«Почему важно молиться за усопших близких?» Прот. Александр Никольский

У нас в гостях был настоятель храма Трех Святителей в Раменках протоиерей Александр Никольский.

В день Вселенской Родительской Субботы мы говорили о том, почему важно сохранять память об умерших и молиться за них. Отец Александр ответил, как соотносятся слова Спасителя, что у Бога все живы и выражение из «Символа Веры» — «чаю воскресения мертвых», а также можно ли сказать, что каждый христианин ответственен за свой род, и может ли молитва праведника повлиять на посмертную участь его предков.

---

Все выпуски программы Семейный час

• «Бог рядом». Священник Дмитрий и Ника Кузьмичевы
• «Преодоление сложностей в семье». Священник Дмитрий и Ника Кузьмичевы
• «Дети в храме. Почему подростки уходят из Церкви?» Протоиерей Федор Бородин

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья, это программа «Семейный час» на радио «Вера», с вами ведущая Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Ведущий Александр Ананьев.

А. Ананьев

— И наш дорогой гость, протоиерей Александр Никольский. Как вас давно не было в студии, здравствуйте, отец Александр.

о. Александр

— Здравствуйте.

А. Ананьев

— Тема сегодня, правда, будет тяжёлая, несмотря на то что мы как-то всегда стараемся светлые темы в светлой студии поднимать, но тема сегодня будет непростая, знаете, откуда она пошла? Ну, конечно же, в первую очередь потому, что сегодня Родительская суббота. Родительская суббота — это день, когда — и вот здесь я хочу попросить вас дать наиболее точную каноническую правильную формулировку, что такое родительская суббота?

о. Александр

— Это особый день, который выделила Церковь для того, чтобы помянуть наших ближних усопших, те, которые не в этом мире а в том, они тоже живые, это надо не забывать, то есть мы их не просто оплакиваем горько, что больше никогда-никогда с нами не будут, а мы за них молимся, чтобы в конечном счете быть всем вместе в Царствии Небесном.

А. Ананьев

— Я ещё спрошу вас, должен ли христианин оплакивать, потому что, опять же, пока не включились лампы в светлой студии радио «Вера», мы с вами говорили о том, что христианин — это тот, кто всегда радуется и в тёмные времена, и в светлые времена, и в минуты печали он всегда находит повод поблагодарить Бога. Головой я это понимаю, сердце не принимает, мы об этом поговорим позже. Мы, когда ехали на запись сегодня с Алечкой, мы говорили о том, что Родительская суббота, я сказал, что это день, когда мы должны укреплять связь с умершими.

о. Александр

— Совершенно верно.

А. Ананьев

— На что Алечка сказала: «Что это за связь с умершими, это что у тебя за мистицизм какой-то, связь с умершими, что это такое вообще, круглый стол: «Вернись, Фёдор Степанович, мы должны тебя увидеть»?

о. Александр

— Не дай Бог.

А. Ананьев

— А что такое связь с умершими?

о. Александр

— Это Любовь. Вот когда мы с вами любим наших умерших, я не хочу их умершими называть...

А. Ананьев

— Господи, мы живых-то любить не умеем.

о. Александр

— Знаете, вот нет Бога умерших, у Бога все живы, это определение из Священного Писания, поэтому «умершие»... вообще у нас как-то в Церкви больше называются «усопшие», то есть те люди, которые так заснули телом, чтобы проснуться с ним уже с воскресением, на самом деле душа, она бессмертна, она не засыпает после успения тела, то есть это связь через любовь, это не просто, как эти все оккультисты, с блюдечками и так далее вот, а это любовь, мы любовью им помогаем, а они любовью нам помогают.

А. Ананьев

— Простите меня за сложный вопрос, я вам его задам: мёртвых нет, правильно?

о. Александр

— Да.

А. Ананьев

— Тем временем наш Символ Веры, основа нашей православной веры, сконцентрированная, сформулированная в нескольких строчках, черным по белому говорит: «Чаю воскресения мертвых» так кто же мёртвый?

о. Александр

— Ну, тут имеются ввиду мёртвые именно тела, потому что душа, она бессмертна, вот у меня родственники есть, которые выходили из тела, умирали, потом их Ангелы возвращали, вот мою тёщу, например, и поэтому при смерти тела душа, она существует и себя осознает и живёт дальше, только без тела, а вот тела — да, они умирают, разлагаются, но потом они воскреснут.

А. Ананьев

— Я прошу прощения у своей жены, ведущей программы «Семейный час», Аллы Сергеевны Митрофановой, за то, что программа «Семейный час» неожиданно начала превращаться в программу «Вопросы неофита», прости меня, пожалуйста, дорогая Алла Сергеевна.

А. Митрофанова

— Я привыкла.

А. Ананьев

— Но я не могу не спросить: подождите, то есть те же самые тела?

о. Александр

— Этого я не знаю, но нет, когда будет «воскресение из мертвых», о котором говорит Символ Веры, конечно, тела будут совсем другие, какие они будут, мы не знаем, но есть некий образ для нас — это тело Христа по Воскресению, все-таки Он воскрес как человек, для Бога Воскресение было не актуально, Он всегда, вечно существует, существовал, существует и будет существовать, то есть Он вне времени, а вот для Христа, как человека, Он воскрес, воскресло тело, и вот оно переносилось в пространстве, переносилось даже в каких-то духовных сферах, он же вознёсся телом, Бог-то всегда сидел, Сын Божий сидел одесную Отца, а тело Христа, то есть человек-Христос, как его человеческая природа, она вознеслась вместе с телом, куда она вознеслась — в некоторые духовные сферы, то, что называем «рай», сел одесную Отца. То есть это будет особое тело, духовное тело, но духовное не как душа, но тем не менее это будет какая-то одухотворенная материя.

А. Ананьев

— Вот вроде опять, я очень люблю вот эти моменты в наших программах, когда то, что ты знал, и ведь знал же, но ты видишь вдруг немножко под другим углом и понимаешь вдруг отчётливо и иначе: ведь действительно же Спаситель Воскресший явился тому же Фоме с теми же ранами.

