рулинский

— Известная личность тоже.

Иерей Андрей

— С предложением прочитать курс лекций для сестер милосердия по истории общин сестер милосердия, которая позднее войдет в часть уже существующего доныне курса «Духовные основы милосердия», по крайней мере так он потом будет называться. Это было всего лишь несколько лекций, я к этому довольно серьезно отнесся, к каждой лекции так начал фундаментально готовиться, сидел в библиотеке, немножко даже в архиве. И во-первых, я понял, что на тот момент — это начало 90-х годов, никто еще этой темой не занимался, а тема оказалась очень благодатной, некопанной, и мне самому это стало очень интересно. А потом, поскольку я еще был студентом и пришло время писать диплом, я задумался: а почему бы не обратиться к истокам этого служения? И уже занялся той темой, которую вот сейчас до докторской защиты довел, это служение женщин в Древней Церкви.

В. Рулинский

— Ну да, получается, и само служение сестер милосердия в 91-м году, когда вы начинали преподавать в училище сестер милосердия...

Иерей Андрей

— Это 93-й, а не 91-й.

В. Рулинский

— Ну тем не менее все равно это только-только начиналось. Советская власть все это запрещала, а потом, получается, сестричества начали образовываться, и начали образовываться во многом, как мне кажется, стихийно, так не очень даже, может быть, представляя истоки этого служения. Или как это все было, батюшка?

Иерей Андрей

— Я думаю, именно так и происходило, как вы говорите. Это было такое стихийное движение, связанное вообще с возрождением церковной жизни в целом — то есть не исключительно с общинами сестер, но и с восстановлением храмов, началом образовательной деятельности, вот когда наш Свято-Тихоновский университет возник, тогда он еще назывался Свято-Тихоновский богословский институт. Это возрождение различных традиций, связанных с катехизацией, миссионерской деятельностью. И вот на волне этого энтузиазма появлялись и первые женские объединения, которые не то чтобы противопоставляли себя, но явно позиционировали иначе, чем в советское время объединения медицинских сестер. Ну, собственно, работа медицинских сестер, она хорошо известна в XX веке, а сестры милосердия, они, помимо медицинского ухода, свидетельствовали еще о том, что больной нуждается в уходе духовном. Но и вообще само понятие ухода как таковое, оно стало возрождаться именно в эту эпоху. Если говорить об истоках, это связано с деятельностью еще сестры Флоренс Найтингейл в XIX веке, которая какие-то элементарные вещи, связанные с соблюдением гигиены, дезинфекции озвучила, и в первую очередь связанное с той идеей, что выздоравливающий больной, он нуждается в человеческом утешении, в каком-то элементарном уходе, который, так скажем, в советские времена находился в достаточно серьезном пренебрежении. И поэтому сестры милосердия, объединяясь в общины, они пытались эти традиции возрождать, хотя, конечно, общины сестер милосердия до революции представляли из себя очень специфическое явление, совсем не то, которое в начале 90-х начало возрождаться.

В. Рулинский

— А какие были отличия?

Иерей Андрей

— Ну по крайней мере отличалось. Отличалось более жесткой регламентацией, скажем так, полумонашеским образом жизни. Все-таки современные объединения, они более свободны в этом смысле, они не ставят таких жестких требований — например, жить сестрам в общежитии, не получать заработную плату за свою работу, если они устраиваются в больницу, обязательно носить униформу. Речь идет о таком постоянном образе жизни, так скажем, подчиняться определенным требованиям своего начальства, которое вело послужные списки, достаточно формализовано это было до революции. А в вначале 90-х, конечно, служение сестер было связано именно с таким добровольным служением, когда девушки, женщины приходили в больницы, бесплатно помогали ухаживать за больными, перестилали постели. Они не оказывали собственно медицинской помощи как таковой, но, как бы мы сейчас сказали, нянечки, санитарки, они осуществляли такую деятельность. И надо сказать, что для Первой городской больницы они сыграли очень важную, решающую, можно сказать, роль для возрождения именно такого ухода, связанного с дореволюционными событиями. Ну и аналогичные общины, они возникли, например, в общине отца Дмитрия Смирнова — Елизаветинское сестричество, в Петербурге, в Екатеринбурге. В Калининграде сейчас до сих пор существует такая крупная община. По всей России они стали возникать. Конечно, их было гораздо меньше и не такие они были многочисленные, как до революции, но действительно это была вот такая целая эпоха, связанная с искренним желанием послужить больным.

В. Рулинский

— Ну да. Меня как-то в одной из книг, посвященным сестрам милосердия, удивила, приятно удивила цифра: на фронтах Первой мировой войны трудилось (я прямо сейчас помню эту цифру) около 30 тысяч сестер милосердия. Я вначале думал: может, там какая-то ошибка? 30 тысяч, настолько много. Но вот ощущение такое, может быть, обманчивое или действительно, может быть, вы объясните, как это трактовать, я правильно понимаю, что других-то сестер вообще не было? То есть медицинских сестер в нашем нынешнем понимании тогда не было, были только сестры милосердия. Либо были и медицинские и сестры милосердия? То есть вот это вот насколько сочетается вот это вот понятие — медицинская сестра, сестра милосердия, как вот, может быть, советская власть все духовное оттуда исключила и оставила только медицинскую часть. Как все это развивалось, именно по этим понятиям?

Иерей Андрей

— Конечно, до революции не было разделения на термины «медицинская сестра» и «сестра милосердия». Сам этот термин «медицинская сестра» возникнет уже в советское время, после 1918 года, когда вообще будут упразднены многие традиции, связанные с благотворительностью и благотворительные учреждения, понятно, церковная благотворительность, все они будут преобразованы в будущие советские учреждения. И в том числе сам титул, так скажем, сестра милосердия, он исчезнет и на смену ему придет уже официальное наименование среднего медицинского персонала, как мы его до сих пор именуем. Но на самом деле это была общая логика развития, связанная не только с преобразованием советской власти, потому что до революции вообще не существовало государственной системы здравоохранения, если говорить, выражаясь современными понятиями. И поэтому такой государственной системы общей поддержки пожилым, больным, раненым, нуждающимся и тем категориям населения, которые требуют особой помощи, ее не существовало, и все это было фактически переложено на плечи общественных организаций, частных благотворителей.

