«Поддержка детей с тяжёлыми и редкими заболеваниями». Протоиерей Александр Ткаченко

У нас в гостях был основатель первого в России детского хосписа, председатель правления фонда «Круг Добра», председатель Комиссии Общественной палаты РФ по вопросам социального партнёрства, попечения и развитию инклюзивных практик протоиерей Александр Ткаченко.

Наш гость рассказал, как обучение в Америке в сфере медицины помогает ему в его пастырской деятельности, как он решился на открытие первого в России детского хосписа, а также как ему удается совмещать священническое служение с руководством детским хосписом и государственным фондом поддержки детей с тяжелыми, в том числе, редкими заболеваниями.

Ведущие: Василий Рулинский, Тутта Ларсен

---

Т. Ларсен:

— Здравствуйте, друзья, это Радио ВЕРА и проект «Делатели». Я Тутта Ларсен...

В. Рулинский:

— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях протоиерей Александр Ткаченко, основатель первого в России детского хосписа, председатель правления фонда «Круг добра». Батюшка, добрый день.

Т. Ларсен:

— Здравствуйте.

Протоиерей Александр:

— Председатель правления самого доброго фонда в России. Здравствуйте.

В. Рулинский:

— Да, именно так. Фонд «Круг добра» появился не так давно, несколько лет назад, и был создан президентом России для помощи детям с тяжелыми неизлечимыми заболеваниями, с орфанными, да, заболеваниями, редкими. И так получилось, что прямо в момент назначения сразу стало известно, кто его возглавит — его возглавил отец Александр. И это, конечно, стало для многих людей, я думаю, особенно далеких от Церкви, потому что люди плюс-минус что-то знающие о Церкви, они, наверное, слышали что-то про отца Александра в разной степени. А вот люди, не знающие ничего о Церкви, для них это назначение, мне кажется, было каким-то...

Т. Ларсен:

— Загадкой.

В. Рулинский:

— Ну вызовом каким-то: Церковь, причем здесь Церковь? Вроде как это же государственный фонд. Батюшка, как вы с этим, вы это помните, вот это непонимание светской аудитории в тот момент, когда они узнали про это назначение? Или это вообще было так естественно и все было без проблем?

Протоиерей Александр:

— С непониманием светской аудитории, почему Церковь занимается управлением медицинскими объектами, либо решает какие-то вопросы в организации здравоохранения, я столкнулся еще в 2010 году, когда был назначен губернатором Санкт-Петербурга, Валентиной Ивановной Матвиенко, на должность руководителя первого в стране детского хосписа. И ответ на этот вопрос был очень простой, почему именно Церковь: а потому что Церковь действительно имеет лучший опыт, как ухаживать за больными людьми. Это то, чем Церковь занималась на всем протяжении своей истории — она строила больницы и хосписы, дома призрения и богадельни. И лучше, чем кто бы то ни было другие, понимая нужды людей, на эти нужды отзывалась. И объединяла вокруг себя и князей, и бояр, и простой люд, и находила способы для того, чтобы детям-сиротам дать образование, инвалидам дать возможность какого-то труда и обустроить их жизнь и прочее, прочее. И то, что в нынешнее время Церковь смогла найти в рамках действующего законодательства, внутри правил оказания медицинских услуг, те подходы, которые опять показали лучшую практику, лучшую методологию ухода за людьми с паллиативным статусом, за детьми с неизлечимыми заболеваниями, за детьми с орфанными заболеваниями, это лишь подтверждение тому, что Церковь продолжает нести свою миссию в этом мире, деятельно нести. Я был руководителем детского хосписа на протяжении нескольких лет, и поэтому, возможно, мой опыт работы руководителем государственного учреждения и опыт работы в общественных организациях и в создании фонда, и работа в Общественной палате создало во мне некие необходимые компетенции для того, чтобы решить задачу поставленную президентом, как обеспечивать детей с редкими заболеваниями самыми инновационными лекарственными препаратами.

Т. Ларсен:

— А вы помните вообще, как начался ваш путь, вот если можно так сказать, в профессиональную благотворительную деятельность? Как вообще стало для вас очевидным, что вот именно дела милосердия, это будет как бы вот главное в вашем священническом служении в том числе?

Протоиерей Александр:

— Была холодная питерская осень, шел дождь, была промозглая погода. Я шел на службу в Никольский собор и, конечно, я думал, как сделать мир лучше. Ну это действительный был такой день, в который как-то вот неожиданно пришло откровение, что нужно заняться помощью детям тогда, когда врачи поставили неблагоприятный прогноз течения заболевания. Когда в 2002 году мы начинали создавать службу помощи паллиативным и хосписным детям — 2002 год, ну конечно, этому предшествовало и обучение.

Т. Ларсен:

— В Америке были, да?

Протоиерей Александр:

— В Америке, в Англии был. Но не в этом дело, а, наверное, это был 1989 год тогда, когда только-только открылись границы, когда только-только Церковь получал возможность выйти за пределы храмов с проповедью, со своим служением людям. И, конечно же, у нас не хватало опыта этого служения, и мы потянулись туда, где этот опыт сохранялся. В первую очередь это были те Православные Церкви, которые продолжали свою вот миссию за границей. И интересно было узнать, что духовенство не ограничивает себя службами и проповедью и имеет очень большие программы, тогда они назывались диакония — вот слово такое новое пришло тогда в наш лексикон, вот в конце 80-х. И мы стали знакомиться с этим опытом. И для меня было откровением, что для того, чтобы, в общем, быть рукоположенным, выпускник семинарии или богословского факультета университета должны обязательно пройти курсы обучения либо в больнице, либо в военной части, либо в тюрьме. И такой опыт предложили получить мне. Я выбрал больницу, потому что, наверное, интерес к медицине был еще, значит, с семинарской скамьи. Я помню, что меня выгнали как-то с уроков 1 класса семинарии за то, что я на библейской истории читал учебник кардиологии.

В. Рулинский:

— А зачем?

Протоиерей Александр:

— Ну потому что я урок уже выучил, а мне было нужно дочитать про работу кардиомиоцитов, мне было интересно.

В. Рулинский:

— Однако.

Т. Ларсен:

— Ну подождите, то есть вы не собирались поступать в медицинский вуз...

В. Рулинский:

— Или все-таки были мысли?

Т. Ларсен:

— Или у вас в семье были медики? Откуда это вообще? Чтобы к человеку в руки такая специфическая книжка попала, должно что-то произойти.