о. Александр

— Да. Кстати, я думаю, что это было не обязательно, что он вполне их мог убрать со своего тела, но он их не убрал ради Фомы.

А. Ананьев

— И соответственно, если это вообще возможно себе представить, понять и почувствовать, то вот нас ждёт то же самое?

о. Александр

— Нас ждёт то же самое. Конечно, слава у нас будет не такая, как у Богочеловека с Креста, но в принципе будет что-то подобное в плане тел, в плане славы, в плане владения материей...

А. Митрофанова

— Я бы здесь (простите, вставлю слово от себя) не стала обольщаться, потому что вместе с нашим телом ведь воскреснет все то, к чему мы в этой жизни прилепились: привычки наши, какие-то пристрастия, манеры суждения...

А. Ананьев

— ...больные почки, алкоголизм.

А. Митрофанова

— Ну, насчёт больных почек не знаю, а вот если, к примеру, есть у человека зависимость от алкоголя или от чего-то ещё, тело-то оно же будет к этому тянуться, и вот страшно как раз в тех ситуациях, когда мы, воскресшие, будем тянуться к чему-то больше, чем ко Христу, или будем заморачиваться больше насчёт чего-то, чем насчёт Христа ну, условно говоря: «что обо мне подумают, а как на меня посмотрят?», если «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», это же...

о. Александр

— ...ну тогда мы просто не будем в раю.

А. Митрофанова

— Вот именно, вот я про это и говорю то есть он будет открыт для всех, но тот же Льюис сказал: «Двери ада заперты изнутри».

о. Александр

— Дело в том, что и тела́-то, как святые отцы некоторые учат, что они тоже будут качественно у грешников другие, чем у праведников. И мучения грешников в аду, тех, кто не спасётся, не будет вымолен Церковью, что это возможно то, ради чего мы собираемся на Родительскую субботу, вот их мучения усугубятся при воскресении тел, это мнение некоторых святых отцов.

А. Митрофанова

— А я, может быть, опять же неправильно это понимаю, но мне кажется, что дело не в том, что им будет какое-то наказание дано, а в том, что вот как раз все то, в чем мы воскреснем, оно...

о. Александр

— ...на нас навалится.

А. Митрофанова

— Да! И оно помешает войти в рай.

о. Александр

— Вот так смертельно хочется курить...а табака нет. Знаете, Бог никого никогда не наказывает, как вот апостол говорит: «Бог никого не искушает, каждый искушается собственной похотью», но похоть, здесь имеется ввиду синоним греха. Поэтому Бог никого никогда не наказывает, грех — само по себе наказание, и поэтому не Бог будет кто-то наказывать, а наши страсти будут нас мучить, всё.

А. Митрофанова

— Ну как раз то, к чему прилепились, да.

о. Александр

— Да, поэтому очень важно сейчас отлипнуть и, кстати, вот промысл Божий, который нас ведёт, иногда в какие-то искушения нас ввергает, то есть оно могло бы как-то не так быть, а вот так сложилась ситуация в жизни, что оказалось именно так, грубо говоря: ДТП, я мог бы чуть-чуть задуматься, притормозить, а не притормозил, в меня кто-то врезался, ну и вот искушение, там дорогая машина, ещё что-то — вот это не просто так бывает, это чтобы я к машине не прилеплялся, например.

А. Ананьев

— Вопрос, который подводит нас к главной теме: если у меня есть то, что отрывает меня от Бога, то, что выстраивает стену между мной и Христом: мои привычки дурные, мой эгоизм, мои пристрастия, мои какие-то болезненные желания, помочь себе во всем этом могу только я сам? Кто-то за меня может сделать эту работу?

о. Александр

— Покаяться в ваших грехах? Нет, никто. Вам могут помочь, посоветовать...

А. Ананьев

— Если я хочу, помочь можно только тому, кто просит о помощи.

о. Александр

— Да, естественно, вам могут помочь, если захотите, это да, поэтому мы ходим к старцам, просим молитв святых, ну и так далее. Но если вы не захотите, вам даже Бог не поможет.

А. Ананьев

— Ну вот мы много общаемся с психологами и как раз проблема в том, что человеку можно помочь, любому человеку можно помочь, проблема в том, что в 98 процентах случаях, я сейчас не преувеличиваю, а скорее даже преуменьшаю — человек не хочет этой помощи, ему комфортно в этих своих деструкциях, ему комфортно в этом грехе.

о. Александр

— Я с психологами готов как священник тоже согласиться, но как священник, потому что я вижу, что часто Бог готов помочь человеку, напрямую или через священника, а человек не хочет. Вот мне одна девочка сказала года два назад: «А мне с моим грехом хорошо, я не хочу с ним расставаться»

А. Ананьев

— Конечно, с грехом весело, увлекательно...

о. Александр

— Вот она прям вот сказала: грех не то, что вот это нравится, там: я люблю своего любовника, ещё что-то, у каждого свои грехи, а она сказала: «Мне с моим грехом хорошо, и я не хочу с ним расставаться» и вот это самая главная проблема наша.

А. Ананьев

— Да, грех — это мой эклер в холодильнике, я его люблю, мне горько с ним расставаться, я могу сделать так, чтобы его там не было, но я не хочу, это моё, мне есть чем заняться вечером.

о. Александр

— Да, иначе мы быстро все станем святыми.

А. Ананьев

— Протоиерей Александр Никольский сегодня в гостях в программе «Семейный час», с вами Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— ... и вот вопрос... прости, Алечка, я тебя перебью, я подводил к этому вопросу: так если, отец Александр, помочь себе можем мы в первую очередь сами и от нас самих зависит, зачем молиться за умерших, для которых как бы все решено, и их путь привёл их туда, где они сейчас находятся, и мы ничего не можем с этим поделать, более того, даже они там с собой ничего не могут поделать?

о. Александр

— Вы сформулировали сейчас протестантское учение.

А. Ананьев

— Серьёзно? Я не хотел, простите меня, я прошу прощения у нашего продюсера Арсения Федорова.

