«Семья и творчество». Ольга Синяева

У нас в гостях была режиссёр-документалист, многодетная и приёмная мама Ольга Синяева.

Ольга рассказала про свою семью, про то, как решилась на усыновление и с какими трудностями при этом ей пришлось столкнуться. Также Ольга говорила о своей работе и ответила, почему для неё важно было снять документальный фильм про детские дома.

---

Ведущие: Анна Леонтьева, Константин Мацан.

А.Леонтьева:

- Добрый светлый вечер!

Сегодня с вами Анна Леонтьева…

К.Мацан:

- … Константин Мацан. Добрый вечер!

А.Леонтьева:

- Сегодня у нас в гостях Ольга Синяева, режиссёр-документалист, многодетная мама, а также – мама двух приёмных детей. Добрый вечер!

О.Синяева:

- Добрый вечер! Здравствуйте!

А.Леонтьева:

- У Ольги – трое дочерей и двое приёмных мальчиков. Мы сейчас поговорим об этом – о том, как это – форма усыновления, опеки… но…

Во-первых, я хочу сказать, что очень большая удача, что Ольга, всё-таки, до нас дошла. Я долго пыталась её заполучить… спасибо тебе большое! А потом – у меня, прямо, знаешь, заранее такой вопрос. Пока я ехала, он у меня возник к тебе, и я решила с него начать передачу.

Я вчера пересмотрела твой фильм «Блеф, или С Новым годом!» про Детские дома – фильм очень болевой, то есть, смотреть его – реально больно. И я хотела тебя спросить: откуда в тебе эта боль? Ведь, знаешь… интересно общаться с людьми, на самом деле, которые… вот… испытывают её. Как это ни парадоксально звучит. Откуда в тебе она взялась?

О.Синяева:

- Ну, да… и человек, который это не пережил, ему очень сложно понять. Хотя, даже со стороны, даже по картинке любому человеку становится не по себе от увиденного. Надо понимать, что дети так живут 24/7 – каждый день, то есть. Они так живут, а мы – только посмотрели со стороны на это.

Да, действительно, я долго копошилась в себе и искала первопричину – она всегда есть, и это, скорее… ну… это, естественно, моё детство, в котором я тоже побывала, в общем-то… практически, как в Детском доме, в учреждении. Но, хотя у меня… оба родителя были со мной, и в браке – до 15 лет, а потом только развелись, и... в общем-то… мама жива, слава Богу, до сих пор… но дело в том, что обстоятельства нашей жизни советской были такими, что детей очень быстро должны были отправить в учреждения.

То есть, например, декретный отпуск давался только до 2 месяцев – оплачиваемый, в 1973 году, когда я родилась. А потом, каким-то образом, мама должна была выходить и зарабатывать.

Но меня не отправили – меня отправили только в год, а в год и четыре месяца я уже уехала с Детским садом на дачу – то есть, на 3 месяца, без родителей абсолютно. И вот это вот, считайте, помещение было в интернатные условия – то есть, я окунулась в эту атмосферу, и чувствую боль детей, понимаю их, как никто другой.

К.Мацан:

- Сколько тебе лет было?

О.Синяева:

- Год и четыре месяца.

К.Мацан:

- А ты это – помнишь?

О.Синяева:

- Я не помню, но я это ощущаю. Потому, что дальше продолжалась эта ретравматизация каждый год, и потом я…

К.Мацан:

- Повторялась регулярно…

О.Синяева:

- Конечно, конечно…

А.Леонтьева:

- Повторялась Детская дача, в смысле…

О.Синяева:

- Каждый год повторялась Детская дача, потом начался лагерь, и где-то лет в 6 у меня случился… такой… очень сильный кризис, когда меня отправили в лагерь, а я там совсем не справлялась, и я уже это понимала и осознавала, и умоляла маму забрать меня, но она, к сожалению, не смогла это сделать.

И вот, после этого я поняла, что на взрослых мне тоже надеяться нечего, и я должна как-то выкарабкиваться сама, выживать… ну, и… в общем, выносила это всё на своих плечах.

До какого-то определённого момента, пока ты ещё молодой, такой… весь… активный, с друзьями… школа… особенно, когда всё… так… простроено ещё в жизни, ты не обращаешь внимания на свои травмы. А потом они, конечно, периодически, к тебе возвращаются, накрывают… и ты думаешь: ну, что же это такое-то… почему такая тревожность? Почему так плохо иногда… и… когда много народу, тебе совсем невесело?

Ну, в общем… я, в итоге… потихонечку, потихонечку начала раскрывать – и дошла до корня.

А.Леонтьева:

- Слушай, ты рассказала, и я вспомнила, что я тоже один раз была на даче с Детским садом, и мне тоже очень… ну… я была, наверное, меньше… но я помню, что это какой-то очень такой… тяжёлый опыт. Именно – что ты ждёшь, всё время смотришь в окно, и думаешь: «Сейчас придут родители… вот-вот они придут!» – но он что-то не приходят и не приходят. Вот это вот я запомнила.

О.Синяева:

- Это ужасно, ужасно тяжело… очень тяжёлый опыт, особенно в таком возрасте, когда ребёнок должен быть только с мамой. Это переживается, как стресс, который равен по уровню бомбёжке – когда ребёнок во время бомбёжки, во время войны это переживает.

К.Мацан:

- Сейчас вспоминаю, что мы с ребёнком читали книжки… такие… старые советские рассказы, хорошо, красиво переизданные, но, поскольку новых, столь проникновенных, нет почти – хотя, какая-то детская литература есть – читаешь старые. Но они – хорошие, они – добрые. При этом, там тоже, в одном из рассказов ( типа Носова рассказы – вот такие, старые ) сюжет о том, как поехала группа детей на дачу…

Я только сейчас… вот – ты рассказываешь… понимаю, что я даже не отрефлексировал этот момент – как детей забрали на несколько месяцев от родителей!

Мы читаем, как они там весело проводят время… там какой-то педагогический смысл… они сажают какую-то картошку, капусту… они трудятся… А за этим фасадом – таким, вот, литературно красивым – та история, которую ты рассказываешь – о том, что дети страдают от того, что их вырвали из родительских объятий.

