«Материальное обеспечивание духовенства в советский период». Алексей Федотов

У нас в гостях был доктор исторических наук, профессор Ивановского филиала Института управления Алексей Федотов.

Разговор шел о том, как и из чего складывался доход священника в послевоенный период советского времени.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин:

– Друзья, здравствуйте, «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг и, как всегда в это время, наша совместная программа с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Сегодня мы без Ксении Толоконниковой, но в следующий четверг она к нам обязательно присоединится. А мы сегодня в этой студии с Алексеем Федотовым, доктором исторических наук, профессором Ивановского филиала Института управления. Алексей Александрович, здравствуйте. Добрый вечер.

А. Федотов:

– Здравствуйте. Добрый вечер.

А. Пичугин:

– Рады вас снова в нашей студии приветствовать. Мы с Алексеем Федотовым в наших предыдущих программах говорили об истории Церкви в послевоенный период, в целом мы брали какие-то глобальные темы, ну и не только глобальные, мы говорили про Ивановского архиепископа Амвросия (Щурова), про Ивановскую епархию в годы ее управления владыкой Амвросием. А сегодня мы поговорим – тоже такая глобальная у нас тема: «Материальное обеспечение духовенства в советское время в послевоенный период». Там были разные как раз вот периоды в том, как духовенство получало деньги, разные периоды в том смысле, что это были разные формы материального содержания духовенства, и вот давайте поговорим о чем-то таком среднем, как складывался доход священника в послевоенное время, а потом после хрущевской реформы 60-х годов. Ведь послевоенное время, Алексей Александрович, получается, что в 43-м году состоялась встреча митрополитов и патриарха со Сталиным, вернее еще не патриарха, а митрополитов только. Патриарха изберут только после встречи, патриархом станет митрополит Сергий (Старгородский). И Церковь начинает такой своеобразный новый отсчет: в новых условиях открываются приходы, из лагерей выходит часть духовенства меньшая, очень много рукоположений молодых людей, таких детей войны – 30-х годов, середины, конца 20-х годов рождения, и вот эти люди, они выходят как раз священниками. И дальше они должны получать какое-то материальное вознаграждение за свою службу.

А. Федотов:

– Ну нужно сказать, что было очень неравномерное положение духовенства материальное. И вот с 1942 года был указ Президиума Верховного Совета о налогообложении разных категорий лиц, и вот духовенство относилось к кустарям частным, и здесь зависело от оборота, вот какой объем дохода, и в зависимости от этого процент от него назначался, и могло быть от 81% даже.

А. Пичугин:

– До 81% процента – это налог.

А. Федотов:

– От дохода налог, да, то есть 19% на руки оставалось, ну это при больших объемах.

А. Пичугин:

– А как это вот, знаете, я в свое время сделал доклад – простите, что перебил, –делал доклад на одной конференции и долго в этом разбирался. Но во всех тонкостях и нюансах так и не сумел разобраться, потому что достаточно сложно понять, вот как высчитывался этот налог, что такое большой объем, налогооборот и что такое не очень большой?

А. Федотов:

– А там были цифры. Там, допустим, 500 рублей – это один процент, ну не один процент, а там, допустим, 16%, а например 7 тысяч и свыше – это вот 81%, то есть зависело от суммы, то есть эти суммы, все они были указаны. Вопрос немножко в другом – в доказательстве вот этих всех сумм. И вы правильно сказали, что вот как раз в хрущевское время они начали более активно отслеживать все эти вещи. Например, все требы или какие-то вот другие действия священнослужитель должен был совершать на основании квитанции, которая оформлялась в храме. А если она делалась без квитанции без этой, то, соответственно, он мог быть снят с регистрации, и плюс ему мог быть начислен штраф в размере такого вот произвольного дохода, который они ему начисляли. То есть он не только лишался работы, но и получал очень большой штраф за вот такую требу.

А. Пичугин:

– Вы знаете, надо пояснить про регистрацию. Тоже далеко не все знают, что такое регистрация священника, и как ее лишали, что за этим следовало.

А. Федотов:

– Так, регистрация треб – это просто в церковной лавке приходили люди, их записывали, выписывали им квитанцию, типа приходного ордера. Вот что касается регистрации священника. Когда был создан Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете народных комиссаров, впоследствии он объединился с Советом по делам религиозных культов, в 1965 году, стал общий Совет по делам религий при Совете министров СССР. И вот при них, при этом Совете имелись региональные уполномоченные в областях, республиках, краях, и вот эти уполномоченные, они регистрировали тех священнослужителей, которые проходили службу. И вот без регистрационной справки уполномоченного если священнослужитель совершал какие-то культовые действия, то, соответственно, он нарушал советское законодательство со всеми влекущими последствиями, то есть это могло, в общем-то, иметь для него очень плачевные такие последствия. И вот лишение регистрации – фактически это приравнивалось к запрету на совершение священнодействий. И плюс, в общем-то, он, соответственно, лишался и работы. Почему, потому что здесь без, в общем-то, этой регистрации он не мог быть как священник. Ну мог быть, конечно, он в религиозных организациях устроен на какую-то другую работу, но это как бы не практиковалось, как правило. И получалось, что вот такими вещами они вынуждали священнослужителей очень четко эти вещи как бы декларировать.

А. Пичугин:

– То есть он не запрещен в служении, но при этом служить он не может. Мы потом с этим, насколько я понимаю, столкнемся достаточно серьезно в конце 50-х – начале 60-х годов, когда происходит такой отток священников из Церкви, если так можно назвать, когда их за различные провинности, с точки зрения взаимодействия с светским государством, лишали регистрации и просто вынуждали уходить.

