«Особенности воспитания детей в Западной Европе и в России». Священник Тимофей Китнис

Нашим собеседником был священник Архиепископии западноевропейских приходов русской традиции отец Тимофей Китнис.

Мы говорили о том, отличаются ли трудности и духовные проблемы современных подростков, которые живут в России, от сложностей их ровесников в Западной Европе, и как родители могут помочь преодолевать вызовы и кризисы, с которыми приходится сталкиваться современным подросткам.

Отец Тимофей поделился, почему подростков сегодня трудно чем-либо заинтересовать, как православным родителям реагировать на бунт и своеволие детей, и как наладить доверительные отношения с детьми непростого переходного возраста.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова

---

А.Ананьев:

- Добрый вечер, дорогие друзья!

В очередной раз Вас приветствует ведущая светлого радио Алла Митрофанова…

А.Митрофанова:

- … Александр Ананьев.

А.Ананьев:

- И мы говорим о семейном, о непростом, об актуальном, и, местами, о неожиданном.

Сегодня мы хотим поговорить с вами о наших детях. Но – в несколько неожиданном ключе.

С какими сложностями они сталкиваются? Чем эти сложности отличаются от тех проблем, которые были 10 лет назад, 20 лет назад? Чем они отличаются от тех проблем, с которыми сталкивался я, или Алла Сергеевна?

И, вот, этот вопрос – он особенно интересен в том неожиданном свете, который мы хотим вам сегодня предложить.

Как мне кажется… и, вот, сейчас мы попробуем либо получить подтверждение этой гипотезе, либо опровергнуть её… дети в России сегодня и дети в Западной Европе – они живут настолько непохожей жизнью, настолько разной жизнью, и сталкиваются с настолько разными проблемами, что, глядя на то, как живут дети там, легко можно понять проблемы детей здесь. Так это или нет?

А.Митрофанова:

- Хитро!

А.Ананьев:

- В этой связи, мне бы хотелось ещё поговорить о том – безусловно и в первую очередь – с какими духовными проблемами сталкиваются дети в Западной Европе. И, может быть, через эту информацию, несколько в другом, в новом свете и под другим углом, увидеть то, как живут дети у нас, и с чем они сталкиваются у нас, и как им можно в этом помочь.

И мы подумали, что будет здорово поговорить, во-первых, с замечательным священником, который служит в Западной Европе и знает о духовной жизни и о семейной жизни россиян, которые уже давным-давно живут там – об их семейном укладе, об их проблемах. И, во-вторых, с замечательным отцом двух подростков, которые тоже… сколько уже… лет, наверное, двадцать…

А.Митрофанова:

- Да.

А.Ананьев:

- … живут там, в благословенной Германии, в Мозельской долине.

Я с ними знаком, с этими детьми, и я вам точно скажу – эти ребятки… ну… если не с этой планеты, то… они совершенно непохожи на всё то, что мы видим здесь. Частный это случай, или нет?

Одним словом, сегодня мы хотим поприветствовать в эфире радио «Вера» нашего дорогого друга – богослова, историка, отца, мужа и, в первую очередь, священника Архиепископии западноевропейских приходов Московского Патриархата – Тимофея Китниса.

Добрый вечер, отец Тимофей, и – здравствуйте!

О.Тимофей:

- Добрый вечер, дорогие мои!

Ну, конечно… так ты представил моих детей, что они… так… как будто живут на другой планете… я даже… так… мне страшно стало!

Я их воспринимал совершенно, как гуманоидов… как хомо-сампиенс, да? Вот.

А.Митрофанова:

- Отец Тимофей, речь о том, что, конечно, Ваши дети – это дети, которые воспитаны, в первую очередь, в церковной семье с самого начала. Во-вторых, это дети, которые, будучи русскими, воспитаны в другой языковой и несколько иной культурной среде – воспитаны в Германии. И, в-третьих, конечно, это дети, которые, может быть, на стыке вот этих двух культур – русской и немецкой – в чём-то дают нам, взрослым, в том числе – нам, взрослым, в России, подсказки по поводу того, что происходит с ними, с подростками… хотя, Ваша старшая дочь – она, формально, уже не подросток, но знаю, что в Германии вот этот возраст… он немножечко сдвигается в плюс…

О.Тимофей:

- Подростковый возраст здесь сдвигается по двум причинам. Прежде всего, потому, что здесь – 13-летнее образование, и ребёнок, когда заканчивает гимназию, он… если идёт в школу в 7 лет, то, соответственно, заканчивает… там… в 20 лет. Многие повторяют, по тем или иным причинам, курс… год… И, поэтому, такой вот, обыкновенный, возраст окончания школы – 20-21 год.

Уже с 18 лет многие приезжают в школу… так скажем… на своих автомобилях – потому, что уже в 17 можно сдавать на права. Мой, кстати, Никита сейчас тоже этим начнёт заниматься. Но, конечно, он остаётся, действительно, психологически – Вы абсолютно правы – он остаётся школьником. Потому, что пока человек в школе – он, всё равно, школьник. Пусть даже в гимназии, пусть даже ему двадцать лет, или двадцать один.

И, действительно… но… Вы знаете, недавно я разговаривал с… таким, вот… ну… с моим тоже приятелем, священником – он занимается с подростками в России, и он тоже говорил, что в России переходный возраст – тоже увеличился. То есть, те проблемы, которые раньше… ну… в нашей генерации, к примеру, в 80-х, начинались в 15-16 лет, сейчас сдвинулись года на два, на три. Вот. Ну… тут… это – сам по себе, интересный такой факт…

А.Ананьев:

- Всего на два, на три? Отец Тимофей… я, как мужчина с большой чашкой, с нарисованным на ней Винни-Пухом, смею утверждать, что люди нынче взрослеют к 45! Перестают быть детьми.

О.Тимофей:

- Ты знал, ты знал… да-да-да… я что-то тоже такое сейчас стал чувствовать, да!

Ну… с одной стороны, это правда. Что здесь есть какие-то… вот… такие особенности, связанные даже вот… ну, с системой образования, да? Вот, то, что мы говорили – что люди остаются внутри школы. Даже, вот, он сам за рулём, но он, всё равно, школьник.

Такая… быть может, неожиданная аналогия. Когда я в армии служил, к нам, время от времени, приезжали, так называемые, «партизаны». То есть, те люди, которые… ну… отслужили… там… когда-то… в миномётчиках, там… и их надо было, согласно… такому… специальному уложению военному, время от времени, лет через пять, через десять, вновь призывать в армию, чтобы они… так скажем… на месяц, на два… чтобы они там снова свои навыки как-то освежали, да?