О.Синяева:

- Это… да, это очень страшно. Для них это – крушение мира, вообще, крушение всей картины мира. Потому, что для маленького ребёнка его взрослый – личный, персональный, мама или папа, или кто-то близкий, кто о нём постоянно заботится – и есть весь его мир. И вдруг – эта вся картина рушится, и ребёнок переживает тяжелейший стресс – там… всякие гормоны кортизола вырабатываются, сразу начинается задержка развития, задержка набора веса, масса медицинских отклонений… И, в общем-то, даже если посмотреть на фотографии детей – там никто не улыбается, все… такие… нахмуренные стоят, сосредоточенные… все думают, ждут… вот эта неопределённость – что будет дальше, они не понимают… вообще… куда и как их… там… поведут. Называют по фамилии… я знаю людей, которые работают в очень высоких сферах – они тоже пережили вот эти вот все дачи, которые забывали, как их, вообще, зовут по имени. Приехала мама, говорит: «Андрюша, Андрюша…» – а он не откликается.

А.Леонтьева:

- А он – Иванов, да?

О.Синяева:

- «Иванов!» – и он сразу… ну, в общем… да. Забывают дети, как улыбаться – очень тяжело…

К.Мацан:

- Ну, в общем… это было бы смешно, если бы не было так грустно.

А вот у нас с Аней в программе два раза была психолог замечательный – Татьяна Воробьёва, которая нам сказала: «Так, слово «травма» – отменяем. Говорим – «задача». Категорию «травма» – мы не рассматриваем!» – потому, что «травма» – сразу «жертва», сразу есть виноватые вокруг меня… есть задача и ситуация, которую мы решаем и преодолеваем.

Вот, этот опыт детский – в какую задачу вылился?

О.Синяева:

- Ну, вот, видимо, вот в эту задачу – рассказать, донести, перенести… потому, что эти дети, в большинстве своём, не могут даже сформулировать, что их так тревожит и беспокоит, к сожалению.

Ну, я не буду говорить про статистику. Я буду говорить даже просто про свой опыт, про то, что я вижу – что происходит с выпускниками Детских домов, и вот этих, интернатных, учреждений – то, что Александр Гезалов называет «падёж сирот» – достаточно жёстко и грубо, но… вот… как «падёж скота». То есть, дети не доживают до возраста 30-35 лет, и… в общем-то… попадают во всякие переделки, как правило, сидят – и на долгие сроки попадают. И они, конечно, не могут ни сформулировать, что с ними происходит, ни объяснить обществу. А общество объясняет, со своей стороны, вот этими мифами и стереотипами в виде генов каких-то испорченных, плохих, которых не существует на самом деле.

Вот. Поэтому, для меня вылилось это в задачу показать и рассказать. Потому, что пока своими глазами человек не увидит, он думает, что этого не существует.

Хотя… в общем-то… например, в Великобритании… да… есть такой известный психоаналитик, психиатр Джон Боулби, автор теории привязанности, который вышел перед Британским парламентом – это было где-то в 50-60-х годах – и просто рассказал о том, что происходит с ребёнком, когда он в раннем возрасте оторван от родителей, и показал небольшой фильм документальный «Джон». И, в общем-то, его спич… такой… на час – очень всех вразумил сразу.

А у нас, к сожалению… ну… я думаю… может быть, вот этот иностранный опыт на нашей почве не годится, так я – вот, прямо всё разжую и покажу, как это выглядит изнутри! Но… в какое-то время – да, встряска была, а сейчас опять обратный откат в системе.

А.Леонтьева:

- Фильм «Джон» – это где мальчик… вот… его показывают, когда папа сдаёт его… да?

О.Синяева:

- Да. Там, на самом деле, никто…

А.Леонтьева:

- … на полный день… или даже – вообще, сдаёт… на какое-то время?

О.Синяева:

- Нет, нет, нет… просто у него второй ребёнок рождается – его жена беременна, она едет в роддом…

А.Леонтьева:

- Да, я смотрела этот фильм…

О.Синяева:

- … да… и они одного ребёнка помещают в малочисленную группу, в которой есть, на самом деле, очень неплохие взрослые, которые о них заботятся, там никто в унитаз не макает и не бьёт – и, при этом, ребёнок тяжело переживает отсутствие матери, отсутствие близкого взрослого.

А.Леонтьева:

- Да-да-да, это отслеживается очень, психологически, и… как бы… с ребёнком, вроде бы, ничего не происходит. Просто, голос за кадром рассказывает, что – вот, он перестал улыбаться, он очень… перестал узнавать отца… как-то… другие эмоции совсем…

О.Синяева:

- Он переживает, на самом деле, все этапы переживания горя. То есть, вот… прям вот… «отрицание»… там… «агрессию», потом какие-то «торги», потом уже только «принятие», и то – очень условное, такое…

То есть, это для ребёнка – настоящее горе. Чтобы понять состояние ребёнка, нужно представить себе, что вокруг вас – никого нету. Все ваши друзья, родители, все на свете, кого вы знали – умерли. И вы оказались, вообще, в каком-то неизвестном месте, где всё действует по непонятным правилам, другие запахи, другие звуки… ну, в общем, это, конечно, страшно… шок.

Но это и биологически обусловлено. Это, примерно… ну, для чего ребёнок должен быть очень привязан к матери? Человеческий детёныш – он же не как жеребёнок, он достаточно долго… долгое время проходит, чтобы он встал на ноги, например, когда он может ходить за матерью и следить за ней. То есть, его надо донашивать.

Вот эти вот кенгуру всевозможные – это правильная, на самом деле, вещь… там… почему люди спят – для того, чтобы ваш ребёнок потом, в подростковом возрасте, не переходил в страшные какие-то девиации… там… пил, курил и… во всё такое уходил. Вот, очень важно первый младенческий период быть очень близко с ним, очень рядом – вот, это, как раз, всё… формируется доверие к миру, и последующая жизнь его.

Вот. Поэтому, этот момент контакта – очень важен. Когда ребёнок вдруг лишается своего близкого взрослого, он переживает… как будто вот… смерть наступает. То есть, дети в Детских домах и в Домах ребёнка – они вообще не растут, они замораживаются, становятся деревянными, они… очень страшно…

К.Мацан:

- Ну, смотрите… наш разговор можно истолковать таким образом, что, вообще, никаких форм, кроме пребывания мамы с детьми, быть не должно. Я почему про маму говорю – потому, что… ну, предположим такую, классическую ситуацию – папа ходит на работу, рождаются дети. И, если даже мы говорим о том, что даже опыт Детского садика – не 3 месяца на даче, а даже просто вот… на полдня, допустим… даже если этот опыт, каким-то образом, ребёнку дискомфорт доставляет, то вывод напрашивается сам собой: значит, мама сидит дома с детьми. Точка. Иных вариантов нет. Даже няню пригласить – уже нарушение вот того самого главного, о чём Вы говорите. Но это – то, что вызывает сегодня у многих мам, на самом деле, протест.