В. Рулинский

— Ну а как же, земства же существовали?

Иерей Андрей

— Та же самая общественная организация, она не государственная. Существует опять же на бюджет местный, мы бы так сейчас сказали. И та же масштабная организация Российского Общества Красного Креста, она была частной организацией, хотя фактически выполняла уже государственные функции. В этом и был некий парадокс, что к началу XX века эта частная благотворительность переросла уже в такие масштабы, когда сестры милосердия, по сути, уже превратились в средний медицинский персонал, выполнявший те функции, которые нам понятны и сейчас.

В. Рулинский

— Да, они фактически были в каждой больнице, получается.

Иерей Андрей

— Конечно, и в больнице, и в госпиталях военных.

В. Рулинский

— Ну и насколько я понимаю, тогда и как требовать от сестер милосердия, если они просто обязательный такой медицинский персонал в каждой больнице, как от них требовать высокой духовной жизни. Ведь в этом же задача была изначально сестер милосердия?

Иерей Андрей

— Ну, в общем, вы уловили главную проблему, которая и возникла к началу XX века в общинах сестер милосердия, что в них существовала та регламентация, когда возникла в первой половине XIX века, когда возникли первые общины, в Петербурге, в Москве эти общины, они возникли на стыке разный традиций. С одной стороны, это благотворительность западная, пришедшая, в частности, из Франции, из Германии, через католические, протестантские традиции, и в силу этого она стоит у истоков скорее такой гуманитарной помощи, ведь Красный Крест — это гуманитарная организация внеконфессиональная. А с другой стороны, как мне кажется, очень многое было воспринято из традиционных русских традиций благотворительности, очень тесно связанных с церковным мировоззрением людей, с церковным состраданием, благотворительностью, которая никуда из нашего сознания не исчезла. И вот такое причудливое сочетание разных специфических традиций, оно и породило вот ту систему ограничений, о которой мы начали говорить, я бы сказал, такого полумонастырского склада, которая, конечно, к началу XX века была для большинства девушек и женщин...

В. Рулинский

— Слишком высокая планка, да?

Иерей Андрей

— Даже не то что высокая планка, а она была им совершенно не очевидно понятна. С какой стати я не должна получать денного за свою работу? Почему я должна жить в общежитии? Женское общежитие — это вообще специфическое, понятно, явление. Почему я должна подчиняться очень жесткому распорядку дня? Почему я не могу выходить замуж? Это ведь тоже ограничение.

В. Рулинский

— А, не везде разрешалось, да?

Иерей Андрей

— Сестры милосердия только в некоторых провинциальных общинах могли быть замужем, при определенных условиях, если это уставом оговаривалось. А как правило, нормальный устав Российского Общества Красный Креста, он запрещал сестрам при исполнении обязанностей выходить замуж.

В. Рулинский

— Вот как.

Иерей Андрей

— Нет, они могли выйти замуж, но они уже теряли этот статус.

В. Рулинский

— Сестрами не оставались.

Иерей Андрей

— Понятно, что масса этих ограничений, она вызвала неудовольствие, непонимание с одной стороны. А с другой, статус сестры милосердия — это, по сути, был единственный путь получения медицинского образования в России. Во второй половине XIX века, в эпоху великих реформ, к началу XX, для женщин это был, с одной стороны, путь самореализации, а с другой, и элементарный способ выживания все-таки. Получить кров над головой, бесплатное питание, возможность трудиться и какой-то статус — это в тех условиях, конечно, при отсутствии системы социальной защиты развитой, конечно, это очень много значило.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с деканом историко-филологического факультета ПСТГУ, кандидатом исторических наук, иереем Андреем Постернаком, о служении женщин и служении сестер милосердия. Я правильно понимаю, что женщина фактически не могла стать врачом? Получается, она только могла стать сестрой милосердия, да?

Иерей Андрей

— До определенного момента. Действительно, вот в середине XIX века, в 70-е, еще в 80-е годы основной путь для такой профессиональной реализации в медицинской области — это был статус сестры милосердия. А уже в конце XIX века, в частности, когда появляется первый женский медицинский институт —это уже конце 90-х годов, тогда у женщин появляется возможность и получить высшее медицинское образование. Сначала они ездили в Швейцарию, такие героини были, которые, получив там диплом, возвращались в Россию, но это были единицы, конечно. А уже к началу XX века женщины-врачи — это вполне уже такое не экзотическое явление. Другой вопрос, что, конечно, к ним относились с некоторой опаской. Ну, например, им нельзя было заниматься медицинской уголовной экспертизой.

В. Рулинский

— То есть патологоанатомов женщин не было, да?

Иерей Андрей

— Они не всегда могли найти ту работу, которая могла бы им подойти. Например, такая проблема была в азиатских областях, где, скажем, в мусульманских регионах в принципе...

В. Рулинский

— Ну да, там вообще сложно с этим.

Иерей Андрей

— Женщина-врач могла найти только очень специфическую нишу и в определенных условиях.

В. Рулинский

— Только педиатром, может быть.

Иерей Андрей

— Ну например. Но, с другой стороны, все-таки уже и после первых революционных событий 1905 года, когда начинают распространяться и новые идеи, понятно, статус не только женщин, но и разных категорий населения, он начинает меняться. Поэтому в каком-то смысле эти процессы будут идти и с модными веяниями, эмансипации, как сейчас модно говорить, и развития гендерных отношений.

В. Рулинский

— Очень не люблю это слово, честно говоря.

