«Семья священномученика Сергия Мечева». Анна Грушина

У нас в гостях была главный редактор Московского журнала, кандидат исторических наук Анна Грушина.

Мы говорили о семье священномученика Сергия Мечева — в частности, о жизни и судьбе его дочери Елизаветы.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Путь к священству». Протоиерей Алексей Митюшин
• «Поэзия и поэтические переводы». Олег Скляров, Владимир Макаров
• «Святость». Священник Александр Сатомский

---

Алексей Пичугин:

— Друзья, здравствуйте. «Светлый вечер» на «Светлом радио». Сегодня четверг и поэтому в эфире наша совместная программа с музеем и исследовательского центра «Советский Союз. Вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея.

Ксения Толоконникова:

— Добрый вечер.

Алексей Пичугин:

— Я Алексей Пичугин. И у нас в гостях, мы очень рады, что снова в нашей студии кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» Анна Филипповна Грушина. Добрый вечер.

Анна Грушина:

— Добрый вечер.

Ксения Толоконникова:

— И с Анной Филипповной мы продолжаем давно когда-то начатый разговор о семье священномученика Сергия Мечёва. Помнится, когда-то мы записывали беседу об его старшей дочери, об Ирине Сергеевне, с которой, как я понимаю, Анне Филипповне довелось общаться. Наши слушатели, должно быть, помнят этот эфир. Еще тогда мы собрались записать рассказ Анны Филипповны о самой младшей дочери отца Сергия, Елизавете Сергеевне. Но как-то долго не складывалось это и вот, наконец, сегодня мы с радостью приступаем к этому давно запланированному делу. Анна Филипповна, с Елизаветой Сергеевной вы ведь тоже были знакомы лично?

Анна Грушина:

— Да, да, да, Ксения. Я была знакома лично с Елизаветой Сергеевной, только я чуть-чуть вас поправлю. Елизавета Сергеевна была не самой младшей. После нее еще через два года родилась Анна, Анна была 25-го года рождения, Елизавета Сергеевна 23-го. Анна уже почти не была с семьей, она вышла замуж за военного, уехала с ним, судьба военного, понятно, они переезжали из города в город, и потом обосновались в Петрозаводске. Все время Анна Сергеевна там жила, была библиотекарем, вырастила детей, дождалась внуков. Она ушла из жизни в 2004 году, но я ее не видела никогда. Ее навещала крестница старшей Ирины Сергеевны, внучка Алексея Сергеевича, второго сына. Была Ирина Сергеевна, Алексей Сергеевич, Елизавета Сергеевна и Анна Сергеевна. Внучка Алексея Сергеевича ее навещала в Петрозаводске, возвращалась, рассказывала какие-то мелочи. В целом, Ирина Сергеевна, которая внучка, не очень многословна в отношении семьи, я ее понимаю. Но лично я общалась и с Ириной Сергеевной. Как я говорила в предыдущем эфире о ней, очень много я получила из этого общения, очень много узнала о семье именно из первых уст, от Ирины Сергеевны. Елизавета Сергеевна ушла из жизни в 1996 году. Она тоже жила при храме святителя Николая в Кленниках последние годы жизни, там ее, как говорится, досматривали. Когда, бывало, встречались в трапезной, оставались вдвоем, она очень много рассказывала, совершенно иное. Она была мягче, приветливее, добрее.

Ксения Толоконникова:

— Вы сказали о ней, помню, в нашем разговоре, что она была сама кротость.

Анна Грушина:

— Да. Она была, во-первых, больше всех похожа на отца. Если смотришь на фотографии, глаза одинаковые. Ирина Сергеевна волевая, сильная, по-другому быть не могло, как мы тогда говорили, на ней держалась семья. А Елизавета Сергеевна вся была сама кротость, вся ее жизнь была посвящена близким. Она ухаживала за больной мамой. Когда ушла из жизни мама, матушка, жена священномученика Сергия...

Алексей Пичугин:

— Когда это произошло?

Анна Грушина:

— Евфросиния Николаевна умерла в начале 60-х, пятьдесят какой-то год, сейчас точно не скажу, потому что у меня на даты плохая память.

Алексей Пичугин:

— Простите, Анна Филипповна, мы уже далеко не первый раз говорим о семье отца Сергия, я ни разу у вас не спрашивал, где они жили. Где они жили в период служения отца Сергия в храме святителя Николая до ареста, и где они жили потом уже после его гибели в сороковые-пятидесятые годы в Москве, какие это адреса?

Анна Грушина:

— Сороковые-пятидесятые это была Маросейка, дом притча на Маросейке, который был построен трудами старца Алексея, отца священномученика Сергия. Этот дом был построен при попечительстве книгоиздателя Сытина. Эту историю мы с вами вспоминали или нет, я могу ее вкратце повторить, потому что это интересно.

Алексей Пичугин:

— Про дом нет, не вспоминали.

Анна Грушина:

— Книгоиздатель Сытин, если вы идете, храм святителя Николая в Кленниках, это Маросейка, дом 5. А следующий дом 7, громадный такой монстр.

Алексей Пичугин:

— Да, да, громадный дом.

Анна Грушина:

— Он сейчас смотрится немаленьким, а тогда, можете себе представить, в начале прошлого века, когда Эрихсон построил этот доходный дом для книгоиздателя Сытина по его заказу, этот дом загородил совершенно маленький, уютный храм святителя Николая в Кленниках.

Ксения Толоконникова:

— Навис над ним просто.

