«Путь к священству». Протоиерей Дионисий Лобов

Наш собеседник — клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне протоиерей Дионисий Лобов.

Отец Дионисий рассказал о своем пути к вере, о том, почему решил получить богословское образование, хотя не собирался становиться священником, и как все же пришел к тому, что принял сан. Разговор шел также о том, как связаны между собой вера и свобода человека.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Моя дорогая коллега и соведущая Кира Лаврентьева сегодня с нами на связи тоже. Добрый вечер, Кира.

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И гость нашего сегодняшнего «Светлого вечера» — протоиерей Дионисий Лобов, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Отец Дионисий, добрый вечер.

Протоиерей Дионисий

— Добрый вечер, друзья.

К. Мацан

— Я напомню нашим радиослушателям и вас в курс дела введу: в этих программах, в этих беседах, на которые мы с Кирой приглашаем священников, мы говорим с гостями об их пути к вере и в вере. Наверное, многим, кто, может быть, на Церковь смотрит со стороны и не знаком глубоко с церковной культурой, кажется, что священниками рождаются. Такие люди, которым на роду было написано быть священниками, они как-то по-особенному воспитывались и вот так это привело их в семинарию, в институт богословский, а затем в алтарь. Но мы видим разные судьбы, разные препятствия люди преодолевают, разными путями идут. И всегда интересно знать, как складывался путь в вере человека, который в итоге решил полностью себя посвятить служению Богу, служению алтарю. Вот об этом сегодня с вами, отец Дионисий, хотелось бы поговорить.

Протоиерей Дионисий

— Спасибо, буду рад.

К. Лаврентьева

— Отец Дионисий, вы родились в нецерковной семье, приняли крещение аж в Литве, в русском храме Всех Святых, и в Православную Церковь вернулись уже много лет после. Приведу вашу цитату: «Я вошел в этот храм, когда заканчивалась литургия, и богослужение меня так взяло за душу, что я вдруг понял, что я пришел к себе домой, что мне не нужно отсюда уходить. Это ощущение пришло совершенно без всякой рефлексии». Отец Дионисий, как без всякой рефлексии, когда ты всю жизнь не ходил в храм, не вел духовную жизнь, не интересовался темой религии в принципе (ну во всяком случае так я увидела в интервью ваших), и тут — раз — и без рефлексии все происходит, так довольно конкретно, четко и без всяких терзаний. Вы могли бы рассказать об этом?

Протоиерей Дионисий

— Да, ну, видите ли, спасибо за вопрос. Действительно, я считаю, что это был какой-то поворотный момент в моей жизни, действительно так. Но дело в том, что я ведь был подростком, это произошло там не когда мне было, не знаю, 30 лет или 25, а мне было, я думаю, 15 лет на этот момент, когда со мной такая случилась история. Ну в 15 лет вообще не всем дается рефлексия просто. Поэтому ну вот действительно просто, знаете, как бы очень странное переживание, сложно описать. Ну потому что я действительно оказался, наверное, в храме, ну по крайней мере я не помню, может быть, когда-то я и захаживал, но я не помнил об этом, как-то для меня это все как-то проходило совершенно как-то мимо. Я не могу сказать, что я был каким-то атеистом, наоборот, я считал себя, в общем-то, как бы я вполне себе допускал существование Бога, как это говорят, да: ну, наверное, что-то есть. Но никакой особой действительно рефлексии, размышления в этом не было. Я был крещен в раннем детстве, я помню отчасти этот момент тоже, это таинство — ну вот такими какими-то детскими глазами и все. И тут, когда я вошел в храм и просто вот ну я действительно не успел ни о чем как-то задуматься кроме того, что у меня было ощущение, что я вот пришел домой. И поскольку это было в летний период, я был на каникулах, как любой обычный советский школьник, то ну я просто стал ходить каждый день на все службы, которые были в храме. Потому что ну вот просто это меня вот как-то так вот, знаете, как будто затянуло просто. Я не могу сказать, что я лишился разума, нет, конечно, но просто мне было хорошо, оттого что я вот находился в храме, слышал пение, вот видел то, что происходит — ничего не понимая, вот честно скажу. То есть какое-то понимание, размышление и действительно какие-то переживания и вопросы возникли значительно позднее, ну во всяком случае, может быть, там через год.

К. Лаврентьева

— Что это было за переживания и вопросы? Прошу прощения, отец Дионисий, что перебиваю. Хотя бы... Мы не просим, да, душу как бы совсем тут открывать, но просто, знаете, такие вещи, которые могли бы быть полезны радиослушателем, если бы назвали, было бы очень здорово и хорошо. Что это были за такие кризисы, может быть, вопросы, сложности на пути к вере?