Это, конечно, вещь была совершенно формальная. Потому, что люди приезжали – они, вообще, занимались чем угодно, только не тем, чем надо было заниматься. Потому, что они были абсолютно неуправляемые люди, почему и получили прозвище «партизаны».

Но… они, как бы, возвращались в свою 18-20-летнюю юность! То есть, человеку… там… 40-45 лет, и вот он, вдруг – раз, и снова в армии! И снова он там с ребятами – такими же, сорокалетними и неунывающими, и они, как бы, снова оказались в детском лагере, да?

Ну, вот, очевидно… вот… я сейчас просто по аналогии… то же самое происходит с людьми, пока они находятся внутри школы. Но… как бы там ни было, подросток – если мы, всё-таки, возвращаемся к возрасту – и в России, на мой взгляд, и в Германии… с какими-то особенностями… но и тот, и другой – они, всё равно, сталкиваются, на мой взгляд, с одними проблемами. И эти проблемы – они характерны, вообще, для всех людей всего земного шара – от экваториальной Африки до России, и… так скажем… со всеми ссылками, понятно, на особенности какого-то воспитания.

И… на мой взгляд, так как сейчас… вот… Елизавета – ей, действительно, 27 лет, она – не подросток, но… её, вот, возраст, когда она проходила вот это вот, действительно, «бурное море», как некоторые священники говорили о том, что, минуя этот возраст, как бурное море человек пересекает, и куда корабль его занесёт, снесёт, или закрутит, завертит… весь этот возраст был совсем недавно. Никита вступает в него. Действительно, в 17 лет он сейчас вступает в него. И я… ну… так скажем… что-то вижу – то, что повторяется… вот… как с Елизаветой, и то, что характерно, всё равно, для всех детей.

Мне кажется, самым главным моментом, когда человек вступает… вот… именно, вот, в возраст – то, что мы называем «переходным», «подростковым», и так далее – у него происходит определённая переоценка того мира, в котором он жил до сих пор.

То есть, прежде всего, он делает фундаментальнейшее открытие, что его родители – не боги. И что они не так прекрасны. И что они… ну, он и раньше, бывало, догадывался, что они не всегда правы, но тут бывает, что они – совершенно могут быть не правы, что пора бы… так скажем… вообще, пересмотреть весь тот мировоззренческий комплекс, – его и родителей, – который был до этого момента.

И, в этом смысле, как это ни парадоксально, но… вот… у меня всегда такая устойчивая модель: самый первый человек – это Адам. Адам. Который жил в Раю. Который был… у него, вот, Господь… детство Адама, когда его Господь только сотворил, дал ему жену… как, вот, в детский садик ходят они с Евой! Тут у них – Господь, тут у них – прекрасные птицы… там… Рай… полнота бытия… и это – настолько полно, настолько здорово… но это – настолько для них естественно – вот, это вот состояние – потому, что они в нём родились! Это, вот… что вот – папа Бог, что – прекрасные звери вокруг, что – да, ну, что-то там нельзя делать, но это же – что, там… ну, смешно! Почему бы… с этого дерева – поесть… с того – не поесть… да? Ну, вот, если…

И вдруг… и вдруг – на них обрушивается внезапно…

Всё идёт прекрасно, всё идёт хорошо, золотое детство Адамово. И вдруг, внезапно… они, так, решили немножко… так… пошалить, и попробовать некоторое время… сепаратно от папы что-то сделать.

И, вот, дальше происходит… сейчас мы не будем…там… подробно эту ситуацию анализировать – что там, естественно, символично, что – не символично… но происходит такой момент. Человек Адам и его супруга, после этого принятого решения – пожить сепаратно, сталкиваются с тем, что, очевидно, переживает подросток. Они вдруг начинают внезапно понимать… ну, они, понятно…там… убегают в кусты, они начинают прятаться… как многие подростки, кстати, сейчас прячутся в комнатах – что-то там сидят, слушают, и родители их никак не могут оттуда вытащить. А самое главное – они вдруг, как Адам, начинают понимать, что… как бы там ни было, но у них сейчас жизнь – изменилась. И... хорошо это, или плохо – эту часть жизни им придётся жить иначе, чем до этого.

И у митрополита Антония Сурожского есть такой, очень интересный, образ. Что – то, что произошло тогда в Раю, на самом деле – это очень хорошо. Потому, что, до этого, человек любил Бога, как данность – потому, что он родился… Я, вот, себя помню… я помню, в детском саду, у меня была такая устойчивая мысль, вплоть до семи лет. Я смотрел на своих родителей, и говорил: «Мои родители – самые красивые в мире! Вот, все остальные, которые приходят других ребят забирать, они… какие-то… ну… не такие… что такое? А, вот, как мне повезло – я сейчас искренне говорю! – у меня такие красивые родители!» Вот, у Адама…

И, вот, митрополит Антоний говорит, что у Адама что-то вот… подобное… нужно было ему войти в это непослушание для того, чтобы уже смотреть на Бога не глазами детской любви, а для того, чтобы пойти в этот кружной путь паломника, совершить этот сложный, опасный, тягостный путь для того, чтобы уже вернуться – к папе – на совершенно ином, сознательном, уровне, уже осознав вот этот… То есть, происходит как бы некий разрыв, совершенно естественный – разрыв духовной пуповины, да? Человек не станет взрослым, если навсегда останется в этом, пусть сладостном, прекрасном, детстве. Он должен обязательно эту пуповину разорвать для того, чтобы, опять же, вернуться – на совершенно ином уровне. Уже не дитём, а уже совершенно осознанной, ещё более глубокой, любовью.

«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- «Семейный час» на светлом радио.

Сегодня мы беседуем со священником Архиепископии западноевропейских приходов Московского Патриархата Тимофеем Китнисом.

С вами – Алла Митрофанова…

А.Митрофанова:

- … Александр Ананьев.

А.Ананьев:

- И говорим мы сегодня о детях. Чем дети на Западе отличаются от детей здесь? С какими проблемами они сталкиваются там, и какие проблемы, может быть, неизвестны здесь? А, может быть, я и придумал эту разницу, может быть, её – нет.

Но… я не могу сказать, что я много общался с детьми в Европе – в Германии, во Франции, в Люксембурге, – но я их видел. И, вот, по моим субъективным ощущениям, дети там чувствуют себя более свободными. Свободными в творческом плане, свободными в психологическом плане, свободными в манере одеваться, говорить, вести себя… да даже в том, как они ведут себя в супермаркете, в аэропорту, на улице – во всём этом чувствуется какая-то естественная, абсолютно незнакомая нашим детям… да, что там… и нашим взрослым, абсолютная свобода. Хотя, может быть, я придумал вот это качество…

А.Митрофанова:

- … или обобщил…

А.Ананьев:

- … или обобщил. Или – преувеличил. Всё это за мной… периодически… да… водится.

