«Путь к священству». Светлый вечер с о. Александром Волковым (30.04.2019)

У нас в гостях был пресс-секретарь Патриарха Московского и всея Руси священник Александр Волков.

Наш гость рассказал о своем пути к священническому служению и что меняется в жизни человека после рукоположения в священники.

---

Ведущие: Константин Мацан и Кира Лаврентьева

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. И сегодня с нами и с вами в студии светлого радио священник Александр Волков, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцево, пресс-секретарь Патриарха. Добрый вечер.

Свящ. Александр Волков

— Добрый вечер. Христос Воскресе!

К. Лаврентьева

— Воистину Воскресе!

К. Мацан

— Воистину Воскресе! Дорогие друзья, со светлым праздником Пасхи мы вас поздравляем, и очень радостно, что беседа случается на Светлой седмице. Можно с радостью вспомнить всё самое лучшее, что было в жизни, связанного с верой. Вот об этом сегодня поговорим. Отец Александр, вам часто приходится по долгу службы давать комментарии по актуальной повестке. Я думаю, что вы немножко подустали от этого. Вот сегодня…

Свящ. Александр Волков

— Сегодня без нее обойдемся.

К. Мацан

— Да, с радостью сегодня обойдемся без нее, потому что в этих беседах мы разговариваем со священником о пути к вере и к этому решению принять священный сан. И поскольку это опыт диалога с Богом, опыт упования, может быть, опыт сомнений, то в той или иной степени это может быть соотнесено с опытом любого человека — не священника, а человека, просто задумывающегося о своих отношениях с Богом. Но я вот с чего хочу начать. Вы много лет были клириком храма святой Татианы при  МГУ, я тоже свой церковный путь начинал с первых исповедей именно в этом храме. Я помню вас диаконом. Вы 10 лет служили диаконом перед тем, как стали священником. Может быть, я сейчас излишне фантазирую, но у меня есть какое-то ощущение, что в какой-то степени священство было связано с тем, что вы стали руководителем пресс-службы. Просто ли это было совпадение, то есть некий карьерный рост, говоря светскими терминами — был диаконом, стал священником? Или в работе пресс-секретаря, в работе такого уровня и такой степени напряженности, нужна именно благодать священства, как особая поддержка, потому что без нее не справишься? Как вы на это смотрите?

Свящ. Александр Волков

— Священный пресс-секретарь. (Смеются.) Но все же, вы знаете, эти пути в моей жизни начались в разное время. И несомненно, главное, и, наверное, с какого-то момента единственное, о чем я в качестве цели своей жизни мечтал, думал и молился, это было, конечно, священство и священнослужение. И поэтому это всё началось достаточно рано, еще в детстве. Фактически, наверное, сразу, как только я стал алтарником в Татианинском храме, это был 1996-й год. И тогда мне уже как-то всё с очевидностью стало понятным. Вообще, у меня в жизни как-то так выходило, что у меня не было никогда почти в связи с какими-то серьезными жизненными выборами такой необходимости что-то выбирать, мучиться, годами ездить к каким-то чтимым святыням, молиться перед ними с тем, чтобы какое-то решение принять. Было всегда всё понятно с моим жизненным путем, мне было понятно. Конечно, мои родители жаждали видеть, папа в первую очередь, во мне какую-то реализацию своих мечт и идей.

К. Мацан

— Папа — знаменитый филолог, ученый, доктор наук.

Свящ. Александр Волков

— Да. Я должен был стать тоже филологом, поэтому я пошел на филологический факультет, о чем в целом не жалею. Хотя, конечно, есть нюансы. Но вот уже тогда мне было понятно, что это не то что мое — не мое, но я просто хочу быть священником. То же самое и с выбором супруги. Мы неделю повстречались с девушкой по имени Варя, и я просто понял для себя, однажды проводив ее до подъезда, через неделю уже я понял, что я на ней женюсь. Я ей сказал: «Я на тебе женюсь». Она говорит: «Ну и хорошо». Не было предложения, каких-то романтических встреч, одеваний колец на берегу океана. Сейчас она меня за это клянет и говорит, что…

К. Мацан

— Сейчас Кира среагирует — как же так?

Свящ. Александр Волков

— Говорит, что «не было у меня ничего такого». Но я компенсирую — я ее и на океан свожу обязательно и всё такое. Но в целом, конечно, таких вещей… Наверное, каждого Господь ведет по-своему, исходя из его характера, исходя из его внутреннего устройства. Я Богу очень благодарен. И поэтому, конечно, история священства для меня почти что полностью как-то одновременно с моей сознательной церковной жизнью. А уже работа здесь в Патриархии, в пресс-службе — вещь, которая возникла… Я сейчас вспоминаю,  это, может быть, в каком-то мистическом смысле тоже для меня, наверное, важно — она возникла тоже в алтаре. Мы у жертвенника, я уже был диаконом, и мы у жертвенника поминали записки перед литургией. И отец Владимир Вигилянский, тогдашний клирик храма и одновременно руководитель пресс-службы Патриарха Алексия, сказал мне: «Отец Александр, а ты сейчас чем занимаешься?» — «Ничем особенно не занимаюсь». У меня был небольшой свой бизнес, еще что-то такое. Он говорит: «А давай-ка ты пойдешь работать в пресс-службу Патриархии». Разумеется, я не отказался. И так началась моя уже церковная, как вы говорите, карьера — тоже почти сразу после моей хиротонии в 2006-м году, с января. Но в общем и целом, конечно, это два параллельных пути. Насколько одно необходимо для другого? Необходимо. Но вот такой священный пресс-секретарь — это, конечно, неправильная история, на мой взгляд. Священник — это священник. А наши труды в Церкви, даже на таком ответственном посту, несомненно, это совсем другое. Конечно, совершено точно, благодать Божия, которая «немощная врачует» и которая на каждом священнике помимо его воли и помимо его желания находится, она врачует, эта благодать Божия, в том числе и наши немощи, связанные с нашими трудами — напряженными, тяжелыми, местами они нам кажутся непосильными. Конечно, эта благодать Божия всегда рядом, когда ты служишь литургию, когда ты совершаешь свое священнослужение. Несомненно, это укрепляет. Это отнимает много физических сил, но это укрепляет духовно и эмоционально. Поэтому эти вещи, конечно, очень важны, одна в другой. И конечно же, очень хорошо, если на этом ответственном посту человек трудится, будучи священником или священнослужителем. Но не думаю, что это… взаимно обязательно.