А. Федотов:

– Да, это было достаточно такой распространенной практикой. А что касается вот материального положения духовенства, не нужно думать, что вот оно было таким блестящим. Вот я уже сказал, что налог мог быть до 81% – ну это достаточно редко все-таки...

А. Пичугин:

– А кто его платил, как этот налог взымали? То есть вот давайте предположим конкретный случай, пример. Живет некий священник, скажем, в Ивановской епархии, служит в городе Иваново, и он платит налог – или сам должен относить куда-то деньги, или существует какая-то форма церковной бухгалтерии, которая позволяет, которая сама взаимодействует с государством и отдает за него деньги?

А. Федотов:

– Ну это вот несколько позднее. Когда были установлены таксированные оклады священникам, то с них стал уже таксированный налог платиться, и это всем было проще. А так фининспекторы советские, они, в общем-то, занимались такой фискальной деятельностью, они отслеживали священнослужителей, какие действия они совершили, что они получили. И, как я уже говорил, если священник, например, совершил требу бесплатно, то это он, значит, сделал незаконную благотворительную деятельность, которая запрещена советским государством – он еще хуже сделал, чем если бы он взял деньги.

А. Пичугин:

– А например, я прихожу в Преображенский – Преображенский собор был действующий, да?

А. Федотов:

– Ну это уже в 1946 году, да.

А. Пичугин:

– Ну да, мы же говорим, послевоенное время. Я прихожу в Преображенский собор и хочу крестить ребенка. Дальше вот какие мои материальные взаимодействия с храмом?

А. Федотов:

– А здесь, в общем, регистратура такая была, как и сейчас это есть при храмах церковные лавки. и там человек приходил, ему выписывались квитанции. Причем в разное время, в разных храмах, в разных епархиях по-разному это все отслеживалось: то есть в некоторых требовалось записать обоих родителей, в некоторых не требовалось это, то есть вот разные были обстановки.

А. Пичугин:

– Вот именно с точки зрения того, кому я деньги отдаю – отдаю в кассу?

А. Федотов:

– Да, в кассу.

А. Пичугин:

– А священник уже со своей стороны за конкретное крещение сразу ничего не получает.

А. Федотов:

– Нет, священник, он как бы уже переводился на оклады.

А. Пичугин:

– А, то есть уже в послевоенное время священник переводится на оклад. Жесткая установка.

А. Федотов:

– Да, они достаточно быстро к этому пришли. Почему, потому что это было практичней просто. Вот другой вопрос, что в каких-то сельских приходах бедных, там какой-то оклад невозможно было установить, просто не было дохода.

А. Пичугин:

– А вот это следующий пример. Вот в Преображенском соборе города Иванова есть большой собор огромного города и есть касса, и я заплатил деньги, у меня ребенка крестили, священник, соответственно, это все составляет зарплату священника фиксированную. А сколько, кстати?

А. Федотов:

– Вы знаете, вот были периоды такие, еще когда к хрущевскому периоду подходить, не сразу после войны, сразу после войны было очень сложно, то есть вот были случаи что священникам не давали продовольственных карточек, например.

А. Пичугин:

– С канона, к примеру, они что-то брали могли брать?

А. Федотов:

– А вы знаете, если бы приносили еще. То есть вот, например, село Толпыгино Приволжского района Ивановской области, там был священник, в то время служил, и он просто падал в голодные обмороки. А односельчане, они не то что бы его жалели, а говорили, что вот, поп напился, да, и пьяный валяется. И поэтому действительно это были очень тяжелые такие времена. А уже, да, и если взять, например, епископов, тоже вот послевоенных, которых выпустили часто многих только из лагерей, еще куда-то, и им, чтобы поехать на службу на приход, у них же не было ни машины, ничего-то такого, да, им нужно было, допустим, на поезде на каком-то ехать.

А. Пичугин:

– То есть добраться как минимум до епархии.

А. Федотов:

– Нет, я имею в виду, даже до епархии это один момент. А вот они, допустим, хотят совершить в какой-то праздник службу в какой-то деревне – они туда должны ехать на поезде, где-то идти пешком, потом еще как-то добираться.

А. Пичугин:

– То есть вот это реалии, когда мы читаем воспоминания о том, что владыка ездил на ЗИМе, или у владыки была «Победа» – это относится только к каким-то очень крупных епархиям, где церковная жизнь не прерывалась вообще?

А. Федотов:

– Вы знаете, все очень по-разному было. Ну были, конечно, представительные такие архиереи, которые, например, несколько человек там было в Москве. Там патриарх и еще несколько, которых приглашали уже и на правительственные приемы, которым вручались и ордена, как правило, Трудового Красного знамени, и которые действительно были освобождены, даже вот патриарх единственный был священнослужитель, который был освобожден от налогов, а, допустим, архиереи уже и сотрудники епархиальных канцелярий, они облагались налогами как советские служащие. А священники – вот они как кустари считались, и поэтому это такой прогрессивный налог, который, как я уже говорил, до 81% мог достигать.