Вот, хочу спросить у отца Тимофея, так это или нет, соответствует ли это – его наблюдениям.

О.Тимофей:

- Ну… знаете, Александр… честно говоря, у меня – у меня – не сложилось такого категоричного ощущения, что, вот, тех подростков, тех детей, тех молодых людей, которых я знаю по России… дело в том, что в рамках такой вот моей деятельности – мы организовывали православные, в том числе, детские, юношеские лагеря, я и… как бы… в курсе – не только о том, как живут подростки и дети наших знакомых в России, но и о том, как, в принципе, они себя реализуют в коллективе… вот… в плане лагеря, или ещё где-то.

У меня, вот, не сложилось впечатления, что дети на Западе, подростки на Западе – они какие-то, вот, более… ну… что-то в них есть такое особенное.

Безусловно, какие-то различия есть. Ну, вот… какого плана?

Дело в том, что для детей, которые выросли здесь… здесь… они, быть может, воспринимают мир более… вообще, весь мир, и все мировые процессы… более… что ли… может быть… так скажем… не то, что открыто… но, для них, естественно, к примеру, что… сейчас, вот, наступят каникулы – они сядут, и полетят… там… в Америку. Да? И там пообщаются со сверстниками в Америке на английском языке. Что, вот, поступит он в университет – причём, это не обязательно какой-то там… из какой-то престижной школы… а просто, вот, он закончил обыкновенную школу в Германии. Вот, он хорошо учился, он поступил в университет. И, почти у каждого университета есть, так называемые, партнёрские отношения с очень далёкими факультетами в Австралии, в Финляндии… там… в Америке, ещё где-то.

И, вот, это ощущение, быть может… близости всего мира – вот, пожалуй, единственное, что я заметил… ну… некое такое отличие, быть может, от российских детей.

Нет… российские ребята, как я заметил – они свободны, они – очень интеллектуальны. Они, кстати, читают больше, чем западные ребята. Это правда. Пока культура чтения, культура образовательная, некое, вот, такое даже… понимание того, что читать надо… ну, там… хочешь, не хочешь, нравится тебе, не нравится, но, всё равно, надо знать, хотя бы, на уровне… там… что – учитель же к тебе пристанет, всё равно, с Чеховым, или с Достоевским… да?

То есть, в этом плане, даже российские ребята… ну… они более, что ли, продвинуты. Но, в целом, вот… когда… у нас были, просто, совместные лагеря – между теми русско-язычными и уже немецко- и англо-язычными детьми, которые выросли здесь и в Америке, и… вот… из России… я не заметил какой-то, вот, особой разницы.

Дело в том, что я заметил, наоборот, схожесть тех проблем, и некие такие, вот, общие вопросы, которые одинаково волнуют детей и в России, и здесь.

Прежде всего, это вопрос, который очень важен для подростка – кто же он в этом мире? Кто он, и как он состоится, как личность, в этом мире? Как он реализует себя в этом мире, и как он сможет себя реализовать в дальнейшем?

Вот, тут, действительно… ну, вот… мы просто проводили такие, вот… как бы… встречи-конференции, и они обменивались своими планами. И, в принципе, очень часто, те подростки, которые… наши вот… западные – для них был очень важен такой момент: осознать, для чего, всё-таки, наступило вот их время, как себя, в дальнейшем… то есть, тут даже идёт дело не о профессиональных каких-то вещах. На Западе очень важно, чтобы произошла некая глубокая реализация человека. Это не всегда реализация его, как успешного… там… допустим… коммерсанта. Очень часто можно видеть… там… у меня был один знакомый, который говорил: «Я, вот, хочу быть кондуктором, пробивать вот эти вот… работать на «Deutsche Bahn». Я его спрашиваю: «Зачем тебе это надо? Разве ты не хочешь поступить в университет после школы? Как все нормальные люди… там… учиться, учиться и учиться?» Он говорит: «Нет, не хочу! Я хочу работать на «Deutsche Bahn» и пробивать билеты. Мне это нравится. У меня будет постоянная стабильная работа… вот… и мне будет хорошо». Ни у одного российского школьника я этой мечты… ну, уже в возрасте 17-18-19 лет… Я, понятно, что в детстве тоже мечтал, до 5 лет, водить мусорную машину… вот, почему-то, она меня завораживала просто… у неё была такая штука специальная, которая мусор… так… задвигала.. я помню, до 5 лет просто был заворожен этой историей. Потом я мечтал даже, некоторое время, водить автобус. Ну… потом эти все мечты, конечно, ушли, я стал мечтать о других вещах, когда подрос. Так, вот… ни у одного российского школьника я такой вот мечты не увидел! Все мечтают, в принципе, как раз, реализовать себя… ну… очень, и очень, и очень… так… значимо. Ну, каждый в своём плане, но, минимум, все начинают, по крайней мере… если ты человек творческий, то, конечно… там… какой-нибудь театр… желательно Ла-Скала… да? То есть, уровень самоподачи, самореализации у российских ребят совсем другой, да...

А.Митрофанова:

- Отец Тимофей, мне кажется, здесь знаете какой важный момент стоит отметить? Вы удивились, когда Ваш знакомый молодой человек объявил, что хочет работать на «Deutsche Bahn» и пробивать билеты, проверять… вот… там… он хочет быть кондуктором. Может быть, ему, действительно, безумно нравится смотреть в окно и чувствовать себя в поезде. Может быть, его поезда завораживают, и для него это… такая… полнота бытия.

Мне кажется, что для нас, людей с российским менталитетом… с чем, может быть, и связано было Ваше удивление… поправьте, если я ошибаюсь… всё-таки, полнота бытия – она связана не с ощущением счастья в моменте, а с ощущением… взятия очередного эвереста.

Мы заточены на то, чтобы – быстрее, выше, сильнее, на то, чтобы становиться олимпийскими чемпионами, условно говоря, но каждый – в своей сфере. В нас это… не знаю… чем, как, когда заложено… может быть, это в советское время началось, и мы, по инерции… ну, люди нашего поколения, уж точно… по инерции живут ещё вот этим представлением. И, соответственно, много сложностей у тех из нас, кто чего-то в своей жизни, в своём представлении, не достиг.

