"Помощь детям Юго-Востока Украины". Светлый вечер с Игорем Комиссаровым (09.10.2015)

У нас в гостях был Старший помощник Председателя Следственного комитета РФ
генерал-майор юстиции Игорь Комиссаров.
О деятельности Общественного координационного совета при Следственном комитете России по вопросам оказания помощи детям Юго-Востока Украины.
Мы говорили о том, какая помощь необходима детям, приезжающим в Россию из юго-восточных регионов Украины для лечения, почему возникла необходимость создания Общественного совета при Следственном комитете, и как на сегодняшний день организована работа по приему, размещению и лечению детей.

Ведущие: Алексей Пичугин и Константин Мацан

А. Пичугин

— Дорогие слушатели радио «Вера», здравствуйте! Это программа «Светлый вечер», здесь, в этой студии, Алексей Пичугин...

К. Мацан

— ...и Константин Мацан, добрый вечер!

А. Пичугин

— Сегодня мы приветствуем здесь у нас в гостях генерал-майора юстиции, старшего помощника председателя  Следственного комитета России Игоря Комисарова. Здравствуйте.

И. Комиссаров

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Поводом к нашей беседе — мы, наверное, много тем постараемся затронуть, — самым таким свежим поводом, наверное, стало создание при Следственном комитете Российской Федерации — сейчас я точно прочитаю, как называется — Общественного координационного совета по вопросам оказания помощи детям Юго-Востока Украины.

И. Комиссаров

— Да, совершенно верно.

К. Мацан

— Вот, может быть, прямо с этого и мы и начнем, как с такой, может быть, самой свежей темы?

А. Пичугин

— Актуальной.

К. Мацан

— И всем понятна, в общем-то, ее важность, без дополнительных объяснений. Из чего выросла эта идея, в чем смысл этого начинания?

И. Комиссаров

— Ну, наверное, она выросла из того, что я попытаюсь опровергнуть Ваши слова, для начала, что всем это понятно, что она важна. Если бы она была всем важна, если бы к ней адекватно относились, тогда бы не было задачи создания такого совета, который... Ну, это общественный совет, который попытался привлечь общественность для координации той деятельности, которая связана с теми детьми, которые поступают с Юго-Востока Украины.

А. Пичугин

— А почему именно при Следственном комитете? У нас огромное количество разных федеральных ведомств, при которых, казалось бы, это логичнее было бы создать. А почему именно Следственный комитет? Или там речь идет обычно о расследованиях каких-то проблемных или трагичных ситуаций, связанных с детьми?

И. Комиссаров

— Я думаю, здесь вполне объяснимо, потому что сотрудники Следственного комитета, наверное, в первую очередь, видят эту боль, эти несчастья. Они беседуют с этими матерями, которые теряют детей, и, общаясь с ними и видя, что эту ситуацию надо поменять — это просто лицом к лицу, — тогда возникают какие-то другие мысли и другие желания. Многие люди просто этого не видят — они живут далеко от этого. Вот, наверное, чем объясняется. И то, что председатель Следственного комитета при том огромном количестве задач, которые, в соответствии с Законом, возложены на Следственный комитет Российской Федерации, находит на это время, находит возможности, находит чувства, чтобы попытаться изменить эту ситуацию...

К. Мацан

— Вы сказали, что не всем это очевидно. Казалось бы, в новостях про масштабы гуманитарной катастрофы говорят много, и тема Украины в принципе сегодня у всех на слуху. Неужели, с Вашей точки зрения, в обществе недостаточно об этом думают и заботятся об этом?

И. Комиссаров

— Ну, я могу Вам привести много примеров. Мне много приходится, в соответствии с поручениями председателя Следственного комитета, летать по России в командировки. Ну, это, как правило, те места, где совершаются резонансные преступления в отношении несовершеннолетних. И большинство тех лиц, которые, в силу своих функциональных обязанностей, обязаны в эту ситуацию вникать — просто такая вот тавтология получилась... Вот я спрашиваю: «А Вы выезжали на место гибели ребенка? Вы беседовали с его семьей? Вы с ними вообще разговаривали?» А там надо 60-70 километров проехать. «А на могиле ребенка Вы были?» — «Нет». Вот с одним из руководителей субъекта Федерации я беседовал, и когда показал две фотографии одного мальчика — он пришел лечить зубы... Пришел лечить зубы, но в результате некомпетентности врачей и отношения к своим обязанностям стал инвалидом. Ну, не было у ребенка тогда ни квартиры, ни особого внимания к нему. Шло следствие. Вот мы занялись этим вопросом. Вот я показал ему две фотографии: ребенка, прикованного к постели (а это районный центр, километров, наверное, 60 от этого города, где он живет), и того мальчика, который пришел полгода назад. Это было вечером. Утром он сказал: «Игорь Федорович, а я подумал, что это мог быть мой внук. Я вообще ситуацию по-другому... просто стала моей ситуация». И вот так в жизни происходит. Он говорит: «Ну, видеть по телевизору — это как воевать по телевизору. Войну надо видеть лицом. Надо видеть эти трупы, что происходит, этих людей несчастных. Вот тогда рождаются другие действия».

А. Пичугин

— Расскажите в целом, как работает Координационный совет, что входит в его компетенцию.

И. Комиссаров

— Координационный совет только создан. Вернее даже, мы его создаем. Мы попытались объединить в этом совете всех неравнодушных людей, которые могут повлиять на то, чтобы эти дети были увидены, чтобы они не были забыты, чтобы помощь, которая им оказывается, была адекватна, разумна. Потому что иногда даже благие какие-то намерения... Люди хотят помочь, они говорят: «Ну, вот мы денег сейчас дадим, и все изменится». А это большое искушение для тех людей, у которых никогда не было денег, и вдруг, там, ребенок ранен или ребенок погиб, и вдруг обрушивается сумма какая-то, достаточно большая. Люди это получают — а что потом с ними происходит? Можно же и не только помочь, а даже повредить, когда это будет идти не на содержание ребенка, а это пойдет на удовлетворение каких-то своих личных интересов. И такое, к сожалению, в жизни бывает. Но иногда люди просто хотят откупиться — дать денег, и все изменится. Так не бывает.

А. Пичугин

— Но огромное количество организаций сейчас помогает детям-беженцам. Вот в данном случае Общественный координационный совет, который Вы создаете или почти создали, он призван помочь детям, которые находятся здесь, на территории Российской Федерации, или речь идет, в том числе, о помощи нуждающимся детям, которые на территории Украины, в Донбассе?

И. Комиссаров

— Здесь мы хотели бы вычленить вот такое вот... вот таких детей — вот прошу прощения за такое слово, — это те дети, которые были ранены или заболели, и которых не могут вылечить на тех территориях, где они в настоящее время проживают. А здесь возникают очень сложные вопросы, начиная от момента их вывоза, от такого аспекта, как вывоз их с территории, этих детей — граждан Украины, чтобы это было все грамотно сделано, до момента размещения их в клиниках, оказания адекватной помощи им в лечении и потом, в дальнейшем, в восстановлении. А здесь требуется согласование усилий многих и многих государственных структур — и общественных, наверное, структур. Потому что не везде может помочь государство. Ну, не секрет, наверное, что как-то эта работа не была организована. Многие пытались оттуда детей увозить. Так предполагаю, что многие пытались себе создать какой-то имидж, да?