Как ты сама в жизни этот этап проходила, переживала? Ты – так действовала?

О.Синяева:

- Нет, я не так действовала. С первым ребёнком я вообще очень сильно ошиблась, да… и мне, конечно, очень хотелось вернуться опять в свою активную жизнь. Я работала на телевидении, и… как-то… всё бросить – это было сложно. Ну… и сейчас – достаточно непростой у ребёнка и период, и… в общем, не просто она проживает свою жизнь. И я вижу в этом, как раз, вот, свою ошибку. Потому, что надо было…

А.Леонтьева:

- А сколько сейчас твоей старшей?

О.Синяева:

- Ей 19 лет, она учится в Высшей школе экономики. Ну, и, в общем-то, внешне всё благополучно, но, тем не менее, у неё присутствуют… там… такие явления, как панические атаки, с которыми я вообще не знала, что делать. Я видела своими глазами – это очень страшно, когда ребёнок… просто… ну, извините… там… может описаться под себя, сводит все конечности просто… и… там… кричит: «Вызови мне «Скорую», я умираю!» – это очень страшно. Вот. То есть, масса таких эффектов, когда чего-то боится, ну и плюс… там… атопический дерматит – это тоже такая психосоматическая история.

Я не то, чтобы её бросала сразу. До года с лишним, почти до двух – я сидела с ней. Но, тем не менее, для неё очень болезненно – расставаться со мной. Она, когда я попала в больницу со средней дочерью, она просто брала мой халат и вместе с ним спала.

Ну… я не знаю… короче говоря, я вижу, что самая благополучная у меня дочка, как раз, та, которой я уделяла время, как можно больше, и она в подростковом возрасте спокойно проходит всё, и никуда её не тянет, ни в какие тяжкие…

К.Мацан:

- Но сейчас – пятеро детей, и двое – мальчиков. Один – усыновлённый, и один – под опекой, если я правильно понимаю. При этом, сейчас очень активная у тебя фаза рабочая, творческая, профессиональная. Стоит проблема?

О.Синяева:

- Стоит, да. Стоит, потому, что… особенно подопечный ребёнок, который, в общем-то, не так давно пришёл в семью – он полтора года находится – он… ему страшно, вдруг его иногда так прям сильно переклинивает. Я уйду на собрание на родительское, и всего там час нахожусь, а он себе уже что-то напридумывал. Прихожу – он белый, как полотно, чуть ли в обморок не падает – боится очень потерять ещё раз – это страшно…

Ко мне дети очень сильно привязаны, и я иногда лежу, как какая-то… я не знаю… кошка… не знаю… потому, что они все меня обкладывают, и готовы просто дальше… что-то сосать и высасывать из меня…

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Ольга Синяева, режиссёр-документалист, многодетная и приёмная мама – мама пятерых детей, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

А.Леонтьева:

- Ольга, ну… наверное, напрашивается вопрос… расскажи, как это произошло, как ты решилась, и как ты решила, и как ты сделала это – усыновила первого ребёнка.

О.Синяева:

- Это… история, достаточно часто рассказываемая. Первого ребёнка, как раз, можно увидеть в моём фильме – в общем-то, с него всё и началось, я начала распутывать этот запутанный клубок какой-то своей жизни, своей психики.

А… в общем-то… я родила второго ребёнка, и вдруг остановилась, успокоилась – я начала понимать, что такое радость материнства, когда это всё хорошо, спокойно, и мне не хотелось никуда бежать.

И я, вообще-то, училась во ВГИКе – второе высшее получала образование – и мне мой руководитель курса говорит: «Ну, что ты будешь – камеру под одну мышку, ребёнка – под другую? Ну, уже… оставайся ты, и получай удовольствие дома!» И, в общем, я так и получала, получала, получала… но моя какая-то… неспокойная натура, наверное… где-то… всё-таки искала какую-то зацепку, что –то мне всё время не давало спокойно жить.

И однажды я просто кормила спокойно ребёнка, и смотрела какую-то программу новостную, и там рассказывали, что в Екатеринбурге нянечки не успевают накормить даже… вот, столько отказников, что они не успевают их просто покормить. Тринадцать человек там на одну нянечку приходилось. Я думаю: «Господи, какой кошмар…» – и вижу прямо вот за этими решётками своего ребёнка, которого я только родила… прям, мне кажется, что она – там. У меня, конечно, сердце – в клочья. Я начала писать своим коллегам, что что-то надо делать, так не должно быть – вот это всё.

Вот. И коллеги на радио «Россия», как раз, запускали новую программу – она называлась «Детский вопрос», она перешла в очень большой такой социальный проект, крупный – и они не могли никак пристроить одного мальчика. Мальчику было всего 3 года. Они год его пиарили – симпатичный, здоровый, «сероглазый принц» – они его называли, и… в общем… все были в восторге от него, но – год… год! – не могли пристроить здорового, светловолосого, сероглазого – блондин, фактически – такого вот ребёнка не могли… в то время, а это был 2005 год.

И они мне прислали мою фотографию и его фотографию – рядышком. Действительно, он на меня очень похож – наверное, больше, чем все остальные дети. Ну, и – всё. Меня переклинило – я подумала, что это я оставила этого ребёнка.

Я уже не могла дальше жить спокойно, потому, что… ну… вот… где он, что он? Я уже начала писать… В конце концов, ну, что – нам лишнюю тарелку супа, как сказал муж, несложно налить. Тогда мы так себе это представляли.

А.Леонтьева:

- Муж поддержал тебя в этот момент?

О.Синяева:

- Он, вообще, тогда очень старался мне угодить, он поддерживал меня во всех моих начинаниях – это было начало отношений, и поэтому он не противился.

Мы, конечно, не понимали, с чем мы столкнёмся, совершенно. А столкнулись мы именно с тем, что я описываю в своём фильме и показываю. Это… вот… яктация, депривация, расстройство привязанности, и то, что это – не ребёнок в том представлении, которое я имела, а… вот… такой, очень замороженный, деревянный человечек, которого надо было как-то… что-то надо было с ним делать, а специалисты не понимали вообще меня никто.

А.Леонтьева:

- Но, вот, ты сказала эти психологические термины, а… вот… с русского – на русский… что это, какое это – в жизни?

О.Синяева:

- Яктация – это то, что людей очень сразу цепляет, и они понимают, что что-то ненормальное происходит с ребёнком. Это когда дети раскачиваются в кроватях – они сами себя укачивают, иногда очень интенсивно это всё выглядит: кто-то… там… в ноги кланяется, кто-то на подушке в разные стороны вертит головой.