Протоиерей Дионисий

— Непростой вопрос. Он полезен не только для радиослушателей, для меня самого, потому что ну это для самого человека, наверное, очень важно где-то понять, что с ним происходило и происходит. Знаете, ну на самом деле действительно был довольно какой-то такой деликатный момент как бы в отношении вообще с жизнью и с миром, в чем он заключался. И это тоже был такой какой-то еще один маленький момент, который меня ну как-то где-то вот повернул. Ну знаете, как бы проходит лето, естественно, что в течение лета действительно у меня была возможность, и потрясающая возможность, вот практически ходить на все богослужения, я впервые участвовал в таинствах — тоже вот по какому-то такому наитию, по влечению, вот просто как-то я даже это, как-то это происходило как бы само собой. Слава Богу, что в приходе на меня как-то сразу тоже обратили внимание и ласково со мной обошлись. Но лето закончилось, я вернулся домой — такой весь из себя, знаете, одухотворенный, ну отрок Варфоломей фактически. Но тут школа и, естественно, что все обычные мои друзья, привязанности, вот, какие-то, да, обычные дела — и ну вот я был абсолютно в этом отношении обычным подростком. И в том числе я ну вот не представлял свою жизнь без музыки, например, ну современной да, музыки. Я, наверное, считал себя заядлым рок-н-рольщиком. И ну просто как бы вот эта культура, этот стиль жизни тоже был для меня, вот до сих пор очень близок. Когда я вернулся обратно, я как-то ну вот вернулся как бы к обычному своему вот такому образу жизни, я очень стал активно... Хотя не прекратил ходить в церковь, но я стал очень активно слушать музыку, вот тусоваться со своими друзьями. У меня, я очень полюбил слушать какой-то там хеви-метал, любил слушать «Битлз», ну в общем, вот всякие такие вещи. И вот однажды — на самом деле тоже был еще один какой-то маленький такой действительно момент — в разговоре с одной знакомой, которая оказалось у меня в гостях и мы просто слушали какую-то там очередную рок-группу, она вдруг задумчиво смотрит на то, что у меня в уголке стоят иконы и говорит: слушай, а как вообще ты можешь это вот сочетать? Как это, ты что, не понимаешь, что это совершенно вещи несовместимые? Ну как бы вот то, что мы сейчас с тобой слушаем (там я не помню, что это была за группа — Guns N’ Roses или еще что-то), но вот то что мы сейчас слушаем с тобой, да, и вот то что у тебя здесь стоят вот это, вот это, значит, — это совершенно разные вещи. И это меня как-то очень укололо, и какая-то началась рефлексия. Может быть, гораздо больше, чем прежде, потому что я стал думать: а в чем действительно православие? С чем оно несовместимо как бы, да. То есть оно до сих пор было для меня каким-то таким просто вот счастьем и радостью, которое меня накрыло. И даже и притом, что градус снизился, когда я начал жить обычной школьной жизнью, но все-таки. Вот этот момент был такой еще один какой-то поворотный момент. Я задумался очень крепко о том, что такое вера, православие. Это не значит, что моя вера стала уже сознательна, но все-таки это был какой-то вот такой укол. Очень интересно, я благодарен этой девушке, хотя, боюсь, что она кончила плохо, потому что, к сожалению, в ее жизнь вошли наркотики, и она очень страдала от этого.

К. Мацан

— Отец Дионисий, а как вы из сегодняшнего дня вот на тот вопрос этой девушки смотрите? Действительно ли православие — это то, что несовместимо с какими-то культурными явлениями, например, как рок-музыка? Или это был вопрос, который вас привел к тому, что православие совместимо со всем, что, не знаю, не греховно и не пошло, что это не субкультура, а нечто принципиально более глубокое, которое может в себя вобрать все здоровое и освятить собой все здоровое? Я сейчас намеренно сейчас так, широкими мазками рисую палитру возможных ответов. Как вам сейчас, из сегодняшнего дня вспоминается та ваша рефлексия, и что же тогда такое православие вот сейчас в этом контексте для вас?