А. Пичугин

— Ну, а кто-то вполне искренне это делал.

И. Комиссаров

— Совершенно верно, кто-то искренне, но благими намерениями, как нас учат, вымощена дорога в ад. Можно вывезти ребенка — я с такими случаями сталкивался непосредственно. Вот вывозили одну девочку в Питер для того, чтобы сделать операцию. Ну, привезли, ну, и там она осталась. Ну, и дальше что?

А. Пичугин

— Кому она там нужна, да?

И. Комиссаров

— Да, вот привезли ее, да? Не буду называть фамилию чиновника...

А. Пичугин

— Но он же тоже, наверное, исходил из каких-то благих побуждений?

И. Комиссаров

— Предполагаю, что из благих. Дай Бог, чтобы это было так, дай Бог, чтобы это не было пиаром для отдельных людей, чтобы показать... Дай Бог. Бывает и так, да? Жизнь — такая сложная штука. Когда вывозят, чтобы показать просто, какой я красивый или добрый...

А. Пичугин

— Ну, а кто-то под телекамерой, да, это сделает, пригнав...

И. Комиссаров

— Да, под телекамерой, много фотоаппаратов. Но только потом девочка осталась никому не нужна.

А. Пичугин

— И что с ней сейчас?

И. Комиссаров

— Что с ней сейчас? Ей сделали операцию, все с ней благополучно, и она улетела уже назад. Но там нашлись люди неравнодушные, там было Главное следственное управление по Санкт-Петербургу, неравнодушные врачи, неравнодушные общественники. Ну, вот мы там соединились все — Уполномоченный по правам ребенка Санкт-Петербурга, Света Агапитова. Проходит Главное следственное управление по Санкт-Петербургу. Ну, и в России смогли все вопросы решить — бытовые вопросы, когда ее забирать из этого роддома, куда ее везти — девочка-то родилась с проблемами. Как ее отвезти назад, когда нет ни денег, ни продуктов — ничего нет.

А. Пичугин

— А семья ее?

И. Комиссаров

— А там были мама и дочка — все.

А. Пичугин

— Дочка, соответственно, — которую в Петербург увозили?

И. Комиссаров

— Ну да, которая родилась. Она родилась в Питере, у нее были проблемы с сердцем. Надо было решать оперативно. Ну, вот ее привезли — пообещали, а не сделали. Но, к сожалению, это не единичный факт.

К. Мацан

— Но все-таки я думаю, что для некоторых может показаться все равнро по-прежнему немного необычным участие в такого рода проектах именно Следственного комитета. Кажется, что ведь Ваша епархия — это когда совершается преступление или правонарушение. Или, в общем-то, в поле Вашего внимания может попасть любой ребенок, оказавшийся в трудной ситуации?

И. Комиссаров

— Ну, в трудной ситуации — нет. Если совершается преступление, мы обязаны, в соответствии с Законом, это делать. Во-вторых, мы обязаны в ходе расследования преступления выявлять причину и условия, почему это случилось. Ну, таким путем... Ну, люди же видят. Получился, я считаю, большой авторитет Следственного комитета. И вот было, например, в этом году, 8 марта мне пришлось решать вопросы, когда даже там, на территории Луганской области, у людей не было кислорода. Вот детки, которые там лежат, нуждаются в кислороде, они только родились, и возникла угроза гибели этих детей. Ну, вот информация такая дошла до меня. Ну, подключились все к этому решению вопроса — Ростовское управление наше следственное, Минздрав России, Управление по Ростовской области — многие-многие люди. Ну, у нас какой-то авторитет есть, я надеюсь. Ну, вот ни один ребенок не погиб — кислород через границу проехал из Ростова к ним.

К. Мацан

— Еще возникает вопрос — ну, возможно, такой чисто юридический: а не возникает ли правовой коллизии какой-то от того, что российская официальная структура, Следственный комитет, принимает участие в судьбе граждан другой страны юридически?

И. Комиссаров

— Ну, я здесь никакой коллизии не вижу.

К. Мацан

— Может быть, это наивный вопрос, я просто хочу для себя его прояснить.

А. Пичугин

— Ну почему — нет, не наивный, а вполне...

И. Комиссаров

— Нет, не наивный вопрос. Во-первых, эти дети оказались на территории Российской Федерации. Это первый вопрос. Они уже оказались...

К. Мацан

— Это беженцы из Луганска, которые уже в Ростове?

И. Комиссаров

— Да, ну , не только Луганск, там и...

А. Пичугин

— Но Вы говорите, что Вам порой приходится решать вопросы и с детьми, которые находятся на территориях Луганской и Донецкой областей?

И. Комиссаров

— Ну, это вопрос не с детьми. Был вопрос обеспечения кислородом этих детей, которые были там в больницах. Кислород-то находился в России, и везли его из России туда. Если бы его не привезли за этот день... В 3:20 мне доложили о том, что кислород привезли туда, в больницу. Но на той территории я не могу ничего говорить. Вот до границы оказать помощь и содействие, да? — в оформлении документов необходимых, которые не были сделаны... Ну, что сделать? Ну, или дети там погибнут — 12 их, что ли, либо решай. Все 8 марта... Он жене сказал: «Вот тебе подарок, запомнишь на всю жизнь, что вместо того, чтобы праздновать, с тобой вместе занимались спасением детей!» — с очень многими неравнодушными людьми, за что им спасибо и низкий поклон. Какая здесь правовая коллизия? Во-вторых, это Общественный совет. Мы же не имеем права никому, скажем, указать, потребовать. Мы можем предложить. Но люди-то в основном нормальные.

К. Мацан

— Ну, кислород, как я понимаю, был доставлен до границы с Украиной, и дальше Вы его передали другим неравнодушным людям там?

И. Комиссаров

— Ну, не мы передали. Мы же не везли кислород.

К. Мацан

— Нет, ну, тот, кто там работал на месте.

И. Комиссаров

— Ну, машина поехала через границу, та, которая везла кислород. Просто надо было машину тоже... документы необходимо было оформлять. Ну, с самого начала оформили документы неправильно. Поэтому кислород — сложный груз, который требует определенных условий при его транспортировке. Возникли проблемы, водитель вернулся назад. Ну, водитель такой оказался, к сожалению. Вот пришлось много-много людей включать. Вот, я говорю, началось это в 11 утра, в 3:20 ночи это закончилось.

К. Мацан

— Генерал-майор юстиции Игорь Комисаров, помощник председателя  Следственного комитета Российской Федерации, сегодня в гостях в программе «Светлый вечер». Вы начали рассказывать про девочку из Питера... да, из Питера, которая приехала в Петербург на лечение. И это сразу открывает еще одну тему. Не секрет, что многие беженцы, которые получают поддержку и помощь, в частности, в России, в общем-то, хотели бы здесь и остаться — жить, может быть, работать, адаптироваться, в частности, в Москве или в столице, может быть, в Петербурге тоже. Насколько Вы тут видите проблему их именно возвращения обратно или адаптации здесь? Существует ли здесь поле для деятельности, в том числе Вашего Общественного совета?

