«Рождественский выпуск»

В этом выпуске своими светлыми историями, связанными с Рождеством Христовым, поделились ведущие Радио ВЕРА Алексей Пичугин, Марина Борисова, Кира Лаврентьева, а также наш гость — клирик храма Ризоположения в Леонове священник Стахий Колотвин.

Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова, Кира Лаврентьева

---

А. Пичугин

— Друзья, здравствуйте. Это «Светлые истории» на Cветлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. И мы, все здесь присутствующие — сейчас скажу, кто, —поздравляем вас с Рождеством Христовым. Уже вот-вот, совсем скоро оно наступает, да можно сказать, что в церковном смысле оно уже наступило, потому что рождественский тропарь в храмах, в большинстве храмов спели. Поэтому, друзья, с Рождеством вас. Пускай наша сегодняшняя программа станет действительно светлой, такой открывающей дверь в праздник. Вы нас можете не только слушать, но и смотреть на тех площадках, где представлено Радио ВЕРА. Например, в нашей группе во ВКонтакте, на сайте https://radiovera.ru/. Нас сегодня вы можете смотреть в таком составе. С нами священник Стахий Колотвин, клирик храма Ризоположения в Леонове. Добрый вечер, отец Стахий.

Иерей Стахий

— Добрый вечер, с праздником.

А. Пичугин

— Мои дорогие коллеги. Марина Борисова...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

А. Пичугин

— Кира Лаврентьева.

М. Борисова

— Добрый вечер, с праздником наступающим, друзья.

А. Пичугин

— И раз программа наша открывает дверь в праздник, дверь в Рождество, я предлагаю сегодня делиться рождественскими историями. Думаю, что у каждого из вас есть рождественские истории, которые хотелось бы рассказать, светлые истории. Ну кстати, мало ли, может быть, у кого-то и не очень светлые, но тем не менее связанные с Рождеством, связанные с тем ощущением, которое мы испытываем от того, что в этот мир пришел Спаситель. Может быть, кто-то переживает это каждый раз как в первый, после того как он вообще открыл для себя этот огромный мир христианства. Может быть, для кого-то это просто очень важный праздник, воспоминание, но мы все переживаем это мгновение. И я очень хотел бы попросить отца Стахия, чтобы он начал — по традиции у нас всегда гость начинает, и поделился своей историей.

Иерей Стахий

— Ну раз мне поручено именно начать, а начинается Рождество с такого непростого испытания, как период между Новым годом и Рождеством. Это испытание свалилось на наш народ не так давно, всего лишь сто с небольшим лет назад, но вот и пост уже продолжает идти, а Новый год отгремел, вокруг люди празднуют, торжествуют, а к Рождеству потихонечку праздновать устают. И христианин получает прекрасную возможность провести с такой духовной пользой, насыщенно, государственные выходные дни, как раз в преддверии праздника Рождества Христова. Поэтому для свои прихожан всегда предлагаю по традиции съездить на три дня из Москвы — то есть вот Новый год уже позади, светских всех своих близких поздравили, к Сочельнику, конечно, надо вернуться, а вот на 2-е, 3-е, 4-е число выехать из Москвы — это как раз некоторое спасение души, и в то же время не будет обидно: ой, что как же я драгоценные свои дополнительные к отпуску выходные дни и упустил. Однако год назад на центральные регионы России свалились суровые морозы...

А. Пичугин

— А я даже уже и не помню. Да, свалились?

Иерей Стахий

— Или два года назад? А я даже уже не помню.

А. Пичугин

— А неважно, отец Стахий.

М. Борисова

— Кстати, зима в последнее время становится все более как в старые добрые времена.

А. Пичугин

— Было бы удивительно, если бы зимой они на нас не свалились когда-то.

Иерей Стахий

— Действительно, каждый год выезжали, но эта поездке запомнилась особенно, потому что морозы были за тридцать. Конечно, наши сибирские слушатели скажут: ха-ха, какие 30 градусов...

А. Пичугин

— Так они по-другому ощущают эти морозы, знаете.

М. Борисова

— Влажность другая.

Иерей Стахий

— Да, сухость. Даже москвичи, которые приезжают в Петербург и находят там ту же температуру на градуснике, они понимают, что куда холоднее, вот эта влажность. И в такой однодневный формат поездки, когда мы выезжаем на автобусе, вот мы 2-го числа устремились — наполненный автобус, почти пятьдесят человек, добрались до Ярославля и, выбегая из автобуса и забегая в теплые храмы в ярославские, купеческие, конечно, никто особенно замерзнуть не успел. Но со мной небольшая группа из четырех паломников стартовала и дальше — в сторону Иваново, Шуи, Палеха, и вот тут-то мы как раз столкнулись с теми реалиями, когда особенно группа маленькая и, соответственно, никакой общий транспорт нанять мы не могли таким составом, перемещаясь общественным и брали где-то такси. И на самом деле те, кто поехал, сказали, особенно кто ездил не первый год, насколько удивительно эти дни прошли. Почему, потому что мороз, вот как вот, знаете, когда какие-то болезнетворные микроорганизмы заводятся, их либо выжигают, либо, наоборот, сильно замораживают. Вот точно так же уходит всякое тление, когда мороз. И вот точно так же все пьяные компании пропали с улиц. Вот уже очередь к магазинам, где звенят всякие бутылочки, она не выстраивалась. Ты идешь от святыни к святыне, и даже никаких уличных дискотек нет, потому что мороз всех загнал в свои дома. Однако как раз паломники твердым шагом от храма к храму по настоящему хрустящему снегу, вот действительно в такой мороз ты понимаешь, насколько снег по-настоящему хрустит. Ну как я уже сказал, поскольку транспорта у нас не было, по городу, между старинными какими-то строениями, пройтись еще можно было уверенно, а вот выехать из города... Ну тоже, в принципе, уверенно еще можно — таксиста-то в городе, даже в самом маленьком, даже в районном центре, можно найти. Однако вернуться — это проблема уже достаточно серьезная. Поехали мы из Иваново на север, в Николо-Шартомский монастырь, прекрасный архитектурный комплекс, по дороге еще проезжали другие старинные храмы. Ну и просим водителя: можете подождать? Он говорит: нет-нет, такие дни, как раз морозы сильные, никто не ходит пешком, я упущу все заказы. Я вернусь, и у меня вот эти дни сейчас прокормят, как неделя за один день. И уехал. Ну ничего, мы пошли, помолились в монастыре, прогулялись к соседнему женскому монастырю. Ну прогулялись — это такое серьезное испытание. Потому что это ты идешь в такое соседнее село, через речку, везде открываются изумительные виды, потому что каждая веточка была покрыта снегом, который не опадал, потому что, можно сказать, схватился.