Анна Грушина:

— А там стояли некоторые строения, одно из них был склад, где хранились свечи, утварь. В другом домике жила семья старца Алексея, он был маленький, двор глубокий, как колодец, и если были сильные дожди, туда заливало воду так, что дети на досках по этой воде, простите, плавали, отталкиваясь одной ногой, они плыли по двору. Было очень сыро, очень холодно и без того, а когда поставил Сытин этот дом, то вообще ситуация стала тяжелой. И Сытин во искупление того, что он совершил, построил во дворе дома вместо этих маленьких строений дом притча, архитектор тот же, Эрихсон.

Алексей Пичугин:

— Если мы смотрим на закрытые всегда ворота между домом Эрихсона и Сытинским домом...

Анна Грушина:

— Это въезд во двор.

Алексей Пичугин:

— Да, это въезд во двор, и оттуда из-за храма видится двухэтажный домик, это он и есть?

Анна Грушина:

— Да, да, это тот самый дом притча, который был построен трудами старца Алексея, и мы об этом никогда не говорили ни в одном эфире. Старец Алексей попал под серьезное наказание, потому что посчитало начальство, что он построил этот дом самовольно, без разрешений, и на него было даже открыто дело. Я как-то публиковала его объяснение, его письмо в епархиальное управление по этому поводу, где он говорил, что когда он жил очень тяжело и очень стесненно и когда его больная жена (у нее было больное сердце, она очень плохо себя в этой сырости чувствовала) то до этого никому не было дела. А когда стали более удобные условия жизни, почему и чем он провинился, прослужив столько лет? Дело в итоге было закрыто, но ему изрядно, как мы бы сейчас сказали...

Алексей Пичугин:

— Потрепали нервы.

Анна Грушина:

— Потрепали нервы, да, да. И Мечёвы, после того, как храм был закрыт...

Алексей Пичугин:

— До этого они все жили в этом доме?

Анна Грушина:

— И когда закрыли храм, они жили в этом доме, но этот дом был превращен в коммуналку. Там на первом этаже жила схиигуменья, похороненная у Тихвинского храма.

Ксения Толоконникова:

— Гавриила.

Анна Грушина:

— Она жила на первом этаже этого дома. Он двухэтажный, первый и полуподвал. Она жила в этом полуподвале. Когда к ней гости приходили, она входили через окно, не через дверь, прямо к ней в ее комнату.

Ксения Толоконникова:

— То есть так получилось, что хотя дом поделили на коммунальные квартиры, соседство осталось привычным. Как это бывало часто, старались собраться вместе свои, да?

Анна Грушина:

— К сожалению, нет, кроме Гавриилы, я никого не назову из прихожан храма. Матушка Гавриила была духовной дочерью еще старца Алексея. Там были разные люди, более того, они недолюбливали семью Мечёвых. Там была одна семья, как вспоминала Ирина Сергеевна, в которой ее глава служил на Лубянке, и его жена, так вспоминала Ирина Сергеевна, не факт, что это было так, просто когда люди оказываются в таких обстоятельствах, им может что-то утрированно казаться. Но, тем не менее, это, видимо, была любопытная женщина, она все время заглядывала, подглядывала. У Мечёвых долго сохранялось на втором этаже три комнаты. И пока была жива Евфросиния Николаевна, все Мечёвы жили там, а уже потом, когда храм передали ЦК ВЛКСМ, это было в конце 60-х, и в самом храме была типография, бухгалтерия, то дом расселили. В этом доме тоже была и бухгалтерия и какие-то службы. Когда дом вернули в 90-м году, то соседствовали приход и службы ЦК ВЛКСМ.

Алексей Пичугин:

— Храм вернули, а дом вернули уже сильно позднее.

Анна Грушина:

— Частично. Сначала вернули одну комнату, в которой сейчас трапезная, маленькая. В этой комнате сразу иконы стояли, обратились к святейшему патриарху Алексею, тогда быстро очень вернули чудотворную храмовую Федоровскую икону, она была в Сергиевом Посаде в музее. В этой комнате служили молебны перед Федоровской, а там продолжали работать люди. И надо сказать, это воспоминание Ирины Сергеевны, я тогда не была этому свидетелем, потому что работала и прибегала только изредка. А уже когда вернули полностью, и первая служба состоялась в декабре, тогда эта служба была в храме. А до этого служились молебны в одной комнате. Эти люди, работавшие в ЦК ВЛКСМ, и детей своих там окрестили в этой комнате и в храме и много жертвовали, относились очень хорошо. Однозначно это было так.

Алексей Пичугин:

— Друзья, напомню, что в гостях у «Светлого радио» сегодня Анна Грушина, кандидат исторических наук и главный редактор «Московского журнала». Последнее про адреса можно, это интересно?

Ксения Толоконникова:

— И перейдем к Елизавете Сергеевне.

Алексей Пичугин:

— Вернемся к Елизавете Сергеевне. На таком краеведческом порыве нельзя не выяснить. Куда их переселили? Сейчас, я правильно понимаю, что весь дом передан назад приходу?

Анна Грушина:

— Ну, конечно, он был передан еще, потихоньку эти службы освобождали.

Алексей Пичугин:

— В середине 90-х.

Анна Грушина:

— Дом передан, но территория очень маленькая, и храм в принципе нуждается в помещениях каких-то. Но ничего не поделаешь, как есть, так есть. Дом передали очень скоро, полностью освободили.

Алексей Пичугин:

— А куда семья Мечёвых переехала тогда в 60-е?

Анна Грушина:

— Семья Мечёвых оставались только Елизавета Сергеевна и Ирина Сергеевна. Они получили по однокомнатной квартире, кто-то в Ясенево, кто-то еще где-то. А потом я уже знаю их, когда они были в храме полностью. И Елизавета Сергеевна и Ирина Сергеевна. Весь дом расселяли, как сейчас расселяют, по реновации дают людям какую-то площадь, люди разъезжаются, так же было тогда. Тогда ближайшей окраиной Москвы было Ясенево, и получилось так.