И. Комиссаров

— Ну, здесь должен быть законный порядок, определение субъекта Российской Федерации, где должны проживать беженцы. Но мы не занимаемся их размещением, это отдельная проблема. Мы занимаемся лечением этих детей. Просто есть субъекты, в которых эта люди не могут остаться для дальнейшего проживания. Вопросы их правового статуса — да, мы занимаемся в больницах. К сожалению, есть служба, которая обязана, в силу своих служебных полномочий, этим заниматься, но, может быть, они это не увидели — особую роль. То, что, например, ребенок больной, и прийти — ему необходимо документы оформить: статус беженца или статус убежища дать, потому что он не может дойти вместе с мамой. Ну, мы помогаем, как-то так, может быть, разъясняем. Ну, так как к нам прислушиваются, они приходят. Вот на такой основе мы это сделали. Вот тем же детям, которые больны... Вот сюда позавчера приехали 24 человека, сейчас с доктором Лизой говорил — еще они привезут детей. Ну, у каждого отдельная судьба — кто-то хочет остаться, кто-то хочет вернуться. Но вот помочь им определиться — это мы делаем.

А. Пичугин

— А есть статистика у Вас? Вот сейчас помните данные — сколько всего примерно детей-беженцев с Юго-Востока Украины здесь, в России находится?

И. Комиссаров

— Ну, беженцы — тоже статус, понимаете? «Дети, которые прибыли», давайте так назовем. Потому что там есть несколько статусов. Я не могу сказать точную цифру, сколько здесь находится. Я могу сказать, что через московские клиники, с момента, когда начали детей привозить оттуда — раненых, покалеченных, просто больных — вот это около 100 детей. Они находились в клиниках Москвы. Часть нуждается в длительном лечении, они здесь размещаются, часть вернулась уже назад. Ну, вот мы как бы... не «как бы», а курировали, так мягко курировали... Вот это порядка 100 детей, которые только в московских клиниках. И, я думаю, порядка 30 детей — это в клиниках Санкт-Петербурга. Два региона, куда дети прибывают, — это сложные дети, которые не могут там лечиться.

К. Мацан

— Когда при какой-то организации, особенно при госструктуре, создается Общественный совет, каждый раз возникает вопрос, а в чем вообще смысл такой формы работы, как Общественный совет. Потому что со стороны может показаться, что люди пришли, поговорили, выразили свое неравнодушие в каком-то вопросе... Ну, в общем-то, рычагов же реального влияния у них, по сути, нет. Это некий орган обсуждения и постановки проблем. Вот как Вы видите — как сделать в принципе такую форму работы, как Общественный совет при какой-то организации, эффективной?

И. Комиссаров

— Ну, во-первых, рычаги влияния есть. Я же сказал, многие проблемы, о которых люди рассказывают, людям просто надо помочь. Отдельным чиновникам надо помочь принять правильные решения. Иногда даже на Совете они правильные решения для себя принимают — как относиться к тому или иному событию, которое происходит в их жизни. Если они понимают, что там больной ребенок, что можно взять, подняться с мягкого удобного кресла, прийти в клинику, организовать процесс — там, оформление вида на жительство или еще какой-то... Или, например, когда мы узнаем, когда надо было одному маленькому мальчику делать операцию на глазах, а врач не знает, будет она оплачена или нет, он говорит: «Ты оплатишь деньги из своего кармана» — и такие бывают очень неприятные случаи, — ну, тогда у нас есть возможности подготовки соответствующих писем в наши властные структуры. Слава Богу, к нам прислушиваются. После этого что-то происходит. Тогда вопрос был кардинально решен — когда возникали такие сложные вопросы с оплатой неотложной медицинской помощи. Или с вопросом организации вывоза детей, когда и в личном порядке людям предлагали оттуда выезжать сюда, неизвестно куда, и кто-то пытался еще там, как бы реализуя какие-то свои — я не знаю, добрые намерения или намерения пиариться на этой теме... Ну, вот сейчас я считаю, что более-менее этот алгоритм прибытия детей выстроен. Это, в любом случае, списки поступают в Министерство здравоохранения. Оно заранее уже знает, кто приедет. Оно может распределить места в этих больницах. Ну, просто когда отдельный чиновник узнает, что это находится под пристальным вниманием Следственного комитета, предполагает, наверное, наступление негативных последствий. Поэтому потом происходит так, как должно быть.

А. Пичугин

— А кто входит или должен войти, войдет в Ваш Координационный совет?

И. Комиссаров

— Ну, там уже есть, часть людей вошла. Туда и представители властных структур входят, и представители Русской Православной церкви, за что им отдельное спасибо. Вот мы уже плотно — даже еще когда Совета не было, мы уже работали в этой теме вместе с ними. Спасибо им и низкий поклон за это. Это и общественные деятели какие-то. Это и работники культуры, которые говорят: «Давайте поможем!» Просто надо людей помочь... Пригласили, говорят: «Давайте мы что-то сделаем». Вот приедем, например, в клинику Рошаля и концерт для этих детишек проведем. Или еще что сделаем. Важно же не только деньги собрать — ну, деньги...

А. Пичугин

— Но вот, кстати говоря, у меня здесь есть список фамилий — довольно известные люди, очень известные, в том числе. Это из церковных деятелей — владыка Пантелеймон Шатов, который руководит Синодальным отделом по церковной благотворительности и социальному служению, и Владимир Романович Легойда, всем Вам хорошо известный, Михаил Леонтьев, и Михаил Пореченков, и Леонид Рошаль, и Оксана Пушкина, и многие другие известные люди. Это вот те, с кем Вы плотно работаете.

И. Комиссаров

— Да. Но плотно работаем... Но с рядом этих людей... Например, с Леонидом Михайловичем мы познакомились, когда Ваня Воронов попал в больницу. Мы вообще этой темой не занимались, но когда Ваня поступил в больницу в январе этого года, соответственно, Президент сказал, что надо к нему съездить, к этому ребенку. Ну, Вы знаете, сложный ребенок был — он лишился двух ног, руки, ну, и тогда, на тот момент, практически ослеп. Но когда увидели — вот такой ребенок... Иногда же, когда с болью, с несчастьем встречаешься, другие мысли рождаются. И тогда подумали, познакомились с Леонидом Михайловичем. Он рассказал о тех проблемах, которые есть при этом. Еще с рядом людей, которых Вы называли, мы начали уже встречаться, говорить. С Русской Православной церковью мы начали еще до этого. Но на момент создания Совета уже практические вопросы решаются.

К. Мацан

— А вот расскажите об этом. Потому что кому-то, возможно, может показаться даже странным такое соседство — силовой орган, Следственный комитет, и, скажем, такая милосердная организация — Церковь.

А. Пичугин

— Ну, а кто-то будет по привычке иронизировать над этим.

К. Мацан

— Ну, я намеренно сейчас встаю в позицию такого человека, смотрящего со стороны и, возможно, не понимающего, вокруг чего строится Ваше взаимодействие, в том числе и с Русской Православной церковью.

