«Особенный ребенок в многодетной семье». Елена Кучеренко, Вадим Прищепа

Нашими собеседниками были многодетные супруги Елена Кучеренко и Вадим Прищепа.

Елена поделилась своей историей, как благодаря помощи святой блаженной Ксении Петербургской началась её семейная жизнь, а также ответила, как и когда поняла, что многодетность — это её путь, а рождение особенного ребенка — ответ Бога на её молитвы. Супруги рассказали, как восприняли новость о рождении «солнечной» дочери, с какими сложностями и с какими радостями они сталкиваются, воспитывая её, и почему им важно делиться своим опытом и поддерживать тех, у кого также есть такие дети. По словам Елены, дети с особенностями развития — дар Бога нам.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер! Сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы, как всегда по понедельникам, говорим о семье. Сегодня у нас замечательные гости — Елена Кучеренко и Вадим Прищепа, родители пятерых детей, мама и папа особого ребенка. Добрый вечер!

Е. Кучеренко

— Добрый вечер!

В. Прищепа

— Добрый вечер!

А. Леонтьева

— Я должна сказать, что Елена уже была в нашей программе, рассказывала о жизни, о семье и очень понравилась радиослушателям, поэтому решили еще раз встретиться. Елена по образованию режиссер. Можно скажу, Елен, что ты писатель, да? Елена пишет замечательные...

Е. Кучеренко

— Я театровед по образованию. Ну, писатель, журналист, наверное.

А. Леонтьева

— Сегодня такая, как мне кажется, особенная передача — та самая передача, где мне разрешили задавать всякие вопросы, которые, вот я честно скажу, мне будет стыдно их задавать, но я их буду задавать. Поскольку Елена и Вадим — мама и папа особого ребенка, я думаю, что будет полезно спросить у них прямо вот напрямую какие-то вещи, которые многие родители в подобной ситуации хотели бы, но стесняются спросить. Вот сегодня я буду таким журналистом ужасным, который будет задавать всякие нетактичные вопросы.

Но начать мне хотелось не с этого. Елен, ты в прошлой передаче рассказала замечательную историю, как вы познакомились с Вадимом, о том, как ты написала письмо Ксении Петербуржской.

Е. Кучеренко

— Написала, да.

А. Леонтьева

— О том, как ты, будучи таким православным человеком, неофитом, как мы говорим, мечтала сразу встретить такого солидного мужчину, отца семейства, и ты его встретила, спасибо молитвам Ксении Петербуржской. А вот можно, я сегодня спрошу у Вадима: вот, Вадим, как с твоей позиции... Как ты познакомился с Еленой? Как ты это видишь, эту картину?

Е. Кучеренко

— Сейчас я послушаю! (Смеется.)

В. Прищепа

— (Смеется.) На самом деле, все получилось неожиданно для меня самого, потому что, в общем, я думаю: ну, я, там, живу в небольшом городке, тут приехала столичная девушка... Зачем я ей нужен здесь, что может быть...

А. Леонтьева

— «Столичная штучка»!

В. Прищепа

— Да, как это вообще может что-то случиться? Вот. Но как-то я так незаметно и очень быстро, кстати... В душе случился переворот.

Е. Кучеренко

— Это Ксения Петербуржская. Я ей молилась все это время, потому что Вадим совсем на меня не обращал внимания.

А. Леонтьева

— Это так, Вадим?

В. Прищепа

— Не обращал внимания, потому что было понимание, что не может быть ничего такого вдруг. Не было, наверное, веры в это. Но, тем не менее, Господь, да, и Ксения Петербуржская сподобили так, что, в общем-то, в момент все перевернулось, и вся жизнь изменилась.

А. Леонтьева

— Вся жизнь...

Е. Кучеренко

— Ну вот так вот! Мне казалось, что он на меня не обращает внимания, Вадиму казалось, что я на него не обращу никакого внимания, а буквально за несколько дней, собственно, вот все произошло, было сделано предложение, предложение было радостно принято, и я уехала в Москву. А потом, я рассказывала, Вадим за мной приехал, мы вернулись к нему на Украину, поженились — и... Да, все было очень быстро, прямо молниеносно. И с этим лепесточком и письмом в сумке я все это время находилась и просила Ксению, чтобы как-то это все было вот так.

В. Прищепа

— Да, совершенно так.

А. Леонтьева

— Елен, а напомни тем, кто, может быть, не слышал нашу передачу, про эти лепесточек и письмо.

Е. Кучеренко

— Ну, значит, получилось так: я пришла в церковь, пришла очень резко, пришла в храм посмотреть на странных глупых людей, просто ради интереса, потому что к вере я отношения не имела. Буквально в один, за одну службу все перевернулось, и действительно, наверное, тогда случилось чудо и я почувствовала, что Бог есть. И как-то очень захотелось сразу стать вот такой, как эти люди. Мне казалось, что православные должны быть обязательно многодетные, семейные, много детей и так далее. Мне уже было за 20, хотелось выйти замуж, но как-то вот женихи не особо почему-то спешили — тоже интересно... Может быть, тоже считали, что я не обращу на них внимания. Но как-то вот они не спешили, а время шло и очень хотелось. И я в Храме Христа Спасителя совершенно случайно наткнулась на книжку про Ксению Петербуржскую, о которой я совершенно ничего тогда не слышала, и прочитала там о том, что Ксения Петербуржской, помимо прочего, молятся о создании семьи. И там же был адрес часовни в Питере на Васильевском острове, где ее могила, и все реквизиты. И я — может быть, это глупо, может быть, смешно, по-детски, но я сидела тогда на работе в архиве, где я работала, литературы и искусства, писала служителям часовни письмо о том, что вот я вела такую жизнь веселую, училась в ГИТИСе, тут я пришла к вере и вот очень хочу семью, верующего мужа, православного, хочу много детей, но вот как-то так не получается, «вы, пожалуйста, помолитесь за меня». И вот я когда это письмо отнесла на почту, у меня было ощущение, что вот все будет хорошо, все действительно получится. Я сидела, рыдала, и это тоже был цирк, на работе. Прямо обливала я это письмо слезами. Проходили мимо люди, спрашивали, все ли у меня нормально. Я говорила: «Так, все, сейчас у меня решающий момент». Отправила я это письмо, и буквально, наверное, через две недели мне пришел, неожиданно совершенно для меня, ответ из Питера о том, что «мы ваше письмо получили, мы помолились, вы не переживайте, все будет хорошо», и прислали мне лепесточек, который был освящен на могиле Ксении Петербуржской. И с этим письмом, и с этим лепесточком еще где-то через неделю я с друзьями уезжала на Украину, где, собственно, я там и встретила Вадима, вот в это все время. И с этим лепесточком, с этим письмом его к себе прижимала и только просила, что если Бог... Ну, как бы там получилось... Мы пришли в гости к другу одного вот из тех людей, с кем я поехала, к Вадиму. Открылась дверь, я его увидела, обомлела, присела. Вот он был — то, о чем я мечтала, бородатый, с крестом. В общем, все как я просила. И, ну, как бы оказалось, что Вадим не обращает на меня внимания. Ну, а я, соответственно, умоляла этот лепесточек, чтоб хоть он что-то сделал, как-то мне помог. Ну, вот, собственно... Я не знаю, как Вадим... Я верю до сих пор... Прошло уже, там, 17 лет почти, что да, если серьезно, да, Господь и Ксения Петербуржская, конечно, тогда помогли. И я за это очень благодарна.