Протоиерей Дионисий

— Я, наверное, иногда жалею, что никаких дневников я сам для себя не вел и не веду, потому что хотелось бы сейчас действительно, по прошествии многих лет, вернуться и лучше понять, что происходило. Конечно, никакого глубокого раздумья об этих вещах еще не было. Но молодости свойственно такое раскачивание маятника. Я не помню, как быстро и почему именно, вот какие были все-таки решающие как бы моменты. Может быть, то что я стал, не знаю, похаживать, мне очень нравилось, в Данилов или Донской монастырь, где я там что-то такое там, какую-то литературу брал. Вот я помню, что для меня, конечно, естественно, на 16-летнего юношу оказала какое-то особое тоже завораживающее уже влияние там книжечка аввы Дорофея — какой-то совершенно другой как бы мир, да вот, святых. Но, в общем, я как-то на тот момент очень резко оборвал с этой вот музыкой, может быть, какое-то на это оказал влияние, я, к сожалению, не помню, и тот священник, к которому я стал ходить. И как бы началась, опять постепенно, более такая как бы оформившаяся церковная жизнь. Потому что ну где-то я там, да, батюшка меня взял в оборот, я там должен был что-то пытаться читать, меня пустил в алтарь. И вот как бы вот это вот разрыв случился. И, естественно, для молодости и даже для юности этот разрыв был таким как бы категоричным, жестким, да. И что вот все, никакого вот этого рок-н-рола не должно быть в принципе, потому что это вот действительно — ну где-то он так для меня тогда показался, понимаете. Действительно вот это моя знакомая, тогда она мне вдруг, ну это не только эти ее слова, может быть, еще какие-то моменты, потому что ну что-то было еще, да. Может быть, где-то я, вдруг для меня заново какие-то тексты прозвучали песен, да, там, заново как-то я эту культуру увидел. Но на тот момент это было такое вот: я больше этого не хотел, я считал, что это вот ну никак. Хотя это пыталось отзываться в моем сердце, но я как-то вот решил резко с этим порвать. Теперь я, конечно, понимаю, что ну все не так просто, да, и что там черное и белое, это вряд ли те самые краски, которыми можно описать взаимодействие между верой и культурой. И ну, в общем, не вижу каких-то серьезных поводов, да, человеку верующему там, не знаю, отказываться от интереса к современной культуре. Но опять же подчеркну, что в тот период такого вот юношеского категорического отношения к жизни, когда нужно вот все — или я целиком погружаюсь в одно, или я целиком в другое — ну это было, наверное, нормально.

К. Мацан

— Протоиерей Дионисий Лобов, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер». Я почему так за эту тему уцепился: рок-музыка и православие — я вспоминаю себя, приходящего к вере, и тоже эта тема для меня вставала. И мне почему-то тогда было очень важно именно, ну скажем так, в другую сторону, в другой стороне себя укрепить, что православие должно меня как бы не стенами отгораживать от каких-то проявлений жизни, а наоборот, их освящать собой, все что возможно, все что поддается освящению, а все что не поддается, оно будет отпадать тогда само собой. Я вот поэтому к этой теме обращаюсь. И поскольку вы сейчас много общаетесь с молодыми людьми, вы преподаете в православной гимназии, то наверняка и эти темы возникают в разговорах с подростками, с людьми, с детьми, может быть, более младшего возраста, у которых тоже есть какие-то свои интересы, которые живут в миру, как и все остальные ребята, нецерковных имеют друзей и сверстников. Вот что вы им на эту тему говорите? Правильно ли взять и от всего отказаться? И вы отчасти на этот вопрос начали отвечать, но вот в практике живых вопросов, которые задают дети, что в этом смысле им говорите, как отвечаете, о чем призываете задуматься?

Протоиерей Дионисий

— Да, еще один трудный вопрос на самом деле вы мне тоже задаете. Потому что он и прост, и труден одновременно. Потому что, конечно, я понимаю, что совершенно нет никакого смысла убеждать детей, тем более что я общаюсь с подростками по большей части православными, в православной гимназии, но совершенно непедагогично, антипродуктивно говорить им: ребята, все, значит, вы не должны ничего слушать. Вы знаете, ну на самом-то деле гораздо интересней попробовать разобрать какие-то вещи. Вот я, если позволите, приведу пример — это не из школьной жизни, мы делали ряд встреч когда-то у себя на приходе с молодежью, и, естественно, что рок-музыка — это всегда такой хит для разговора. Ну и вообще на самом деле современная музыка — это хит для разговора с молодыми людьми, этого не избежать, это интересно. И я помню, что тогда я решился на такой эксперимент. В аудитории, в которой собралось при нашем приходе довольно много ребят, может быть, около 30 или 40, и я решил что я им поставлю сейчас одну песню, которую хотел бы обсудить. Вот ее как бы содержание, сначала восприятие, потом содержание текста. И я, значит, приготовил, собственно, саму песню, ее звучание, воспроизведение, приготовил затем текст на английском и на русском языке. И сначала, когда все собрались, я запустил музыку — и это была песня довольно известной группы, условно она относится, наверное, к панк-року, это так называемая «Нирвана». И это один из хитов этой группы, панк-группы. И это такой хит, под который вот все собравшиеся ну стали как-то притопывать ритмично, потому что это вот такая заряжающая музыка.