И. Комиссаров

— Оно... А люди все одинаковые, понимаете? Они же не роботы, в Следственном комитете. Они тоже люди — с эмоциями, чувствами, понимаете, с идеями какими-то. Ровно так же, как Церковь. Все люди едины. Они же одни и те же.

А. Пичугин

— Хороший ответ.

К. Мацан

— Но Вы начали говорить про сотрудничество. Вокруг каких конкретно, например, примеров?

И. Комиссаров

— Ну, были дети... Я просто не хочу этих детей... Они же все-таки... Лишнее напоминание даже, какие-то фамилии...

А. Пичугин

— А вот зачем? Фамилии не нужно! Можно какую-то историю. Вот всякие такие частные истории — они очень хорошо...

И. Комиссаров

— Частная история — вот были дети, которые нуждались в помощи и поддержке, прежде всего, в особом внимании. И не только дети — и их родители. И мы можем решить какие-то одни вопросы, но вопросы — то, что у человека в голове происходит, и вот как им пережить эту трагедию, как по-новому взглянуть на жизнь, как понять, что любое испытание, которое к ним пришло, что от Господа оно пришло к человеку, и как ему выжить в этой ситуации, почему, зачем, разобраться — не только родителям, ребенку разобраться, почему это произошло... Ну, у меня был случай... Я просто, чтобы было более понятно, на примере расскажу. Это было много лет назад, когда мы стали заниматься детьми. В Следственном комитете Александр Иванович Бастрыкин, председатель Следственного комитета, послал меня в Московскую область — там погиб мальчик, семилетний мальчик. Он сказал: «Ну, езжайте, разберитесь. Ну, поехал я, предполагал, что погиб мальчик. Погибает много мальчиков, наверное. Ну, думаю, — мама, наверное, там... Убили в квартире ребенка. Ну, много такого. Ну, что-то... Ну, поехал, там, зашел в квартиру. Однокомнатная квартира. Ну, там нищета кричит из каждого угла. Но только свечка стоит, икона. Все чисто, аккуратно. Ну, начал разбираться — мальчик... Вот, наверное, все про него знают в России — Женя Табаков. Вот жила такая семья. Папа бросил их. Жили они в военном городке. У мамы работы нет там. Ездила она в Москву, эта мама. А вот дети оставались дома. Мальчику было семь, сестра Яна — на два года старше. И вот пришел человек, который отсидел в тюрьме уже трижды, в том числе за изнасилование с убийством. Тоже с непростой судьбой — это был приемный ребенок. Но вот такой вот он. Пришел к ним, попросил зайти. Они не открывали. Он письмо нашел в почтовом ящике. Вот пришел к ним в квартиру и сказал, что «давайте что есть». Дети открыли. Ну, дали ему 150 рублей и золотую цепочку — и все. Тогда он сказал, что, «Яна, иди в ванную» — понимаете для чего, да? Ну, Женя взял вот (ну, сколько ребенку там? — семь лет) нож кухонный, спасая сестру, ударил его в спину. Ну, тогда он пошел убивать в соседнюю комнату, а Яна в это время спаслась. Ну, тогда мы начали думать... Александр Иванович говорит: «Ну, вот так не должно быть». Понимаете? Потому что это оказался человек, который раньше задерживался сотрудником полиции, за несколько дней до этого, его отпустили. Он прибыл — никто не знал, что он прибыл в этот военный городок. Задержали его не сотрудники полиции (тогда милиция была), а просто офицер, который пошел в свой частный дом. Ну, вот такая сложная ситуация. Она подвигла нас тогда, что надо что-то менять. Ну, потому что мы увидели то, что есть. Так же и в этих всех случаях.

К. Мацан

— Генерал-майор юстиции лично участвует в такого рода делах — опять-таки, может показаться несколько странным. Потому что кажется, что высокий начальник сидит в кабинете, занимается стратегическим управлением процессами, а, что называется, «в поле» не выезжает. Вам часто приходится именно самому заниматься расследованиями и работать «в поле»?

И. Комиссаров

— Ну, я сам расследованиями не занимаюсь — я занимаюсь, в соответствии с поручением председателя  Следственного комитета, контролем за ходом и результатами расследования уголовных дел. Летаю я, как правило, с периодичностью раз, в прошлом году летал с периодичностью два раза в неделю по всем регионам Российской Федерации. Я практически везде был. Ну, на Чукотке только не был. В ряде регионов был не по одному и не по два раза. Ну, есть такой метод — Вы, наверное, слышали: от частного к общему. И при контроле за ходом расследования уголовного дела, одного, например, можно выйти на причины и условия, почему они происходят. И надо же поменять причины и условия! Иначе половина страны будет сидеть, половина будет ее охранять.

К. Мацан

— Есть такие маленькие города, где градообразующим предприятием является колония...

И. Комиссаров

— Есть, да.

К. Мацан

— ...и так они и живут — полгорода сидит, а полгорода их охраняет.

А. Пичугин

— Да, бывали в таких.

К. Мацан

— А как в принципе Вашей жизни началась именно детская тема в Вашей профессии? Если Ваше имя набрать в поисковике, то основные новости всегда связаны с преступлениями — ну, так уж получается — против несовершеннолетних детей. Это Ваш выбор, это так совпало само собой? И что это для Вас значит — заниматься именно детской темой?

И. Комиссаров

— Для меня? Ну, она — вот я Вам сказал... Вот тогда, когда я поехал... Я до этого этим вообще никогда не занимался, и для меня это вообще все было очень далеко. Вот когда погиб Женя Табаков, Александр Иванович сказал, что ну надо что-то делать, понимаете? Ну, вот когда каждый раз приходит и такая стопка бумаг ложится — это сообщения о преступлениях, которые совершены в отношении детей в России, говорит: «Ну, надо что-то поменять. Так не должно быть». Достаточно в тот момент общество на эту тему смотрело как-то очень, скажем так, сложно, я хочу так мягко сказать. Очень сложно смотрело на эту тему.

К. Мацан

— А в чем была сложность?

И. Комиссаров

— Сложность? Ну, она была никому не интересна, понимаете? Допустим, пропал ребенок. Вот сейчас для Вас — Вы привыкли: пропала девочка или мальчик. Вот «Первый канал» показывает, что пропала девочка где-то, в какой-то деревне какого-то района. Вот восемь лет назад это было невозможно, об этом никто не говорил. Или сейчас что-то случилось с ребенком — об этом все говорят.

А. Пичугин

— Ну, «Лиза Алерт», да, сейчас есть, которая... Везде плакаты висят, все приглашают вступать волонтеров.

И. Комиссаров

— Не только они! Много уже людей!

А. Пичугин

— Ну, понятно, что это много, да. Это просто яркий пример такой.

И. Комиссаров

— И реагируют! И мы же забрали себе все преступления из полиции — ну, сделали нашей подследственностью, которая касается детей. И люди стали больше приходить. И даже тот всплеск — вот, допустим, по статистике можно прогнозировать, что он произошел только потому... Одна из причин — произошел потому, что людям просто надо больше доверять. Они к нам приходят, они понимают, что они — не пушечное мясо. Что тот же ребенок, который приходит к нам, или мама с ребенком... Раньше была ситуация какая? Вот он пришел, рассказал в полиции, потом рассказал следователю. Потом следователи поменяли еще одного следователя. Потом рассказал это в суде. Каждый раз он одно и то же. А был показатель — «раскрыто уголовное дело», и никому это было не интересно. Вот мы впервые задумались, слава Богу, о том, что мы все правосудие осуществляем ради тех людей, которые к нам пришли, а не ради того, чтобы преступников в тюрьму посадить. Это все по-христиански. Ну почему восемь лет назад об этом никто не думал?