А. Пичугин

— А я пропустил, простите, еще раз, где это было?

Иерей Стахий

— Это было к северу от Иваново, окрестности Николо-Шартомского монастыря, село под название Введенье.

А. Пичугин

— А, Введеньё. Это местная особенность на самом деле. Я выяснил — уж простите, что перебиваю, — не только на Ярославщине, в окрестностях Иваново говорят: Введеньё. И в Подмосковье тоже старые прихожанки храмов, я слышал тоже, ну видимо, это какое-то общеупотребимое такое деревенское название — Успеньё, Введеньё. Я хорошо знаю места, про которые говорит отец Стахий, не раз говорил тоже Введенье про это место, где Шартомский монастырь.

Иерей Стахий

— Пока ложкой не побили местные жители.

А. Пичугин

— Ну нет, меня просто поправляли все подряд, говорили: не Введенье, Введеньё.

Иерей Стахий

— Это вот все подряд — это когда, видимо, не такой сильный мороз был.

А. Пичугин

— Никаких подряд не было.

Иерей Стахий

— Мы бы рады были, если бы кто-то нас встретил и поправил в названии...

К. Лаврентьева

— Этих людей не нашлось.

Иерей Стахий

— Но никто не встречался.

К. Лаврентьева

— На улице, да.

Иерей Стахий

— Хотя дымок из печек шел. Дошли мы до женского монастыря, а он только восстанавливается — как водится, в советские годы на территории провинциальных монастырей обычно открывали психиатрические лечебницы, и этот монастырь тоже не был исключением, то есть часть территории была задействована как-то режимным объектом. А сам храм тоже был закрыт, где и висело объявление, что вроде на Рождество служба будет. Поэтому пошли мы обратно, прошлись, и думаем: ну как вызывать обратно транспорт? Начинаем спрашивать где-то около монастыря: кто-то вот подвозит, выезжает? Все говорят: не-не-не, мы не таксуем, мы вот просто кого-то подвезли, увезли. Благо, напротив монастыря была замечательная чайная с пирожками. И так оказалось, что даже мы были там не единственными посетителями, что, в принципе, меня удивило. Потому что, когда перед этим заходили в монастырь, кроме вот монахов и еще нескольких людей, кто-то местные жители, кто как раз на машинах подъезжали, не было никого.

А. Пичугин

— Но это не ночь, это день?

Иерей Стахий

— Нет, это середина дня, слава Тебе, Господи.

А. Пичугин

— А то я почему-то представляю, отец Стахий рассказывает, а я представил, что это глубокая ночь. Уж не знаю, как они оказались на морозе в глухой ночи в Введенье, но...

Иерей Стахий

— Поскольку мы ночевали все время в Иваново, то как раз у нас рано начинался день, и все-таки закончиться он должен был тоже в Иваново. Но тут как раз еще в чем сложность: гостиница там оплачена, билеты на «Ласточку» между Иваново и Шуей тоже оплачены. Поэтому, в принципе, вернуться даже к месту ночлега — это если ты пропустил... Ну мы, москвичи, избалованы — один поезд ушел, ты пропустил, и там через пять минут придет другой. Но там если большие перерывы — через 20 минут, ну если поздно вечером — через час. А тут — нет. Если поезд ушел — значит он ушел. Все, до свидания. На следующий день он с тобой встретится, если ты его сможешь дождаться сквозь морозную ночь. Тем не менее, на удивление, пришел на помощь сервис, которым обычно мы пользуемся в Москве, и который как-то даже не очень ожидал, что на него кто-то отзовется в селе, в окрестностях райцентра одного из самых маленьких регионов Центральной России. И какой-то водитель отозвался на заказ, который у него, что подача машины — это ехать полчаса, сорок минут просто. Заказали мы и, пока мы там на морозе стояли, конечно, мы осчастливили работницу этой чайной. Потому что мы попробовали все пирожки, все виды чая. И смогли вернуться. Когда мы шли через уже вечернюю Шую, то смотрим — прямо как будто храм светится, горит, но не сгорает. Подходим — а это такая световая инсталляция. Световая инсталляция, которая на месте разрушенного в советские годы храма, то есть как некоторая такая парковая малая архитектурная форма. Но что удивительно, что как раз около нее, несмотря на мороз, полно было народа. Люди как раз весь день как-то посидели, прогрелись, а праздники проходят мимо, и вышли. И здесь вот, на удивление, хотя люди были явно не паломники, может, местные жители, может, кто-то там туристы из Иванова, местные, но тем не менее люди, которые, какое-то было радостное ощущение, что не то что они вот там догуливали Новый год, а то что вот они тоже как-то заходили, фотографировались, общались — то есть это смотрелось очень гармонично. И когда мы уже прошли к большому шуйскому собору, который, как известно, был местом множества страданий мучеников — среди простых людей, не священников, которые защищали свой собор от разграбления, зашли под его своды и попали на вечернюю службу, что в принципе, за исключением собора, мы в обычный день вряд ли бы нашли где-то в сельской местности службу, то конечно, остались самые теплые впечатления за день. И конечно, когда ты возвращаешься уже обратно, в обычную провинциальную гостиницу, то, несмотря на отсутствие большой группы, понимаешь, что как хорошо, что ты не остался в Москве. После того как мы выкладывали в наш приходской чат фотографии с мороза, что, кстати, сделать фотографии — это было отдельное испытание. Потому что для этого надо было снять перчатку, достать телефон, который сразу хотел разряжаться и выключаться, и успеть сделать кадр. Поэтому каждый кадр был не просто там один из сотни кадров, которые ты, как обычно уже, привычно, а ты словно вернулся...