Протоиерей Александр:

— Ну вы знаете тогда не было YouTube, тогда читали книжки. А медицина была интересна. И думаю, я начинал учиться в Ленинградском электротехническом институте, у меня была специальность биомедицинская электроника — то есть какой-то тогда еще, вначале, при получении светского образования, я имел к этому интерес. Ну, в общем, интерес имеет тенденцию к развитию, а устройство человеческого сердца, оно не может не восхищать. Ведь это орган, который может жить самостоятельно. И поэтому я изучал кардиологию, я погрузился в медицину. Ну а потом нашел, и где Церковь может себя применить — это в служении в больнице. И я для себя очень многое открыл, и навык мне был необходим для моего пастырского служения.

Т. Ларсен:

— А что именно вот, чему вы там научились?

Протоиерей Александр:

— Умению слушать. Нас этому не учили, это не в курсе программы семинарии до сих пор. Но технология активного слушания, технология пастырского слушания, которая основана в первую очередь на внимании к самому себе — это отдельный предмет. И это навык, который можно развить и нужно развить у каждого из пастырей, потому что без него ты не будешь слышать, что стоит за чувствами твоего собеседника.

Т. Ларсен:

— Ну это немножко психология или что? Или все-таки это духовная дисциплина?

Протоиерей Александр:

— Ну отличие пастырской беседы от психологии в том, что невидимо присутствует Третий, с большой буквы. И если психолог, он пытается анализировать процессы, то задача пастыря так выстроить встречу человека с Богом, будучи в этой встрече невидимым, но вот не мешающим, но организующим эту беседу. Это как бы какое-то знание психологии, оно нужно, но оно как прикладная наука.

В. Рулинский:

— А не было препятствием то, что вы же, я так понимаю, были в Америке в протестантской или католической среде, а вы все-таки православный священник? Или тогда еще были семинарист, наверное, еще без сана?

Протоиерей Александр:

— Нет, это особенность образования — оно распространяется на все религии, на все направления, вне зависимости от принадлежности. И протестанты, и католики, и православные, и прочие. Для того чтобы получить, образно говоря, такую лицензию на общественное служение религиозное, у тебя должен опыт работы в социальных и пенитенциарных, либо там военных учреждениях, потому что там могут находиться люди, имеющие вот там твое, так сказать, ту религиозную вот организацию, которую ты представляешь. И ты должен, представляя ту или иную организацию, ты должен иметь способность, опыт, знания говорить с любым человеком, любого вероисповедания. И православный священник должен уметь говорить с мусульманином, с православным, с баптистом, с лютеранином, говорить о вещах духовных, не затрагивая вероустановочные вещи.

Т. Ларсен:

— Догматику.

Протоиерей Александр:

— Догматику, да.

В. Рулинский:

— Ну это же вообще прямо такой вызов какой-то. Потому что мы же когда приходим, мы же не можем обойти фигуру Христа, например. Мы же не можем, мы когда приходим, если мы действительно хотим дать утешение и, если мы так чувствуем, что вот все-таки, ну здесь какая-то глубина должна же быть. А мы когда, получается, до самой глубины доходим, мы не можем самого главного сказать?

Протоиерей Александр:

— Нет, мы можем сказать самое главное. И мы с этим часто встречаемся. Любой священник, приходя в любую городскую больницу, в палате встречает и мусульманина, и православного, и еврея, и, быть может, атеиста. И в больнице чаще всего этот священник оказывается единственным, с кем можно поговорить. Там нет у персонала времени для того, чтобы разговаривать с пациентами, пациентов надо лечить. И пациентов много, и персонал загружен настолько, что вот у них нет времени даже на личный отдых. Поэтому священник должен быть готов к тому, что с каким-то вопросом, определяющим смысл жизни, смысл нахождения в больнице, смысл страданий, к нему обратится человек другой веры. И недопустимо, чтобы он воспользовался болезненным состоянием своего собеседника для проповеди. Он сначала должен помочь ему ответить на какие-то свои смыслоопределяющие вопросы. А потом, если он спросит: расскажи мне о Христе, — поделиться и глубиной своего опыта.

В. Рулинский:

— То есть это немножко уважение.

Протоиерей Александр:

— Знаете, болезнь приходит к людям вне зависимости от национальности, от вероисповедания. И все люди одинаково чувствуют боль, несправедливость...

Т. Ларсен:

— Одиночество.

Протоиерей Александр:

— Одиночество. Давайте поговорим о том, каково это, вот чувствовать, как меняется твое состояние в больнице. Ты испытываешь страх за будущее, ты переживаешь за родных. Как изменится отношение руководства к тебе на работе, потому что ты заболел? Или как изменится благосостояние твоей семьи из-за того, что не сможешь выполнять какую-то работу? Какие страхи, надежды посещают? Мы говорим об этих вещах. Мы можем говорить о религиозности в том числе, но я буду говорить о религиозности человека в том, как он ее понимает. Потому что я понимаю, что такое глубина религиозности, исходя из моего православия, и эта глубина позволяет мне понять другого. Я, конечно, поддержу его, если он захочет молиться, я скажу ему, что молитва — это твой разговор со Всевышним, поговори с Ним. Но я, наверное, посчитаю неэтичным сказать ему, что ты неправильно молишься, давай я тебе расскажу, как правильно верить. Это, быть может, будет потом, когда он спросит меня, что составляет мою веру. Но слишком мало времени в больнице. Можно успеть сломать систему ценностей очень быстро, но ты не будешь иметь времени для того, чтобы ее восстановить, построить другую. И любой священник должен быть готов к тому, что ему придется и нужно будет быть пастырем для тех, кто еще вот там не нашел Христа.

Т. Ларсен:

— Но это вопрос образования, вопрос технологии или еще это и некий дар, и не каждый священник может этому научиться?

Протоиерей Александр:

— Нет, священник может научиться всему чему угодно. Это вопрос внимания — то, с чего мы начинали нашу беседу. Вопрос постановки миссии: для чего священник пришел. Вот если он заходит в палату и, замирая перед дверью, внутренне обращается к Богу, просит, чтобы Господь вот через его присутствие каждому из находящихся там принес немножко утешения, где-то ободрения, слово надежды, слово веры, он для каждого найдет свое слово. Если вот он чувствует, что сейчас, с его приходом, он очень ответственно должен относиться к каждому там, к каждой встрече, слова сами придут в этот момент. Конечно, есть технологии, технология она простая. Она состоит в том, что нужно вот вглядываться в человека. Мне очень нравятся те уроки, я их многократно перечитывал, которые давал митрополит Антоний Сурожский — «Встречи с больным». Как для него эта встреча с человеком была первым таинством, и насколько глубоко и трепетно он относился вот к каждой встрече. И не знаю, по-моему, это какое-то такое, в общем, естественное состояние для священнослужителя.