Ксения Толоконникова:

— Да, тогда выселяли туда. И в этом же доме притча Елизавета Сергеевна и появилась на свет.

Анна Грушина:

— Да, она появилась на свет в этом доме, Ирина Сергеевна в этом доме. Елизавета появилась на свет раньше срока, потому что в доме случился пожар. Евфросиния Николаевна, ее мама, очень сильно испугалась, начались преждевременные роды. Елизавета Сергеевна считала, что это стало причиной ее заболевания, у нее с 14 лет была справка, что у нее психическое заболевание, чуть ли не шизофрения, но на самом деле, как мы все понимали, она была просто немножко блаженная. Ее доброта и ее кротость объясняются именно этим. Когда ее мама ушла из жизни, она очень много времени проводила в Ташкенте у архимандрита Бориса (Холчева), о котором мы с вами, по-моему, говорили.

Ксения Толоконникова:

— Говорили.

Анна Грушина:

— Там она ухаживала за его старушками, как он говорил «мои старушки». При нем жила келейница, которая потом приняла монашеский постриг. При нем жили еще какие-то старушки, которых он досматривал и которые помогали и лично ему, и при храме, и принимали прихожан. Это была его семья, которая с ним переехала, там образовалась, кто-то пришел к нему там. И Елизавета Сергеевна очень много времени проводила там. Она вспоминала, что когда приехала надолго первый раз, потому что до этого она не могла оставить маму... Евфросиния Николаевна после того, как узнала, что ее Сережа никогда не вернется, мы говорили об этом в эфире об Ирине Сергеевне, она отвернулась к стене и сказала: Сережа первый раз меня обманул, он обещал вернуться и не вернулся. Два дня она молчала, потом уже вообще не могла встать, она лежала, у нее отказали ноги, и Елизавета Сергеевна ухаживала за ней. Добывала средства на жизнь Ирина Сергеевна, помимо того, что она работала в институте туберкулеза, у нее было в трудовой книжке одно рабочее место. Во время войны это был эвакогоспиталь, потом снова институт туберкулеза, там она защитила кандидатскую диссертацию. При этом она умудрялась навещать Маросейских прихожан, навещать священников в ссылках, отца Павла Челищева — священномученик, который отбывал срок в Кадникове вместе с отцом Сергием, а потом получил разрешение, во Владимирской области он жил, его навещала. Навещала Маросейских прихожан. Зарабатывала переводами, она хорошо знала немецкий язык. На ее плечах была семья. А Елизавета Сергеевна это был ангел-хранитель домашнего очага, она присматривала за мамой, помогала брату. И когда Алексей Сергеевич оказался в лагере, она ездила к нему в лагерь, сначала под Белоруссией, потом это был Север.

Алексей Пичугин:

— Тоже очень интересная история его жизни. Я помню, вы так любопытно про это рассказывали. Можно тоже о нем чуть-чуть?

Анна Грушина:

— Можно, но у нас на Елизавету Сергеевну вообще времени не останется.

Алексей Пичугин:

— Чуть-чуть хотя бы.

Анна Грушина:

— Немножко можно. Он служил в армии, когда началась война, служил он под Брестом. Естественно, в самые первые недели войны они попали...

Ксения Толоконникова:

— В окружение.

Анна Грушина:

— Из этого окружения он бежал, он и еще один его товарищ. Он добежал до Смоленской области, там остановился, но вскоре и туда пришли немцы, и он был на оккупированной территории. Поэтому, как только эта оккупированная территория была освобождена, естественно, он был арестован. Это может быть противоестественно для человека, но это естественно по условиям военного времени. Он был арестован, был осужден и был направлен в лагерь под Минском. Елизавета Сергеевна ездила к нему туда, она рассказывала потом, что ей очень пригодилась эта справка о ее нездоровье, потому что по этой справке легко можно было купить билет.

Ксения Толоконникова:

— Потому что предпочитали не связываться с психичкой, так что ли?

Анна Грушина:

— Кто его знает, почему, но иногда она туда из института туберкулеза сопровождала больных.

Ксения Толоконникова:

— Ей устраивали эти командировки.

Анна Грушина:

— Ей устраивал это директор института Шмелев, о котором мы тоже хотели сделать с вами программу, удивительный совершенно человек.

Ксения Толоконникова:

— Николай Андреевич Шмелев.

Анна Грушина:

— Есть подтверждение тому, что на его квартире проходили тайные литургии.

Ксения Толоконникова:

— А он тоже из Маросейцев в анамнезе?

Анна Грушина:

— Да, он пел на клиросе в Маросейке. Директор института туберкулеза. Удивительный был человек, невероятной скромности. Когда у людей была такая, как мы бы сегодня сказали, подпорченная биография, и их никуда не брали на работу, он брал их к себе в институт туберкулеза санитарами, Елизавету Сергеевну лаборанткой.

Ксения Толоконникова:

— Вы рассказывали, я помню, что окончив школу, она пошла на ускоренные медицинские курсы и после этого уже всю жизнь работала лаборанткой в институте туберкулеза.

Анна Грушина:

— Она работала не всю жизнь, она работала, но не очень долго. Всю жизнь работала там Ирина Сергеевна. А она, в силу того, что надо было и за мамой ухаживать, и к брату в лагерь ездить, и еще выполнять массу попечительских обязанностей, потому что в это время тяжело болела Ольга Алексеевна Мечёва, любимая сестра отца Сергия... Он ее очень любил, они дружили. У нее была совершенно трагическая судьба, она вышла замуж за Петра Юргенсона, он был моложе ее. Отец Алексей, как потом они поняли, был против этого брака, но она его не послушалась. Мы уже не раз говорили с вами о том, что отец Алексей никогда не говорил дважды, он говорил один раз и человек или выполнял его волю или не выполнял.

