У нас в гостях были представители социально-реабилитационного центра для бездомных людей «Теплый приём» в городе Химки: руководитель проекта Илья Кусков и руководитель благотворительных программ Татьяна Соколова.
Наши гости рассказали, какая помощь чаще всего необходима бездомным, как они пришли к тому, что решили открыть центр помощи оставшимся без крова людям, как при центре открылась кожевенная мастерская, в которой могут работать бездомные, в том числе, с ограниченными возможностями, и каким образом желающие могут поддержать тех, кто сейчас находится в непростой ситуации.
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Все выпуски программы Делатели
- «Социальная помощь в Лисичанске». Дарья Ткач
- «Женское служение в Церкви». о. Андрей Постернак
- «Помощь в детских больницах». о. Иоанн Захаров, Татьяна Андроняк
Т. Ларсен
— Здравствуйте, друзья! Это проект «Делатели» на радио «Вера», с вами Тутта Ларсен...
В. Рулинский
— И Василий Рулинский. У нас в гостях представители замечательного проекта «Тёплый приём» в городе Химки, руководители этого проекта: Илья Кусков...
И. Кусков
— Здравствуйте.
В. Рулинский
— И Татьяна Соколова — это руководитель благотворительных программ замечательного того же приюта.
Т. Соколова
— Добрый день.
В. Рулинский
— Друзья, «Тёплый приём» — название приюта для бездомных, и он находится в Химках. Давайте расскажем, что такое «Тёплый приём», чтобы мы примерно хотя бы как-то могли представить это именно в осязаемом таком виде.
И. Кусков
— Это такое отдельное трёхэтажное здание, которое разделено на разные отделения: есть отделения для инвалидов, мужчин, женщин, карантин. В этом здании могут размещаться 70 проживающих, и наши сотрудники занимаются реабилитацией, есть разные реабилитационные программы, но в частности они делятся на несколько таких категорий. Если человек здоровый, то мы ему восстанавливаем паспорт, и дальше он уже при нашей помощи ищет работу, находит работу, зарабатывает стартовый капитал, и этот стартовый капитал он должен потратить на аренду, то есть он от нас уходит с сохранением работы на аренду. Реабилитационная программа — это такая возможность перекантоваться в поиске стабильной работы. Если человек, допустим, поступает инвалид или совсем немощный, то здесь уже, конечно, совершенно иные подходы. С этого года мы всех инвалидов теперь протезируем, это у нас новая программа, все люди, которые у нас с отрезанными ногами, они получают протезы по правительственной программе, то есть мы просто это всё оформляем. И потом они уже поступают либо в дом-интернат по месту последней прописки или на переобучение.
В. Рулинский
— А сколько человек живёт постоянно в приюте?
И. Кусков
— В данный момент у нас поживает 41 человек. Максимальная нагрузка была в эту зиму — 67, по-моему, где-то так. И есть ещё такая промежуточная категория — это те люди, которые поступают из больниц после операции, после ампутации, они в таком тяжёлом состоянии, им просто нужно какое-то время, чтобы прийти в себя, у нас есть врач, он за ними следит, мы ездим в поликлиники с ними. И когда они выздоравливают, то они переходят либо в категорию инвалидов, либо в категорию здоровых лиц, и дальше уже идут по обычной программе.
Т. Ларсен
— А вы говорите: человек заработает первоначальный капитал, и дальше он уходит на аренду — в смысле он в состоянии арендовать какое-то отдельное для себя жильё уже, независимо от вас?
И. Кусков
— Всё правильно, да. То есть смысл этого времени нахождения у нас, когда человек нашёл работу — это просто первоначальное накопление капитала на аренду.
В. Рулинский
— Ну вот реабилитация бездомного человека — это на самом деле, по-моему, практически что-то из разряда полёта в космос, потому что так сложно, мне кажется, так это долго, требуется столько усилий, внимания...
Т. Ларсен
— И что вообще входит в понятие реабилитации? Понятно, что там есть люди с зависимостями, но, наверное, если ты прожил какое-то время на улице, тебе нужна реабилитация и психологическая, и медицинская, и социальная?
И. Кусков
— Да, всё правильно. Реабилитация — это очень сложный процесс восстановления человека в нормальное состояние в нашем обществе, когда человек может иметь работу, иметь устойчивые контакты со своими родными и быть довольным тем состоянием, которое у него есть. И процесс реабилитации, наверное, может сравниться с процессом исповеди — ну сколько нужно раз исповедоваться, чтобы прийти в нормальное духовное состояние? Наверное, много. Наверное, это не так просто и не так сложно, и в жизни каждого из нас исповедь связана — вот такая духовная жизнь — с падениями, с какими-то периодами охлаждения, точно так же и реабилитация людей, это многосложный процесс, который люди не всегда проходят за один раз, то есть люди могут срываться, они срываются, уходят, они могут как-то не очень эффективно проходить реабилитацию, это всё объясняется тем, что люди имеют сложное психоэмоциональное такое состояние, уровень проживания на улице, он всё равно сказывается на них. И поэтому, возможно, человеку требуется не один реабилитационный центр и не одна реабилитационная программа, чтобы он постепенно в душе изменился, и у него появилась мотивация на изменение. Поэтому у нас реабилитация, вы знаете, если даже она отрицательная, то это можно, мне кажется, можно сравнить с первым походом на исповедь: всё равно у тебя остался позитивный опыт, всё равно ты знаешь, как можно реабилитироваться, и всё равно у тебя есть посыл. Если же говорить о самой реабилитации, реабилитация — это воспитание мотивации в самом человеке изменить свою жизнь, вот с этим, конечно, сложно. Для этого мы используем разные инструменты, к нам приходит батюшка, мы взаимодействуем с отцом Иоанном Клименко в области трезвости, батюшка к нам приезжает со своим помощником, проводим группы трезвости. Но это сложно всё. Да, у нас есть психолог, который работает с ними, и даже психолог говорит, что эти люди, с ними сложно работать.
В. Рулинский
— Ну да, получается, они живут жизнью, можно сказать, ну сколько — год-два, кто-то, может, даже больше, приходят к вам, я так понимаю, у вас же сколько, несколько месяцев они находятся?
И. Кусков
— Да, в среднем четыре месяца.
В. Рулинский
— И получается, весь опыт предыдущей жизни, в общем-то, является таким, скажем так, препятствием, что ли, да? Они фактически должны полностью себя переродить, что ли, пересобрать себя.
Т. Ларсен
— Но вообще звучит, когда вы сказали про исповедь, это звучит очень грустно для меня, например, как для христианина, поскольку я двадцать лет в храме и точно знаю, что исповедь моя никак меня особо пока ещё духовно не возвысила. (смеется)
В. Рулинский
— Есть один мудрый человек, который говорит: «Не знаю, как ваша исповедь, но моя всё хуже и хуже».
Т. Ларсен
— Всё хуже и хуже, это правда, да, то есть как-то немножко безнадёжно так звучит.
И. Кусков
— Ну, знаете, это просто я привёл такой пример, это такая, можно сказать, аллюзия, чтобы мы, как простые люди, поняли, насколько сложен процесс реабилитации. Мы все знаем по поводу себя, по поводу исповеди какой это сложный процесс, и как, кажется, простые и понятные цели, к которым мы стремимся в духовной жизни, и как их супертяжело достичь. И точно так же реабилитация этих людей, то есть это люди, которым нужно преодолеть колоссальное такое, можно сказать, препятствие на своём пути, получить мотив внутренний и с Божьей помощью реабилитироваться. Вот владыка Мефодий Каменский и Алапаевский совершенно правильно говорит о том, что «мы не можем изменить человека, человека может изменить только Господь, и наша задача — приготовить эту встречу». Вот я тоже очень согласен с этой парадигмой. Ну, вот как реабилитироваться? Это такое таинство, да. Вот почему у некоторых получается, а у некоторых нет, а условия одинаковые стартовые?
Т. Ларсен
— А почему вообще некоторые оказываются на улице, а другие нет?
И. Кусков
— Ну, если говорить о причинах бездомности, то, знаете, я так вот думал, размышлял, бездомность — это нормальный отклик общества на урбанизацию экономики, то есть когда все сосредотачиваются в центре, то люди, которые у нас распространены не только в центре, а где-то на местах, они, конечно, едут за счастливой жизнью, и здесь они сталкиваются с тем, что, конечно, не имеют востребованной профессии на рынке труда, не могут адекватно конкурировать, и, конечно, часто они вот попадают в тяжелые условия, где работа тяжелая, физическая, и любой, даже самый простой перелом — а у нас таких людей очень много — он сразу этого человека из этой работы вываливает, то есть он пока работает, у него есть аренда, питание и проживание, как он только ногу сломал — всё.
В. Рулинский
— То есть большинство случаев — это, в общем-то, не их вина?