А. Пичугин

— В эпоху пленочной фотографии.

Иерей Стахий

— Пленочной фотографии, да. Я вот вспоминаю, как в школьные годы мы с одноклассниками: мне мама дала пленку на 36 кадров, а тебе на 24. Не-не-не, мне мама дала одну пленку на 24, и еще на 24 у меня есть с собой.

К. Лаврентьева

— Да, «Кодак».

Иерей Стахий

— И такой: о, 48 кадров против 36! И прямо поездка удалась. Но вот фотография на морозе тоже тебя возвращает к такому ощущению, что надо ценить каждое мгновение и каждое фотомгновение тоже.

А. Пичугин

— Спасибо. Действительно, знаете, вроде бы отец Стахий рассказывает такие достаточно привычные вещи, но я вслед за ним путешествую. Потому что я очень хорошо знаю эти места, и спасибо большое вам за этот рассказ. Потому что я вместе с вами буквально вот шел, узнавая практически каждое место, о котором вы рассказывали, и оно для меня тоже невероятно ценное. И я там, наверное, в Рождество не был, хотя бы в разное время года, и для вот, правда, это какое-то такое, одно из серьезных для меня мест силы.

А. Пичугин

— Мы, друзья, сегодня говорим, в преддверье Рождества, о Рождестве в нашей жизни. Рождественские истории, которым мы делимся, они совершенно разные у каждого, у всех свои, но они объединены, мне кажется, вот этим вот ощущением преддверия светлого праздника, ощущением самого праздника, того, как мы его воспринимаем, переживаем. Мне кажется, у Марины Борисовой есть какая-то особая история. Вот не знаю, почему Марина смеется, но уверен, что история особенная.

К. Лаврентьева

— Сейчас мы узнаем, почему.

М. Борисова

— Да нет, я думаю, что какой-то такой специальной отдельной истории нет, есть впечатления, ощущения. Было время, когда так складывались обстоятельства в моей жизни, что я именно почему-то ближе к Рождеству оказывалась где-то за пределами России. Однажды довелось Рождество встречать в Альпах, однажды в Риме. И причем в Риме удивительное тоже ощущение осталось от рождественских дней. Потому что там сохраняется традиция карнавала, вот святочного, и жизнь на улицах, она совершенно театральная, абсолютно ни на что не похожая, полно каких-то странных ряженых людей. Но самое необычная встреча во время вот празднования Рождества в Риме у нас было рядом с Пьяцца Навона — там карусели какие-то, там ярмарки, какие-то ряженые. И вот скромненько там, около стены, такой раскладной стульчик, раскладной столик, и молодой человек в каком-то странном одеянии. И нас привлекла табличка, что он гадает на тридцати языках, в частности на русском. Мы решили поинтересоваться, что же это за феномен такой. Подошли к нему, оказалось, что он румын, филолог, и вот он на рождественских каникулах подрабатывает тем, что, нахлобучив колпак, приезжает в Рим и делает вид, что он гадальщик.

Иерей Стахий

— В Италии миллион румын проживает постоянно и подрабатывает.

А. Пичугин

— Все гадальщиками?

К. Лаврентьева

— Очень может быть. Но было время такое удивительное, когда в одну очень близко от нас распложенную страну можно было ездить часто и, в частности, на рождественские каникулы — я имею в виду Украину. И самые удивительные воспоминания о Рождестве у меня связаны с Киевом, с Ужгородом и со Львовом. Причем особенно со Львовом, потому что там ты попадал в рождественскую шкатулку музыкальную, буквально с того момента, как ты оказывался в городе. Потому что по крайней мере в нулевые годы было принято у них поддерживать музыкальное сопровождение во всех магазинах, и во всех кафе, и даже вот в каких-то местах скопления народа — это были колядки, но не в аутентичном варианте, а в таком эстрадном переложении. То есть вот как мы привыкли к каким-то английским вариантам музыкального сопровождения Рождества типа «Jingle Bells», а здесь колядки, которые пропитывают вот весь воздух. И ты оказываешься в каком-то странном состоянии, каком-то между детством и не детством, между реальностью и нереальностью. И вот это странное воздействие колядок мне довелось еще в давние советские годы видеть воочию. Было это конце 80-х начало 90-х, тогда стали открываться храмы, и вот на Кунцевском кладбище в Москве открыли храм и меня попросили порегентовать там левым хором. И как-то на рождественской неделе мы отпели службу, и так получилось, что народу было достаточно много в храме, и все ждут подойти к кресту после службы. А возникла такая пауза какая-то — мы вроде все спели, концерт спели, там батюшка все сказал. А народ еще, ну довольно много народа. И мы решили, а мы перед этим, когда распевались, я ребятам показала одну коляду. Тогда не было принято еще, в Советском Союзе это был такой жанр, давно забытый. Она простенькая, в общем, сейчас, наверное, все ее знают, и слова такие детские: «Рождество Христово, Ангел прилетел...»

К. Лаврентьева

— Я так и думала.

М. Борисова

— «Он летел по небу, людям песню пел: «Все люди ликуйте, пойте, торжествуйте...»

К. Лаврентьева

— «Все люди ликуйте, в сей день торжествуйте, днесь Христово Рождество!»