В моём фильме, например, есть выпускник Андрей, которому было 17 лет, и… конечно, это осталось за кадром, но воспитатели говорили о том, что он раскачивается настолько сильно, что они ему прикручивают постоянно кровать, пытаются её зафиксировать, но она всё время разбалтывается… И вчера я увидела человека, которому 35 лет, и который прошёл всю эту систему Детских домов, и до сих пор раскачивается. Ну… то есть, он не получил ничего от этой жизни, у него не сложилось ни с семьёй, ни с женщинами, и родителей он так и не встретил – тоже… прям… такой характерный пример. Очень маленький, щуплый такой, немножко… тоже, вот… деревянненький Вовка, которого мы вчера с Александром Гезаловым отвезли в один храм – к отцу Анатолию, спасибо большое ему, что он его принял… он, фактически… ну… так скажем… сейчас – пробный период, не буду загадывать, но он… как бы… усыновил 35-летнего.

Вот, как сказать… он не прожил свой период младенчества, и, фактически, во многих своих ипостасях, ещё ребёнок. Но, в то же время, по паспорту, он уже совершенно взрослый человек.

А.Леонтьева:

- Я вот… в связи с тем, что ты рассказала про этого 35-летнего ребёнка, которого вы вчера возили с Гезаловым… у нас недавно был исполнительный директор центра Александра Гезалова, и я хочу тебе такой же вопрос задать, как и ему. Я прямо его повторяю слово в слово.

Я очень хорошо знаю Александра, его темп жизни, и его интенсивность… то есть, рядышком пристроиться – это просто на всё забить, и просто помогать людям – днём, ночью… там… не важно. Вот, ты-то рядышком как-то, всё-таки, с ним иногда пристраиваешься, и делаешь какие-то с ним дела. Как тебе это удаётся?

О.Синяева:

- Ну, он, во-первых, не даёт никому расслабиться, и, по большому счёту, он всех пинает, толкает – и меня, в том числе. Потому, что я-то… вообще… на самом деле, думала, что я сниму фильм, я всем всё расскажу, покажу… ну… я даже, может быть, его везде презентую – действительно, это было большое движение, потому, что в 50-ти, по-моему, городах люди-волонтёры организовывали показы, приглашали представителей СМИ, власти, и пытались решить эту проблему на местном уровне. Где могли, мы приезжали – и за границе, в том числе – и в Казахстане, и в Финляндии показывали – много, где. Как раз, с Александром Гезаловым проехались и, так сказать, гастролировали.

Я думала, что – всё, от меня на этом отстанут. Но – нет. Он всё время меня… как-то… и толкает, и пинает, и подбрасывает новые истории: давай как-то делать и решать эти все вопросы. Плюс, обо мне узнало много людей – в том числе, как раз, выпускники. Им показался этот фильм… «Ну, странно, что вы, – на других, нормальных, людей, – что вы плачете… ну, что там такого показано? Там ничего такого страшного нет…» Но, тем не менее, они осознали, что я их понимаю. И поэтому, очень много начало приходить просьб от них, и я уже тоже не могу оставаться в стороне. Ну, вот… и Саша сам, как выпускник, он тоже, периодически, подбрасывал вот эти новые какие-то запросы. Ну, и приходится с ним быть рядом, и как-то соответствовать. Потому, что… ну… я ещё… как-то… упёртая такая, и мне если сложно, то я – наоборот, ещё больше и сильнее пытаюсь… как-то… добиться чего-то, пытаюсь лезть в гору.

К.Мацан:

- А, вот, те явления, те ситуации, с которыми пришлось сталкиваться в общении с приёмными ребятами, насколько они применимы, полезны в общении с родными, с биологическими детьми, с которыми, по идее… каких-то, наверное, одних проблем быть не должно, но, с другой стороны, все – дети, и там, где есть ребёнок и родитель, всё равно, какие-то отношения возникают.

Вот, чему ты научилась с сыновьями, что могло бы быть применимо во всех семьях, где нет приёмных детей? Вот… просто отношения родителей и детей.

О.Синяева:

- Ну, да… ну… многому, конечно, научилась. И учусь до сих пор. И это заставляет очень сильно меняться меня, никогда не оставлять свой мозг в таком… знаете… заскорузлом состоянии, что, вот, я решила – так, и никак иначе. То есть, время гибкости, время пытаться услышать, и понять, и пытаться разговаривать, всё время быть в диалоге. Вот, это – первое, чему я научилась: пытаться донести свою мысль, и пытаться понять другого.

Ну, и, потом, конечно, очень многое из детской психологии, и из того, как всё устроено биологически – вот, это меня, конечно, научило, прежде всего, принятию. Это безусловное принятие, которое, на самом деле, у меня тоже не сформировалось, или сформировалось не сразу в отношении моих кровных детей – именно потому, что эта биологическая функция была нарушена на раннем этапе развития. Потому, что… ну… если всё время мать вместе с ребёнком, то он не вырастает, как, например, в зоопарке детёныши – вроде бы, все накормлены и напоены, и всё у них хорошо, но потом они в природе не могут жить.

Вот, например, у моего второго приёмного ребёнка мать – выпускница интерната, и она тоже оказалась совершенно… как бы… бессильной, и не смогла воспитывать ребёнка. Хотя, мы её видим, «ВКонтакте» она… там… катается на лошадях. У неё больше нет детей, живёт как-то, но говорит про себя, что «я конченый человек» – вот, именно, тоже… ну… личность её была разрушена, и до сих пор она не может навести контакт со своим единственным сыном. Вот, такая вот происходит вещь.

К.Мацан:

- Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы.

Напомню, сегодня у нас с программе «Светлый вечер» Ольга Синяева – режиссёр-документалист, многодетная и приёмная мама – мама пятерых детей.

В студии – Анна Леонтьева, и я – Константин Мацан.

Не переключайтесь.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- Сегодня у нас какой-то очень острый и очень… такой… даже немножко болевой разговор с Ольгой Синяевой, режиссёром-документалистом, многодетной и приёмной мамой пятерых детей.

Ольга, то, что ты говоришь – это, конечно… ну… потрясающе. Потому, что из твоих слов выходит, что если человек не получил вот этого тепла домашнего очага с детства, то ему нужно… ну… как минимум, очень много над собой работать…

О.Синяева:

- Да. И, уже получается, ты именно работаешь над собой. То есть, это не заложено в тебе… там… какими-то инстинктами материнскими, а ты пытаешься это как-то привнести в свою жизнь, и действовать особым образом, правильно, расширяя объём своего сердца – это, наверное, самое главное, чему научили меня приёмные дети, и, вообще, эта сфера сиротства…

А.Леонтьева:

- Прекрасно сказано…

О.Синяева:

- … и, самое главное – то, что дух, благодаря этому, растёт и движется вперёд.