В. Рулинский:

— Эта программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с протоиереем Александром Ткаченко, основателем первого в России детского хосписа, председателем правления фонда «Круг добра». Батюшка, вот вы сказали, в 80-е годы, конец 80-х, вы оказались там на стажировке, на западе, увидели этот опыт больничного служения. Но до первого в России детского хосписа, который появился, насколько я помню, в 2003 году, да, и вот создания до, в 2002 году этой выездной службы, с которой, в принципе, хосписное дело обычно и начинается, прошло какое-то время. И как-то, наверное, скажем так, вынашивали, наверное, проект этот, он непросто рождался. Ведь вот эта дождливая осенняя такая погода петербургская, она когда у вас была с этой идеей, это 2002 год?

Протоиерей Александр:

— 2002 год.

В. Рулинский:

— Да. Но до этого ведь какой-то был путь?

Протоиерей Александр:

— Тоже были дожди.

Т. Ларсен:

— А вообще интересно, получилось ли вот этот опыт, полученный там, перенести на нашу российскую почву или как-то его адаптировать? Ведь наверняка здесь были какие-то свои особенности.

Протоиерей Александр:

— У меня есть мечта. Написать книжку. Я несколько раз к ней приступал, пока ограничился небольшими лекциями «50 ошибок священника». Действительно, каждый из нас совершает такие типичные ошибки, которые могут привести к какой-то необратимой потере. И мы их не замечаем в своей пастырской деятельности. И каждый из нас должен бы их собрать, свои ошибки. Я тоже их насобирал когда-то, надеясь, что это получится. Ну как пример, наверное, такой ошибки, слушателям будет интересно. Приходит батюшка в больницу, к человеку позвали, к умирающему. Ну тяжелобольной человек говорит: батюшка, я боюсь. Что говорит наш обычный священник? Говорит: «Не бойся...»

Т. Ларсен:

— «Смерти нет».

Протоиерей Александр:

— «Смерти нет». Там: «Не бойся, я тебя маслицем помажу». Нет, подождите, человек сказал: я боюсь. Давайте поговорим об этом, остановимся. Чего ты боишься? Ты боишься, что будет потом? Ты боишься процесса умирания, ты боишься оставить родных? Давайте поговорим. Он поделился своим чувством — то чувство, о котором нужно, наверное, заострить свое внимание и говорить: давай поговорим. А действительно страшно, да, и я не смогу найти слов утешения. Но я готов быть рядом с тобой, — то, о чем говорил митрополит Антоний, этим пронизаны все его книги. Вообще наш обычно батюшка говорит: не бойся, да. И после этого человек может закрыться и сказать, что меня не услышали, меня не поняли. Меня помазали маслом, но, в принципе, я бояться от этого не перестал. Ну вот, наверное, вся технология активного слушания или пастырского слушания стоит на том, чтобы уметь ну или по крайней мере попробовать увидеть чувства, стоящие за словами.

В. Рулинский:

— Это вы тоже проходили? Я имею в виду вот этот опыт, когда вы говорили, что не бойся и маслом мазали, да?

Протоиерей Александр:

— Ну конечно, у нас у каждого есть свои ошибки.

Т. Ларсен:

— Ну удалось этот опыт в итоге практически применять здесь у нас, в России?

Протоиерей Александр:

— Ну конечно, я старый солдат, я уже давно священник. И для меня, какие бы должности я ни занимал, какую работу я бы ни выполнял в хосписе, либо в фонде, для меня самое главное — это моя жизнь в Церкви, жизнь литургии. Поэтому там прихожане, там живое общение, там настоящая жизнь.

Т. Ларсен:

— Мне просто интересно. Мне кажется, что в 80-е годы, ну в конце 80-х в начале 90-х, в принципе увидеть священника в больнице — это уже было чудом. А если он тебя еще и слушает активно — мне кажется, что для самих пациентов это могло стать некоей проблемой, ну чем-то таким непостижимым. То есть там, где вы учились, люди все-таки, наверное, чаще видели священника в больнице, в тюрьме или в армии. А в те времена для нас это было ну совершенно невероятно. Вам, наверное, пришлось перевоспитывать как бы и самому чему-то учиться, и учить чему-то тех, к кому вы приходили?

Протоиерей Александр:

— Ну действительно, для медицинского персонала роль священника была непонятна. И для тех батюшек, которые в те годы первые пошли в больницы, им приходилось выстраивать отношения и понять одну главную очень важную мысль, что объектом его пастырского внимания являются не только пациенты, но и...

Т. Ларсен:

— Врачи?

Протоиерей Александр:

— Сотрудники больницы. И сидеть пить чай с медсестрами, пить водку с главным врачом, и...

В. Рулинский:

— Мне кажется, в Америке этому не учили.

Т. Ларсен:

— Я и говорю: как адаптировали полученные знания.

В. Рулинский:

— Значит, удалось.

Т. Ларсен:

— Ну да, какой путь от этого непонимания, недоумения до того, что православный священник возглавляет государственный фонд и детский хоспис. Это все-таки очень серьезные изменения к лучшему.

Протоиерей Александр:

— Таких священников много. И надо сказать, что в те больницы, которые строили духовенство, либо создавались при синодальных отделах, или с участием синодальных отделов по благотворительности...

В. Рулинский:

— Социальных отделов в епархиях.

Протоиерей Александр:

— Ну да, социальных отделов епархий, они являют и пример и пастырского похода, и высокопрофессиональной медицинской помощи.

В. Рулинский:

— У меня все-таки некоторое такое недоумение, непонимание, как вот недавно я в одном из интервью у вас прочитал, что в Америке в хосписное движение, именно в сфере детской паллиативной помощи, развивалось таким образом, что там в основном надомная помощь была развита. И вы, получается, увидели американский опыт. Но приехав сюда, в Россию, вы основали первый детский хоспис, которого не было даже в Америке.

Т. Ларсен:

— Даже в Америке, да.

В. Рулинский:

— И это, конечно, такой немножко прямо разрыв. Это один из первых в мире хосписов.

Протоиерей Александр:

— Ну третий в мире, получилось так.

Т. Ларсен:

— Да, правильно я понимаю, что всего три вообще?