о. Александр

— Дело в том, что в принципе можно ведь и за живых ни за кого не молиться, так подойти рационально, то же самое: ну а что, Бог нас каждого не любит по отдельности? А чего мы за него будем молиться, что, Бог нас от этого любить будет больше? Вот мать молится за сына, а что, вот если мать не будет молиться за сына, Бог будет его меньше любить? Бог есть Любовь, Он любит абсолютно. Но вот Бог так сделал ради любви и ради нашего спасения, что вот когда мы молимся, это помогает, молитва помогает, молитва творит чудеса, почему это — потому что Бог сделал нас свободными, и как мы с вами говорили, пока я сам не захочу, мне никто помочь не может, но поскольку вот, например, дети — это моё порождение, вот в буквальном смысле логическое порождение, даже духовное порождение, потому что они на меня и духовно похожи, это тоже факт, то, естественно, почему же, если Бог мне попустил жить в таком мире, где рождают детей и даже мои грехи на них переходят, и мои добродетели на них переходят, почему, если они от меня перешли, я не могу им дальше помочь, ну или не помочь, если я себя плохо веду? Это взаимная зависимость, которая пошла от Адама и Евы. Вот раз мы все вместе, мы все от Адама и Евы, мы все друг от друга, мы все взаимозависимые, поэтому если одна часть вот этого, образно говоря, единого организма, начинает помогать другой части, то естественно, организму от этого лучше.

А. Митрофанова

— Отец Александр, а как работает вот эта максима, что один праведник может спасти весь род? Как здесь выражается у нас эта зависимость друг от друга и связь?

о. Александр

— Я против такого: вот если праведник, то все, я могу расслабиться, я праведник. Свободу выбора ни у кого Бог отнять не может, потому что сам его так установил и у праведников, у святителя Иннокентия сын был алкоголиком, понимаете, я не знаю, как он там, спасся-не спасся, бросил-не бросил, я просто в письмах это читал у самого святителя Иннокентия, а как там все дальше было, я не знаю. Другое дело, что если человек — праведник, он молится и в этой жизни за своих родственников, верующих-неверующих, праведников-не праведников, ну и когда он там, и раз он праведник, он, наверное, там уже во святых, там молитва перед Престолом Божьим, ему проще самому молиться, поскольку его искушения уже никакие не волнуют земной жизни, он уже перед Богом стоит, и поэтому, естественно, его молитва более дерзновенна и более доходчива до Бога.

А. Митрофанова

— Я сейчас впервые как-то посмотрела на эту формулировку с позиции того, что речь может идти и о последующих поколениях, потому что раньше понимала это в ином несколько смысле по отношению к тем, кто были до нас. Ну, то есть вот живёт человек, и он молится за своих ушедших близких, и по тому, какой образ жизни он ведёт, то есть понятно, молитва очень важна, при этом важен образ жизни, который этот человек ведёт, и вот если он своей жизнью свидетельствует о том, что вот этот род произвёл на свет вот такого человека, и он вот так может предстоять перед Богом, делать вот такие добрые дела и прочее — это, условно говоря, «засчитывается», не в математическом смысле, а в каком-то другом измерении всем тем поколениям, которые были до него, потому что наш род смог произвести на свет вот такое дитя, и это очень хорошо.

о. Александр

— Вы знаете, это не только всем поколениям предыдущим, но и последующим тоже, то есть это как звено цепи вот оно хорошее и поэтому от этого хорошего звена хорошо и до, и после. И это понятно, потому что все это для вечности, в вечности времени нет, в нашем понимании, по крайней мере, и поэтому, естественно, все это отражается и вперёд, и назад, и как угодно, вверх, вниз и так далее. Поэтому это очень такой важный момент, что не только праведник, но и мы с вами здесь сидящие, у нас тоже вот эта ситуация актуальна, вот сейчас все уже знают: там генетика, можно вот что-то такое сделать и оставить генетический материал для своих потомков...

А. Ананьев

— И ты даже если захочешь и постараешься, у тебя не получится, это происходит не по твоей воле.

о. Александр

— Но тем не менее люди как-то об этом думают, то есть они понимают, что это может быть. Но духовная составляющая, она ещё более важная, и ты тоже, либо ты вот есть, и это хорошо твоим предкам и живым...

А. Митрофанова

— ...при условии, если у тебя все более или менее в отношения с Господом Богом.

о. Александр

— Да-да, и потомкам, если ты тоже уйдёшь, и ты это оставишь через своих детей и даже не только детей, но даже через каких-то своих не прямых потомков, все это отразится на твоём роде и назад, и вперёд, поэтому это актуально не для праведников только, на праведниках просто это видно, а для всех людей это актуально, это ответственность за свой род вперёд и назад.

А. Ананьев

— Вот как раз об этой актуальности мы сегодня и говорим в программе «Семейный час» с протоиереем Александром Никольским, настоятелем храма Трех Святителей в Раменках. Собственно говоря, тема выросла из реальной истории, с которой столкнулся не я напрямую, но моя знакомая, она пожаловалась на свою дочь, которая сказала, что «нет, к бабушке могилу я не поеду, вообще не надо этим заниматься, я не хочу этим заниматься, нет в этом смысла», на что она так поразилась сказанному дочери и говорит: «Подожди, ты и на мою могилу не будешь ездить?» Она говорит: «А зачем? Вот ты со мной, я о тебе забочусь, а могила — ну что, ну все, было и проехали».

о. Александр

— Кому нужна эта земля?

А. Ананьев

— Ну да, по большому счёту: заботься о тех, кто рядом, заботься о тех, кто живёт голодный, пить хочет, кому нужны деньги, помощь. В принципе, логика пока понятна, да? Умер — умер, поплакали, похоронили, всё, забыли. И она говорит: «Ну а ты на могилу прапрабабушки ездишь?», — спросила она свою маму, — «Нет». — А на могилу прапрапра бабушки ездишь? Господи, да ты даже не помнишь её, ты даже не знаешь, где она похоронена. А на могилу прапрапрапрабабушки? Ты даже не знаешь, как её зовут. Господи, и это нормально, пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, живым достаточно забот с живыми«. Ещё раз повторю, это рассуждение молодой женщины успешной, состоявшейся, верующей, безусловно, но не воцерковлённый в той степени, которая бы не позволяла так рассуждать. И вот эта моя знакомая, она с болью говорила: «Слушай, я даже не могла подобрать никаких аргументов, не могла объяснить своей дочери, почему важно не только помнить, но и приходить на могилу».

