«Путь к вере Александра Галича». Вячеслав Терехов

У нас в гостях был религиовед, экскурсовод, исследователь ферномена бардовской песни Вячеслав Терехов.

Мы говорили о русском поэте, авторе и исполнителе песен Александре Галиче, и о том, как крещение и общение с известным священником и богословом Александром Менем отразилось на его дальнейшей жизни и творчестве.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

– Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. Сегодня здесь в этой студии вместе с мной и вместе с вами часть «Светлого вечера», ближайший час проведет Вячеслав Терехов, религиовед, экскурсовод и исследователь феномена авторской песни. Добрый вечер.

В. Терехов

– Добрый вечер, Алексей. Добрый вечер, уважаемые радиослушатели.

А. Пичугин

– Мы с Вячеславом в прошлый раз говорили про Владимира Семеновича Высоцкого. И решили, что иногда так будем встречаться здесь, в студии светлого радио, говорить про авторскую песню. Сегодня решили вспомнить Александра Галича. Про Галича, кажется, мы на светлом радио еще никогда не говорили, это большое упущение. А почему для тебя Галич вдруг в какой-то момент – мы с Вячеславом знакомы давно, много лет, но вот никогда я не знал, что ему близок Александр Галич, поэтому и вопрос: чем он так тебе близок, почему ты начал заниматься исследованием его жизни, его творчества?

В. Терехов

– Я вообще в этом смысле несколько выпадаю из своего поколения, потому что я по субкультуре больше попадаю в 60–80-е годы. И когда еще я был школьником, не было интернета, не было такого доступа к литературе. Но когда я слушал Высоцкого, то зная Высоцкого, невозможно не знать Окуджаву и Галича, я встретил такое мнение, может быть, в начале двухтысячных, Андрей Макаревич где-то высказался, что Галич как поэт не хуже, чем Высоцкий. А Высоцкого я слушал лет с восьми, еще не умея даже толком читать, уже знал какие-то его песни даже наизусть. И услышав такое мнение, я заинтересовался, что же это за поэт, который не хуже, чем Высоцкий, я решил к нему обратиться. И действительно в течение уже не первого года я стараюсь, я так не скажу, может быть, это будет слишком пафосно, что я исследователь его творчества, есть люди, которые знают, знали лично его, еще они живы...

А. Пичугин

– Безусловно. И сам Галич, уже, наверное, сейчас не мог быть жив, но дожить до нашего времени, конечно, мог, если бы не трагическая гибель.

В. Терехов

– Ему 100 лет уже было, в октябре 18-го года, но остались еще люди, которые его видели на своей памяти, испытали его влияние напрямую. С одним из них я, кстати, несколько дней назад встречался – это такой замечательный бард, участник ансамбля «Песни нашего века» – Александр Мирзаян, который рассказал мне много интересных фактов, о которых я еще сегодня упомяну. Чем важен для меня Галич? Двумя обстоятельствами. Во-первых, что он был действительно подлинный русский поэт, очень высокого уровня, и в то же время непрочитанный, до конца непонятый. Эти фразы звучат несколько банально, такие формулировки часто повторяют про разных авторов, вот какой-то автор не прочитан, но это действительно так. Потому что ну, например, более-менее полное собрание сочинений Галича издавалось только один раз – это был 99-й год, это была такая серия «Голоса. Век XX». Я даже ее помню, вот я ее сейчас брал в библиотеке, чтобы готовить этот эфир. И там не так много-то на самом деле у него творческого материала – около 150–160 творческий произведений, вот как у Окуджавы. У Высоцкого там около тысячи, там оно в пятитомник, в семитомник войдет. А у Галича только двухтомник: первый том это поэзия, второй том это проза.

А. Пичугин

– Ну как с некоторыми великими режиссерами, с тем же Тарковским, у которого фильмография достаточно небольшая.

В. Терехов

– Ну а дело же не в объеме.

А. Пичугин

– Я вот про то и говорю, что дело не в объеме, конечно же, дело в сути.

В. Терехов

– И несмотря на то, что по объему наследие Галича не столь велико, но оно не прочитано и оно, так скажем, в массовой культуре, к сожалению, малоизвестно. О Высоцком много пишут и много его издают и издавали за все эти годы, миллионы, наверное, десятки миллионов. А Галич, который творчески не уступал, на мой взгляд, его знают меньше. В этом смысле ситуация напоминает ту, которая была с Башлачевым.

А. Пичугин

– Я вот тут бы, знаешь, не согласился бы в чем. Сейчас, с января, 2020 год, и как-то действительно Галича знают меньше. Но у меня вообще ощущение, что и Высоцкого стало меньше, и Окуджавы стало гораздо меньше. И если Высоцкий ну просто постольку-поскольку все равно, и тысячи произведений, и ну он укоренился насколько в культуре, что сложно его не знать в любом возрасте. Если сейчас школьника спросить, там начиная класса с 5–6-го, он наверняка скажет, кто такой был Высоцкий. Вот с Окуджавой сложнее. Хотя 20 лет назад Окуджаву знал любой школьник. Также и с Галичем – 20 лет назад Галича, конечно, всегда знали меньше, чем Окуджаву, но 20 лет назад в принципе Галича знали лучше, чем сейчас.

А. Пичугин

– Кстати, что касается молодежи, вот как ты сказал, я сталкиваюсь с этим регулярно, потому что я работаю с детским группами. И когда у меня бывают экскурсии большие, я часто задаю этот вопрос, знаете ли вы Высоцкого, когда мы проезжаем возле католического собора, там же он напротив жил. И всегда...

А. Пичугин

– Непорочного Зачатия, на Пресне.