И. Кусков
— Я убеждён, что, конечно же, каждый человек отвечает за свою жизнь, но в те положения, в которые попадают эти люди, совершенно понятно, почему они попадают в такие условия, то есть, если бы мы были в их положении, я верю, наверное, мы также попали бы на улицу.
В. Рулинский
— Да, есть такая известная организация, которая как-то даже индекс своей уязвимости для бездомности создавала, то есть каждый человек мог зайти на сайт, ввести какие-то определённые ответы на вопросы, и там рассчитывался автоматически индекс твоей уязвимости, то есть какой процент того, что ты можешь сам оказаться бездомным. Там, на самом деле, шокирующие такие цифры, то есть фактически каждому из нас, может быть, не каждому прямо, но многим из нас очень возможно, что такое может получиться.
Т. Ларсен
— Да, меня вообще больше всего поражает, что очень многие люди оказываются на улице, потому что их обманул работодатель, забрав их паспорта! Для меня в принципе это, как это вообще — кому-то отдать свой паспорт, в 21-м веке?.. Немножко непонятно, зачем работодателю забирать у людей паспорта, если только он не собирается их органами торговать, прости, господи.
Т. Соколова
— Ну, это принципы работного дома, то есть они как бы забирают людей, говорят: «мы в залог у тебя документы возьмем, а ты пока у нас поживи, поработай, и мы тебе потом их выдадим». И получается, человек без паспорта не может от них уйти.
Т. Ларсен
— Но как человек в принципе решается отдать свой паспорт каким-то вообще неизвестным, посторонним людям?
И. Кусков
— А может быть, выбора не было. Татьяна, знаете, мы когда общались с этими обманутыми, они едут часто, так скажем, по путевкам, то есть они там на месте ищут работу, созваниваются, им говорят условия, их все устраивает, и они конкретно едут к этому работодателю, и когда приезжают, их там, знаете, как обманывают во время продаж, говорят: «да все нормально, не волнуйся, все хорошо, здесь все свои, мы тебя не обманем. Сейчас я у тебя возьму паспорт на регистрацию, оформим регистрацию по адресу». Ну, и человек паспорт отдает, а потом его ставят на производство. У нас была такая семья недавно, двое людей из Красноярского края, таких, знаете, совсем простых людей, как скажем, крестьяне от сохи, приехали работать в рыбный какой-то цех здесь, в Москве, где-то в Подмосковье — вот у них сразу взяли паспорта и деньги не платили, и они просто взяли и убежали оттуда.
В. Рулинский
— Паспорта оставив?
И. Кусков
— Да, паспорта оставили. А потом, когда они пришли за паспортами, там просто было пустое помещение, где их оформляли на работу, там уже никого не было. И они к нам пришли, и единственное, что попросили — это помочь им восстановить паспорт и отправить их обратно, то есть, это счастливый случай, который показывает, что помогли этим людям не попасть в трудную ситуацию.
Т. Ларсен
— Помогли вовремя, то есть, они не успели на улице оказаться. Слушайте, получается, что у вас просто какой-то грандиозный фронт работы, вы должны помочь и медицински, и психологически, и наркологически, и социально, и юридически, как вообще вам удается с этим со всем справляться?
И. Кусков
— Татьяна, вы абсолютно правы. Знаете, бездомные люди, когда вы с ними работаете, особенно с такими непростыми людьми или с каким-то особенностями развития, они как дети уже, и ты берёшь ответственность за всё, за всю его жизнь, и пытаешься из этого что-то сделать — ну, понятно, с разными сложностями, у него характер, жизненный опыт, какое-то там отсутствие образования. Конечно, очень сложно. Но если говорить про меня, то меня, конечно, мотивирует и помогает с этим работать Божия помощь, которую я получаю в Таинствах, вот я не знаю, если бы я не был православным, наверное, просто у меня не было бы сил, потому что есть такое первичное разочарование у социальных работников, которые только приходят, у них что-то не получается, они говорят: «ну как же так, я столько вкладывал...»
В. Рулинский
— ... а от человека никакой благодарности, да?
Т. Ларсен
— Причиняю добро, а человек неблагодарен мне.
И. Кусков
— Да. А вот с Божьей помощью нам это радостно Мне, конечно, сложно сказать за всех своих работников, но помощь этим людям, она очень радостная в том плане, что когда помогаешь, знаете, у нас есть такой Алексей, он инвалид, ментальный причем, по психиатрии, ему ноги отрезали этой зимой обе.
Т. Ларсен
— Отморозил?
И. Кусков
— Да, отморозил. Он такой, знаете, странненький, глупенький, понятно, что поэтому, наверное, отморозился. И к нам он поступил из больницы одной в тяжелом положении, его не лечили, ноги у него были в язвах таких сильных после ампутации, а здесь наш врач Фатима Очиловна, она стала за ним ухаживать, там как-то помогала, и когда она приходила, он говорит: «Фатима, Фатима, а ты же меня не оставишь?», такие слова говорит, так он к ней привязался, что прямо видно, вот он такой взрослый 40-летний ребенок. Сейчас, кстати, поскольку у него инвалидность была уже по психиатрии, мы его отвезли на протезирование, будем ему ноги ставить. Но понятно, что его ментальные особенности, они просто неисправимы, никак он не сможет выжить на улице. Если говорить о бездомности, очень много сирот, которые выросли. Очень много беженцев стало, вот у нас есть четверо человек, беженцев с Украины, которые были под обстрелами, которые были ранены, которые были в заложниках, которым ноги ампутировали в результате этого, которые попали к нам, и которые находятся в очень тяжелом положении. Мы им сейчас помогаем получать гражданство, восстанавливать паспорта. Очень интересная история у женщины нашей, у Нелли.
Т. Ларсен
— Сейчас мы ее расскажем.
В. Рулинский
— Это программа «Делатели» на радио «Вера». Если у вас есть желание поддержать работу приюта «Тёплый приём» в Химках, это можно сделать с помощью смс, отправив на короткий номер 3434 слово «Химки», поставить пробел и написать сумму, например: Химки 300«. Так история, Илья.
И. Кусков
— Нелли, да, замечательная женщина. К нам позвонили наши коллеги, говорят: «Слушайте, беженка есть, ей 77 лет, проживает у какой-то знакомой. Можете её взять?» Мы думаем: проживает у знакомой, значит всё хорошо, зачем её брать? Тем более ей 77 лет, у нас просто нет возможности осуществлять уход с этими людьми, то есть как-то мыть, в туалет водить. Выехали мы в Московскую область, посмотрели, пообщались, оказалось, замечательная женщина, такая молодящаяся, очень активная, проживала в городе Изюм, когда начался переход города туда-сюда, она, естественно, оттуда ушла. Остановилась в городе Луганске, там, во время нанесения ударов по Луганску, попала под обстрел, её ранило сильно. Она была на улице, на остановке, потеряла сознание, её отнесли к категории трупов, там была такая команда трупная, мертвых собирали и выяснилось, что она ещё, кажется, не умерла. Они её поместили в госпиталь, потом как-то эвакуировали в Россию, в Ростовской области её лечили, в общем, вылечили, у неё такие проникающие ранения в спине сильные. И потом она оформила статус беженца и поступила к одной знакомой, а оплачивал её проживание сын, который ушёл в ополчение, который был танкистом и который два месяца назад пропал. То есть он ей высылал денежки, она из них оплачивала, в сын без ответа, без привета исчез, он, наверное, погиб, и поэтому она осталась без всего, и эта знакомая просто, может быть, в силу своих финансовых особенностей, не смогла её размещать. И вот мы взяли её к себе, она замечательная женщина. У нас ещё есть такой слепой инвалид первой группы, полностью ослепший, с тяжёлыми пролежнями, она сейчас его везде возит, я видел, как они общаются...
Т. Ларсен
— То есть, по сути, она стала вашим сотрудником-волонтером?
И. Кусков
— Она очень такая позитивная, у неё так чувствуется такой трагизм: что произошло с сыном, как она будет в дальнейшем, но я думаю, что как-то это решим, потому что мы сделаем паспорт, потом пенсию, и будет видно, куда её уже устраивать. Но какая-то печаль в её глазах, она осталась, конечно.
В. Рулинский
— Ещё бы, конечно, столько пережить.
И. кусков
— Вот пример, как попадают на улицу. Могли бы мы с вами представить, что, допустим, человек, который жил в Изюме, всё было нормально, он трудился, вырастил сына, чтобы вот так внезапно стать бездомным? А она стала. И от бездомности, надо понимать, что в наше время такое тяжёлое, никто не застрахован, конечно. Могут меняться судьбы стран, народов, экономик, и очень часто люди могут попадать в трудную ситуацию.
В. Рулинский
— Ну вот военные действия — это один из последних примеров, но сейчас, мне кажется, что у всех на слуху те истории, когда люди просто от бедности едут в большие города, потому что просто нигде нет ни работы, ничего.
Т. Ларсен
— Из той же Украины сколько людей ездило сюда на заработки в последние годы, и наверняка они тоже оказывались в ситуации, когда приходилось выживать на улице.