М. Борисова

— И мы запели эту коляду. А у нас был алтарник такой, из горящий молодых людей, который был готовы сражаться за каждую букву устава. Он вылетел на клирос, зашипел, говорит: «Что вы поете? Это не уставное пение!» Я ему говорю: «Ты, прежде чем на нас ругаться, подойди к отцу Владимиру и спроси, что он скажет». Он пошел в алтарь и пропал. Мы спели — и удивительно, народ не расходится. К кресту подошли, а потом кучкуются вокруг клироса и стоят, и слушают. Причем, казалось бы, ну что, очень простая песенка такая рождественская. И подходят, благодарят, просят списать слова. После службы подходит к нам этот алтарник, я спрашиваю его: «Ну так что сказал отец Владимир?» Он на меня посмотрел сердито: «Отец Владимир сказал: ты посмотри на народ». Ну то есть вот реакция народа была настолько очевидна, что там вопросов не возникало. И вы знаете, с тех пор у нас в семье родилась традиция. Мы когда вот стали ездить на Украину, накупили этих дисков с колядками, и у нас все рождественские каникулы дома фоном звучат эти вот там в эстрадном переложении, а аутентичном, как угодно. Но это удивительно помогает войти внутрь этого состояния рождественского и помимо службы, и ты в нем сохраняешься на какое-то достаточно долгое время. Вообще ты перестаешь себя чувствовать взрослым человеком, ты проваливаешься в какое-то детство. И это приблизительно то же самое, что с большим вертепом в Риме. Там на площади, рядом с собором святого Петра, самый большой вертеп устраивают. Потрясающая совершенно скульптурная композиция вот эта вот рождественская — там с подсветкой, с музыкальным оформлением. И там детишки могут, на этой площади, в зависимости от погоды, ну очень долго держать собственных родителей. Потому что это просто такое вот удивительное отдельное рождественское зрелище. Я очень рада, что у нас последние годы тоже стали устраивать вертепы, и вот у нас в Андреевском монастыре устраивают вертеп. Все это ну, казалось бы, строгим людям кажется отступлением от такой православной традиции...

А. Пичугин

— А почему? Если мы посмотрим старые открытки, если мы почитаем воспоминания из XIX века, увидим, что эти вертепы точно так же устраивались.

К. Лаврентьева

— То есть мы возвращаемся, возможно, да, к каким-то традициям.

Иерей Стахий

— Вертепное действо — это, наоборот, такая народная древняя традиция. И поэтому, может, нам еще предстоит вернуться, чтобы не просто вертепы стояли, а чтобы и действия вокруг шли.

М. Борисова

— Но я знаю, что во многих воскресных школах вертепное действо возрождается потихонечку в виде каких-то детских спектаклей. Ну и аутентичное, кукольное —тоже есть какие-то группы, которые стараются его восстановить и потом вот, на святочной неделе, показывать детям. Так что Рождество у нас все пропитано музыкой и сказками.

А. Пичугин

— У нас сегодня предрождественское программа, на самом деле рождественская, и я был даже сказал, что она открывает дверь в Рождество. Сейчас кто-то в храме, кто-то, может, и не собирался или не может попасть на вечернее богослужение, но кто-то из людей, для которых Рождество это что-то очень важное, нас сейчас слышит. Мы всех вас поздравляем с этим замечательном праздником. Сейчас мы продолжим, буквально через минуту, все здесь снова вместе, в этой студии. Священник Стахий Колотвин, клирик Ризоположенского храма в Леонове в Москве, Кира Лаврентьева, Марина Борисова, я Алексей Пичугин. Мы рассказываем рождественские истории и буквально через минуту продолжим. Вы можете не только нас слушать, но и можете смотреть на тех площадках, где в видеоформате присутствует Радио ВЕРА, да и, впрочем, в целом присутствует Радио ВЕРА. В нашей группе ВКонтакте можете нас смотреть, на сайте https://radiovera.ru/. Никуда не уходите.

А. Пичугин

— Мы возвращаемся в нашу студию. Здесь, напомню, священник Стахий Колотвин, клирик храма Ризоположения в Леонове в Москве, Марина Борисова, Кира Лаврентьева, я Алексей Пичугин. Мы рассказываем рождественские истории, встречаем замечательный наш, один из самых-самых любимых светлых праздников. Я, наверное, расскажу свою историю. У меня, знаете, как таковой сейчас истории не будет, у меня будет небольшое блуждание по разным...

М. Борисова

— Воспоминаниям.

А. Пичугин

— По разным местам, где я бывал на Рождество или в предрождественские дни, в разных частях шарика, но все это объединяет, наверное, сам дух Рождества. Я помню, как лет двадцать — слушайте, четверть века назад это, кажется, было, что-то Рождество 2000 года или 2001-го — мы были во Владимире. Там была моя мама, был, наверное, хорошо знакомый нашим постоянным слушателям по программам «Прогулки по Москве», Михаил Хрущев и я, и вот мы собирались на Рождественскую службу в Успенский собор знаменитый, но перед этим как-то вечером гуляли по городу и зашли в старообрядческий храм. Мы же как привыкли, что у нас — ну может быть, где-то, в основном в деревнях, похожая история, я думаю, что это не нечто уникальное, но все равно атмосфера сама, она погружала в какую-то инаковость. Мы же привыкли, что мы там на Рождество идем в храм. Для нас поход на службу — это какая-то отдельная история, которая не сопряжена чаще всего с домашними делами. Вот мы домашние дела закончили, вот мы поехали в храм — где-то ночью, иногда где-то службы утром на Рождество. А есть большие храмы, где несколько богослужений, в том числе и утром тоже, кто на что успевает, если собирается пойти. И есть другая картина. Ты открываешь дверь в какую-то древность. Мы зашли в старообрядческий храм во Владимире. Там старообрядческий храм исторически во Владимире, он неподалеку от Золотых ворот, его сейчас занимает сейчас музей хрусталя, который внутри Владимиро-Суздальского музея-заповедника. А старообрядческий храм — я, честно говоря, сейчас не вспомню, чему он посвящен, он тоже там неподалеку, только с другой стороны от Успенского собора, если туда вот, в сторону Нижнего Новгорода, по Большой Московской идти, вот там с правой стороны будет неподалеку старообрядческий храм. Не знаю, это было 25 лет назад, но он был, насколько возможно, восстановлен. Мы заходим — а там, я говорю, совершенно другая атмосфера, совершенно другие люди. Вот эти платочки...

