Поделиться
Рембрандт (1606—1669) Апостол Павел
Флп., 240 зач., II, 5-11.
5 Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: 6 Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; 7 но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; 8 смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной.
9 Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, 10 дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, 11 и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца.
Комментирует протоиерей Павел Великанов.
Комментирует протоиерей Павел Великанов.
Сегодняшнее чтение интересно рассмотреть вот с какой точки зрения. Апостол говорит о Христе необычайно проникновенно — при этом использует слово «уничижил» — по-гречески — «έκένωσεν» — от глагола «κενόω» — опустошать, делать пустым. Если вдуматься в это понятие — перед нами открывается потрясающая глубина того, что совершил Иисус Христос — и смысл того смирения — или «кенозиса» — к которому призывает всех христиан апостол Павел.
В нашем будничном языке смирение чаще всего воспринимается как определённая уступка — может, вынужденная, может, произвольная — но в любом случае это очень похоже на то, как принудительно сжимается некая пружина. Чем сильнее смиряется человек — тем с большим усилием сжимается пружина. Призыв смириться воспринимается как призыв ужать себя, втиснуть в неприятные, узкие рамки, оказаться в крайне дискомфортном, утеснённом состоянии. Такое, конечно же, мало кому понравится!
Но греческое слово «уничижение» — точнее, «опустошение» — открывает нам совсем иной ракурс. Если ваш ребенок просит сварить макароны — а единственная кастрюля занята борщом — есть только два варианта: или вылить борщ и сварить макароны, или — отказаться от макарон. Потому что сваренные во вчерашнем борще макароны — ну, это совсем не то, что ожидает ребёнок. Если в вашей машине уже нет мест — а вы очень хотите оказать услугу другу и подвести его домой — кому-то явно придётся пойти пешком. Чтобы что-то положить в уже заполненную до краёв ёмкость — её сначала надо опустошить.
И вот тут мы подошли к самому главному. Я бы даже сказал — потрясающему! Оказывается, для Сына Божьего объект Его любви — человек — настолько желанен и интересен, что Он — дальше мне даже страшно произносить эти слова! — буквально «опустошает» Себя от возможности проявлять Свою Божественность — чтобы стать полноценным человеком! Будучи царём — Он становится рабом. Не вынужденно — но исключительно по любви к человеку, которого только таким образом и можно было спасти.
И это — вовсе не «сжатая пружина» нашего как-бы-смирения. Неспроста именно это чтение мы слышим в дни празднования Божией Матери — ведь именно она смогла настолько отказаться от своей самости — ради Бога — что через неё безпрепятственно смог пройти Сам Творец и родиться человеком! Вот где открывается нам красота смирения — это красота и радость опустошения себя ради того, чтобы другому было в нас — просторно!
Возможно, подвиг смирения сам по себе как форма духовного упражнения тоже имеет определённую ценность. Но когда ты понимаешь, что отказ от чего-то «своего» — это одновременно и распахнутые двери для друга — «другого» — тогда иго Христова смирения становится благим, и бремя самоумаления — лёгким!