Вот, этот… как сказать… зазор между представлением о том, чего хотелось бы, и о том, какова реальность – он может человека надломить настолько, что человек… там… может пить начать, у него начнётся… там… депрессия, ипохондрия, не знаю, что…

А, на самом деле, вот это – гораздо более здоровая, на мой взгляд, ситуация, когда человек честно говорит: «Вы знаете, хочу быть кондуктором!... Хочу быть водителем… там… машины какой-нибудь, связанной с коммунальными услугами!... Хочу электричество проверять!... Хочу что-то вот ещё такое!» Это… если человек чувствует в этом удовольствие, если ему доставляет радость… там… починить какой-то… там… линию электропередач, и он чувствует, что всё, жизнь удалась в этот момент – это же невероятно круто!

И, мне кажется, что в этом есть такой момент разницы важной между детьми, растущими в Германии, и детьми, которые растут и формируются в России. Может быть, сейчас уже, в нынешнем поколении, что-то начинает меняться, но в нашем поколении было так, и, думаю, что многие родители до сих пор своим детям транслируют именно такую позицию. Ты должен обязательно чего-то достичь, иначе ты – никто в этой жизни.

О.Тимофей:

- Ну… отчасти, это было заложено и в системе образования. Вы совершенно правы – это очень глубоко заложено, причём, на достаточно разных уровнях.

Я, вот, по первой профессии – музыкант. С шести лет посещал музыкальную школу, потом – в музыкальном училище…

Вот, помню, у нас была в музыкальном училище такая встреча с ребятами из Венгрии и из Польши – ну… на уровне коллективов небольших классических, и, тогда ещё, наши педагоги отмечали такой удивительный факт. Что, как солисты, российские школьники – мы – были достаточно лучше ребят из Венгрии и из Польши. Речь идёт… там… о трубачах, о гобоистах и так далее. Но, как только все садились играть в ансамбль – речь шла об ансамбле – там разница была колоссальная, в пользу, как раз, ребят из Венгрии, из Польши.

И, вот, тогда отдельно наши педагоги обсуждали этот удивительный факт – в 1988 году не так часто устраивали встречи, тем более, на Урале где-то – вот, именно по международной части… но, вот, обсуждали с удивлением тот факт, наблюдение, что ребята те в ансамбле играют гораздо лучше. Гораздо лучше, хотя, каждый… ну… в плане индивидуального какого-то мастерства – на ступеньку ниже.

То же самое касалось балета. То же самое… я помню, меня… я, сам о себе, в детстве был достаточно… такой… дохлый, маленький, меньше всех в классе, и меня папа решил… я ещё на скрипке играл… папа решил меня немножко оздоровить и повёл в гимнастику. Причём, это всё было на уровне… знаете… такого района, даже не центральный какой-то… не «Олимпийские резервы», какой-то отдельный… нет, просто… там… знаете… при Дворце Культуры, как было в советское время, какой-то вот гимнастический… гимнастикой люди занимаются, да?

И, вот, тренер на меня посмотрел… чё-то я, там, ему… достаточное количество раз не подтянулся, на брусьях повёл себя плохо, видимо, отвратительно… и так далее. Ростом я был – тоже не впечатлил… на папу посмотрел – папа тоже был маленького роста. И говорит: «Вы знаете… я его не возьму». Папа говорит: «А почему, собственно? Вы же здесь – для чего берёте-то?…» Он говорит: «Ну, как, для чего… Мне – для чего люди нужны? Для того, чтобы он… через три месяца… – там, у них своя была сетка, – он должен, там… КМС-ом быть когда-нибудь…»

Я сейчас даже не помню… но, вот, по… у него была своя сетка, которую каждый должен пройти, чтобы, вообще, с людьми заниматься. «А так, – говорит, – зачем? Что – здоровья, что ли, набираться? Ну, пусть дома зарядку сам делает, да и всё».

И… вот… в этом – да. Да, в этом вот… такая, вот… есть какая-то… что у нас… нас всех воспитывали, как Капитанов. Нас всех воспитывали, как людей, которые… вот… должны блистать, как звёзды. Это было на уровне, вот… именно… и, действительно, Вы правы – должны брать, брать, брать вершины! Помните даже, вот… «Четвёртая высота»… там… и так далее.

То есть… наверное, отчасти, это заложено достаточно глубоко в образовательной системе, которая транслируется теми людьми, которые выросли в ней… внутри. Может быть. И это – осталось. Это – осталось.

Я не скажу, что подростки западные – они лишены каких-то амбиций. Они, конечно, есть. Они – есть. И, вообще, когда подросток начинает себя в очень разных… так скажем… амплуа пробовать – безусловно, амбиции есть. Но… здесь, на Западе немножко… действительно, другая система образования.

Здесь человек, после 8 класса, если… условно скажем… он делает, там, минимальный… Здесь есть, как бы, три системы. Есть те люди, которые 13 лет учатся – там преподавание идёт очень хорошее, глубокое. Есть люди, которые учатся 10 лет – там… значит… их уже сильно не мучают. А есть люди, которые… там… ещё… так сказать… до недавнего времени… там… совершенно… их вообще не мучают. Если человек собирается себя реализовывать вот так вот, то ему – пусть… да?

В этом смысле – да, отличия есть. Но, безусловно, на Западе, всё-таки, существует – так же, как и у нас – такое понимание, как человек, который… допустим… профессор в университете.

А.Ананьев:

- Ну, я не знаю, насколько это престижно и почётно у нас – ну, по сравнению с престижем и почётом профессора на Западе. У нас, к огромному сожалению, к этому – немножко другое отношение.

Отец Тимофей, сейчас мы прервёмся, ровно на минуту, у нас – полезная информация, по графику, на светлом радио. А, через минуту, мы продолжим наш разговор – потрясающе интересный разговор – о том, чем отличаются дети в России и на Западе.

А.Митрофанова:

- И – чем они похожи.

А.Ананьев:

- И – чем они похожи.

А.Митрофанова:

- И, как отец Тимофей уже сказал, очень многие вопросы и задачи, которые они пытаются в жизни решать, действительно, абсолютно совпадают, и можно сказать, что они – универсальны. Поговорим об этом.

А.Ананьев:

- Да. Об этом мы и продолжим разговор ровно через минуту.

«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Запад и Восток. Дети здесь – и дети там. Чем они похожи, и в чём разница между нашими детьми? Об этом мы сегодня говорим в программе «Семейный час» со священником Архиепископии западноевропейских приходов Московского Патриархата Тимофеем Китнисом из немецкого города Трир.