Конечно, у меня есть и много вопросов, претензий за всю нашу семейную жизнь, были, есть и остаются, но в основном я, конечно, благодарна за это очень и считаю, что было чудо и была помощь огромная, конечно.

А. Леонтьева

— Я думаю, что эту передачу нужно также услышать молодым девушкам, которые хотят выйти замуж по любви... И как-то вот... есть такой рецепт.

Е. Кучеренко

— Я описывала эту историю в статье, и мне, на самом деле, приходит много писем, и девчонки просят ее повторить и повторить, и рассказать, как там было. И действительно, я думаю, что Ксении Петербуржской и туда, на Васильевский остров, приходят письма — уж не знаю, с моей ли подачи или нет. Но вот действительно девчонки обращаются, серьезно спрашивают. Я серьезно совершенно им рассказываю, что у меня было так. Это не значит, что другие святые не помогут в этом вопросе, но у меня получилось вот так вот.

А. Леонтьева

— Ну чудесная, чудесная история, на самом деле. Но ты получила то, что хотела. Ты сразу получила предложение руки и сердца...

Е. Кучеренко

— Да.

А. Леонтьева

— ...и как-то постепенно твоя семья стала многодетной. Вот как проходило?.. Вот я просто помню наше как бы такое начало с мужем — мы воцерковлялись, как говорится, в 90-е, и тоже у меня был такой образ матери с младенцем подмышкой, с горячей тарелкой супа в другой руке, и что вот это вот, пока это длится, это все мое православие. Было ли у тебя и у Вадима какое-то вот такое отношение вначале, что вот нужно так?

Е. Кучеренко

— Я сейчас, наверное, начну, а потом Вадим... Вот у меня, честно говоря, да, мне казалось, что это так. Но мне, честно говоря, тогда казалось еще, что материнство —это тоже, я об этом много раз говорила, — это что-то такое... ребенок как ангел, а я буду как Мадонна с младенцем на картине, он мне будет улыбаться, я ему тоже буду улыбаться, и все у нас будет, значит, хорошо, ребенок будет себя великолепно вести, никаких проблем у нас не будет. Значит, Варя, наша старшая, сразу... Вот лично мне она сразу преподнесла много сюрпризов. Потому что, во-первых, тяжело проходила беременность, совсем не так, как я думала — что я буду стоять на службе, а ребенок будет там на Евангелие шевелиться во чреве и в такт батюшкиным словам как-то толкаться... У меня был токсикоз, было тяжело, было действительно непросто. Непросто складывались отношения с врачами. Сразу мне, в первый же приход, было сказано: «Идите на УЗИ, а то рожают тут уродов без рук, без ног, без головы, а так сделаете аборт, оздоровите организм», и у меня всю беременность был ужас и кошмар, что у ребенка не будет рук, ног и головы. Потом, когда родилась, не заладилось у меня все. Но это я как бы понимаю, что это по моему незнанию, по неопытности, советам, которые я не слышала. Не получалось кормить грудью, совершенно как бы... Значит, это было уже материнство — для меня это было не как Мадонна с младенцем, а это были какие-то постоянные колики, постоянные плачи, постоянные какие-то проблемы... Я ничего не успевала, хотя, в принципе, ничего особо и не делала. В общем... И тогда я решила сама для себя, что, наверное, с многодетностью я погорячилась, и вот одного вполне достаточно. Вот для меня это тогда было так. Если раньше я смотрела, до рождения Вари, на многодетные семьи, что вот, там, трое детей — это для каких-то вообще там протестантов, а у нас, у православных, должно быть от пяти и выше, то с первым ребенком я подумала, что, ну, у каждого свой крест, и мне достаточно вот так. (Смеется.) Но потом, конечно, это изменилось все и пошло как пошло... Как Вадим относился к рождению первого ребенка и к этому, вот мне тоже сейчас очень интересно послушать. (Смеется.)

А. Леонтьева

— Вадим, у вас тоже такая была установка на многодетность, как у Елены?

В. Прищепа

— Я бы не сказал, что она была прямо какая-то такая осознанная и я женился именно для этого, но да, в общем, я детей любил, люблю, и мне с удовольствием хотелось, чтобы было много детей — сколько... Много, ну, как минимум, трое. Хотя я прекрасно помню: когда мы женились, я Лене сказал: «Ну вот сейчас женимся, родим пятерых, и будет прекрасно все», — так с улыбкой, с шуткой. Хотя сам не верил в то, что может быть в нашей семье пять детей.

Е. Кучеренко

— Нет, а почему, интересно?

В. Прищепа

— Ну, на самом деле, Лена тогда тоже очень удивилась: «Каких пять детей, ты что?»

Е. Кучеренко

— Но против я не была! (Смеется.) Потому что все равно мне казалось, что это вот так вот оно положено. Кем положено и зачем, я не знаю, но как бы вот так положено.

В. Прищепа

— Ну да, да. Начиналось все, конечно, непросто. Все было сложно. Конечно, реальная жизнь и фантазии — это несколько разные вещи. Действительно, были проблемы и в период беременности, и в первые полтора года с Варей очень тяжело было, хлопотно было...

Е. Кучеренко

— ...хотя ребенок она идеальный.

В. Прищепа

— И, естественно, у Лены была усталость и такая нервозность. Поэтому у нас, в общем, так получилось, что после, по-моему, двух лет Лена вышла на работу, потому что сказала: «Все, я не могу дома сидеть, мне надо на работу». И второй ребенок у нас появился только спустя четыре года. То есть вот потребовалось четыре года для того, чтобы ну прошла такая вот реабилитация, скажем так, чтоб вернулись к изначальному замыслу. (Смеется.)