А.Леонтьева:

- Скажи, пожалуйста, а вот твои дети – как они отнеслись к твоему решению усыновить?

О.Синяева:

- Ну, мои дети – все по-разному отнеслись. Ну, а последний раз – это, вообще, было достаточно болезненно, и… Алиса, старшая, она, вообще, считает, что она должна быть одна, что она, как раз, чего-то недополучила, что ей надо получать… она была категорически против, и…

Для меня, вот, такие вещи происходят, которые я тоже иногда не могу объяснить… ну… на очень тонком уровне всё это происходит где-то. Вот, я считаю, что мне надо это сделать – и всё.

Вот, я просто не могла не сделать этот фильм, хотя, я пыталась своим коллегам объяснить, всем рассказывала – они на меня смотрели и думали: «Ну, это… Синяева совсем уже умом тронулась…» – хотя, люди были гораздо более профессиональные, и, мне казалось, что они могут об этом… здорово, вообще, двинуть эту тему, и рассказать: «Вот, я вам её, прям, принесла!» – но никто не брался. И я, в общем, 4 года просыпалась с этой мыслью и засыпала с нею. Вот, откуда она взялась в моей голове? Кто-то, всё-таки…

А.Леонтьева:

- … подкинул…

О.Синяева:

- … вёл, именно таким образом. И я просто, как от навязчивой идеи, не могла от неё избавиться.

Так же, вот, и с последним ребёнком. Ну… то есть… я знала, что я его заберу. Несмотря на то, что у него стоял страшный диагноз.

Меня отговаривали все. Потому, что… ну… никто в здравом уме и твёрдой памяти не возьмёт подростка с диагнозом «шизофрения» домой, к несовершеннолетним… младшей моей – 8 лет всего.

И я была настолько уверена, что вот мне – надо это сделать, и что я всё смогу, и я психологу говорила: «Даже если у него шизофрения…» – хотя, была уверена, что это не так.

У меня, до этого, был тоже подопечный, недееспособный из ПНИ. Он не так долго у меня прожил, но, тем не менее, за это время я просто всё прошерстила на эту тему, все форумы про шизофрению прочитала… так, что я могу на глаз определить…

А.Леонтьева:

- Небольшую лекцию можешь прочитать…

О.Синяева:

- … вот… и я поняла, что у Кольки – просто нет шансов, его просто никто не возьмёт с этим диагнозом, к сожалению. И, в общем, его сняли. Через полтора года мы его сняли…

А.Леонтьева:

- Диагноз сняли?

О.Синяева:

- Да, диагноза больше нет – абсолютно нормальный ребёнок.

А.Леонтьева:

- Ничего себе!

О.Синяева:

- Представляете? При том, что это… там… профессора… завкафедрой Медицинского университета пишет, что… ну… это просто… не бывает.

А.Леонтьева:

- Но так же не бывает!

О.Синяева:

- И его просто надо закрыть где-то подальше от людей. Потому, что это будет какой-то высокоинтеллектуальный социопат, который не имеет никаких высших функций, он не чувствует эмпатии, и милосердия – ничего, в общем…

А.Леонтьева:

- А оказалось, что всё чувствует, в результате…

О.Синяева:

- А оказалось, что просто это… ну… самый такой… трепетный и нежный, добрый… вообще… Мне кажется, что что-то с этими психиатрами не то.

А.Леонтьева:

- Потрясающе – то, что ты рассказываешь!

К.Мацан:

- А как ты этого добилась? Ну, вот… через полтора года, ты сказала, сняли диагноз. Чем были эти полтора года?

То есть, я сейчас просто пытаюсь себе представить: вот… вот – перед тобой, дома… вот, вы приехали домой. Ну, вы… там… до этого были с твоим будущим сыном знакомы, понятно – не первый раз вы виделись. Но вот – первый день. Вот, что делать? Вот, просто… там… любить и гладить по головке? Наверное, это не так работает… как…

О.Синяева:

- Вообще, всё – сложно… вот, с ним, как раз…

К.Мацан:

- Как проявляется в этом человеке, на котором врачи поставили крест в этом смысле, та самая эмпатия, то самое милосердие, тот самый… там… интеллектуализм, и живые человеческие качества?

А.Леонтьева:

- То есть, получается, знаешь… вот…

К.Мацан:

- Как разморозить…

А.Леонтьева:

- Да-да-да… я просто продолжаю твой вопрос… получается, что ты взяла ребёнка, ещё не обогретого родительской любовью, и, по сути, стала его, как ты говоришь, «донашивать»?

О.Синяева:

- Ну… да… я так считаю, что нужно каждого приёмного ребёнка, независимо от возраста, как бы рожать заново, и относиться к нему, вот именно, от того момента, как он появился в семье, несмотря на то, что ему 15 лет, а вот – он год в семье, там… и я считаю, что ему – годик примерно. Поэтому, ему даю… ну… вот… все возможности проявить свои эмоции… там… чуть ли не падать на пол и биться ручками и ножками.

Потому, что они… в общем-то… проверяют тебя на прочность очень долго. Потому, что самое ужасное, что я обнаружила в подростках приёмных – что они вообще не доверяют взрослым. Они не уважают нас, вообще, никого – поэтому, для них никакое понимание, что существует какая-то… там… граница, какая-то иерархия, какое-то… вообще… понятия какие-то – этого вообще ничего не существует. И самое тяжёлое – что это надо объяснять, прямо с самого начала.

Как мы вчера были у отца Анатолия, и он этому 35-летнему своему приёмному духовному сыну начал говорить то, что – вот, в семье устроено вот так вот: я здесь – главный, потом – мужчины, потом – женщины. Потом, мы – не ходим на кухню сами, не открываем двери и ничего не берём. У нас – завтрак, обед и ужин. Просим благословения. Мы не садимся за стол, пока батюшка не благословит и не прочитает молитву. Вот, сразу же вот эти правила он ему простраивал в голове.

И тут надо просто, с самого начала, объяснять, как, вообще, устроена нормальная жизнь вся. И иногда, конечно, это вербальным образом не доходит, да. То есть… ну, вот… приходится каждый раз повторять и повторять…

И вот поэтому общество их и отталкивает. Потому, что для общества они – совершенно неперевариваемые, понимаете?

Ну, как бы… все… там… привычки, замашки – больше из криминального какого-то мира. Поэтому, они туда быстро и скатываются.