А. Митрофанова

— «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам...»

А. Ананьев

— «...ухаживать за этим клочком земли два на один метр, высаживать там цветы, посидеть, помолиться на этой могиле, почему это важно». И по большому счёту, без понимания ответа на вопрос, почему это важно для нас, здесь и сейчас живущих, мы, боюсь, что потеряем очень много, и я начну с вопроса: а что мы потеряем, если мы вдруг скажем: «окей, давайте не будем этим заниматься, действительно»?

о. Александр

— Знаете, мы потеряем связь не просто с клочком земли, мы потеряем связь с землёй, как вот уже когда говорят, потеряем связь со своими близкими, более того, у нас ослабнет связь даже между нами, живыми, потому что это эгоизм. Понимаете, вот мы сейчас говорили об ответственности за свой род до, после, а можно сказать: да наплевать...

А. Ананьев

— Ну, не то чтобы наплевать, но мы же ничего не изменим, я сейчас выступаю на стороне этой девицы, мы же ничего не изменим.

о. Александр

— Мы можем изменить, в том-то и дело, мы можем изменить. Конечно, самое важное — это молитва за усопших, конечно, цветочки посадить это хорошо, но это не самое главное, самое главное — это молитва за усопших, но там же тоже человек, там его тело. Вот эта женщина придет к маме, скажет: «Мама, есть что-нибудь поесть?» Она скажет: «Нет ничего, водички попей из-под крана». — «Как, а я вот есть хочу». — Да ладно, это тело, не обращай на него внимания, водичку попьешь и все, и достаточно" — боюсь, девушка не оценит, скажет: «Мама, как-то ты меня мало любишь, ты меня не кормишь». Так вот там тело наше лежит, которое тоже нуждаются в заботе, живое тело нуждается, чтобы его накормили, напоили, спать уложили, сказочку на ночь рассказали, а мёртвое тело уже в своей заботе, это тоже любовь к человеку, если ты его не любишь, ты человека не любишь, у тебя идет охлаждение любви к человеку, значит, ко всем людям, знаете: я вот этого люблю, а этого не люблю.

А. Ананьев

— А я так живу, нормально.

о. Александр

— Нет, нельзя! Не получится. (общий смех)

А. Ананьев

— И список тех, кого я не люблю, гораздо больше, чем список тех, кого я люблю, давайте откровенно.

о. Александр

— Вот если я злой человек, то я со всеми тоже злой буду, если я добрый человек, я со всеми буду добр, потому что человек — это человек. Конечно, понятно, что мы на работе меньше любим близких, а дома больше, это естественно, но на самом деле это наша ошибка, мы думаем, если мы там вот будем ненавидеть, а дома любить — это все нормально будет, не получается так.

А. Митрофанова

— Вы знаете, мне сейчас на ум приходит аналогия с вот этими первыми захоронениями, которые сейчас археологи обнаруживают, ну или давно уже обнаружили и продолжают время от времени в ходе раскопок делать свои открытия, ведь по сути человек, по мере осознания себя человеком, по мере осознания своей отличности от мира животных, все глубже и глубже начинает переживать и проживать вот эту тему, связанную со смертью и захоронениями.

о. Александр

— С вечностью, я бы сказал.

А. Митрофанова

— Ну да, но это первоначально выражается именно в захоронениях, потому что у животных нет захоронений, а люди, может быть, у них там ещё нет великой культуры, у них нет письменности, у них много чего ещё нет, пирамиды пока не строят, но уже хоронят своих мёртвых. Более того, насколько помню, переход от кочевого к оседлому образу жизни связан именно с могилами предков, потому что вот здесь мои мёртвые, я хочу быть рядом с ними.

о. Александр

— С кладбищем точнее, насколько я помню, я, конечно, не историк, но тем не менее, и у кочевых народов тоже были, просто у них не было кладбищ, они тоже хоронили своих близких, тоже о них заботились.

А. Митрофанова

— Ну вот это, скажем так, одна из причин, чтобы быть рядом с теми, кто нам дорог. То есть, понимаете, вот по мере развития своего человек начинает все больше понимать вот эту связь между теми, кто был до нас, с нами, теми, кто будет после нас, и важность момента, связанного с захоронением, и дань памяти этим людям, она никуда не уходит, напротив, она все укрепляется, и человек таким образом углубляется в самого себя, то есть если мы от этого отказываемся...

о. Александр

— ...то мы расчеловечиваемся, все правильно, вы очень хорошо подметили это, потому что то, что было свойственно всем народам даже на заре цивилизации, если мы от этого откажемся, мы тем самым станем ниже тех, которых мы считаем дикими народами и ниже в нравственном плане, не в техническом или даже образовательном, а в нравственном, то есть любви у нас станет меньше.

А. Ананьев

— Сейчас мы прервёмся на минуту, у нас полезная информация на радио «Вера», а через минуту продолжим разговор в программе «Семейный час» с нашим дорогим гостем, настоятелем храма Трех святителей в Раменках, протоиереем Александром Никольским, не переключайтесь.

А. Ананьев

— Это программа «Семейный час» на радио «Вера», в конце программы дорогой наш гость, отец Александр Никольский, протоиерей, настоятель храма Трех святителей в Раменках, даст вот буквально глаза в глаза ответ той замечательной девушке, которая считает, что ни к чему ходить на могилы усопших родственников, ни к чему за ними ухаживать, ни к чему хранить память о них, потому что — ну, было и было, и все...

А. Митрофанова

— Ну почему, может быть, она в сердце носит память об этом человеке.