К. Лаврентьева

— Повязаны по-особенному.

А. Пичугин

— Вот у этого есть название.

Иерей Стахий

— Нет, не повязаны. Потому что у старообрядцев, что вот Иуда повесился, и на шее узел был. Поэтому заколоты.

А. Пичугин

— Да, они заколоты, тоже по-особенному. Спасибо, это важное уточнение. Они заколоты по-особенному Мы, наверное, можем посмотреть какие-то фотографии если захотим, увидим, как старообрядческие женщины, женщины-староверки носят эти платки. Дети маленькие, спящие на лавках. Они, вот у них, видимо, закончилось... Нет, не закончилось, у них же все не так будет. У них будет вот это длинное богослужение, у всех у нас оно, естественно, там выглядит очень похоже, с нюансами, но оно длинное, у них переходит в литургию. У нас тоже, бывает, в некоторых храмах так служат, чтобы бдение под Рождество закончилось ближе к полуночи...

Иерей Стахий

— Да, в детстве всегда в Новоспасский монастырь — в час ночи начинается служба и к открытию метро заканчивается. Потому что из центра Москвы в спальные районы прихожане иначе не попадут.

А. Пичугин

— И вот дети спят на лавках в ожидании службы. А лавки, знаете, как вот на картинках про Древнюю Русь — вот они лавки, полати, вот они. И мужчины, длинные бороды. И нас очень приветливо встретили, ну что-то там буквально объяснили, рассказали в двух словах, и мы пошли дальше. Но почему-то вот это, знаете, фотографии, вот это фотография из Владимира на Рождество 2000 или 2001 года. Все равно, почти четверть века уже миновала. Следующая картинка — это спустя несколько лет маленький храм, Спасский храм села Никулина. Одно из таких важных для меня мест, когда я делал первые шаги в Церкви, когда я сам воцерковлялся, подростком, я приехал — это недалеко от нашей дачи, я случайно приехал в Никулино, пришел пешком. Вот там и остался, и много лет туда ходил. И там служил мой духовник, отец Александр, которого уже тоже давно нет с нами, 20 лет почти. И помню, что делали вертеп, как раз вертепное действо, делали вертеп. И для вертепа использовали, ну там детишки принесли свои игрушечные такие резиновые маленькие — у кого есть дети, знают прекрасно, — животные. Вот они все в этом вертепе, пещере стоят и смотрят на Младенца Иисуса. И была старая прихожанка, Александра, одна из немногих действительно таких старых жительниц этого села. Потому что уже стариков не было или они не ходили. Вот она всегда ходила. Причем уже когда много лет не было отца Александра, у нее очень болели ноги, я помню, что приехал в этот храм на первой неделе поста, и она единственная, кто, несмотря на свои больные ноги и свой возраст, наверное, под 90 лет, делала все поклоны на каждое «помилуй мя, Боже», земные. И эта Александра, со всей присущей ей непосредственностью — тогда она еще была в силах, она уже была очень преклонного возраста, но в силах. Я даже помню, как я один раз наблюдал, как раз примерно в то же время, она летом — там устроили сенокос, чтобы убрать территорию храма или к Троице, я не помню, — сено собирали. Как она вилами — ну руки-то помнят еще колхозные времена, и она вилами поднимала почти стог сена и переносила его куда-то. Вот она со всей непосредственностью там подошла: «Ах, батюшки! Скотины-то набежало, скотины набежало!» Это следующая фотография у меня про Рождество. Была еще очень длинная рождественская история, которую, мне кажется, я уже много раз рассказывал, как я чуть в поле на Рождество не замерз, потому что не знал, что в храме там, в Никулино, может не быть службы ночью. А там действительно ночью не служили. Потому что на Рождество ну как-то вот в основном приезжали люди из соседних поселков. Там село такое, во многом дачное уже, не так много стариков, а они не ходили особо, кроме Александры. Поэтому проще было на Рождество служить утром, как, впрочем, по уставу нет ночной службы на Рождество, и поэтому утром все вполне уместно было бы совершить. И вот я не знал про это. Много раз я рассказывал эту историю, она не фотографичная, а это целый ролик такой, на несколько минут, как я чуть не замерз в поле, потому что не знал и пошел искать дугой храм. А следующая рождественская картинка у меня далеко отсюда. С отцом Максимом Бражниковым, которого наши слушатели, наверное, хорошо знают, мы достаточно долго ездили в город Пакрац, в Хорватии, в 80 километрах от Загреба. Мы собирали материалы по концлагерю Ясеновац, и об этом тоже есть несколько программ у нас на радио, если заинтересуетесь, можете найти. И в одну из поездок, одна из поездок это была, наверное, даже самая первая поездка была — в 2017, кажется, году, и это был адвент. Адвент — у католиков это такая подготовка в Рождеству идет, то о чем, наверное, рассказывала сейчас Марина Борисова применительно ко Львову. Там же тоже эти традиции адвента, они же очень даже живы. А это был декабрь, перед Новым годом где-то, наверное, ну какое-то там начало декабря — как раз начало адвента. И вот, знаете, Пакрац — это маленький-маленький город в Хорватии, который достаточно сильно пострадал от войны, причем войны, которая была недавно. И несколько лет, что мы с отцом Максимом туда приезжали, мы наблюдали, как его постепенно восстанавливают. Если сейчас в Пакрац вдруг приедете, вдруг там окажетесь, вы тоже увидите, что в городе практически нет ни одного целого здания, все там выщерблены от снарядов. Ну война, когда куда-то приходит, она, к сожалению, оставляет вот эти выщерблены на десятилетия. Даже в Москве вы можете найти множество следов от упавших бомб во время Великой Отечественной. Про Ленинград, про Петербург времен Ленинградской блокады я вообще не говорю. А здесь тоже все это живо, потому что война там закончилась, ну что там, 20 лет прошло. Причем в Пакраце не было каких-то активных боевых действий, но все равно война стороной не обошла. И вот это даже на контрасте заметно. Потому что рядом с Пакрацем там городок Липик, прямо соседствует, там почему-то нет этих следов таких, ярко выраженных. Там рядом еще город есть, чуть подальше, там в 40 километрах — там соборы красивые, подсветка. А вот Пакрац это все как-то обошло. Но Пакрац — это центр православной епархии, то есть там какое-то достаточно большое до войны проживало сербское население, и до сих пор там сербская община, она значима, и там есть православный храм. Естественно, есть католический. Ну до православного Рождества еще какое-то время, и нет традиции адвента, а к Рождеству украшают католический храм. Ну и город, так как все это Хорватия, страна в первую очередь католическая, наверное, город тоже украшают. И вы знаете, вот это ощущение того, что война здесь закончилась давно, мирная жизнь, город в центральной Европе, середина Европы — ну что тут вот, Италия рядом, какие-то другие балканские страны. Мы из Белграда 300 километров до Пакраца ездили, рядом. Там Черногория тоже не очень далеко. Вот оно море, Адриатическое побережье. Ну сколько там, несколько часов ехать. И все это рядом, все это живо, все это здесь. В Загреб приезжаешь — Загреб там был тогда, я помню, просто весь украшен к Рождеству. Ну это так это очень впечатляло — рождественские ярмарки, в Европе, это все очень красиво. Но ты возвращался вечером в Пакрац, который был уютный, он вот пострадавший от войны, но очень уютно украшенный к Рождеству. Потому что что люди стремились все равно подчеркнуть для себя, пусть и вот так, этот праздник. Вот у меня, видите, несколько таких карточек...