Ксения Толоконникова:

— Или слышал или не слышал.

Алексей Пичугин:

— Это понятно, что сложно спустя сто лет, но он настойчив был или он действительно...

Анна Грушина:

— Нет, он сказал ей как бы некоторой притчей. Он сказал, что у одной девушки было два жениха, Иван Иванович и второй жених. И он дал ей понять, кого он считает предпочтительно женихом. Она не послушала, вышла замуж за Петра Юргенсона, он был намного ее моложе. Брак был такой стихийный, она его за муки полюбила, он ее за сострадание к ним. Он был арестован и сидел в тюрьме некоторое время очень короткое за то, что выбрасывали икону, он вышел возмущенный и сказал, что не смейте этого делать. Из какого-то храма разрушали и выбрасывали. Его под белые ручки, он оказался в тюрьме, она носила ему передачи. Такой скоропалительный брак. Родила она сына Алексея, который был назван в честь дедушки, старца Алексея. Но мальчик был тяжело болен гемофилией, он умер отроком, когда ему было не так много лет. Они расстались с Петром Юргенсоном, она работала где-то продавцом, оказавшись на оккупированной территории или не на оккупированной. Она работала продавцом в магазине, и когда хозяин этого магазина...

Ксения Толоконникова:

— Директор.

Анна Грушина:

— Директор, он хозяин, директор, это оккупированная была территория, возможно, и хозяин, кто его знает. Он непотребно себя повел, стал оказывать знаки внимания, но воспитанная правильно, она это все отвергла. Он ей сказал: ты пожалеешь. Пришла ревизия, и не досчитались в пачках пшена, сахара по сколько-то грамм, и она сидела по уголовной статье. И когда вернулась оттуда, она очень тяжело болела. Жила в коммуналке, у нее была комната в коммунальной квартире, очень тяжело болела. Надо сказать, произошло ее вторичное воцерковление. И она рассказывала Елизавете Сергеевне, которая за ней тоже ухаживала, она очень боялась смерти. Елизавета Сергеевна вышла в магазин за какими-то покупками, вернулась, она лежит с совершенно просветленным лицом и говорит: а ко мне папа приходил. Это рассказ Елизаветы Сергеевны, он есть у меня на пленке, на кассете, надо поскорее оцифровать, потому что потом может быть просто беда. Но я до сих пор, виновата, это не сделала. Она говорит, что ко мне приходил папа. Елизавета Сергеевна спрашивает: твой папа (то есть старец Алексей) или мой папа (священномученик Сергий). Она говорит: твой папа, мой брат. Он приходил и сказал мне, что ты не бойся, мы там тебя ждем. Я у него спросила: а вы там живете все вместе? Он сказал: нет, я этажом выше. Вот такая была история. И она сказала: я перестала бояться смерти. У Елизаветы Сергеевны было очень много попечений, и она лаборанткой работала недолго. Пока была нужда в том, чтобы она больных сопровождала. А потом, когда полностью потребовалось ее внимание маме, она уволилась.

Алексей Пичугин:

— А у нас небольшой перерыв, буквально минута, и мы вернемся в нашу студию. Напомню, что сегодня, как всегда по четвергам, совместная программа «Светлого радио» и музея и исследовательского центра «Советский Союз. Вера и люди». Ксения Толоконникова директор музея. Я Алексей Пичугин. И вместе с нами сегодня Анна Филипповна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». Мы вспоминаем Елизавету Сергеевну Мечёву.

Алексей Пичугин:

— Возвращаемся в студию «Светлого радио». Сегодня, как всегда по четвергам, наша совместная историческая программа с музеем и исследовательским центром «Советский Союз. Вера и люди». Ксения Толоконникова здесь, я Алексей Пичугин. И с нами Анна Филипповна Грушина, главный редактор «Московского журнала», кандидат исторических наук.

Ксения Толоконникова:

— Я так понимаю, что уволиться из института туберкулеза Елизавете Сергеевне опять помог ее диагноз, существующий или не существующий. Она могла не работать, у нее была какая-то группа инвалидности.

Анна Грушина:

— Да, она не попадала под статью тунеядства, и поэтому... Господь все устраивает очень промыслительно.

Ксения Толоконникова:

— Вы вспоминали о том, что они были очень разными, Елизавета Сергеевна и Ирина Сергеевна, и что Елизавета Сергеевна была человеком, не то чтобы мистически настроенным, но, во всяком случае, чутким к тем знакам, которые посылает Господь. И что те обстоятельства, на которые Ирина Сергеевна не обратила бы внимания, находили отклик в душе Елизаветы Сергеевны.

Анна Грушина:

— Вы очень правильно сформулировали, Ксения. Ирина Сергеевна была человеком от науки, скажем так. Она в силу обстоятельств, в силу того, что ее так заставила жизнь, была очень собранной. Она, например, даже последние годы в своей келье лежала и слушала литургию по трансляции, услышав какое-то нестроение, а службу она знала наизусть с детства... Есть воспоминания Елены Костецкой, это духовная дочь священномученика Сергия, которая во время войны создавала в Ярославле кафедру иностранных языков, отца Сергия она навещала во всех ссылках, была очень близка к семье. И вот однажды, когда она приехала в Кадников, дети были у отца Сергия летом, и она в своих воспоминаниях пишет, что Ира заболела, у нее была ангина, болело горло, она лежала с обвязанным платком горлом, а отец Сергий служил. И она периодически на его возгласы отвечала сиплым-сиплым голосом. Она знала литургию от и до и очень любила богослужения, как и Елизавета Сергеевна. Но она была другой. Услышав какое-то нестроение, она потом устраивала...