В. Терехов

– Когда группы, дети там 7-8-й класс, всегда находятся те, кто не только знают Высоцкого, а те, кто даже знают его хорошо, и даже поклонники. Это вот нынешние дети.

А. Пичугин

– Я про то и говорю, да.

В. Терехов

– А что касается Галича, что его меньше знают, этому есть...

А. Пичугин

– А с Галичем ты никогда такой эксперимент не проводил?

В. Терехов

– Один раз провел. Я как-то снимал передачу для одного интернет-проекта, давно уже, и мы снимали фрагмент возле дома, где он жил с 54-го по 74-й год.

А. Пичугин

– До эмиграции.

В. Терехов

– Да, это дом на улице Черняховского, в районе метро «Аэропорт». Там есть табличка, которая установлена была где-то в конце 90-х, и там как раз есть очень характерная фраза, которую можно было бы сделать эпиграфом вот этого эфира, слова из Евангелия от Матфея: «Блаженны изгнанные правды ради». Вот это вторая причина, почему он для меня важен, сейчас об этом скажем.

А. Пичугин

– А про Башлачева. Давайте к Башлачеву вернемся, а потом к Евангелию перейдем.

В. Терехов

– Но сначала скажем о тех детях, которых я встретил возле этой таблички. У меня было даже два таких случая. Там школа есть соседняя, дети вот знают в этой школе, кто такой Галич. И как-то осквернили эту табличку, чем-то облили, они ее отмывали, устраивали стояния, чтобы никто там ее не трогал. Дети этого района.

А. Пичугин

– Это хорошая школа просто.

В. Терехов

– Соседняя.

А. Пичугин

– Это где?

В. Терехов

– Это вот «Аэропорт», я сейчас номер не назову.

А. Пичугин

– Ну неважно. Итак, интересная просто параллель с Башлачевым. У меня Галич с Башлачевым в голове не пересекаются.

В. Терехов

– Во-первых, ты можешь с этим не согласиться, но все-таки мелодика их песен, ну не такая, как у Окуджавы, например.

А. Пичугин

– Конечно.

В. Терехов

– Не каждый слушает их.

А. Пичугин

– Естественно.

В. Терехов

– Я их очень люблю обоих.

А. Пичугин

– Я их тоже люблю обоих. Хотя вот даже сразу надо сказать, что я считаю Галича великим русским поэтом, безусловно. Но вот мое творческое чувство, оно как-то вот Галича тяжело принимает. Ну как Цветаеву, например. Мне все говорят: как ты можешь не воспринимать Цветаеву? Вот так вот, не воспринимаю. И очень много ее читал, пытался, но не получается. А Ахматову –наоборот. Дело вкуса, безусловно. Даже не просто вкуса, это вот дело какого-то ощущения: твое – не твое, да. А Башлачев – наоборот, Башлачев очень близок моему вот этому творческому чутью.

В. Терехов

– Ты мне его открыл в сентябре 2003 года, я помню этот сборник «Посошок» – я впервые узнал о Башлачеве.

А. Пичугин

– Это книжка, я уже даже не помню, это книжка была, да? Или кассета?

В. Терехов

– Да, это такая брошюрка. С зеленой такой обложкой.

А. Пичугин

– Да, была. Точно, я даже помню, где я ее купил.

В. Терехов

– Там с этой книгой отдельная история, сейчас не буду, мы о другом говорим. Но вот это ты мне ее дал, я услышал это имя в сентябре 2003-го. Ты дал мне этот сборник, который первый сборник Башлачева, в 90-м году, уже после его гибели. Я его для себя таким образом открыл. Выдающийся поэт, тот и другой, но сложно слушать, потому что мелодики песен нет. Я понимаю, многие будут спорить с этим, но я считаю, что Галича надо прежде всего читать. Потому что Высоцкого надо слушать, Окуджаву надо тоже слушать, потому что воздействие текстов их песен, оно становится еще сильнее, когда в авторском исполнении. А вот Галича, на мой взгляд, такое частное мнение мое, но я считаю, из этих трех авторов он был наиболее литературен, в том смысле, что его надо читать. И я советую молодежи обращаться к нему. Хотя, повторяю, он не прочитан, не пропечатан, потому что мало издавался. И мало о нем есть литературы. Потому что, например, в серии «ЖЗЛ» нет книги о нем, хотя пытались делать попытки там, насколько я знаю.

А. Пичугин

– Так, может быть, тебе?

В. Терехов

– Ну это, знаешь, какую надо провести огромную работу, к которой я иду, так скажем. Я иду к этой работе. Ну есть книга о нем, издавалась не так давно. Такой автор Михаил Аронов, который написал хороший такой сборник, не сборник, а хорошую биографию, но она всего одна, по большому счету. Есть еще что-то, но там уже ниже уровень. Об Окуджаве пишут тоже больше. Недавно наш замечательный Дмитрий Львович Быков переиздал в очередной раз в «ЖЗЛ» книгу об Окуджаве. И я вот тоже ее, кто интересуется, всем советую, очень там много интересных фактов. Об Окуджаве можно сделать отдельную передачу.

А. Пичугин

– Ну про Окуджаву, да, конечно, можно отдельно поговорить. А про Галича и Евангелие.

В. Терехов

– И вот вторая-то и более важная причина, такая очень важная – содержание его духовной биографии. Действительно, как сказано на его табличке, там приведена цитата Евангелия от Матфея: «Блаженны изгнанные правды ради». Дело в том, что Галич это, наверное, самый яркий пример такого человека, который имел все, находился на самой вершине, так скажем, советского шоу-бизнеса, он был очень успешным драматургом.

А. Пичугин

– Я в свое время случайно об этом узнал, в титрах прочитал. А потом всем рассказываю из серии: представляешь себе? Не просто драматургом, он написал сценарий к таким фильмам, как, например, «Верные друзья».