А. Пичугин

— Казалось бы, восемь лет прошло. Игорь Комисаров, старший помощник председателя Следственного комитета Российской Федерации, генерал-майор юстиции, здесь у нас в гостях вместе с нами проводит «Светлый вечер». Здесь также Алексей Пичугин и Константин Мацан. Вернемся через минуту.

К. Мацан

— Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем беседовать с Игорем Комисаровым, генерал-майором юстиции, помощником председателя  Следственного комитета Российской Федерации. Начали говорить об очень тонкой такой, требующей чуткости теме — о детской. Я вспоминаю, кстати — в одном из давнишних таких сериалов про тогда еще милицию был герой, в обязанности которого входило заниматься именно преступлениями против несовершеннолетних и трудными(?) подростками, в том числе. И по ходу фильма это считалось каким-то таким... с иронией к этому относилось: «Ну, вот тебя поставили на неблагодарный участок — теперь трудись». Это я к тому, что и вправду, наверное, внимание к детской теме как-то за это время... поменялся вектор этого внимания. Я бы вот о чем хотел спросить у Вас, Игорь Федорович. Мне кажется, что заниматься детской темой, до этого занимаясь взрослой темой, скажем так, преступлениями, не связанными с детьми, требует, может быть, какой-то внутренней перенастройки, какого-то иного человеческого, может быть, отношения к работе. Все-таки это дети. Всем понятно, что это что-то особенное, особенно хрупкое. Вот у Вас был какой-то такой период перехода, какого-то внутреннего изменения, когда Вы начали заниматься именно детской темой?

И. Комиссаров

— Ну, я сказал, что это было по поручению председателя Следственного комитета. Он мне сказал: «Я, — говорит, — хочу тебе отдать самое дорогое для меня — этим заниматься». Это высокое доверие. А во-вторых, мы на православной радиостанции, да? Я просто Вам расскажу историю, когда еще больше уверовал в Господа. Я родился 1 июня, в День защиты детей. Я не специально это делал — наверное, так получилось. И я об этом даже не думал, когда мне это поручили, но вот этот маленький мальчик, который погиб, защищая свою сестру, герой, Женя Табаков — мы плотно работаем с семьей. До сих пор мы с ними встречаемся. До сих пор мама мальчика приходит к нам на торжественные собрания. Он у нас — как наш сотрудник. Его фотография есть в нашем музее. Мы учим наших сотрудников тому, что можно в семь лет пойти перед большим дядькой почти двухметрового роста — пойти защищать сестру, отдать жизнь за нее, за свою сестру, за свою семью, за ее честь. Оказалось, что ты можешь это сделать. Я к чему говорю? Вот мы занимались — мы помогли, чтобы ей купили квартиру, чтобы сестра получила образование. Мама работает у нас в Следственном комитете. Она получила высшее образование. Ну вот мама вышла замуж. Она мне рассказала об этом весной, это было несколько лет назад. Ну, я говорю: «А когда примерно рожать-то будете?» Она говорит: «А, Игоречек, в середине мая!» Ну, я в шутку и говорю: «Родите 1 июня-то! Это же День защиты детей!» Она говорит: «Да почему?» — Я говорю: «Ну, сделайте ему подарок вот такой». Ну, так вот получилось. Она говорит: «Да невозможно, по срокам никак не получается». Ну, меня обычно друзья поздравляют 1 июня, и приходит SMS. Я думаю: «О-о!» — это 00: 20. Я думаю: «Кто-то хочет меня поздравить». А SMSка: «А я, — говорит, — в клинике, сейчас буду рожать». Ну, вот родился мальчик Коля. Я стал потом его крестным. Родился 1 июня. Еще потом был — мы сегодня мальчиком занимались. Тоже отдал жизнь за своих детей. Он рождается... Я говорю: «Тоже пошутил?» Рождается девочка — она, правда, раньше, чем надо родилась, но тоже в этих числах, близко!» Ну вот как тут Бог, Господи поверит? Как вот специально! Уже третья...

К. Мацан

— Вот нет у Бога ничего невозможного!

И. Комиссаров

— Нет.

К. Мацан

— Я вот о чем почему-то сейчас Вас захотел спросить. Есть такая евангельская максима: «Будьте как дети». Ее, безусловно, можно трактовать по миллиону разных направлений. Я бы хотел Вас именно спросить, с учетом Вашей работы и Вашей специализации, как Вы для себя ее понимаете — «Будьте как дети»?

И. Комиссаров

— Я понимаю, есть такая сказка — «Маленький принц». Вы, наверное, видели? Ребенок — он более чистый. Он вот вещь... Ну, что вот — там же сказано, в «Маленьком принце»: мы когда человек видим, мы спрашиваем, какая у него должность, какое у него звание, какая у него машина, дом. Ну, так бывает у людей. А ребенок — он видит по-другому. Он видит, добрый человек или злой, хороший или плохой. (Нрзб.) «Будьте как дети». Я когда прихожу в детские дома, там тоже совершают страшные преступления. Вот эти дети — как звери. Они очень четко чувствуют, кто хороший, кто плохой.

А. Пичугин

— То есть там все по-другому происходит, да? Там Вы...

И. Комиссаров

— Нет, там...

А. Пичугин

— Там Вы... (нрзб.) Вы от нас с другим отношением сталкиваетесь?

И. Комиссаров

— Нет, там, наоборот, когда приходишь в детский дом, и там дети тебя могут понять, какой ты человек. Это для них вопрос выживания. Если они не различат хорошего от плохого... «Будьте как дети!» — мы потеряли это, понимаете? Мы видим человека извращенным взглядом. А ребенок — он смотрит, что он может сделать. Ну, Вы же знаете христианскую заповедь: «Поступай с другими так, как ты хочешь чтобы поступали с тобой». Ребенок именно этого хочет — чтобы так было. У взрослого это же не всегда. И когда ребенок видит, что ему не сделали зла, что к нему пришли с добром, он это чувствует острее.

А. Пичугин

— И как же он тогда, исходя из этой максимы, совершает преступление, если он хочет?..

И. Комиссаров

— Кто?

А. Пичугин

— Ребенок в детском доме, например. Если он хочет, чтобы с ним поступали так же, как... Если он хочет... Ну да.

И. Комиссаров

— Ну, что самое главное? Вот я как бы был у одного батюшки известного, пришел туда с женщиной с одной — у нее были сложности большие с сыном. Очень большие сложности с сыном. Слава Богу, сейчас все хорошо с ним. Я много лет этого ребенка знаю. И она говорит: «Я все перечитала — кучу Евангельской литературы» — ну вот литература православная, все... Во все монастыри, во всех была, везде была, ко всем иконам приложилась, а ничего не получается. «Чего, — говорит, — делать-то?» А он говорит: «Ничего не надо делать». Она говорит: «Как?» Он сказал: «Живите так, как хотите, чтобы жил Ваш ребенок. Вы не воруете — он не ворует, Вы не пьете — он не пьет, Вы не курите — он не курит. Вот и все». В детском доме откуда им пример взять, у этих детей?