Ксения Толоконникова:

— Ирина Сергеевна?

Анна Грушина:

— Да, Ирина Сергеевна. Она устраивала такой разнос, невзирая на лица, что мы смотрели на настоятеля протоиерея Александра Куликова с ужасом и думали: ну, он ей сейчас ответит. Но он был тоже очень кротким, очень смиренным человеком, его смирение превосходило все мыслимые и немыслимые для современного... он не был современным священником, я имею в виду по времени, он вырос в алтаре, он был человеком закалки настоящей. Но его смирение потрясало всех, кто был рядом, оно удивляло. С кем бы я потом ни говорила, к нему ходили очень многие люди из Союза писателей, и кто бы потом о нем ни говорил, все отмечали его смирение. Он смиренно все выслушивал, говорил, что да-да-да, исправимся. А Елизавета Сергеевна она бы напротив даже не обратила внимания, она бы, наверное, душой сопереживала, сочувствовала, она была другой совершенно. Я не могу сказать, что Ирину Сергеевну не посещал Господь, еще как посещал, но у Елизаветы Сергеевны эти знаки были явными, выраженными. Я читала следственное дело Анны Алексеевны, ее тетушки.

Ксения Толоконникова:

— За которой она ухаживала потом.

Анна Грушина:

— Нет, за Анной Алексеевной она не ухаживала, за Ольгой ухаживала. Анна Алексеевна была арестована в 32-м году вместе с архимандритом Борисов (Холчевым), тогда он не был архимандритом, иерей был Борис Холчев, ему не меняли имя при постриге. Было арестовано около 20 человек на Маросейке, и в том числе Анна Алексеевна. Я читала ее следственное дело, где следователь пишет: а эта дура Мечёва. То есть, как я понимаю, по характеру, по образу мыслей, по своему устроению к ней была близка Елизавета Сергеевна. Она даже неизвестно где захоронена.

Ксения Толоконникова:

— Анна Алексеевна?

Анна Грушина:

— Анна Алексеевна, да. Она то ли юродствовала, она бродила с котомкой по Москве. Я очень сожалею, что не записала, где я прочитала. Я думаю, Бог даст, я вернусь и найду эти воспоминания, у кого я прочитала это, что она пришла в очередной дом прихожан Маросейских, это были 50-е годы, а в очередной, потому что она бродила по Москве, заходила иногда к бывшим прихожанам. Коммуналка. И муж этой женщины, к которой она пришла, говорит супруге своей, что накличет на нас беду. А она услышала, была в коридоре и разговор этот услышала. И они только слышат, хлопнула дверь, закрылась, и больше никогда и никто ее не видел.

Ксения Толоконникова:

— Но со своей семьей она не жила, с сестрами Мечёвыми, с племянницами?

Анна Грушина:

— Нет с семьей она не жила. Я говорю, она юродствовала, на мой взгляд, по тому, как это следственное дело я прочитала, я поняла, она тоже.... Она не была, как он сказал дурой и умалишенной, она юродствовала. И вот к ней была близка по внутреннему устроению Елизавета Сергеевна? Она не юродствовала, но эти знаки свыше она слышала и чувствовала, как никто.

Ксения Толоконникова:

— Помните, этот рассказ, она передавала слова своего дедушки, старца Алексея, обращенные к маме своей, к Евфросинии Николаевне, к жене священномученика Сергия. «Фрося, — сказал дедушка, — самые трудные годы в твоей жизни будут 29 и 30-й». Это когда он уже уезжал последний раз, последняя встреча их была. Напомните, пожалуйста, эту историю.

Анна Грушина:

— Да, это было перед отъездом старца в Верею.

Алексей Пичугин:

— А он в Вереи и почил.

Анна Грушина:

— В Верее он почил. Это было перед его отъездом в Верею. Он тогда многим прихожанам, с кем ему довелось говорить, сказал какие-то очень сокровенные слова, очень важные для них впоследствии, они потом это вспоминали. А Евфросинии Николаевне он сказал. Во-первых, он всегда очень ее любил, трепетно ее любил. Здесь стоит напомнить эту историю, когда после русско-японской войны к нему пришла купчиха Шафоростова с маленькой девочкой Лизой, со своей дочкой узнать о судьбе брата, как о брате молиться, он пропал без вести, молиться как о живом, или как о почившем. И он ей сказал: молитесь как о живом, он скоро вернется. А девочку погладил по голове и сказал: моя сноха будущая.

Алексей Пичугин:

— Да, это когда ей было всего 15 лет, и она не помышляла вообще ни о каком замужестве.

Анна Грушина:

— Конечно. И во время Первой мировой войны она в составе купеческого поезда уезжает сестрой милосердия на фронт, а Сергий Мечёв, студент Московского университета, который мобилизации не подлежал, потому что был единственным сыном у отца, ушел добровольцем и поскольку тоже закончил один курс медицинского факультета, ушел братом милосердия, и на фронте они встретились. Она вспоминает их первую встречу, когда она его увидела и подумала: ой-ёй-ёй, какой худой, какой тощий, совсем уж прям, совсем худенький, жалкий. А поженились они, когда уже отец Сергий...

Ксения Толоконникова:

— Будущий отец Сергий.

Анна Грушина:

— Да, еще не был отцом Сергием, но твердо понимал, работал тогда в Наркомпросе и уже склонялся к тому, что он примет священный сан. Это было уже в то время, когда становиться священником было — выходить на подвиг. И он на этот пастырский подвиг вышел. Вообще старцы говорили, что пастырский подвиг выше подвига мученического. Но он совершил и пастырский и мученический подвиг свой.