К. Мацан

— А что за песня была?

Протоиерей Дионисий

— Это, ну я не знаю, насколько это будет как-то благочестиво в эфире такого хорошего радио озвучивать, но это песня «Rape me», вот, вообще-то.

К. Мацан

— Я так и думал почему-то.

Протоиерей Дионисий

— Ну это просто один из хитов, и действительно такой мощный, и очень энергетичная музыка. И она, конечно, всех так очень стала заряжать. Ну а затем следующий шаг — я раздал листочки, соответственно, с английским текстом и переводом на русский язык. И реакция была ровно обратная. То есть как только вот в момент, когда люди вчитались в содержание песни, я боялся, что сейчас кого-то стошнит, что эффект был ровно противоположный. Это было забавно наблюдать. Но потом мы стали, собственно, обсуждать, а о чем эта песня, да. Потому что первая реакция суперположительная, вторая реакция, значит, супернегативная. Но на самом деле ну это провокативное искусство, и поэтому я не думаю, что все так просто было вот как бы с содержанием этой песни, там было чем поговорить. И где-то мы, я думаю, нашли ну вот как бы то зерно, которое можно было, то есть какое-то правильное отношение к этому вообще явлению, к этому тексту, к этой музыке. И, одним словом, вот эта вот методология, мне кажется, гораздо более интересна. Потому что аудитория должна сам найти, сама определить, что в этой песне, в этой музыке, да, ну в конце концов где-то откликается на христианское мировоззрение. Ну на самом-то деле все-таки не будем забывать, что несмотря на очень бурную реакцию на христианскую культуру, да, часто негативную в западном мире, в Америке и в Европе, но все-таки все вот эти явления культурные, они как бы рождаются внутри христианской культуры. Даже пытаясь как-то отделиться или противостать этой культуре или христианству, ну они внутри находятся еще. То есть разрыв полный, я не знаю, может ли произойти. Поэтому здесь всегда есть то, о чем можно поговорить с точки зрения христианской — о христианстве, да, о нашей жизни, человека, который живет в современном мире. И поэтому я за то, чтобы находить какие-то вот, то что можно взять отсюда положительное, может быть, да. Не знаю, всегда ли это будет действовать, но во всяком случае я пытаюсь руководствоваться таким методом.

К. Мацан

— Протоиерей Дионисий Лобов, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер». У микрофонов Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. У микрофона Константин Мацан. На связи с нами моя коллега, соведущая Кира Лаврентьева. И гость нашей сегодняшней программы, протоиерей Дионисий Лобов, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Дионисия к вере, в вере, о том пути, который привел нашего сегодняшнего гостя к решению, к дерзновению, к желанию быть священником.

К. Лаврентьева

— Отец Дионисий, вот об этом я как раз и хотела спросить. В этих интервью, по которым мы с Костей готовились к эфиру и черпали информацию о вас, вы рассказываете также и о том, что поступили в Свято-Тихоновский университет без представлений и каких-то планов на священство. Более того, вы сказали, что интересовались только богословием, оно было вам настолько интересно, вам хотелось глубже проникнуть в этой сферу религиозную, изучить ее с точки зрения научной и вы совершенно не думали о себе как о пастыре. Почему изменился ваш взгляд на это? Как случилось, что вы все-таки приняли решение быть священником? Ведь огромное количество людей заканчивают Свято-Тихоновский и не идут в священство. Они идут в науку или вообще куда-то в светскую деятельность и, в общем-то, не воспоминают о том, что они учились на богословском факультете Свято-Тихоновского университета. Как это было у вас?