Иерей Андрей

— Ну тем не менее я думаю, что все-таки это связанные процессы. Потому что эпоха великих реформ — ну традиционно мы говорим о становлении гражданского общества, опять же о развитии гражданской ответственности, безусловно, это все будет очень тесно связано и с положением женщин, в том числе и в общинах сестер милосердия.

В. Рулинский

— Отче, я хочу спросить про начало. Потому что один из главных таких вопросов, который меня ставит в тупик, не знаю ответ на него, хотел вас спросить, это вопрос, почему диаконисы-то исчезли в самом начале служения церковного? Они вначале были, диаконисы служили, вроде как там у них были такие обязанности, что-то вроде катехизатор, помогающий при крещении, и при этом и социально тоже что-то они делали, в социальном служении в отношении женщин. А потом куда-то они исчезают. И исчезают — я не знаю ответа, почему они исчезли. Они же какое-то время были. Почему все-таки исчезли диаконисы в ранней Церкви?

Иерей Андрей

— Обращение к опыту служения диаконис, оно будет особенно актуальным в XIX веке, и в наше время, именно в связи поисков истоков этой специфики женского служения именно в рамках Церкви. Дело в том, что общины сестер милосердия пошли по особому пути, все-таки они не стали церковными организациями, и в начале XX века мы можем говорить об определенном духовном кризисе этих организаций. И этот кризис очень хорошо почувствовала великая княгиня Елизавета Федоровна, которая, учредив Марфо-Мариинскую обитель, собственно, с одной стороны, попыталась возродить, как ей казалось, и служение древних диаконис, а с другой стороны, создать именно новую институциональную форму церковного служения в России. И можно сказать, что деятельность Елизаветы Федоровны, это была квинтэссенция вот этих попыток возрождения и обращения к опыту древних диаконис и в научной плоскости, и в благотворительных традициях. Собственно, к этому опыту и сейчас обращаются, когда говорят о современной Марфо-Мариинской обители. Так что можно говорить о интересе к служению диаконис рестроспективном. Это связано не с тем даже, какие функции они реально выполняли, а те функции, которые им будут приписываться в последующую эпоху. Я думаю, что вот с такой не то чтобы подменой, но именно неким замещением понятий мы скорее всего сталкиваемся и в наше время, как Елизавета Федоровна. Потому что, естественно, она возрождала, точнее не возрождала древние традиции, а создавала свои, новые. Потому что когда мы говорим о служении диаконис в древности, то так уж глобально если рассуждать, в первую очередь у них была задача не помогать больным женщинам — это была, безусловно, одна из функций, если мы говорим о церковном женском служении, но все-таки главной их задачей было осуществлять некие посреднические функции между священниками, мужским клиром, и женской частью общины для соблюдения благоприличия. Ну в первую очередь это связано было на Востоке с помощью пресвитерам при крещении взрослых женщин. Диаконисы должны были помазывать маслом крещаемых перед тем, как они погружались в воду. Диаконисы должны были присутствовать при беседах священников с женщинами, должны были следить за порядком в храме на женской части храма. Могли занимать особые места, причащались в определенной последовательности, получали благотворительную помощь от Церкви. То есть у них были очень специфические функции, которые, возможно, были связаны с каким-то конкретным регионом — например, Сирия на Востоке, и конкретными потребностями Церкви, которые в тот момент сложились. Через какое-то время статус диаконис, как мне кажется, он становится одним из таких почетных званий, которые могли носить знатные, обеспеченные женщины, которые могли заниматься активной благотворительностью или помощью высокопоставленным клирикам. Ну здесь наиболее ярким примером является образ диаконисы Олимпиады. Она была сподвижницей святителя Иоанна Златоустого, сохранились письма святителя Олимпиаде, известно хорошо ее житие, история ее перипетий — она будет несправедливо обвинена, так же как святитель, отправлена в ссылку. Мы очень мало что знаем о ее, точнее ничего не знаем о ее специфическом служении как диаконисы, но мы знаем, что она была знатного происхождения, свое имущество она потратила на благотворительность.

В. Рулинский

— Ну по-моему, мученица Татиана, она была тоже диаконисой, да?

Иерей Андрей

— Ну по крайней мере в житии более позднем она будет так именоваться, но скорее всего она диаконисой, конечно, не была. То есть речь будет идти о чем? Что звание диаконис, особенно в житийной литературе, будет приписываться именно таким выдающимся женщинам, высокой духовной жизни, подвижницам. И, собственно, этот статус, он тесно начнет переплетаться с монашеским статусом. Так что фактически в агиографии, в житийной литературе, когда речь будет идти о диаконисах, уже это скорее всего либо монахини, либо игумении, которые объединяли подвижниц вокруг себя. И примечательно, что, собственно, в восточной части Церкви, как вы правильно заметили, не существовало официальных запретов служения диаконис. К этому, кстати, апеллирует и современная православная традиция, что мы можем возродить то служение, которое соборами не запрещалось. Несколько Вселенских соборов, они подтверждают статус диаконис, что они могут посвящаться в определенном возрасте, старше 40 лет, не должны выходить замуж, должны вести благочестивую жизнь. Вот, собственно, это.

В. Рулинский

— Я правильно понимаю, что это, получается, католики, Западная Церковь, запретили развитие диаконис, да, служение?

Иерей Андрей

— А вот на западе ситуация будет другая, да. Еще до разделения Церквей, до XI века, уже довольно жесткие будут запреты в ряде региональных соборов на западе. В частности, в Галлии, древней Франции.

В. Рулинский

— А почему?

Иерей Андрей

— Это некоторый вопрос. Потому что это служение диаконис на западе, оно, вполне возможно, вообще не получило развития. Не успев развиться, если на востоке оно было достаточно развитым, то на западе оно было практически сразу же запрещено. Опять же здесь можно предполагать. Как представляется, это, видимо, было связано с тем, что на западе женское служение, оно стало восприниматься как отклонение от ортодоксии — то есть это некий крен в сторону уже женского священнослужения, которое, понятно, для Древней Церкви было категорически недопустимо.