К. Мацан

— Но все-таки, человек, который в реалии церковной жизни погружен, знает, что очень часто в этом диаконском сане человек не задерживается. И, как правило, наверное, это некий этап не очень долгий — может быть, полгода, год перед принятием священства. Особенно если это в городе, там нужны пастыри. Вы 10 лет служили диаконом. Почему? Что это было для вас, чем был этот период?

Свящ. Александр Волков

— Опять же, это так сложилось необъяснимо, потому что… Как вы правильно говорите, обычно в диаконах люди не задерживаются в первую очередь потому, что, во-первых, священники нужны больше, чем диаконы. А во-вторых, для такого продолжительного диаконского служения нужны какие-то хорошие, особые, в том числе и голосовые данные, в том числе и стать диаконская. У меня как-то ничего этого не было в жизни — ни особого голоса, ничего другого. Но вот 10 лет я отдал диаконскому служению и я об этом совершенно не жалею, я ни разу ни одного дня не тяготился. Я знаю, как молодые люди, становящиеся священнослужителями и принимающие диаконский сан, часто начинают сразу после прохождения сорокоуста думать о том, как дальше, когда их рукоположат.

К. Мацан

— Напомним нашим радиослушателям, что сорокоуст — это первые сорок дней служения после рукоположения.

Свящ. Александр Волков

— Да, после рукоположения человек сразу ищет чего-то еще. Кстати говоря, я людям, которые теперь уже со мной связаны в приходе нашем, в том числе рукополагаются, я им всем говорю, что «никогда не спешите, никогда не ищите — вот как вас Господь направил здесь и сейчас в своем сане служить, берите от этого времени всё. Берите от этого своего благодатного периода диаконства всё, что можно».

К. Мацан

— А что вы взяли?

Свящ. Александр Волков

— Во-первых, это любовь к богослужению — появляется то, чего ты не можешь достигнуть нигде и никогда. Я до этого был алтарником лет 10 или 12, но это совсем другое. Ты просто понимаешь службу изнутри, ты начинаешь любить какие-то подчас незаметные вещи, которые прихожанам даже не видны и не слышны и неважны. А в диаконском служении ты научаешься любить вот эти такие вот вещи, которые находятся где-то очень глубоко в богослужении, в священнослужении. Ну, и сам по себе строй, сама по себе красота церковной службы в целом, русской службы, русской традиции, московской традиции — это всё поддержание, эта радость ожидания всякого праздника, радость ожидания, самое лучше время, прошедшее уже — Великий пост, когда ты шаг за шагом, день за днем буквально идешь. Сначала на первой неделе поста, первые четыре дня канона, вдруг первая литургия Преждеосвященных, первая полная литургия Иоанна Златоуста в субботу, первое причастие. Потом шаг за шагом вот по этой лестнице — и это всё наполняет твою душу какой-то удивительной радостью, потому что когда ты внутри этого всего, когда ты это сам всё организуешь, устраиваешь, налаживаешь — я занимался в храме и такими вещами, связанными с уставом, с ризницей, был очень глубоко вовлечен. И слава Богу, что наш тогда настоятель, отец Максим, очень любил службу. И любил ее не поверхностно, не как-то так в целом — вот есть служба, которую мы должны отслужить и есть всякие наши многочисленные дела, попечение, послушание, которые у нас на самом деле по сути являются основными. А вот служба — она есть и есть. Для него это, конечно, было не так. Для него богослужение было таким стержнем жизни, и он это сумел привить тем, кто был рядом. Мне, по крайней мере, точно. И эта любовь к службе, любовь к уставу, любовь к московской церковной богослужебной традиции, ей следование — это прямо вот то сокровище, которое я приобрел и сейчас уже, будучи настоятелем, понимаю, насколько тот опыт был для меня важен.

К. Мацан

— Священник Александр Волков, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцево, пресс-секретарь Патриарха, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер».

К. Лаврентьева

— Отец Александр, что для вас, как для священника, дает присутствие рядом со Святейшим Патриархом?