А. Пичугин:

– Друзья, напомним, что в гостях у светлого радио сегодня Алексей Федотов, доктор исторических наук и профессор Ивановского филиала Института управления. Кстати, по поводу того, что священники приравнивались к кустарям, я читал очень интересный очерк, фельетон вернее, в одной из газет оренбургских, по-моему, 60-х годов или конца 50-х – ну как раз времен хрущевской антирелигиозной кампании, – фельетон на конкретного священника из конкретного храма, где он как раз и приравнивался к кустарям, вот его прямо сравнивали. Фельетон одним выстрелом должен был убить двух зайцев – и какого-то кустаря, которого он высмеивал, и священника, и они вот там объединялись в одной своей вот такой негативной функции по отношению к советской власти. А все-таки давайте вернемся к примерам. Вот мы разобрали сейчас пример с городским храмом, где священник совершает требу, за которую конкретно платится в кассу. А село? Ну во-первых, в селе крещения, по идее, должны совершаться чаще, поскольку городское население, оно более секулярно, а сельское население, оно все-таки в большей степени традиционно, религиозно, и уж если они по воскресеньям в храм не ходят, то как минимум крестят, отпевают, часто венчают и еще какие-то частные требы совершают.

А. Федотов:

– Ну и нужно понимать, что храмов же было очень немного в то время и приезжали из соседних райцентров.

А. Пичугин:

– А вот это вопрос. Вы знаете, в Ивановской епархии, в Ярославской, в Костромской все-таки храмов было достаточно много, в сравнении, скажем, с Московской областью, в сравнении там, я не знаю, с Тульской, к примеру. Я вот этот пример периодически привожу, когда в Ивановской области, в Гаврило-Посадском районе, который граничит с Владимирской, в пяти селах, которые по соседству – пять действующих храмов.

А. Федотов:

– Здесь зависело еще от того, что в каких-то таких отдаленных местах, да, они не очень на это смотрели. Потому что, а кто будет туда ходить? То есть это даже плюс был для пропаганды. Ну если для сравнения, например, в Ивановской епархии, если вы назвали, то где-то было 56 храмов к началу вот антицерковных этих репрессий Хрущева, потом их осталось 44 после этих закрытий. Ну для сравнения – в Смоленской осталось 28, например, в области после всех этих мероприятий.

А. Пичугин:

– Ну сопоставимо, Смоленская побольше размерами.

А. Федотов:

– Поэтому здесь нужно сказать, что когда вот они начинали вот эти все реформы при Хрущеве, они проводили как бы всеобщую инвентаризацию, да, как бы единовременный учет он назывался: то есть вот сколько есть религиозных зданий, сколько там квадратный метров, сколько каких построек, сколько чего, сколько треб совершается. То есть они хотели сделать срез вот всего материального состояния Церкви, для того чтобы уже правильно продумывать свою дальнейшую политику. И если, например, вот в послевоенное время это все отслеживалось в меньшей степени, то вот как раз при уже вот Хрущеве и позднее были такие созданы комиссии по содействию контролю за соблюдением законодательства в религиозных культах, в которые входили разные активисты районные. И они были достаточно большие, эти комиссии, там человек, может, по 10, по 15, в зависимости от района. Учителя там могли какие-то быть, работники культуры, еще пенсионеры активные, и вот они следили за священниками, в том числе на предмет того, что они сказали на проповедях, а не совершили ли они где-то требы. И то есть вот они просто, вот если священник к кому-то пришел, они потом это все могли отследить и вот прийти: а вот зачем он пришел, а что он пришел, да, – то есть и все это было вот как под таким увеличительным стеклом. И нужно понимать, что вот этих людей было больше, чем священников, и они такие были добровольные советские контролеры за вот этой их деятельностью.

А. Пичугин:

– Ну хорошо, предположим, они отслеживали. Но если в городе есть касса, есть бухгалтерия прихода, то в сельских храмах есть священник, есть староста. У нас вот тут я, честно говоря, не помню, поправьте меня, пожалуйста. Священник мог стать председателем приходского совета, грубо говоря, старостой уже в наше время. А понятно, что после хрущевской реформы старосты назначались сверху. А вот в промежуток от послевоенного, вот в эти, грубо говоря, 12 лет от войны?

А. Федотов:

– Да, здесь вот было положение о Русской Православной Церкви, в 1945 году принятое, и оно было зарегистрировано в Минюсте советском, и по нему настоятель, он являлся как бы и руководителем прихода, в том числе и финансовым, а епископ – руководителем епархии, в том числе вот как бы всей. Хотя, в общем-то, по советскому законодательству государство имело дело с религиозными организациям местными, да, то есть как сейчас это говорится, с приходами, то есть это 20 человек зарегистрировано. Но, с другой стороны, сам факт наличия правительственного органа, Совета по делам Русской Православной Церкви, сам факт того, что положение о управлении Русской Православной Церкви зарегистрировано советским Минюстом, оно как бы свидетельствовало о том, что государство признает и централизацию религиозных организаций. И вот священники, они могли быть и председателями приходского совета – либо настоятель, либо другой какой-то священник. И фактически вот все материальные эти поступления в приходе, они находились в его руках. Но нужно понимать еще что вот, например, это же и кружки церковные, куда люди тоже могли бросать какие-то деньги, это и разные такие другие виды тайных пожертвований, которые сложно учесть. И поэтому государство, оно, конечно, стремилось вот все эти вещи контролировать через разных людей.

А. Пичугин:

– Ну а как это должно было выглядеть по закону? Опять же я прихожу крестить ребенка в сельский храм...

А. Федотов:

– А в сельском храме, я говорю, тоже существовали кассы и все эти вещи.

А. Пичугин:

– Да, но кто этим заведовал?