В. Рулинский

— Как интересно. В Древней Церкви, получается, более строго себя вели именно западные наши друзья.

Иерей Андрей

— Да. Ну это еще происходило параллельно с установлением целибата на западе, и к эпохе Средневековья служение диаконис, оно однозначно на западе воспринималось как почетный статус аббатис, то есть игумений католических западных монастырей.

В. Рулинский

— Вот как. Ну это любопытно. Потому что, получается, вы сейчас говорите про служение диаконис, которое через какой-то период сначала на западе, потом на востоке, получается, уже фактически его не осталось. И потом все попытки организовать социальное служение сестер и предвестниц сестер милосердия, будущих сестер милосердия, вообще женского служения социального, это были какие-то попытки реконструкции, получается, это какой-то образ они создавали? То есть это все было как бы вдохновлено диаконическим примером, как это происходило?

Иерей Андрей

— Я думаю, что это связано все-таки с живым развитием церковной жизни. Церковь в определенные эпохи вырабатывает определенные формы, структуры, образы святых, которые являются актуальными для определенных поколений людей или тех тенденций, которые в обществе возникают. Ведь на самом деле это странно. Диаконисы, они исчезают достаточно рано, как я уже сказал, к эпохе Средневековья, но уже к XI к XII векам однозначно диаконис нет. Хотя память о них сохранялась, как я уже сказал, почетные статусы и звания, они в монастырях будут, но о каком-то реальном служении диаконис в эту эпоху говорить не приходится. И на очень долгое время об этом церковном служении и на западе, и на востоке забывают. И совершенно неожиданно эти идеи, они практически одновременно начинают прорастать и как на западе, так и, можно сказать, в нашей православной традиции именно в XIX веке.

В. Рулинский

— А как же Винсент де Поль? Это же все-таки мусульманский мир, это какой век, XVII?

Иерей Андрей

— Ну Де Поль все-таки создал женскую общину именно сестер милосердия. То есть если мы говорим об истоках женского служения милосердия...

В. Рулинский

— Там не было ссылки к диаконисам, да?

Иерей Андрей

— Там такой прямой отсылки не будет, совершенно верно. Хотя, безусловно, то, что сделал Винсент де Поль, это попытка именно этот элемент, связанный с уходом за больными в служении диаконис, институционализировать, так сказать. А вот само звание диаконис, оно неожиданно выплывает в Германии, в XIX веке, в протестантских общинах пастора Флиднера. Теодор Флиднер в городе Кайзерсверт, недалеко от Дюссельдорфа, который именно в протестантской традиции создает общины диаконис, которые существуют до сих пор.

В. Рулинский

— Даже так, интересно.

Иерей Андрей

— У них свой сайт есть, можно посмотреть тем, кому это интересно. Ну и в общем, то, чем занимался Флиднер, это было служение уже сестер милосердия, как бы мы сейчас сказали. Ну, помимо ухода за больными, это еще было призрение детей брошенных, сирот, женщин, оказавшихся в трудных ситуациях. Понятно, что ни о какой монастырской жизни у Флиднера речи не было.

В. Рулинский

— Протестанты, да.

Иерей Андрей

— И скорее всего именно пример этих протестантских диаконис подспудно воздействовал на Елизавету Федоровну. Сейчас уже этот тезис так явно не отвергается и в современных уже исследованиях.

В. Рулинский

— Ну то что он на Флоренс Найтингейл отразился, это точно. Потому что она, по-моему, туда ездила даже.

Иерей Андрей

— Ну Флоренс Найтингейл уж точно не служение диаконис возрождала. Но очевидно, что протестантские диаконисы, они на западе как раз стали прообразами служения сестер милосердия. Но параллельно с этим же возникали и соответствующие попытки и в нашей Церкви. Был архимандрит Макарий (Глухарев), ныне канонизированный, преподобный, он считал, что...

В. Рулинский

— Просветитель Алтая, да?

Иерей Андрей

— Да, он считал, что служение диаконис, оно очень полезно, в частности, в церковных миссиях. Для просвещения инородцев диаконисы могли бы помогать, например, обучать инородцев вести домашнее хозяйство, заниматься такой первичной катехизацией, азам гигиены обучать людей, которые с этим совсем не знакомы, ну и в каком-то смысле быть правой рукой катехизаторов.

В. Рулинский

— Но у него не вышло отстоять это.

Иерей Андрей

— У него был проект, святитель Филарет этот проект не поддержал. Но сама идея привлечения диаконис как женщин, наделенных определенным статусом в миссии, она никуда не делась. Потому что опять же святитель Николай (Касаткин)...

В. Рулинский

— Японский.

Иерей Андрей

— Святитель Николай Японский, да, он же называл своих нескольких подвижниц диаконисами. Хотя они не имели официального статуса.

В. Рулинский

— Ну а по сути — да.

Иерей Андрей

— Слово «диакониса» он использовал. В Корейской миссии есть такие тоже косвенные указания.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим сегодня с иереем Андреем Постернаком, деканом историко-филологического факультета ПСТГУ, про служение сестер милосердия, про служение женщин в Церкви, социальное служение. Меня зовут Василий Рулинский, я пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Мы вернемся после короткой паузы.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы сегодня общаемся с отцом Андреем Постернаком, деканом историко-филологического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, кандидатом исторических наук, недавно защитившим диссертацию по служению женщин в Древней Церкви. Меня зовут Василий Рулинский, я пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Отец Андрей, мы начали говорить про то, что даже у владыки Николая Японского и даже в Корейской миссии встречаются упоминания, какие-то указания на то, что там присутствовали диаконисы. Но я так понимаю, что Корейская миссия — в данном случае имеется в виду начало XX века, это не сегодняшняя Корейская миссия.

