«Священник Дмитрий Смирнов: воспоминания племянника». Михаил Смирнов

У нас в гостях был композитор Михаил Смирнов — племянник протоиерея Дмитрия Смирнова.

Спустя 9 дней со дня кончины священника Дмитрия Смирнова мы говорили о том, каким отец Дмитрий был в личном общении по воспоминаниям его племянника Михаила Смирнова.

Ведущий: Константин Мацан

---

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера».

Здравствуйте, дорогие друзья!

У микрофона — Константин Мацан.

Завтра, в четверг, 29 октября, 9 дней со дня кончины протоиерея Дмитрия Смирнова, известного и любимого очень многими пастыря, священника, проповедника.

У нас в эфире радио «Вера» во многих программах уже, с тех пор, со дня его ухода, появлялись воспоминания о нём, рассказы о нём его друзей, тех, кто его любил, тех, кто с ним вместе работал. Но, вот, мне кажется, что ещё не было у нас в эфире, за эти 9 дней, человека, который мог бы про отца Димитрия сказать... вернее... назвать отца Димитрия «дядя Митя».

Вот, сегодня у нас в гостях композитор Михаил Смирнов, племянник отца Дмитрия.

Добрый вечер!

М.Смирнов:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— Нашего сегодняшнего гостя наши слушатели знают по ансамблю «Ихтис» — Вы участник ансамбля «Ихтис», песни этого ансамбля у нас в эфире звучат, и... вообще... дружат радио «Вера» и ансамбль «Ихтис».

Но, вот, знаете, для кого-то, может быть, вообще, парадоксально: отец Дмитрий Смирнов — такой... образец церковной культуры, и, при этом, Ваш папа, его родной брат, тоже недавно от нас ушедший — гитарист, музыкант известный Иван Смирнов, Вы — музыкант, Ваш брат — тоже, Иван Смирнов-младший — семья музыкантов. Вы играете очень разную музыку, в том числе, этническую, фолк-музыку... а, вот, как отец Димитрий к этой стороне своей семьи относился, к этой музыкальной... современной такой рок-фолк-струе?

М.Смирнов:

— Ну... дело в том, что отец Димитрий, в первую очередь, имел образование художественное — он же был скульптором. И, я помню, когда он только-только стал священником... во всяком случае, его образ был таким... очень... как это сейчас говорят — хипстерским.

К.Мацан:

— А Вам 4 года было, когда его рукоположили, да?

М.Смирнов:

— Видимо, да... это был, наверное, какой-нибудь 1979-80 год, что-то такое... ну, вот... но образ его ещё, говорят, долгое время... он только чуть позже стал таким, вот, священником, и таким каким-то... стал набирать вес для нас, именно как священник. А так — я его воспринимал... и его друзей... как таких людей — творческих вполне. Потому, что они были не чужды каких-то весёлых компаний, они часто обсуждали искусство, кроме того, что всё это полнилось, конечно, и... вот... первыми... такими... годами служения в храме.

То есть, отец Дмитрий совершенно был не далёк — до последнего времени — совершенно не был чужд миру искусства, так сказать. Поэтому... Ну, и, с другой стороны, конечно, служение... ну... то есть... быть музыкантом — это, где-то, сродни служению... ну, конечно, очень далеко... потому, что это... так сказать... опосредованное служение, не такое, как служение в храме, но это — похоже очень. Потому, что ты выходишь, всё равно, на сцену, как на кафедру, и, всё равно, ты что-то несёшь с этой кафедры — туда, людям, которые ждут от тебя какого-то слова, и хочется, конечно, это всегда наполнить... такой... проповедью любви. Только через музыку.

К.Мацан:

— А он когда-нибудь на концерты приходил к Вам? Было такое?

М.Смирнов:

— Он приходил, да, на папины концерты. А поскольку я с отцом... и мой младший брат — мы играли вместе, у нас был семейный ансамбль... то есть, папа нас допускал до этой... вот... такой... святая святых своих. Мы участвовали полноценно и в аранжировках, и в записях. А отец Дмитрий любил музыку Ивана, отца моего. И, мало того, ещё их отец, то есть — мой дед Николай Николаевич Смирнов — он был композитором, музыкантом тоже. То есть, музыка всегда звучала у доме детства и Ивана, и Дмитрия. Она так же звучала и в моём детстве. Это всегда был... как это... она, так же, звучит каждый раз на Литургии... Может быть, некоторые не обращают внимания на то, что это — тоже музыка, и тоже какое-то искусство — вот это клиросное делание... но, во всяком случае... музыка всегда в нашей жизни была.

К.Мацан:

— А каким был дядя Митя, как Вы его у себя в фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) называете... причём, как будто, подчёркивая эту вот... близость такую, непарадность... ну, вы — родственники, понятно... а, вот, каким он был, именно как дядя Митя?

М.Смирнов:

— Надо сказать, что я очень был близок с его родителями. Может быть, даже ближе, чисто вот так вот — лично...

К.Мацан:

— С Вашими бабушкой и дедушкой?

М.Смирнов:

— ... да... с бабушкой и с дедушкой мы были ближе, чем я был с ним. Потому, что у него было настолько много дел, и он, всё время, кипел какой-то... такой, вот... созидательной энергией — он всё время что-то делал. У нас не было такого... может быть, за всю жизнь было несколько раз — такие моменты, когда мы просто, вот, садились и разговаривали. И я его, конечно, в детстве... да, и сейчас, наверное, воспринимаю через нашу семью вообще... то есть... и, в первую очередь, через бабушку с дедушкой... и многое мне в нём понятно стало после того, как я... ну... как-то проник... став старше — мне было, может быть, лет двенадцать... и дальше — четырнадцать... шестнадцать — с бабушкой я успел пообщаться достаточно тесно... вот... многое мне в нём понятно — через его родителей.

К.Мацан:

— А что, например?