Ксения Толоконникова:

— И жена его в этом поддержала и сопутствовала ему.

Анна Грушина:

— Она его всегда поддерживала. Старец Алексей говорил: Фрося, вынести тот образ жизни, который был у нее, можешь только ты, потому что отец Сергий посвятил себя полностью приходу. Она ему иногда говорила: иди, Сережа, тебя ждет вторая семья. И Сережа шел. Он говорил ей: знаешь, старушка — они называли друг друга старик и старушка — знаешь, старушка, мы с тобой еще поживем вместе, вот когда состаримся, мы вместе поживем. Откуда фраза, что Сережа меня обманул.

Ксения Толоконникова:

— Что обещал вернуться.

Анна Грушина:

— Она все ждала, когда же они поживут, наконец, вместе.

Ксения Толоконникова:

— Она же берегла его вещи, одежду.

Анна Грушина:

— Она говорила, не трогайте, когда кто-то говорил, вот мы возьмем рубашку его или брюки перешьем. Она говорила, не трогайте.

Алексей Пичугин:

— Вернется, не в чем будет ходить.

Анна Грушина:

— Да, старичок вернется, в чем ходить будет.

Алексей Пичугин:

— А как она узнала о его гибели?

Анна Грушина:

— О его гибели? Дело в том, что приход Маросейский, узнавали через разных людей, в том числе, и через жен сотрудников НКВД. Люди были разные в НКВД, и жены их были разные. Когда узнавали, то даты назывались самые разные, говорили, что жив, всяко говорили. Были три даты его кончины, одна в конце декабря 41-го года, вторая в ноябре 41-го года, а третья подлинная дата стала ясна только после того, как открыли следственные дела и на запрос семьи пришел ответ, что был приговорен. Потом я видела это дело, видела в нем его личную роспись. Люди церковные часто поверят во что-то и верят, и считают — это предание, мы должны ему следовать. И когда пытаешься объяснять, что вот документ — нет, это подделали подпись, нет, он был расстрелян 6 ноября. Нет, он не был расстрелян 6 ноября, его 20 ноября приговорили к расстрелу, 22 ноября, очень быстро все это происходило, на его якобы кассационную, как мы сейчас скажем, жалобу ответили, что нет, приговор остается в силе. А расстреляли его 6 января в ночь на Рождество 42-го года то ли во внутренней тюрьме НКВД города Ярославля, то ли на тамошнем полигоне, этого не знает до сих пор никто. Я недавно разговаривала с бывшим заместителем Ярославского НКВД, он уже давно не работает, разговор был очень частным. Я у него спросила, как узнать, где. Он говорит: ну, попробуйте. До этого мы пытались, ответа не было. Хотя бы узнать, где расстрелян и где, в какой могиле. Мы же сейчас знаем в Бутове списки, а отца Сергия мы не знаем, а очень хочется. Я лично хочу до конца своей жизни узнать все-таки, где это произошло, где его останки.

Ксения Толоконникова:

— И семья узнала о том, что он расстрелян, в 50-е годы.

Анна Грушина:

— Да, в 50-е годы.

Ксения Толоконникова:

— Они получили это дело.

Анна Грушина:

— Нет, дело они не получили, они получили ответ из НКВД, что приговор приведен в исполнение. Даже еще позже, когда уже реабилитирован, был расстрелян, приговор приведен в исполнение тогда-то. Так они узнали эту дату.

Алексей Пичугин:

— Десять лет прожили в безвестности.

Анна Грушина:

— Да, и матушка Евфросиния ждала его и ждала.

Ксения Толоконникова:

— Очень многие семьи так жили, надо сказать.

Анна Грушина:

— Да, да. Это такая история, которая внутри, сколько я ни вспоминаю и сколько уже ни приходилось... думаешь, ну ладно, я напишу это ручкой на бумаге, наберу на компьютере, и мне станет легче. Мне до сих пор не становится легче, я думаю о том, что пережила эта великая женщина, это просто трудно себе представить. Она тоже была арестована, через жену Алексея Максимовича Горького Андрееву удалось ей выхлопотать ссылку в Кадников, где был муж.

Алексей Пичугин:

— Сколько они там прожили?

Анна Грушина:

— Они прожили там одно лето, на лето привозили им детей. Детей не отдал в детский дом брат Евфросинии Николаевны, Глеб Николаевич Шафоростов. Он не был женат, оформил на них опекунство.

Алексей Пичугин:

— А в Кадникове отец Сергий мог служить тайно где-то?

Анна Грушина:

— Тайно, у него была келья, где он служил. Он не просто мог, он служил постоянно. И я рассказываю воспоминания Костецкой, он служит литургию, а Ира с ангиной на его возгласы отвечает.

Алексей Пичугин:

— А, это как раз там.

Анна Грушина:

— Да, это было в Кадникове, там он служил постоянно.

Алексей Пичугин:

— Напомню, друзья, что в гостях у «Светлого радио» сегодня Анна Грушина, кандидат исторических наук и главный редактор «Московского журнала».

Ксения Толоконникова:

— Какого храма прихожанками были Ирина Сергеевна и Елизавета Сергеевна в промежутке между Маросейками.

Анна Грушина:

— Елизавета Сергеевна, как я уже сказала, была прихожанкой Успенского собора города Ташкента. Она почти все время была у архимандрита Бориса. Я начала рассказывать, потом мы ушли немножко в сторону. Она вспоминала, как она первый раз приехала к отцу Борису на долгое время и на исповедь пришла. Исповедалась, как она говорит, два или три раза. Она горько плакала, эти исповеди, как она говорила, дались ей очень тяжело, потому что она считала, что накопила такое количество... Человек церковного устроения строго на себя смотрит, и когда идет покаяние не только в делах не тех, словах не тех, но и помыслах. В общем, она очень долго исповедовалась, ей даже старушки сделали замечание, что, мол, что ж такого в твоей жизни, что ты вот так долго каешься, это она сама вспоминала.