Свящ. Александр Волков

— Ну, опять же, опыт духовной жизни, опыт богослужебной практики, опыт священника. Его опыт. И это, конечно, самое главное, потому что я могу черпать то, чего нигде больше не почерпнуть. И вот это понимание того, что он является наследником нашей могучей русской богослужебной в том числе традиции, уже немного другой — петербуржской, но он в себе, как священник, как священнослужитель, много чего соединяет — и питерскую, и московскую традиции, он очень много всего знает. И дореволюционную, конечно, потому что он имел опыт общения с пастырями, начинавшими свою службу до революции в питерских духовных школах. И вообще, та традиция, конечно, особая совершенно. Это, конечно, очень важно, потому мы все, знаете, как такая группа людей, которые очень трепетно и очень внимательно относятся к богослужению, как к сути нашей жизни. И я счастлив себя тоже относить к такой группе. И она многочисленна, конечно. Не нужно думать, что таких людей мало — их много. Это очень важно и поэтому от него очень важно это черпать — находясь с ним, ты напитываешься.

К. Лаврентьева

— Вы занимаете очень ответственную должность и при этом вы священнослужитель. Нет ли какого-то внутреннего конфликта? Может быть, не то слово — какого-то разрыва или какого-то выбора внутреннего болезненного между вашей основной работой и священническим служением?

Свящ. Александр Волков

— Нету. Потому что основная работа — это и есть священническое служение. Всё остальное все же вторично. И какие бы ни были у нас ответственные должности, они по сравнению со священством вторичны, потому что об этом Господь будет спрашивать. Когда меня Патриарх рукополагал — как любого священника, когда рукополагает епископ, то после хиротонии, после уже анафоры, на которой хиротонисуемый уже присутствует в качестве священника и совершает ее вместе с другими, отделяется одна из частей Тела Христова Агнца и на отдельном дискосе епископом отдается хиротонисуемому священнику со словами «Прими этот залог, о котором ты будешь Господом спрошен по время Страшного Суда». Вот, собственно, и всё. Тут нету никаких бюрократических обстоятельств, каких-то еще дел — всё очень просто. Тело Христово — вот тебе Его вручили, и ты Его в своей жизни этими руками несешь, ты Его священнодействуешь. Через тебя Христос действует в этом мире и на этой литургии — вот, собственно, а что еще? — это всё. Поэтому, конечно, в этом смысле диссонанса никакого нету. Но есть, конечно, проблема нехватки времени. Но это, опять же, проблема умозрительная, потому что мы ее сами себе часто начинаем создавать. Церковные чиновники начинают браться за голову и говорить: «Ой, у меня вообще нет времени на службу, вообще, я так занят, так забит телефон, звонки, компьютер, СМС, WhatsApp и всё остальное, поездки. А с приходом нет времени, ну нет вообще, у меня там люди стонут». Это всё немножко неискренне, потому что в реальности, если ты очень хочешь, то ты на всё найдешь время. Сто процентов. Если ты хочешь и с приходом быть и на службе, ты везде успеешь. Главное — себя не оправдывать и не придумывать там про это, а тут про то. Везде найдется время. Конечно, его объективно физически просто не хватает, потому что 24 часа в сутках, а везде большие объемы обязанностей и ответственности — что в храме, что на работе. Но всё можно совместить вполне. Нет прямо такой проблемы «ах, что мне делать». Еще и семью сюда можно добавить.

К. Лаврентьева

— Семья — шесть детей.

Свящ. Александр Волков

— Семь.

К. Мацан

— Отец Александр, вот вы сказали в начале беседы, что всегда в сознательном христианском пути хотели быть священником. А вот что это такое: хотеть быть священником? Вы как себе священство представляли? И насколько эти представления совпали с реальностью в итоге потом?

Свящ. Александр Волков

— Мы с вами здесь в этой студии сидим на уже Светлой седмице. И когда мы так глубоко и максимально концентрированно переживаем встречу со Христом Воскресшим в эти первые семь дней, конечно, этим семидневным переживанием Церковь наше внимание обращает к тому, чтобы мы в самом деле каждый день нашей жизни старались бы центр, смысл нашей веры переживать вот так же, как на протяжении этой Светлой седмицы. Воскресение Христово — это тот стержень, который обязательно должен проходить вообще через всю нашу жизнь. К сожалению, это часто очень уходит. И мы даже воскресный день часто воспринимаем, как один из дней, как выходной, в который мы идем в храм — не более того. Конечно, это требует для всякого христианина переосмысления. Но я об этом говорю применительно к теме священства, потому что единственное, что действительно совпало между тем я ожидал, когда я хотел быть священнослужителем, священником и тем, как оно получилось, как и нынешнее, у меня есть чувство и ощущение, конечно, это пасхальное переживание. Вот это несомненно. Когда ты, еще будучи алтарником и когда-то после Пасхальной ночной службы, когда ты совершенно выжат, как лимон, потому что там этот канон, служба, литургия, причастие — всё на тебе: ответственность и всё. Ты еле живой в алтаре стоишь, уже все разбежались, ушли, община вся разбежалась разговляться в трапезную. А тебе еще нужно облачение развесить, чашки помыть и так далее. На утреннюю службу всё приготовить. И вот это ощущение невыносимой тяжести и вместе с этим радости бытия, когда Христос Воскрес — тишины, покоя в алтаре, когда уже никого нет: Христос Воскрес — это всё здесь, царские врата открыты. Это что-то совершенно непередаваемое. Тогда, когда ты себе сказал: «Господи! Я так хочу, чтобы это в моей жизни было всегда». И это желание я как-то старался нести через свою жизнь. И когда уже стал диаконом, священником — я понял, что оно вот это есть: это ощущение Пасхи, ощущение радости того, что Христос для тебя лично и для всех нас Воскрес, оно как-то здесь очень рядом, близко. Но всё остальное, оно конечно, сильно отличается. И в первую очередь…. Диаконское служение для меня, конечно, было полегче в этом смысле, потому что не было и не могло быть двух вещей — не было совершения Евхаристии и не было проповеди как проповеди. Не как обращения с амвона, оно было, конечно. Но все же понятно, что священник, облеченный именно священным саном, во время проповеди принципиально отличается от любого другого человека, который здесь стоит, в том числе от диакона, и даже от мирянина, который тоже может обращаться с каким-то словом  в храме к общине. Но это совсем другое. Всё же священник проповедующий — это принципиально иное, потому что это благодать, которая через тебя здесь происходит. Об этом мы еще отдельно поговорим. Но вот этих двух главных вещей не было и поэтому диаконское служение было понятным с точки зрения такого профессионального алтарника — в каком-то смысле это тоже самое, только гораздо серьезнее, на другом уровне. А тут, конечно, всё совсем по-другому. И возможность совершения Евхаристии и возможность проповеди — как двух даров, которые Господь дает священнику — это что-то совершенно непередаваемое. Понятно, что никому невозможно ожидать или желать, пока находишься еще вне священства, просто потому, что ты этого не понимаешь, не чувствуешь. Невозможно желать того, что ты не можешь понять и представить, как это. Этого в опыте нет. Вот пасхальные переживания — да. Вот это желание все время быть со Христом Воскресшим, как в молитве священника, когда он после Причастия говорит: «Сподоби всех нас причащаться этого же самого Тебя в невечернем дне Твоего Царствия», — вот это вот желание «невечернего дня», оно, конечно, должно каждого священника переполнять.