И. Кусков
— Абсолютно правильно, Татьяна. Я же говорю, это принцип урбанизации экономики, неравномерное распределение рынка труда создаёт перевес, допустим, в потребности рабочей силы, в определённые места люди едут, наивные, не имея знаний, не имея опыта востребованного, и там попадают в категорию низкооплачиваемой рабочей силы, то есть это такая рабочая сила для работных домов и вот из этой категории без образования, без переподготовки вырваться очень сложно. Мне кажется, один из таких путей преодоления положения, бездомности, таких качественных, это не только, конечно, решение проблемы равномерного распределения работы по всей территории страны, такой идеи урбанизации, но и, конечно, переобучение и переподготовка тех людей, которые сюда приезжают и попадают в трудную ситуацию, то есть люди должны хотя бы иметь возможность получить профессию электрика, сантехника, и тогда они совершенно спокойно, без всяких проблем, смогут найти работу и себя прокормить, это востребованные профессии на рынке труда, очень нужны люди в строительстве, в обслуживании жилых фондов и сейчас по этим профессиям всегда есть потребности, но у людей просто их нет. У нас даже есть такой план в дальнейшем — организовать такие курсы.
Т. Ларсен
— То есть, еще и профориентация?
И. Кусков
— Да, профориентация, переподготовка. Кстати, вот у нас сейчас как раз для инвалидов такой курс у нас сейчас работает. Наверное, тогда я попрошу Татьяну рассказать о мастерской нашей.
Т. Ларсен
— Да, вы принесли нам подарки, и мы с Васей очень прониклись, ключницы и портмоне...
В. Рулинский
— Да, удивительные! Я не могу нанюхаться, как говорится, я прямо вот нюхаю — настоящая кожа! Это удивительно.
Т. Ларсен
— Да, запах свежей кожи. Это делают ваши подопечные?
Т. Соколова
— Да, совершенно верно. Мы в этом году выиграли президентский грант и открыли кожевенную мастерскую. Все началось с того, что у нашего дорогого директора возникла такая мечта, то есть ему, как он рассказывал, приснился сон, что вот он у кого-то в гостях, у другого приюта, и вот он держит в руках ремень кожаный, и этот ремень сделал бездомный человек. Он говорит: я вот мечтаю открыть такую мастерскую.
Т. Ларсен
— Нормальный сон, да? Поделитесь секретами, как вы наладили канал коммуникации? (смеются)
И. Кусков
— Таня правильно говорит, я тогда сейчас еще добавлю красок в эту историю по поводу сна: приснилась подруга моя какая-то, замуж уходит, невеста в таком красивом подвенечном платье. Говорит: «Пойдем, тебе покажу приют». Я говорю: «Классно, конечно, надо пойти посмотреть». Приходим в приют, и там люди сидят, ремни делают. Я говорю: «Как же так? Они делают ремни, а мы что-то еще и не делаем, это нужно обязательно исправить». И вот как-то подсмотрел...
В. Рулинский
— Во сне подсмотрел.
И. Кусков
— И думаю: надо это сделать. Ну и, соответственно, как-то с Божьей помощью, промыслительно это пошло.
Т. Соколова
— Прямо Менделеев. (смеются)
В. Рулинский
— Да, и потом приходит к Тане и говорит: «Таня, делаем кожевенную мастерскую», да?
Т. Соколова
— Почти так и было, да. Прошел год фактически, пока у нас были какие-то свои сложности и так далее, потом мы написали грант, и вот мы его выиграли, и стали это все размещать, искать кожевника, он тоже у нас по гранту, и он полностью оборудовал всю мастерскую, то есть у него какой-то там свой блок, он самоучка, он уже полностью владеет этим мастерством. И он наших начал учить, запускать вот эту всю работу. Один из таких ярких примеров: у нас есть Олег Квартников, мы его нашли у мусорного контейнера. У него был коксартроз правосторонний, проблемы с бедрами из-за того, что он ходил на пятках, у него не было носков, он ходил на пятках и, видимо, вот это напряжение, оно ушло все на бедра, и поэтому он вот так передвигался в согнутом виде. И вот он восемь лет так жил, на девятый год у него такая история. Мы попросили одного из наших добрых друзей помочь, он оплатил ему операцию, помог, и Олег плавно теперь перешел в мастерскую. Также вот мы ему сделали протезы по нашей госпрограмме бесплатной, и он теперь трудится в мастерской. Но надо понимать, что вот эти люди с инвалидностью, которые, казалось бы хуже всех, у него еще глаз один не видит, он веселее просто всех в приюте, даже веселее нас, сотрудников, вот я, честно, таких оптимистичных людей не видела, мне даже жалко, если Олег когда-то от нас уйдет. Но он еще гражданин СССР, то есть у него нет еще паспорта, и паспорт ему, по сути дела, не светит, то есть его вот мастерская, если мы будем это дело продолжать, она для него прямо будет как бы хлеб, где он может развиваться и трудиться.
Т. Ларсен
— Подождите, а как паспорт не светит, как же так? Человек же есть, его же надо как-то легализовывать, у нас что, нет в законодательстве такого?
И. Кусков
— Я тогда отвечу: конечно, с точки зрения правовой такая возможность есть, нужно просто подтвердить нахождение на территории Российской Федерации на определенный момент времени, на 6 февраля 1992 года, это вот норматив, он сейчас немножко устарел, но все равно остался, то есть при принятии решения о гражданстве смотрят, был ли человек прописан на территории России, это можно подтвердить какими-то архивами, допустим, выписками с места работы, из заводов, из совхозов, или, допустим, из домовых книг. Как правило, это люди, допустим, если по поводу Олега, он находился на этот момент в совхозе в Воронежской области — конечно, совхоза уже никого не осталось и архива тоже нет. Понимаете, проблема...
Т. Ларсен
— Как он тридцать лет без паспорта прожил?
Т. Соколова
— Они живут так и 17, и 30 даже замужем многие живут, ну, как-то вот существуют.
И. Кусков
— Тоже приходят и говорят: «Мне нужен паспорт». Я говорю: «Слушай, ты тридцать лет сидел, ни о чем не думал, а я не волшебник, который может такой...»
Т. Соколова
— «Вот-вот, я завтра получу», они шутят всегда.
В. Рулинский
— Надо сказать, в приют к вам приезжали и самые высокие чины из Управления по миграции МВД.
И. Кусков
— Да, они очень нам помогли, особенно в истории с кубинцами, и другими вещами, но вот эта вещь — если нет ответа из архива, то сделать уже ничего нельзя, потому что это является нарушением закона Российской Федерации.
Т. Ларсен
— Ну, а как этот человек должен жить тогда, вообще без документов?
В. Рулинский
— Нансеновский паспорт ему дать?
И. Кусков
— Это большая проблема. Сейчас есть такая вещь, называется «справка лица без гражданства», она позволяет медицинское обслуживание проходить бесплатно, но все остальные права она не предоставляет, там права по поводу работы, мне кажется, все равно нельзя по ней строиться. Но это такая большая проблема, таких людей очень много, граждан СССР, и есть, знаете, такие даже, не то что не граждане России, а не граждане Белоруссии. Вам приведу пример вообще удивительный: у нас есть человек, его фамилия такая необычная: Зизюля. Значит, он не гражданин Белоруссии, приехал сюда, работал на какой-то там стройке, во время стройки упала на него тавровая балка, разбила ногу от слова совсем. Поскольку он не гражданин, не России и не Белоруссии, вся медицинская помощь для него кроме экстренной, платная, то есть, ему экстренно помогли, чтобы он не умер, а значит, эта вот раздробленная нога, аппарат Елизарова, что там требуется, платные операции, это все легло на его плечи. Представьте себе, человек бездомный, не гражданин, даже не России, а Белоруссии, находится с аппаратом Елизарова на улице, и вот что его ждет? Этих случаев достаточно много, поэтому, конечно, развитие системы социальных учреждений, какие-то люди могут даже, может быть, если не сделать паспорт свой, поскольку Белоруссия от него отказывается, говорят: «не пустим, он не наш»., но хотя бы они могут поправить свое здоровье, чуть-чуть пожить в нормальных условиях, то есть именно в госучреждения они поступать не имеют права. Проблема вот этих паспортов СССР, она колоссальнейшая. Я говорил о том, что было бы хорошо сделать такое в Российской Федерации общефедеральное учреждение или квоты в каждом регионе в ЦСА, где эти люди могли бы жить, потому что ЦСА не имеет права принимать этих людей, это нарушение бюджетного кодекса.
Т. Соколова
— Еще в Москве где-то можно найти пристанище, потому что здесь все равно рынок перенасыщен социальных услуг, а, например, в каком-нибудь региональном городе, он если только может рассчитывать на какого-нибудь батюшку милосердного, который может его разместить.
И. Кусков
— В Иваново был случай, расскажи.