Е. Кучеренко

— Но зато когда я рожала Тоню, это вторую нашу дочь, вот я ее только родила, и еще лежа на родильном кресле, я уже хотела третьего ребенка.

А. Леонтьева

— Ничего себе!

Е. Кучеренко

— Уж что там случилось и изменилось, я не знаю, но я поняла, что вот, собственно, вот это вот — он все-таки... мой путь. И совершенно без всякого сожаления я ушла со своих двух работ, на которых я работала, на которые я так и не вернулась, и ни секунды об этом не жалею... А дальше уже пошло как пошло.

В. Прищепа

— Дальше уже пошло-поехало, да. Ну, на самом деле, дальше потом уже просто было невозможно, чтобы в семье не было младенца, маленького ребенка. Ну вот особенно, там, этот возраст до трех, до пяти лет — ну это просто какая-то фантастика. И поэтому когда мы понимали, что может такое случиться, что у нас в семье больше не будет маленького ребенка, ну как-то так: «Не-е, такого не может быть».

Е. Кучеренко

— Да, да, это невозможно! Я действительно себя не представляла без малыша... Хотя, с другой стороны, дети растут, и там появляются другие проблемы, но без малыша я себя не представляла. И вот если мы потом дойдем до Маши, я расскажу, главное не забыть, о том, что действительно Маша — это ответ на мои молитвы о малыше.

Напомню радиослушателям, что сегодня мы говорим о семье. С вами Анна Леонтьева. Мы говорим с Еленой Кучеренко и Вадимом Прищепой, родителями пятерых детей и особенного ребенка Маши, о котором вот, собственно, мы тоже хотели поговорить. Елена и Вадим, у меня такой вопрос. Вот Маша родилась с синдромом Дауна. Мы об этом говорили в программе с Еленой. Таких детей называют «солнечные дети», потому что они дружелюбные, они очень доверчивые, они улыбаются. Но мы никуда не денемся от такого вопроса, который стоит особенно, я считаю, остро в нашем обществе, в котором вообще что-то особенное вот... ну, не всегда к этому люди относятся адекватно. У нас в передаче был замечательный отец, усыновивший многих особенных детей, который сказал мне, что... Ну, мы спросили его, как он объясняет этим детям, почему они не такие, как все. Он сказал: «Ну я просто говорю своим детям, что все не такие, как все. Все особенные». Вот. Мне очень понравилось это объяснение.

Но, тем не менее, вот давайте начнем сначала. Родился пятый ребенок. Ребенок родился особенный, ребенок родился с синдромом Дауна. И я часто слышу истории о том, как семья переживает очень сложный период. Это огромное испытание — это испытание для матери и для отца. Я знаю семьи, где отцы уходят из семьи. Вот можно начать с этого момента — как это проходило в вашей семье?

Е. Кучеренко

— Ну, я так первая встретилась с Машей, поэтому я и скажу. Ну, во-первых, для начала хочу сказать, что не только отцы уходят из семьи — уходят и мамы из семей, и отцы растят таких детей в одиночку и создают семьи, и это все бывает совершенно по-разному. Я о том, что Маша родится с синдромом Дауна, не знала, узнала я это сразу после родов. Но тут, слава Богу, врачи мне попались очень тактичные и прекрасные, все было максимально корректно, очень хорошо. Я им очень благодарна. Но, естественно, для меня был шок. Это был огромный шок. И вот что говорит за то, что в нашем обществе действительно существует мнение, что отец обязательно должен бросить такого ребенка, это то, что... Я этот момент не помню, потому что я, наверное, была в большом шоке. Но Вадим мне потом говорил, что я ему позвонила или написала и спросила его: «Ну ты же нас не бросишь?» То есть ничто не предвещало, что он уйдет от такого ребенка, но лично у меня... даже у меня была...

А. Леонтьева

— Но у тебя была такая мысль, да, несмотря, в общем, ваши?..

Е. Кучеренко

— Вообще, мне казалось на тот момент, что, в принципе, это самый логический поступок для мужчины. Может быть, в шоке это было. Понятно, что потом прошел час-два, и все как бы... ну, конечно, не наладилось, но как бы, по крайней мере, устаканилось, мы это обсудили, и никто никуда не ушел. Но, конечно, я помню, что как у меня дальше было первые три дня — мне не хотелось Машу ни на руки брать, ни кормить. Мне казалось, что это такое существо прямо, которое просто разрушило мою жизнь, мне казалось, что все это будут больницы постоянные, это будут насмешки, как мне смотреть людям в глаза, что я родила вот что-то такое вообще непонятное... Все было хорошо, у нас такие четыре красивые девочки прекрасные старшие — умные, разносторонние, все разные, все прекрасные, и тут, значит, вот рождается... «даун». Как вот у нас в советском обществе еще было, что даун — это такое страшное ругательство. Вот были все вот эти мысли, и я помню, что тоже страшный, чудовищный был момент, когда врачи пришли обрадовать меня, что у нее нет порока сердца. У таких детей, у половины, может быть, порок сердца и нужна операция. И мне сказали: «Вот у вашего ребенка, слава Богу, порока сердца нет», и на тот момент я расстроилась, потому что я подумала, что она будет долго жить и будет меня мучить. Это был чудовищный момент.

А дальше, я помню, произошел перелом, когда я стояла возле душевой, ждала... Там была небольшая заминка, какая-то очередь, и женщина, уборщица, по-моему, ну вот такой персонал роддома, она проходила мимо и говорит: «Что ты такая зеленая?» Я говорю: «Ну, так и так, у меня родился ребенок с синдромом Дауна». Она говорит: «Да ты что! Как ты могла? Нужно было сто раз все проверить и делать аборт! Да ты что! Наука пошла вперед, а ты все там осталась в прошлом! Надо было делать аборт!» И мне стало так обидно, мне стало так больно, что вот у меня родился ребенок, ну вот родился такой, но тут какая-то женщина вдруг начинает мне рассказывать, что я должна была своего ребенка убить. Причем, ни один из врачей — ни завотделением, который сразу пришел ко мне, сказал: «Разрешите вами восхититься, вы многодетная мама, и вот младшая девочка у вас такая прекрасная, это прекрасные дети!», он мне дал кучу всяких контактов, фондов, рассказал, какие есть проблемы, главное, рассказал, какие пути решения этих проблем могут быть — вот совершенно все... Причем, я рожала бесплатно, по ОМС, это все было как бы совершенно без всяких дополнительных вливаний финансовых. Они повели себя идеально. И вот единственный был вот этот момент. Но вот этот момент с женщиной — он сыграл и в плюс, как это ни странно, ни парадоксально. Я побежала в палату, взяла Машу. Я рыдала, просила у нее прощения... Вот я сейчас говорю — у меня прямо слезы текут. И в этот момент произошел перелом. Я наконец-то смогла выплакаться, выплакать все вот это вот... всю свою боль. И дальше уже как-то все, на самом деле, в нашей семье, по крайней мере, для меня (сейчас я послушаю Вадима) это прошло очень, как мне кажется, несмотря на всплески, несмотря на успокоительные уколы, которые были еще когда мы выписались, приезжала «скорая», оно как-то прошло очень быстро, очень легко, и через месяц-два было все как бы совершенно спокойно, прекрасно. Все приняли, все восприняли хорошо. Вот у меня было вот так вот.