Ксения Толоконникова:

— А старушкам до всего дело есть.

Анна Грушина:

— Даже церковным старушкам всегда, да, да, да. Я вспоминаю свою историю, это начало 70-х годов. Я пришла в храм Успения в Вишняках, он никогда не закрывался, стояла за колонной, а тогда у меня часто были такие состояния, я приходила в храм и начинала плакать, вероятно, негде было поплакать, я плакала там. Как сейчас я понимаю, душа просила, она очищалась в этих слезах. А бабушки за спиной говорили: наверное, аборт сделала. И мне было так больно и так стыдно. Я думала, зачем они так говорят, зачем. А потом я привыкла, что старушки они везде старушки.

Ксения Толоконникова:

— Упокой их, Боже.

Анна Грушина:

— Они любят поговорить и на завалинках. Так было с Елизаветой Сергеевной, что очень милые, очень церковные старушки архимандрита Бориса недоумевали, ну в чем она так долго кается. И она рассказывала, что после этого жить ей стало намного легче, проще. То есть, Елизавета Сергеевна была прихожанкой Успенского собора города Ташкента. Приезжала в Москву наездами и снова в Успенский собор. Ирина Сергеевна, как я понимаю, бывала, но не была, она не считала себя прихожанкой храма Ильи Обыденного, но бывала там. И конечно тайные закрытые литургии, на них она причащалась, на них она бывала гораздо чаще, чем где-то.

Ксения Толоконникова:

— А эти тайные закрытые литургии продолжались и в 50-е, и в 60-е годы и позднее?

Анна Грушина:

— Конечно.

Ксения Толоконникова:

— На квартире у Шмелева?

Анна Грушина:

— На самых разных квартирах. И у прихожанок Маросейки, Соловьева, такая была прихожанка. У очень многих. И еще Ирина Сергеевна много навещала священников ссыльных, которые потом жили за сотым километром. А так чтобы она стала прихожанкой какого-то определенного храма, она о себе такого не говорила. Я всегда боюсь, не солги на святого, не солги ни на кого. Не надо домысливать, додумывать. То, что она мне говорила, говорю я. Если кому-то другому она что-то другое говорила, не знаю, но я свидетельствую с ее слов.

Ксения Толоконникова:

— А какие-то отношения связывали сестер обеих, Ирину Сергеевну, Елизавету Сергеевну с их храмом в Кузнецах, откуда и пришел потом на Маросейку отец Александр Куликов? Проще говоря, были ли они знакомы с первым настоятелем храма святителя Николая после возвращения, до того, как он стал на Маросейке настоятелем?

Анна Грушина:

— Опять же точно не скажу. Я знаю, что Кузнецовских священников они знали, но чтобы были прихожанами, еще раз повторяю...

Алексей Пичугин:

— Сложно было их не знать, поскольку пересечений слишком много было.

Анна Грушина:

— Ну да. Потом это был такой интеллигентский приход. Если я ходила в Успение в Вешняках, то там было много всяких старушечек, было много даже старушечек, как я понимала, это были монахини, которые не носили монашеские одежды. Одна даже, однажды у меня была такая достаточно тяжелая история, приезжала ко мне с бидончиком святой воды по поручению священника и кропила мою квартиру. И я теперь понимаю, она вроде матушка Елена, матушка Елена, судя по всему, она была монахиней. Там была такая публика. А Кузнецы сами о себе расскажут.

Алексей Пичугин:

— Рассказывали сколько раз.

Анна Грушина:

— Я знаю, что Ирина Сергеевна в силу ее властного характера, наверное, могла повлиять на назначение настоятеля, тогда еще к приходам прислушивались в то время, в 90-е годы.

Ксения Толоконникова:

— Это на заре.

Анна Грушина:

— Да, тогда относились к приходам куда более внимательно и чутко, и когда создалась двадцатка, и многие уже вошли в нее именно прихожане Николо-Кузнецкого храма, которые ходили к отцу Александру Куликову и в Андриана и Наталию на севере Москвы и потом снова в Кузнецы, очень многие были прихожане. И когда они стали просить, чтобы был он, то Ирина Сергеевна никак на это не влияла, соответственно она это приняла, она очень уважительно к отцу Александру относилась, очень уважительно. Но прихожанкой Кузнецов сомневаюсь, что была. Вероятно, она его знала, но не в воспоминаниях никаких никогда она об этом не говорила. Она очень многих знала священников.

Ксения Толоконникова:

— И, пожалуй, что уже один из последних вопросов. Насколько я понимаю, никакой своей семейной жизни у сестер никогда не было?

Анна Грушина:

— Да. Замужем была только, как я говорила, самая младшая Анна, Крупянская она была в замужестве, замужем за военным, за офицером, только младшая Анна, о ней вообще мы знаем меньше, чем о других. Была ли она близка, ходила ли она в церковь, мы ничего о ее этой жизни не знаем. Я знаю, что Елизавета Сергеевна и Ирина Сергеевна поддерживали отношения с ней и с племянниками. И даже какую-то из этих квартир кто-то из них завещал племяннику, сыну Анны Сергеевны, это я знаю, это такая семейная история. Это не так важно, это говорит только о том, что отношения они поддерживали. А вообще я уже говорила об этом и повторюсь, они не были дружны. Чем меня удивляла семья Мечёвых, они не очень были дружны между собой. Почему это происходило, я не знаю и никогда в это не вдавалась, но они дружны между собой не были.