К. Лаврентьева

— Очень красочных и ярких. Спасибо, Леша.

А. Пичугин

— Фрагментов в памяти, которые запечатлели разные рождественские моменты. От подмосковного храма, от Никулино, во Владимире и в хорватском городке, в Пакраце.

М. Борисова

— Я хочу реплику. В городе Львове празднуют Рождество 7 января. Потому что мы приехали, мы тоже думали, что они придерживаются католической традиции. Нам повертели около виска и сказали: вы с ума сошли? У нас Рождество 7 января. Вот так.

А. Пичугин

— А в греко-католических храмах?

М. Борисова

— Вот в них как раз.

А. Пичугин

— 7 января, да?

М. Борисова

— Да.

А. Пичугин

— Ну и, соответственно, там есть какое-то количество просто католических храмов, где 25 декабря.

М. Борисова

— 25 декабря была служба в костеле, который на главной площади, но он один.

А. Пичугин

— Понятно. Вот, спасибо за уточнение, будем знать. Спасибо большое.

А. Пичугин

— Итак, мы сегодня говорим о Рождестве, делимся рождественскими историями — какие-то моменты, фрагменты, истории, связанные с Рождеством из нашей жизни, то чем мы бы хотели поделиться, и то что нам кажется интересным для вас. Это «Светлые истории». Смотрите и слушайте нас здесь, на Радио ВЕРА. И свою рождественскую историю Кира Лаврентьева нам рассказывает.

К. Лаврентьева

— Ой, Леш, после тебя уже очень трудно будет мне рассказывать что-либо, потому что у меня все в рамках русской деревни заключено в моем сознании.

А. Пичугин

— Очень хорошо. Слушай, это чудесно.

К. Лаврентьева

— Я помню, уже много раз рассказывала, в Березовском районе, поселке Березовка, там, где жила моя бабушка, в Красноярском крае, храма не было изначально, то есть вот он, конечно же, был, но его разрушили в 30-е годы. И в 90-е старую библиотеку отдали под дом молитвы. Леша знает про эту практику, я думаю, отец Стахий, вы тоже, знаете, когда в начале 90-х храм православный назывался не храм, а дом молитвы. Не всегда это было, это была определенная практика в определенных местах...

А. Пичугин

— Православный?

К. Лаврентьева

— Именно православный.

М. Борисова

— Ну молитвенные дома — это даже не постсоветская практика. Это, между прочим, еще в 60-е годы, в 50-е года зачастую, ну верующие постоянно же писали прошения об открытии храмов и в органы власти отправляли их. Понятно, что чаще всего эти прошения не удовлетворялись, особенно, когда там речь шла о передаче, возвращении церковного здания. Бывало всякое, но это какие-то единичные случаи. А вот молитвенные дома периодически возникали, да, их устраивали просто в обычных жилых домах. Ну он не жилой, но обычный.

К. Лаврентьева

— Вот и это был как раз старый дом, обычный старый деревянный дом, который в советское время был библиотекой — там выступали пионеры, там были разные заседания, мероприятия, какие-то кружки. А в 90-х это стало, в общем, это здание было отдано под православный храм. И вы знаете, вот он мне до сих пор снится. И если я вспоминаю Рождество, то мне снится, в числе других каких-то важных и трепетных сакральных мест, этот дом молитвы — Введения. Потом его переименовали в храм Введения во храм Пресвятой Богородицы и, уже когда построили новый храм, там оставили воскресную школу, а в новый стали все ходить Введенский храм. И вот представьте себе: иду я, мне лет семь — я просто уходила, ну детство у нас такое было: берешь, уходишь на улицу и гуляешь. Я надеваю, значит, дубленку, помню, наматываю этот шарф, рукавицы какие-то. Иногда женщины меня останавливали, когда я брела в школу утром, и перевязывали мне шарф и шапку, потому что у меня все это было вот так вот. Бабушка временами не могла за мной досмотреть, мама работала, папа работал, в общем, как-то я была временами так сама собой предоставлена. Ну это пошло мне на пользу, я теперь все время детям своим рассказываю, как я в минус 45 пришла в школу, а школа была закрыта. Сибирский мороз, он был очень лютый, у тебя так обмораживались щеки — все это знают, и в Москве, наверное, также обмораживались, что в центре они становились белыми. И пока это отойдет, несколько часов пройдет, пока проходит этот вот такой ожог своеобразный, морозный.