А. Леонтьева

— Давай послушаем Вадима. Вадим, вот вопрос к тебе. Пришло известие о том, что родился особый ребенок с синдромом Дауна. Какие вот... Лена рассказывает об этом с такой честностью, что у меня ну просто слезы на глазах стоят, правда. Вот какие у тебя были чувства в этот момент?

В. Прищепа

— Я, на самом деле, узнал об этом ночью. Мне Лена позвонила, вот, как сейчас помню, это было где-то в полвторого ночи. И так очень я сразу услышал такой напряженный голос. Мне показалось, что-то случилось, то есть я был даже готов к тому, чтобы... то есть подумалось, что, может быть, наверное, что-то случилось, что, может быть, с ребенком что-то, может быть, ребенок не выжил. Но дальше мне Лена рассказала о том, что, в общем-то, у нас родился ребенок с синдромом Дауна, и да, я помню, что она очень прямо в трубку плакала, просила не уходить, что «ты же нас не бросишь, ты же нас не бросишь?» повторяла она. На самом деле, у меня не было... Естественно, был шок. Естественно, был шок, потому что, ну, конечно же, мы все — советские люди, мы все из того времени, когда слово «даун» было ругательством, когда стереотипы довлели, когда, в общем, мы все однозначно воспринимали, что это — что это нечто овощеподобное. Естественно, был шок, но, на самом деле, меня не столько пугало, что скажут люди, как я буду с этим жить, как с ребенком с этим... Естественно, никаких идей по поводу «бросить семью» не было. Было переживание за то, как будет себя чувствовать Лена...

Е. Кучеренко

— Да, я сейчас...

В. Прищепа

— ...потому что я боялся, что это может сыграть на нервной почве в минус и, в общем-то, вогнать в какую-то депрессию, в какое-то состояние, из которого очень трудно подчас выходить, учитывая, что уже многодетная семья, и с этим ребенком надо, наоборот, полностью мобилизоваться, собраться и работать. А тут, кроме того, что ребенок особенный, еще и жена может быть...

Е. Кучеренко

— ...стать «особенной».

В. Прищепа

— ...да, при этом как бы «уйти в пике».

Е. Кучеренко

— Плюс еще, у меня у мамы была болезнь Альцгеймера на тот момент. И тут Вадим, на самом деле, из нас рисковал оказаться в самой тяжелой ситуации, потому что, значит, он оказался бы на руках с четырьмя здоровыми детьми, с моей мамой с болезнью Альцгеймера, со мной с нервным срывом, депрессией и вообще непонятно чем и с Машей с синдромом Дауна. То есть на самом деле хуже всех могло быть Вадиму на тот момент.

В. Прищепа

— Вот такая перспектива — она была, и меня беспокоила больше всего эта перспектива. То есть как из нее выйти, как не допустить этой... как сохранить сейчас вот жену в здравом рассудке, чтобы все было нормально.

А. Леонтьева

— Слушайте, я вас слушаю... прошу прощения, что перебила... И просто у обоих реакция одна и та же — как сохранить другого, как сохранить друг друга. То есть вы испугались не того, что у вас особый ребенок, а того, что это как-то может играть...

Е. Кучеренко

— Тут, Ань, я сейчас, на секунду... Я развею твои иллюзии по поводу меня, потому что... Да, я сейчас это сделаю, потому что первый и главный вопрос, который возникал у меня, когда родилась Маша, это не что будет с ней — это был вопрос, а как теперь буду я. И я тогда поняла, что, по крайней мере, в моем случае это был, скорее всего, эгоизм. Это действительно было так. И поэтому сейчас, когда я читаю истории родителей, которые отказались от ребенка или которые сделали аборт, аргументируя это тем, что «мы не хотим, чтобы мучился тот ребенок», вспоминая себя, я верю, но не всегда. Потому что я понимаю, что срабатывает вот этот инстинкт самосохранения. Меня в первый дни, по крайней мере, очень волновало, как буду я. Это горькая правда, я для себя вот это вот открыла. То есть если Вадима волновало мое состояние, и я помню, что даже он действительно пришел однажды, они пришли с девчонками в роддом, они мне подарили цветок тогда. И он стоял, у него были слезы на глазах. И я спросила, потом уже: «А что ты плакал?» Он говорит: «Мне было жалко Машу». То есть он переживал за Машу, за маму, за меня, за детей. В первые дни я, к сожалению, переживала за себя. Но потом, оказалось, это к счастью, потому что у меня такой вредный характер, который меня и спас — что вот «не дождетесь, и все будет у меня хорошо», вот так вот.

В. Прищепа

— Нет, по большому счету, я тоже за себя переживал, потому что, думаю...

Е. Кучеренко

— Сейчас мы все развеем иллюзии! (Смеется.)

В. Прищепа

— (Смеется.) Да! Потому что, думая о том, как я со всеми вами буду справляться и что я буду делать со всеми вами, естественно, я переживал, в том числе, и о себе. Так что тут, да, тут не надо особо так...

Е. Кучеренко

— ...идеализировать нас не надо.

В. Прищепа

— ...в розовом свете это воспринимать, но могу сказать, что переживал, естественно, и за синдрома Дауна, да? То есть я...

Е. Кучеренко

— Мы думали, что это что-то страшное.

В. Прищепа

— Да. Во-первых, не было информации, мы не знали ничего о нем. Естественно, было только стереотипное мышление. И потом, естественно, как-то хотелось, чтобы, «ну, Господи, ну исправь, исправь, Ты же можешь!», «ну что мы будем с этим делать, что мы с этим будем делать?».

Е. Кучеренко

— Я тоже молилась: «Господи, исправь хромосомы, что Тебе стоит?»