К. Мацан

— А почему вы так отдельно упомянули вот эту тему благодати, которая присутствует, которая наполняет? Почему для вас это так важно?

Свящ. Александр Волков

— Потому что мне кажется, что для любого священника важно понимать свою немощь. Когда ты смотришь на свои руки и понимаешь, что этими руками сейчас будет совершаться Евхаристия. Ну, в целом, это я так описательно говорю «на руки», это на самого себя — на свою голову, забитую всякой фигней, на свое тело, развращенное и слабое, немощное. Вот на всё это. Ты понимаешь, очень важно понимать, что ты не просто недостоин — ты не можешь. И только дар Божий, который через тебя действует в этом мире — для людей, которые стоят за твоей спиной, для этой общины, для них для всех, этот дар Божий действует в тебе — Христос действует в тебе во время Литургии. Не сам ты ее совершаешь, но Христос ее совершает твоими руками. И об этом очень важно помнить. И то же самое во время проповеди — помнить о том, что не ты такой талантливый и образованный, начитанный и умный, ироничный, выходишь на проповедь, но ты обращаешься со словом Христовым. Вот сначала скажу не про себя, а потом про себя в этом смысле. Патриарх, всегда готовится к проповеди и в том числе непосредственно перед ней он открывает домашние заготовки, он их просматривает, какие-то цитаты в момент запричастного стиха или когда причащают мирян, он к этому, конечно, готовится дома. И он мне иногда рассказывает о том, что «вот представляешь, я готовился дома к проповеди, продумал целую концепцию того, что я буду говорить. Я выхожу к людям, смотрю в их глаза и начинаю говорить совершенно не то, что я пытался дома сформулировать». При этом он всегда говорит блестяще и так, что его слово доходит до сердца каждого человека.

К. Лаврентьева

— Да.

К. Мацан

— Это точно.

Свящ. Александр Волков

— И он говорит, что «это, конечно, не от меня — это Господь действует». То же самое я чувствую в себе. И я тоже по своей лени и по многозадачности иногда не успеваю нормально готовиться к проповеди — так, какими-то обрывками, в машине, по телефону что-то пытаюсь, какие-то мысли подцепить, что-то сделать и как-то всё сформулировать. И еще сюда добавляется такая понятная постоянная усталость и что-то еще. И в результате ты выходишь к людям и в панике понимаешь, что ты даже не помнишь, о чем ты напридумывал себе — каких-то там концепций, каких-то там цитат или еще чего-нибудь такого. Не помнишь, как всё сложить нужно. И ты чувствуешь, что в какой-то момент ты начинаешь говорить и сам себя слушать — ты начинаешь говорить и думать: это не я говорю, вот точно совершенно — это не моя мысль, это не мое соображение. Это тоже дар Божий. Так Христос обращается через тебя к людям. И поэтому тоже нужно со смирением относиться и к своим возможностям, к своим талантам, какие у нас есть. Конечно, это всё не отменяет того, что нужно готовиться к проповеди, нужно готовиться к Литургии, нужно себя соблюдать в чистоте и в порядке каком-то, вести себя хорошо священнику нужно в целом. Но не забывать о том, что все равно мы никогда сможем быть готовыми к Литургии, никогда не сможем быть по-настоящему готовыми к проповеди, даже если мы прочитаем всё, что нужно. Поэтому этот дар Божий он через тебя идет и его нужно чувствовать — его присутствие в твоей жизни обязательно нужно осознавать. Без этого дело швах для священника. 

К. Лаврентьева

— Священник Александр Волков, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцево, пресс-секретарь Патриарха, в студии «Светлого вечера». С вами мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы вернемся после короткой паузы.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. С нами и с вами сегодня в студии светлого радио священник Александр Волков, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцево, пресс-секретарь Патриарха. И мы продолжаем наш разговор. А вы помните свою первую или какую-то особенно важную Пасху? День, когда что-то отпечаталось в памяти такого важного, что стало ступенькой в христианском опыте? Что приходит на ум?