А. Федотов:

– А все было очень индивидуально. Вот вы вспомнили тоже архиепископа Амвросия, когда его назначили в Толпыгино настоятелем, в 1952 году – это вот Приволжский район, и он был священник еще тогда, в 52-м. И вот он, как молодой священник, приехал туда, и там вот очень много людей из Фурманово, из Приволжска – это ближайшие райцентры к этому селу, – люди приходят, и полный храм народу на праздники, и достаточно много и свечек покупают, и требы заказывают, и вроде бы много денег. А ведь нужно понять, что все вот эти сорокоусты, обедни, годовые помины – они же все вносятся сюда, тоже в кассу. И здесь от того, как налажен этот учет, зависит от того, какой объем показан. И вот он вспоминал, в деревнях было так, что он даже не знал, что это было там. То есть вот это приходил староста, сгребал это все, там целую простыню денег – а, говорит, потом посчитаем, там разберемся, что и как.

А. Пичугин:

– И уносил.

А. Федотов:

– И куда, что, как. И уже когда старосту переизбрали, и, в общем-то, тоже как-то не очень удачно оказалось. И только с другой уже попытки выбрали такого человека ответственного, верующего, который начал стремиться к тому, чтобы и храм восстанавливать, и как бы вот другие вещи, необходимые для этого прихода, осуществлять. Поэтому здесь личностный фактор играл большое значение. И вот если Поместный собор 1988 года вспомнить, к тысячелетию Крещения Руси который проводился, и вот там архиепископ Хризостом, который впоследствии был в Прибалтике, служил, он сказал, говорит, что, в общем-то, если бы нас тогда не отстранили от хозяйственной деятельности приходов, то было бы очень много уголовных дел по таким, в общем-то, законным основаниям. Почему, потому что вот этот допуск к кассе – когда много денег, много возможностей как бы неучтенных денег, то это создает большие и риски для того, кто здесь участвует. А когда священнослужителей полностью Архиерейский собор, сначала вот Синод, потом Архиерейский собор 1961 года отстранил от участия в хозяйственной деятельности приходов, то, соответственно, для них эти риски были убраны.

А. Пичугин:

– Я напомню, друзья, что в гостях у светлого радио сегодня Алексей Федотов, доктор исторических наук и профессор Ивановского филиала Института управления. Я Алексей Пичугин. Буквально через минуту мы в нашу студию вернемся.

А. Пичугин:

– Друзья, возвращаемся в программу «Светлый вечер». Сегодня, как всегда по четвергам, наша программа совместная с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Сегодня мы без Ксении Толоконниковой, но я надеюсь, что в следующий четверг она уже будет с нами. Алексей Федотов, профессор Ивановского филиала Института управления, доктор исторических наук, у нас в гостях. Мы говорим о материальном положении, материальном обеспечении священников в советский период после войны – собственно это тот период, которым интересуется наш музей. И мы так постепенно подходим к хрущевской реформе, к хрущевской антирелигиозной кампании, когда все сильно поменялось, но поменялось ли для священников с точки зрения их положения. Вот Алексей Александрович говорит, что до хрущевской реформы священник, в общем и целом, себя чувствовал неплохо, если он соблюдал все возможные предписания советской власти. Или, наоборот, кстати говоря, не соблюдал, но пытался это делать как-то очень филигранно, чтобы не попасть под экономический удар.

А. Федотов:

– Да, тогда было попроще с этим. А вот когда Хрущев начал все эти вещи, да, были несколько показательных таких процессов. Самый известный – это архиепископ Иов (Кресович), который тоже служил в Иваново с 1973 по 1977 год, во время тогда, когда он был казанским архиереем, и вот это был показательный процесс

А. Пичугин:

– Он потом очень сильно болел после тюрьмы своей второй и уже не второй.

А. Федотов:

– Ну ведь он был как раз в рамках этой кампании осужден на три года. И потом три года он был еще не у дел, и с ним мало кто общался. И, конечно, вот это очень подломило его здоровье. Но в Казани, там действительно были большие обороты, были большие возможности, и его обвинили в неуплате налогов с представительства. Он доказывал, что, во-первых, он не должен эти налоги платить. Во-вторых, что, если, допустим, считают, что он виноват, давайте он заплатит эти деньги. Ну вот его здесь осудили, потому что это был показательный такой процесс для того, чтобы другие боялись. И действительно его очень надломила эта ситуация. И в то же время это был вот такой как бы акт устрашения для духовенства всего, чтобы они видели, что советское государство готово применить и репрессивные меры, и поэтому, в общем-то, чтобы боялись просто священнослужители что-то делать вне рамок вот тех, которые были им установлены.

А. Пичугин:

– А у нас было несколько тысяч священников. А несколько ли? Сколько у нас примерно было священнослужителей к 1960 году, когда вот как раз Иова (Кресовича) осудили?

А. Федотов:

– Сложно сейчас мне на память сказать даже цифру, но было не очень большое количество, то есть на область это обычно было где-то 50–60 человек.

А. Пичугин:

– А нет, слушайте, правильно. Я даже занизил. Порядка 12 тысяч человек священнослужителей было на весь Советский Союз. Но мы тут, наверное, Украину берем в расчет, где было больше.

А. Федотов:

– Да, и там было существенно больше. То есть вот как раз в рамках, вот мы говорили, антицерковных репрессий, инициированных Хрущевым, например, если в Ивановской епархии с 56 до 44 сократилось количество приходов, то в некоторых украинских областях с 300, например, до тех же 50.

А. Пичугин:

– Ну там просто резали по живому.

А. Федотов:

– Ну то есть здесь, видите, на проценты, а здесь в разы. То есть какой-то был установлен лимит, например, что в среднем, допустим, 50 храмов на область. И вот их нужно было везде выровнять.

А. Пичугин:

– Представляете, 300 храмов одной из украинских областей сократили до 50, а куда девать 250 священников?