А. Леонтьева

— «Сотвори чудо», да? Угу.

В. Прищепа

— Да, да, «сотвори чудо». Хотя при этом как-то и понималось... Где-то вот первым пластом шло это, а дальше как-то и было такое понимание, что ну раз так есть, значит, наверное, это так и должно быть, и, может быть даже, это и лучше. Хотя не верилось, что это может быть лучше.

Е. Кучеренко

— Но поверилось очень быстро.

В. Прищепа

— Да. Теперь-то я понимаю, что, в общем, ну действительно лучше, на удивление. На удивление, насколько мы не можем этого понимать сразу.

Е. Кучеренко

— Ань, и я хотела бы сейчас вот еще добавить... Я тогда начинала, когда мы говорили про младенца... Вот, ты знаешь, я всегда тоже молилась, еще до рождения Маши, что, «Господи, вот годы идут, вот я рожаю одного, другого, там, третьего, но, в конце концов, я рожать-то перестану, а я так привыкла к младенцам, мне так это нравится... Господи, вот как бы... И на работу не хочется выходить, потому что я уже привыкла дома... Ну, как бы и денег немножко не хватает. Но вот сделать так, чтобы... «Реши, Ты можешь. Реши вот это все как-нибудь». И Господь мне дал Машу, ребенка навсегда — я сижу дома, это и моя работа, и моя любовь, и получаю за это деньги. То есть Господь на мои молитвы ответил.

А. Леонтьева

— Слушайте, замечательно вы рассказываете. Мы прервемся на минуту, не уходите от нас. Сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы говорим о семье с Еленой Кучеренко и Вадимом Прищепой, родителями пятерых детей, папой и мамой особого ребенка.

Сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы говорим о семье с родителями пятерых детей Еленой Кучеренко и Вадимом Прищепа, мамой и папой особого ребенка. Слушайте, то, что вы рассказываете, это ну просто потрясающе. То, что вы развенчиваете мои, так сказать, восторги и говорите, что «нет, нет, мы думали в этот момент только о себе», это тоже очень здорово.

В. Прищепа

— Ну, на самом деле, потрясающего, практически, ничего не было, особенно в первые несколько дней. Потому что действительно была очень тяжелая ситуация душевно, тяжелая ситуация, потому что нам надо было как-то это принять, надо было как-то с этим примириться внутри, и надо было с этим как-то примирить наших окружающих, наших близких...

Е. Кучеренко

— И не покалечить старших детей еще при этом.

А. Леонтьева

— Да-да-да.

В. Прищепа

— ...наших близких, наших знакомых... Потому что на самом деле никто не знал об этом, никто об этом не знал, и все поздравляли, все говорили, все как-то, в общем...

Е. Кучеренко

— Радовались!

В. Прищепа

— ...были наполнены радостью в отношении нас, а у нас вот этого пока не чувствовалось. Вот первые дни это действительно было так, пока, собственно, мы не решились все открыть. Ну, об этом, наверное, лучше расскажет Лена.

Е. Кучеренко

— Да, это Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации). Я помню, что когда... У меня на самом деле переломным моментом был и мне, и тебе известный «Правмир», читаемый нами. И они поздравили меня на весь мир, написав, что «у нашего автора родилась...» Ну, то, что знали все — что «родилась девочка, и мы поздравляем». И тут я понимаю, что мне сыплются горы поздравлений, и если я сейчас, вот мы сейчас что-то не сделаем, не скажем, мы уже не сможем сказать этого никогда, надо будет прятаться, и дальше будет очень тяжело — придется либо действительно прятаться, либо каждому встречному как-то это все объяснять. Мне казалось, что объяснять надо это всем обязательно. И написали мы в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) пост о том, что вот «так и так, у нас родилась пятая дочь, ее зовут Маша, у нее синдром Дауна». «Дорогие, вот нам самим сейчас непросто, нам бы научиться это принять, и вот помогите нам и любите нас так же, как и любили. И не смущайтесь, говорите с нами об этом, не прячьте глаза. Ну, вот так вот надо с этим жить». И вот это решило, на самом деле, 90 процентов проблем. Когда я вышла из роддома, когда Вадим тоже пришел в наш храм, в принципе, все знали. Первое — да, конечно, еще не всегда люди, может быть, понимали, как подойти и заговорить. Но уже это все в течение вот буквально пары-тройки дней весь вопрос был снят, решен. Можно было говорить, можно было плакать открыто вот мне. Можно было бояться открыто, можно было спрашивать советов, скрывать ничего не нужно было. Поэтому вот для меня сейчас тоже оптимальный вопрос решения этой проблемы — я говорю мамам, которые мне тоже много пишут, которые ждут таких детей или только родил: «Скажите всем, и вам обязательно помогут». Потому что, на самом деле, это тоже вот все говорят, что таких детей сторонятся, таких детей обижают, над такими детьми смеются... Я не знаю... Может быть, где-то это... Я не встречалась с этим вообще ни разу вот в жизни — чтобы как-то от Маши отвернулись и сказали: «Фу, у нее такой диагноз, она покусает наших детей», такого не было никогда. Мы гуляем на обычных площадках, мы общаемся с обычными людьми, с обычными детьми, мы ее везде с собой тягаем, с ней гуляет Вадим, ездит. Да, я вижу, что люди как-то вот... они смотрят, им интересно, но каких-то там прямо вот обидных слов или каких-то некорректных сказано не было. Да, иногда бывают ситуации очень забавные. Вот у меня была очень забавная ситуация — я ехала с Машей в метро на занятия в «Даунсайд Ап», и сидела рядом женщина, которая, ну, такая уже в возрасте, и она очень пристально рассматривала Машу. И она вот смотрела на Машу, и было видно, что она хочет что-то спросить, она не знает, как начать. И я смотрела на нее, никак сама не начинала, мне было интересно, как она из этой ситуации выйдет. И она, смотря на Машу, потом посмотрела на меня и сказала: «А вы, случайно, не знаете, зачем во время беременности делают скрининги?» Я говорю: «Ну, случайно знаю». (Смеется.) И вот как бы было понятно, что она хотела поговорить о Маше, и дальше разговор уже потек совершенно нормально, естественно. Мы об этом поговорили — о том, что скрининги я не делала. Ну вот иногда так люди забавно начинают, иногда подходят, просто спрашивают: «У вас „солнечный ребенок“?» — «Да, «солнечный ребенок». А так, чтобы как-то вот то, чего я ожидала, что все будут смотреть в коляску и говорить «фу!», такого не было никогда и нигде — ни в поликлинике, ни от врачей, вообще нигде никогда, ни у меня, и, по-моему, у Вадима тоже не было вообще такого никогда.