Здесь – Алла Митрофанова и Александр Ананьев.

Я просто вдогонку тому, что сказал отец Тимофей, хочу ещё один пример привести, который мне показался тоже очень ярким.

Я в 1993 году поехал в Соединённые Штаты Америки на год, и имел возможность сравнить, что называется, изнутри, в чём разница между нашим образованием и их образованием.

Простой пример. У нас в классе 10 из 10 парней умели играть на гитаре на уровне «первый блатной, второй блатной и «лесенка» – вот, на этом уровне, на гитаре умели играть все. Не лучше, не хуже, а вот как-то так. Это было нормой.

В американском классе на гитаре умело играть два человека. Но они играли полностью… ну, я не знаю…

А.Митрофанова:

- Как Пол Маккартни?

А.Ананьев:

- Да, лучше! Пол Маккартни, Господи… Эрик Клэптон просто! Эрик Клэптон, причём они могли воспроизвести его сольные эти… пассажи из концерта такого-то года, или такого-то года! Вот, на этом уровне!

И, вот, это, мне кажется, просто замечательным. Когда, вот, такая узкая специализация рождает по-настоящему увлечённых людей.

Но это, что называется, вдогонку просто. Не мог удержаться.

А.Митрофанова:

- Поскольку, всё-таки, время нашего разговора ограничено, мне бы хотелось, отец Тимофей, если позволите, обратиться к той аналогии, которую Вы в начале программы привели – про Адама. Действительно, первые люди, их отношения с Господом Богом, и вот эта драма грехопадения, которая меняет нашу природу.

Если позволительна, действительно, такая аналогия – то, что с подростком происходит, когда начинает очень сильно меняться его мир, когда в его мире появляются те вызовы, с которыми он, до сих пор, не был знаком, – мы можем проследить и вот это исследование поля – а в чём состоит моя свобода, и как мне ею распорядиться, как мне к ней отнестись?

Мы знаем, что, вот, та самая свобода воли, которую даёт Господь нам, как дар – она и привела, в итоге, к драме грехопадения, и она, в итоге, приводит нас… если мы выбираем Христа, то она выводит нас из ада. Она выводит нас, и даёт нам спасение, и это, действительно… вот, эти отношения свободного человека… двух свободных личностей – человека и Бога – это совершенно другой уровень отношений, чем… вот… такая… просто детская… ну, в чём-то, вот, как… знаете… может быть… такая… не в лучшем смысле, безусловная любовь. Когда ты «просто любишь, и всё». Хотя, может быть, это тоже правильно – по отношению к Господу Богу, именно такую любовь и такое доверие иметь.   

Тем не менее. Вот, подросток, когда он вступает в это поле познаний собственной свободы, границ собственной свободы, когда он понимает, что родители могут быть неправы, когда он понимает, что ему… вот, ему хочется эту свою свободу отстаивать, с одной стороны, а, с другой стороны, представления о связи свободы и ответственности ещё нет. Вот, этот момент, который… знаете… выражаясь, может быть, несколько… таким… жаргонным русским языком… простите меня… многих родителей «вымораживает».

Они видят ребёнка – как? Что он, с одной стороны, «качает права», а, с другой стороны, он, вообще ни за что в этой жизни не отвечает, и… типа: «Что вы ко мне привязались, оставьте меня в покое! Вот, я тут в своих наушниках – и идите все лесом…»

А мы – не Господь Бог. Мы не обладаем такой изумительной мудростью, любовью совершенной, деликатностью, по отношению к человеку. Мы очень часто оказываемся в ситуации, когда не понимаешь, что делать. У тебя внутри всё кипит!

Поделитесь, пожалуйста, Вашим опытом. Как через эти кризисы проходить, и как обозначать для ребёнка связку свободы и ответственности так, чтобы у него это не вызывало вот этой вот реакции «отстаньте от меня, и, вообще, что вы докопались»?

О.Тимофей:

- Вообще, когда, вот… наступает этот момент переходного возраста, надо… да, Вы правильно сказали, что нестыковка, к примеру, свободы и ответственности… у подростка, вообще, ничего не стыкуется. Почему? Потому, что у него начинается новая жизнь. И новая жизнь начинается не только у подростка – новая жизнь начинается и у его родителей. Вот, в чём дело.

И проверку… проверку… то есть, в этот переходный возраст вступает не только… так скажем… ребёнок – вступают и его родители. И… это – как некий такой пробный камень, который проверяет не только ребёнка, но и его родителей, и их истинные, на самом деле, намерения, их истинную любовь.

Да, мы не боги, и мы не можем… но даже Господь – рискнул. Он знал, что Адам – уйдёт. Сейчас я не говорю… я не привожу пример Адама, как доктринальную некоторую такую богословскую систему – мы сейчас рассматриваем эту вот историю, как именно историю с подростками.

Действительно, начинает рваться пуповина. Действительно… что видит взрослый? Вчерашний прекрасный молодой человек, или молодая девушка, которая, вот, совсем недавно, умиляла тётушек в церкви, читала акафисты в 10-12-летнем возрасте, все плакали и говорили: «Как прекрасно! Как сладкозвучно! Это – просто Ангел!» – вдруг начинает вести себя совершенно иначе.

Она вдруг объявляет… или он… объявляет родителям, что: «На самом деле, всё, чему я, вот, сейчас учусь… и… куда вы, там, меня… учили, таскали с детских лет – по школам, по ВУЗам, дорогим каким-то репетиторам – мне это всё не нужно! И я вообще не хочу в этот ваш МГИМО поступать, или… в этот ваш… в химический университет, или куда-нибудь… я хочу пойти – и рисовать, в конце концов!... Или, сейчас я вот возьму гитару… я почувствовал в себе, что – всё, вот оно, моё призвание!» – и начинается… для родителей тоже начинается определённый шок. Что же происходит?

А, на самом деле, рецепт тут только один. Как бы… И это ещё вещи-то – невинные, да? Я сейчас не говорю о том, что подросток очень часто ударяется во все тяжкие, и это иногда заходит в такие дебри, в которых… ну, там требуется, действительно, очень большая работа, и, подчас, даже… там… когда они начинают бегать из дома, когда не находят контакт, да? Или ещё какие-то вещи происходят. Что тут надо делать?

Ну, вот… опыт лично нашей семьи – когда, вот, Лиза вступила в этот возраст… когда, вот, она… то была – чудным, чудным ребёнком… а то, вдруг – раз, засела у себя в комнате, стала… практически, перестала общаться. И на общение вытащить её стало – невозможно. И стала она… потом мы стали узнавать, что она, оказывается, совершенно стала… такой… сдала по учёбе… и, там, куча всех вещей было!