М.Смирнов:

— Устроение жизни и отношение к ней, отношение к людям, отношение к делам. Например, бабушка всегда говорила, что ребёнок... у меня потом появились свои дети, и она в своих правнуках тоже первое время принимала участие... на говорила: «Слушайте, не давайте им сидеть без дела... они должны всегда что-то делать». Если есть выходной, то этот выходной должен был быть обязательно посвящён какому-то занятию. Пускай будет всё — там... бассейны, гимнастика, хоровое пение, сольфеджио, музыка, математика, и всё, что угодно — лишь бы только не сидел на месте, и, не дай Бог, не гонял банки во дворе с неизвестно кем.

Вот, это отношение к жизни — а отец Дмитрий очень похож на свою мать по своей... такой, вот... сути его... ну... остановить его — это... как он, в своё время сказал о своей матери, что она была... таким... локомотивом — то есть, её невозможно было остановить, и, если она что-то задумала, она всегда доводила до конца. Несмотря ни на что. Вот — ему передалась от неё его энергия. А... такая... душевность и ранимость... может быть, немногие это замечали, но она в нём была — то есть, чуть-чуть, вот... так... тронешь — и отец Дмитрий мог расплакаться просто от какого-то... ну... от чего-то очень простого.

К.Мацан:

— Ну, эта ранимость... такая... положительная...

М.Смирнов:

— Да...

К.Мацан:

— ... то есть, некая сентиментальность. Или — ранимость, когда на какие-то замечания, критику реагируешь болезненно?

М.Смирнов:

— Нет, нет... никто у нас в семье... никогда у нас не было такого понятия «обижаться». Я не помню, чтобы мой папа обижался. Я не помню, чтобы отец Дмитрий обижался на кого-то. Вот, обиды, как таковой, вообще, в принципе, просто не было, как... ну... как феномена вот этого. Можно было что угодно говорить, кому угодно говорить, в сторону кого угодно в нашей семье — обиды... так же, как и домашних животных, у нас никогда не было, так же не было никогда обиды. Не знаю... как-то вот так вот...

К.Мацан:

— А домашних животных не было по какой-то особой причине?

М.Смирнов:

— Не знаю... просто их не было. Их не было. У нас было много людей. А... вот... животных... и такого отношения к животным, именно к домашним... Знаете, бывает так часто — многие любят домашних животных больше, чем своих близких и родных... Ну, вот такого вот... почему-то... я не знаю... я вчера об этом подумал — почему ни у кого из нас никогда не было домашних животных? Не знаю. Ну, это я... так... отвлёкся.

К.Мацан:

— Чтобы время уделять на людей...

М.Смирнов:

— Да, да... видимо, да. Скорее, так. Потому, что, как батюшка говорил, в своё время: «Завести морскую свинку каждый в состоянии, а вот завести ребёнка, как говорят, сложнее». Хотя... за свинкой больше забот, может быть, даже.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Композитор Михаил Смирнов — племянник отца Дмитрия Смирнова — сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

А вот... меня очень заинтересовало, когда Вы сказали, что Вы стали лучше понимать отца Дмитрия, его личность, когда уже сами стали постарше, в подростковом возрасте — в 12-13 лет. А вот что это было за осознание? Каково это — подумать, понять, что «в нашей семье есть священник»? Вот это — про что это ощущение?

М.Смирнов:

— Я не знаю, хорошо ли так говорить, но какая-то у меня была гордость за то, что у нас всё не так, как у других, и — какое-то тепло от того, как это у нас было.

Мне всегда было радостно... все наши такие вот вечера, которые устраивали бабушка с дедушкой — потому, что эти вечера полнились... ну... такими людьми прекрасными! Это были художники очень известные, это были... творческие люди того времени... там... и музыканты, и поэты, и... галеристы... там... какие-то, и учёные... там... и так далее. То есть, это был... такой... творческий цвет интеллигенции. И священство отца Дмитрия — оно, как бы, это украшало, всех этих вот людей, собравшихся, допустим, за столом... как-то это всё горело таким вот... каким-то особенным огнём... таким, вот... теплом. И мне это, конечно, было дорого, и помогало мне находиться в советской среде... вот... в советской школе, в этих вот обстоятельствах — я как-то чувствовал, как будто, воздушную подушку вокруг себя, которая мне не давала травмироваться слишком от того, что происходит вокруг. Отец Дмитрий правильно очень сказал... это называлось «внутренней эмиграцией» — то, что было у нас. Вот. И, конечно, полнилось Евангелием, и Литургиями, и нашим участием, и первыми моими исповедями, которые принимал он, как раз. Это было в деревне — в сенях... потому, что... ну, это — отдельная история, тут надо рассказывать...

К.Мацан:

— А, вот, можете рассказать? Потому, что... само собой, не про исповедь, но... мы же часто проблематизируем эту тему — каково исповедоваться, допустим, детям священника самому священнику, когда сын — папе. Кто-то говорит, что это — неправильно. Кто-то говорит, что — нет, это нормально, в этом нет никакой проблемы. А как это было в Вашем случае?

М.Смирнов:

— Да, может быть... вот... я и говорю — сама обстановка к этому располагала. Потому, что, в своё время — это, как раз, начало 70-х годов, когда отец Димитрий ещё был... ну, вот... таким... из числа творческой молодёжи, — он, вместе со своим приятелем и со своей мамой ( моей бабушкой ) стали искать — прямо непосредственно искать — место в России, где-то далеко от Москвы, где можно было бы... в то время можно было по дешёвке купить дома, потому, что многие из деревень уезжали... да и уезжают до сих пор, но тогда тоже такое было — деревенские жители уезжали в города, а интеллигенция — наоборот, заезжала в деревню, для того, чтоб...

К.Мацан:

— К народу, к земле...