Протоиерей Александр:

— На тот момент был первый хоспис создан в Англии — это Helen House, хоспис в Оксфорде, потом был в Ванкувере открыт через несколько лет — Canuck Place. А в Америке не было тогда хосписов стационарных, но были различные службы, и экономически это было лучше встроено в систему страховой медицины: они могли получать медицинскую помощь, но до какого-то момента. Хосписная помощь наступала там, по-моему, за несколько месяцев до предполагаемой кончины, ну как это было прописано. И она была нацелена на получение ее на дому. С этим много связано и, в общем, скорее технологии помощи в Соединенных Штатах, они, так сказать, это обосновали. А стационарных не было. Помните, был такой фильм про врача, который основал... Больничный клоун, и этот был снят фильм — Робби Уильямс в главной роли.

Т. Ларсен:

— Да, точно. Но я не помню, как он называется.

Протоиерей Александр:

— И замечательный фильм, он заканчивается тем, что Робби Уильямс, вот этот вот доктор, который вот это движение клоунов в больницы и как бы терапия, клоунотерапия, создал, он пытается построить социальную больницу, вот нечто для людей. И где-то вот образ этой больницы вот тогда совпадал с тем, что я хотел сделать, построить хоспис в Петербурге. И вскоре после открытия он приехал к нам в Петербург и играл с детьми. И мне было очень трогательно в конце услышать от него, говорит: я мечтал построить больницу, я до сих пор пока не смог, у тебя получилось.

В. Рулинский:

— Такая похвала прямо от того, кто...

Протоиерей Александр:

— Да. Ну это человек-легенда. Вот он еще жив, он, в общем, регулярно приезжает в Россию, там до ковида приезжал раз в год, и объезжает больницы, играя с детьми. Он дал целую, объединил многих таких цирковых и театральные коллективы, где есть клоунада, к их вот такому служению в больницах.

В. Рулинский:

— Ну хоспис — это вообще тема очень непростая. Ведь это же, в принципе, вопрос о том, что ты помогаешь человеку пережить — ну как пережить, наполнить смыслом и радостью то, сколько вот Господь им дал вот до смерти. Но все понимают, что эта смерть достаточно близка. И особенно, конечно, это для детей — тема детского такого паллиатива, детской приближающейся смерти, это тема очень непростая. Вот мне кажется, что многие люди даже от одного такого слова и вот сочетания этого им как-то страшно, не то что там начать организовывать системную помощь таким семьям, таким детям. У вас это как-то получилось. Но у меня вот вопрос чисто такой, знаете, житейский: а вы в самом начале или в процессе вы плакали когда-то, когда вот вы непосредственно с детьми общались и переживали?

Т. Ларсен:

— Ну я бы даже больше сказала, да, вам пришлось как-то работать с собой, чтобы разделить...

В. Рулинский:

— Боль.

Т. Ларсен:

— Делание и эмоции?

Протоиерей Александр:

— Ну душа не может не плакать, когда ей больно. Но очень важно поставить себе вопрос: как твоя эмоциональная реакция повлияет на собеседника? От этой реакции может зависеть готовность собеседника раскрыться дальше. Ты можешь быть одним-единственным человеком, которому он пришел доверить то, что вот его пугает, то что раздирает его душу. Плакать с плачущими нужно тоже вовремя. Твои слезы могут привести к тому, что тоже он закроется, в общем, и эти твои слезы не принесут терапевтический эффект. А вот для того, чтобы они были слезами облегчения, нужна беседа. Возможно, она, в общем, завершится слезами, может быть, смехом, может быть, там, не знаю, объятиями, может быть, чашкой чая — душа у каждого человека как-то различна, и по-разному выстраиваются отношения. Но, наверное, основное правило — это быть готовым вот, так сказать, пройти тот путь, который ты можешь пройти рядом. Ну когда-то ты можешь сказать, что я дальше не могу. И это будет честно, да, но для себя нужно задать обязательно вопрос: а почему ты не можешь пройти дальше? Ну как бы долина тени смертной, но ты же не один идешь этой долиной. Значит, ты, может быть, слишком много на себя взял, может быть, ты почувствовал себя один, потому что ты, так сказать, вот...

Т. Ларсен:

— Забыл о Боге в этот момент?

Протоиерей Александр:

— Может быть, да. Ты почувствовал свою спасительную роль...

В. Рулинский:

— Собственную спасительную роль.

Протоиерей Александр:

— Собственную роль, да, пастыря, ты забыл о том, что, в общем-то, спасает-то Господь, а ты только помогаешь человеку построить беседу с Богом. Не со мной, а с Богом.

Т. Ларсен:

— Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы вернемся через минуту.

Т. Ларсен:

— Мы продолжаем в проекте «Делатели» на Радио ВЕРА беседовать с протоиереем Александром Ткаченко, основателем первого в России детского хосписа, председателем правления фонда «Круг добра». Я Тутта Ларсен...

В. Рулинский:

— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Отец Александр, у вас получилось так, что когда вас назначили руководителем фонда «Круг добра», детский хоспис стал, по-моему, там так получилось, что ваш сын стал руководителем, да, то ли детского хосписа, то ли ну такого фонда, который как бы объединяет хосписные такие, созданные вами хосписы, да?

Т. Ларсен:

— Делегировали.

В. Рулинский:

— И, получается, семейное такое дело продолжилось. Это как-то естественно было, либо вы как-то готовили сознательно своего сына к этому служению?

Протоиерей Александр:

— Ну конечно, любой отец, особенно священник, хочет, чтобы его дети пошли по его стопам. У меня старший сын закончил семинарию, академию, и в этом был как-то вот еще во время обучения вовлечен там в какие-то проекты, которые я реализовывал в хосписе — проект исполнения мечт детей, проект там, не знаю, ну просто какие-то волонтерские проекты, когда кого-то нужно было куда-то отвезти или же там развести какие-то медикаменты, подарки, не знаю. Поэтому для меня было привычно сбрасывать на него какие-то задачи. Поскольку он не женился до сих пор (я молюсь, чтобы Господь послал ему хорошую жену), он, так сказать, был очень удобен для того, чтобы на него можно было что-то вот возложить. Вообще трудно найти людей, которые будут заниматься этой темой искренно, не имея при этом каких-то скрытых намерений в виде получения политических дивидендов, либо каких-то... Ну вы знаете, страсти, которые обычно руководят там...

В. Рулинский:

— Деньги, власть.

Протоиерей Александр:

— Ну да, вот. Трудно. И коллектив хосписа очень чутко воспринимает, хорошо понимает каждого руководителя, его систему ценностей. И поэтому, наверное, Павел туда хорошо подошел, для этой роли. Хотя и другие там сотрудники постепенно росли и занимали руководящие должности в автономной некоммерческой организации детский хоспис. И, в общем, фактически я продолжаю искать тех людей, которые смогут возглавить те или иные проекты. То есть и здесь нет семейственности, но есть хорошие семейные традиции.