Иерей Андрей

— Да, конечно. И надо сказать, что этот вопрос, он обсуждался в начале XX века в более широком формате — это было Предсоборное присутствие 1906 года. А потом уже Поместный собор 1917–18 годов.

В. Рулинский

— Но там благодаря Елизавете Федоровне поднялся вопрос, мне кажется.

Иерей Андрей

— Ну вопрос, который ставила Елизавета Федоровна, возрождение служения диаконис в Церкви, он был просто отложен до Поместного собора по личному указанию Николая II. Потому что сестры Марфо-Мариинской обители так и не получили этого звания.

В. Рулинский

— А можно сразу, мне вот очень интересно, почему Николай II был против?

Иерей Андрей

— Он не был против.

В. Рулинский

— Не то что против, но, как сказать, отложил его.

Иерей Андрей

— Вы знаете, в российской действительности есть такой интересный парадокс, когда все за, но это означает, что ничего не выйдет.

В. Рулинский

— Интересно.

Иерей Андрей

— Члены Синода все были за.

В. Рулинский

— Вот это да.

Иерей Андрей

— Все поддержали. Но, сказали они, неправильно присваивать сестрам звания диаконис, не возродив это служение в целом в Церкви. Давайте мы сначала его возродим, а потом присвоим сестрам звания диаконис.

В. Рулинский

— А, вот так.

Иерей Андрей

— Но мы сами этого сделать не можем, поэтому давайте отложим вопрос до Поместного собора. Вот под этим решением подписался Николай II. Все подписались под разрешением, но отложенным до будущих времен.

В. Рулинский

— Интересно, получается, 13-й год...

Иерей Андрей

— 1913 год. Ну просто для нас, конечно, это интересно, как история идей. Вот одна идея — это возрождение женского служения на миссионерском поприще, а вторая идея, которая вот на Предсоборном присутствии обсуждалась, потом на Поместном соборе — это привлечение диаконис в приходской жизни. Эту идею один из первых озвучил священник Александр Гумилевский, который служил в Петербурге.

В. Рулинский

— Основатель одной из общин сестер милосердия.

Иерей Андрей

— Нет, он не был основателем, но он был духовником Крестовоздвиженской общины, назначенный по личному распоряжению великой княгини Елены Павловны, именно с целью реформировать уклад этой общины. Собственно, он и предложил новый устав, но не общины сестер милосердия, а именно православных диаконис — преобразовать общину сестер милосердия в общины диаконис, которые будут заниматься активной приходской благотворительностью. В чем-то это будет напомнить нам протестантских опять же диаконис, но он категорически настаивал на том, что это должно быть исконное православное учреждение. И нужно это вынести на суд Вселенских патриархов.

В. Рулинский

— А, даже так.

Иерей Андрей

— Ну так это выражалось. Понятно, это было утопической идеей, во всяком случае он предлагал это обсуждать, как сейчас модно говорить, на общецерковном уровне. И опять же из этого проекта ничего не выйдет, но по крайней мере он вот эту нишу обрисовал, в которой могла бы реализовывать себя православная диакониса в XIX — начале XX века. И вот эти две линии, они к началу XX века и стали активно обсуждаться, насколько нужно в Церкви возрождать или создавать такое институциональное движение, которое будет связано либо с приходской, либо с катехизаторской, миссионерской деятельностью. Но, как мы уже сказали, этот вопрос так решен и не был.

В. Рулинский

— То есть на Соборе обсуждали все-таки этот вопрос, да?

Иерей Андрей

— Конечно.

В. Рулинский

— Но каких-то решений не было принято, да?

Иерей Андрей

— Но дело в том, что Собор прекратил свои заседания в силу объективных причин. И поэтому такое решающее заседание, на котором что-то должно решиться, оно так и не состоялось. Мистика.

В. Рулинский

— Ну да, получается, Николай II подписал документ об отложении вопроса до Собора, Собор не успел.

Иерей Андрей

— Да, святитель Филарет не одобрил проект Макария (Глухарева), Елена Павловна отправила в отставку отца Александра Гумилевского. Он, кстати, и до сих почитается как один из основателей и участников возрождения приходской жизни. И до сих пор, в общем-то, его память именно в таком ключе современниками чтится.

В. Рулинский

— Но продолжая эту линию, получается, советская власть на 74 года отложила вопрос, сестры милосердия возродились. Я все намекаю на то, что и сейчас этот вопрос обсуждается, не обсуждается, кто-то о нем думает или не думает, о возрождении института диаконис?

Иерей Андрей

— Дело в том, что сейчас мы и вступаем на этот шаткий мостик уже возрождения очень специфических служений. Потому что параллельно с теми процессами, которые мы с вами обсуждаем, с конца XIX века начал обсуждаться вопрос опять же в протестантских деноминациях, в первую очередь в Англиканской церкви возрождения служения диаконис уже в плане литургическом. Дело в том, что в Англиканской церкви все устроено, конечно, иначе чем в православных Церквах или даже других протестантских. Там раз в десять лет проходит так называемый Ламбетские конференции, которые выполняют роль не собора, они всячески это подчеркивают, но некоего общего консенсуса для разных англиканских общин, разбросанных по всему миру — в Латинской Америке, в Африке, в Англии, в Америке. Англиканская церковь, она довольно масштабна по территории расположения, понятно, это связано с бывшими британскими колониями. И уже с конца XIX века в Англиканской церкви появляются первые диаконисы, которые выполняют уже не специфические социальные, благотворительные функции, а они уже становятся помощниками священников и начинают выполнять функции богослужебные. Но этот процесс, он растянулся аж до середины XX века, когда эстафетную палочку еще подхватывает Шведская протестантская церковь, в которой уже с 60–70-х годов начинаются посвящения этих первых диаконис, которые в западной традиции получают названия ординации. Ординации диаконис, которые, собственно, уже выполняют, как бы мы сейчас сказали, диаконские функции. Ну понятно, в протестантской деноминации.

В. Рулинский

— Понятно.