А. Леонтьева

— Елена, ну вот, наверное, я тебя и Вадима перебью, потому что, на самом деле, сейчас подняли очень важный вопрос. Во-первых, этот вопрос касается «третьего»: между нами и нашими детьми еще есть ну как бы третий участник игры, ну, не знаю, жизни, программы. Этоть третий участник — это окружающие нас люди, близкие, далекие. И вот вы говорите о том, что ожидали какой-то другой реакции от этого «третьего», перед этим «третьим» мы очень часто оправдываемся: «Извините, пожалуйста, у меня ребенок не такой, как вы ожидали! Извините, пожалуйста, он другой. Он, там, такой, такой, такой... Он не пошел в инженеры, он родился «солнечным ребенком», еще что-то. Но, тем не менее, вы рассказываете об этом очень светло, но я помню твой материал на «Правмире» о том, как... Не буду пересказывать весь материал... Там о женщине, которая помнит из своего детства, как во дворе вот проходил такой несчастный папа с особенным ребенком, как он этого ребенка пытался защитить от насмешек окружающих детей.

Е. Кучеренко

— Да, это да, это история моя, да.

А. Леонтьева

— И, тем не менее, ты написала эту историю. Значит, ты знаешь такое отношение?

Е. Кучеренко

— Да, конечно. Со мной это не случалось, но такие истории есть. Со мной такого лично не было.

А. Леонтьева

— Тогда вопрос к вам другой и тоже очень важный: что вы делали такого, что с вами не случалось ничего вот из того, что ты написала в этом материале? Вас никто не жалел, да? Вот это же тоже важно. Вот я представляю себе, что очень, наверное, не очень такое легкое бремя — бремя жалости окружающих: «Ох, вы бедненькие, что-то у вас пошло не так». Над вами никто не насмехался, Машу никто не дразнил. Тем не менее, мы знаем, что такое отношение бывает, к сожалению, к нашей боли и сожалению. Вот как вы думаете, что вы делали такого особенного, что вы знаете только солнечную сторону этой истории?

Е. Кучеренко

— Вот я сейчас отвечу за себя... Ты знаешь, Ань, ничего, мне кажется, такого мы не делали. Это вопрос везения, наверное. Есть один момент вот лично в моей ситуации. Может быть, что-то и было... Ну, ты понимаешь, это, наверное, смешно... Я на какие-то, если они и были, такие вот негативные моменты смотрю не с точки зрения «оскорбиться», а смотрю с точки зрения материала. Если вдруг что-то идет не так, а это было, наверное, очень редко, у меня негативных эмоций нет, я смотрю на это так: «О, сейчас я напишу материал, что вот так вот оно тоже бывает». И поэтому я это в свою как бы душу не пускаю. Но, с другой стороны, и люди все равно нас как-то окружают такие достаточно доброжелательные. Ну ничего особого не делалось, ну да, я, конечно, знаю, и я много об этом пишу, что есть вот такие истории — они, конечно, очень печальные.

В. Прищепа

— Со своей стороны, могу сказать, что я ничего не делал. Ну просто вот... вот просто жил. Просто вот с Машей мы... Ну то, что мы в храме, и нас... Машу все любят на нашем подворье. Для меня это на самом деле в какой-то момент стало... было даже удивительно. Потому что все равно, опять-таки, вернусь к нашему советскому стереотипному мышлению, которое воспиталось тогда. Все равно подразумевалось, что, может быть, кто-то там как-то будет косо смотреть, кто-то может отдалиться, кто-то не будет знать, какие слова подобрать, и так далее, но я этого вообще не видел, по крайней мере, у нас на подворье. Когда я с Машей где-то езжу, мы выезжаем, гуляем, там, на самом деле, я просто не то, что не обращаю внимания на людей, но я не вижу, чтобы кто-то как-то косо на нее смотрел или как-то там что-то шептался, да? Может быть, это потому, что я невнимательный, а может быть, потому, что этого нет. Но мне в этом плане абсолютно легко.

Е. Кучеренко

— Ну, Ань, ты знаешь, вот тут еще один момент — я сама Вадима спрашивала, кстати, не так давно, мне было интересно... Я говорю: «Вадим, вот ты с Машей гуляешь, ходишь, а вот как там люди смотрят? Как ты вообще это все воспринимаешь?» Он говорит: «Слушай, ты знаешь, честно говоря, я сам Машу воспринимаю просто как маленького ребенка, и мне кажется, что все вокруг тоже смотрят на нее как на маленького ребенка». То есть это еще вопрос, помимо трагедий, которые случаются и случаются, очень часто это вопрос личного восприятия. Понимаешь, если ты ждешь, что твоего ребенка обязательно должны обидеть, любой косой взгляд (а он может быть косой просто потому, что человеку так удобно смотреть) — он будет воспринят как оскорбление. Потому что, опять же, есть мамы, которые только недавно родили таких детей, и у них, действительно, тоже, как и у меня, представление, что все сейчас будут смеяться. Она говорит: «Я иду по коридору поликлиники с этим ребенком, завернутым в одеяло, и на меня все смотрят, это непереносимо». Я говорю: «А ты вообще отдаешь себе отчет, что ребенка, завернутого в одеяло, не видно?» То есть никто... Во-первых, маленький ребенок с закрытыми глазами — это даже не видно. И тут, видимо, это просто вот страх, вот тут говорит страх за саму маму, а не то, что кто-то как-то смотрит.

В. Прищепа

— Совершенно верно. Я себя порой ловлю на мысли, когда с Машей где-то гуляю, или езжу, или хожу, что я абсолютно не воспринимаю ее как какого-то особенного ребенка. То есть обычный ребенок. И для меня такое всегда ощущение, что и все остальные воспринимают его, такого же обычного ребенка. То есть настолько привык к ней, что я не выделяю, что она вот чем-то отличается. Хотя, естественно, она отличается. Естественно, она...

Е. Кучеренко

— ...отстает в развитии и так далее.

В. Прищепа

— ...отстает в развитии, да. Ну, все это есть. Синдром Дауна никуда не исчез.

Е. Кучеренко

— Но он нам совершенно не мешает жить.

В. Прищепа

— Но для меня... Да, я настолько к этому привык, что для меня это абсолютно обычный ребенок.