Т. Ларсен:

— А расскажите про проект с исполнением мечт.

В. Рулинский:

— Вы же его в Америке впервые увидели, эту самую идею, да, оттуда взяли?

Протоиерей Александр:

— Идея, конечно, принадлежит фонду Make-A-Wish Foundation, и оттуда я ее привез сюда, но, конечно, здесь она начала какие-то свои формы принимать. И это был 2002 год, 2003 год, и уже пациенты, которые попадали к нам, озвучивали свои мечты — мечты были очень красивыми. И задача-то была не делать их новогодними, а она всегда была направлена как один из элементов терапии. Когда можно было, когда ребенка, например, который выписывается после очередной химиотерапии, ему нужно подготовиться и восстановиться для очередного курса. И пришло понимание, что очень важно эмоциональное состояние, вот нечто, что даст человеку надежду...

Т. Ларсен:

— Витальность, да, какую-то.

Протоиерей Александр:

— Что какие-то новые планы у ребенка возникнут на будущее. Он должен посмотреть на себя как-то иначе, понять, что он там не один, что вокруг него есть люди, которые о нем заботятся. И тогда мы стали вот как-то в разговорах с детьми стараться выяснить, что же нужно, чего хочет ребенок. Это никогда не были игрушки. Это уже потом стала вот эта вот история. Но это всегда были какие-то настоящие мечты — кем-то себя почувствовать...

В. Рулинский:

— А кто-то хотел с Адриано Челентано встретиться.

Протоиерей Александр:

— Кстати, получилось.

Т. Ларсен:

— Вот это да.

Протоиерей Александр:

— Ну встреча не получилась как таковая. Ну в силу возраста, он тогда не смог приехать. Но он тогда прислал вот свои там диски с подписями, там еще подарки были.

Т. Ларсен:

— Кто-то на шоу «Голос» съездил, да, у вас?

Протоиерей Александр:

— На шоу «Голос» съездили. Ну я уже по разным причинам не помню там многие сотни тысяч мечт. Но другое, мне очень понравилось, что вот эта идея, она была подхвачена уже вот такими нецерковными движениями, и вот молодежные объединения подхватили ее и сделали это таким большим всероссийским проектом там — «Елка мечты» или как она называется?

В. Рулинский:

— «Елка желаний».

Протоиерей Александр:

— «Елка желаний», да. И теперь, в общем, и губернаторы, и глава государства, и в общем и самые разные видные деятели страны считают, как нечто обычное такое, обыденное, необходимое перед Новым годом — снять, значит, шарик с какой-то мечтой и эту мечту исполнить. По-моему, замечательная идея.

Т. Ларсен:

— Слушайте, а мне кажется, у вас вообще какой-то уникальный дар масштабировать проекты.

В. Рулинский:

— Да.

Т. Ларсен:

— Вы стояли у истоков хосписного движения в России — и теперь это само собой разумеющееся, у нас есть детские и взрослые хосписы. Маленький проект в отдельно взятом хосписе исполнения мечт конкретных детей вырос во всероссийскую инициативу, поддерживаемую на самом высоком уровне.

В. Рулинский:

— Закон принят — закон о паллиативной помощи, благодаря отцу Александру.

Т. Ларсен:

— Да, закон, фонд государственный.

В. Рулинский:

— Теперь впервые у нас, по-моему, Россия впереди многих стран, может быть, даже всего мира в отношении обеспеченности лекарствами детей...

Т. Ларсен:

— С орфанными заболеваниями.

В. Рулинский:

— С орфанными заболеваниями. Причем от государства.

В. Рулинский:

—Бесплатно государством предоставляются колоссальные суммы.

Протоиерей Александр:

— Мы проанализировали: третий год завершается, уже более двух тысяч детей получили помощь, 203 миллиарда направлены на закупку лекарств.

В. Рулинский:

— Колоссальные деньги.

Протоиерей Александр:

— Вот только появляется лекарство в мире — оно буквально через короткое время, по решению экспертного совета, может быть доступно российским детям. И лекарство поставляется в Россию незамедлительно. Мы посмотрели, что, вне зависимости от места проживания ребенка, родители тратят две-три минуты на то, чтобы направить заявление в фонд, их заявка принимается к работе, ребенок получает лекарства.

Т. Ларсен:

— И никакие санкции, ничего этому не препятствуют?

Протоиерей Александр:

— Ну, во-первых, как бы недопустимо, чтобы дети были объектом санкций. И были сложности, связанные там с логистикой. Но, в общем, это не мешает поставлять лекарства, и все дети обеспечены. И мы анализируем просто вот объемы продаж в мире орфанных препаратов, и мы видим и можем свидетельствовать, что Россия вышла на лидирующее место в мире по покрытию орфанных заболеваний лекарственными препаратами.

В. Рулинский:

— Ведь это же вообще, к слову, об Америке или там о какой-то вот западной системе — вот меня сейчас поправьте, может быть, я что-то не понимаю. Насколько я представляю, эта система западная предполагает, что все то, что сейчас государство Российское закупает, все это должен человек самостоятельно — либо со страховок своих, либо просто самостоятельно искать средства, а государство, по-моему, в таком объеме нигде не берет на себя социальные обязательства по обеспечению такими дорогостоящими лекарствами. Это правильно?

Протоиерей Александр:

— Это правда. Ни в одной стране мира нет подобных программ. Всегда это зависит от страховки родителей, но ни одно государство не берет на себя в таком объеме обязательства, чтобы все дети с орфанными заболеваниями, как только появляется лечение, были бы обеспечены в полной мере самыми инновационными лекарственными препаратами.

Т. Ларсен:

— А давайте, кстати, я прошу прощения, дадим определение орфанным заболеваниям. Потому что не всякий наш слушатель может быть в теме, о чем мы говорим.

Протоиерей Александр:

— Синонимом является слово «редкий» — один случай на сто тысяч.

В. Рулинский:

— И, как правило, это очень тяжелые заболевания, да?

Протоиерей Александр:

— Тяжелые и чаще до недавнего времени, да большинство из них и до сих пор...

В. Рулинский:

— Малоизученные.

Протоиерей Александр:

— Не имеют лечения и малоизученные. Но для тех для, для которых появляются лекарства — а это чаще всего там терапия, там геннотерапевтическая терапия, — это уникальные вещи, так сказать, такие препараты, естественно, стоят дорого.