Иерей Андрей

— Ну а с 70-х годов начинаются первые ординации женщин-священников. А потом и женщин-епископов, так что к 90-м годам, когда возрождаются общины милосердия, на западе вопрос о возрождении служения диаконис, он будет, с одной стороны, уже в определенном смысле завершен, потому что это будет связано с институтом женского священства, который к 90-м годам будет практически признан, по крайней мере в Англиканской, Шведской церкви.

В. Рулинский

— У протестантов, вы имеете в виду.

Иерей Андрей

— Ну опять же не у всех. Потому что понятно, и даже в Англиканской церкви это все очень неоднозначный будет иметь отклик. И параллельно с этим уже к двухтысячным годам аналогичные процессы начнутся и в православных Церквах. В частности в Элладской Церкви, в нехалкидонитских Церквах — это речь идет о Церквах, которые не приняли Халкидонский собор, но на Востоке продолжают существовать и сейчас — в частности Армянская Церковь, Сиро-Яковитская. И вплоть до нынешнего времени этот вопрос начнет активно дискутироваться: а можно ли возродить служение, древнее служение диаконис уже в восточной православной традиции? То есть видите, здесь произойдет некое перехлестывание разных традиций. С одной стороны, вроде бы должно возродиться некое древнее служение, которое, как мы говорили, в восточной традиции не запрещалось никогда соборно.

В. Рулинский

— А с другой стороны, такой контекст неприятный, что какие-то женские и священники, епископы — куда уж совсем понесло запад.

Иерей Андрей

— Это получается так, что фактически это будет озвучивание так называемой (очень вам не нравится слово) гендерной повестки.

В. Рулинский

— Да, мне очень не нравится.

Иерей Андрей

— Именно с приписыванием женщине совсем уже не тех функций, которые в Древней Церкви они выполняли, и уж очевидно категорически недопустимой вообще в православной традиции, начиная с древних времен.

В. Рулинский

— Конечно.

Иерей Андрей

— Об этом есть и конкретные свидетельства. Но понятно, что в частности в Константинопольской Церкви пройдет целый ряд конференций — это уже конец десятых годов, начиная с 16-го, 17-го...

В. Рулинский

— 2010-х.

Иерей Андрей

— В Соединенных Штатах — это уже Православная Церковь Америки появится целое Общество памяти святой диаконисы Фивы. А диакониса Фива, она упомянута в Послании к Римлянам апостола Павла — это первое упоминание диаконис в Священном Писании. Целый вопрос, насколько она действительно выполняла диаконские функции, но действительно в позднейшей церковной традиции она будет почитаться как первая диакониса. И поэтому Фива — это, так скажем, наименование первой женщины, которая получила соответствующий статус. И понятно, что эти конференции, они явно являются некоей подготовкой к каким-то масштабным изменениям. Не в Русской Православной Церкви, конечно, у нас этого нет. А в тех церквах, которые вообще эту повестку начинают озвучивать, в том числе и Католическая церковь. Папа создает специальную комиссию, еще и при Бенедикте это вроде бы было, о том, может ли женщина исполнять функции диакона.

В. Рулинский

— Но, по-моему, там как раз отрицательное было заключение этой комиссии.

Иерей Андрей

— Нет, папа же он, так скажем, хитрый, поэтому вопрос откладывается. Он постоянно откладывается на тех комиссиях, которые должны выносить решения, из года в год. Вот прошлой осенью решено было отложить этот вопрос до нынешней осени. Я думаю, что нынешней осенью это будет опять отложено. И получается, в Католической церкви он повис.

В. Рулинский

— Вы намекаете на то, что вопрос о диаконисах сейчас уже, получается, в некоторых Православных Церквах становится предвестником того, что могут допустить женщин к служению как священнослужителей?

Иерей Андрей

— Я не намекаю, я прямым текстом об этом и говорю. Дело в том, что застрельщиком этих процессов становится нынешняя Александрийская Церковь.

В. Рулинский

— Ну да, там же фактически произвели в диаконис, да, некоторых женщин.

Иерей Андрей

— И я думаю, это не случайно. Потому что где-то далеко, на периферии православного мира...

В. Рулинский

— В Африке.

Иерей Андрей

— В Африке может произойти что-то экзотическое. Ну Африка действительно что-то загадочное.

В. Рулинский

— Ну для москвичей и вообще жителей северной страны, в которой мы находимся.

Иерей Андрей

— Ну понимаете, это не Константинополь, это не Европа, уж тем более не Россия. Даже, в общем-то, это не Соединенные Штаты Америки. Там можно, где-нибудь в Зимбабве, в Конго, там можно поэкспериментировать. И вот такие эксперименты, они начались в 2016 году, несмотря на то что в Александрийской Церкви, когда это вопрос начал обсуждаться, было принято отрицательное решение, что мы не будем возрождать служение диаконис. Но буквально через шесть лет, в 2016 году будет посвящена первая диакониса в Конго — вот я как раз ее упомянул, — именно с целью миссионерского служения. Негритянка, которая должна помогать в миссионерской деятельности и, в принципе, как мы сейчас и говорили, это действительно одна из функций, которая рассматривалась как потенциально возможная для новых диаконис. А вот буквально месяц назад — уже совсем говорим о свежих событиях, — именно в Зимбабве мной упомянутом, в начале мая будет посвящена в диаконисы еще одна негритянка, которая получит титул архидиаконисы, ей будет присвоено имя Фива. И это посвящение, конечно, вступает в категорическое противоречие с тем служением, которое в Древней Церкви существовало. Общество памяти святой диаконисы Фивы в Америке, оно радостно приветствовало это событие и позиционирует его как именно возрождение древних традиций — то, чего мы должно ждали, к чему мы долго стремились. Но надо понимать, что то, что произошло в Зимбабве, это, я бы сказал прямым текстом, очень плохой признак. Плохой в том смысле, что, во-первых, это негритянка рукоположенная, она была посвящена по чину, собственно, диаконскому, то есть ее как диакона-мужчину...