Свящ. Александр Волков

— Нет, конечно, так с места в карьер я не вспомню ничего конкретного, год, дату и время. Общее ощущение, конечно, несомненно есть. Закрываешь глаза и помнишь эту Пасху в Татианинском храме: помнишь какие-то моменты службы, помнишь какие-то ее эпизоды, помнишь, что-то такое, бесконечно для тебя дорогое. Из самого раннего — помню, как я уснул на коленях у старшего алтарника на Пасхальном богослужении в далеком 1996-м году.

К. Мацан

— Сколько вам лет было?

Свящ. Александр Волков

— Мне было 13 лет.

К. Мацан

— Уже подростком.

Свящ. Александр Волков

— Но все же таким еще недорослем. Сил, конечно, было мало — мы целый день бегали, лампадки меняли, что-то чистили, мыли. И выдохся уже к службе, все еще набегались на каноне пасхальном, такая радость. И в какой-то момент на пасхальных часах я присел — была одна табуретка в алтаре. В общем, так вышло, что я сел на колени к старшему алтарнику тогдашнему — Паше Конотопову, который сейчас уже священник, Павел, мой собрат в Татианинском храме. И просто у него на коленях заснул и минут 15 поспал. Это такая дорогая для меня память, на груди у себя он меня приютил. А теперь все уже большие дяденьки, крупные священники, мы над этим смеемся. Но конечно, еще много разных деталей, о которых даже сейчас нет возможности говорить. Но просто это общее такое ощущение такой детской постоянной радости и вот этого пасхального счастья, этих двух часов Пасхальной службы. Сейчас, конечно, всё не так, потому что уже что-то иное в целом, потому что я воспринимал себя внутри этой гигантской Пасхальной службы — над тобой канон пасхальный поется, пасхальные песнопения, священники переоблачаются, кадилами машут — это когда всё над тобой происходит, а ты маленький, ты это пытаешься тоже… Понятно, что сейчас у меня в жизни всё по-другому — Пасха или Рождество, любой другой праздник. Относительно Пасхи если мы говорим — Страстная седмица, ночная служба основная, потом еще две Литургии с утра. Это сотни и тысячи людей, которые приходят, нужно всех распределять, самому служить, что-то делать, сидеть с людьми на трапезе, поздравлять всех — это совсем-совсем другое. Но вот в этом во всем какой-то момент поставить на «паузу» и просто послушать что-то, что происходит, — конечно, очень важно. В этом смысле мне, как человеку привыкшему к каким-то вещам с точки зрения традиции, и мне кажется, что это очень важно — тут важно для меня слышать какие-то песнопения, которые у меня в ухе звучат. И чтобы они никогда не менялись. Вот обязательно нужно, чтобы были песнопения на Пасху, чтобы они были именно эти, которые у меня с детства или с юности есть. Вот есть эксапостиларий «Плотью уснув» Ведерникова или еще что-то такое — вот это то, что должно быть всегда, потому что это наполняет. Или в Великую Пятницу, в Великую Субботу какие-то песнопения, именно с музыкальной точки зрения, не только с точки зрения смысла. Вот с музыкальной точки зрения — обязательно должен быть Турчанинов «Тебе, одеющагося», без этого Пасхи не будет. Вот нельзя без «Вечери Твоея тайныя» Львова «Воскресения...» или «Воскресение Христово видевше» Чеснокова, ну нельзя. Кто-то мне скажет, что глупости всё это, но я не считаю так. Я считаю, что это очень важно. Мы на Благовещение недавно голубей выпускали, а потом после этого в сети начались какие-то обсуждения о том, что это не нужно, бедные голубки, всё это пустое. Народ крестился, но не просветился: ищет чего-то лишнего, а на самом деле главное — это служба. Вот мы ребенку делаем голубя, он его выпускает — нам кажется, что это какая-то мелочь. Ребенок голубя выпустил, и мы все про это забыли. А для этого конкретного человека эта конкретная десятисекундная ситуация это на всю жизнь — тепло этого голубя будет для него теплом Церкви, понимаете? Он потом уйдет куда-нибудь далече, наблудит и набезобразничает, а потом вспомнит однажды про теплоту своих рук вот тогда, в десятилетнем возрасте — и вернется. И вот такого рода вещей очень много в Церкви, которые заставляют нас такими якорьками оставаться — теми, какие мы есть и, конечно, стремиться ко Христу.

К. Лаврентьева

— Отец Александр, а вы помните свою первую встречу осознанную со Христом?

Свящ. Александр Волков

— Тоже, как и Пасха, сложно очень сказать. Было очень много в жизни вещей, когда ты понимал, что Бог рядом и Бог тебя любит. Но скорее, это такой тоже процесс. Но конечно, это очень сильно ощущается во время совершения литургии. Если ты ее совершаешь внимательно по отношению к себе и стараешься не расхолаживать свой ум и его так направлять только в то, что происходит здесь и сейчас, и переживать то, что происходит на Литургии, на Евхаристии, то, конечно, это мой самый близкий способ священнику встретиться со Христом. Потому что тут всё очень рядом — вот Христос, вот Он здесь. И тебе нужно просто добавить внутреннего какого-то чувства, ощущения и размышления, чтобы твоя молитва была очень такой как бы правильной и сосредоточенной. Поэтому так конкретно не могу что-то вспомнить — первая встреча со Христом. Но в целом, сейчас это постоянное переживание Евхаристии.