В. Терехов

– Да, очень популярным фильмам.

А. Пичугин

– Да, фильм 54-го года. И когда я говорю, даже у людей, которые хорошо знают творчество Галича, это вызывает всегда удивление. Поскольку фильм тоже, не знаю как сейчас, но раньше знали все, да, про троих друзей...

В. Терехов

– Даже в 90-е его знали.

А. Пичугин

– Да и сейчас, мне кажется, которые на плоту по Волге путешествуют. «Плыла-качалась лодочка по Яузе-реке» – их песенка из детства, начала фильма. И сценарий написал Александр Галич. Его даже на какое-то время, по-моему, из титров после эмиграции убирали.

В. Терехов

– Да, еще до его эмиграции выходил этот фильм когда по телевидению, и он смотрел, вот когда фильм выходил без его фамилии, и он говорил, что у нас в Советском Союзе фильмы могут быть без сценариста – там не было его фамилии. Фильм посмотрело порядка 30 миллионов человек. А я напомню, что в те годы кинематограф это был один из немногих легальных способов зарабатывать очень большие деньги. Потому что фильмы расходились, даже посредственные, потому что развлечений было мало, и в кино люди ходили очень-очень много. А когда фильм был хороший, то смотрели его по несколько лет иногда. И, соответственно, легальным способом, законным, авторам фильма с проката деньги перечислялись очень большие, сотни тысяч рублей. И вот Галич все вот это имел. Не с самого начала, но где-то так вот, с начала 50-х годов, где-то, может быть, там года с 53–54-го он был очень успешный человек, очень такой пафосный даже, всегда с деньгами. Но он, кстати, многим помогал, кто оказывался в печальной ситуации финансовой, своим друзьям. У него был успех у женщин, он имел возможность выезда за границу, несмотря на свою национальность, и в Париж в том числе. И в какой-то момент он, понимая, чем это может закончиться, пошел против этой системы.

А. Пичугин

– Я напомню, что в гостях у нас сегодня Вячеслав Терехов, религиовед, экскурсовод и исследователь феномена авторской песни. Давайте все-таки вернемся к Евангелию сначала. А то как-то ты начинаешь про это говорить, а я тебя перебиваю постоянно.

В. Терехов

– Не перебивай. Вот через биографию, с адресов московских выйдем вот к этому крещению.

А. Пичугин

– Хорошо, да. А крестил Александра Галича отец Александр Мень, да, в Новой Деревне.

В. Терехов

– Это отдельная история. Но для того, чтобы как бы нам вот это...

А. Пичугин

– Логично к ней подойти.

В. Терехов

– Да, и восстановить, создать определенную драматургию нашего эфира, мы вспомним несколько деталей его биографии, как он к этому пришел. Родился он в октябре 1918 года, не в Москве, а в городе Екатеринослав, это сейчас город Днепр.

А. Пичугин

– Бывший Днепропетровск, как его многие помнят.

В. Терехов

– С таким, да, новым названием. Но вскоре семья переехала, через несколько месяцев в Севастополь, а в 1923 году семья Гинзбург, поскольку настоящая фамилия его не Галич. Галич – это творческий псевдоним, который он взял где-то так в конце 50-х годов. Семья переехала в Москву и поселилась в одном очень интересном доме, дом с историей. Ну и семья была с историей, это была творческая театральная семья. Его отец Аарон Галич и его мама, они были творческими работниками.

А. Пичугин

– Арон Гинзбург.

В. Терехов

– Да, Арон Гинзбург. И поселились они в коммуналке, в доме, который хранил традиции высокой культуры. Это дом на пересечении, на углу Кривоколенного и Армянского переулков, дом конца XVIII век, которым владел поэт Дмитрий Веневитинов. И дом известен прежде всего тем, что в 1826 году там читал фрагменты трагедии «Борис Годунов» Пушкин. Вот на это доме есть две мемориальных доски, а я считаю, что их должно быть там три. Там есть мемориальная доска Веневитинова, сейчас уже забытого в основном, хотя могила, кстати, его сохранилась на Новодевичьем кладбище. Доска Пушкина. И вот московские мои коллеги или просто энтузиасты иногда вешают самодельные таблички. Вот я когда прохожу там, иногда висят самодельные таблички: здесь жил Галич.

А. Пичугин

– А я не видел. Я там часто хожу.

В. Терехов

– А вот бывает там, вот, допустим...

А. Пичугин

– А их снимают потом.

В. Терехов

– Да, это такие полулегальные, полуофициальные таблички, они под даты обычно ставят. Вот когда было ему 100 лет...

А. Пичугин

– Под даты, да.

В. Терехов

– Вот 100-летие было со дня его рождения.

А. Пичугин

– Два года назад.

В. Терехов

– Там вот чуть ли не целая серия была таких табличек, их как-то там привязывали что ли к трубам. И дом находится в очень плохом состоянии. И, пользуясь случаем, я об этом напомню, что дом с историей вот такой, там много интересных людей бывали в разные годы. А дом чуть не снесли в 90-е, а сейчас его как-то все-таки защитила московская интеллигенция. Но вот там можно было бы сделать прекрасный музей на тему вот об этих трех людях и о большем количестве людей, которые там были. И вот что сподвигло юного Сашу Гинзбурга стать деятелем искусства, это не только его родители, а то что в этом доме часто проводились, ну так скажем, творческие вечера. В 1926 году в этом доме проводился литературный вечер, связанный со 100-летием со дня чтения Пушкиным «Бориса Годунова». Там выступал актер МХАТа Василий Качалов, другие известные люди. И вот находясь, будучи на этом вечере, Саша Гинзбург решил стать актером. Я не буду сейчас вдаваться слишком подробно в его биографию раннюю, я упомяну только то, что он поступил, еще не закончив 10 классов, в два вуза сразу. Пройдя огромный конкурс, в школу-студию МХАТ – всегда в театральные вузы сотни на место конкурс, и в те годы тоже – и он застал последний год работы Станиславского, который умер в 35-м году, и вот Саша Гинзбург еще немного как бы его видел. И в литературный институт имени Горького. Но литературный институт он бросил, не справляясь с очень тяжелой учебной нагрузкой, в обоих сразу вузах он учился, и остался только, значит, во МХАТе. Но грянула война, и он так и не закончил ни одно высшее учебное заведение. Но благодаря дару, благодаря таланту, благодаря тому что он находился в этой среде, он начал работать сразу. И кстати, вот, мне кажется, не зря семья поселилась именно в этом доме, потому что синагога рядом, она действующая даже была.