А. Пичугин

— Неоткуда.

И. Комиссаров

— Неоткуда, да. Это же дети, которые в семье ничего не видели. И если с ними не заниматься... Я могу сказать: 80% маньяков — это те люди, в отношении которых в детстве было совершено преступление. Вот это не надо забывать. Потому что когда у нас вот... мы этим занимаемся... Человек, допустим, пошел потерпевшим — а дальше что с ним было? Вот мы впервые начали этим заниматься. Мы продвинули Закон о защите прав потерпевших, где какое-то началось к ним внимание. То есть это не только он для нас «пушечное мясо», как инструмент для того, чтобы человека в тюрьму посадить, а чтобы дальше что-то с ребенком стало лучше... Чтобы, когда возникла программа реабилитации в отношении него...

А. Пичугин

— А у нас в стране эти программы сейчас работают?

И. Комиссаров

— Ну, что-то начинает делаться, да. Впервые вот по питерскому центру мы распространяли опыт, мы помогали этот центр создавать в Питере. А сейчас иногда в регионы приезжаю — там, например, допрос ребенка в щадящей атмосфере. Вот как мы с Вами сидим в студии — вот за стеклом сидит следователь. А здесь сидит психолог с ребенком, который понимает, почему я езжу, например, по регионам Российской Федерации. Ну, не всегда наши сотрудники нас понимают. Когда приходят — вот изнасилуют девочку... Вот ее притащили в кабинет — я так и называю слово «притащили»... Вот она сидит, там дяденька в форме сидит... И начинает рассказывать о тех вещах... Ну, представляете, да? — ребенку пять-шесть лет, рассказать, что с ней сделали. Здесь законом положен раньше был педагог. О психологе даже никто не говорил. А он — трудовик какой-нибудь или физрук — чего он может дать-то? И приходится ребенку рассказывать. Во-первых, ей стыдно, неприятно, во-вторых, какая это травма, да? — еще раз рассказать те обстоятельства, которые были. Вот сейчас начинает как-то ситуация меняться. Начинают уже думать о том, кто это рассказывает. Откладывают эти допросы, например, еще что-то делают. Ну, можно долго рассказывать.

К. Мацан

— Уже не первый год в обществе идет дискуссия о ювенальной юстиции. И одни, скажем так, сторонники говорят, что нужно, чтобы государство плотнее контролировало, и вмешивалось, и принимало участие в жизни неблагополучных семей, и каким-то образом защищало детей, если такие проблемы есть. Скептики говорят, что будут перегибы и «оставьте семью в покое, дайте нам воспитывать детей так, как мы хотим это делать, и не надо, чтобы государство чрезмерно вмешивалось в процесс воспитания детей». Ну, это очень такая грубая схема — у дискуссии вокруг ювенальной юстиции, конечно, много оттенков и много подводных течений в ней. Что Вы думаете об этой проблеме?

И. Комиссаров

— Ну, я думаю, во-первых, когда Вы говорите — «много», — всегда чем проще, тем лучше, да? А я хотел такой тоже вопрос задать: что такое семья, в Вашем понимании?

К. Мацан

— В моем личном?

И. Комиссаров

— Да, конечно.

К. Мацан

— Малая церковь.

И. Комиссаров

— Малая церковь, да? Ну, а так, вот если это... что это значит?

А. Пичугин

— Как социальный институт, уж, скорее, объясни.

К. Мацан

— Ну, вопрос такой — это, конечно...

И. Комиссаров

— Ну, это опять сложно. Вы простыми словами, понимаете? Кто ясно мыслит, тот ясно излагает.

К. Мацан

— Моя семья — это... Ну, хорошо. Это вот моя жена, мой ребенок и наша квартира, тот быт, в котором мы себя мыслим, и тот мир, который мы вокруг себя выстраиваем.

И. Комиссаров

— А у Вас хорошая семья?

К. Мацан

— Ну, я надеюсь, что да. По крайней мере, я ее люблю.

И. Комиссаров

— Да. А я вот езжу, где очень плохие семьи. Где мама может много лет пить. Это семья? Надо иногда определиться, что мы хотим, понимаете? Мы говорим «семья», но мы идеализируем само слово «семья». Семья разная. И вот мы говорили, вот у нас был недавно Совет по детям, и приходил — вот у нас в составе Совета отец Дмитрий Смирнов, чтобы Вы знали... Уже долго у нас Совет существует. Не все об этом знают, но мы не стараемся пиариться же, понимаете, мы стараемся, чтобы это было для дела. И вот там об этом говорили — что иногда насилие в семье, а не семейное насилие — вот всего-то надо два поменять аспекта. Потом, когда говорят слова «ювенальная юстиция», что за этим стоит? Понимаете, это только слова. На китайском языке это вообще ничего не значит. А мы, наверное, как китайцы — мы вот взяли себе какое-то слово, но каждый это слово понимает по-своему. Люди, например, могут называть ювенальной юстицией, но за этим что-то стоит хорошее, да? Поменяйте слова иногда.

К. Мацан

— Но те, кто говорит о проблеме, они же говорят о чем? Те страшные примеры, которые Вы привели, конечно, они все, понятно, не требуют решения и, в том числе, внимания структуры, которую Вы представляете. Опасения людей, например, вот в чем: живет православная семья и воспитывает детей в строгости, и дети постятся Великим постом — допустим, там, без мяса, может быть, без молока. Я сейчас очень конкретный пример, может быть, очень такой радикальный, но чтобы было понятно. И в чем возникает опасение? Что «к нам сейчас придут органы и скажут: «У Вас дети голодают, Вы их морите голодом, и Вы преступник, мы у Вас ребенка заберем». Это тоже перегиб. Вот где грань для Вас, как для профессионала?

И. Комиссаров

— Ну, когда Вы говорите о том, что дети постятся... Я не хочу еще раз приводить библейскую притчу, что говорил Христос по этому: что важнее — человек или суббота? Суббота для человека или человек для субботы? Мы же постимся не для того, чтобы был... Это же не... как назвать... диета, да? А мы постимся, чтобы в нашей душе что-то изменилось. И многие семьи, когда Вы говорите, внешнее они ставят первым, а внутреннее — вторым. Ну, Вы же с нашим батюшкой разговаривали — что если есть больнгой человек, ему просто поститься не рекомендуется, да? Или какие-то, например, существуют, ну, чтобы это как бы смягчить.

К. Мацан

— Ну, безусловно, да.

И. Комиссаров

— Да. Поэтому этот вопрос очень сложный — для чего это люди делают. Вот я знаю, когда люди во имя — да, якобы ложно понятых — православных ценностей отказывали детям в том, чтобы их лечили. Я знаю о том, что девочек просто забили в одной из областей, просто забили. Я знаю, как в одном... Это единичные факты, понимаете? Я не хочу, чтобы Вы подумали, что это система. Ни в коей мере, понимаете? Масса людей хороших. Но, тем не менее, когда девочки не хотели быть в церкви — это в одной из областей... Они просто не хотели, но им говорят: «Да, это самое важное». И вот мама захотела — она их там оставила. Это тоже неправильно. Господь Бог нам дал что? Свободу выбора.