Т. Соколова
— Ну, да, пишут мне мои друзья: «Таня, куда девать, человек без паспорта, у него что-то с ногой, проблема, то есть, ему нужно лечение». В центр бомж его не берут, потому что у него советский паспорт, и также там у них только ночное пребывание, там можно только ночевать. Соответственно, куда? Я пишу Илье Владимировичу: куда?
И. Кусков
— Решили, что Таня туда поедет, на выходных...
В. Рулинский
— В Иваново?
И. Кусков
— Да.
Т. Ларсен
— Нормально.
И. Кусков
— Она просто из Иваново, она вернётся домой и там посмотрит.
Т. Соколова
— У нас там при Церкви развита социальная деятельность, и батюшка, конечно, их у себя там привечает, и кто-то там даже в храме читает, то есть его такое милосердие. Но не в каждом городе есть такие возможности, потому что зачастую там просто храм и всё.
Т. Ларсен
— Слушайте, ну я, честно говоря, потрясена, вы говорите о том, что много таких людей, которые после развала Советского Союза так и не смогли себя найти, и все эти тридцать лет они вот просто в какой-то абсолютно, как «Дети подземелья» у Короленко, в каком-то нелегальном сером поле существуют — живые люди с живой историей, с сердцами, мозгами, руками, которыми они могли бы служить в своей стране. Какой ужас вообще этот наш развал, который тридцать лет так фонит до сих пор!
И. Кусков
— А вы представьте себе, что эти люди будут стареть, естественно, у них будут развиваться болезни, они будут инвалидизироваться, и вот как инвалиды, они не смогут поступить ни в одно социальное учреждение.
В. Рулинский
— Я надеюсь, что мы ещё поговорим во второй части нашей программы про эту тему...
Т. Ларсен
— ... и более оптимистично.
В. Рулинский
— Да, и более оптимистичный найдём выход из этой ситуации. Это программа «Делатели» на радио «Вера», мы говорим с руководителем и с сотрудником общественно-церковного приюта «Тёплый приём» в Химках Ильёй Кусковым и Татьяной Соколовой. Если у вас есть желание поддержать работу приюта, это можно сделать с помощью смс по номеру 3434, нужно написать слово «Химки», поставить пробел и сумму. Например: Химки 300. Мы вернёмся после короткой паузы.
Т. Ларсен
— Это «Делатели» на радио «Вера», я Тутта Ларсен...
В. Рулинский
— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях руководитель и сотрудник общественно-церковного проекта «Теплый прием» для бездомных в Химках Илья Кусков и Татьяна Соколова. Мы затронули в первой части программы ту проблему, которая, в общем-то, до сих пор, я так понимаю, не решена, и даже руководитель Управления по миграции МВД России, приезжавшая к Илье в приют, помогла, я так понимаю, только кубинцам, да? Или все-таки она взяла кого-то?
Т. Ларсен
— Да, про кубинцев заинтриговали, кстати.
В. Рулинский
— Да, да, кубинцы — это отдельная тема.
И. Кусков
— Вот начальник Управления очень нам помогла, мы ей очень благодарны. История с этими паспортами, она развивается, но пока еще далека от своего свершения, сейчас мы работаем в этой области с управлением МВД, а история с кубинцами тоже очень интересна. Вы могли, дорогие друзья, представить, что к нам в Россию кто-то приезжает закупиться товаром? Для меня это было очень сложно представить.
Т. Ларсен
— Причем не из тех стран, которые с нами граничат.
И. Кусков
— И вообще даже не из самого ближнего света — из другого полушария, оказывается, приезжают. Это люди из Кубы.
В. Рулинский
— А что же они хотят купить-то здесь?
И. Кусков
— А проблема в том, что у них единственная открытая страна визовая — это Россия. То есть они не могут вообще никуда прилететь, потому что Куба находится под мерами американских санкций, и поэтому они сюда приезжают, знаете, как «челноки» в 90-е в Китай, что-то здесь покупают и улетают. И все было бы хорошо, если бы не те ограничения с санкциями, с которыми столкнулась наша страна, когда запретили перелеты. У них были вылеты на «Аэрофлот», и он сразу не смог туда летать, и они, значит, со своими этими билетами пропали, все они здесь пропали, и целый табор кубинцев завис...
В. Рулинский
— Табор — это сколько?
И. Кусков
— Это было их очень много. В нашем письме, которое пришло от консула Кубинского посольства, было пять имен.
В. Рулинский
— Консул написал вам письмо?
И. Кусков
— Да, консул написал письмо.
Т. Ларсен
— А почему вам?
И. Кусков
— А они, понимаете, проживали в ЦСА имени Елизаветы Петровны Глинки, там было совсем грустно...
В. Рулинский
— Это государственное учреждение московское, да.
И. Кусков
— Да, и они попросили их взять в виде исключения, и мы их взяли. И задача была — этих людей, отправить обратно. Лететь надо было через Мадрид, поскольку это, скажем, бывшая колония, в основном перелеты осуществляются оттуда, и там билеты от двухсот тысяч были какие-то. И этих кубинцев у нас было трое, занимались фандрайзингом, очень благодарны Управлению МВД, они сделали просто титанический труд, потому что оказалось, что у нас же не какой-то там особый режим визовый, а на 90 дней было возможно, а они этот срок пропустили, и чтобы выехать из России, нужна еще одна виза, она называется «транзитная» виза. И мы узнали, к большому сожалению, поскольку с Кубой мы еще не работали, у нас не было опыта, и вот узнали это в последний момент, и благодаря поддержке Валентины Львовны и ее сотрудников это было просто вот на раз-два решено, и эти люди вернулись обратно, причем там были муж и жена, и дети их маленькие. Нам потом прислали фотографии, как они вместе обнимаются, празднуют Новый год, это было очень трогательно, мы с ними поддерживаем отношения, и если когда-нибудь прилетим в Кубу, я знаю, куда там зайти. (смеются)
Т. Ларсен
— Класс! Слушайте, но мне хотелось бы вернуться все-таки к теме кожевенной мастерской, мы как-то недорассказали эту историю, потому что одно дело — организовать производство, а другое дело — привлечь людей там работать, как вам это удалось?
И. кусков
— Мы не знали, когда приступали, насколько это будет иметь отклик в сердцах. Мы думали: ну, там люди долго жили на улице, трудовые навыки немножко атрофировались, насколько это будет интересно вообще? Оказалось, это нашло отклик. Мы планировали для всех эту мастерскую, а именно она нашла отклик у инвалидов, почему — потому что инвалидам торопиться некуда, а те люди, которые здоровые, говорят: «мы так быстрее найдем работу, нежели здесь будем три месяца учиться». И поэтому инвалиды, они восприняли это как такой дополнительный интерес, развлечение, хобби. И знаете, у них получилось обучение лучше всего. А из здоровых людей у нас только один научился, он сам научился, в основном, там чуть-чуть поучился и ушел, и через интернет он сейчас, он сделался мастером, имеет YouTube-канал.
Т. Соколова
— Да, он создает модели, прямо творческий человек, и сделал свой Telegram-канал...
В. Рулинский
— Кожевенный в смысле канал? Ничего себе!
Т. Соколова
— Он придумал свой логотипчик.
И. Кусков
— Вот он мне подарок сделал, из Crazy Horse, это такая дорогая кожа, лошадиная. Он увидел мой такой телефон, уже такой поюзанный, говорит: «Илья Владимирович, одну секундочку», снял мерки, ушел и мне просто сделал подарок.
В. Рулинский
— Красота!
И. Кусков
— Это вот его торговая марка, называется ABrion, там его фамилия, имя, отчество, и как бы он.
Т. Соколова
— Активно продается.
В. Рулинский
— Я правильно понимаю, что это именно его конкретно распространение, а все остальные, получается, через приют будут свою продукцию как-то передавать, да?
И. Кусков
— Да. Сейчас они учатся, у нас это вот получается, но я не думаю, что это такая прямо интересная продукция. Вот когда мы научимся уже производить хорошие вещи, такие как женские сумки, шопперы, портмоне, ремни, ремни...
В. Рулинский
— И продавайте их в Венеции. (смеются)
И. Кусков
— Мы будем этими представителями «Луи Виттона» здесь.
В. Рулинский
— Да-да-да!
И. Кусков
— Да, тогда мы уже попробуем что-то сделать, но сейчас прежде всего, конечно, мы хотим, чтобы люди получили навыки. И самое интересное, я когда с ними говорил, говорю: «Ну, как вам?» — «Интересно». Когда все уходят, вот эти кожевники уходят, мы с ними просто общаемся в такой неформальной обстановке, я хочу их прощупать, насколько им это вообще интересно. Когда сотрудник рядом, они же не скажут, что им неинтересно, а когда никого нет, они говорят, что это очень интересно и очень благодарны. И вот сейчас Таню попрошу рассказать об интересном, таком хорошем уже подмастерье Александре из Украины, очень интересная история.