А. Федотов:

– Ну я думаю, те кто проводили, они не очень об этом задумывались.

А. Пичугин:

– Да, но вот по факту-то, куда они делись?

А. Федотов:

– Да все очень разное было, ведь у каждого своя судьба была – кто-то переезжал, кто-то еще как-то.

А. Пичугин:

– Кто-то ехал сюда, в центральную часть страны.

А. Федотов:

– Разные были очень судьбы у людей, здесь о каких-то общих тенденциях сложно говорить. Ну как раз ведь это время еще, когда работают, скажем, с священником, заставляют его отречься от веры. И вот Осипов, наверное, самый известный, много и других были, и Чертков там и другие.

А. Пичугин:

– По Украине не так много. Самый известный украинский отреченец – это отец Павел Дарманский, который и то под влиянием Евграфа Дулумана это сделал и, да, достаточно долго после этого еще прожил. А нет, почему он украинский, нет, он ленинградский: он в Ленинграде отрекся, а потом в Украинскую ССР переехал, куда-то в Киев или в Одессу, не помню. Да, он уже потом переехал просто туда.

А. Федотов:

– Да, я к чему говорю, что выдавливали разными методами из Церкви, говорили, что найдут работу какую-то там советскую, что человек будет на хорошем счету. Ну а на самом деле они мало кому что сделали из тех, кто отрекся, в отношении своих вот этих обещаний.

А. Пичугин:

– Да, я даже, кстати говоря, тоже у меня был когда-то доклад на одной конференции о ушедших и вернувшихся – это же тоже очень интересная страница в истории хрущевской кампании. Эта страница перевернулась уже в наше время только окончательно. Потому что из ушедших из Церкви во времена хрущевской кампании священников часть вернулась обратно. Даже те, с кого там на епархиальном уровне снимали сан, потом просто возвращалась к служению. Очень известный пример из Рязанской епархии – когда человек, его не хотели брать сразу, его взяли только в середине двухтысячных годов, и он служил еще потом до 2008 года. Я даже знаю пример живущего ныне, служащего священника, который тогда уходил, потом вернулся, причем вернулся еще тогда.

А. Федотов:

– Ну здесь сложно как-то это оценивать, потому что это вопрос, например, действительно церковной власти, которая принимает эти канонические решения, можно вернуть человека или нельзя, то есть, наверное, это каждый раз индивидуально как-то рассматривается.

А. Пичугин:

– А я вот говорил, что 13 тысяч священников к 1960 году. И вот мы уже берем 1963-й – и 8 тысяч. То есть очень интересно, куда делись 5 тысяч священнослужителей в те годы. Ну мы можем предположить, что часть по естественным причинам ушли, поскольку были уже немолодыми людьми, дореволюционного или 20-х годов поставления. Но вот это факт, что если мы в 1960 году в Советском Союзе видим 13 тысяч священников и диаконов, то в 1963 году мы видим 8 тысяч.

А. Федотов:

– Здесь ведь разные способы были выдавливания людей. И он мог, например, просто жить как частное лицо, такой священник, не иметь даже никакой работы.

А. Пичугин:

– Но ведь это не статистические данные, это 5 тысяч человек, которые попросту – ну это там небольшой поселок городского типа.

А. Федотов:

– Ну я думаю, здесь, наверное, требует отдельного исследования тема.

А. Пичугин:

– Интересный вопрос.

А. Федотов:

– Да, она интересная, и здесь, мне кажется, самые разные вот судьбы могут быть, которые мы проследим. То есть кто-то, может быть, работал, кто-то уже на пенсии просто был.

А. Пичугин:

– Я знаю случаи в то же время служения по селам тайно.

А. Федотов:

– Да, тайное духовенство. Ну как раз тайное-то вот и не поощрялось. Почему, потому что, когда организованная религиозная жизнь, она легче поддается контролю, ее легче контролировать атеистическим властям. А когда вот эти тайные все общества, да, они хуже контролируются. Ну и советская власть, в общем-то, наверное, и правильно считала, что это более опасно для нее. Почему, потому что любая вот эта атмосфера секретности, она как-то больше людей связывает и делает их более активными.

А. Пичугин:

– А ежегодный набор в Московской академии тогда был примерно каким?

А. Федотов:

– Не очень большим, то есть в разные годы все это по-разному, но это не сотни все равно.

А. Пичугин:

– Не сотни, нет. Мне кажется, человек 30.

А. Федотов:

– Это десятки людей, да. И, в общем-то, они проходили через очень большое сито на том уровне, по месту своего жительства – то есть с ними работали и партийные органы, и силовые структуры, это и Комитет государственной безопасности, это и, в общем-то, милиция. То есть уполномоченный, он вот это тоже все контролировал, тоже беседовал с каждым из них. И здесь кого-то в военкомат могли пригласить, кого-то могли чем-то припугнуть, кому-то могли пообещать какую-то работу, например, хорошую или поступление в институт, чтобы он туда не пошел – то есть такая была индивидуальная достаточно серьезная работа, для того чтобы люди не шли в Церковь. А в Церковь, они считали, что священнослужители, лучше пусть они будут необразованные и какие-то, например, пенсионеры, которые уже ну свой долг советскому государству отдали, а им 60 лет исполнилось, допустим, больше, они уже никакой пользы принести не могут. Если они никакой идеологической работой не занимались раньше, были на какой-то такой черновой работе, в принципе вот можно таких рукополагать людей в священники, и епископам часто разрешалось это.