В. Рулинский:

— Ну и совсем недавно очень много было роликов на телевидении вот с этим препаратом Золгенсма, которые как раз для детей со спинально-мышечной атрофией. Там, по-моему, 150 миллионов он стоил, 180 — какие-то такие колоссальные деньги.

Протоиерей Александр:

— Нет, он стоил 100, а остальные 50 на него собирали какие-то фонды.

В. Рулинский:

— Но тем не менее все равно это колоссальные деньги, на одного ребенка собрать такую сумму. При этом препарат, я так понимаю, чуть ли не обещали производители обещали полное выздоровление, если вовремя ввести, на каком-то таком совсем маленьком возрасте ребенка.

Протоиерей Александр:

— Ну выздоровление невозможно, потому что большинство мотонейронов к тому времени, к моменту рождения ребенка, оно уже погибало. Но остановка развития заболевания, улучшение какой-то функциональности, оно, конечно, давало. Но это лекарство не является панацеей. Есть другие препараты, там с другой технологией лечения.

В. Рулинский:

— Ну я помню, что просто все телевидение, все было заполнено вот этими роликами. И просто вот все люди прямо бросались, собирали последнее, чтобы помочь вот этим деткам.

Протоиерей Александр:

— Нужно быть очень внимательным ко всем сборам на телевидении, они до сих пор продолжаются.

В. Рулинский:

— А, даже так.

Протоиерей Александр:

— Я хочу сказать, что, так сказать, большинство сборов, которые идут на телевидении, идут либо без назначения врача, либо на частные карточки родителей, либо для лечения в зарубежных клиниках. Хотя точно такие же операции, может быть, даже в лучшей форме совершаются в России. Поэтому я призываю быть очень внимательными и осторожными к тому, какие сборы идут.

Т. Ларсен:

— А насколько я знаю, да, вообще вот сбор на личные карточки — это сразу должно стать красной линией, за которую нельзя переступать. Но, по-моему...

Протоиерей Александр:

— Я знаю случаи, когда люди собирали на Золгенсму, а потом отказывались ее покупать и оставались с этими средствами.

В. Рулинский:

— 150 миллионов.

Т. Ларсен:

— Да кошмар. А еще я правильно понимаю, что уважающие себя официальные фонды российские, которым можно доверять, не собирают?

Протоиерей Александр:

— Не собирают на лечение за рубежом. Подтверждаю. Вообще с момента начала работы фонда «Круг добра» большинство сборов потеряли смысл, потому что фонд дает это бесплатно и дает это сразу. Фонд изменил некий такой вот образ благотворительности в стране и дал возможность фондам обратить внимание на другие аспекты жизни семьи — на образование, на досуг...

В. Рулинский:

— Ну и не только на детей, видимо, и на взрослых тоже.

Т. Ларсен:

— На поддержку тех, кто вокруг этого ребенка.

В. Рулинский:

— Много же бездомных, зависимых, много разных людей, которые требуют помощи — инвалиды, люди с инвалидностью взрослые.

Протоиерей Александр:

— Да, у нас очень много тем, на которые можно обратить внимание и свои ресурсы. И фонды перестраиваются.

В. Рулинский:

— Отец Александр, а вы, получается, общаетесь с каналами, как-то пытаетесь их убедить? Или, может быть, с национальным рекламным альянсом — ну с теми, кто курирует у нас вообще рекламу, вот эти все...

Т. Ларсен:

— В том числе сборы.

В. Рулинский:

— Роскомнадзор, может быть. С теми, кто может как-то повлиять на процесс, с тем чтобы все-таки действительно были проверенные сборы, проверенные организации в эфире.

Протоиерей Александр:

— Мы ежемесячно ведем мониторинг сборов, но в правовом поле мы имеем возможность только уведомить руководителей о том, что вот данный вид помощи, для которого происходит сбор, оказывается в Российской Федерацией бесплатно, на него там выделяются квоты или, например, сумма сбора там в два раза превышает объективную трату на это. Решение, конечно, принимают руководители каналов самостоятельно. Ну еще раз хочу отметить, что есть те вещи, которые не покрываются в полном объеме. Или, например, родители имеют абсолютно там законное, правовое желание чуть больше сделать для своего ребенка. И общество должно участвовать вот в этой жизни, как бы благотворительность — это естественная такая потребность души человека, творить добро вокруг себя. Но мы должны вот ответственно относиться к тому, там какие сборы у нас, на что идут сборы в открытых источниках, для того чтобы, так сказать, не смутить людей, которые хотят творить добрые дела.

Т. Ларсен:

— Это «Делатели» на Радио ВЕРА. Я Тутта Ларсен...

В. Рулинский:

— Я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Мы говорим с протоиереем Александром Ткаченко. основателем первого в России детского хосписа и руководителем фонда «Круг добра». Батюшка, вот вас назначили руководителем фонда «Круг добра», и сейчас уже прошло несколько лет с тех пор, как вы возглавляете этот, наверное, самый крупный государственный фонд по объему финансирования, по тому, сколько людей получает помощь. И у меня такой вопрос, тоже достаточно обывательский. Я просто не могу понять, как священнику с его нагрузкой — ну вот обычной такой, священнической, вот в принципе уже мы понимаем, что священник — это непросто, это вообще крест, это тяжело.

Т. Ларсен:

— Это служение.

В. Рулинский:

— Да, служение. В Петербурге. Вы возглавляете при этом фонд, головной офис которого находится в Москве, причем на всю страну работаете, распределяется сколько там десятков миллиардов, мне даже сложно представить...

Т. Ларсен:

— Двести три, я запомнила эту цифру.

В. Рулинский:

— И при этом огромное количество детей, семей, которые просто, ну если им вовремя не ответить, это вопрос там жизни и смерти. Ну не знаю, жизни и смерти, может быть, не всегда, но часто это вопрос вот здоровья...

Т. Ларсен:

— Оперативного решения.

В. Рулинский:

— Да. Это какая-то колоссальная нагрузка и ответственность. Как, батюшка? Ну просто я не понимаю, как? Это все наладить, отстроить, еще сохраниться и не умереть.

Протоиерей Александр:

— Я встаю на час раньше.

Т. Ларсен:

— Всего на час.

В. Рулинский:

— У вас 25 часов?

Протоиерей Александр:

— Ну, наверное, самое трудное вот во всей этой конструкции, которую вы нарисовали, это не потерять себя как священника. Мне помогает Псалтирь Давида, я читаю. Ну утренние и вечерние молитвы — это нечто, без чего там душа жить не может. Но есть вещи, которые я для себя вот не оставляю. Только потому, что она помогает как-то смотреть на жизнь с высоты, не знаю там, царя Давида, которому там...