Т. Соколова
— Еще, кстати, такой интересный момент: вот тот же самый Саша Веренич, он говорит: «можно я дополнительно позанимаюсь, можно я доделаю?», то есть, он просит ключ, чтобы ему доделать, это говорит о том, что он очень заинтересован. Саше мы тоже сделали протезы, он из Луганской области и тоже у нас без паспорта как раз по той же причине. И у них такой вот интересный момент: когда вот эти протезы «прихаживаются», то есть, он их сделал, он может ходить, его переселили на третий этаж, где у нас здоровые мужчины. И вот пока он прихаживается в этих протезах, может пройти год и этот год, вот что ему делать? Ну, просто сидеть, получается. И они, конечно же, откликнулись, я прямо захожу — у него глаза горят, он вот эту у него деревянную штуку там зажимает и вручную шьёт. Им прямо очень нравится, и они, если бы мы открыли потом дальше какую-то артель, мне кажется, он бы остался.
В. Рулинский
— Ну, вот я думаю, что уже появилось у многих радиослушателей желание всё-таки приобрести продукцию — как это сделать? Как приобрести?
Т. Соколова
— Ну, пока у нас всё в такой зачаточной стадии, скажем так, пока можно нам, например, написать, во «Вконтакте» можно написать.
В. Рулинский
— То есть, найти «Тёплый приём» группу «Вконтакте», да?
Т. Соколова
— Да, можно написать нам, и мы откликнемся. Мы пока продаём, всё своими ручками пока делаем. В дальнейшем мы зальём всё на маркетплейс «Озон», у нас уже договор с ними есть, там же наши благотворительные сертификаты размещаются. И разместим в «Активном гражданине» — это московская площадка, где все благотворительные товары, с ними уже договорённости есть, но физически мы пока всё ещё не охватили.
В. Рулинский
— Хорошо. Илья, я правильно понимаю, что твой приют «Тёплый приём» — это, скорее, такая итоговая, можно сказать, твоя работа, такой выпускной твой проект, к которому ты шёл, можно сказать, очень долго и очень много времени прошло, прежде чем у тебя появился проект с полноценной реабилитацией, начинал-то ты, можно сказать, с самой такой срочной помощи. Расскажи, как это всё развивалось с самого первого такого шага, это, мне кажется, очень интересная история.
Т. Ларсен
— Да, я ещё хотела добавить к твоему вопросу, что вот, Илья, вы сказали, что «я вот не знаю, как бы я без Божьей помощи обошёлся в своём деле», но без вашего воцерковления вообще всего бы этого не случилось, вы бы здесь не оказались.
И. Кусков
— Абсолютно правильно говорите и вы, Татьяна, и вы, Василий, да. Я хочу сделать маленькую ремарку, что это не итоговый проект, я надеюсь, а только начало дипломной работы.
В. Рулинский
— Будет диссертация, будет! (смеются)
И. Кусков
— Вообще, знакомство с социальной работой у меня произошло после того, как я, учась в университете на втором курсе на химфаке Московского университета, внезапно Господь меня призвал, это было очень необычно, очень здорово. И в этот момент, как у каждого православного человека, который приходит к вере, появляется такое сильное стремление пожить по заповедям.
Т. Ларсен
— А можно немножечко спросить, как призвал?
И. Кусков
— Ну, через скорби. Вы знаете, люди часто приходят через скорби, какие-то обстоятельства, человека вынуждают обращаться за Божьей помощью, у меня были такие обстоятельства, а как вот конкретно произошло — это я попросил об одном, и оно произошло вопреки всему. Это можно сравнить с тем, что там река в одну сторону течет, а потом в другую, так же и у меня.
Т. Ларсен
— В общем, чудо случилось.
И. Кусков
— Случилось чудо, которое понял только я, потому что я просил, как оно должно было быть, и в этот момент я отчётливо почувствовал, что Господь здесь, Он рядом, и я Его ощутил. И даже там что-то я рассказывал своим одногруппникам, они говорят: «Ну, теперь надо пойти помолиться», я сказал: «Точно!» И пошёл в храм Троицы на Воробьёвых горах сразу после этого, помолиться. И с этого момента мне очень хотелось себя как-то вот проявить, сделать что-то такое, знаете, здесь такая песенка детская из мультфильма: «Ну что же, ну что же мне сделать хорошего?», вот примерно такое ощущение было у меня. Я ходил и сейчас хожу в храм Ильи Пророка на Остоженке, как раз стояли эти люди бездомные, я всё время с ними общался и выяснил, что это абсолютно нормальные люди, что они попали в трудную ситуацию, что алкаши среди них, если и есть, то это очень редко, и то, это как бы следствие пребывания на улице, а не причина попадания. И, конечно, очень так с ними подружился, и началась первичная работа, она началась при храме. Потом при храме мы познакомились с какими-то молодыми ребятами в молодёжную группу объединились, стали приставать к прихожанам: «дайте денег, дайте денег», и оказались какие-то богатые люди...
В. Рулинский
— Ну, вообще, на Остоженке этот храм известен разными людьми богатыми.
И. Кусков
— Да, они стали нас поддерживать, стали ездить на Площадь трёх вокзалов, в то время это, конечно, была совершенно ужасная вещь. Вы знаете, выходишь вечером из станции метро, и там вот один человек лежит в луже, другой человек лежит в луже...
В. Рулинский
— А «в то время», это когда?
И. Кусков
— Это где-то уже в 2000-е, 2001-й год, 2002-й год, это просто...
Т. Соколова
— Год назад, кстати, было то же самое.
И. Кусков
— Просто было вот трудно для восприятия, потому что на входе в метро стояла милиция, не пропускала, ещё не был тогда сотовых, телефоны-автоматы были на вызов «скорой» аннулированы, то есть ты приходил, чтобы «скорую» вызвать бездомную, снимал трубку, а «03» не работает, все остальное работает, а «03» нет.
В. Рулинский
— Прямо как специально.
И. Кусков
— Их отключили, да. Отключили, потому что часто очень приезжала «скорая». И вот с этим человеком, ты в одну его сторону несёшь, уже, так сказать, посиневшего, в другую, милиция орёт, такая была стрессовая работа. И в результате этого, что люди так вот оставались, они очень часто обмораживались и попадали в больницы. И вот наши бездомные у храма тоже обмораживались, я с ними ездил по больницам, видел отделение хирургии, в котором люди лежали прямо в проходе, в коридоре с чёрными ногами, с чёрными руками. Я с врачами говорю: «А куда их всех?» Говорят: «Сейчас отрежем и выгоним». И, конечно, это было всё очень сложно, и как раз в этот момент через одного батюшку, который попал в трудную ситуацию тоже, я через владыку Арсения знакомлюсь с отцом Аркадием Шатовым, он нам помогает решить проблему с батюшкой, с социальным устройством, батюшка был такой ослабленный, он через некоторое время преставился ко Господу, его отпевали в храме царевича Дмитрия, и вот с этого момента, это было в 2003-м, я просто пришёл, говорю: дорогой отец Аркадий, ну так просто больше нельзя, вот входишь в отделение и постоянный стресс. Идёшь по улице, этого бездомного, тащишь, куда его устроить, ты вообще не знаешь, потому что раньше было ЦСА, оно и раньше работало, оно с 93-го, но туда раньше принимали по паспорту и выписке из домовой книги, что ты был прописан по такому адресу. То есть, это была настолько высокопороговая услуга, что попасть туда могли только избранные люди, счастливцы. Вот, и поэтому это был такой стресс для православных людей. У меня даже были мои друзья, с которыми работали, потом они ехали в Минск и говорили: вот там идёшь и не знаешь, что с ним делать, вот его тащишь, а поместить его некогда. И вот как раз с этого момента при поддержке отца Аркадия начала развиваться православная служба социальных работников в больницах, сейчас это городская служба социальных координаторов, то есть, она как бы такая правопреемница наша, потому что раньше её не было, когда мы начинали. И потом появился автобус «Милосердие», который очень классно выручал! Вы просто не представляете, как было здорово, когда тебе есть куда положить того человека, возле которого ты стоишь, он в снегу, в жиже, синий, пена у рта, «скорая» не едет, милиция в метро не пускает, и ты просто не можешь уйти, вот внутренне, тебя не отпускает твоя совесть от него, ну никак ты не можешь уйти. А когда появился автобус — всё прекрасно. Мы приезжали в автобусе, клали его, у нас был врач, он его осматривал, если что, уже врач аргументированно общался со «скорой помощью», то совершенно было иное отношение, когда ты вызываешь, а когда врач общается с врачом, то и отношение иное было у «скорой помощи», и тогда, конечно, уже люди стали меньше обмораживаться. И, знаете, этот автобус «Милосердие» в тот сложный момент, когда это было раньше, когда еще не было вот этих низкопороговых сервисов городских — это была какая-то просто песня, вот такая радость была.
В. Рулинский
— Православная песня.