А. Пичугин

— Это ты пытаешься призвать своих детей к порядку таким образом?

К. Лаврентьева

— Нет, они мне вообще не верят. Я говорю: «Вы понимаете, что вас возят в школу? Вы можете встать — вас отвезут, вас привезут. А я ходила в школу за знаниями через такой мороз, в такую даль». И они мне вообще не верят, говорят: «Покажи-ка мне температуру воздуха в 97-м году». Я им показываю. Тогда они уже поверили, что да, была такая история в Сибири, когда под минус 50 было в Красноярске. Это на самом деле не так-то часто там бывает, но бывает. Всего несколько дней зимой в году, чаще в Норильске бывает как раз, где более холодный климат, там минус 50. И вот я иду, значит, на Рождество Христово или в святочные дни — ну я часто ходила в этот дом молитвы, меня там все знали. И захожу туда, ну вот представляете: там по центру храма русская печь. За этой печью клирос, слева от печи церковная лавка, возле церковной лавки библиотека маленькая, где можно брать книги и возвращать их обратно. Все в одном храме. Ну у меня, может быть, не всегда были деньги на свечи, я брала огарки свечей просто, ставила их перед иконами, как будто бы они мои. И это было настолько для меня радостно, и это было настолько ценно, что я вот всю жизнь несу воспоминания об этом доме молитвы. И меня очень быстро взяли на клирос, и я стала петь с женщинами благочестивыми, которые переписали рукой литургию и всенощное бдение...

А. Пичугин

— И тоже стала благочестивой женщиной.

К. Лаврентьева

— Да, я не могла бы себя в полной мере назвать такой благочестивой женщиной, как они. Потому что они действительно через советское время пронесли, и как раз те самые «белые платочки», которые пронесли веру через гонения советской власти на Церковь. И мы стояли, молились, я очень быстро научилась, с сопрано на тенор перешла и очень быстро научилась тянуть свою партию, хотя на самом деле это не так уж легко. Все, кто поют, понимают, Марина меня понимает. Ты должен четко знать свою партию, ты должен петь по нотам. Потом я ушла на альт уже, в подростковом возрасте. И вот так на трехголосие мы с ними ушли, по выходным я продолжала приезжать, но они уже перешли в новый храм. И вот вы знаете, мне кажется, такие моменты, какие-то такие воспоминания, они, конечно, человека греют потом в трудные времена. Следующее воспоминание: мы с родителями, мне лет тринадцать, поехали в санаторий «Загорье» как раз в святочные дни — это какое-то количество времени езды от Красноярска. В горы мы уехали, там этот санаторий, с таким красочным названием, и жили мы там с Нового года до Рождества. И мама очень переживала, что мы не попадаем на Рождественскую службу и спросила, есть ли храм — в Сочельник мы хотели сходить. Она говорит: где здесь храм, куда можно съездить? На Рождество мы, конечно, поехали на службу, но нам хотелось и в Сочельник куда-то тоже сходить. И нам сказали: вот там-то есть храм — это вы поедете завтра. А еще у нас тут недалеко есть часовня, но она на горе, идти через лес. И мы пошли. Родители взяли меня, мы втроем, через реально дремучий сибирский лес, не имея не телефонов, ни компасов, есть только примерное...

А. Пичугин

— А можно было заблудиться там.

К. Лаврентьева

— Можно. Ночь еще, Сочельник, и лютый мороз. Это надо иметь такой, конечно, неофитский пыл и экстремальное такое какое-то совершенно мышление, чтобы на это согласиться. Мне было лет как раз тринадцать, и вот мы идем. Идем в гору, идем долго, помним только то, что нам пальцем показали, как надо идти. Как мы потом поняли, шли мы часа два, поднимались, лютый мороз Сочельника сибирского, это было, конечно, испытанием. Но мы обо всем забыли, когда мы действительно наконец поднялись на гору — а там чистое поле. И там последние лучи солнечного заката падают на открытую часовню. Это никакая не часовня, это палатка, под которой благочестивые люди просто составили иконы. И мы издалека видим, что что-то блестит. Не крест, не купол, просто что-то блестит. Как, знаете, вот Рождественская звезда нас вела, мы как волхвы. И мы думаем: вот это блестит, наверное, какая-нибудь лампада, там, наверное, идет какая-то служба. И мы идем на этот блеск. И подходим, и видим, что это маленькая иконочка, знаете, даже без оклада, по-моему, или в каком-то скромном окладе. Просто был отблеск от закатного зимнего солнца на этой иконе, и вот на этот отблеск мы еще километр прошли. Вы представляете, чудо.

А. Пичугин

— Ничего себе. Сколько тебе лет было?

К. Лаврентьева

— Лет двенадцать-тринадцать, прямо совсем немного. Но для меня это было настолько сильное впечатление, что Господь наше вот это благочестивое желание покрыл, привел нас в эту палаточку с этими иконами. Мы приложились и пошли обратно тем же путем, но мы уже знали, как идти. И чтобы развеселить свой дух, мы, по-моему, пели и колядки, и молитвы с родителями, и тропарь Рождеству Христову, и русские народные песни, которые мы пели всегда, в любой ситуации. В любой непонятной ситуации мы всегда с мамой пели русские народные песни — «Выйду ночью в поле с конем», «Ой то не вечер, то не вечер», «Ой мороз, мороз, не морозь меня». Дальше пошла там...

А. Пичугин

— Тематическая.