А. Пичугин

– Ну да, получается, через Маросейку.

В. Терехов

– Ну почти, да, чуть ниже там синагога, Спасо-Голенищевский переулок. Потом они, кстати, позже переехали на Малую Бронную улицу.

А. Пичугин

– Понимаешь, тогда не до выборов было, тогда все-таки селились там, где есть возможность.

В. Терехов

– Ну это да, но я думаю, что для них это имело значение. Потому что, когда он был еще маленьким, еще там вот, кажется, в Севастополе, его посвятили в иудейскую религию, раввин. Там был очень такой уважаемый раввин, которому предлагали стать главным раввином Иерусалима. И он не поехал, остался в Союзе, потом его репрессировали. И вот он был формально религиозный еврей. И это очень важная ситуация лично для меня, что он, будучи религиозным евреем, не практикующим, но по крайней мере посвященным, осознавая себя как еврей...

А. Пичугин

– А тут еще такая история, что очень многие, ну как религиозные, практикующие или не практикующие, религиозные или не очень религиозные, но все равно соблюдали традиции. Ну хотя бы, как минимум, как у нас ходят освящать куличи на Пасху люди, которые даже порой очень далеки вообще от верующих.

В. Терехов

– Ну осознавали себя, по крайней мере.

А. Пичугин

– Да. Так все равно там шаббат соблюдают очень часто, особенно в таких семьях, где традиции чтут.

В. Терехов

– Ну то есть не религиозно, а культурно, культурологически они себя...

А. Пичугин

– Тут сложно понять, где грань проходит.

В. Терехов

– Ну то есть они не разрывают с традицией полностью, и в том числе это выражается в том виде, что когда кто-то из них принимает крещение, переходит в христианство в сознательном возрасте, это вызывает тяжелое отторжение. И вот с Галичем было именно так: когда он принял крещение, сейчас об этом скажем как-то подробнее, как это произошло, но он знал, что он обрубает все мосты. И его крещение, на мой взгляд, стало закономерным итогом его определенного духовного и интеллектуального пути, который начался, наверное, в 1961 году, когда он написал первую песню. Это, кстати, год, когда Высоцкий тоже начал писать песни – 60–61-й.

А. Пичугин

– Только Высоцкий был тогда совсем молодым, ему и тридцати не было, двадцать четыре, а Галичу на тот момент все-таки было больше сорока.

В. Терехов

– Да, но тем не менее у них разное было время, когда они начали заниматься этим жанром. Галич не занимался авторской песней, потому что тогда этот жанр считался таким блатным. И гитара, играть на гитаре считалось ну это как-то несерьезно. Вот надо играть на фортепиано, надо играть еще на чем-то, а гитара, она считалась мещанский такой инструмент. Вот из тех времен остался образ: гитара висит на стене с бантиком.

А. Пичугин

– Да, это ты сейчас сказал, я прямо очень живо представил.

В. Терехов

– Вот это мещанство считалось, заниматься авторской песней, в среде, в которой находился Галич. Это, значит, были ученики Станиславского, это была вот русская литература, это считалось так как-то, не очень. Вот как у нас к шансону часто сейчас относятся, они вот примерно так к гитаре относились. Но он писал, конечно, стихи еще в юности и в детстве практически. И вот в его сборниках обычно отдельный как бы блок – то, что он писал до 61-го года – это как бы не авторская песня была, это было для театра, для каких-то капустников, но это не было бардовской песней. Это отдельная история, когда он ехал ночью в поезде «Красная стрела», на день рождения режиссера Алексея Германа в Петербург, в Ленинград, в очень элитном вагоне, место, которое обычно занимали сотрудники органов госбезопасности. А у него был блат, и он, воспользовавшись этим блатом, получил такое там блатное отдельное купе. И на него все так смотрели, его спутники по этому вагону, что там какой-то кэгэбист, хотя он был актер. Не актер, а драматург. И вот будучи в такой атмосфере, живя такой жизнью, он написал первую песню, которую он относил уже к другой части своего творчества. Песня называется «Леночка», я сейчас не буду ее цитировать, но он к ней сам не относился потом всерьез, он считал ее такой халтурной. Но он считал, что, увидев ее, он понял, решил для себя, что несмотря на то что песня слабая, в этом есть что-то такое, чем надо заниматься дальше. Вот с Высоцким такая же ситуация. Его две первые песни, самая первая песня Высоцкого «Суров же ты, климат охотский», мы кажется, в тот раз упоминали, 60-й год.

А. Пичугин

– Я уже не помню.

В. Терехов

– И вторая песня «Татуировка». Он к ним не относился потом всерьез.

А. Пичугин

– А мне казалось, кстати, «Татуировка» первая, даже где-то я читал.

В. Терехов

– Ну он ее потом просто исполнял как первую. А самая первая песня, до «Татуировки», вот так скажем, бета-версия, ноль версия...