Т. Ларсен
— Слушайте, ну, вот вы говорите «совесть мне не позволяет от этого человека отойти» это, конечно, очень тоже такой высокий, как сказать, уровень толерантности. А все остальные чувства отключаются в этот момент, там, обоняние, осязание, не знаю, зрение? Ну, то есть элементарно иногда просто страшно даже подойти к человеку.
И. Кусков
— Страшно.
Т. Ларсен
— Он может быть заразен, он плохо пахнет и так далее, как вы с этим... Вообще были с этим проблемы?
И. Кусков
— Вы знаете, со временем я стал более внимательно относиться к вопросам охраны труда, если вот так (смеются) А раньше, конечно... Но раньше было понятно, что это образ Христа и совершенно понятно, что так быть не должно, что человек в центре православной страны, вот он лежит, замерзает реально.
В. Рулинский
— И никому до этого нет дела.
И. Кусков
— Да, и все мимо идут, вот реально. И даже можно было что сделать? Можно было взять и, допустим, увести в тёплую станцию метро, где он хотя бы пришёл себя, но ведь не разрешали, полиция стояла ровно на выходе и смотрела за тобой, она категорически не пропускала вовнутрь и поэтому было очень сложно. Ну конечно, вот обоняние, да, там берёшь потом салфетками, и вот рукава курки отмываешь, вроде не пахнет, ну, а что здесь сделать? Мы ездили со «скорой», ездили в эти больницы, и когда приезжали в больницы, там говорили так: «Ты привёз, ты и обрабатывай», и шёл вместе с этим бездомным, давали халат, какие-то перчатки, ты там его мыл полностью, и после этого врач уже его осматривал, то есть, если ты его не помоешь, врач его вообще смотреть не будет, и поэтому, чтобы вот так его сконнектить с врачом, надо было помыть. Это было очень здорово, это была такая, знаете, юность.
В. Рулинский
— Вот так вот, это здорово, Тань.
И. Кусков
— А это радостно было. Ты потом вот так выходишь и чувствуешь, что твоя жизнь не зря идёт. Это, может быть, у каких-то там строителей БАМа или каких-то заводов — ты чувствуешь, что ты делаешь правильно всё, ты, так сказать, страну строишь. И здесь тоже, ты чувствуешь, что ты спасаешь людей.
Т. Ларсен
— Богу служишь.
И. Кусков
— Богу служишь, и это бесценно и это радостно
В. Рулинский
— Программа «Делатели» на радио «Вера», мы говорим с сотрудниками организации «Тёплый приём» для бездомных в Химках и создателем автобуса «Милосердие» Ильёй Кусковым и Татьяной Соколовой. И, конечно, Илья, то, что ты рассказываешь — это, мне кажется, многих сейчас ставит перед вопросом о том: а как мы относимся, когда проходим мимо человека, может быть, даже не лежащего прямо в луже или замерзающего, но просто нуждающегося? Потому что я думаю, что не каждый православный христианин, который слушает эфир, может сказать точно так же, как ты, что он вместе с ним готов поехать и отмывать его в больнице, как ты сейчас описывал. И мне кажется, это вопрос для всех нас. Ты вот сейчас очень правильно как-то отреагировал на Танин вопрос, мне так очень понравилось, мне это по душе, потому что ты, мне кажется, даже не понял этот вопрос, для тебя это естественно, по-моему. Просто настолько естественно, насколько ты его сейчас естественно рассказываешь об этих всех перипетиях. Но мне кажется, что ещё очень важный этап, ты сейчас его как-то быстро рассказал, этот этап был у тебя, когда ты решал, быть ли тебе в научной сфере или всё-таки пойти по вот этому сложному пути. Расскажи, как вот эти вот трудности были?
И, Кусков
— Да, это было сложно. Я вёл у геологов физхимию в МГУ, на химфаке. Ночью мы ездили на автобусе, нас там снимало телевидение, пресса уже какая-то подтянулась, а утром мои студенты кушали и смотрели, а потом приходили ко мне и говорили: «А это вы там были?» Я говорю: «Да, это был я, но лучше об этом не распространяться».
В. Рулинский
— Двойная жизнь.
И. Кусков
— Двойная жизнь, да, была. И это, конечно, всё очень сильно, вот автобус «Милосердие», его развитие, оно сильно сказалось на моей научной карьере: у меня там полетели планы по опытам, планы по написанию кандидатской и научный руководитель меня покрывал, покрывал, потом сказал: ну так нельзя. И пошёл поговорить с 19:46зоофабом. И зоофаб принял решение: либо там, либо здесь, ты сам решай. Родители были за то, чтобы защитить кандидатскую и идти хоть в космос, пожалуйста, что угодно. Но, к большому сожалению, если так вот остаться и защищать кандидатскую — это значило на самом таком этапе развития автобуса «Милосердие» просто поставить точку и, конечно, поступить так было просто нельзя. Я понимал что это было просто такое призвание, и поэтому без всякого особого расстройства я ушёл из науки. Я недавно приезжал в университет, мы с ними сейчас работаем, социальный проект у меня есть с филфаком университета, и я встречаюсь со своими научными руководителями в этом социальном проекте, и я говорю: «Ну, так и что, я правильно ушёл?» Он говорит: «Наверное, правильно». Мой научный руководитель всё-таки признал, что всё, что я сделал, было правильно, потому что, в общем и целом, конечно, наука — это замечательно, это здорово, но есть очень много умных, позитивных людей, которые могут двигать науку и так. Знаете, у меня в своё время, когда я ещё был студентом, был такой поиск, я видел таких талантливых учёных, талантливых химиков, они такие весёлые, позитивные, шутят, но в то же время они науку развивают. Я думаю: вот было бы здорово так же, и пошутить можно, и что-нибудь развить. И думаю: а я-то к чему годен? Я так всё искал, искал, искал, и тут как-то промыслительно понял, что вот социальное служение — то, для чего я, может быть, был создан. Я думаю: как здорово, что вот я нашёл то, что является моей такой радостью. Есть такая поговорка: «найди работу по душе и не проработаешь там ни дня, потому что она будет тебе радостна», вот я ни одного дня с того момента, как я уволился из университета, я так и не проработал, потому что всё это настолько здорово, настолько интересно, что, ну, я не знаю, я могу вот так на работе, если надо, до утра досидеть или отказаться от выходных. Когда мы там открывали период, я остался без отпуска. Но это всё даёт такую какая-то... Господь даёт какую-то такую радость. Всё, когда это устраиваешь, ну, мне кажется, ради этого можно вообще без отдыха работать. Потому что... Ну, очень интересно. Почему? Потому что это даёт возможность помочь большему числу людей. Слушайте, но ведь бывают же ситуации, в которых руки опускаются, нет? Ну вот когда ты человека привёл, ты помог ему, ты его как-то реабилитировал, помыл, дал ему работу. А он сказал спасибо и опять вернулся на улицу, и там пьёт, и так далее. Ну, это же как будто бы неудача. Нет, Татьяна, это не так. Ну, во-первых, я с точки зрения своей, как Хосенина, сделал, что обязан был сделать. То есть это написано по Евангелию. Утеши, поддержи, как вот галсерный... Сомнения, да. Да, сделай ему всё по максимуму. И это я сделал. Я говорил уже по поводу испытания. Когда человек первый раз пошёл на испытание, не значит, что он останется в храме. Но у него останется позитивное восприятие выхода из той сложной ситуации, в которую он попал. Он будет помнить, ага, тогда мне было легче. А давай-ка я ещё раз пойду к батюшке и посоветуюсь с ним. И постепенно он будет встрековляться. Это у него такой сложный путь встрековления. Моё мнение, что в социальной реабилитации то же самое. Любое пребывание человека в хорошем социально-реабилитационном центре укрепляет его и растит его внутреннюю мотивацию на изменения. Может быть, сейчас она не сработала. Может быть, его внутренние страсти были сильнее. Может быть, какие-то искушения, увидя, что он находится на нужном пути, они его столкнули. Может быть. Но мы знаем, что даже кирпичики внимательного отношения, человеческой поддержки, они закладывают фундамент успеха в будущем. И поэтому даже 7-минутный отрицательный результат — это победа через 5 лет. Но если бы этого результата сейчас не было, то и победы через 5 лет бы не было. Я уверен, что, как написано же в Евангелии, Господь оставляет 99 овец и ищет 1. Так же здесь. Ни один человек на улице не потерян. То есть он может и спастись, и вернуться в нормальную жизнь, и стать семьянином. Всё возможно. Укрепляющий меня Иисусе. Это так же здесь. Но сейчас, может быть, не время. Сейчас какое-то надо пройти ему послушание. Может быть, ему надо что-то еще осмыслить. Но мы, как прославленные люди, должны его поддержать на его робких попытках к пути к репутации. Поэтому срыв алкоголика — отрицательный итог. Это у нас тоже, конечно, есть. Это, мне кажется, в таком всеобщем понимании... В глобальном истории. Да, это еще одна ступенька на пути к Христу. Человек, который сейчас упал, а чего здесь нет, он может и сорваться. Ну, и, наверное, того человека, кто ему помогает. А вот в связи с этим я хотел тебя спросить. У тебя, я так