А. Леонтьева

— Вот, дорогие, я вас слушаю, ваш сегодняшний рассказ, и я вспоминаю, Лен, как ты приходила к нам на передачу, и вы говорите сейчас очень важную вещь. И тогда я помню, сейчас вспоминаю, что тоже она прозвучала, и думаю, что ее нужно еще раз повторить. Ты сказала, что окружающий мир будет воспринимать твоего ребенка ровно так, как его воспринимаешь ты. То есть если ты им гордишься и любишь его, если он такой ненаглядный, как Маша, которая фигурирует, там, я не знаю, в социальных сетях, я вижу ее практически каждый день, я вижу ее счастливую улыбку и вижу чувство счастья, которое она приносит вам, и тогда окружающий мир так же повернется к ней.

А. Леонтьева

— Я напомню, что с нами Елена Кучеренко и Вадим Прищепа, родители пятерых детей, родители особого ребенка. Вот это вот отношение к Маше... Вот еще один неудобный вопрос мне хочется задать, он у меня застревает в горле, но я его задам...

Е. Кучеренко

— Задавай!

А. Леонтьева

— Вот ваши дети — у них были какие-то сложности с Машей, какие-то были у них какие-то неудобные моменты, стеснение, что у них сестра не такая, как все?

Е. Кучеренко

— Ну вот, насколько я помню для себя, у трех, которые перед Машей, у них — у Сони, у Дуни, у Тони — у них вообще не возникло никакого как бы... никаких вопросов и не возникает до сих пор. Старшей Варваре на тот момент было 12 лет, по-моему, она была уже подростком. И да, для нее это был такой момент, скажем, не очень, наверное, приятный, потому что она мне вот говорила, в какой-то момент она мне сказала: «Не очень приятно то, что у тебя сестра с синдромом Дауна», что-то такое она мне сказала. Но это как-то очень быстро, на самом деле, вот ее какие-то внутренние искания, внутренние метания — они как-то очень быстро прекратились. И я помню, тоже даже был момент, когда мы с Варей говорили, и она сказала: «Мам, вот, например, когда у меня будет жених, и если вдруг он не захочет принять, что у меня такая сестра, ну и зачем мне нужен будет такой жених?» И вот так вот. На данный... Вот я знаю, что они ее никогда не стеснялись с ней гулять ходить — пока вот это абсолютно точно. Значит, то, что в классах у них, в школе и в детском саду все знают, и никто никогда ничего не сказал, вот в нашей ситуации — да, это было так, там, действительно, никто ничего не сказал никогда ничего обидного. И сейчас тоже все прекрасно, Машу все любят, обожают. У девчонок проблем с этим нет, и у друзей наших девчонок проблем с тем, что у Маши синдром Дауна, тоже нет никаких.

В. Прищепа

— Да, со своей стороны, добавлю, что, конечно, вначале вообще все было переживательно. И вначале я тоже переживал, как дети будут относиться к Маше. Я не очень переживал, как будут относиться самые младшие, а вот Варя и Соня — да, об этом были мысли, о том, что, может быть, как-то они будут стесняться ее, или что-то будет... какое-то у них такое отношение к ней неродное. Но на самом деле я удивился, насколько они очень быстро это приняли, даже легче, чем мы. Очень удивительно. Это я помню, когда еще Лена была с Машей в роддоме, и мы к ней приехали, я приехал вместе со всеми девчонками. И я помню, насколько... А они еще до этого не знали, что у нас родилась Маша с синдромом Дауна.

Е. Кучеренко

— Приехали просто проведать.

В. Прищепа

— Да, они просто приехали проведать. И вот тогда Лена им сказала. Как раз Лена была на первом этаже...

Е. Кучеренко

— Да, они подошли к окну с цветами снаружи...

В. Прищепа

— ...мы подошли к окну, открыли. Вот. И тогда Лена сказала... Ну, девочки немного так задумались... А потом я помню, что мы ехали обратно на машине, уже возвращались домой, и они очень много расспрашивали — много расспрашивали, а что это, а как это, «а ну ничего страшного». И тут же сразу... Интересовались, расспрашивали и тут же сразу оправдывали, что все будет хорошо и все будет замечательно, и вообще это наша Маша самая хорошая, хотя они еще особо и не знали. И потом, в дальнейшем, так и подтвердилось. Сейчас их... ну это не разлей вода. Их невозможно от нее оттянуть.

Е. Кучеренко

— Вот ты знаешь, Ань, есть еще один такой момент — это мне Варвара тоже, старшая, сказала буквально недавно. Я уже не знаю, в связи с чем мы вспоминали рождение Маши, вот как она появилась, и она сказала такую вещь, говорит: «Мам, ну помогло еще принять то, что вы с папой тут не устраивали истерик, драм, трагедий и как-то все спокойно сами восприняли. Потому что если бы мы видели, что ты в депрессии, папа в депрессии, все кругом плачут, то, соответственно, и нам было бы, естественно, детям, очень тяжело». И вот тут я могу сказать, на самом деле, и тоже по опыту общения с другими мамами, с другими детьми — детям вообще все равно. Вот Маша гуляет на площадке — ее воспринимают: ну вот Маша и Маша, ну, маленькая, ну, там, плохо говорит. Ну и нормально. Детям все равно вообще. Не все равно может быть родителям, и тогда уже дети транслируют просто то, что говорят родители. Если дети кого-то обижают, ты знаешь, они ж могут обидеть и здорового ребенка. Тут дело-то не в инвалидности, не в синдроме и не в чем. Так что чаще всего дети — это отражение того, как относятся родители. Если родители дома объясняют, что все дети разные, там, «ты растешь быстро, а Маша растет медленно, или, там, Петя, ты говоришь быстрее, а кто-то говорит чуть хуже — все разные, а кто-то бегает лучше, чем ты, но это не значит, что ты хуже». И тогда дети относятся совершенно спокойно. Хотят — играют, не хотят — не играют. Так что детям тут вообще все равно!

А. Леонтьева

— Ага.

Е. Кучеренко

— Подросткам может не быть все равно. Но в нашем случае пронесло — и друзья у наших дочек прекрасные, которые тоже ни разу никогда ничего обидного не сказали. У некоторых у самих такие братья, сестры, у кого-то такие дяди и тети с синдромом Дауна. То есть это не единичный случай, это уже как такое... Мне вообще кажется, сейчас у всех приличных людей должен быть ребенок с синдромом Дауна. (Смеется.) Так что вот так.