А. Пичугин

– Один ноль.

В. Терехов

– Как в египтологии есть нулевая династия.

А. Пичугин

– Ну или так, да

В. Терехов

– Нулевая песня.

А. Пичугин

– Мы сейчас прервемся на минуту. Я напомню, что в гостях у нас Вячеслав Терехов, религиовед, экскурсовод и исследователь феномена авторской песни в нашей стране. Я Алексей Пичугин. Через минуту снова здесь.

А. Пичугин

– Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня мы вспоминаем Александра Галича, у нас в гостях Вячеслав Терехов, религиовед, экскурсовод и исследователь феномена авторской песни в России. Итак, мы говорим про Галича и про его путь к крещению. Вот такие глубокие отхождения делаем, боюсь, что у нас время программы ограничено, так и не успеем. И вот он едет в Ленинград на «Красной стреле»...

В. Терехов

– Вот он написал так первую песню. И, как я сказал, он решил этим заниматься дальше. И он где-то года с 64-го начал исполнять их по квартирникам, и чем дальше, тем содержание его песен стало становиться все более и более антисоветским. И здесь важнейший момент: единственное легальное выступление Галича с собственными песнями в Советском Союзе, оно состоялась в марте 1968 года в Новосибирском академгородке. Он существует и сегодня, там до сих пор выступают артисты вот такого жанра – барды, рок-барды. А тогда там проводился в духе культуры 60-х – ну такой интеллектуальный клуб. Был построен Дом культуры, там сейчас банк находится в этом здании, насколько я знаю. И клуб «Под интегралом» назывался – клуб интеллектуальный, клуб, значит, для таких вот творческих встреч. Они хотели сначала пригласить Высоцкого, но с Высоцким не сложилось. И вот пригласили Галича, который был готов, выходя на широкую аудиторию, спеть мягче, то есть не самые антисоветские песни. Но его попросили петь именно то, что он считает нужным, иначе вся эта встреча потеряет смысл. И он пел такую песню «Мы похоронены где-то под Нарвой» – она такая вот, совсем диссидентская. И даже две местных кинокомпании снимали...

А. Пичугин

– Сохранилась запись?

В. Терехов

– Вот одна сохранилась, одна нет. Одна вот, которая не сохранилась, она даже была цветной, но ее смысли тут же. А вторую тоже смыли, но успели сделать копию на позитив.

А. Пичугин

– «Эрика» берет четыре копии» – это, правда, про другое, но тоже Галич. Помните, да, эти строчки, наверное.

В. Терехов

– Да. Сохранилась эта пленка, ее можно найти, она есть в интернете. Но после этого он уже больше никогда не выступал легально, и приблизительно с этого момента началась вот как бы в его биографии ситуация, что он все свои привилегии начал постепенно терять. Была определенная инерция в этом плане, то есть то что он был заслуженный, с регалиями, его какое-то время защищало от каких-то репрессий. Но в 72-м году его изгнали из всех творческих союзов. И будучи еще до этого очень обеспеченным и привилегированным, с какого-то момента, где-то с начала 70-х, он стал просто нищим. Выступал по квартирникам, вот точно так же, как Башлачев, как это происходило в конце 80-х, у рокеров уже, а Галичу организовывали квартирники Сахаров, Елена Боннэр – вот этот круг диссидентов.

А. Пичугин

– Ну давай уж процитируем тогда «Мы похоронены где-то под Нарвой». Если ты упомянул, мне кажется, надо хотя бы начало, первое четверостишие.

Мы похоронены где-то под Нарвой,

Под Нарвой, под Нарвой,

Мы похоронены где-то под Нарвой,

Мы были – и нет.

Так и лежим, как шагали, попарно,

Попарно, попарно,

Так и лежим, как шагали, попарно,

И общий привет!

В. Терехов

– Замечательно. И действительно началась уже жизнь его другая. И как раз вот, знаешь, в Википедии есть ошибка очень такая ясная. Википедия очень много врет, к сожалению, и по Википедии нельзя...

А. Пичугин

– Википедия открытый источник, ей нельзя безоговорочно доверять. Хотя там есть ссылки на источники в принципе, но, конечно же, любой может ее проверить. Поэтому ну что ж, есть ошибки, но хорошо, что у нас есть Википедия.

В. Терехов

– И хорошо, что у нас есть те, кто занимается этим на уровне более глубоком, чем Википедия. В Википедии сказано, что принял крещение Галич в 73-м году – это неправильно. Он принял крещение, точной даты нет, но это была весна – лето 72-го года. Как раз эта информация, со ссылками на его друзей, приводится вот в единственной фактически полноценной биографической книге о Галиче, которую я упоминал, автор Михали Ааронов. И как это вот произошло. Об этом сам Галич рассказал уже позднее, уже в эмиграции, когда он в Мюнхене вел на радиостанции «Свобода» цикл передач по несколько раз в неделю. И он, проводя их очень содержательно, он к ним практически не готовился, у него всегда был материал как бы в голове. И он рассказывал такую историю в 76-м году уже, не так задолго до гибели, что где-то с конца 60-х годов он заинтересовался литературой религиозно-философского содержания. Это был один из феноменов вообще «шестидесятничества», что стали осознавать ищущие эти вопросы люди, что зло находится не снаружи человека, как марксизм утверждает, а оно находится внутри человека, источник зла внутри, как об этом писал Ремарк, как об этом писали философы-экзистенциалисты. И вот Галич, заинтересовавшись такого рода вопросами, он стал такую литературу изучать. И вот в какой-то момент ему попался фрагмент многотомника Александра Меня по истории религий.

А. Пичугин

– Ну в самиздате, естественно.