понимаю, многодетная семья. И вот ты говоришь, ночью не возвращаешься иногда, без отпуска. Да. А супруга-то как вообще? Она с тобой здесь разделяет такой же подход к делу? А супруга-то у меня из волонтеров. Она как раз... Ты специально брал, да? У меня был такой выбор. С расчетом. У меня была такая девушка в кандидатах, в невесты. Вот такая замечательная научная работник. Кажется, она заместитель директора одного института научного, доктор медицинских наук. Такая вообще суперумная. И я понял, когда мы с ней поехали в эту больницу осматривать людей, я как бы так вот их всех проверял через социальное служение. Вижу, ей не то. Вот не то. Но не тянет ее. То есть, ей как-то сложно. Ну, запах он всегда есть. Это ок. Просто вам повезло с обманением. А ей это было сложно. То есть, если я буду где-то пропадать, что-то делать, этот человек это не поймет. Ну, а зачем я буду ему жизнь ломать и себе? И поэтому у нас было волонтерское объединение. Это было в 2003-м, как раз когда начался автобус. Милосердие. Там у нас было очень много молодежи из нашего храма или пророка. И там был человек, который, как кажется, полностью развилял мою точку зрения на эту жизнь. Я никогда не... Сколько мы уже прожили. В этом году будет в следующем 20 лет. И, значит, никогда не получил никакого укора по поводу того... Где ты пропадал. Где пропадал. Понятно, что на улице. На телефоне пахнет. Зато не пьет. То есть, как-то это все промыслительно. И я помню, она когда была даже беременна, решила со мной поездить на автобусе. Мы с ней ездили в ночной рейс на автобусе нашего милосердия. То есть, когда я работал в автобусе, я по ночам пропадал. То есть, надо было все отложить. И когда мы работали в ангаре, тоже по ночам пропадал. Но это было все нормально, потому что это было для того, чтобы помочь людям. А мне кажется, для того, чтобы помочь людям. Я помню один случай. У меня были именины. Я там причастился, радостно звонит отец Аркадий. Говорит, там где-то в поле Московской области какой-то человек нуждается. Говорит, вот здесь волонтеры, поезжай с ними. Я говорю, Владик, у меня вообще-то именины. Говорит, ничего страшного. Ну, тогда он еще не был Адекпанчерим. Ну, тогда был отец Аркадий. Я говорю, поезжай. Ну, вот поехали. Целый день проездили. Я еще не помню, чем это окончилось. Но я помню, что я весь день занимался работой. Хотя очень планировал как-то просто, ну, так сказать, вкусить богодать и радость. Говорит, ну, ничего. Или я помню, когда езжали на автобусе, сегодня у нас был выезд на Пасху. Мы говорим, а давайте мы отменим этот выезд. Ну, там была Пасхране, был еще... Дайте угадаю, что отец Аркадий сказал. Ну, давай, угадай. Нельзя отменять. Он сказал, вот приедьте ко мне на автобусе, я вас прочищу на службу ночью. Вот это подход. А мы хотели в храме постоять, помолиться, но ночью как-то не вышло. Ну, у каждого своя служба, да. Да, ну, в общем, ничего страшного. То есть, были какие-то моменты такие, когда надо было что-то пожертвовать, даже когда очень не хотелось. Ну, что сделаешь? Ну, значит, надо. Можно сказать, ты организовал ангар спасения, создал автобус Милосердия вместе с отцом Аркадием, нынешним Адыгевым-Теримовым. Сейчас у тебя теплый прием и тоже большие планы. Получается, что эти проекты, которые развиваются, они через некоторое время, ну, так или иначе, их либо берет под свое крыло, или каким-то образом эту практику берет государство, либо она как-то становится настолько востребованной, настолько лучшая ситуация становится, что уже они не так нужны. У тебя какой-то вот в связи с этим выработалось какое-то отношение к этому, что, получается, твои проекты, они как бы развиваются. Масштабируются. Да, масштабируются, развиваются вот именно для того, чтобы всем как-то пример показать, как-то у тебя... Это очень сложно. Само собой-то. Это промыслительно получается. Да, конечно, я это и не планирую. И знакомство с Аркадием было промыслительно, да. И работа в финальной модели с момента его рехмандритства Владыки Пантелеймона было тоже промыслительно. Конечно, проекты, они во времени изменяются. И очень хорошо, что на каком-то этапе мы можем передать этот проект правительству, допустим, когда вот служба социальная, социальный патруль, или когда мы можем какой-то позитивный пример показать. Можно сравнить, что наши проекты социальные, они же во времени изменяются, ситуация улучшается, переходят на новый уровень и похожи на ступени ракеты. Вот в данном этапе, в данный момент времени это было очень нужно. Общество развилось, открыло какие-то социальные приюты, понизило требования для поступления, и автобус просто в один момент, он не стал настолько же быть востребованным, как он был раньше. И поэтому социальная патруль полностью его заменила. И было замечательно, мы и не хотели, чтобы он там работал сто тысяч лет. Вот эти проекты, они качественно изменяются, развиваются, и на определенных этапах они просто трансформируются в более востребованные. И я думаю, что и теплый прием, он постоянно развивается. То есть мы на старты нашего проекта по-иному его представляли. Мы не знали о такой колоссальной проблеме с паспортами, мы не знали о колоссальной проблеме с ментальными людьми, которые на улице полно, которые не совсем, конечно, они такие тяжелые, но их просто нельзя от них оставить. Да, у нас эти люди есть, и они как-то подзависают. И совершенно понятно, что следующее это образоветие, это организация отдельных социальных учреждений на уровне, может, там федеральным или таком региональным, где эти люди могли просто проживать безусловно, а часть этих людей, они просто не имеют паспортов и даже и не помнят. У нас есть сирота, мы ее зовем Аленка, гей-41, она из Узбекистана, 3 года поучилась в школе, и дальше история какая-то такая путаная, у нее какое-то такое внутреннее нарушение, мы не знаем, что. То есть она свою историю всем рассказывает по-разному, то есть одна история, значит, записали, а потом она немножко изменилась, а потом еще раз изменилась, вот, думаешь, что она так странная. И вот это Аленка, ей 41 год, и она тоже не гражданин. И понятно, что на улице она жить просто не может. Понятно, что она у нас живет и будет жить до тех пор, пока мы не найдем, скажем, или там организуем, или кто-то сделает социальные учреждения для людей, которые не предусмотрены системой социальной реабилитации на данном этапе развития. Ой, дай бог, чтобы все это получилось. Спасибо вам огромное за ваше служение, даже хотел сказать, работу, и поняла, что это не так называется. Да, это не то слово, да. Спасибо, ребята, очень интересный разговор. Да, удивительно, конечно. Много неожиданного. Опыт, Илья, спасибо огромное. Если у наших дорогих радиослушателей есть желание поддержать работу приюта, теплый прием, а это очень нужно, то это можно сделать с помощью СМС, отправив на номер 3434, короткое слово, химки, поставить пробел, написать сумму, например, химки, пробел 300. С нами были руководитель и сотрудник общественно-церковного приюта «Теплый прием в химках» Илья Кусков, Татьяна Соколова. Спасибо вам большое. Спасибо. Всего доброго. Это были «Делатели» на радио «Вера». До свидания. Пока. До свидания. Делатели на радио «Вера».
Евгений Столица. «Снятие колоколов»
— Как давно я не был у тебя в гостях Александр! Столько здесь всего изменилось за это время!
— Верно, Андрей. Вон, берёза за окном до нашего четвёртого этажа дотянулась. Храм во дворе построили. Слышишь, колокола звонят?
— И как звонят — голоса чистые, звучные!
— Я, представляешь, видел, как эти колокола привезли, освящали, на звонницу поднимали. Помню, как запели они в первый раз. Можно сказать, история вершилась на моих глазах.
— И отрадно, что эта история созидательная. Что далеко позади то время, когда с колоколами боролись. Я недавно изучал, с какой яростью препятствовали колокольному звону в начале двадцатого века.
— А почему ты заинтересовался этой темой?
— Всё началось с того, что я побывал в художественном музее Череповца и увидел работу художника Евгения Столицы «Снятие колоколов». Она меня просто потрясла! Я сохранил изображение в телефоне, сейчас покажу тебе. Вот, смотри.
— Пронзительная картина. Храм из красного кирпича, ступени перед входом. Возле лестницы прямо на земле лежит гигантский колокол с вырванным языком. Рядом стоит человек в одежде церковнослужителя. Это монах?
— Не обязательно. Подрясник — облачение, похожее на длинный халат, и скуфью — круглую шапочку, может носить и мирянин, у которого особое послушание в церкви. Например, звонарь.
— Звонарь у поверженного на землю колокола — скорбное зрелище. За его спиной — чистое голубое небо, светит солнце. Но возникает ощущение сквозняка, бесприютности. Таким сиротством веет от одинокой худенькой фигуры. А где эта картина была написана?
