Поделиться
С недавних пор, как почта начала приносить мне епархиальный саратовский журнал «Православие и современность», – глаза привыкли искать в подписи под разговорами со священнослужителями, под статьями – имя сегодняшней героини нашей программы: «беседовала Марина Бирюкова». Вчитываясь в её вопросы, вслушиваясь в их интонацию, что-то подсказывало мне, что Марина – из того журналистского племени, к которому долгие годы принадлежал и я сам. А ещё ранее, с начала прошлого десятилетия, в литературных журналах – то в «Волге», то в столичном «Арионе», – мне стали встречаться её стихотворения. А недавно с помощью друзей и Митрополита Саратовского и Вольского Лонгина вышел и сборник её стихов – «Щегол».
Птица щегол на березе раздетой,
а за березою черное поле.
Как я утешена птахою этой,
как хорошо мне сегодня на воле –
может быть, я уже, перестрадала?..
Небо над зябью как чистая льдинка,
птаха меня, наконец, увидала –
сорвана скорым крылом паутинка,
сбиты последние листики. Щебет –
вот, а она уже в поле пропала…
Два неожиданных облачка в небе –
как рукавичек растерянных пара.
Марина Бирюкова, из книги «Щегол»
Живописные, тихие монологи много повидавшего и пережившего, как я почувствовал, человека, не то чтобы сразу запоминались. Но каждый раз после чтения они оставляли какой-то славный отсвет и оседали в душе. В этих стихах стрекотал кузнечик, звякало колодезное ведро, гудел пробивающийся сквозь оконные ставни ветер, долгий закат уходил за реку, спасительный первый снег покрывал землю. И за всеми ежедневными, сменяющими друг друга обыденными и непостижимыми чудесами – зоркая и смиренная свидетельница. Родственная, своя – осеннему собрату-листу, воробью, припавшему к асфальтовой выбоине с накопившейся талой водой, и даже – жёлтым солнечным пятнам. От стихотворения к стихотворению она поверяет, оценивает, вопрошает свою судьбу – через осязаемые, слышимые и видные глазу приметы Божьего мира.
Стоит последнее тепло,
водою скорой под корягу
кленовый лист уволокло,
а я завинчиваю флягу
с лесной водою и кладу
ее в рюкзак, и через ельник
к дороге медленно иду –
такой вот выпал понедельник.
Как ни разбита, ни слаба,
уроки дня сего усвою.
Головка темная гриба
приподняла сырую хвою,
сейчас достану ржавый нож…
Белеет срез. Кричат сороки.
Учусь тому, что мир хорош –
какие трудные уроки!
Марина Бирюкова, из книги «Щегол»
Летом прошлого года подборка стихов Марины Бирюковой в журнале «Сибирские огни» открывалась этюдом о старом бревне и маленькой девочке. Эти стихи мне запомнились. Время от времени их героиня крошит ветхую древесину, берет мягкую гнилушку и пишет на деревянной обшивке дома свои самые первые неуклюжие слова. «…А позже меня подломило и сбило, и стали беспомощны правила, но – не мне ли на счастье нетленное было даровано это гнилое бревно?»
Какая внимательная, осердеченная поэтическим словом – память.
Здесь меня ждут: как ни поздно уже,
выше берез, на шестом этаже
шторкой оранжевой светит окошко.
Здесь меня помнят: сырая сторожка
под монастырской стеною в лесу –
ноющий чайник на крохотной плитке.
Краскою номер на ветхой калитке –
здесь меня любят. А я принесу
то, что смогу. И насколько смогу,
все оправдаю. А главное – буду:
быть ли победе, случиться ли худу –
буду, войду, обниму, не солгу.
Марина Бирюкова, из книги «Щегол»
Вещество благодарности, растворенное в стихах Марины Бирюковой, исповедально преображенное и ставшее подлинной поэзий, обладает счастливой способностью перемещения и в читательское сознание. Оно остается там надолго.