И, в этот момент, было большое искушение… ну… так, вот… и не все родители, кстати, через это искушение проходят… хлопнуть дверью, и разорвать отношения!

Вот, первое, что нужно сохранять родителям – это, ни при каких условиях, что бы самое страшное ни происходило с ребёнком, нельзя терять контакт. Вот, эту вот связь, эту нить с ним – надо удерживать в любом вот… как канат, который висит над пропастью… вот, альпинисты, да?... висят… вот, эту связку надо держать, что бы… в какие бы ужасные вещи ребёнок ни ударился, куда бы он ни пошёл.

Второе. Родители должны понимать, что – да, они хотели видеть в своём ребёнке, там… звезду балета. А он сказал, что: «Плевать я хотел на балет. Я сейчас пойду – на завод!» – к примеру. Ну, не на завод… там… ещё чем-то пойдёт заниматься.

И, в этот момент, родитель тоже должен понимать – что? Какова его любовь к ребёнку? Вот, что он хочет от своего ребёнка? Хочет он ему счастья? Да, конечно, он хочет счастья, и, поэтому, он понимает, что ему надо быть звездой балета. Но, с другой стороны, родитель должен понимать – не является ли то, что он пытается ребёнку в этот момент навязать, его личной, какой-то нереализованной, вещью, которую он не реализовал, а теперь пытается вбить это в голову своего… так скажем… подростка.

И… выход тут один. Понимаете, человек не научится ответственности, если его не отпустить. То есть, ребёнка надо немножко в переходном возрасте – отпустить.

Но… как Господь отпустил Адама. Но, при этом, как и Господь никогда Адама не оставлял, и его потомков, родители должны, после того, как они ребёнка отпустят, всеми силами стараться… я сейчас не говорю, что не надо стараться… так скажем… как-то формировать его будущее, заботиться – нет, речь идёт совсем о других вещах.

Они должны понять, что перед ними – да, их ребёнок, но это уже другой человек. Который перерезал пуповину, и который начинает развиваться самостоятельно. Что это – отдельная, самостоятельная личность. И, как каждый из нас имел, в своё время, право на ошибку – право на ошибку имел – и, без ошибки, он не сможет стать… не сможет преодолеть… не сможет чего-то понять, если сам её не исправит, так, и задача родителей – постараться уберечь ребёнка от патологических ошибок ( там, не дай Бог, наркотики, или ещё какие-то вещи ), но никогда… надо понимать, что он – никем не станет. Он, может быть, даже станет хорошим специалистом, но, если родители передавят – он не станет личностью. Он внутри себя – не раскроется, он – не вернётся, как Адам, уже сознательно, к тому же, вот, балету ( если уж мы такой пример приводим ). Он должен сам понять, что – то, чем он занимался в жизни, является для него ценностью. А для этого выход только один: постараться родителям войти в те интересы, которыми ребёнок живёт, вот, в этот период. Постараться разобраться, почему же его интересуют эти игры, почему его интересует именно вот эта, с точки зрения родителей, ужасная музыка, почему его интересуют эти фильмы, или почему он, вообще, чем-то вот… ну… войти максимально постараться, не навязывая себя, но войти в зону его интересов. Это – первая, и очень важная вещь. Это – тот живой контакт, который обязательно будет сохраняться.

И – второе… очень, опять же, вещь важная. Отпуская, отпустить надо будет. Вот, чуть-чуть надо будет уже… как-то… вожжи. Надо… иначе ответственности… не произойдёт формирования ответственной, глубокой, самостоятельной личности. Да? Без того, чтобы не давать свободу.

Но, давая свободу, попытаться, всё-таки, со своим ребёнком проводить – не навязываясь, опять же… сильно не навязываясь – но проводить какие-то… установить… Вы знаете, на самом деле, подростки, они внутренне чрезвычайно справедливы.

Вот, почему они начинают родителей критиковать? Потому, что они видят, что родители были для них идеалом, а тут – мир, который для них… это вот… максимализм… для них мир – вот: вот это вот – правильно, а это – неправильно… вот… Как говорил Черчилль: «Если человек в 19 лет не анархист, значит, у него нет сердца! Если он в 40 лет не консерватор, значит, у него нет ума». Вот, сейчас мы пока не про 40 лет, а про 19. Вот это вот – возраст анархизма, когда человек… вот… горит буквально чем-то – он должен пережить. Это прекрасный возраст! Потому, что он формируется, как личность. Он очень глубоко какие-то вещи переживает, и он – требует!

Да, правда, минус в том, что подросток очень мало, в этот момент, требует с себя. Но он очень много требует с родителей. И родители это должны понять. Что с них – да, будут много требовать. И что… вот… их вера – тоже должна пройти вот эту… если это верующие родители.

Они, родители, тоже… во-первых… должны учиться молиться. Они должны посмотреть, почему ребёнок вдруг начал критиковать их жизнь? Почему он вдруг перестал ходить в церковь? Почему он вдруг стал воспринимать, вот, те ценности, которые для него вчера ещё были абсолютны, совсем иначе? Он же через призму родителей получал всю информацию… там… о Боге, о Церкви, о тех, вот… как бы… вообще… о жизни. И почему это, вдруг, всё подвергается пересмотру?

И, в этот момент, родители, опять же, должны подойти к себе, и посмотреть на себя – а они-то сами, действительно, так ли живут церковной жизнью, что соответствуют вот этому – максималистическому, пусть, взгляду подростка, который, вот, просто горит… он – как оголённый нерв… очень переживает малейшую несправедливость, малейшую ложь подросток, в этот момент, воспринимает очень остро.

И – да, родителям надо иметь смирение, иметь терпение. Посмотреть на себя, и сказать – да, вот, в этом я неправ… да, вот, в этом смысле, я пошёл на компромисс с совестью, да. И только из этого честного ответа будет рождаться диалог. А диалог – необходим.

«СЕМЕЙНЫЙ ЧАС» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- «Восток – Запад» – именно так можно было бы назвать нашу сегодняшнюю программу «Семейный час», если бы не одно «но»: жизнь детей в Западной Европе и в России не так уж и сильно отличается, как мне казалось до того, как были включены микрофоны в светлой студии радио «Вера».

Здесь – Алла Митрофанова…

А.Митрофанова:

- … Александр Ананьев.

А.Ананьев:

- И сегодня мы беседуем о тех проблемах, с которыми сталкиваются дети на Западе и дети в России, тех трудностях и преградах, со священником Архиепископии западноевропейских приходов Московского Патриархата Тимофеем Китнисом.