В. Рулинский

— А, с введением в диаконские врата, вот это.

Иерей Андрей

— Конечно. Существовал древний чин посвящения диаконис, он есть. Но она посвящалась не по этому чину. И это свидетельствует о том, что это явное нарушение даже тех древних канонов, которые существовали.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио «Вера». Мы говорим с иереем Андреем Постернаком, деканом историко-филологического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, кандидатом исторических наук, исследователем темы служения женщин в Древней Церкви. Но как мы понимаем, не только в Древней Церкви. Отче, а вы сказали про первую причину, да, то есть вот сам чин рукоположения не соответствует. А что еще?

Иерей Андрей

— Во-вторых, как я уже сказал, диаконис можно было посвящать только с определенного возраста — не младше 40 лет, а то и 60 лет. Вот, собственно, по одному из Посланий апостола Павла, Первое Послание к Тимофею, которое будет рассматриваться тоже как установительное для женского служения в дальнейшем, речь идет о вдовах, благочестивых вдовах, в 5-й главе, которым предъявлялись определенные требования, они тоже рассматривались, в том числе и как предписание для церковнослужительниц. Фиве вот этой рукоположенной, ей всего лишь 30 лет. Ну и самое главное — диаконисам предписывалось обязательно безбрачие. Эта диакониса, она мало того, что замужем, у нее двое детей — это прекрасно, но зачем тогда называть себя диаконисой? И она выполняет те функции, которые, собственно, выполняет в литургической жизни диакон.

В. Рулинский

— Даже так?

Иерей Андрей

— Она произносила ектении, читала Евангелие, она причащала народ. Ну в русской традиции вообще диакон не причащает. Возможно, в александрийской ситуация несколько другая, но очевидно, что диакониса в древности, конечно, причащать и вообще служить во время литургии никак не могла. Несмотря на то, что она действительно носила диаконский орарь крест-накрест на груди.

В. Рулинский

— Как иподиакон.

Иерей Андрей

— Да, она посвящалась у престола, действительно древний чин об этом свидетельствует, могла брать и Чашу во время посвящения. Но при этом никаких литургических функций она никогда не выполняла. По крайней мере об этом никаких свидетельств древние источники нам не дают. Хотя сторонники вот этих женских ординаций, и в том числе в православной традиции, они напирают именно на этот чин, из так называемой Барбериновой рукописи, о том, что вот, по этому же чину она могла брать Чашу в руки, она посвящалась у престола — значит, женщины могут выполнять литургические функции. Но это явное лукавство, конечно, такого быть не могло. Потому что это не зафиксировано никак и не проиллюстрировано источниками. А вот, собственно, эта вновь посвященная диакониса, она выполняет совершенно несвойственные диаконисам функции. И поэтому, я думаю, что это некий вброс в каком-то смысле информационный в современное православное сообщество, для того чтобы проверить, какая будет реакция. Потому что, если бы это произошло в Европе или в Соединенных Штаты даже, в православном сообществе, я думаю, это вызвало бы какие-то ожесточенные дискуссии.

В. Рулинский

— Мало про это говорят и пишут.

Иерей Андрей

— Совершенно верно. То есть это событие в каком-то смысле прошло...

В. Рулинский

— Оно, в общем-то, грандиозно такое вот необычное, а про него никто ничего не пишет, получается.

Иерей Андрей

— И я подозреваю, что это плохой признак, некое открывается окно Овертона.

В. Рулинский

— Да, именно оно. И у меня ощущение возникает, я когда думал про эту тему диаконис, я вот, не зная всей этой достаточно сложной, получается, за последние годы ситуации, думал, что ну что же в этом плохого, ну восстановим древний чин. А сейчас у меня ощущение возникает — может быть, я, конечно, навязываю свое мнение, что в Русской Церкви, может быть, не стоит спешить с этим? У вас какое ощущение по поводу восстановления чина диаконис? Я имею в виду в нормальном понимании этого слова.

Иерей Андрей

— Я уже сказал о том, что Церковь в определенные периоды, эпохи вырабатывает определенные институты, институции, определенные формы церковной жизни приходской, миссионерской. И понятно, что Церковь живой организм, она меняется от эпохи к эпохе, нуждается в разных специфических, может быть, характеристиках, которые связаны с тем или иным периодом. Ведь попытки возрождения чина диаконис в XIX — в начале XX века были действительно связаны с реальными потребностями, связанными с возрождением церковной жизни — приходской жизни, с развитием миссионерства среди инородцев, и отсюда соответствующие проекты и возникли. Да, они не были реализованы, но все-таки они отражали определенные тенденции и потребности в Церкви. Так же и в наше время. Если речь идет о возрождении какого-то институционального или создании нового институционального женского служения, то в первую очередь и должна быть очень четко сформулирована эта церковная потребность, которая находится на самом деле под большим вопросом. Действительно ли Церковь сейчас нуждается в каком-то специфическом, формализованном женском служении? Это с одной стороны. А с другой — должен быть все-таки общецерковный консенсус — и на уровне священноначалия, и мирян, и вообще Церкви, именно как организма полноценного, который действует не под действием какой-то маргинализованной группы, так скажем, внутри себя, а когда действительно вырабатывается общецерковный консенсус, благословение церковного начальства для того, чтобы возродить то или иное, или создать то или иное явление в церковной жизни. На мой взгляд, для этого соответствующих предпосылок в Церкви не возникло. На нас давит вот эта гендерная повестка с запада...

В. Рулинский

— С ужасным словом «гендер».

Иерей Андрей

— Которая явно ничего хорошего принести не может. А если мы посмотрим на реальную нашу церковную жизнь, кто вообще в приходе наибольшую активность проявляет? Кто моет полы в храмах, кто поет на клиросе, кто часто читает, кто вообще ухаживает....

В. Рулинский

— Женщины.