М.Смирнов:

— ... чтобы спастись... ну... как бы... вот... от этого... от такой косности советской, для того, чтобы можно было как-то вздохнуть, и пожить по-своему.

А у них была конкретная цель. Они хотели — несколько человек из этой творческой среды молодёжи, и, плюс ещё, родители, и вот эти вот новоиспечённые пары тогда православные, творческие, хотели создать некую... такую... как это называется... такое поселение.

К.Мацан:

— Общину какую-то свою...

М.Смирнов:

— Общину, да... которая бы максимально не соприкасалась с советским миром, если так можно... и там вырастить нового рода семьи. То есть, это было... ну, как сказать... если можно так... сравнить с хиппи это, но только — под знаменем Спасителя, «Спаса Нерукотворного». Вот, как-то так.

И, конечно, мы воспринимали это... то есть, вокруг природа — эта русская природа, это... прям... ещё тогда были пастухи... там... выгон стада, какие-то деревенские русские люди вокруг, запахи эти, лето... такое... настоящее русское лето — всё было как-то наполнено каким-то особенным таким романтизмом. Поэтому, и, собственно говоря, и Литургия Преждеосвященных Даров, служившаяся отцом Дмитрием в сенях прямо нашего дома — она воспринималась немножко... как будто, ты участвуешь в сказке! И, поэтому, не было... такого... ведь, это ж всё было — новое! Это — заново возрождающееся православие, после длительного советского... советской оккупации.

Поэтому, и мы, будучи маленькими детьми... конечно... когда у тебя — баня в тех же сенях, тебя... там... вечером — буквально, только что — достали с печки... а потом утром тебе говорят: «Исповедь...» — и что... это вот...

К.Мацан:

— А сколько Вам лет было?

М.Смирнов:

— Ой, ну... вот это... значит, соответственно, если я исповедовался первый раз, значит, мне было лет семь. Всё это происходило — вот, как раз, когда он рукоположился... значит, это — от пяти моих лет, и, где-то, до лет двенадцати. Потому, что... пока отец Дмитрий жил в этой нашей деревне. Потом он уехал... часто приезжал, но потом просто, в силу занятости своей, стал приезжать реже и реже, и... как-то... началась другая жизнь. А так, становление — и моё, и моих братьев и сестёр — прошло именно... вот... в деревне. Воскресенье, после Литургии Преждеосвященных Даров... вот... самовар... там... исповедь... какие-то первые волнения... ну, то есть... в общем — он организовал наше пространство культурно-духовное. И, поэтому, у меня было какое-то доверие — и к нему, и к его друзьям... такое, вот... ну... как-то я их воспринимал очень тепло, у меня не было такого, что это — какие-то страшные бородатые дяди... я видел, как они общаются, как они живут — поэтому, это, кроме симпатии, и не могло ничего вызывать.

А исповедь, как серьёзный момент твоей жизни — ну... он помогал, конечно. Вот, ты попадаешь в эту комнатку в сенях, и ты не знаешь, что говорить. Но он же — направлял, и очень... так... мягко направлял и действовал.

К.Мацан:

— А сохранился в памяти... я не знаю... какой-то совет, какие-то его слова, которые стали... таким... значимым маячком на всю жизнь?

Я, например, помню свою первую исповедь. Она была уже во взрослом возрасте, в студенчестве — поэтому, я хорошо помню, что говорил священник, и мне было очень важно... до сих пор, я в сердце несу некие его слова — ну... той, самой первой исповеди.

А у Вас есть какие-то такое вот... маячки Ваши, от отца Дмитрия доставшиеся?

М.Смирнов:

— Ну, отца Дмитрия мы все прекрасно знаем, и я его знаю тут с такой же стороны, как все. Он остр всегда был на слово. Видимо... я так думаю, что он как-то защища...

К.Мацан:

— А он вот в таком... в личном общении — тоже... вот... на исповеди...

М.Смирнов:

— Обязательно.

К.Мацан:

— ... тоже остр был?

М.Смирнов:

— Достаточно строг. Строг и очень последователен. Поэтому, всякое нытьё с нашей стороны, он пресекал. Мы понимали, что если он присутствует, мы не можем... вот это вот... развалиться на диване, что-то... там... поныть... или сказать, что кто-то... там... кого-то обидел. Есть пример... но я даже не знаю, рассказывать ли его в эфире, или нет... того, как отец Дмитрий поступал. Но, при этом...

К.Мацан:

— Лучше — рассказать!

М.Смирнов:

— Хорошо. Ну... такой момент. Поскольку, мы с его дочерью Машей — ровесники, мы чаще общались, чем остальные, более младшие наши братья и сёстры. И, когда приезжал отец Дмитрий, Маша себя чувствовала... ну, как сказать... у неё — полная семья. А я — с бабушкой. Мама моя — на работе, папа — тоже на работе. И Маша как-то воодушевлялась, что приехал папа, видимо... я не знаю... мы все воодушевлялись, но она — особенно.

И — он сидит на террасе, я помню, и, в какой-то момент, мы что-то, там, с Машей не поделили, и она — пошла жаловаться папе. Она приходит и говорит: «Папа, у меня Миша...» — там... отнял что-то, там, такое... какую-то ерунду. На его взгляд. На наш взгляд, это было, конечно, важно. Хотя, может быть, я и не отнимал... я не помню, чтобы я что-то отнимал... ну, в общем, неважно. Был конфликт.

Ну, вот. И он посмотрел так на нас, потом говорит: «Подойди ко мне». Я думаю: «Ну, всё...»

К.Мацан:

— Щас будет...

М.Смирнов:

— Да... а, с другой стороны, я понимаю, что это не какой-то, там, дядя, который... вот... я прекрасно понимал, я его чувствовал — просто чувствовал сердцем. И чувствую, что — начинается представление какое-то, во что я, конечно, сразу же включился, хотя и... так... побаивался.