А что касается Коли – он, конечно, у нас удивительным образом появился. Потому, что он… я не знаю, вот… когда такие происходят знаковые события, какие-то прям… ну, я не знаю… силы зла начинают прямо мешать – и всё происходит не так, как нужно.

У меня в этот момент, в этот период, дочка выпускалась из Детского сада, был выпускной, и она после него слегла с ветрянкой – ну, ветрянка… Боже мой… не так страшно, все болели ветрянкой. Но, тем не менее, это – инфекционное заболевание, и Коля был у нас в гостях, и, получается, что он может принести это в учреждение – это, конечно «sos» и «ахтунг» там!

Дальше, у девочки начинается осложнение – причём, осложнение стафилококковой инфекцией, гнойное осложнение, очень серьёзное… то есть, чуть ли не сепсис – и её надо было спасать. Вот, Юля Началова – да… там… от флегмоны, как раз, к сожалению, скончалась – вот и у Буси моей было то же самое, у 8-летней девочки началась вот такая вот сложная история. Она, с утра до ночи, лежала в «Сперанского» на антибиотиках, которые специально меняли, пытались подобрать – потому, что это был какой-то запасной ряд антибиотиков, которые… я даже не знала таких названий, и никогда не видела.

Вот, и в этом момент мне туда привозят, прямо в «Сперанского», Колю из учреждения. Потому, что, иначе, тогда у всех – а это было накануне летних каникул – у всех срываются все планы, учреждение никуда не уезжает, если бы контакт с инфекционным заболеванием. Хотя, он пережил уже ветрянку. Просто, кто-то не пишет в этой карте, кто-то – забыл… знаете, там история… так… собирается из каких-то отрывков, обрывков – и всё.

Ну, в общем, вот так он оказался дома, а меня дома не было. Поэтому, какое-то время он находился там один, и это… знаете… как… это вот… такой ёжик, вообще, просто, с колючими такими шипами, которому просто нельзя сказать ничего – его ранит всё. Всё, просто.

У меня средняя дочь показала на стену, и говорит: «Мама, смотри – моль!» – а, оказывается, там Коля сидел, под этой молью, и он просто это всё воспринял на себя, и… просто начал выяснять… как-то… отношения с ней сразу, в агрессию какую-то впадать… то есть, я не могла понять – что такое, что случилось? А, вот, ему показалось, что его обозвали молью – видимо, там, где-то было, и это триггернуло. Очень и очень сложно – очень надо медленно, очень поступательно, очень терпеливо первый год – просто совершеннейший будет «швах» и ад!

А.Леонтьева:

- У нас были тут приёмные родители, которые рассказывали про «Школу приёмных родителей». И они так замечательно рассказывали, что мы решили, что, вообще, нужно всем, даже и не приёмным, родителям, перед тем, как заводить ребёнка, проводить некую… такую… школу.

О.Синяева:

- Согласна.

А.Леонтьева:

- Приходить в школу – просто учиться общаться с детьми в разных возрастах.

О.Синяева:

- Конечно…

А.Леонтьева:

- Потому, что мы же тоже их травмируем очень сильно – своих собственных.

О.Синяева:

- Естественно! Просто не понимая тех процессов, которые в них… да это в школе просто надо преподавать отдельным уроком, отдельной дисциплиной!

К.Мацан:

- А, вот, ты сказала, что среди других детей было какое-то настороженное, как минимум, отношение к ещё одному приёмному, но ты чувствовала, что ты не можешь этого не сделать.

В принципе, когда возникает такое ощущение – «не могу не сделать»…

О.Синяева:

- … одержимость…

К.Мацан:

- … да… оно – не настолько безопасное и однозначное. Оно может, в принципе, и не туда завести. И нужны какие-то, всё-таки, более разумные и рациональные аргументы, что я это делаю. Особенно, если на одной чаше весов – жёсткое неприятие даже одного ребёнка. И, всё-таки, есть какие-то аргументы в пользу решения, которые перевешивают даже такой, казалось бы, всем родителям понятный, аргумент «против», как – то, что другой ребёнок этого не принимает.

Вот… может быть, ты уже… там… апостериори, какие-то для себя аргументы находила – вот такие вот… не эмоциональные, не иррациональные, а, всё-таки: «Я это делаю потому, что…, несмотря ни на что»?

О.Синяева:

- Ну, во-первых, старшему ребёнку я объясняла, что… ну… это, в общем, моё решение. Она уже совершеннолетняя, она может строить свою жизнь так, как ей удобно, как ей больше нравится, и поэтому… ну… в общем-то… по большому счёту, ей даже согласия и не требовалось, несмотря на то, что она сначала была резко против. Ну, и, потом, конечно, я пытаюсь достучаться до сердца, я пытаюсь донести вот эту историю, рассказать, чтобы человек начал сочувствовать и сострадать, и чтобы в нём родилось желание помогать.

К.Мацан:

- Ну, а, со временем, принятие со стороны других детей – пришло?

О.Синяева:

- Да, да… со временем, всё налаживается. Во-первых, все привыкают друг к другу, и адаптируются со временем. То есть, это… да, время многое меняет.

К.Мацан:

- Слава Богу!

А.Леонтьева:

- Да, здорово… какие-то чудеса! Вот, то, что ты рассказала про вот эту вот… отменённую шизофрению – для меня это… ну… на уровне чуда какого-то происходит… ну… не иначе как.

О.Синяева:

- Да, это очень сложно. Но, вот, опять же… я не знаю, там… из-за того, что у меня такие особенности характера, если я поставлю себе какую-то цель, я её добьюсь. Буду добиваться тем или иным способом.

Конечно, я привлекла, в общем-то, самых первых людей в стране, в Москве. Нам помогала главный детский психиатр Москвы Анна Портнова, и за это ей спасибо огромное. Потому, что она… ну… насколько я знаю… я просто не сталкивалась, но, по слухам, она не так давно стала главным психиатром, и это – совершенно другой уровень, это… в общем-то… гуманный… такой… врач, который помогает детям и понимает их в их беде.

А.Леонтьева:

- Я должна сказать, что я тоже столкнулась в своей жизни со словом «психиатр» – моя дочь пережила клиническую депрессию, и, до этого, это слово было очень пугающим. Я сейчас должна сказать, что это, на самом деле, совсем не страшно. Психиатры бывают очень милые и профессиональные, добрые, чуткие. Вот, у нас даже один психиатр был тут, в студии.

К.Мацан:

- Но, видимо, само слово «психиатрия»… для наших слушателей мы поясним… даже тот психиатр, который был у нас, приводил такой некий критерий, что психиатрия начинается там, где начинается медикаментозное лечение. Оно может быть очень щадящим, оно может быть очень несильным… то есть, это не…

А.Леонтьева:

- Оно может быть очень спасительным.