В. Рулинский:

— Тоже много было всего.

Протоиерей Александр:

— Тоже было много проблем. И вот положить переживания в молитву меня учит Псалтирь Давида. Я люблю Псалтирь Давида. Это первое. Второе — я люблю акафист Божией Матери, вот: «Радуйся, Невеста Неневестная». И правильно настроить душу, для того чтобы не превратиться в функционера, пусть даже там высокоэффективного и социально ориентированного, помогает именно напоминание себе о том, что я священник и я, не знаю, Богом был поставлен вот для того, чтобы все-таки быть священником. А если сейчас от меня требуется вот такая функция — ну вот я выполню ее хорошо. Я как-то рассказывал, по-моему, на передаче нашей про мой первый урок в семинарии. Не рассказывал?

В. Рулинский:

— Я не помню.

Т. Ларсен:

— Не помню.

Протоиерей Александр:

— Ну 1 сентября, там какой — 87-й год, 88-й, — как обычно, все, значит, поступившие в семинарию приходят на литургию, вот причащаются, потом идут на свой первый урок. И вот наш первый урок вел Игорь Цезаревич Миронович, преподаватель библейской истории, значит, Ленинградской духовной семинарии. И он знакомился с каждым из нас, спрашивал там: а вот вы откуда? Меня там зовут так-то, я приехал там из Владивостока, говорит, люблю заниматься историей. Вот, хорошо. А вы там? Вот он каждого из нас расспросил, познакомился. Потом говорит такую фразу, которая запомнилась мне по сей день. Вы, говорит, очень талантливые ребята, каждый из вас прошел непростой путь для того, чтобы прийти сегодня в семинарию. И Церковь даст вам все необходимое для того, чтобы вы были счастливы, чтобы вы реализовали себя вот в этой жизни. Но знайте, что Церковь всегда будет ожидать от вас ваше приношение Богу. Вот такой хороший урок. И где-то, наверное, он является для меня ежедневным напоминанием, что вот, Господи, дай в этот день сделать то, что Тебе угодно. А вот это, наверное, там не слова, которые я вот в вечернем эфире хочу сказать, но я хочу поделиться тем, что мне приходится самому себе напоминать ежедневно, зачем я живу. А все остальное, оно выстраивается.

Т. Ларсен:

— А как вам, приходится ли вам ежедневно... Ну все-таки вы, скажем, на острие борьбы со страданием. Ну или как бы, я даже не знаю, со страданием бороться невозможно, но вы свидетель того, как много его в мире, как много болеет детей и уходит, как много семей от этого зависит и как это сильно влияет на их жизнь. И каждый раз, конечно же, люди далекие от Церкви, они всегда спрашивают священников или даже таких людей, как мы с Василием: если ваш Бог есть, то как Он допустил, чтобы столько страдали дети? Вот у меня, наверное, тут два вопроса: что бы вы им ответили, и как вы для себя выстраиваете отношения с этим, с этой темой, чтобы это страдание вас ну не захлестнуло, не утопило, не привело к унынию?

Протоиерей Александр:

— Во-первых, Бог не изобрел болезни, болезни появились потом, в человеческой истории. А во-вторых, когда люди это спрашивают, чаще всего их волнует, почему страдает их ребенок конкретно, а не в принципе все дети. Хотя вот риторический вопрос или такой поиск смысла, почему же все-таки страдают невиновные, он всегда возникал. Мы не можем ответить на вот эти вопросы. Это трудные вопросы. И у нас, у людей, которые видят жизнь в прямой перспективе, на них нет ответа. Но мы живем верой в то, что Господь на эти вопросы нам ответит, когда мы своей путь завершим. Я думаю, что мы увидим удивительный рисунок нашей жизни, жизни наших близких, жизни других людей как ту картину, которую Бог рисует нашими жизнями. И в беседе с теми, кто такие вопросы задает, не нужно пытаться найти простой ответ на сложный вопрос. Нужно просто ну предложить себя как того, кто сможет пройти вот тот путь боли со своим собеседником. А на такие вопросы Бог отвечает Сам. Он нас не делегировал. У нас нет пророческого духа. Поэтому мы можем дерзать, что мы знаем ответ, но мы не знаем ответ на этот вопрос. У каждого своя боль, у каждого свой путь. Но Он заповедовал нам, чтобы мы разделили боль с другим. Поэтому, в общем, мы призваны, в общем, делать, а не разговаривать.

Т. Ларсен:

— Ну а вот как самому справиться с этим? Ну то есть у вас какая-то должна быть все равно профдеформация...

Протоиерей Александр:

— Конечно, посмотрите на меня.

Т. Ларсен:

— Ну вы видите больше страдания, чем среднестатистический человек, и тем не менее вы улыбаетесь, радуетесь, вы полны надежд, полны энергии.

Протоиерей Александр:

— Врачи, которые работают вот на скорой помощи, страдания видят больше. И причем страданий, которые невозможно обезболить.

Т. Ларсен:

— Как не впасть в уныние от этого?

Протоиерей Александр:

— Не впадать в уныние просто. Надо перевязывать, надо кормить, надо утешать, надо...

В. Рулинский:

— Включаться в дело, так? Конкретное дело.

Протоиерей Александр:

— Уныние возникает от беспомощности души. А беспомощность приходит тогда, когда ты один. Но мы же христиане, мы же не одни. И бывает, что у того, кому мы призваны помогать, нет других рук, кроме наших, и это оказываются руки Христовы. Поэтому, в общем, так сказать, надо просто делать то, к чему призван.

Т. Ларсен:

— Ну и как-то, наверное, реалистично на мир смотреть, получается. Ну я, вы знаете, почему так? Я вспомнила, когда только началась пандемия, и было очень страшно и непонятно, я позвонила свой подруге, которая хороший врач, и сказала ей: «А-а-а! Все! Что делать?!» Она говорит: «Что такое, что происходит? — Люди умирают, болезнь, люди умирают...» Она говорит: «Люди умирают. И ты просто этого не видишь, потому что ты не врач. А я вижу — люди умирают, умирали и будут умирать. Что у тебя сейчас, ты сейчас умираешь? Нет. Ну иди, обними своих детей, приготовь им ужин и иди на работу». Или там, не знаю, онлайн выходи на работу. Ну то есть я про это, про некую здоровую толику реализма. Нет?

Протоиерей Александр:

— Да, я понимаю, что вы говорите. Но я лишь надеюсь, что наши зрители не будут воспринимать это как профессиональное выгорание и цинизм.