А.Митрофанова:

- Отец Тимофей, Вы знаете… хочется подхватить Ваши мысли, и много вопросов, конечно, уточняющих возникает, но, Вы знаете… пожалуй, вот, главный вопрос.

Вы сказали, как важно сохранять контакты с детьми, и поддерживать их в их интересах, вникать в то, чем занята их голова, и во что включается их сердце, и так далее.

Знаете, сейчас у нас один из, пожалуй, самых часто задаваемых вопросов со стороны родителей: «А что делать, если ребёнку не интересно ничего? Ему ничего не хочется. Ему хочется только, чтобы его оставили в покое – и всё». И, опять же, мы росли и формировались в другое время, и в других условиях, с другими вызовами – там… Вы – в восьмидесятые, я – в девяностые, может быть, чуть позже, но – не суть. А современные подростки, как мне кажется, сталкиваются с таким потоком информации, что психика, в какой-то момент, просто начинает не выдерживать.

На мой взгляд, отсюда растут ноги вот у этой самой причины, что ему не интересно ничего, и ничего не хочется.

А.Ананьев:

- У меня есть гипотеза, что причиной вот такого состояния… я бы даже сказал – эпидемии, потому, что это носит какой-то массовый характер… причина заключается в огромном количестве «надо», на фоне которых не остаётся места для «хочу».

Надо учиться – ну, о’кей, я иду учиться. Надо работать - ну, о’кей, я иду работать…

А.Митрофанова:

- Кружки – надо…

А.Ананьев:

- Надо сдавать… да, кружки – ну, о’кей, надо – значит, надо…

И когда вот эта череда «надо» заканчивается, сил на какое-то «хочу» не остаётся.

Мне кажется, что это работает так. Но я могу ошибаться.

А.Митрофанова:

- Ну, и, опять же… всё-таки… да, продолжу свою мысль… на мой взгляд, несмотря на турбулентность того времени, в котором росли и формировались мы, всё-таки, у нас, внутренне, оставалось больше «заряда батарейки», и больше терабайт памяти – оперативной памяти, условно говоря, для того, чтобы смотреть по сторонам, во что-то вникать, чем-то интересоваться, чем – не скажу за всех, но, действительно, у многих современных подростков. Потому, что… ну… это правда. Это – не раз, и не два, когда родители, между собой, обмениваются впечатлениями, и говорят: «Я не знаю, что делать! Не понимаю, как его расшевелить! Ему ничего не интересно. Он ничего не хочет».

О.Тимофей:

- Знаете… я так хочу ответить на этот вопрос.

Ну, во-первых, я сейчас могу транслировать свой опыт, как отца. И, может быть, его прокомментирую.

Ну, во-первых… да, очень часто так бывает, что не только подросток,  но, представьте себе, взрослый человек не знает, что он хочет. С подростком, правда, это случается чаще. По тем же объективным причинам, что он сталкивается с совершенно новым миром.

Старый мир для него разрушен. Родители – не идеальны. Они, чаще всего, не понимают. Они стали, из прекрасных людей, внезапно… ну… в лучшем случае, обыкновенными людьми. А так – даже хуже. Они – врут. Они прожили бездарную жизнь. И так далее… А что же мне теперь делать? И… я сейчас транслирую какие-то отдельные мысли подростка.

Вот, у нас с Лизой была такая история. Она училась в прекрасной гимназии, в языковой гимназии. Великолепное знание английского, французского языка, в принципе, училась неплохо.

Но тут, на какой-то момент, она вдруг перестала учиться. Просто, перестала учиться – и всё. И, как я уже говорил, вошла вот в то примерно… в ощущение некоего… как это сейчас… мы потом уже разговаривали… на совершенно ином уровне… внутреннего тупика, когда ничего не надо.

В один прекрасный момент, я неожиданно узнал, что она собирается эту гимназию оставить, бросить – для того, чтобы… опять же, непонятно зачем… для того, чтобы… вот… пойти каким-то своим путём.

И я тогда, конечно… я пытался её всеми силами, насколько мог, всеми ресурсами… но, опять же… я понимал… я, вот, как раз, пытался задать ей вопрос: «Хорошо. Не всем надо заканчивать хорошую гимназию… даже если он это может сделать. Но скажи: что ты хочешь?» Ответ был… не было ответа. Не было ответа.

И, в какой-то момент, я понял, что – да, я могу сейчас как-то… ну… как-то ситуацию, может, даже переломить. Я могу что-то… настоять. Я могу… там… призвать… там… какие-то силы, и как-то… но я, в какой-то момент внутренне, на интуитивном уровне, понял, что так делать не надо.

Я сказал ей: «Хорошо. Уходи».

И дальше был такой путь… путь Адама, и путь Евы… когда она ушла из гимназии. Когда она… ну, она не то, что совсем ушла, она сказала: «Я буду учиться самостоятельно. Я сама сдам… я буду учиться на удалении, – ещё до всяких ковид-дел, – Я сдам экзамен самостоятельно».

Этого не произошло. Хотя, я… вот… предсказывал, да? Моё пророчество, как родителя, стало сбываться, но я, естественно, не торжествовал. И в этот, вот, сложный момент… там были разные… разные были… очень много сложностей параллельно, попутно, вот, к этому вопросу… и этим я обязан, прежде всего, своей супруге… как бы ни было нам сложно, подчас, понимать друг друга, я понимал одну вещь: никогда, ни за что, ни при каких условиях я:

А) не перестану её любить. Вот, в любом… что бы ни произошло… я всегда буду с ней. И всегда буду её поддерживать.

Б) Я никогда не позволю вот этой, подчас очень тонкой нити, которая нас связывает, разорваться.

И, в итоге, знаете… произошла удивительная вещь. Прошло два… или даже два с половиной года, и, постепенно, мы стали сближаться. Сближаться на очень… сближаться на совершенно ином уровне. Ко мне вернулся совершенно взрослый, очень умный, очень тонкий человек, с которым общение стало доставлять… ну, мне всегда было приятно общаться, но мы вышли на совершенно иную глубину общения.

Она поняла, через два года, что ей надо. Она поступила, куда хотела. Да, это произошло позже, она могла это раньше сделать. Да, она даже позже сказала, что: «Конечно, очевидно, возможно – ты был прав. Но я никогда не жалею о том, что я сделала. Потому, что я пошла своим путём». И этот путь привёл к тому, что сейчас она… знает, во-первых, что ей надо. Она идёт своим путём, и та жизнь, которой она живёт, доставляет ей искреннюю радость. И наше общение – вот, сейчас уже – чрезвычайно глубоко. И мы обсуждаем такие удивительные темы, которые включают в себя… очень разный спектр тем.