Он взял меня за руку, и Маше говорит: «Маш, ты же знаешь, где сени, да?» Она говорит: «Да». Он говорит: «Вот, там вот, в дальнем... как войдёшь, пройдёшь до конца сеней, и там лежит топор...

К.Мацан:

— Вот, это — да...

М.Смирнов:

— ... да... Принеси мне его, пожалуйста», — и Маша, в недоумении... как бы... идёт, но — идёт. Он даже голоса не повысил... просто, он говорит: «Давай, быстрей... я жду».

Она, видимо, пошла в эти сени, разыскала там... нашла какой-то маленький топорик, взяла его в руку, и несёт... вот... заносит его на террасу. А он говорит: «Ну, что — готова?» Она говорит: «Готова». Он берёт тогда — кладёт меня, вот так вот, на стол, мою голову прижимает к столу, и говорит: «Маш, иди сюда, возьми топор — руби ему голову!» — и тут Маша топор роняет, в слёзы, говорит: «Я не могу... я не хочу...» Он говорит: «Ну, ты его — любишь, значит? Почему не хочешь?» Она говорит: «Да, я люблю... я не хочу, чтобы ему было больно!» Он говорит: «Ну, вот — раз любишь, больше не жалуйся на него».

И, с тех пор, просто — как отрезало! Мы... как бы...

К.Мацан:

— Ну, потрясающая педагогика! Но вот так, со стороны, послушаешь... даже немножко оторопь берёт... несколько ужасно...

М.Смирнов:

— В том-то и дело!

К.Мацан:

— ... это выглядит в пересказе... А почему Вы это... как бы... что даёт Вам основание, чувство — рассказывать об этом с юмором, и... Ну, мы понимаем, что была и ирония, и научение... но — как это ощущалось?

М.Смирнов:

— Это надо чувствовать. Он бы вряд ли бы стал это делать, как я понимаю, не зная заранее о том, что, на самом деле... как мы к этому относимся. Он просто сбил вот этот вот сон, который нашёл — такой вот... этой вот... нытья вот этого, и... непонятно, чего она хотела своей вот этой жалобой добиться от него. Он просто... это как туман просто рассеял — вот эти вот... такие... отрицательные эмоции. И мы потом с Машей... просто... с тех пор, мы вообще никогда не ссорились. Я просто не помню такого момента.

К.Мацан:

— А у Вас был какой-то подростковый бунт против Церкви, какое-то охлаждение подростковое?

М.Смирнов:

— Нет.

К.Мацан:

— А вот это — связано как-то с примером отца Дмитрия, с его участием в жизни? Как Вы прошли вот этот период... такого... взросления?

М.Смирнов:

— Нашим бунтом было, наоборот, воцерковление.

К.Мацан:

— Да? Как это было?

М.Смирнов:

— Такое время было. Потому, что всё вокруг — настолько было... то, что нам было враждебно и неприятно, всё было — антицерковным. Поэтому, мы бунтовали именно своим воцерковлением.

Это сейчас — наоборот. Потому, что сейчас... ну... немножко другая ситуация. Сейчас все к Церкви — не то, что привыкли, а она уже стала даже раздражать многих тем, что она постоянно — везде.

К.Мацан:

— Но просто есть дети, которые уже выросли, с детства, в Церкви...

М.Смирнов:

— Да, да, да...

К.Мацан:

— ... и подростковый период приходится на бунт против ценностей родителей, которые есть — ценности церковных людей.

М.Смирнов:

— У нас было... вот... по-другому. Мы, всё-таки, чувствовали себя... поскольку, мы жили в такой вот «внутренней эмиграции», именно будучи церковными людьми, мы протестовали против антицерковности. И, до сих пор, собственно говоря, это и делаем.

К.Мацан:

— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы.

Я напомню, сегодня, с нами и с вами, в программе «Светлый вечер» Михаил Смирнов — композитор, музыкант, участник, в том числе, ансамбля «Ихтис», и многих других ансамблей, и — племянник отца Дмитрия Смирнова.

У микрофона — Константин Мацан.

Мы скоро вернёмся. Не переключайтесь.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Светлый вечер на радио «Вера» продолжается.

Ещё раз, здравствуйте, дорогие друзья!

У микрофона — Константин Мацан.

У нас сегодня в гостях композитор Михаил Смирнов, племянник отца Дмитрия Смирнова. Мы говорит об отца Дмитрии. Повторюсь, у нас в гостях человек, который может его назвать «дядя Митя», да так и называет, а завтра, в четверг, 9 дней со дня кончины отца Дмитрия. И я, наверное, от лица всех радиослушателей, ещё раз, Михаил, Вам, Вашей семье приношу наши соболезнования, в связи с уходом отца Димитрия...

М.Смирнов:

— Спасибо...

К.Мацан:

— ... и, в то же время, столько слов в последние дни звучит — слов светлых, тёплых об отце Дмитрии, и это тот случай, когда фраза «он жив в наших сердцах» — она не пустая, это — не фигура речи.

Действительно, столько народу было на отпевании — тысяча человек пришли на отпевание в Храм Христа Спасителя, и для каждого из них отец Дмитрий что-то значил очень важное. Я даже думаю, что тех, для кого он очень много значил, ещё больше. Потому, что его передачи, его выступления в СМИ, его публичность очень многих согревала и воодушевляла.

А, вот, кстати... не могу Вас об этом не спросить... как Вы, скажем так, переживали его публичность? С одной стороны, это — известность, а, с другой стороны, это и критика. А он для Вас — не просто священник, он — родной человек. В Вас это попадало как-то?