К. Мацан

— Безусловно.

И. Комиссаров

— Да. Поэтому...

К. Мацан

— Ну, безусловно, да, и...

И. Комиссаров

— ...здесь вопрос очень сложный, понимаете, как нам действовать, органам опеки, и как понимать интересы ребенка. Но вот здесь, насколько я знаю, сейчас существует попытка поменять федеральное законодательство, чтобы четко обрисовать, что такое семья вот в таком сложном положении.

К. Мацан

— Я вот к этому, об этом Вас и спрашиваю.

И. Комиссаров

— Да. Должны быть выстроены алгоритмы. До сих пор пока еще понятие размыто. Мы как раз говорили — вот у нас Совет был по жесткому обращению в семье, он прошел позавчера, Александр Иванович его проводил (он — председатель Совета, а я — его заместитель в этом Совете, тоже по детям, Общественном совете, я подчеркну) — вот эти вопросы мы поднимали. Потому что если это не определено, каждый понимает в меру своей, ну, так скажем, испорченности. И можно забрать детей... Что проверяет опека? Вот в чем я убеждаюсь... Она приходит: в холодильнике есть продукты? — есть. Одежда есть? — есть. Все хорошо. А то, что там может быть насилие — психологическое насилие, еще какие-то виды насилия, — она же этого не видит. Надо четко определить, что там может быть.

К. Мацан

— Вот важно, что эта работа требует просто уточнения, видимо, выработки критериев.

И. Комиссаров

— Конечно!

К. Мацан

— Да, это важно.

И. Комиссаров

— Ну, Вы понимаете, здесь вопрос, опять же... Я там сказал такую фразу — это не моя, это Бердяева фраза: «Задача государства — не построить Рай на земле, а сделать все, чтобы она не стала адом». Мы все равно будем это делать, все равно законы будут еще меняться, и придут другие люди. Как на велосипеде: педали перестали крутить — он упал. Поэтому если мы даже четко определимся, все равно найдутся те люди, которые могут неправильно действовать, опять же, из каких-то ложных убеждений. Надо понимать, что будет общее — и будут частности.

А. Пичугин

— Игорь Комиссаров, старший помощник председателя  Следственного комитета Российской Федерации в гостях программы «Светлый вечер» на радио «Вера». И вот здесь у нас в студии сидит генерал-майор юстиции, и я бы хотел поговорить сейчас о делах уже давно прошедших, когда Игорь Федорович был не генерал-майором юстиции, а, по-моему, подполковником МВД, да?

И. Комиссаров

— Было такое!

А. Пичугин

— Он снял фильм.

И. Комиссаров

— Ну, я его не снимал. Это было много видеокассет, я снимал для себя.

А. Пичугин

— Да. Но фильм вышел, тем не менее, о событиях в Чечне. 1996 год, события в Грозном, всем хорошо известные.

И. Комиссаров

— В следующем году будет 20 лет.

А. Пичугин

— Да, тем более. Давайте об этом немного поговорим. Что это за кассеты, как Вы их снимали, в какой ситуации?

И. Комиссаров

— Ну, это был 1996 год, когда вот так же, как Вы говорите, о проблемах, которые происходили в Чечне, мало кто знал. Тоже картинку-то телевизор рисовал одну, а то, что было на самом деле, было совершенно другим. И когда я туда уезжал, я был в Москве у одного большого начальника. Я ехал туда начальником пресс-службы Временного управления МВД России в Чечне. Я говорю: «Мне что с собой брать?» Он говорит: «Карты свои возьмите». Я говорю: «Какие карты?» Ну, я же военный бывший, когда-то с суворовского училища начинал. Он говорит: «Игральные». Я говорю: «Зачем?» «А там, — говорит, — делать нечего будет, там все хорошо». Ну, действительность оказалась немножко другой. С чем приходилось сталкиваться? Увидел своими глазами, когда вертолетами деньги туда привозят, наличку, когда эта наличка пропадает. Когда строятся дома — на бумаге, которых нет. Когда нефть уходит непонятно куда. Ну, вот мне, в силу того, что я был близко к руководителю тогда Временного управления, начальнику (он умер уже сейчас), приходилось это видеть. Ну, отдельные очень страшные вещи, очень неприятные — они расходились с официальной позицией. Ну, а потом произошло то, что произошло — 6 марта 1996 года был штурм, когда армия нас не поддержала, и тогда много сотрудников спецподразделений за эти три дня в Грозном погибло. Это мои друзья, с которыми я вместе ездил. Один из них мне сказал тогда на площади: «Федорович, — говорит, — останешься живым — сними про нас фильм. Мы никому не нужны».

А. Пичугин

— А сам он погиб?

И. Комиссаров

— Он был ранен.

А. Пичугин

— А как Вам... И Вы с того момента начали снимать или до этого?

И. Комиссаров

— Нет, я до этого снимал для себя. Просто для себя, потому что мне было интересно, потому что это было совершенно другое. Я вообще камеру взял первый раз в руки.

А. Пичугин

— И никто никаких препон Вам не чинил — что человек с камерой ходит, снимает что-то зачем-то?

И. Комиссаров

— Ну, я ездил... А кто мне будет чинить препоны? Тогда мало кто ездил...

К. Мацан

—  Подполковник с камерой.

И. Комиссаров

— Да при чем здесь «подполковник»? А кто будет мне препоны чинить? Я езжу со спецподразделениями. Я вместе с ними был. И кто там мне?.. Кто это видел? Это вообще война.

А. Пичугин

— Ну, а потом судьба этих записей какова была?

И. Комиссаров

— Ну, отдельные люди мне предложили их оставить на территории Чеченской республики. Тогда президенту надо было избираться — это был май, насколько я помню...

А. Пичугин

— А, это как раз 1996 год был...

И. Комиссаров

— Совершенно верно, да. Сказали, что «ну, то, что там, у тебя, это не должны видеть». Но у меня  было то, что мне человек сказал, да? И те люди... Понимаете, когда была история, когда мы сидели... Вот «бочка» назывался такой кунк(?) маленький, где мы были. Это было... Там идет обстрел, мы сидим в «бочке», а я ребятам это видео переписываю — друзьям, которые вместе со мной были, из спецподразделения СОБРа. Понимаете, запись. Потому что ничего не было, но хотя бы на память, где вот были убиты наши друзья, ранены были, как все происходило. И вот мы сидим, в процессе разговора человек говорит: «Федорович, — говорит, — а еще хочешь, я тебе одну вещь покажу?» — «Ну, показывай». Он расстегивает свой бушлат, поднимает майку — а там такой фиолетовый синяк во всю грудь. И пистолет у него Стечкина с такой бороздой. Снайпер стрелял в сердце, пистолет вот здесь лежит, на груди, в кармане формы. И борозда. Ну, вот остался живой. Ну, вот проходит какое-то время, это была ночь. И там много было — там разные были, сводный отряд из  разных регионов. И несколько часов я переписываю кассеты, потому что надо уезжать, все. Там поменяли-то весь сводный отряд, потому что очень много было потерь —  треть была потерь за три дня. Это очень много, это все офицеры. И проходит несколько часов, и я... ну, я под впечатлением этой истории — ну, человек остался... мне показал, как он жив остался. Я рассказываю, там кто-то — я не помню, из какого СОБРа, из какого региона пришел... Я говорю: «Во, такая тема была! Смотри!» Он просто поднял рубашку и показал мне — только «Макаров» был пистолет, и синяк такой же. Мы даже слова друг другу не сказали. Вот что было. Как можно было после этого отдать кому-то кассеты или не сделать то, что я ему обещал?