Протоиерей Дионисий

— Вы знаете, ну, во-первых, некая поправка, наверное, потому что опять же там, сколько там, получается, 17 лет — не то чтобы прямо вот богословие, скорее у меня прямо вот к этому времени назрело очень большое желание вот именно понимать веру. Это по разным очень причинам произошло, может быть, сейчас не стоит в это углубляться. Но это произошло, то есть мне нужно было именно вот как-то, так сказать, рационально, то есть как-то история чтобы, ну да, вот разумно какие-то вещи для себя осмыслить. Мне это просто было интересно, у меня была какая-то внутренняя потребность в этом. Хотя спасибо моим родителям, которые меня очень готовили и вложили в меня очень много сил для того, чтобы я поступал в Историко-архивный институт, я занимался с хорошими педагогами для того, чтобы поступить, но мне не хотелось этого делать. И я хотел разобраться с религией, с верой, с православием прежде всего. Разобраться вот так как-то, для себя. Естественно, я не мог думать про то, что я стану священником или не стану священником — это как бы просто для меня тогда был разговор о другом. Вообще как-то, не знаю, вот все-таки это был 93-й год, и вообще да, слом в разных плоскостях, да. Мы понимаем, помним, что это было очень все-таки своеобразное время, да, это вот такое социальное какое-то движение, вообще все какое-то вот другое, другой какой-то мир, вот он прямо на моих глазах и в моей душе он как-то менялся. И поэтому такие какие-то мировоззренческие, кризисные вопросы, они настолько были существенны, что вопросы там о том, что будет там даже через пять лет или через десять лет ну как-то вот, не знаю, мне они не были интересны, просто они не касались души, сердца, да, ума. А уж потом, естественно, там потихонечку учась, да, общаясь с разными священниками, видя, как у меня среди однокурсников некоторые стали священниками там в первый год обучения в институте (тогда даже это был не университет, а институт еще), естественно, что это наталкивало на какие-то мысли. Мой духовник мне говорил: давай, давай, вот ты будешь, значит, давай тебя епископ рукоположит, ты станешь диаконом, ты будешь мне помогать. Но я не чувствовал в себе никаких ни сил, ни понимания этого еще, да, я как-то такой вот немножко не о том. Тем более что ну, в общем, какие-то были еще другие, личные переживания по этому поводу. Дальше двигаясь, уже как-то просто проживая свое время, я вдруг понял, тоже где-то это уже было после института — я пошел, закончил институт, слава Богу, пошел работать учителем в образовательную школу. Как ни странно, педагогом английского языка меня взяли с радостью. Мне было интересно, мне это нравилось. Но одновременно я как-то тоже ну вот, не знаю, чувствовал и где-то какое-то внутри ощущение, что я хочу быть священником, я не знаю, смогу ли я, да, большие разные сомнения по этому поводу. Но какое-то внутреннее тоже желание, что вот я бы хотел все-таки больше всего, наверное, это такое сокровенное желание — вот именно служить в Церкви. И потом так сложились обстоятельства, что мои вот эти вот колебания, мои сомнения, естественно, опять же, понимаете, как бы тоже для молодого человека все-таки это обычная история, да: я недостоин. Я не знаю, достоин ли сейчас, но опять же, наверное, в молодости эти вопросы еще более такие какие-то острые, да, и могу, не могу, не знаю, у меня какие-то сомнения по этому поводу были. И вдруг так складываются обстоятельства, что меня просто ставят перед необходимостью совершенно однозначно ответить на вопрос: да или нет? Вот ты будешь священником или не будешь, ты хочешь служить? Вот просто вот, ну не знаю, это довольно интересная история, но и так мой монолог уже затянулся, не знаю, стоит ли вдаваться в эти подробности. История интересная и трагичная одновременно, потому что, к сожалению, вот священник, который оказал очень большое влияние тоже на мое вот такое становление в Церкви, он в 39 лет попадает в больницу и умирает скоропостижно. И это был деревенский приход, в котором он был один, один служил в этом приходе. Это произошло в 2000 году, я там, соответственно, как-то более-менее окормлялся, ходил в этот храм и читал, и как-то был там уже и в воскресной школе педагогом, начиная, соответственно, наверное, с 91–92-го года, поэтому приход меня знал. И вот прямо в тот день, когда батюшка скончался, ко мне подошли его супруга, матушка, и другие такие вот активные прихожане и сказали: Денис, мы бы хотели, чтобы вот ты был у нас священник, что ты скажешь? И ну я ничего не мог сказать другого, кроме «да». Естественно. Потому что иначе это было бы каким-то для меня, то есть, во-первых, это просто было где-то вдруг таким вызовом для меня самого, потому что ну вот все мои какие-то сомнения, шатания и вопросы, они вдруг об этот вопрос разбились, потому что ну вот сказать «нет», это было, наверное, равнозначно какому-то даже, не знаю, предательству в своем роде. Потому что ну вот в такой момент, в такой ситуации — да или нет — как я могу сказать «нет»? Ну, конечно, я сказал «да». И все-таки все равно потом сложились очень своеобразные обстоятельства. Потому что воля Божия, я думаю, была иная, то есть она заключалась в том, чтобы я не остался в этом приходе. Но сказав «да», уже я запустил механизм и внутренний, и внешний, который очень вскоре привел меня к рукоположению в священный сан.