М.Смирнов:

— Ну, мы, конечно, скучали по нему. Потому, что в период до его, так сказать... вот, этого... до того, как он стал появляться на телевидении, вести радиопередачи, много ездить, много участвовать в общественной жизни... хотя, он всегда... в общем... участвовал много в общественной жизни, но, с появлением вот этих вот православных СМИ, которые он и сам инициировал, во многом, он стал... мы стали по нему скучать — потому, что мы его стали реже видеть. Он, всё-таки, раньше появлялся чаще на наших каких-то семейных собраниях. Мы звали его на всякие семейные праздники, а потом он стал редко на них появляться, а если и появлялся, то — кратко. Но, с другой стороны, мы понимали, что он занят делом, наверное, более важным, чем просто посидеть выпить чайку в компании родных людей.

Мы, конечно, на него ориентировались, и держались за него, и... сейчас особенно почувствовали вот этот удар с его уходом, когда его не стало. Потому, что мы были уверены, что... что этот корабль будет всегда им управляем, мы были... как-то... спокойны, уже... так... немножко впали в такое... вот... ну... блаженный сон — потому, что он всегда был... таким, вот... защитником, и всегда принимал первый удар на себя. А сейчас мы чувствуем, что будет многое меняться, и... ну... какая-то новая жизнь начнётся.

Но, тем не менее, конечно, глядя на то, что происходило на отпевании в Храме Христа Спасителя, многие из нас... как бы... заново ощутили величие его... такое... какое-то... и особенность его служения.

К.Мацан:

— Я, буквально на днях, общался с одним профессором философии, доктором наук, преподавателем Высшей школы, то есть, человеком, очень интеллектуально весомым... как бы мы сказали — прокачанным, который говорил, что недели не проходило у него, чтобы он не слушал радиопрограммы отца Дмитрия, и поражался его глубине, его образованности, его просто подкованности в науках — истории, философии, богословии... Понятно, он закончил семинарию, но его предыдущие образования, тоже полученные, но не были связаны... скажем... там... с научной деятельностью. А для моего собеседника отец Дмитрий был примером... такого... гения — в прямом смысле слова, человека, которого, от природы... такой... самородок, который настолько глубоко был погружён во всё — во всю интеллектуальную мировую традицию, что с ходу мог вступить в разговор с профессором-атеистом, физиком, кем угодно... Помните, это знаменитое видео есть, когда его спрашивают: «А вот как Вы докажете Бога? Что такое дух?» — и, на ходу, отец Дмитрий говорит: «Дух — это далее неразложимое понятие... неопределяемое понятие, первичное — как точка, например», — говорит он профессору математики или физики, и, тем самым, просто закрывает этот разговор, побеждает в этом диспуте верующего и неверующего.

И, вот, для моего собеседника, он был примером гения, в прямом смысле слова. А как это переживалось в семье? Где были его интересы? Много ли он читал? Как он это всё набирал? Вот, как Вы это ощущаете?

М.Смирнов:

— Он... всем же известно — он во многих интервью говорил, что ему... вообще... в принципе, учёба давалась легко, и он школу закончил с одной тетрадкой. У него — очень цепкий ум и очень... как сказать... такой... последовательный, логический. И он просто ещё психически очень уравновешенный человек — он психически здоров. А это — очень важно для правильной оценки вещей, и, в том числе, и таких вот... как бы... научных. Потому, что... у него прекрасно было с математикой, и, по-моему, он учился в математической школе. Он прекрасно понимал, что такое композиция. Я думаю, что он был, как психолог, очень таким человеком тонким — тоже в силу того, что у него просто склад ума был такой особенный. Мы же никогда не вели, естественно, за столом никаких богословских бесед, и всё это было... у нас, в основном, шутка была, всё как-то... тёплые такие семейные какие-то отношения...

К.Мацан:

— Судя по истории, которую Вы рассказали в предыдущей части, с топором — умел пошутить отец Димитрий по-доброму...

М.Смирнов:

— Да, но мы же воспринимали, всё равно, это в контексте общем.

К.Мацан:

— Да, конечно, конечно...

М.Смирнов:

— Вот... а контекст был очень такой... всегда лёгкий, непосредственный.

К.Мацан:

— Вот, смотрите... у нас на радио «Вера», в рамках «Светлого вечера», по вторникам выходит программа о пути к священству. Мы разговариваем со священниками о том, как человек, мужчина, принимает решение, желание появляется дерзновенное — быть священником.

И сейчас, когда отец Дмитрий ушёл, мы, конечно, с моей коллегой и со-ведущей Кирой Лаврентьевой, синхронно сказали, что — как же мы могли не успеть его позвать? Хотя, казалось бы, рассказывал он про свою жизнь, но, всё равно, хотелось и с ним об этом поговорить.

А в 1979 году, если я не ошибаюсь, его рукополагают, и особенно это интересно на фоне того, что Вы рассказываете о той среде творческой интеллигенции, в которой и Вы жили, и он жил. В этой среде интеллигенции, которую принято считать... такой... Обычно, кто такой интеллигент? Человек, скептически настроенный к Церкви. Он же, всё-таки, принимает решение, желание возникает у него себя Богу посвятить и в этом смысле.

Когда-нибудь это обсуждалось с ним в семье — вот это решение? Из чего оно вырастало? Почему он такое решение принимал? Как Вы это наблюдали, и позже — его выбор наблюдали?

М.Смирнов:

— Я так понимаю, что это произошло спонтанно, и было иницировано — сам его вот этот импульс был инициирован матерью — то есть, ну... в общем... родителями. Когда он, будучи пятнадцатилетним подростком, из-за того, что няня не могла пойти на освящение куличей в храм Ризоположения на Донской улице, бабушка ( то есть, его мама ) сказала: «Ну, раз некому идти, ты — уже взрослый, иди и сам это сделай. Собственно говоря, там и делать-то нечего». Он пошёл, поучаствовал в освящении куличей, и ему настолько понравилось, что, на следующий год, он уже попросился сам пойти. Взял с собой младшего брата, и, с этого, началось его сознательное воцерковление.