А. Леонтьева

— Слушайте, ну вот вы рассказываете о том, как это было у вас. Но наверняка у вас есть некий такой большой пласт знакомых, людей с похожими — я теперь не буду говорить «проблемами» — с похожей ситуацией. И есть ли у вас примеры того, что все не так солнечно, как у вас, и если есть, то как вы помогаете таким людям, и какие слова им нужно говорить, как их можно вообще вразумить, если есть какие-то все-таки негативные реакции окружающего мира вокруг?

Е. Кучеренко

— Вот тут, знаешь, опять же, я общаюсь с очень многими людьми, и иногда даже анонимно я получаю письма, и, ты знаешь, меня, на самом деле... Вот я пришла к выводу, общаясь с очень многими, к очень простому... Что как бы человек ни пытался уйти от судьбы, от Бога, от чего-то, он все равно не уйдет. И тогда Господь всегда найдет кого-то «неудобного», на ком мы можем научиться любить. Потому что самое главное, мне кажется, для человека — это научиться любить Бога и людей. И вот такой ребенок или не обязательно ребенок — такой человек — это самый такой лучший подарок от Бога для того, чтобы мы научились любить безусловно. Потому что ситуации, на самом деле, бывают очень трагические. Вот я тоже переписывалась с одной мамой. Она мне написала письмо, говорит: «Я не буду говорить, как меня зовут, но вот несколько лет назад я сделала аборт, мы не смогли смириться с тем, что у ребенка будет синдром Дауна, мы сломались, муж сказал: „Я хочу нормального ребенка“. Мы сделали аборт». И через несколько лет у них рождается ребенок, у которого... Она не назвала точный диагноз, но диагноз тяжелый, психиатрический диагноз. И она говорит: «А я смотрю в Интернете на вашу Машу и понимаю, что ваша Маша пойдет в детский сад, а мой ребенок не пойдет, что ваша Маша делает это, а вот мой ребенок не делает этого, который... мы хотели „нормального“, а он родился такой. А вот тут, не сделай мы тогда аборт, тот бы ребенок делал бы то, что делает Маша». Я это не воспринимаю, сама для себя, ее историю как какое-то наказание от Бога, потому что женщина сама — она кается, она переживает это очень сильно, переживает тяжело. И они все это переживают. Но вот Господь... Значит, им нужен... Их путь к счастью и любви лежит именно вот через рождение такого ребенка. И от этого не уйти никуда. Есть у меня история одна, это мне рассказала родственница семьи. Тоже вообще потрясающая история. Значит, муж, жена ждали ребенка. Рождается ребенок с синдромом Дауна. Папа уходит, потому что говорит, что ему нужен здоровый наследник. Значит, он женится на женщине уже с дочерью, там подросток, по-моему, тоже его вторая жена беременеет и рождает девочку тоже с синдромом Дауна. И, она говорит, у папы тогда вырывается: «Раз даун, два даун, — он говорит, — и что мне теперь делать?» И в той семье, во второй, уходит мама. Она забирает дочь-подростка, которая тоже сказала «фу!», и они уходят, и папа остается с дочкой, значит, теперь с синдромом Дауна. Первая его жена — с сыном с синдромом Дауна, он — с дочкой с синдромом Дауна, потому что папе, значит, нужен такой ребенок. И, в итоге, сейчас все идет к тому, что они вернутся обратно. Что вот этот муж и его первая жена — они сойдутся обратно, и их дети с синдромом Дауна тут и здесь будут как-то жить вместе. То есть это бывают такие истории, которые придумать вообще...

А. Леонтьева

— Придумать невозможно, ага.

Е. Кучеренко

— ...вот ты будешь это все сочинять, и тебе никогда не поверят. И ты этого не придумаешь.

А. Леонтьева

— Потрясающе. (Смеется.)

Е. Кучеренко

— А вот жизнь, вот Господь... У Господа такой, на самом деле, творческий потенциал, что Он делает то, что вообще придумать человеку невозможно. Вот. Так что тут... Ну как... Ситуации действительно очень бывают тяжелые, но тут нужно понимать, что у Бога ошибок не бывает. Ну не бывает у Него ошибок, у Него все паззлы подогнаны один к одному. И поэтому если тебе дан такой ребенок, нужно сделать самое простое и одновременно самое сложное — просто принять, смириться, сказать «спасибо» сквозь слезы. Да, это бывает тяжело, невозможно, очень тяжело, но ты должен просто понимать... Это не такое смирение, что «все, я опустил руки», а просто понимать, что в твоей жизни, на твоем пути к счастью самое лучшее — это вот это. И все. Но это очень сложно. Это сейчас у меня вопросов к Богу уже по этому поводу нет, потому что я, глядя на Машу, какая она сейчас, ей уже четвертый год, она осознанная, она классная девчонка, совершенно потрясающая... Но у меня вначале-то все равно вопросы были, и ропот... Ну ропот — не то, что... Он не ропот был, но с Богом я тогда вот «ругалась» в кавычках, можно, конечно, сказать... Я говорю: «Ну как Ты мог, как Ты вот это?..» Но, с другой стороны, такой близости Бога, как в тот момент, когда родилась Маша, я не чувствовала, наверное, больше никогда. Потому что ты понимаешь, что кроме Бога тебя сейчас успокоить не может никто. И вот было вот так.

А. Леонтьева

— Потрясающе то, что вы говорите, потому что я помню героиню в передаче, которая рассказала... У нее ребенок с очень-очень тяжелым диагнозом. И она сказала, что это такое счастье для семьи, что это такой маленький «тренажер души» вот для всей семьи. И вот то, что вы сейчас рассказываете, это подтверждает. Сегодня мы наметили очень много тем для того, чтобы это обсудить, но передача пролетела совершенно незаметно, поэтому я надеюсь, что мы... Вернее, нам придется, ничего не поделаешь, нам придется снова встретиться! (Смеется.)

Е. Кучеренко

— Нет, ну с удовольствием! Ну потому что, действительно, я даже, считай, не начала говорить!

А. Леонтьева

— Да-да-да! То есть как бы час пролетел, а мы не обсудили миллион тем, которые у нас были намечены. Я надеюсь, дорогие, что вы снова придете к нам на передачу. Напомню, что сегодня мы говорили с Еленой Кучеренко, Вадимом Прищепой, родителями пятерых детей, папой и мамой особенного ребенка. С вами была Анна Леонтьева. Спасибо вам огромное за пронзительно честный и совершенно непафосный разговор. Надеюсь увидеть вас снова! Спасибо!

Е. Кучеренко

— Спасибо, до свидания!

В. Прищепа

— Спасибо! Всего доброго!

Е. Кучеренко

— Всего доброго!