К. Мацан

— Очень интересная история. И еще интересная тем, что раскрывает тему, а что такое призвание, как его понять, как отличить промысл Божий, волю Божию, которую мы как-то пытаемся распознать в событиях от того, что нам кажется, что это воля Божия, от того, чтобы нам хотелось бы, чтобы это была воля Божия. Есть такая фраза: Бог говорит с нами языком обстоятельств. И, наверное, это воистину так. С другой стороны, как легко в любом обстоятельстве по своему желанию как бы разглядеть, протрактовать его как волю Божию или наоборот. А с другой стороны, часто, когда мы говорим о призвании, мы говорим о том, что ждем какого-то очень явного внутреннего сигнала, такого «гласа хлада тонка», в котором Господь, по слову Писания, какого-то вдруг ниоткуда такого явившегося внутреннего зова, внутренней уверенности, что это так. И то и то, наверное, можно воспринимать или не воспринимать как волю Божию. Вот что вы об этом думаете? Как вы сейчас, опять-таки с высоты своего опыта, переживаете вот эту тему, что такое призвание, как в жизни попытаться, насколько это возможно, в принципе нам дано, распознать волю Божию о себе?

Протоиерей Дионисий

— Я думаю, что вы очень правильно употребили образ, вот этот вот «глас хлада тонка», да, вот какое-то как бы, ну как бы это назвать, да... На самом деле удивительно, что вера (я очень часто об этом задумываюсь и просматривая передачу, которая бывает на канале «Спас», «Не верю»), вот что все-таки вера —это удивительная вещь, явление, все-таки вера всегда сопряжена со свободой. И у меня есть убеждение, что все-таки Бог — ну не хочу какими-то бросаться метафизическими определениями, типа всегда, никогда и так далее, да, — но все-таки скорее действует в нашей жизни не так, чтобы нас вот прямо огреть, оболванить, не знаю там, да, как-то оглушить каким-то вот Своим гласом, который бы сказал: «ты иди» или «ты не иди»...

К. Мацан

— И припереть к стенке.

Протоиерей Дионисий

— Припереть к стенке, да, сказать: вот теперь уж ты Мне послужишь! Нет, все-таки действительно, вы правы, что очень часто есть у человека выбор, что сказать, как ответить на обстоятельства. Но очень большую роль, наверное, здесь играет ну просто элементарная искренность, да. Конечно, раздумье. Потому что мне кажется, что священство — это все-таки то само служение, то самое дело, в которое ну никак нельзя... Я очень рад, я очень благодарен Богу, что мне лично пришлось пройти через много раздумий об этом, что не получилось вот так, как, знаете, говорят, как кур в ощип — вдруг — раз, и ты вдруг оказываешься, не знаю, рукоположенным, или постриженным, или еще что-то такое. Вот, наверное, это тоже возможный путь, но во всяком случае я рад, что в моей жизни было очень много по этому поводу сомнений, и рассуждений, и советований. И находились люди, которые все-таки мне советовали. Помимо моих внутренних, да, размышлений, помимо вот каких-то обстоятельств, были люди. Я очень благодарен почившему уже отцу Николаю Ситникову, который был настоятелем в течение многих десятилетий в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Он скончался в 2006 году, а настоятелем он стал храма этого в 1970, а до этого служил в храме на Пресне с 50-х годов — то есть это вот такая прямо целая жизнь в священстве. И когда я опять же к нему пришел с недоумением уже, когда я уже внутренне и внешне сказал «да» на этот запрос вот общины, а Владыка, к которому мы подошли, для того чтобы вот, вот матушка покойного священника говорит: да, вот, Владыка, вот этот человек, который, вот мы хотим, чтобы был священником. Владыка говорит: да-да, хорошо. Но потом складываются обстоятельства так, что Владыка мне говорит: ты знаешь, вот в этот приход никак не получается. Вот давай подумаем, что и как, может быть, какой-то другой приход мы тебе найдем, в который ты пойдешь. И я не знаю теперь уже, опять у меня какие-то, да, вот внутренние сомнения. И к кому мне идти, мой духовник скончался. И я иду к настоятелю храма, в котором, да, я тоже алтарничал, в который я ходил. И отцу Николаю я излагаю вот это: батюшка, опять я немножко не понимаю, вот все-таки как мне на это отреагировать? И он говорит: да, все, ты к нам. И какая-то, знаете, такая ну что ли легкость наступает из-за того, что ты понимаешь, что вот оно так. Как какой-то пазл, когда ты сначала, на тебя много разных фрагментов, и вдруг они все — раз, и соединяются. И ты понимаешь, что ну вот в этом есть какое-то чудо, такое простое чудо жизненных обстоятельств, которые вот сложились, и вот тебя они ведут. Я не хочу, чтобы это звучало как-то, знаете, как об этом рассуждают стоики, там про судьбу или про что-то такое. Опять же на каждом из этих этапов человек может, конечно, отказаться, может пойти совершенно в другую сторону. Но постольку поскольку я это, ну не знаю, я так считаю, что я очень искренне это, с одной стороны, и искал, и боялся, то вот во всех этих обстоятельствах, пожалуй, мне был дан ответ. И надеюсь, что в этом был промысл Божий. Во всяком случае я думаю, что вот через этих замечательных людей, которые меня окружали, ну вот было такое благословение мне дано.