К. Мацан

— Вы пересказали слова Вашего сотоварища, который сказал, что «мы тут никому не нужны». И то, что Вы сейчас рассказываете, очень, конечно, такая болезненная история, трогающая самое сердце. У меня, возможно, странный вопрос, но мне бы хотелось Вам его задать: а как после этого не разочароваться в госслужбе? В том, что подвиги Ваши и Ваших коллег остаются невостребованными? Где искать силы для того, чтобы не впасть в какой-то такой скептицизм в отношении собственного служения?

И. Комиссаров

— Какой скептицизм? Мы православные... Мы для чего это все делаем? Все эти подвиги мы делаем для себя. Мы же не делаем их для кого-то, да? Мы не хотим получить награду здесь, на земле, если мы — люди, да? Мы делаем это для себя, надо честно сказать. Потому что мы по-другому жить не можем. Потому что сотрудники спецподразделений, которые были со мной, большинство — разные тоже они бывают, Вы понимаете, как и везде, — но большинство вот такие, да? Хорошие слова — долг, честь, взаимовыручка. Когда пошли забирать трупы... Меня потом немцы спрашивали — мне в Германии помогли сделать этот фильм тогда. Но я сказал: «Только он должен быть честным и правильным». Они говорят: «А зачем Вы шли вот забирать трупы Ваших ребят? Они же уже убиты». А я словами моего друга: «Спецназ приезжает и уезжает все вместе — и мертвые, и живые». Вот такой принцип. Потому что ты будешь знать, что тебя так же не оставят твои ребята. Ни живого, ни мертвого. Это нормально.

К. Мацан

— Вы рассказывали, что фильм переведен на многие языки и вышел на Западе — ну, смонтирован и выпущен, я так понимаю, да?

И. Комиссаров

— Да, он был... Первый канал телевидения ФРГ, РД.

К. Мацан

— Давайте все-таки скажем, как он называется и как его можно найти в Интернете, если кто-то хочет посмотреть.

И. Комиссаров

— В Интернете он выложен, называется «Командировка в смерть». Ну, была там версия — сейчас вот версию, не знаю, почему, убрали. Там было просто очень много откликов — разных — на него. Тогда в Интернете перевели... То есть на русский язык, там титры сделали. А так, насколько я знаю, на итальянский переводили, на французский...

К. Мацан

— Вы говорите, что на русский он только титрами переведен, да?

И. Комиссаров

— Это любительский, это люди сделали.

А. Пичугин

— А официально он на русский не переведен?

И. Комиссаров

— Нет. Ну, это кто-то должен был захотеть. Ну, сейчас вот... У меня просто взгляд по поводу этого фильма — это было тогда, понимаете? Это был эмоциональный взгляд на те события. Если бы я сейчас делал — по-другому. Прошло время, 20 лет. Невозможно сразу понять, что было. И мысли другие были. Тогда — бой, вперед, туда, убивают, стреляют, там, еще что-то такое. Сейчас — как будто уже начинаешь думать.

К. Мацан

— Ну, то есть произошло переосмысление тех событий, того опыта личного?

И. Комиссаров

— Ну, не только. Например, для меня через 10 лет — там есть съемки, там, в основном, где бои идут в этом фильме, и там стоят у всех краны. И я потом, только через много лет, понял, почему это было там. Потому что это были здания, которые были, по документам, скорее всего, уже воссозданы. И иногда... Ну, там произошли события какие, почему со штурмом? Начали разбираться с деньгами — наличкой, которая приезжала миллионами — не рублей, долларов! — и пропадала. Якобы ее перехватывали боевики. А ее опять везли. Потом начали заниматься домами, которые были «восстановлены» и которых не было. Выплаты компенсаций тем людям, которых не убивали. И когда поставили задачу, ну, наш начальник Временного управления начал предметно этим заниматься, вот, по странному стечению обстоятельств, когда мы подняли этот вопрос на правительстве Чеченской тогда республики, и он сказал: «Федорович, поднимай все СМИ! Ну что же мы творим-то? Вот мы тут гибнем, а тут кто-то просто втупую делает на этом деньги». И вот — не знаю, почему, может быть, случайное совпадение (не верю в них) — через неделю начался штурм такой. И все об этом забыли. И больше никто об этом даже не вспомнил.

К. Мацан

— Я понимаю, что генерала юстиции, наверное, тяжело чем-то удивить, но, наверное, в момент, когда Вы были в Чечне, опыт у Вас был какой-то другой. И всегда говорят, и Вы сами говорили, что войну нужно видеть своими глазами. И, наверное, участие в таких событиях всегда чему-то по-человечески учит. Вот что Вы для себя по-человечески главное вынесли из того периода, из участия в тех событиях?

И. Комиссаров

— Ну, я вырос... Наверное, самое главное для меня — что надо начальнику говорить правду всегда. Потому что если ты говоришь неправду, то погибнут люди. Она может быть неприятная правда, да? Что надо говорить, реально оценивать события. Нельзя, например, что-то представлять, как тебе хочется, даже если от этого тебе будет легко. Это, наверное, первое. Второе — я понял, что есть... что такое дружба. Я одному мальчику рассказывал, когда его воспитывал, и не знал уже, как его воспитать, чего ему показать. Вот нашел это видео и говорю: «В меня стреляют, смотри. А вот человек...» А он мне раньше доказывал, что деньги — самое главное в этой жизни. Я говорю: «Вот человек-то — он меня заслоняет своей грудью. Он же может помереть вместо меня». Он подумал... Он через день мне сказал: «Ну, наверное, он хочет такой же орден, как у Вас». Я уж думаю: «Ну, все, конец». А еще через день ко мне пришел и говорит: «А вообще это неправда. Если бы его, — говорит, — убило, ему и орден был бы не нужен!» И этот мальчик с этого времени начал меняться. А до этого я искал к нему подходы психологические уж всякие разные. Вот тоже мне показал, что может быть такое.

А. Пичугин

— Да... Спасибо большое! Наше время уже подходит к концу. Напомним слушателям, что в гостях сегодня у радио «Вера», у программы «Светлый вечер» был Игорь Комиссаров, старший помощник председателя Следственного комитета Российской Федерации, генерал-майор юстиции. Здесь также для Вас работали Константин Мацан...

К. Мацан

— ...и мой коллега Алексей Пичугин. Спасибо большое! Спасибо нашему гостю. Услышимся еще раз на волнах радио «Вера» в «Светлом вечере».

И. Комиссаров

— Спасибо Вам!

К. Мацан

— До свидания!

А. Пичугин

— Спасибо! Всего доброго!