В. Терехов

– Да, издавались книги Александра Меня на западе, под псевдонимом Эммануил Светлов. Не он сам придумал этот псевдоним, ему там как бы придумали уже другие. Там были и другие псевдонимы, но именно под псевдонимом Эммануил Светлов Александр Галич впервые причитал самиздатовскую, «тамиздатовскую» книгу.

А. Пичугин

– А все-таки это был «тамиздат», привезенный сюда.

В. Терехов

– Насколько я знаю да, «тамиздатовскую» книгу о пророках Ветхого Завета. И для него самым важным обстоятельством оказалась не точность фактов, это уж какая может быть точность фактов, когда речь идет о ветхозаветных реалиях, а такая ситуация: вот будучи актером, он почувствовал, что автор этой книги, он сам, как актер и как режиссер, переживает содержание, которое он пишет – он называл это «эффект присутствия». То есть ему показалось, что автор, вот этот Эммануил Светлов, он описывает то, что он видел как будто бы в реальности. И он заинтересовался, кто же это такой, вот этот Эммануил Светлов. И через знакомых он узнал, что это священник.

А. Пичугин

– Православный священник.

В. Терехов

– Да. Еврей. Кстати, вот было такое самиздатовское интересное стихотворение...

А. Пичугин

– Я думаю, что для Галича, кстати, это был важный факт, что отец Александр Мень сам был евреем.

В. Терехов

– Да, конечно, из той же субкультуры.

А. Пичугин

– Хорошо знаком с культурой, скажем так.

В. Терехов

– Отец Александр Мень был проповедником Евангелия в среде субкультуры советских евреев.

А. Пичугин

– Ну безусловно, у него, конечно, немалое количество евреев ходило и в приход Новой Деревни, и проповедь его была там, конечно же, слышна. Но у него, конечно, опять же, по слову апостола, не было здесь ни эллина, ни иудея.

В. Терехов

– Естественно, да. Но будучи этническим евреем и носителем этого самосознания, в основном к нему приходили в первую очередь именно они. И действительно, есть, кстати, такое интересное стихотворение – такой бард Евгений Агранович, который ушел из жизни не так давно, – «Еврей-священник», оно ходило в самиздате: «Еврей-священник – видели такое? Нет не раввин, а православный поп». Вот есть такое стихотворение, которое описывает, там не упоминается имени, кто же это такой, но упоминается вот просто вся биография Александра Меня, что он был очень одаренным, но не смог как бы найти хорошую работу в силу национальности, и стал священником православным, и успешно проповедовал христианство по деревням. Вот это и был Александр Мень, не упоминаемый по имени. И вот нашел Александр Аркадьевич этого еврея-священника. Служил он тогда, с 70-го года и до гибели...

А. Пичугин

– В Новой Деревне.

В. Терехов

– Да.

А. Пичугин

– Ну у Галича есть стихотворение про Новую Деревню.

В. Терехов

– Ты имеешь в виду «Я вернусь»?

А. Пичугин

– По-моему, да. Я пытаюсь вспомнить.

В. Терехов

– Сейчас вспомним. Но вот там произошла такая интересная ситуация, что Галич приехал на службу к отцу Александру Меню, и произошла такая...

А. Пичугин

– Да, «Я вернусь», нашел его:

Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,

Где с куполом синим не властно соперничать небо,

И ладана запах, как запах приютского хлеба,

Ударит меня и заплещется в сердце моем...

Когда я вернусь... О, когда я вернусь...

В. Терехов

– Да.

А. Пичугин

– Это уже в эмиграции написано.

В. Терехов

– Да, это... а нет, слушай, это не в эмиграции написано, это еще здесь. И вот, кстати, мой недавний собеседник, Александр Мирзаян, он был одним из слушателей чтения этого стихотворения перед выездом Галича, в июне 74-го года. Но давай все-таки закончим вот эту ситуацию по поводу крещения.

А. Пичугин

– Да, только одна ремарка еще, прости. Тут сразу понятно, что про отца Александра Меня в стихотворении «Еврей-священник», потому что тут же: «Алабинский викарий, под Москвою», – конечно, тут одно из мест служения.

В. Терехов

– Какой еще мог быть другой еврей-священник, который упоминается в стихотворении другого еврея, только барда. Вот это мог быть только Александр Мень. И они как-то вот, не видя друг друга до этого, не зная друг друга лично, они друг друга узнали. Вот произошла ситуация, которую Галич потом называл, что это чудо. Может быть, я преувеличиваю, может быть, я смотрю на это слишком эмоционально, он говорил, но я считаю, что это было пусть маленькое, но все-таки чудо. Отец Александр подошел ко мне, как-то так он его взял за руку и сказал, что а я вас узнал, я вас давно уже жду. Александр Мень никогда не рассказывал подробно, а уж тем более о том, что ему говорили на исповеди, ну вообще о духовном пути, биографии свих прихожан, и о подробностях крещения Галича ничего не известно. Александр Мень этого не говорил, называл это «врачебная тайна». Неизвестна даже не только дата, но даже время года – это весна – лето 72-го года, а вовсе не 73-го, как сказано в Википедии. Но есть сам факт того, что...

А. Пичугин

– Но это интересная ошибка для, наверное, тех, кто действительно занимается исследованием Галича, творчества и жизни Галича, ну как ты, например. А для обывателей, для простых людей, как я – это ну 72–73-й.

В. Терехов

– Но тем не менее. И после этого вот его вот этот круг друзей, они, многие, не приняли, будучи если не религиозными евреями, то вот как мы говорили, будучи евреями по культуре, и все равно это был выкрест для них. И сам Александр Мень, и его многочисленные прихожане это были выкресты, которые уже вот, я повторяю, вот в чем для меня важная ситуация в отношении Галича, он, приняв крещение, выпал из советского шоу-бизнеса и выпал из своей собственной среды, которая его могла принять.