К. Мацан

— Протоиерей Дионисий Лобов, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

К. Лаврентьева

— Отец Дионисий, вы знаете, о чем я хотела вас спросить: а какие сложности и какие радости были у вас в первые годы вашего священнического служения?

Протоиерей Дионисий

— Интересно. Вы знаете, я, наверное, никогда не задумывался о больших сложностях. Были какие-то ну все-таки прежде всего радости. На самом деле действительно вот какая-то радость от того, что ты опять же вот не только уже, если мой путь начинался с того, что я почувствовал себя дома в церкви, да, то когда меня рукоположили, я почувствовал ну как бы себя на своем месте: меня вот еще и в какую-то вот нужную ячеечку, да, поместили. И я был так этому рад, так счастлив, и как-то меня очень в этом поддерживала на самом деле моя семья — и родители, и супруга, что ну как-то все очень было так вот гармонично. Меня так приветил отец Николай, настоятель храма, в котором меня рукоположили. У меня была такая интересная работа, помимо служения в храме, потому что меня пригласили преподавать в Свято-Тихоновский институт. И как-то это все вместе мне было очень интересно, как-то сочетание вот таких вот вещей, да, то есть прежде всего служение, служение с очень интересными людьми. Вы знаете, это тоже, конечно, совершенно особый разговор. Вообще вот то, как это сложилось в нашем приходе на Пресне, какие это были люди, насколько они были разные, яркие, друг на друга непохожие. И это просто счастье было с ними вот общаться, как-то вот с ними вместе служить, с ними вместе быть на трапезе, потому что это были действительно удивительные люди. А кроме этого просто вот интересная преподавательская работа, удивительно интересные какие-то поездки у меня были. Потому что от Свято-Тихоновского института меня посылали в командировки в разные города России, в филиалы Свято-Тихоновского института, и это все так было как-то насыщенно, интересно. Что какие-то трудности — ну трудности, да, конечно, какие-то трудности, наверное, были. Во-первых, ну я, наверное, всегда немножко переживал и страдал, тем более как диакон, что я не умею особо, у меня нет данных голосовых, я не умею петь, и какой диакон без пения. Ну я вот диакон, но вот как-то так. Ну, слава Богу, мне на это никто не пенял, по крайней мере из моих духовных руководителей. Но как-то я так, может быть, чуть-чуть переживал из-за этого. Ну ладно, ничего страшного. Где-то, конечно, казались суровыми, такими строгими церковные руководители, да, в тот момент для такого молодого диакона. Потом-то уже они для меня раскрылись совсем по-другому, как бы по-отечески. Но какие-то первые, да, такие, вот ты оказываешься, тоже вот когда ты начинаешь уже именно служить в храме, когда ты стал священнослужителем, церковный мир поворачивается, ну как-то раскрывается тоже по-другому для человека. Но повторюсь, что все-таки прежде всего это были очень радостные годы и очень радостное время.

К. Мацан

— Отец Дионисий, вы неслучайно, наверное, сказали про то, что вера очень сопряжена со свободой. Вот об этой теме, теме свободы, я бы хотел вас чуть подробнее спросить. От одного священника, примерно вашего ровесника, я однажды услышал такую, как мне тогда показалось, парадоксальную мысль. Он сказал: я самый свободный человек на свете. Мне тогда это показалось странным, потому что ну как, священник подчинен епископу, во-первых. Во-вторых, если в обычной жизни человек в какой-то светской профессии может совмещать много разных дел, там быть одновременно, не знаю, бизнесменом и писателем, и альпинистом и так далее, то священник, как правило, какие-то такие сугубо светские занятия, как мы сегодня уже про музыку, например, говорили, вроде как, считается, должен отбросить. И когда мы слышим про священника, допустим, рок-музыканта, или священника-каратиста, или священника-байкера, мы понимаем, что это скорее исключения, возможные вполне в жизни в нашей — как некий такой миссионерский ход, это возможно, но скорее это все-таки нечто выбивающееся из общего ряда и очень специально особенное. И на этом фоне от священника звучат слова: я самый свободный человек на свете, я могу заниматься любым творчеством. Вот что вы об этом думаете? Вам понятны слова моего собеседника о том, что он как священник, именно как священник, именно в этом качестве чувствует себя самым свободным человеком на земле?