А. Ананьев

— Безусловно, я догадываюсь, я немножко знаю этого человека, она замечательная, она добрая, она любящая, она мама восьмерых детей, все хорошо у неё, но вот такие слова от нее услышали, и её мама не смогла дать ей ответ и вот отец Александр попробует сформулировать ответ этой женщине, а ещё в каком-то смысле всем нам, потому что у всех нас есть вот это вот, знаете, последствие грехопадения, как я это вижу, когда мы начинаем обесценивать, забывать, наша память стирает очень важные вещи. У меня мама расстраивалась, знаете, отец Александр, мама расстраивалась знаете, из за чего: у неё дома хранятся альбомы, семейные альбомы, где фотографии бабушек, дедушек, фотографии родившегося меня, такие пожелтевшие уже, вклеенные в эти уголочки, вот как тогда делали, причём альбомы такие, купленные с большой любовью, такие бархатные, большие, это такая семейная реликвия, и мама так расстраивается все время, она говорит: «Ты понимаешь, вот меня не станет, и кому они будут нужны? Их же выбросят, эти альбомы». Я как-то, когда она это сказала, дал себе обещание, что никто их не выбросит, я их сохраню. Но я не могу дать гарантии, что когда меня не станет, их все равно не выбросят, потому что кому это будет важно? Кто помнит этих людей на фотографиях? Сколько я лично выбросил этих черно-белых фотографий с людьми, о которых я не знал ничего, из старых квартир, хозяева которых давно ушли — тонны, понимаете? От этого страшно, от этого больно, от этого непонятно вообще, как жить дальше. Алечка,..

А. Митрофанова

— Меня вопрос с фотографиями тоже волнует, и мы через это проходили, когда фильтровали, вот у меня папа скончался, от него остались такие же альбомы огромные, просто тонны.

А. Ананьев

— Две огромных коробки с фотографиями мы сохранили.

А. Митрофанова

— Мы сохранили тех, кого мы знаем, и очень многие фотографии, мы смотрим на них, мы не понимаем, кто эти люди, они не подписаны и вот да, такое ощущение, что тебе этот человек не близок, не дорог, и ты ему никто, и он тебе никто, но меня гораздо больше на самом деле волнует даже другой вопрос: у нас жe мир очень сильно изменился за последние несколько десятилетий, и мы стали мобильны, переезжаем с места на место из города в город, из страны в страну, и вот могилы в одном городе, ты живёшь в другом, могилы могут быть в нескольких городах, вот наша семья, пожалуйста: бабушка похоронена в Тульской области, дедушка в Калужской области, папа и его родители, они тоже в Тульской области, но ещё на другом кладбище в другом городе, ну и так далее.

о. Александр

— У меня есть прихожанка, у нее папа похоронен в Казахстане, это другая страна уже.

А. Митрофанова

— Да, и это тоже наша реальность понимаете, а мы живём здесь и 24 на 7 практически без выходных работаем, крайне редко там, выбираясь куда-то, чтобы просто немножко прийти в себя, но это знаете как, чтобы прийти в себя, может быть, это моё такое самооправдание, но туда, где есть солнышко, так вот съездишь куда-нибудь, знаете, где солнце, видно хотя бы...

А. Ананьев

— Где говорят: «гамарджоба» и дают тебе горячие хинкали.

А. Митрофанова

— Вот видите, там на три-четыре дня, и обратно, и опять 24 на 7 работаешь. Как мне быть с могилами моих близких? Я там не бываю, слава Богу, к бабушке, к дедушке ходит мама и эти могилы под присмотром, потому что есть ещё какие-то родственники, но я-то получается вырвана из этого процесса, и мне как быть?

о. Александр

— Ну, надо по возможности, потому что на самом деле в глобализации есть не только плюсы, но и очень большие минусы, о которых вы говорите, это минус как раз в духовном плане, например, вот раньше жили деревнями или поместьями, это было из века в век в буквальном смысле слова, все друг друга знали, намного проще было выбрать себе вторую половину, потому что бабушки, они уже знали все там, как это прабабушка, что она сделала...

А. Ананьев

-Я скучаю по этим временам.

о. Александр

— А я вот немножко ещё это застал.

А. Ананьев

— Когда есть дом, который называется «отчий дом».

А. Митрофанова

— А я думала, что по выбору второй половины, может, ты ошибся, главную ошибку в жизни совершил. (смеется)

о. Александр

— А сейчас такое броуновское движение, вот где-то там бац, встретились там, в Нью-Йорке, в Москве, случайно где-то вынырнули из этого водоворота, и никто ни о чем не знает, потом уже начинаем познавать себя в процессе семейной жизни и, конечно, какие-то такие проблемы бывают, что человек просто вот вообще не знает, тут Богу только молиться, раньше это было чисто по-человечески проще, то же самое у дворян, они вообще могли сказать: «Да ладно, у нее там в 18 веке-то предок...», вот вы говорите: про бабушку не знали, а вот дворяне спокойно рассуждали: а вот постельничий Грозного двести лет назад подал не так какой-нибудь самовар, вообще позор, как ты за него теперь выходишь замуж, за потомка этого постельничего, через двести лет, как это вообще могло в голову прийти, что за такого можно выйти замуж?

А. Ананьев

— А у вас в вашей большой семье никто не занимается вот этим восстановлением генеалогического древа?

о. Александр

— У меня одна знакомая занималась, не знаю, по моему, сейчас уже не занимается, она уже пожилая, раньше она профессионально этим занималась в 90-х годах, архивы все делала, в смысле зарабатывала этим деньги.

А. Ананьев

— Но это же хорошая штука.

о. Александр

— Да дело в том, что это любовь, понимаете, это любовь, когда... Вот что такое эгоизм — это я, вот я такой закапсулированный, мне никто не нужен, я самодостаточен, наслаждаюсь жизнью, я, так сказать, пожираю вокруг себя, вбираю в себя, вот это эгоизм.

А. Ананьев

— А может быть, это гордыня, отец Александр? Я видел вот эти генеалогические древа, они знаете, для чего нужны — перед тобой такой огромный лист ватмана, на котором изображено несколько десятков достойных людей, причём таких хороших, достойных, и все сводится лишь к тому, чтобы ты появился на свет. (общий смех)

о. Александр

— Или ещё чтобы похвастаться: это мой предок, герцог Рошфор...

А. Митрофанова

— Мне кажется, что есть что-то очень глубокое и правильное в восстановлении...