А. Пичугин:

– А была ли какая-то дифференциация по возрасту, стажу служения? Скажем, в соборе молодой священник после семинарии получал оклад, и настоятель собора митрофорный иерей получал оклад.

А. Федотов:

– Ну настоятель и священник – была разница. А между священниками так, насколько я знаю, разницы не было.

А. Пичугин:

– Нет, там не было. А какой примерно оклад – если мы говорим уже о такой зрелой эпохи социализма или застоя, кому как нравится, – получал священник?

А. Федотов:

– Ну я думаю, так, в среднем, где-то рублей пятьсот, наверное, но из них вычиталось налогами рублей двести.

А. Пичугин:

– То есть около трехсот.

А. Федотов:

– Около трехсот рублей. Но это по советским временам все равно было приличная такая сумма. Зарплата инженера была 120 рублей.

А. Пичугин:

– Да ну 300 рублей это зарплата...

А. Федотов:

– Квалифицированного рабочего.

А. Пичугин:

– Доцента, например. Квалифицированного рабочего или доцента в вузе. Там, наверное, остепененный человек получал что-то такое. Это я помню по своим бабушкам и дедушкам, как раз все вузовские работники: 330 рублей примерно это вот зарплата кандидата наук, доцента, что-то такое, добивалось, может быть, до 400. И это было неплохо. На эти деньги можно было спокойно съездить отдохнуть, на эти деньги можно было сильно не экономить.

А. Федотов:

– Да, но и часто ведь у священников жены не работали, у многих было детей не так мало. Поэтому тоже вот эти моменты надо учитывать. А жены если работали, то где-то при церкви – например, за ящиком свечным или хор церковный, пели там, то есть что-то связанное тоже с церковной деятельностью. Потому что, например, на светской работе жене священника было, конечно, психологически тяжело работать в то время.

А. Пичугин:

– А вот важно: психологически или она не могла работать на светской работе?

А. Федотов:

– Да нет, почему, могла, конечно. Могла, но просто чисто психологически ей было сложно. Потому что и на нее давили, чтобы пытаться через нее на мужа повлиять. Вот такая Никифорова есть повесть, «Попадья», может быть, вы читали, интересная тоже. В советское время описывается, как молодой священник, он приезжает в деревню, вот он женился на неверующей совершенно девушке, и вот как она в итоге там от него уходит потом в этой деревне, как вот он ломается психологически.

А. Пичугин:

– А это она вернулась, а он уже в постриге – эта история, да, по-моему?

А. Федотов:

– Нет, там ничего, там как бы просто в конце показывается его кризис такой. Ну это атеистическая, советская такая пропаганда.

А. Пичугин:

– Нет, тогда не читал, не знаю, не помню.

А. Федотов:

– И как бы тогда вот очень много тоже советская литература уделяла внимания вот этому. У Тендрякова, например, повесть – «Чудотворная».

А. Пичугин:

– А, ну даже фильм снят.

А. Федотов:

– То есть много, вот они пытались через эти вещи показать негативный такой образ.

А. Пичугин:

– Ну а как, смотрите, она работает в школе, например, а муж у нее священник. Она же не может при этом в школе продолжать работать. По закону, конечно, законодательство этому не препятствует никоим образом. Но на нее будут давить, чтобы она ушла из школы. Потому что ну как же так: советский педагог, а муж у нее священник.

А. Федотов:

– Ну я думаю, конечно, в школе маловероятно, чтобы могла быть. Ну, допустим, медсестрой могла бы быть, могла бы быть каким-то техническим работником где-то там...

А. Пичугин:

– В проектном институте.

А. Федотов:

– Да, какие-то вот работы, не связанные с идеологией и не связанные с такими вот вещами, которые с людьми, там что-то она объясняет людям. Но часто было, что жены священников и не работали полностью в это время.

А. Пичугин:

– А как на них распространялось в таком случае закон, правда, поздний, о тунеядстве? Мы привыкли, что тунеядец – это такой образ работяги, который там вместо того, чтобы работать, сидит в пивной. А ведь женщины тоже могли быть тунеядцами, даже вот по таким просто причинам.

А. Федотов:

– Ну к домохозяйкам тогда, которые имели детей, к ним, как правило, я не помню, чтобы такое применялось. То есть это было для других целей тогда принято законодательство. А тут, как правило, все равно это были женщины с детьми, которые там сидят с детьми, занимаются. Поэтому здесь немножко другая вещь.

А. Пичугин:

– Друзья, напомним, что в гостях у светлого радио сегодня Алексей Федотов, профессор Ивановского филиала Института управления, доктор исторических наук. А как дело обстояло с монастырями? Их было немного, понятно, но насельники монастырей, священнослужители, они тоже что-то получали?

А. Федотов:

– А монастыри – это вообще была как бы отдельная такая категория. То есть советское государство, оно после вот начала хрущевской кампании, да, оно стремилось максимально их закрыть, чтобы их было как можно меньше.

А. Пичугин:

– Ну у нас можно посчитать: Почаев, Троице-Сергиева Лавра...