Протоиерей Дионисий

— Вы знаете, я думаю, что возможно их понимать по-разному, эти слова. И было бы интересно у автора этой фразы, этого выражения, может быть, даже и уточнить. Потому что, знаете, в определенном смысле это может быть понятно для любого человека, не только для священника. Я помню, что как-то меня впечатлил эпизод в одном очень таком красивом, но очень грустном документальном фильме, который называется «Литургия» — такое очень простое название. Там речь идет про священника, который посещает разных несчастных людей и молится о них. И один из эпизодов в этом фильме — это вот посещение тюрьмы для пожизненно заключенных. И в связи с этим его служением, речь идет о человеке, которого он посещает в течение уже там двадцати лет, который осужден за тяжкие преступления на пожизненный срок, без права помилования. И вот находясь в тюрьме — это очень скорбные какие-то такие кадры, потому что человека показывают, он никогда не бывает, ну вот свободы вокруг нет ни в малейшей степени. Даже причащаясь Святых Христовых Таин в комнате для свиданий, он все равно находится в клетке — сколько там, полтора на два, наверное. И в какой-то момент священник этот говорит о своем вот этом подопечном как о друге, который стал верующим человеком в тюрьме. И, цитируя его, говорит: не подумайте, что я сошел с ума, но я считаю себя счастливым человеком. И вот это вот счастье и свобода следовательно, да, это, несомненно, внутренние состояния, которые могут быть, и счастье и свобода могут быть у человека, вне зависимости от того, находится ли он в тюрьме, работает ли он дворником или бизнесменом. Потому что это внутреннее состояние. Истинная свобода не зависит от обстоятельств внешних. Это, наверное, здесь самое главное. Но как священник — свобода, свобода творчества — наверное, это тоже это немножко другой, наверное, взгляд на эти вещи. Как свобода творчества — показалось, что в ваших словах это прозвучало, именно такая фраза...

К. Мацан

— В том числе.

К. Лаврентьева

— Да, потому что священник, конечно, совершает удивительное служение. На литургии, с одной стороны, может быть, проговаривая, может быть, обычные, из поколения в поколение повторяемые фразы, слова, жесты, но тем не менее имеет удивительную способность как бы творчески в этом участвовать. И это, наверное, как бы не передать, не описать до конца, потому что в этом есть какая-то такая вот мистика богослужения, да, в православном смысле этого слова. Я уже не говорю о том, что так бывает, когда человек связан разными послушаниями, и чем больше он ими связан, тем больше он может чувствовать, что он в них как бы, внутри этих послушаний, ну как бы тоже свободен, да. То есть это не он выбрал и потом себе локти кусает: правильно он занялся вот этим делом или неправильно? Ну ему вот сказали: отец, тебе вот надо этим заниматься. Знаешь, мы считаем, что это бы правильно делать. И ты уже как бы начинаешь думать просто как бы немножко о другом — о том, как тебе вот это дело сделать, как его сделать хорошо, качественно, красиво, правильно, для того чтобы была польза и тебе и другим людям. И в этом есть тоже какая-то вот свобода. Может быть, и это имел в виду священник, говоривший о том, что он самый свободный человек. Не знаю.

К. Мацан

— Наверное. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Мне кажется, мы вот на этой ноте свободы его завершаем очень неслучайно. Меня очень согрели ваши слова о том, что вера соседствует со свободой, и те ваши размышления о свободе, которые только что мы услышали. И от всего нашего разговора сегодняшнего для меня лично веяло этим духом свободы, такой свободной жизни во Христе, освященной верой в Бога и Его живым присутствием. И тот путь ваш к вере, к священству, о котором вы нам сегодня поведали, мне кажется, прямое тому подтверждение — подтверждение вот этому присутствию нашего Творца и Небесного Отца в жизни каждого из Его чад. Спасибо огромное за эту беседу. Протоиерей Дионисий Лобов, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофонов были Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.