А. Ананьев

— «Я обедал в ресторане, где обедал Экзюпери, я почти такой же, как он».

о. Александр

— А если бы вы еще его потомком были, представляете, как вы гордились бы.

А. Митрофанова

— У нас, понимаете, ведь к глобализации добавляется ещё все, что со страной случилось в XX веке, как всех разбросало, как нельзя было о каких-то родственниках говорить, как там кто-то в лагерях погиб, сгнил и даже неизвестно, где его могила и так далее.

о. Александр

— Да, дело в том, что у нас глобализация просто началась в рамках нашей страны раньше, чем во многих других странах. Так вот, я говорю, что вот это любовь, вот я люблю свою жену, я люблю своих детей, есть люди, которые говорят: «зачем жена и дети? Зачем мне кого-то любить-то, это проблема, любовь — это проблема, надо заботиться, надо деньги, надо переживать, я не хочу переживать, хочу деньги тратить на себя» — вот, пожалуйста, сейчас это тренд такой — отказываться от семьи, от детей, хотят вот жить для себя. А дальше можно расширять: вот любовь, жена, дети, большинство людей все-таки на это еще способны пока. А дальше расширяемся, дальше бабушки дедушки, это уже сложнее сейчас, но ещё как-то идёт, ещё бабушки, бывает, со мной в детстве сидели, это какая-то элементарная благодарность, что-то такое из детства осталось, какое-то чувство тепла, там бабушкины пирожки, а потом еще дальше — тех «пра», которых уже нет, и я тоже могу достать их любовью, особенно если я буду знать, что они прожили героическую жизнь, вот я своих каких-то предков знаю, там недалеко, конечно, от конца XIX века, дальше уже никого не знаю, вот мне папа рассказывал про своих дедушек: вот так он так поёт, там расстреляли, вот это, это и это — понимаете, это какая-то укоренённость, я понимаю, что я не просто такой всплеск энергии материи, я вот от них, они страдали, и я — их порождение, и то, что хорошее во мне есть — от них, потому что это факт, это духовный и биологический факт просто, то есть я им обязан. Папа мне, допустим, оставляет наследство какое-то: воспитание, образование, которое он мне дал, репетиторы, я это все помню, плюс там какое-то здоровье, какие-то способности, от кого — от отца моего и от матери, но у них-то откуда? — вот от тех, и вот я сейчас такой хороший живу, но это заслуга не моя личная только, это заслуга всех моих предков, которые вот это пестовали, и я с этим теперь живу и себя таким считаю хорошим.

А. Митрофанова

— Отец Александр, а что конкретно практически можно сделать, помимо того, чтобы ходить, когда есть такая возможность или стараться, даже если такой возможности нет, все равно стараться ходить на кладбище? Вот смотрите, Родительская суббота, сейчас уже вечер, она уже прошла, эта Родительская суббота, но во время Великого поста, у нас их три ведь, Родительских субботы будет.

А. Ананьев

— Вообще-то каждая суббота немножко родительская.

А. Митрофанова

— Ну да, каждая суббота — воспоминание Сошествия Христа во ад или проживание, так или иначе. Во время поста у нас будет ещё вот прямо целый ряд суббот, которые выделены специально для поминовения наших ушедших близких — что, как этим временем распорядиться, возможностью, которая предоставлена в христианской традиции церковным календарём, как на них настроиться?

о. Александр

— Вы знаете, сейчас, если можно, я о фотографиях скажу коротко, а то мы эту тему подняли, просто меня тоже она недавно коснулась: одна моя родственница, она фотографии своих предков, вот как раз из этих жёлтых, она стала их собирать, она достаточно молодая женщина, там ей тридцать с небольшим, а вот её двоюродные сестры, братья, они как-то этим не интересуются, правда, она уже замужем, у нее ребёнок, она взрослая, она до этого доросла, а эти ещё, которые, им, может, по 26, по 27 лет, ещё просто не доросли, они ещё не развились, они не развиты, понимаете? Не развиты духовно, их человечность ещё не выросла до нужной степени, поэтому фотографии — да, понятно, что все их собирать, не зная, кто это такие, наверное, может, не стоит, все-таки фотографии это не святыни, с одной стороны, с другой стороны, вот собрать и разузнать, кто это, разузнать жизнь через фотографии, как раз эту связь жизни, какое-то мгновение жизни. Я, например, своему папе сказал, и он это сам захотел — записать свои мемуары, чтобы это было записано, то, что, что он знает, он 32-го года рождения, он фактически ещё дореволюционную деревню застал. И это очень важно, например, сказать своим родственникам, там маме, папе, дедушке и бабушке, чтобы они написали или самому написать, это очень важно, чтобы это, ещё я это знаю, но я знаю, что вот я умру, и мои дети, они будут просто не знать этого, это утеряется. У нас нет того, как было у некоторых народов, у которых не было письменности, они все время рассказывали о предках, про этих «пра-пра-пра» могли спокойно все рассказать, потому что у них это была традиция такая.

А. Митрофанова

— Память была феноменальная к тому же.

о. Александр

— Да, была память и традиции вот этих рассказов, а у нас вроде: а зачем, в интернете наберёшь, посмотришь.

А. Митрофанова

— Эпическое мышление у нас ушло, это правда.

о. Александр

— К сожалению, да, это мы утеряли, мы стали меньше видеть истину.

А. Митрофанова

— Но благодаря тому, что владеют письменностью, в общем-то, все — пожалуйста, действительно можно оставить мемуары. Отец Александр, возвращаясь к Родительским субботам, которые нам предстоят в ходе поста...

о. Александр

— Ну надо их посещать, надо молиться.

А. Митрофанова

— Но посещать в каком смысле: на кладбище или в храм?

о. Александр.

— Если можно, и на кладбище, и в храм. На кладбище, наверное, каждую субботу не обязательно ездить, достаточно один раз съездить, а вот в храм приходить и молиться, потому что нашим усопшим нужна молитва, если же мы молимся за усопших, которые уже святые, им от наших молитв будет хорошо и нам будет лучше.