К. Лаврентьева

— Общаясь с вами, складывается впечатление, что какие-то кризисы, борения, внутренние вопросы, заблуждения, метания, они вообще вам чужды, глубоко чужды. И вы до такой степени преданы храму и преданы литургии, богослужению, живете этим, что ничего, что может вас в какой-то период мысленно хотя бы увести от главного, ничего не может коснуться вас. Отец Александр, а были ли у вас в жизни моменты каких-то кризисов, каких-то вопросов к Богу очень серьезных? Понимаете, о чем я говорю? Может быть, в подростковом, в юношеском возрасте, может быть, в момент каких-то скорбей и переживаний?

Свящ. Александр Волков

— Конечно, были. И в церковном моем служении были определенные переоценки, какие-то не очень громкие, но какие-то крушения ценностных таких…

К. Лаврентьева

— Представлений?

Свящ. Александр Волков

— Ценностных таких как бы ступенек. И каких-то авторитетов. Бывало такое. Но это было не на очень важном уровне. И ничего, это даже полезно. Бывали какие-то очень отрезвляющие обстоятельства, связанные со священнослужением. Не могу обо всем в эфире говорить — просто есть что-то такое личное, что не может быть публично рассказано. Но были разные, конечно, обстоятельства, и Господь смирял несколько раз в священнослужении и в отношениях с людьми, и в отношениях с начальством церковным. Начальство — плохое слово, наверное, с теми, кто поставлен над тобой. И в личном отношении ко священнослужению — Господь прямо иногда так показывал: ты смотри, вот так вот нельзя. Как-то было у меня… И это, конечно, вещи, которые у каждого, наверное, случаются. Но таких магистральных, каких-то глобальных проблем не было. Знаете, тут можно подойти с такой точки зрения, как вы говорите: всё можно преодолевать… Мне кажется, что может быть и наоборот. Я тоже об этом часто думаю. Господь не дает крестов выше сил — это известная формулировка. И Господь не дает человеку нести больше, чем он может взять. Но вот если я не могу нести больше, чем такая спокойная уверенная жизнь, если не могу я какие-то вещи переживать, может быть, Господь мне и не дает просто этого — того, что бы я не рухнул куда-то. Большой шкаф громко падает, как говорят англичане. Поэтому тут может быть наоборот — Господь меня, такого слабого и немощного, на самом деле охраняет и оберегает молитвами моих родителей в том числе, и мамочки, просто потому, что в какой-то серьезной ситуации я могу оказаться совсем не таким крепким и уверенным в себе и в своей вере, как это происходит в ситуации безопасной. Я в очень таком безопасном нахожусь положении, у меня со всех сторон всё очень комфортно.

К. Лаврентьева

— Но это с какой стороны посмотреть.

Свящ. Александр Волков

— Мне вот так кажется.

К. Мацан

— Вы много лет были алтарником, потом много лет диаконом. А потом стали священником. И надо полагать, возникла еще одна тема, с которой вы, наверное, раньше в личном плане не могли столкнуться — это тема исповеди. Священник исповедует, диакон не принимает исповеди, не совершает с человеком Таинство покаяния. Когда вы стали исповедовать людей, у вас мнение об этих православных стало лучше или хуже?