К.Мацан:

- … да… и слово «психиатрия» не означает, что это сразу… значит… смирительная рубашка и палата для буйных. Спектр – очень велик, и не надо себя пугать там, где нет этого повода.

А.Леонтьева:

- Ну, да… потому, что у нас просто… мне кажется, это тоже важно сказать… у нас пришло такое… советское наследие… осталось… не пришло, а осталось… карательной психиатрии, о которой мы читали в книгах, поэтому… и не только советской – «Пролетая над гнездом кукушки…» мы тоже все помним.

Но это я просто… как-то… решила сказать… решила пользу принести…

О.Синяева:

- Но я хочу сказать, что оно, на самом деле, и осталось в государственной системе. Очень много детей – потому, что нет других возможностей как-то воспитывать их в учреждениях – их всех пугают психушкой, или они туда попадают. Оно так и осталось. Так, что… мы были в таком ПНД, что… там меня чуть не закатали, понимаете? Там… была врачебная комиссия, и все начали на меня кричать – это просто было невозможно… то есть, такой… прям… газлайтинг очень яркий был. И то, что ты начинаешь…

К.Мацан:

- Газлайтинг?

О.Синяева:

- Да…

К.Мацан:

- Давайте, переведём это с русского на русский.

О.Синяева:

- Это – когда ты начинаешь сомневаться в том, что ты… вообще… адекватен, что ты – нормальный. Потому, что они, между собой, начинают тебя обсуждать, и говорить: «Что она несёт, вообще…» Страшно. Это, правда, страшно. То есть, и эта сторона тоже существует… тёмная сторона психиатрии.

Но, слава Богу, есть и грамотные, гуманные врачи, которые помогают.

А.Леонтьева:

- Ну, да… просто, как и во всех остальных случаях, нужно искать грамотного, гуманного врача.

О.Синяева:

- Да. И, желательно, не из государственной… какой-то… системы. Потому, что там ставятся, действительно, диагнозы, и ставятся люди на учёт, и… прямо скажем… это очень редкий случай, когда диагнозы снимаются.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Ольга Синяева – режиссёр-документалист, многодетная и приёмная мама – сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

А.Леонтьева:

- Ольга, скажи, пожалуйста, а кто… ну, вот, ты всех поддерживаешь – детей своих поддерживаешь, этих детей тоже взяла к себе – кто поддерживает тебя? Откуда ты берёшь поддержку? Откуда ты берёшь силы?

О.Синяева:

- Ну, наверное, всё-таки… как это… Всевышний мне помогает и даёт силы. Ну, и, конечно… в тех же детях – у нас… такая… обратная связь. И муж мой всячески пытается, конечно, сделать нашу жизнь проще и прекраснее. Он работает, иногда я его долго-долго не вижу – неделями, практически – и он спускается, как в шахту.

У нас есть фабрика в Кимрах по производству носочных изделий. Ну, это… он совершенно – это, просто, как его дитя. Он не может его бросить тоже.

Она нас иногда кормит, а иногда нас раздевает догола эта фабрика. Ну, потому, что это – такая… реальная экономика, с которой мы имеем дело ежедневно. То – густо, то – пусто… в общем, достаточно сложно всё. Но – на расстоянии у нас, вообще, прекрасные отношения, такая… поддержка обоюдная. И с детьми я немножко… так… уже привыкла жить обособленной жизнью. И когда он приезжает, нам тоже опять всем приходится адаптироваться, подстраиваться… он устраивает иерархию всем немножко… тихонечко… там… где-то. Где-то что-то – терпеть, служить всем – уже в какую-то организацию тоже… такую… выстраиваться.

Ну, в общем, поддержка, наверное, приходит – это от него, больше всего, от моих, тех же, старших детей, и младших – потому, что они дают очень много радости, тепла, и они – очень свободные такие, искренние… ну, от друзей, от Александра Гезалова – да от всех людей! Я просто люблю людей, они чувствуют это, и отдают мне… как бы… сторицею это всё…

А.Леонтьева:

- Я когда тебя спросила про Гезалова, и ты сказала, что – ну, конечно, он же пинает… но, знаешь… он всех пинает, и не все, при этом, тут же едут за 260 километров с ребёнком 35-ти лет, рассказывая ему параллельно о жизни, о том, что… вот… если ты полюбишь девушку, то вот как ты с ней будешь… то есть… ну… не все так делают!

О.Синяева:

- Ну, наверное, да… Ну, потому, что я этого парня знала. Я знаю девушку, которая, собственно, и попросила заняться своим одноклассником.

Там такая история. Они живут в Вичуге, и мы достаточно давно с ней на связи – Верочка Ионова – и вот, она мне постоянно рассказывает про своих одноклассников. Мы – то их хороним, то – их откуда-то вытаскиваем, и вот… Вовка этот - вообще, сидел без воды, без газа, без света… ну… не мог телефон даже зарядить… питался на кладбище уже четыре года. Потому, что потерял работу, и… в общем, у него… там… тяжёлое есть заболевание ещё… в общем – пропадал человек! У него штаны – висели на леске, понимаете, привязаны…

И, вот, я в нём вижу вот этого ребёнка маленького, из Дома ребёнка ещё, только вот немножко выросшего до размеров взрослого. И как ему не помочь, как его бросить? У нас нет ни фондов, помогающих выпускникам, ничего! И надеяться только можно на людскую поддержку, и мы, через соцсети, как раз, с Сашей и вели какой-то сбор. Потом поняли, что вот эти вот долги по ЖКХ – 200000 – ну, мы закроем их, а дальше – что? Дальше – то же самое.

К.Мацан:

- Вот, у меня есть вопрос такой… может быть, несколько философский, или… такой… социологический, но не могу не задать, потому, что он напрашивается.

Вот, Александр Гезалов, и, вообще, люди, которым он вправил мозги – в том числе, мне, например – именно, обращая внимание на проблемы сиротства, на тему сиротства, и так далее – говорит, что… вообще, Детских домов быть не должно. Как класса, как миссии. Это – ошибка. Это то, что нужно полностью преодолеть.

И тут возникает вопрос, насколько это реалистично. Я – не знаю. И поэтому – спрашиваю.

Но… вот о чём тебя хочу спросить. Как тебе кажется… вот, ты рассказываешь свою историю – историю приёмной мамы двух детей… это, как тебе кажется, может быть массовым, для всех? Вот, все – на это способны? Каждый просто вот… каждая семья – может взять ребёнка? Или, всё-таки, это всегда будет историей… ну… каких-то отдельных героев, отдельных подвижников, которые на это решаются, и не каждому это дано?