Ну, а дальше... в общем, бабушка никогда ничего не запрещала никому. Я не помню... единственное только — она предостерегала. И говорила, что лучше не надо... вот, с плохой компанией — не надо связываться, потому, что это закончится — так-то и так-то. А так, чтобы что-то запрещать — нельзя это говорить, нельзя вот так вот чувствовать, или — нельзя так одеваться, и так далее — такого не было никогда. У нас была очень свободная, в этом смысле, семья. И, поэтому, если хочешь — ну, пожалуйста. Главное, чтобы заниматься делом — вот... а какое это дело? Если это дело достойное и хорошее, то — почему бы и нет?

К.Мацан:

— А не было такого, что... вот... советские годы, в то время за это лишали работы, лишали каких-то возможностей...

М.Смирнов:

— Да, я понял... это было привычно для нашей семьи. Все друзья моего дела — сидели. Все до одного, кроме моего деда. Потому, что он был человек скромный, очень тихий и малоговорящий — поэтому, он не «загремел». Все остальные друзья, которые и до конца остались друзьями — они все сидели.

К.Мацан:

— Но и в роду были священники... ближайший — дед отца Дмитрия, да?

М.Смирнов:

— Дед был членкором-математиком, а прадед — стал священномучеником. Об этом отец Дмитрий узнал позже уже гораздо, когда был сам священником. Там много открывалось по ходу служения отца Дмитрия — мы многого не знали о семье. Только, вот, буквально, последние 20 лет, благодаря тому, что моя сестра стала... как-то... вести... такую вот... работу просветительскую, в том числе, и в нашей семье, мы многое и узнали о наших предках.

К.Мацан:

— А не помните Вы, как он это воспринял? Вот, он узнал, что его дед был исповедником...

М.Смирнов:

— Со слезами на глазах! Помню, конечно! Потому, что это всегда открывалось неожиданно и чудесно.

Вот, например, первый храм, куда его определил Патриарх после рукоположения, это был Крестовоздвиженский храм в Алтуфьево. Собственно, тогда КГБ активно участвовал в жизни священников, и давали храмы, диаметрально противоположные месту жительства священника — для того, чтобы он меньше времени тратил на общение с прихожанами, чтобы стремился домой к семье.

Поскольку, отец Дмитрий жил тогда на Мичуринском проспекте — это далеко, и, соответственно, его с юга послали на север, в Алтуфьевский храм. Где он, со временем, с удивлением узнал, что это — родовой храм семьи нашей, где все наши поколения Смирновых служили. И был только один перерыв — Василий Палыч, который позже стал новомучеником. Отец Василий — он слишком рано осиротел, и, поэтому, не успел заменить на этом посту своего отца. Он какое-то время ещё учился, был учителем... там... и так далее... и храм, как бы, потерялся. Но вернулся потом к отцу Дмитрию. А отец Дмитрий узнал об этом случайно от своей двоюродной бабушки — то есть, от дочери священномученика Василия, к которой он просто поехал для того, чтобы просто поинтересоваться историей семьи. И спросил: «А где отец-то твой служил, ты помнишь?» — а она говорит: «Ну... такая есть деревня Алсуфьево, и там — Крестовоздвиженский храм на берегу пруда». А он говорит: «А ты знаешь, я там служу!»

К.Мацан:

— Потрясающе!

А, вот, Вы сказали, что у Вас не было в подростковом возрасте бунта против Церкви — Вы, наоборот, бунтовали против поздне-советских реалий, и основой, опорой этого «бунта» была, собственно, церковность.

А, вот, смотря уже из сегодняшнего дня, как Вам кажется, какой образ Церкви, какое представление о церковности создавал для Вас отец Дмитрий? Ведь, мы же по-разному все понимаем, что такое — жить в Церкви, что такое быть в Церкви. Для кого-то это, больше... такая... интеллектуальная составляющая, для кого-то — чисто Богослужебная, для кого-то — общинная, быть среди людей, и это всё — не варианты, а... скажем так... одни или другие акценты какие-то важные, штрихи, которые человек выделяет.

А, вот, для Вас представление о Церкви, церковности, церковной жизни — какое сформировал отец Дмитрий?

М.Смирнов:

— Ну, в первую очередь, наверное, это — русское православие, со всеми вытекающими отсюда аллюзиями, и какими-то ассоциациями — русское православие. Потому, что он, как я сейчас для себя его определяю, гений русского священства.

К.Мацан:

— Гений места.

М.Смирнов:

— Да, да... вот... поэтому, это всё было полно... таким вот... трепетным отношением к истории, к литературе русской, к русской музыке, к русской культуре, вообще — той, которую старались уничтожить в советское время, и не смогли. Вот. Наверное, это — русское отношение к христианству.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Михаил Смирнов, композитор, племянник отца Дмитрия Смирнова сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

Ну, не могу не спросить: это русское отношение — оно в чём специфично? Как его... даже не то, что как его раскрывал отец Дмитрий, а как оно раскрывалось на примере отца Дмитрия — в его поступках, словах, в том, как Вы это помните?

М.Смирнов:

— Ну... я думаю, что... все помнят, что он, именно, как раз, этим был... особенный... как бы... тем, что он очень был ярок, именно в своём проявлении своей... такой вот... культуры именно... имперского такого отношения, и... такой вот... боли за народ, «за своих». Он всегда ревновал «за своих». За русскую семью, в её в таком вот... в каком-то таком понимании... даже не академическом... я даже не могу сказать... в каком-то таком... ну... мистическом, космическом понимании. Русская семья, русская культура, русское слово... ну, вот... и, конечно, жития святых, святыни, храмы — те, которые он восстанавливал — он всегда интересовался историей, всегда интересовался тем, кто служил, что это были за люди... то есть... и пытался... как бы... навести порядок дома — вот, что, по-хорошему. То есть, поставить иконы в Красный угол, положить плат белый и зажечь лампадку. В этом был уют, и какое-то его... такое вот... откровение. Поэтому, наверное, многие его любили.