К. Лаврентьева

— Тематическая рубрика, там песни военные, потом романсы, потом чего, в общем, там только не было. Совершенно есть сибирские какие-то песни: «Скакал казак через долину». В общем, потрясающие воспоминания. И как-то вот так я через всю жизнь это несу, и что меня каждый раз удивляет, знаете, в этих воспоминаниях. Как будто Господь, может быть, и знал, что наши близкие, они потом уходят и уйдут, и мы на какое-то время в своей земной жизни останемся без них. Но каждый раз, когда я вспоминаю папочку, Виктора Ефимовича, одно из самых ярких моих воспоминаний — это совершенно наше вот экстремальное путешествие в Сочельник рождественский на эту прекрасную гору возле санатория «Загорье» сибирского. А на Рождество мы уже катались на лошадях. Там была такая услуга, можно было покататься на тройке лошадей белых. И мы катались в настоящей повозке, настоящие лошади нас катали. И вот что-то такое очень русское, очень сакральное есть во всем этом. И в том, что говорит отец Стахий, и в том, что говорит Марина Борисова про Украину, и в том, что говорит Леша, каждый раз, когда рассказывает про русские города. Вот прошито в нас, прошита какая-то глубинная генетическая память. И как раз она вот и в духовное-то сознание вшита — там и праздники, там и Пасха, там Рождество. И 70 лет безбожия совсем это не уничтожили в русском человеке. И вот это настоящее чудо.

А. Пичугин

— А все помнят свое первое Рождество, кстати?

К. Лаврентьева

— Вот у меня, как раз я помню, у меня память включается там, где я ходила вот в семь лет в дом молитвы. Вот у меня память там включается.

А. Пичугин

— Марина, а у вас?

М. Борисова

— Мне трудно сказать. У меня первые лет семь были связаны с сельским приходом, и там была особая какая-то жизнь. Мне вот трудно по годам разделить, потому что это был такой какой-то процесс единый. И эти праздники, они не становились, как книжки на книжной полке, отдельно, они все объединялись. Вот там было удивительное такое какое-то братство. Мои московские знакомые, и не только мои, очень часто просились, можно ли им приехать туда на праздники, вот как раз на Рождество, на Пасху, потому что там было какое-то совершенно особое состояние. Хотя это никакая не глубинка, это недалеко от Москвы, просто очень неудобно туда добираться. Но рождественские службы... Когда ты живешь внутри церковной жизни, это вот, может быть, в монастыре человек это испытывает. Мы приезжали в Москву, Москва оставалась где-то там, за тридевять земель, а ты оказывался вот в этой слободе Поповке, и твоя жизнь ограничивалась...

К. Лаврентьева

— Вот этим приходом.

М. Борисова

— Этим приходом, да.

К. Лаврентьева

— Ну или районом вот этим.

М. Борисова

— И вот это органичное состояние внутри праздника, оно рождалось там.

К. Лаврентьева

— Очень вас понимаю.

М. Борисова

— Причем это не единичное мое ощущение, а это вот то, из-за чего люди просились туда приехать именно на праздник. Хотя, естественно, в Москве были пышные службы, красивые, и храмы...

К. Лаврентьева

— Они тоже дороги нам.

М. Борисова

— Да. И вот так что, Леша, не могу сказать.

А. Пичугин

— Я тоже не могу вспомнить. Наверное, это Елоховский собор, какие-то 90-е годы, но я не помню. Отец Стахий, а у вас?

Иерей Стахий

— Ну возможно, я не скажу именно про первые службы, потому что все-таки я был еще младенцем, хотя уже ходящим таким младенцем, когда меня мама воцерковилась. И на литургию мы ходили, если приходская жизнь была в Красном Селе, вот отца Артемия Владимира, тогда в два раза более молодого. Он и сейчас молодой, а тогда в два раза более молодой. А как раз вот то что Марина сказала, что где можно это еще почувствовать, что даже не обязательно куда-то далеко ехать или куда-то в сельский храм, а почувствовать в монастыре, в том числе в городском. Поэтому любая служба с литургией — это был Новоспасский монастырь, где вроде все строго должно быть, где строгие тогда казаки были, и старушки более строгие были, чем приходские, но тем не менее Рождество ассоциировалось как раз с тем, что служба шла еще тогда в соборе, который сейчас, да и уже последние лет 25, наверное, он закрывался на зимний период. Но на тот момент Покровский верхний храм зимний, он был еще не восстановлен, и поэтому круглый год службы шли в соборе. И вокруг собора в Новоспасском монастыре идет такая галерея. Она не полный круг делает, но тем не менее вот опоясывает собор. И мало того, что там выстраиваются исповедники на исповедь, чтобы не отвлекать службой вот как раз кающихся, а с другой стороны, там как раз было место для детей. И куртки родительские складывались, и дети туда ложились. Причем спать-то особо не хотелось...

А. Пичугин

— Это как в моей истории с лавками, да, в старообрядческом храме.

Иерей Стахий

— Да, просто было приятно само по себе, что ты можешь во время службы — в обычной-то службе, когда ты приходишь просто на обычную воскресную службу, этого времени нет. А здесь ты можешь полежать и послушать великолепный московский монастырский хор.

А. Пичугин

— С Рождеством, друзья. Спасибо большое. Мне кажется, чудесные истории у всех были сегодня.

К. Лаврентьева

— Спасибо.

А. Пичугин

— Слушайте нас и смотрите на сайте https://radiovera.ru/, в нашей группе ВКонтакте. И, естественно, через ваши радиоприемники. Сегодня свои светлые рождественские истории рассказывали священник Стахий Колотвин, клирик храма Ризоположения в Леонове в Москве, Марина Борисова, Кира Лаврентьева и Алексей Пичугин. Будьте здоровы. С Рождеством Христовым!

К. Лаврентьева

— С Рождеством Христовым!

М. Борисова

— С Рождеством!

Иерей Стахий

— С праздником!

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «День Победы»
• «Первые шаги в Церкви». Игумен Филарет (Пряшников)
• «Светлые истории: пасхальные»

---

Проект реализуется при поддержке VK