Свящ. Александр Волков

— Это очень сложный вопрос — на отдельную программу. Потому что, конечно, помимо прочих вещей, которые сейчас требуют для любого церковного человека в наше нынешнее время осмысления и переосмысления, помимо в первую очередь переосмысления Евхаристии и места Литургии в жизни прихода, помимо вообще того, что такое община, приход, кто эти люди друг для друга и так далее. Конечно, помимо этих очень важных принципиальных людей есть тема, которую всем нам надо осмыслять и переосмыслять. Она связана с нашим отношением к исповеди и к собственному осознанию места по отношению к Богу. Потому что, конечно же, к сожалению, на мой взгляд, — скажем честно, я пока совсем еще неопытный священник и молодой батюшка, и не могу даже, наверное, полноценно делиться каким-то своим серьезным опытом, нет у меня такого права. Но все же, исповедуя людей, слушая, принимая их исповеди, слушая то, что они приносят на исповедь, понимаешь, что нам очень нужно много еще со своими прихожанами, с нами со всеми работать над тем, что мы понимаем под исповедью. И вот еще очень важно здесь сказать, что мы, конечно, как Церковь, как институт, в данном случае именно как институт в обществе, оказываемся перед таким вызовом, что священник и Церковь в целом, священник как ее представитель — этот тот единственный человек, к которому современный человек готов прийти просто для того, чтобы поговорить. Это, с одной стороны, бесконечно важно и это такая наша современная реальность, но эта реальность, она просто чудовищна, потому что ведь оказывается, что человеку негде поговорить кроме как со священником. С такой формальной точки зрения, если мы будем говорить про исповедь, то понятно, что мы должны сказать, что это подмена исповеди такой беседой и разговором, рассуждением, советом — это всё ясно. Но это другой немножко уровень. Но на таком первом уровне надо зафиксировать, констатировать тот факт, что современному человеку не с кем поговорить. Эта пустота наполненности, она совершенно ужасает. Когда ты понимаешь, что у современного человека так много всего в жизни, и это всё настолько пустое, что ему негде и не с кем поговорить — вот этот холодный мир, который кажется очень теплым и горячим: эти бесконечные лайки и улыбки, внутри которых нет ничего. И действительно, это современная всё увеличивающаяся пустота. Человек не находит себе собеседника ни в своей жене или в муже, ни в своих детях, ни в своих других родных, ни на работе, нигде — ему негде поговорить. Ему негде поговорить, поэтому он открывает телефон, читает социальные сети — и там пустота, и там ему тоже не с кем поговорить. Но там какая-то замена, симулякр того, что есть. И в результате человек приходит в храм. Человек приходит в храм для того, чтобы здесь в первую очередь просто поговорить — выговориться, рассказать о том, как ему плохо, как ему больно, как ему тяжело, послушать какого-то совета и ободрения. И это обязанность священника — его выслушать и понять, и подсказать ему. Это совсем не исповедь, конечно же. Это совсем не исповедь. И это не должно быть какой-то заменой. Но нам нечего делать, потому что такая у нас ситуация, что люди приходят в первую очередь именно для этого. Но когда уже человек приходит, начинает выговариваться и понимает, что он здесь в храме — его не прогонят, его не остановят, на него не накричат и просто не отвернутся от него. И с каким-то интересом в глазах человека выслушают. Тогда уже можно начинать с человеком как-то, если хотите, работать, для того, чтобы ему объяснять, что такое исповедь на самом деле. И это очень серьезная работа, очень серьезный труд со стороны пастыря и с другой стороны — со стороны прихожанина, человека, который приходит для вот этой встречи со Христом. Это огромная дистанция между этой темой, между этим обстоятельством  и настоящей исповедью. И с другой стороны, тема, связанная с привязкой современной исповеди к Причастию — это совсем более глубокий уровень, но он тоже требует нашего осмысления и переосмысления, потому что, конечно, это невероятная зависимость, она нуждается в переосмыслении. Я скажу честно, что на приходском уровне, по крайней мере, эта зависимость не кажется совершенно такой тяжелой и нерешаемой. Даже люди, которые много-много лет в Церкви — чем дольше человек в Церкви, тем больше он понимает ненужность этой зависимости. И тем легче ему, конечно, обязательно по благословению священника начать немножко эту зависимость перестраивать и выстраивать свою духовную жизнь по-другому, чтобы это одно другому не мешало. И это тоже серьезная работа. Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу — нет, ни в коем случае я не изменил своего мнения. Да и не мог бы его изменить в худшую сторону. Наоборот, я открыл для себя мир удивительных людей, которые болеют, которым плохо, которые очень хотят самим себе помочь. Это радость, если через тебя Христос может что-то делать. Потому что часто так бывает, что к тебе приходит человек на исповедь, начинает что-то рассказывать, и ты  понимаешь, что вообще ничего не понимаешь — и что ему или ей сказать сейчас вообще? Ну, вот хоть снимай епитрахилью и иди в алтарь, ну потому что вообще не знаешь: у человека такая проблема, там так всё запущено и перекручено в жизни, — а так по большей части бывает у людей, особенно только начинающих воцерковляться. Боже мой, сколько у нас вообще проблем в семьях, в отношениях. Вот так вот едешь по городу, смотришь на людей — вроде бы все такие хорошие и прилично одетые. На самом деле, за каждым человеком часто стоит бездна проблем и невероятных непреодолимых историй. И вот рассказывает человек, рассказывает — и ты не понимаешь: что делать? Говоришь: Господи, помоги. И вдруг опять начинаешь слушать себя со стороны, потому что вот какие-то слова находятся. Опять же, не из-за тебя умного и начитанного в Феофане Затворнике и Григории Богослове — просто потому, что Господь действует через тебя: ты сейчас молчи, Я сейчас твоим языком поработаю, а ты помолчи, постой в сторонке.

К. Лаврентьева

— Священник Александр Волков, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцево, пресс-секретарь Патриарха в студии «Светлого вечера». Отец Александр, в ходе беседы мы много раз затрагивали тему благодати, которая действует отдельно от вас в момент таинств, в момент богослужения. А не обжигает? Ну так вот, честно — не страшно от этого?

Свящ. Александр Волков

— Очень страшно, именно потому что всегда… Я молодой священник, юный, и пока еще в памяти этот залог — ты понимаешь, что тебя о нем Господь спросит. И конечно, обжигает. И конечно, по крайней мере, ты стараешься себя вести соответственно, хотя это получается с переменным успехом.

К. Мацан

— Вы сегодня уже не раз сказали, упомянули тему детской веры, детских ощущений, юношеских, подростковых — как некого того якоря, который так или иначе держит человека в его духовном пути, к чему можно возвращаться, за что можно ухватиться в минуту жизненно трудную. Но вот вы упомянули также отца Максима Козлова, долгое время настоятеля храма святой Татианы при МГУ. У него в книге «Промысл — штука нелинейная» есть такая фраза: «Увы, я слишком хорошо о себе знаю, что ни чистоты, ни ясности детской веры я не могу уже испытать». Я ни в коем случае не предлагаю вам комментировать слова отца Максима или книгу, просто я к нему, как к талантливому ритору прибег, мне очень понравилась формулировка: «Ни чистоты, ни ясности детской веры». Вот для вас стоит какая-то проблема вот этого, не знаю, возврата или потери тех детских впечатлений о вере, о которых вы так говорите? Ведь мы же часто с этим сталкиваемся — что был период какого-то взлета, радости. А где он сейчас? — его нет. И то ли надо его искать и к нему возвращаться, то ли сказать себе: «Нет, это было, оно прошло, пускай лежит в памяти. Идем дальше». Вот как здесь поступать? Как здесь мыслить?