То есть, понимаете… у меня внутреннее… вот, когда я говорю такие вещи, что надо, в какой-то момент, быть может, отпустить… но всеми силами – любить. Любить не то, что ты хотел… как бы… вот… что ты хотел от этого ребёнка, а любить то, что она хочет, в этот момент. И то, что человек имеет право на ошибку. И то, что надо верить, надеяться, открывать в себе внутри, если ты христианин, в том числе и умение учиться, и уметь молиться в этот момент за ребёнка. И… вот… жить его интересами.

И, вот, у нас – положительный опыт. Как бы это ни было. Хотя, в тот момент, казалось, что – всё рушится, всё разлетается, что решение, которое принимается, неправильное.

Нет, это было правильное решение, и… вот… вот, у меня, вот, такой опыт. Поэтому, я и говорю какие-то вещи, исходя из того, что… вот… сам пережил.

С Никитой было ещё веселее. Он в четыре года отказался Причащаться. Причём, он с третьего дня посещал церковь – с третьего дня после рождения, на третий день – он был уже в церкви. Я сейчас говорю в буквальном смысле слова – на третий день моя супруга убежала из роддома, и пришла… мы сами служили.

Вот. В четыре года… точнее, в четыре с половиной года… он сказал: «Я Причащаться не буду». Я его спрашивал, почему. Он говорит: «Не буду, и всё. Не хочу».

И мы тут… на тот момент, я, во-первых, вспомнил две вещи. Я вспомнил семью замечательных богословов и философов Лосских – как они, в этом случае, поступали. То есть, ребёнок отказывался идти в церковь, они говорили: «Конечно, не ходи. В церковь-то ходят только люди какие? Героические. Порядочные. Да, чтобы, вообще, пойти в церковь – это надо ещё заслужить, чтоб туда пойти! Конечно, не пойдёшь! Иди, вот… сиди…» – и, обычно, на третье-четвёртое Воскресенье, дитя себя чувствовало совершенно иначе.

В итоге, вот, мы видим… я, вот, буквально, в понедельник… Ольга Лосская – это уже правнучка нашего богослова, делала очень интересный доклад по Крещению в институте преподобного Сергия в Париже.

И я пошёл тем же самым путём. Я сказал: «Не хочешь Причащаться – не надо. Ты будешь со мною ходить на службу – потому, что ты обязан… ну, просто, я же тебя не могу дома одного бросить в 4 года. Вот, ты будешь ходить, но Причащаться ты не будешь. Не хочешь – нет, не будешь».

Прошёл месяц. Никита наблюдал, как Причащаются другие дети. Второй месяц. Третий месяц. На третий месяц, что-то… я увидел, что ситуация стала ломаться в другую сторону. Ему стало интересно. Он стал меня… так… расспрашивать, поближе подходить к Чаше. Прихожанки к нему подходили, что-то пытались с ним: «У-тю-тю-тю…» – он говорит: «Иди с Богом». И – сидел, значит, в это время… значит… вот.

И тут… наступил момент, когда ситуация стала меняться. Он говорит… вот, ещё немного… он ждал, когда я ему скажу: «Иди и Причащайся», – я этого не говорил.

Прошло какое-то время ещё, и, вот, на четвёртый месяц, наступил тот день, когда я сказал, что: «Вот, видишь… я завтра пойду исповедоваться, и буду Причащаться. И вот… – я уже забыл… – тот и тот – тоже пойдут». Он говорит: «И я – тоже», – так насупился… «И я тоже…»

И, вот, с тех пор, всё, что касается… ну, по крайней мере, церковной жизни у нас с Никитой… он сейчас помогает мне в Алтаре, прислуживает… но, опять же, всё зиждется именно на каких-то таких, вот… на главной основе, которую Господь нам всем даёт – и взрослым людям, и мы должны, отчасти, детям давать – любви, неоставления, ни в коем случае не потери контакта, но – любви и свободы.

И у нас сейчас с ним – вот почему я говорю, что должен быть диалог – понятно, у него, там, и загруженность своя по учёбе, и свои тоже, помимо и церковных, и учебных, но… мы составили такое вот расписание, когда он знает, что вот в такой-то и такой-то Воскресный день – и он с удовольствием это делает – он будет мне помогать. Потому, что я в нём нуждаюсь. И он нуждается во мне.

И все свои решения он… я сейчас говорю совершенно серьёзно… он принимает абсолютно сам и свободно.

Помню, три раза у него не получилось с музыкальной школой – ему ни пианино не понравилось, ни скрипка, которой меня учили, ни ещё что-то. Не понравилось, не пошло – и всё. Зато очень хорошо пошло – хор, который он сам сейчас сознательно посещает уже десять лет, и говорит, что: «Даже если я буду взрослым, и останусь в Трире, я обязательно буду сюда ходить». Это – хор Кафедрального собора. И это тоже, отчасти, его выбор.

И… ну, вот, сейчас он вступил, как говорится, в «тот» возраст – ему 17 лет, и, я думаю, что, может быть, многое придётся… чего ожидать, скорее всего. Но, тем не менее, некоторые такие вот базисные вещи… в каком-то смысле слова, мы с ним прошли. И некий такой, вот… диалог внутренний – того, как дальше мы будем выходить из каких-то сложных, подчас, ситуаций в будущем – он уже внутренне произошёл. И мы знаем, как мы дальше будем реагировать. Он знает, что… я надеюсь, я очень надеюсь, что он, действительно, знает, что если что-то случится, он всегда… что бы, вот, ни произошло!... что бы ни произошло, он всегда найдёт поддержку, и мы будем какие-то проблемы рассматривать, решать вместе. И церковные, и другие, жизненные.

А.Ананьев:

- Всем нам – терпения, любви, мудрости и Божьей помощи в воспитании детей наших! И, в первую очередь, в воспитании самих себя.

Сегодня мы беседовали со священником Архиепископии западноевропейских приходов Московского Патриархата Тимофеем Китнисом.

Спасибо большое, отец Тимофей!

С вами была Алла Митрофанова…

А.Митрофанова:

- … Александр Ананьев.

А.Ананьев:

- Вернуться к этому разговору можете и в наших социальных сетях, где мы публикуем видеозапись этого разговора, и на сайте radiovera.ru

Всего доброго!

А.Митрофанова:

- До свидания!

О.Тимофей:

- Всего доброго! Спасибо вам!