— Евгений Столица не указал место действия, лишь дату — 1924 год. Художник в то время жил поочередно в нескольких местах: маленьком городке Ананьев под Одессой, в Сергиевом Посаде и в Москве. Я стал разбираться, где в двадцатых годах были уничтожены колокола. И оказалось, что везде! Где-то чуть раньше, где-то позже.
— По всей стране так происходило?
— Да. Началось с Костромы в 1919 году. Одной из первых опустела звонница знаменитой Ипатьевской обители. Затем в Пскове были уничтожены древнейшие колокола из Мирожского и Снетогорского монастырей. А дальше понеслось, как снежный ком с горы — одна за другой умолкли колокольни в Архангельске, Ярославле, Брянске, Самаре, Смоленске, Владимире.
— Но чем мешали колокола новой власти?
— Главным образом, большевиками руководила алчность. В колоколах видели, прежде всего, источник цветного металла. Существовали особые циркуляры по заготовке колокольной бронзы. Самые ценные образцы литейного искусства были проданы за границу.
— А ведь наверняка были люди, которые сопротивлялись этому бесчинству...
— Да, многие возвышали свой голос против. Статью о варварском уничтожении колоколов опубликовал Михаил Пришвин в журнале «Октябрь» в 1930 году. Немало попыток сохранить московские колокольни предпринял композитор Константин Сараджев, звонарь-виртуоз. Да и полотно Евгения Столицы — это открытое выражение гражданской позиции, за которое можно было поплатиться свободой, а то и жизнью.
— Правда. В картине «Снятие колоколов» нет пафоса, но есть сострадание. Автор скорбит вместе со звонарём о том, что соотечественники утратили благоговение и стыд в революционном угаре. Какое счастье, что та страница истории перевёрнута, и колокольный звон вновь плывёт над Россией!
Картину Евгения Столицы «Снятие колоколов» можно увидеть в Череповецком художественном музее.
Все выпуски программы: Краски России
Виктор Зарубин. «Небесный простор»
— Славный в Архангельске музей. И название какое звучное — «Художественная культура Русского севера»! Всякий раз стараюсь сюда прийти, когда приезжаю из Москвы к родителям. Любуюсь картинами и думаю — а ведь я тоже мог бы стать художником!
— Ты рисуешь, Алёша? Я не знал.
— В юности рисовал, и неплохо, между прочим. Я художественную школу окончил, в Суриковский институт в Москву собирался поступать. Но родители настояли на Политехническом.
— Удивительно, что ты говоришь об этом возле картины Виктора Зарубина «Небесный простор». У художника в жизни была в точности такая же ситуация.
— Правда? А расскажи? Я ничего не знаю о нём.
— Да, Зарубин малоизвестен, к большому сожалению. Он родился в Харькове в 1866 году в семье профессора. С детства мечтал стать художником, но по настоянию отца поступил на физико-математический факультет Харьковского университета. Получив образование, служил чиновником в Казённой палате — губернском отделении министерства финансов.
— Однако, про картину «Небесный простор» не скажешь, что её написал дилетант. В ней чувствуется мастерство. Две трети полотна занимает закатное небо, и ты посмотри, какая игра красок — жемчужно-серые облака тонут в золоте последних лучей, кое-где проглядывает бледная лазурь.
— И всё это великолепие отражается в реке, сливается с ней. Над водой на высоком скалистом берегу стоит маленькая церквушка. А у подножия холма сидит на камне седой монах с книгой в руках... Не картина, а поэма без слов.
— Как же Зарубину удалось написать такое, если он был далёк от искусства?
— Нет, о живописи Виктор Иванович никогда не забывал. Работая финансистом, он посещал студию рисования. А в какой-то момент решил, что не может больше совмещать работу и творчество, подал в отставку и отправился в Париж.
— А почему в Париж?
— Брать уроки живописи в частной школе. За три года во Франции Зарубин многому научился. А по возвращении поступил в Высшее художественное училище при Императорской академии художеств. Его наставником стал Архип Куинджи. Пожалуй, именно он помог Виктору раскрыть талант в полной мере.
— А «Небесный простор» Зарубин написал по окончании училища?
— Да, это 1911 год. Художник уже не только образование получил, но и звание академика живописи.
— Молодец Виктор Зарубин! Исполнил своё призвание! Я вот, видишь, не решился. А может быть, воля Божья обо мне была такова, чтобы я стал художником...
— Возможно, Лёша. Но всё-таки воля Божья не в том, чтобы быть человеку художником или инженером.
— А в чём?
— В том, чтобы в любой ситуации поступать по-христиански, соблюдать евангельские заповеди. А стезю в жизни мы вольны выбирать любую.
— Свобода с небольшим ограничением?
— Божьи заповеди — это не ограничение, а ориентир. Вот как на картине Виктора Зарубина «Небесный простор». Бескрайняя жемчужная ширь манит в полёт. А церквушка на высокой горе — словно маяк, который не даст сбиться с пути.
— Хороший образ, понятный и выразительный! И что самое главное — обнадёживающий!
Картину Виктора Зарубина «Небесный простор» можно увидеть в Архангельске, в музее «Художественная культура Русского Севера».
Все выпуски программы: Краски России
Виктор Дмитриевский. «Черкизово. Церковь Ильи Пророка»
— Не правда ли, чудесная картина?
— Вы говорите про полотно Виктора Дмитриевского «Черкизово. Церковь Ильи Пророка»?
— Конечно! Вы так долго стоите возле него и с такой нежностью смотрите, что я решилась заговорить. У меня к этому произведению давняя любовь. Специально прихожу сюда, в Зарайский кремль, чтобы лишний раз его увидеть.
— Что ж, я вас понимаю, картина достойна внимания. Пасмурный осенний день. Трава на пригорке ещё зелёная, а вот листва на берёзе уже заметно поредела. На дереве вороньи гнезда, птицы тревожно кружат. Пейзаж довольно печальный. И вдруг, посреди него — уютный церковный дворик!
— Колокольня на переднем плане — резная, ажурная, белая, словно из сахара выточена.
— А наличники на оконных проёмах, кровля и купола будто глазурью расписаны. Какие чистые оттенки — молочно-голубой, нежно-зелёный. И кресты ярко-жёлтые! Эти цветовые пятна полностью меняют характер картины, настраивают на радостный, праздничный лад.
— Именно такое настроение меня охватывало, когда мы с бабушкой приходили в Черкизовский храм. Это было в пятидесятых годах прошлого века. Я маленькая совсем была, мало что запомнила. Но когда смотрю на картину Виктора Дмитриевского — вспоминается та детская радость.
— Ваша бабушка была верующей?
— Не то чтобы очень. Время-то какое было, люди опасались свою веру обнаруживать. А вот мама бабушки, прабабушка Таисия — та каждую неделю в церковь ходила. Именно в эту, Ильинскую. Там, на территории храма, Таисия Никитишна и похоронена. Мы с бабушкой как раз её могилу навещали. На картине Дмитриевского есть это кладбище — вон, видите, кресты за кованой церковной оградой.
— Я там бывал! Черкизовское кладбище — один из старейших некрополей Москвы, с историей. К примеру, там похоронен известный юродивый девятнадцатого века Иван Корейша — о нём упоминали в своих произведениях Лесков, Достоевский, Толстой.
— Правда? Не знала об этом. А вот могилы священников, которые служили в Ильинской церкви, мне бабушка показывала.
— Их там немало, ведь богослужения в храме не прерывались с тех пор, как он был построен в семнадцатом веке.
— Родственники, которые за могилой прабабушки ухаживают, рассказывают — и сейчас звенит колоколами Ильинская церковь. Одним глазком бы посмотреть, как она выглядит нынче.
— Да практически так же, как на картине Виктора Дмитриевского. Он написал этот пейзаж в восьмидесятых годах прошлого века, с тех пор в облике храма только цвет поменялся. Купола стали золотыми, а кровля — чёрной.
— Эта картина для меня — словно окошко в детство. Спасибо художнику — столько радости мне подарил, столько утешения. Жаль, я про него ничего не знаю.
— Что можно рассказать про Виктора Дмитриевского? Родился в 1923-м здесь, в Зарайске. Прошёл Великую Отечественную войну. После неё окончил художественный институт имени Сурикова. Прожил всю жизнь в Москве. Создал немало замечательных полотен, которые хранятся во многих музеях мира. В 1976 году получил звание народного художника.
— Заслуженно! Ведь что значит народный художник? Это тот, кто знает культуру народа, чувствует его дух, разделяет веру. Только такой человек мог написать картину «Черкизово. Церковь Ильи Пророка» — правдивую, лиричную, проникновенную.
Картину Виктора Дмитриевского «Черкизово. Церковь Ильи Пророка» можно увидеть в Государственном музее-заповеднике «Зарайский кремль».
Все выпуски программы: Краски России