А. Федотов:

– И это было все действительно очень маленькое количество. То есть, например, вот как сейчас в области там по 10, по 20 монастырей, то есть, конечно, такого даже по одному не было, то есть все это было тогда ликвидировано, в то время. И монастыри, они были на таком немножко другом положении, чем другие религиозные организации. И, в общем-то, самим монахи, они же, по сути, не получали никакой таксированной оплаты за вот свой труд, поэтому здесь было совсем другое отношение. И здесь каждый монастырь, он имел свой индивидуальный характер и индивидуальные отношения с государством. И потом ведь нужно понимать, что сейчас у нас законы там по 300 страниц, где все прописано, и еще куча подзаконных актов таких. Ну 300 страниц – это закон об образовании, к примеру, Российской Федерации, а есть и меньше законы. Но тогда ведь были, в советское время, намного меньше вот эти законодательные акты. И вот, например, постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 1929 года «О религиозных объединениях», на основе которого, в общем-то, государственная религиозная политика вокруг которого, да, и осуществлялась, оно было там всего несколько страничек, и инструкция потом по применению. И потом какие-то дополнения вводились, еще что-то. И союзного закона общего не было принято вплоть до 1990 года, то есть он был принят накануне распада Советского Союза. То есть я к чему веду? Вот эта религиозная сфера, она была так слабо регламентирована, очень много было правовых коллизий. Вот интересно, отец Георгий Эдельштейн, достаточно известный человек, он написал там записки советского священника, книга...

А. Пичугин:

– Сельского.

А. Федотов:

– Ну, может, в разных редакция по-разному. И там вот он как раз описывает вот эти коллизии правовые. И когда он приходил к уполномоченным, говорил: а вот по законодательству так, а у нас так, – и вот его очень не любили за это. Потому что даже вот то советское законодательство, которое было, оно не соблюдалось. Очень многое зависело на местах. Ну уполномоченный тоже, он же был, будем говорить, не самостоятельное лицо, да, он был небольшой советский чиновник, уровня где-то заместителя начальника отдела облисполкома, примерно такой. Часто он был вообще один в области, иногда там секретарь, иногда еще был второй сотрудник у него. И, по сути, на целый регион он должен был вот эту деятельность осуществлять.

А. Пичугин:

– Ну и все-таки у него не так много храмов было. Ну это Ивановская область – там 40 с небольшим храмов на одного уполномоченного.

А. Федотов:

– Ну да, и были же еще комиссии потом, впоследствии, по содействию за контролем законодательства, члены которых, они, в общем-то, ему содействовали в получении информации, в контроле за деятельностью духовенства. И все вот эти исполкомы районные, как правило, секретарь или заместитель председателя райисполкома возглавлял эту комиссию, они тоже это все курировали и вот это все стекалось.

А. Пичугин:

– А именно он лишал регистрации священника?

А. Федотов:

– Да, это у него был функционал.

А. Пичугин:

– А единоличное его решение? То есть вот жил-был отец Петр, и уполномоченный решил лишить его регистрации за что-то, как он считает. Ему нужно было с кем-то советоваться, просить у кого разрешения или это было просто его единоличное решение? Вот как у архиерея есть власть вязать и решить, и запрещать священника, да, так и у уполномоченного была возможность единолично выносить такие постановления со стороны светской власти?

А. Федотов:

– Да, это были его единоличные решения. Вот интересно, Генрих Александрович Михайлов, он в свое время был заместителем председателя Совета по делам религий при Совете министров СССР, вот до этого он был уполномоченным в Ивановской области. Вот он писал воспоминания, свою книгу такую интересную, и там он описывал ситуацию, когда он лишил регистрации священника, многодетного отца, не очень хорошо разобравшись в сути жалобы. И вот приехала делегация женщин пожилых, которые фабричные там, вот ему так горячо все заступались за своего священника. И он так, в общем-то, сказал, что для него это бы хороший урок, почему, потому что действительно судьба человека, судьба большой семьи многодетной, а он, ну недостаточно разобравшись, вот ее так решил. То есть, в принципе, да, большая была ответственность уполномоченного. То есть если он в рамках советского государства был небольшой чиновник, то для священников и даже для архиерея он был как бы начальник, и даже дело архиерея, оно хранилось у него.

А. Пичугин:

– Я вспоминаю историю, описанную где-то, как в Нижегородской епархии, уже после распада Советского Союза, был пожилой митрополит, архиепископ, по-моему, он был, Николай (Кутепов).

А. Федотов:

– Митрополит впоследствии.

А. Пичугин:

– Да, впоследствии митрополит. А ему очень было жалко уполномоченного, тоже там старичка, они там где-то, может, ровесники были. Он очень много лет был в Горьковской области уполномоченным, и, естественно, после распада Советского Союза все, кому он там причинил много зла, он достаточно был там резкий и крутой уполномоченный, его постарались быстрее забыть. Но ему его было жалко. Его никто никуда не звал и не приглашал, он сидел дома, был одинокий. И вот его митрополит начал звать на церковные праздники и на какие-нибудь собрания духовенства. Когда после всех торжественных служб собирались где-то, он всегда приходил – в костюме, наряжался. Понятно, что ему больше было идти некуда, у него жизни другой не было. И вот он садился, там садились священники, которые его прекрасно помнили по времени его силы. А ему говорить даже было не о чем. И вот он сидел и говорил: отец такой-то, а помнишь, как я тебя с регистрации-то снимал в 79-м? Его уже никто не боялся.

А. Федотов:

– Они очень разные были на самом деле, уполномоченные. Вот если даже по Ивановской области проследить, то вот как раз вторая половина 80-х годов – это были уже такие интеллигентные люди на этих постах, которые, в общем-то, пришли с такой интеллектуальной работы. Тот же Генрих Алексей Александрович, он был кандидат наук. Потом был Богородский Евгений Алексей Александрович, он был главным редактором областной газеты «Рабочий край». То есть люди приходили, которые действительно были культурные и имели представление о том, что такая есть духовная сфера человеческой жизни, что она не такая простая. А до этого часто уполномоченные были с какой-то хозяйственной работы, которые грубые такие люди, часто пьющие. А, например, если взять в самом начале, то очень большое количество было бывших сотрудников Комитета госбезопасности. И если даже взять даже самого Карпова, да, который первый председатель Совета по делам Русской Православной Церкви, он же был полковником этого Комитета госбезопасности. И ему, когда он был уполномоченный, ему тогда решили присвоить звание генерал-майора, и он тогда еще спрашивал Маленкова Георгия Максимилиановича, говорит: а как, вроде можно ли мне это? Он говорит: ну если вы не будете афишировать, да, то можно вам это звание.