К.Мацан:

— Такая красота в этом есть — красота, понятая очень глубоко, как Вы сказали — космическая такая. Красота, в которой раскрывается смысл.

А, вот, я не могу Вас не спросить... Для многих людей, которые смотрят на Церковь со стороны, отец Дмитрий — автор хлёстких высказываний. А как Вы это воспринимаете? И критику... или, может быть, не критику, а, наоборот, восхищение: «Ах... так и надо! Так он их приложил здорово!»

Потому, что на фоне той истории — я, опять-таки, возвращаюсь — которую Вы рассказали, про то, как он вразумлял вас с сестрой, становится понятнее, что для него, за всем этим, стояло... я так скажу... некое преследование пользы — тому, к кому он обращается.

М.Смирнов:

— Конечно, всегда. Да.

Ну, как говорится... поскольку, богатырь иногда рубит сплеча — а у отца Дмитрия это было часто, — он всегда рассчитывал на то, что: во-первых, у человека есть чувство юмора, во-вторых, он — человек, к которому обращаются — понимает этот юмор и ему сочувствует. А это не всегда было так. Ну, просто из-за того, что люди, всё-таки, разной культуры.

Честно говоря, я всегда понимал, что имеется в виду, и почему он так говорит, и какую цель он преследует, но — я не всегда его поддерживал, конечно, в каких-то конкретных ситуациях. Потому, что я понимал, что неуместно, допустим, где-то это говорить. И он, до какого-то времени, понимал это сам, а потом просто... помня о том, что есть ещё огромное количество людей, которые услышат это его слово, помимо этого контекста, в котором он его говорит — и ему было это даже важнее — он позволял себе выступать на аудиторию... ну... как бы... лес рубят — щепки летят. А, собственно, если лес рубят для постройки крепости, или... там... монастыря — это совсем... ну... как бы... щепок... странно было бы считать щепки. Вот... как бы... наверное, так.

Хотя, я, иногда... ну... мне доводилось успокаивать и знакомых, и друзей, и объяснять им, почему это так... потом я даже уже и перестал объяснять, потому, что... ну... тот, до кого дойдёт и кого спасёт это слово — их, всё равно, в любом случае, больше, чем тех, кто обидится. А на обиженных, как говорится, воду возят, поэтому...

К.Мацан:

— У меня, может, глупый вопрос... А Вам не приходилось ему... не знаю... звонить и говорить: «Дядя Митя, ну... вот... не надо было так...»

М.Смирнов:

— Не-е-ет... нет, нет... ну, что я ему буду говорить? Кто я такой? Нет, нет...

А потом... я понимал, что, даже сказав это, я буду неправ — потому, что я понимаю, какая у него цель, и ему виднее, в конце концов. Ну... это было бы глупо. Я был бы тогда не членом семьи Смирновых, если бы я это, хотя бы однажды, сделал, или попробовал сделать!

Мы могли только в шутку... что-то там... ему указать на что-то, и сказать: «А, вот... помнишь, ты сказал?...» И он говорит: «Да, правда? Я разве такое сказал? А... ну, да... но это был такой вот момент, что надо было так вот сказать. Иначе, они совсем бы сели на шею».

К.Мацан:

— Но он парадоксально, конечно, мыслил! Очень часто, в хорошем смысле слова, парадоксально.

Вот... я единожды... у меня был один случай в жизни, когда я делал с ним интервью. Обсуждали вопрос про детей, интернет... вот... всякие развлечения такого рода. И я... так... по-журналистски, спрашивал: «Ну... вот... невозможно же — взять и вовсе ограничить детей... скажем... от интернета? Как найти разумную середину между пользованием и непользованием?» На что он так на меня посмотрел, и сказал: «Для начала, я бы поступил неразумно. Можно ограничить — вовсе. А потом, если надо будет, расслабим вожжи...» — и... вот... и нечего... ну, не то, чтобы возразить, а — понятна мысль, и понятно, что в этом — ирония, что это такой — намеренный парадокс, который должен до слушателя донести мысль: «Ты о чём, вообще, думаешь? Ты — подумай, по-другому на это посмотри!»

А, вот, Вам вспоминаются какие-то такие, похожие, его парадоксы? Как он — в общении с Вами, в семейном каком-то кругу — мог что-то сказать такое?

М.Смирнов:

— Ну, это всегда... это — сплошь и рядом было! Но... я опять, в очередной раз скажу. Вот, недавно пересмотрел видео, где бабушка моя, Людмила Александровна, приснопоминаемая — она рассуждает за столом, с моим папой, о том, как она относится к проповедям своего сына. И она говорит: «Я, — говорит, — когда слушаю его проповеди, я нахожусь в своей среде — в нашей семье, и, для меня, то, что он говорит — его вот эти вот откровения какие-то, насчёт коров, или свиней... там... ( то, что он любил — какие-то сравнения такие... вот, такие вот, прям, как есть... от земли, так сказать... от почвы ) — они для меня очень понятны. Но есть же люди, которые этого совсем не понимают! Но он по-другому не может — потому, что... вот... он такой».

Он очень был... личностен. Ну... собственно, любой гений — я не побоюсь его так назвать — он тем и интересен, что он очень... ну... как сказать... личностен. Если бы он не имел бы яркой харизмы и яркой какой-то индивидуальности, он бы не был тогда гением, наверное. То есть, мы... любого возьми, в любой области, человека — это всегда... Эйнштейн, там, например — это всегда некий радикализм, и... такой, вот... свой, особенный путь, с которым согласны, конечно, далеко не многие. Вот... поэтому... всегда, всегда он был остр...