А. Ананьев

— «Семейный час» на радио «Вера», протоиерей Александр Никольский, настоятель храма Трех святителей в Раменках, с вами Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев

А. Ананьев

— Позволишь мне поделиться с отцом Александром и с нашими слушателями в общем, довольно личным: как-то раз мы с Алечкой рассуждали знаете, о чем: о том, что действительно больно от того, что мы не имеем возможности посещать могилы ушедших родственников, даже тех, с которыми мы и при жизни-то особо не общались, но они все равно наши, и было бы хорошо, если бы они были рядом, и мы могли посещать их чаще. И нам пришла в голову мысль, которая нас напугала и которая не реализована пока, и я не уверен, что будет когда-нибудь реализована, когда-нибудь мы сделаем шаг навстречу этой мысли, но нам показалось, что было бы здорово, если бы мы перенесли прах усопших родственников со всех этих отдалённых уголков провинциальной России куда-нибудь поближе к нам, чтобы это было такое большое семейное захоронение, где будут все прабабушки, прадедушки.

о. Александр

— Мысль очень интересная.

А. Ананьев

— Я не уверен, что это правильно, потому что если человек похоронен там, значит, так надо, он же не просто так там похоронен.

А. Митрофанова

— Однако ведь есть случаи перенесения праха некоторых известных людей, и мы про них знаем.

А. Ананьев

— Да, но ты же не можешь переносить прах оттуда-сюда и отсюда-туда просто потому, что тебе так удобней, это же не сервант и не пианино.

А. Митрофанова

— Тоже верно. В общем, мы не знаем, как правильно и вообще, насколько это...

о. Александр

— Честно говоря, я об этом тоже не задумывался.

А. Ананьев

— Вы не сталкивались с такой практикой?

о. Александр

— Вот как-то нет, вот с такой, чтобы прямо целенаправленно собрать всех усопших в каком-то одном месте, но с другой стороны, понимаете, а почему бы и нет, потому что если там есть люди, которые заботятся о месте захоронения, то...

А. Ананьев

— Да кто там позаботится...

о. Александр

— Ну мало ли, может, какие-то там ещё родственники ваши двоюродные, троюродные и так далее.

А. Митрофанова

— Есть-есть, да, конечно.

о. Александр

— Если они действительно могут, то, конечно, вряд ли стоит трогать, а вот если есть риск, что там, извините, трактором закатают, тогда лучше, наверное, сделать так, как вы говорите.

А. Ананьев

— Ну, такого риска нет, есть желание сделать удобнее для себя, если уж быть совсем откровенным.

о. Александр

— Ну вот не всегда комфортность является критерием истинности.

А. Ананьев

— Вопрос, опять же, из рубрики «Вопросы неофита»: в храм на Родительскую субботу приходит молодая, красивая женщина Алла Сергеевна Митрофанова и аккуратным почерком пишет записки о здравии, об упокоении, и в записке об упокоении она пишет: «раба Божьего Степана», условно, а раба Божьего Василия не упоминает. Судьба Степана и Василия в этом случае насколько разная? Ведь она этого написала, а этого не написала. Я знаю, что вопрос идиотский и такой детский, но мне важно: вот ты пишешь имя в записке — что происходит? Или не пишешь имя в записке — и что происходит, ведь мы же не просто так пишем?

о. Александр

— Ну да, конечно, это не для того, чтобы отдать записки и, соответственно, пожертвовать деньги на содержание храма, это второстепенная вещь по сравнению с тем, ради чего человек это делает. Эта молитва за усопшего, как это происходит, это Богу известно и ведомо, но Бог вот это имя Стефана, которое батюшка почитает в алтаре, вынет частичку за каждое имя, за каждую записку, и эта частичка погрузится в конце Литургии в Кровь Христову и таким образом омоет грехи этого человека, который вот в этом нуждается, а если этого не будет, это не значит, что у этого Василия уже шансов никаких нет спастись, это уже будет Богу ведомо, как, что, чего, но то, что это может повлиять на спасение человека, на загробную участь, это вне всякого сомнения, и вот есть множество случаев, я где-то, может, рассказывал, что, когда моя матушка воцерковлялась, будучи ещё студенткой МГУ, она пошла утром в храм в воскресенье и заказала панихиду за своего дедушку, уже умершего, он умер, когда ей было два месяца от роду. Вот она сидит за столом, и вдруг мама говорит: «Знаете, мне тут дедушка приснился, в смысле — папа приснился, он так благодарил меня за то, что я его накормила, а чем я его накормила, я не понимаю».

А. Ананьев

— Негоже православным снам верить, от лукавого все это. (смеются)

о. Александр

— Но вот эта ситуация, и моя воцерковляющаяся супруга, студентка молоденькая, 19-летняя, она так и присела за столом за утренней яичницей, она пошла на раннюю литургию, она любила на ранние литургии ходить, поэтому, когда она пришла уже, родители как раз встали, то есть вот пока шла панихида, мама её видела сон, как ее отец благодарил, а она даже не поняла, за что. Вот, пожалуйста.

А. Ананьев

— Слушайте, но это, между прочим, хороший тоже поворот нашего разговора, нам во сне часто являются наши усопшие родственники — это реально они являются или это наша совесть не даёт нам покоя?

о. Александр

— Может быть, и совесть, может быть, и они, может быть, бесы, тоже вариант.

А. Ананьев

— Подождите, у Церкви ведь есть чёткая позиция на сей счёт.

о. Александр

— Поэтому мы снам и не верим, потому что мы, как люди не очень духовные, не сможем их различить, кто там был: психология наша, родственники усопшие или бесы, поэтому снам мы не верим, но когда наши усопшие родственники снятся, есть хорошее правило, которое Церковь благословляет: снятся — молись за них, за их упокой души.

А. Ананьев

— А если они тебе сказали что-нибудь: «пойди, возьми...»

о. Александр

— Да: «поди там, плюнь с 14-го этажа на лысину проходящего...»

А. Ананьев

— «Пришли мне 4-значный код с обратной стороны твоей кредитной карты...»