А. Пичугин

– Ну как факт крещения мог его выкинуть из, как ты говоришь, советского шоу-бизнеса?

В. Терехов

– Ну тогда же это не поощрялось.

А. Пичугин

– Не поощрялось, конечно.

В. Терехов

– Тем более, когда человек на самом верху.

А. Пичугин

– Но все-таки 72-й год, и они сами своих детей крестили. Другое дело, что насколько он стал прихожанином храма Новой Деревни.

В. Терехов

– Ну я не стану пытаться как бы говорить о том, насколько он был лично религиозен и насколько он как бы, как сказали бы другие люди, воцерковился. Я сам никогда не лезу в вопросы личной веры. Там, наверное, разные были ситуации. Но он изучал историю Русской Православной Церкви, читал об этом, много спорил по каким-то второстепенным вопросам даже со своими...

А. Пичугин

– А с отцом Александром он подружился, они общались впоследствии?

В. Терехов

– Они общались и даже они переписывались после 74-го года, присылали друг другу письма. И во время последней встречи, вот перед эмиграцией у них была встреча, Александр Мень сказал, что ничего страшного, еще придет время, мы сможем говорить открыто.

А. Пичугин

– Но открыто они поговорить не смогли.

В. Терехов

– Между собой – нет.

А. Пичугин

– Думаю, что смогли, но уже после.

В. Терехов

– Они смогли поговорить об этом еще здесь, но в разных как бы мирах несколько. Александр Мень все-таки имел возможность говорить открыто с 87-го года, когда стало это можно.

А. Пичугин

– Но друг с другом, я думаю, что они все-таки поговорили и говорят сейчас.

В. Терехов

– Я этого не знаю. Но Александр Мень имел в виду, он, кстати, часто повторял такую фразу, что когда мы будем готовы – имея в виду духовенство, – Бог даст нам аудиторию, на которую мы сможем выйти. Вот у него это произошло с 87-го года – очень короткий период, два с половиной года всего лишь.

А. Пичугин

– Я напомню, что в гостях у светлого радио Вячеслав Терехов, религиовед, экскурсовод и исследователь феномена авторской песни. Говорим про Александра Галича.

В. Терехов

– Ну что же, вот у нас не так много времени. Очень часто задают вопрос о том, как он погиб.

А. Пичугин

– Ну это достаточно известная история.

В. Терехов

– Но там есть несколько интересных обстоятельств, которые часто скрыты. Действительно, это известная история, когда это был 15 декабря 77-го года, я сейчас не буду воспроизводить ту канву, которую можно прочитать в интернете, что ему привезли аппаратуру «Grundig» домой, а он, не будучи технарем, а будучи чистым гуманитарием, полез ее настраивать, и вот как-то его, к сожалению, убило током.

А. Пичугин

– Ну я вот эту версию знаю.

В. Терехов

– Это знают как бы все.

А. Пичугин

– Потом его обнаружила жена.

В. Терехов

– Да. И у него на руках, на ладонях были вот такие черные...

А. Пичугин

– Следы.

В. Терехов

– Полосы, да. Но как минимум, ну многие считают, что его убили.

А. Пичугин

– А зачем, кому нужно было убивать?

В. Терехов

– А вот как говорил мне несколько дней назад Александр Мирзаян, что его убило не КГБ, по его мнению, а наоборот, диссидентские, русские диссидентские круги, которые боялись, что Галич вернется. Потому что к 76-му году (по словам Мирзаяна, я ссылаюсь на другого человека, это факт не от меня исходит) чуть ли не шла речь о возможном возвращении Галича – он «покраснел», так скажем, в кавычках говоря, да, то есть в том смысле, не пропитался симпатиями к Советскому Союзу, но ностальгировал очень. Потому что, будучи русским поэтом, ему надо жить в среде, на языке которой он писал. Вот почему Высоцкий всегда возвращался в Россию, он говорил: без России я ничто. Ему намекали, что если вам во Франции так хорошо, может, там и останетесь. А он говорил: я русский поэт, надо жить вот в той среде, где язык, на котором я пишу. Галич – то же самое. Он себя не очень чувствовал в своей тарелке там, хотя у него там тоже был успех очень-очень большой. В Израиле у него были гастроли, в Соединенных Штатах и в Париже – большие залы, разные, иногда несколько тысяч, иногда несколько сотен, но было это все. И он тосковал все-таки, у него была ностальгия. У него есть такое стихотворение «Опыт ностальгии», у него этот опыт был. И боялись, видимо, вот как мне говорил мой недавний собеседник, что он вернется. И даже предполагалось издание его книги здесь. Его убили ну как бы практически свои.

А. Пичугин

– Ну а ты сам в это веришь?

В. Терехов

– Ну я вот как раз собираю все эти мнения для того, чтобы...

А. Пичугин

– Чтобы составить свое собственное, понятно.

В. Терехов

– Свое собственное. А его дочь Алена Архангельская, Алена Галич, тоже считает, что его убили, только уже как бы вот с этой стороны.

А. Пичугин

– Кто знает. Может быть, когда-то мы и узнаем все как есть. Нет, мы с убийством отца Александра Меня до сих пор, к сожалению, не смогли разобраться.

В. Терехов

– И вот есть такая интересная ситуация, такой малоизвестный факт, о нем, конечно, писали, но не на широкую аудиторию, что отдельная тема ведь это взаимоотношения и творческие, и человеческие Высоцкого и Галича. Они так друг друга немножко недолюбливали. Они общалась, конечно, но подкалывали часто друг друга. Вот Высоцкий считал Галича, что он очень много от жизни взял и хотел еще. И вот произошла такая ситуация, что в Париже в день смерти Галича был Высоцкий. Был Василий Аксенов, был Шемякин...