Т. Ларсен:

— Наоборот. Я просто, недавно тоже Костя Мацан делал очень классное интервью с доктором психиатрических наук, и меня поразило, он сказал, что по-настоящему счастливые люди — реалисты, то есть те, кто на мир смотрит реально. Ну без фантазий, кто принимает то, что есть, не живет в иллюзиях. Вот эти люди психиатрически более здоровы, чем люди, которые живут в фантазиях. Вот я только об этом, наоборот.

В. Рулинский:

— Но при этом у отца Александра есть мечта. И мечты как раз вот этих вот детей — это тоже очень важная часть вообще хосписного движения, мне кажется, хосписной вообще помощи. Потому что краски жизни и смыслы многие как раз, может быть, в простых вещах, может быть, даже не очень сильно нами ценимых, они очень сильно важны человеку.

Т. Ларсен:

— Но ведь мечта-то тоже реалистичная. Не чтобы был мир во всем мире и больше никто не болел. А мечта книжку написать, еще один хопспис построить.

В. Рулинский:

— Да, какая-то такая, в общем, действительно такая.

Протоиерей Александр:

— У меня тоже есть мечта, я над ней последнее время все больше и больше размышляю: мне хочет изменить детскую психиатрию. Тяжелая тема. И надо что-то делать с этим.

Т. Ларсен:

— Ой, я один раз была в детской психиатрической лечебнице — это очень страшно.

Протоиерей Александр:

— Я пока думаю, я очень хочу, может быть, создать какое-то образцовое учреждение, как хоспис, но в детской психиатрии. Тема сложная, я провожу консультации пока. И очень много хороших специалистов в этой теме есть. Она требует системного решения, государственного подхода. Требует такого вот осмысления всех имеющихся ресурсов, объединения усилий, и усилий государства и общественных организаций.

Т. Ларсен:

— Здесь надо систему менять.

Протоиерей Александр:

—Тут вот и церковные благотворительные организации. Тут надо как-то вот так...

В. Рулинский:

— Я почему-то, вот вы сейчас говорите, я прямо уверен, что через несколько лет уже что-то у нас в стране поменяется. Потому что отец Александр — для меня это такой человек, который...

Т. Ларсен:

— Масштабирует.

В. Рулинский:

— Ну вот как-то действительно, идешь так вот по Петербургу в мрачный какой-то осенний денек, появилась мысль, и уже — раз, и вот одно за другим пошло. Слава Богу, батюшка, что вам Господь дает такие силы. У меня вот, к слову, о той непростой теме, о которой мы начали говорить во второй части нашей программы, вспоминается дневники матери Терезы. Не знаю, насколько там знакомы, я сейчас расскажу про то, что меня особенно поражает. Это поражает то, что при ее образе такой вот улыбающейся святой, действительно всем дарящей свою такую любовь — вот она везде там, во всех странах, открывала вот эти дома, помогала всем нищим, спасала всех бездомных. Она при этом, по-моему, даже десятилетиями испытывала тяжелый кризис веры и богооставленность. И вот это ощущение — некоторые биографы говорят о том, что, может быть, это было, вот вся вот эта благотворительная деятельность была отчасти попыткой вновь обрести Бога, да. Когда вот Господь, может быть, ну там у святых отцов мы читаем, что может быть, в каких-то воспитательных целях оставляет, вот это живое чувство присутствия Божия в душе, и как будто ты такой вот осиротевший такой, бегаешь вот так вот в поисках мамы. Может быть, у нее было что-то в этом роде. Для меня это такая тоже вот, ну как сказать, я пока не могу это осознать, понять. Здесь, наверное, можно сказать, что это просто католическое, значит, у католиков, у них все там, как говорится, не так. Но, наверное, слишком простой ответ. Вот я бы хотел у вас спросить: вот эта богооставленность, вот это ощущение, что ну Господа нет, хотя ты понимаешь, разумом, что Он есть, но Господа нет, и вот в моменте, когда...

Т. Ларсен:

— В моей жизни сейчас, да.

В. Рулинский:

— Когда тебе нужно, чтобы Он был в душе, а Его нет. Вам это знакомо?

Протоиерей Александр:

— Это чувство знакомо каждому человеку. Но для священника оно особенно тяжело, потому что он должен нести веру другим. А вера без вот глубокого переживания личного, она, ну ты не можешь ее передать. Люди услышат какие-то нотки неправды. Для меня спасением была всегда литургия. Поэтому, быть может, мне проще, чем матери Терезе или кому-то другому. Потому что священник переживает литургию как реальное присутствие Бога. И многие вопросы, которые задаешь себе в период вот такой работы и встречи с болью другого человека, в момент литургии ты возносишь к Богу в этом: «Твоя от Твоих Тебе приносяще за всех и за вся». Вы знаете, недостаток веры компенсируется надеждой. Вера — это не только ощущение присутствия Бога в моменте. Вера — это уверенность в правоте, уверенность в истинности того, чему меня учили и чем я живу. Вера — это не чувство, вера — это идеология, если можно так применить, это вот система ценностей, которой я живу. Вот в этой системе ценностей я никогда не сомневался, я находил в ней подтверждение. А чувства, они переменчивы. Ну на то они и чувства, они должны меняться. Они зависят от разных, вот в том числе и таких психосоматических аспектов, поэтому не нужно принимать человека серьезно.

Т. Ларсен:

— Спасибо большое за этот такой вообще очень пронзительный и глубокий разговор. Я для себя вынесла несколько полезных мыслей и очень особенно идея про то, что на вопрос, почему страдают дети, каждому ответит Господь. Это прямо вообще для меня открытие сегодня. Спасибо большое.

В. Рулинский:

— Спасибо, отец Александр.

Т. Ларсен:

— Дай вам Бог сил и здоровья, и новых масштабов.

В. Рулинский:

— И новые направления реформировать в нашей стране.

Протоиерей Александр:

— Спасибо. Ну а вам пожелаю нести веру в этот мир. Спасибо.

В. Рулинский:

— Спасибо большое. С нами был отец Александр Ткаченко, руководитель фонда «Круг добра» и основатель первого в России детского хосписа. С вами были Тутта Ларсен...

Т. Ларсен:

— И Василий Рулинский. Это «Делатели».

В. Рулинский:

— Всего доброго.

Протоиерей Александр:

— Спасибо.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Помощь страдающим разного рода зависимостями». Роман Прищенко
• «Фонд «Жизнь как Чудо». Наталья Дмитриевская, Анастасия Черепанова
• «Социальное служение в регионах боевых действий». Наталья Кульева