о. Александр

— Вот-вот, это все ерунда, я знаю, я такие сны слышал, поэтому лучше снам не верить, и особенно всяким подробностям. Иногда умирает человек, который явно имел проблемы с Богом, мягко говоря, и он снится, говорит: «а у меня все хорошо», а как у него очень все хорошо, когда он был атеистом и вообще плохо себя вёл.

А. Ананьев

— Ну подождите, мы же не знаем ничего, только Ангелы знают вообще.

о. Александр

— Вот поэтому самоуспокаиваться, сказать: «ну все, за него молиться не надо, он в рай попал, он мне сам сказал», вот такие выводы не стоит делать, продолжайте за него молиться.

А. Ананьев

— Вполне вероятно, что так и есть, может быть, в наших глазах человек такой, дрянь-дрянь, а Ангелы знают о нём что-то такое, он, может быть, какой-то однажды такой поступок совершил, что стал святым просто.

о. Александр

— Как один священник у святителя Филарета, который пил, он хотел под запрет, а к нему явилось множество людей, они сказали: Нет, не надо, мы тебя просим!" — прямо толпа. Он его вызвал, говорит: «Ну вот как ты живёшь, чего делаешь?» — «Да, владыка, я пьяница, алкоголик, под запрет меня и всё» — «Ну расскажи мне о своей жизни» — и выяснилось, что он не успевал записки читать в алтаре, потому что их было очень много, он приходил и ночами прямо напролёт читал эти записки дома. И вот усопшие, о которых он читал, пришли к святителю Филарету, и просили его: «не надо, он нам нужен, да, он пьёт, у него есть недостаток, но вот этим он спасается и нас спасает».

А. Ананьев

— Есть такая рубрика, замечательная: «Необычные или неожиданные вопросы священнику» и в них очень много попадается вопросов, касающихся наших взаимоотношений с умершими. Например: «можно ли носить кофточку умершей бабушки?» Или: «что делать с крестиком умершего дяди?» Или: «можно ли поставить фотографию умерших родителей в спальне у себя?»

о. Александр

— А почему нет, почему это нельзя все делать? Раньше вообще одежды были очень дорогие, и они передавались по наследству, и они в поколениях носились.

А. Ананьев

— Но считается, что люди могут «заразиться смертью»...

о. Александр

— Ну тогда мы все «заразные», все помрем с вами. (смеется)

А. Митрофанова

— Да, жизнь как смертельная болезнь.

о. Александр

— Да нет, это все суеверие, это люди иногда в Бога не очень верят, зато во всякую ерунду готовы верить.

А. Митрофанова

— Отец Александр, тоже я видела вопрос, он прям меня удивил, я даже не поняла, откуда он, где корни, там про вилки и ножи: можно ли их класть на поминки на стол?

о. Александр

— Первый раз слышу, надо записать: вдруг нельзя, а я не знал. (смеется) Конечно, можно, ну почему нет-то? Вот, знаете, у людей, когда они не в истине, их начинают бесы мутить их разум, вот там вилки, ножи, ещё что-то — это такая несвобода, такие страхи на пустом месте, ну просто бесы людям отравляют жизнь, а люди верят, потому что нет ясности веры.

А. Ананьев

— У нас осталась одна минута от нашего разговора, и эту минуту я хочу посвятить вашему ответу нашей дорогой ну, условно назовём её Марфой, молодой женщине, которая в ответ своей маме сказала, что: «Нет, я не пойду на кладбище, не нужно это все, в общем, пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, у меня тут и с живыми головной боли достаточно, и могилы — это все вчерашний день, и вообще не надо это все нам, ныне живущим». Дайте, пожалуйста, ответ ей, как бы вы ответили ей глаза в глаза?

о. Александр

-А очень просто: а ты хочешь, чтобы дети тебя забыли?

А. Ананьев

— «А мне, — говорит, — уже все равно», ей задали этот вопрос, она сказала: «А мне-то что, я уже умру, мне все равно будет».

о. Александр

— Ну, вы знаете, это забывание может начаться ещё при жизни. Это же все взаимосвязано: если ты человека любишь, тебе иногда захочется прийти на его могилку, если ты человека не очень любишь, ты к нему и... Знаете, вот сейчас есть брошенные старушки при живых детях, вот мне одна рассказывала давно уже: ее сын навещает, заходит в дом, ставит сумку с продуктами, то есть все по-честному, как положено, не раздеваясь, не снимая обувь, сует руки в карманы, качается на каблуках в комнате, смотрит, говорит: «Ну ты, мам, как?», та говорит: «Ну, сынок, ничего, ничего». Он так вот ещё смотрит минуту: «Ну, я пошёл» — и уходит, он выполнил свой долг, он навестил маму, он принёс продукты, но маме от этого очень больно, потому что он с ней общаться не хочет, она ему не интересна. Вот когда нам старики не интересны — когда мы их не любим, а оправдываемся тем, что работа, дети наши, там то-сё, пятое-десятое, они действительно не так интересны, как интересные люди, наши начальники, которые могут повысить зарплату, наши друзья, с которыми можно там выпить, поговорить, ещё что-то сделать, а тут человек, который тебе может там пятый раз рассказывать какой пятый — пятидесятый, потому что он забыл, что он тебе рассказывал в силу возраста, и если ты его не любишь, скажешь: ну а чего я к нему поеду, 50-й раз слушать одно и то же? А если ты его любишь... Ну, пример, вот самый простой: муж говорит жене: «Ты меня любишь?», а жена говорит: «Слушай, мы с тобой двадцать лет живём, сколько можно?!»

А. Ананьев

— «...садись есть, зануда!» (общий смех)

о. Александр

— Это уж точно обидно, он даже может подумать: чего это она, разлюбила, что ли, сколько мне слово «люблю» не говорит уже, целых два дня.

А. Ананьев

— ...и сидишь, ешь котлеты безо всякого удовольствия. Спасибо большое, отец Александр, сегодня в программе «Семейный час» на наши бесконечные с Алечкой вопросы отвечал протоиерей Александр Никольский, настоятель храма Трех святителей в Раменках. С вами была Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— Спасибо, отец Александр.

о. Александр

— До свидания.

А. Ананьев

— Всего доброго.