Ну, даже вот такие вот вещи. Вот этот вот дом наш, деревенский, который был куплен у какой-то рабочей семьи... ну... крестьянской семьи, которая потом стала рабочей, уехали в город — просто, вот, дом, построенный после войны, в сороковых годах — такая, изба, нового типа, советская. Крыльцо, терраса и... всегда же украшали каким-то образом... там... либо наличники, либо что-то такое... и, вот, я помню, на террасе — такой, вот, голубок в центре козырька, и, по бокам, две звёздочки. Звёздочки эти... по-моему, они были пятиконечные... отец Дмитрий сделал так, чтобы они стали трёхконечными — он просто лишние части загнул, или что-то такое... то есть, получилось два креста, а голубя, который висел на кнопке, или на чём-то, он перевернул вниз головой, как сходящего голубя...

К.Мацан:

— Как символ Святого Духа.

М.Смирнов:

— Да-да, как символ Святого Духа на Царских Вратах. Вот, такое у него было отношение. То есть, он сразу увидел это, и сделал так, и всем стало от этого как-то тепло и приятно.

То есть, перевернуть вот так вот, с ног на голову, советский уют, и превратить его в православный...

К.Мацан:

— ... в новую жизнь...

М.Смирнов:

— ... да... вот, в этом был весь он.

Ну, вот... и потом, я никогда не помню, чтобы он сидел, или лежал. Он всегда, когда он приезжал в деревню, он сразу начинал строительство. Он строил какие-то неимоверные... там... беседки, он поднимал заборы, он всё время, вот... слеги таскать, что-то строгать, пилить — он всегда строил. Такой... Пётр Алексеевич в этом был, хотя он его не очень любил.

Один раз только, я помню, был такой момент, — но уже позже, — когда он прилёг отдохнуть на той же самой террасе. Там была такая большая, чугунная высокая кровать, и у нас все там, периодически, заваливались, и у нас там была такая — библиотека вокруг, лежали на окнах всякие книги. И я тогда очень много читал, и на подоконниках лежали вот эти вот всякие книги.

Я помню, он прилёг, и машинально так — книжку... чтоб не просто так лежать, а почитать что-нибудь... берёт, а это — «Бесы» Достоевского. Он, так... что-то... полистал, полистал... положил. Берёт следующую — «Письма баламута»...

К.Мацан:

— ... Льюиса...

М.Смирнов:

— ... да... кладёт её, берёт третью книгу — это «Эликсиры сатаны» Гофмана... Он... так... её бросает, и говорит: «Слушайте, чё у вас тут происходит?...»

К.Мацан:

— Что-то не про бесов — есть у вас?

М.Смирнов:

— Да, да... ну, вот. Единственный момент помню, связанный с каким-то... вот, это была наша философская беседа номер один, и — в последний раз, наверное.

К.Мацан:

— И о чём вы беседовали?

М.Смирнов:

— Да, нет... ну — вот, как бы... вот, таким вот образом...

К.Мацан:

— Вот, об этом...

М.Смирнов:

— Да... то есть, его реакция. Ну... как бы... было понятно, что это за книги. Те, кто в курсе литературы, в общем, более-менее, знают, что они, так или иначе, конечно, о том самом... об истине. Но вот эта вот шутка, брошенная в сторону такой литературы... он говорит: «Что это... чё у вас тут происходит?»... хотя, мы понимали все, конечно, о чём речь.

К.Мацан:

— Последние дни, когда многие делятся воспоминаниями об отца Дмитрии, звучит слово «пастырь» — как тот, кто себя посвящает людям.

Как Вам кажется, для Вас лично — что такое пастырь? Применительно к отцу Димитрию, какие качества его, как пастыря, Вам кажутся... такими... ключевыми, определяющими его пастырское служение?

М.Смирнов:

— Ну... пастырь — это как пастух, ответственен за пасомых... а, поскольку, он не просто пастух, а пастырь духовный... то есть, он ответственен за души. Его задача — привести максимум доверяющих ему душ, к нему обратившихся, ко Христу. Что он всей, собственно, жизнью делал — ярко, бесстрашно и доблестно.

К.Мацан:

— Спасибо огромное...

М.Смирнов:

— Спасибо большое...

К.Мацан:

— ... за нашу сегодняшнюю беседу. Спасибо, что поделились воспоминаниями, личными впечатлениями — мы, благодаря Вам, приблизились немножко, по-человечески, к отцу Дмитрию — и, даже те, кто его лично не знали, или не были у него в храме, не соприкасались с ним в обычной жизни, смогли немножко с ним поближе познакомиться.

Я напомню, что завтра, в четверг, 9 дней со дня кончины отца Дмитрия, и, по православному преданию, по православному мировидению, наступает — до 40-го дня — самый важный период в загробной жизни души — вот этого определения души, когда особенно душа новопреставленного Божьего раба нуждается в наших молитвах, в нашей поддержке. Поэтому, те, кто может, те, кто умеет, те, кто чувствует в себе силы и расположение — давайте, помолимся о новопреставленном священнике Димитрии.

Ещё раз приносим соболезнования всем родным и близким, в лице Михаила...

М.Смирнов:

— Спаси, Господи...

К.Мацан:

— И, всё же, тем не менее, какой-то свет проливается на нас в эти дни, при воспоминании об отце Дмитрии. И... ещё раз повторюсь... наверное, фраза о том, что он будет жить в наших сердцах — тем более, что у Бога все живы — в этом случае, совсем уже не фигура речи. Это — то подлинное переживание, которое мы испытываем, и которое, как мне кажется, ещё более усилилось, благодаря нашей сегодняшней беседе.

У нас сегодня в гостях был Михаил Смирнов — композитор, участник многочисленных ансамблей, в том числе, ансамбля «Ихтис», и племянник отца Дмитрия Смирнова. Спасибо огромное!

М.Смирнов:

— Спасибо Вам большое, Костя...

К.Мацан:

— У микрофона был Константин Мацан.

До свидания!

М.Смирнов:

— Всего доброго!