А. Пичугин

– Ну Аксенов и Шемякин были в эмиграции на тот момент, а Высоцкий просто приезжал.

В. Терехов

– Да, а Высоцкий был не в эмиграции. И у Высоцкого было в те дни три концерта в одном из залов, в небольшом каком-то таком зале, как он говорил, мне дали зал для начинающих артистов, там на 300 мест, а набежало там человек 500. И вот это был, кажется, третий концерт, который начинался в 18.30 15 декабря 77-го года, а Галича обнаружили мертвым в районе 16.30. То есть, вероятно, выходя на сцену, Высоцкий уже это знал. Но он не пошел на похороны, не потому что он был безразличен и холоден к таким вопросам, а у него была такая особенность: он не любил, он не мог точнее переносить, когда кто-то из его даже не близких друзей, а просто знакомых, когда он ушел из жизни.

А. Пичугин

– Уходил из жизни.

В. Терехов

– Когда у него ушел из жизни его очень близкий друг, Левон Кочерян, который начал его первым записывать, вот на Большом Каретном, в начале 60-х, он не пошел на похороны. Он говорил: я не могу представить, что он умер. Но не будучи на похоронах Галича, он все-таки привез фотографии его близким, сюда, в Москву, и его как бы за это благодарили. Есть даже фотография, как Высоцкий находится на сцене, когда вот это тот самый вечер, когда все это и произошло. Так что вот на эту тему, вообще про этот день можно было вообще отдельную передачу сделать.

А. Пичугин

– Ну тут уж вряд ли мы это сделаем.

В. Терехов

– Такой сюжет для фильма.

А. Пичугин

– А вот фильм если бы кто-то снял, было бы действительно интересно. Вот тем более, что сейчас такой формат фильма, действие которого укладывается в один день, он достаточно популярен. Я бы хотел, чтобы в конец нашей программы прозвучала достаточно длинная песня. Это даже не совсем песня, она полностью идет 22 минуты. Мы, конечно, 22 минуты не послушаем, естественно. Есть ее сильно сокращенный вариант, который, я думаю, прозвучит у нас, под занавес передачи. Для меня это одно из самых важных произведений в жизни. Я всегда плачу, когда слышу, правда, полный вариант, честно могу признаться. Это стихотворение, песня Александра Галича «Кадеш». А ты можешь что-то про него рассказать?

В. Терехов

– Ну у нас мало времени...

А. Пичугин

– Нет, есть у нас время пока еще, есть.

В. Терехов

– Я давай лучше упомяну немного про другое, по поводу, опять параллель с Высоцким, последнее стихотворение и того, и другого. У Высоцкого это известно, что обычно приводят как последнее стихотворение «Снизу лед и сверху, маюсь между» – это не совсем так, там у него были еще наброски после, это июнь 80-го года. А вот по поводу последнего стихотворения Галича, которое он написал в декабре 77-го года, не 15-го, но где-то там, в первой половине декабря, о нем точно известно, что оно последнее. И вот я лучше фрагмент из него прочитаю. Оно не очень длинное, но чтобы время не тратить, четверостишие, которое даст что-то вроде финала.

За чужую печаль и за чье-то незваное детство

Нам воздастся огнем и мечом, и позором вранья.

Возвращается боль, потому что ей некуда деться,

Возвращается вечером ветер на круги своя.

А. Пичугин

– Но у нас есть все-таки еще немного времени, поэтому я хотел бы немножко про «Кадеш» сам рассказать.

В. Терехов

– Расскажи.

А. Пичугин

– Это «Кадеш», как, наверное, многие знают, это такая поминальная еврейская молитва. А само стихотворение посвящено Янушу Корчаку, знаменитому польскому педагогу, драматургу, писателю детскому, который был еще и воспитателем в доме сирот. И вот дом сирот был отправлен в лагерь, а оттуда в газовую камеру. Януш Корчак, по свидетельствову людей, которые как-то конец его помнили, шел в газовую камеру, держа за руку девочку и читая сказки детям, чтобы те не боялись. И вот это такая рефлексия, наверное (извините, может, тут слово не очень уместно), Александра Галича на тему Януша Корчака, жизни дома сирот в период оккупации в Польше. И, к сожалению, мы не можем послушать все 20 минут.

В. Терехов

– Но мы посоветуем прочитать.

А. Пичугин

– Прочитать или послушать. Потому что это еще очень...

В. Терехов

– Я советую всегда читать.

А. Пичугин

– В данном случае, ну ты советуешь читать. А я в данном случае советую еще и послушать обязательно полный вариант. Мы послушаем только часть его.

В. Терехов

– А я в свою очередь, с твоего позволения, напомню еще об одной поэме Галича, которую мы уже не можем разбирать в силу времени, но которую тоже в качестве своего рода «домашнего задания», в кавычках, я дам нашим слушателям – «Поэма о Сталине».

А. Пичугин

– Да, кстати.

В. Терехов

– Это не поэма какого-то такого огромного размера, как у Пушкина, это вот что-то близкое к жанру больших стихотворений Бродского. Но это очень такое многосоставное, сложное, интересное поэтическое произведение, которое можно найти в интернете, несложно, и оно очень сильно.

А. Пичугин

– Спасибо большое, Слава. Вячеслав Терехов, религиовед, экскурсовод и исследователь феномена авторской песни в России, был гостем программы «Светлый вечер». А мы под занавес программы слушаем часть, фрагмент поэмы Александра Галича «Кадеш». Я Алексей Пичугин. До свидания.

В. Терехов

– Спасибо.