Свящ. Александр Волков

— Я думаю, что пытаться возвращаться обратно к своим детским или каким-то другим важным прошлым, вообще к прошлому позитивному — бессмысленно. Вот это путь в никуда. Они должны быть важным багажом в душе и в сознании, эти вещи, они должны ярко гореть и ты можешь повернуться и посмотреть на них. Но ни в коем случае они не должны стать тем местом, в которое хочется вернуться и там остаться. Потому что это было и прошло, это пережито. И если пережито, то значит, что-то из этого пережитого в тебе осталось и накоплено, и является частью твоего базиса. И ты на основании этого просто идешь дальше. Вот и всё. Поэтому это очень важно именно как основа, на которой ты строишь дальнейшее. Я осознаю себя таким, какой я есть, потому что у меня было такое детство, такая юность. И потому это важно. Но совсем не потому, что я хочу туда вернуться и стать 12-15-летним и бегать опять в стихаре — да ни в жизни: что мне там делать в этом стихаре сейчас? Я хочу быть здесь и сейчас — мне счастье быть священником.

К. Мацан

— У вас уже епитрахиль есть.

Свящ. Александр Волков

— Да, епитрахиль и приход, и вообще всё по-другому. Вот та полнота жизни, которая здесь есть и сейчас, она должна быть совершенно завершенной, вот завершенной — это вот здесь и сейчас есть. А то, что было — оно хорошо и здорово, и нужно в качестве памяти. Но как-то вот так, чтобы не пытаться к нему вернуться, мне кажется. И не сожалеть об этом.

К. Мацан

— Мне чрезвычайно близка ваша мысль, самонаправленность даже всего строя вашего разговора о том, что мы с Богом только здесь и сейчас — вот есть только здесь и сейчас, вечное днесь. И вот в нем только и можно полноту бытия, общения, встречи с Богом переживать. А в общем-то, прошлого и будущего их как бы нет. А вот как вы к этому пришли? Почему для вас это тоже так важно? Как еще вы для себя артикулируете это вот «здесь и сейчас с Богом»? Это что?

Свящ. Александр Волков

— Это ощущение, это понимание, это чувство того, что переживаемое сейчас оно имеет для тебя лично, для твоей души, единственно важное значение по сравнению со всем остальным. Есть такое выражение, по-моему, у Мейендорфа, если не ошибаюсь, «литургия после Литургии» — когда какие-то приходские дела, какие-то приходские активности они становятся продолжением литургического общения. Если вот эту формулировку попробовать расширить на всю жизнь? То ведь это же действительно «литургия после литургии» — всё то, что мы делаем в жизни. Это ощущение того, что здесь и сейчас — вот мы с вами говорим в этой студии и друг другу смотрим в глаза, и это важно здесь и сейчас. Это то, что нас с вами соединяет, Христос посреди нас. И вот я сейчас дальше выйду, сяду в машину и куда-то поеду, и дальше будет то, что я буду переживать. И это тоже важно здесь и сейчас. Я стараюсь жить просто — этим ощущением. И так как-то свою жизнь устраивать. Мне кажется, так. Больше об этом говорить сложно.

К. Лаврентьева

— Отец Александр, очень женский вопрос: а когда вы остаетесь со своей замечательной семьей, как вы проводите время? Есть ли у вас какое-то любимое занятие, хобби общее или просто какие-то пожелания…

Свящ. Александр Волков

— У нас столько всего общего в семье, что тут даже не перечислить, на отдельную программу можно. Мы обожаем путешествовать, ездить в машине, слушать громкую музыку, мы все любим рок хороший американский. Не буду говорить, какие группы, но хорошие группы мы слушаем. У нас есть общая музыка, мы любим слушать U2 на большой громкости и куда-нибудь мчаться всем вместе. Но правда нас сейчас так много, что мы не помещаемся в одну машину, но все равно. Мы любим сидеть дома и чего-нибудь готовить, любим поесть вкусненького. Любим детям что-нибудь приготовить. Но вместе с этим любим иногда всем сделать сюрприз — сказать: «Извините, мы завтра улетаем. И нас вдвоем не ищите в ближайший день». И с женой можем позволить себе куда-нибудь выбраться и без всех побыть один-два дня. Это очень важно и очень нужно. Но это так звучит красиво, в реальности, конечно, это не всегда так хорошо получается. Но мы очень стараемся и очень радуемся, если один-два-три раза в год у нас так получается. Есть какие-то любимые места в мире…

К. Лаврентьева

— А какие, если не секрет?

Свящ. Александр Волков

— Мы очень любим Рим, конечно. Недавно мы были в Вене, нам она очень понравилась, тоже на полтора дня. Какие-то еще есть места замечательные. В общем, хорошо там, где мы вместе.

К. Мацан

— Про семью отца Александра и матушки Варвары всех слушателей можно адресовать к замечательной программе «И будут двое» на канале «Спас», которую делала наша коллега по радио «Вера» Алла Митрофанова. Там семья и замечательная, мудрейшая, красивейшая матушка с детьми во всей красе. А за эту беседу мы вас благодарим. Спасибо огромное. Христос Воскресе!

Свящ. Александр Волков

— Воистину Воскресе!

К. Мацан

— В эти светлые пасхальные дни священник Александр Волков, настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Солнцево, пресс-секретарь Патриарха сегодня провел с нами этот «Светлый вечер» на Светлой седмице. В студии была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.

К. Лаврентьева

— Всего хорошего.