Иерей Андрей

— И следит за благоприличием в храме, занимается катехизацией, преподает в воскресных школах. Очевидно, что вот эта в хорошем смысле феминизация, которая началась еще с XIX века, она в нашей Церкви присутствует. Но нужно ли для этого создавать какой-то специальный чин женщин, которые получат при этом какие-то особые права? Мне кажется, это большой вопрос, и Церковь сейчас так явно в этом, конечно, не нуждается. При том что если мы говорим о женских монастырях, то там монахини, которые получают специальное благословение от настоятельниц, от священников, они могут и входить в алтарь, прислуживать в алтаре, опять же читать Апостол — то есть какие-то минимальные функции, связанные с помощью в богослужении, оказывать. Но опять же в рамках определенной традиции, которая сложилась уже в Церкви и которая не противоречит нашему общецерковному взгляду на церковное женское служение. Поэтому ко всему нужно относиться со здравомыслием и не заниматься каким-то оголтелым реформаторством, которое может только Церкви навредить.

В. Рулинский

— Это точно.

Иерей Андрей

— Очевидно, что такого рода демарши, которые в Александрийской Церкви имели место, они только расколют православное сообщество.

В. Рулинский

— И так хватает тем, по которым отличия.

Иерей Андрей

— Это точно.

В. Рулинский

— А вот если говорить про сестер милосердия, получается, женщины именно, можно сказать, составляют такое социальное направление, служение в сестричествах, сестры милосердия сейчас активно трудятся в разных направлениях. Сейчас вот в зоне конфликта вот они ухаживают за тяжелобольными в разных больницах, госпиталях и здесь, в таких не очень опасных районах, скажем так, не под боевыми действиями. И сестричеств становится все больше. То есть это мне кажется, я когда в Белоруссии как-то столкнулся с этим, количество сестричеств милосердия там около трехсот. В Белоруссии в одной, страна всего 10 миллионов, а сколько сестричеств. Может быть, там, конечно, разные функции, не всегда они, например, связаны с уходом. Вот как вы видите это развитие именно сестринского служения, служения сестер милосердия? А оно может получать в большей степени какую-то перспективу более строгой регламентации духовной жизни, как это было до революции, либо это вектор совсем в другую сторону может быть? Как вы это видите сами вот в перспективе?

Иерей Андрей

— Вы знаете, мне кажется, что общины сестер милосердия, которые в начале 90-х годов возникали, они свою роль уже выполнили, когда речь шла именно о церковном возрождении, возрождении традиций, связанных с благотворительностьюи милосердием. И если мы говорим о некоем институциональном служении, то, на мой взгляд, это сейчас вообще является вторичным. Потому что не так важны условия вступления в сестричество. И на самом деле, как мы это сейчас и обсуждали, они очень нестрогие. Сейчас нет таких жестких ограничений что, например, нельзя выходить замуж, там нельзя получать зарплату, нужно жить там в общежитии, подчиняться какому-то жесткому регламенту — это же не монастырь, а сестричества, они в этом смысле не выполняют таких функций. И поэтому мне кажется, что у них сейчас уже должны быть другие задачи. И даже не только у сестричеств, а вообще у тех людей, которые хотят помочь больным, раненым, тем кто в этом нуждается. Это должно быть связано с организацией энтузиастов, которые готовы послужить в первую очередь Богу, а потом уже людям. И, на мой взгляд, такие функции сейчас выполняют добровольческие организации. По крайней мере вот само явление добровольчества, как в рамках государства, так и в рамках Церкви, оно, как мне кажется, идет на смену общинам сестер милосердия, вот таким организованным группам, которые в 90-е годы возникали. Потому что, во-первых, потому что это больший масштаб, охват — все-таки чтобы стать добровольцем, опять же не надо приносить никаких обетов, для этого нужно просто прийти в больницу и помочь тем, кто нуждается, ничего не требуя взамен. Или там помочь детям, тем кто в этом нуждается, больным опять же, в клиниках. И с этой точки зрения общины сестер, они могут выполнять роль именно таких генераторов, которые будут окучивать, можно так выразиться, добровольцев, двигать их в нужном направлении, показывать определенный пример того, как это служение можно выполнять, для того чтобы к этому служению привлекалось все больше и больше людей. А через них эти люди приходили бы и в Церковь. Потому что все-таки мы не должны забывать главное, ради чего все возникало, возрождалось и развивается и до сих пор. В первую очередь люди должны прийти к Богу, а через это выполнить свою самую главную миссию на земле.

В. Рулинский

— Да, очень хорошие слова, отец Андрей. Действительно, как много людей пришли к Богу, увидев, собственно, даже особенно ничего другого не увидев, а увидев только это бескорыстное самоотверженное служение сестер милосердия, которые действительно отдают все себя на то, чтобы помочь другим, именно по слову Христа. И в этом, собственно, может быть, даже без каких-то лишних слов, в этом служении самоотверженном очень многие люди действительно и в больницах, и в других местах обретают вот эту и силу, и надежду, и потом приходят к Богу, воцерковляются. Действительно, такие случаи происходят и, слава Богу, что и сегодня это все есть, сегодня сестричеств милосердия достаточно много. Дай Бог, чтобы мы не пошли по пути оголтелого реформаторства, как некоторые другие идут, а именно чтобы это было действительно служение во славу Божию и служение нуждающимся людям. Спасибо большое, отец Андрей, за этот замечательный разговор. С нами сегодня был отец Андрей Постернак, декан историко-филологического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, кандидат исторических наук и автор диссертации докторской про служение женщин в Древней Церкви. И сегодня с вами был Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Спасибо большое. До новых встреч.

Иерей Андрей

— Спасибо. Всего доброго.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Социальная помощь в Лисичанске». Дарья Ткач
• «Женское служение в Церкви». о. Андрей Постернак
• «Помощь в детских больницах». о. Иоанн Захаров, Татьяна Андроняк