А. Пичугин:

– Ну ему присвоили?

А. Федотов:

– Да, генерал-майор.

А. Пичугин:

– Но когда его снимали, в разгар как раз непосредственно перед хрущевской кампанией, когда его снимали, ему припомнили его перегибы, когда он был начальником какого-то областного управления НКВД, и, конечно, там кровь рекой лилась. И ему это припомнили и сняли его официально. Ведь он в какой-то момент стал очень доверительно общаться с патриархом Алексием, у него появлялись какие-то любимчики среди духовенства, он перестал выполнять свою функцию в полной мере, возложенную на него советской властью. Но причиной, чтобы его снять, ему припомнили как раз перегибы в 30-е годы.

А. Федотов:

– Дело в чем, что ведь он как бы работал тоже на свою структуру. Почему, потому что чем больше влияния имеет уполномоченный, вот его Совет, и сам центральный Совет, тем больше, соответственно, и у председателя влияния. И он хотел, чтобы все вопросы решались именно в Совете, а не на местах, он стремился аккумулировать вот эту у себя власть. А вот в рамках той политики, которая уже начала проводиться Хрущевым, он уже в нее не вписывался, и поэтому, конечно, они его сменили.

А. Пичугин:

– Я когда-то общался, несколько лет назад, с Константином Михайловичем Харчевым. Мы с ним даже, я помню, забирал его из дома, у нас там были встречи в нашем музее, как раз у нас же музейная программа. В музей я его привозил, мы сидели, пили чай и он вспоминал, как все было. Ну вот с Константином Михайловичем, дай Бог ему здоровья, такая, конечно, интересная была история. Потому что человек знал очень много, человек был председателем Совета по делам религий с 1984 по 1989 год, собственно, последним. Он даже сам про себя говорит, что унаследовавший должность Христораднов, он просто был поставлен, чтобы завершить работу отдела, а последним настоящим был как раз Харчев. И вот он, конечно, при нем тысячелетие Крещения Руси проводилось, при нем возвращали Данилов монастырь, при нем много всего было, и он, зная невероятно много про Русскую Православную Церковь 80-х годов и, естественно, более ранний период, ничего умудрился не рассказать. Мы там его интервьюировали, наверное, часа два. Он все вокруг да около, какими-то теориями уводил нас от главной темы, как вот все это было на самом деле.

А. Федотов:

– Вы знаете, советские чиновники, они это очень все хорошо умели. Ну я думаю, что и сейчас тоже умеют те люди, которые находятся на таких постах, говорить очень много и ни о чем не сказать при этом. А что касается Христораднова, да, последний председатель Совета по делам религий, насколько я помню, он тогда отличился, что вызвал к себе больного патриарха Пимена в Совет на прием. Ну то есть он посчитал, что ему, например, встречаться с патриархом, ехать, это как-то унизительно для его статуса.

А. Пичугин:

– Харчев или Христораднов?

А. Федотов:

– Христораднов, да. Ну он еще имел вот этот статус, но, в общем-то, Совет, он доживал последнее время на тот момент.

А. Пичугин:

– Ну у нас совсем немного времени остается, давайте подведем некий итог. Мы все-таки сегодня в основном говорили о материальном положении духовенства в советское время послевоенное. С чем священник в кармане подошел к распаду Советского Союза, даже к тысячелетию Крещения Руси? Вот новый этап начался в жизни Церкви, совсем новый, и каково было материальное положение священника в этот момент – городского, сельского?

А. Федотов:

– Ну вот до начала массового открытия храмов оно было достаточно стабильное, и это были люди обеспеченные, вот к концу 80-х годов. А потом ведь произошел крах Советского Союза, произошел крах всей экономики, которая была, и начался период, когда какого-то единого чего-то на всем этом пространстве уже не существовало и все зависело уже от конкретной ситуации. И уже вот в 90-е годы это и очень богатые священники, и те, которые буквально голодали.

А. Пичугин:

– Ну 90-е годы – это совсем другая история.

А. Федотов:

– Начался уже другой этап, поэтому какого-то вот единого уже такого экономического положения, да, уже там не стало.

А. Пичугин:

– Спасибо большое мы говорим Алексею Федотову, доктору исторических наук и профессору Ивановского филиала Института управления. Сегодняшняя наша программа музейная, совместная с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Без Ксении Толоконниковой мы сегодня, но в следующий раз она обязательно будет с нами. Я Алексей Пичугин. Мы прощаемся, до новых встреч. И пишите нам по адресам: podspudom@yandex.ru – это адрес музея, и info@radiovera.ru – адрес нашей радиостанции. Мы с удовольствием читаем все ваши письма и даже вот по некоторым из них делали программы. Спасибо. Я Алексей Пичугин. Всего доброго и до свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Преобразования в современной системе образования». Максим Костенко
• «Донорство крови и костного мозга». Алена Фирсова, Наталья Быстрова, священник Дмитрий Гуров
• «Смыслы Таинства Крещения». Священник Григорий Геронимус