Ксения Толоконникова:

— А Елизавета Сергеевна и Ирина Сергеевна?

Анна Грушина:

— Нет, нет.

Ксения Толоконникова:

— То есть там не было такой родственной, дружеской близости, как бывает между сестрами?

Анна Грушина:

— Нет, нет.

Алексей Пичугин:

— А что вы вкладываете в понятие «были не очень дружны»? Это как, чувствовалась такая прохладца или это общение только по случаю?

Анна Грушина:

— Ну, чувствовалось. Если быть честной, чувствовалось.

Ксения Толоконникова:

— Хотя они обе были вовлечены в заботу о матери, о тетушках.

Анна Грушина:

— Обе очень воцерковленные.

Алексей Пичугин:

— Это ни от чего не страхует.

Анна Грушина:

— Да, ни от чего не страхует. Это еще раз говорит, что... Обе были погружены... Я знаю, что у Ирины Сергеевны однажды была попытка выйти замуж, человек был тоже военный, это было, они еще жили на Маросейке, в этом доме, она была молодой. У нее была попытка создать семью. Произошла очень странная история, она вдруг заболевает, у нее тоже, как и у мамы, отнимаются ноги, у молодой совершенно женщины. Мы никогда с вами об этом не говорили, я вообще не очень люблю такие подробности, но это повлияло потом на ее отношение. Она потом говорила: к вам — ко мне — я отношусь лучше, чем к мужчинам. Я говорила, что потому что, наверное, я веду себя с вами как мужчина и женщина одновременно. Я могла быть с ней резкой, твердой, она принимала мои возражения, когда вдруг она могла очень несправедливо налететь, что-то говорить.

Ксения Толоконникова:

— Она входила в раж такой.

Анна Грушина:

— Да, она входила в раж, она даже приходила ко мне в редакцию, я помню, как-то с костылем. Начало 90-х, распахивается дверь, входит Ирина Сергеевна, она такая была не маленькая, не худенькая, такая с палкой в руке и говорит: что вы себе позволяете? Но я могла ее поставить на место, потому что я всегда пыталась за то, что я говорю-пишу, отвечать. У меня на каждое сказанное мною слово есть документ, есть оправдание этому слову. А между собой они не очень дружили. И брак этот закончился тем, что этот военный мужчина, когда она...

Алексей Пичугин:

— А, он все-таки состоялся?

Анна Грушина:

— Состоялся этот брак. Он просто ушел.

Ксения Толоконникова:

— Ну, понятно.

Анна Грушина:

— И вдруг она резко поправляется, он пытается вернуться назад, она сказала: о, нет. И больше никогда никаких мужчин в ее жизни не было.

Ксения Толоконникова:

— А Елизавета Сергеевна?

Анна Грушина:

— Не выходила замуж. У Елизаветы Сергеевны есть в биографии такой загадочный факт. Когда ушла из жизни Ирина Сергеевна, а потом отец Александр поселил меня в эту комнату, вы там у меня бывали, Ксения, на Маросейке в доме притча, в которой до этого была Ирина Сергеевна. И я когда вошла в эту комнату, там стояли коробки с какими-то бумагами, которые Мечёвы не забрали, что-то они забрали, а что-то оставили. Я стала разбирать этот архив и нашла в нем массу ценного для меня как для историка. И там была такая справка, что Ирина Сергеевна, я даже скажу дату...

Ксения Толоконникова:

— Ирина Сергеевна или Елизавета Сергеевна?

Анна Грушина:

— С сентября 1947 года по апрель 1948 года работала актрисой Усть-Каменогорского областного драматического театра.

Алексей Пичугин:

— Да, и вы когда-то говорили...

Ксения Толоконникова:

— Елизавета Сергеевна или?

Анна Грушина:

— Елизавета Сергеевна.

Алексей Пичугин:

— ...что это ей помогало ездить в ссылку к брату.

Анна Грушина:

— Помогала ей справка о болезни.

Алексей Пичугин:

— Да и что она работала актрисой этого театра это тоже как-то было связано со ссылкой.

Анна Грушина:

— Нет, я никак это не могу связать.

Алексей Пичугин:

— И прокомментировать тоже вы не можете?

Ксения Толоконникова:

— Загадочный эпизод.

Анна Грушина:

— И прокомментировать не могу. Хотя мне сказали: да, вроде бы у нее было какое-то начальное театральное образование. Это говорили члены семьи Мечёвых. К сожалению, я эту справку нашла после ухода из жизни Ирины Сергеевны. Та бы мне все со своей прямотой откомментировала, и я бы знала, что это, да, было так. Потому что Ирина Сергеевна была человек факта, она была человек от науки.

Алексей Пичугин:

— Спасибо большое за этот рассказ. Мы продолжаем таким образом открывать для себя жизнь Маросейской общины в наших музейных программах. Ксения Толоконникова, директор музея «Советский Союз. Вера и люди».

Ксения Толоконникова:

— Спасибо вам большое, Анна Филипповна. Спасибо, дорогие друзья, что были с нами в этот час.

Алексей Пичугин:

— Пишите нам.

Ксения Толоконникова:

— podspudom@yandex.ru. Это адрес музея.

Алексей Пичугин:

— info@radiovera.ru адрес редакции. Мы благодарим Анну Филипповну Грушину, кандидата исторических наук и главного редактора «Московского журнала».

Анна Грушина:

— Спасибо. Христос Воскресе!

Алексей Пичугин:

— Воистину Воскресе!

Ксения Толоконникова:

— Воистину Воскресе!

Алексей Пичугин:

— До встречи.