О.Синяева:

- Ну, вы знаете, надо сначала понимать, что, всё-таки, эти дети попадают – из семей. 90% из них имеют родителей. Это – социальные сироты. Поэтому, прежде всего, надо помогать кровной семье.

Я понимаю, что, если бы я оказалась одна, на руках имея пять детей, я тоже неизвестно как бы выплыла. Потому, что… ну… как… я зарабатывать не смогу, а дети же – несовершеннолетние. Что делать? Остаётся один выход – Детдом.

Вот, тут вот надо социальную политику в корне менять. Я не знаю… там… выплачивать матери до 3 лет пособие – нормальное, не 50 рублей… да… а солидное, чтобы она могла прокормить себя, и не думать о том, что… куда ей деваться – идти в переход, что ли? Ну, что делать, с ребёнком на руках?

И вот эти матери-одиночки, которых, к сожалению, у нас сейчас… прям… очень много, многодетные – им надо… их надо спасать, им надо помогать. Собственно, что мы и делаем в социальном центре Святителя Тихона.

Мы не бегаем по Детдомам. Потому, что те, кто носится туда со всякими подарками и гаджетами – они, конечно… всех беспокоит эта тема сиротства, я точно могу сказать, все не могут пройти равнодушно, но… многие неправильно помогают, этим самым нанося ещё больший урон детям.

То есть, они развивают вот это расстройство привязанности в них, когда они могут уйти с каждым… вообще… на улицу, и потом, собственно, с ними и происходит беда – из-за того, что они всем подряд готовы залезть «на ручки».

В общем, Саша совершенно прав, и с этим вполне справляется Восточная Европа. Мы начинали, примерно, из одной точки после развала Советского Союза. У них тоже были – например, в Румынии – страшные Детские дома, там было очень много детей в Интернатах. И, тем не менее, сейчас, практически, их нет. Они избавились от этого за… там… 25 лет. А мы – нет. Мы – наращиваем. У нас детей таких становится больше, к сожалению.

Хотя, есть официальные базы детей-сирот, в которых их – меньше. Но там… такие… свои хитрости есть… очень подленькие.

А.Леонтьева:

- Да… после вашей такой… отступления в область… так сказать… политики и…

К.Мацан:

- … социологии…

А.Леонтьева:

- … социологии… мне… поскольку ты очень много уже полезного всего сказала за передачу, мне хочется тебе задать вопрос, как, наверное, я задала бы его психологу, или… не знаю… какому-то мудрому человеку.

Вот, ты сказала, что… очень честно мы начали разговор, и меня очень… ну… как-то… не то, что радует, а… как бы… вот… когда человек говорит о своих болях: «Я допустил ошибку… я что-то сделал…» – это даже честнее, это интереснее, потому, что… ты сказала…

О.Синяева:

- Ему – больше доверия, такому человеку.

А.Леонтьева:

- … больше доверия, совершенно верно. Ты сказала, что ты допустила какие-то ошибки в воспитании собственных детей.

Вот… у меня есть… такой… целый спектр психологов, с которыми я по работе общалась. Один из них сказал мне такую вещь, которую мне хочется и у тебя тоже спросить.

«Контакт с ребёнком можно возобновлять в любом возрасте, – сказала она, – и в 40 лет, и в 5 лет», – то есть, нет такого возраста, что – всё, кончено, развитие закончилось, я не успел, я недоговорил, недолюбил, недокачал…

О.Синяева:

- … и всё – ничего не получится, и я закрыл эту страницу…

А.Леонтьева:

- Да. Скажи своё мнение.

О.Синяева:

- Конечно. Однозначно. С любым человеком. Если настроиться на него полностью – вот… быть с открытым сердцем, и попытаться полюбить. Даже иногда… знаете… это можно технически как-то сделать. Вот, когда человек влюблён, он себя по-особому ведёт. Он слушает всё время, он улыбается…

И, потом, если это приёмный ребёнок… вот, вы тоже спрашивали, возможно ли каждому это сделать – возможно. Возможно всё это в себе развить, прокачать… собственно, мне кажется, что мы для этого и живём на свете… и научиться принятию, и, возможно, принимать даже безусловно. То есть, всё это – развивается, по мере… просто, даже… просто, главное – желание, мне кажется.

А.Леонтьева:

- Вот, это – очень важное слово: любить безусловно. Когда, быть может, не всегда мы получили от родителей такую вот программу, что… вот… нас любят безусловно.

Мне кажется, что были поколения, или, может быть, просто семьи, где детей нужно было обязательно как-то критиковать, доводить до какой-то точки…

О.Синяева:

- Очень, очень страшно! Очень страшно. Это по нам прокатилось, это вот эти травмы поколений… и наши мамы совсем не понимают своих чувств… моя мама, по крайней мере, я могу про неё говорить.

Потому, что это вот послевоенное поколение – они, конечно… такие… немножко отмороженные, честно говоря. И они не смогли дать какой-то вот этой безусловной любви и принятия. Когда тебя видят, они сразу спрашивают дневник…

А.Леонтьева:

- Покажи свои оценки, да?

О.Синяева:

- То есть… там какая-то оценка… вот… в глазах окружающих, и больше ничего.

Это очень тяжело, да. И этому я научилась в процессе жизни – то есть, мне ничего этого не было дано. Я просто… вот… как-то… понимала, что, наверное, это всё неправильно, и не так мы должны жить.

Потом… ну… ладно… не буду это на радио «Вера» говорить – как, когда я почувствовала себя… какую-то связь с Богом… и… это было рано достаточно. И я это запомнила. И я подумала, что… как мне Бог послал тех родителей, которых я хотела? Именно такую маму, именно такого папу.

Потом многое происходило в моей жизни, что я проняла, что дух… в общем-то… он – безсмертен, вечен, и он… ну… в общем… требует своей реализации.

Возможно, это и есть движущая сила моя!

А.Леонтьева:

- Это очень оптимистичный, мне кажется, конец разговора!

Ну, он – не конец. Мы надеемся, что ещё, может быть, с тобой увидимся. Потому, что я чувствую, что у тебя… такой… большой клад мыслей, чувств, и… вообще… знаний о семье.

С нами была Ольга Синяева – режиссёр-документалист, многодетная и приёмная мама пятерых детей – давай, так скажем в конце.

Спасибо тебе большое за очень честный и пронзительный разговор!

К.Мацан:

- Анна Леонтьева, я – Константин Мацан.

Спасибо!

До свидания!

О.Синяева:

- Спасибо вам!