«Святой праведный Петр Калнышевский». Наталья Иртенина

Гостьей программы «Исторический час» была писатель, исторический публицист Наталья Иртенина.

Разговор шел о последнем кошевом атамане Запорожской Сечи святом праведном Петре Калнышевском, о двух разных периодах его жизни: о бытности лихим атаманом и о ссылке в Соловецкий монастырь, которая стала его путем к святости.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы сегодня поговорим о личности раздвоенной, необычной, дающей одновременно несколько теней в мутном свете тех политических событий, которые происходили в России во второй половине XVIII столетия. Поэтому мы говорим как будто одновременно о двух людях, хотя личность все-таки одна — это Петр Иванович Калныше́вский, кошевой атаман Запорожской Сечи, и человек, который был относительно недавно причислен к лику святых Православной Церковью благодаря его многочисленным заслугам перед христианской верой и Христианской Церковью. Мы должны будем поговорить о нем как о масштабном политике и военном деятеле, но атаман запорожцев — это атаман запорожцев, и он соответствовал своей должности, и одновременно — о нем как о верующем человеке, как о христианине, который очень хорошо понимал свой христианский долг, долг перед Церковью и долг перед Богом. Ну, а уж как эти две линии в его судьбе связывались, нам расскажет Наталья Валерьевна Иртенина, замечательный православный писатель, историк, редактор журнала «Вестник МГУТУ», и я хотел бы, чтобы вы вспомнили, что это наш постоянный гость. Здравствуйте!

Н. Иртенина

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Ну что же, фактически уже дана визитная карточка Петра Ивановича Калнышевского, начнем с его происхождения, биографии. Мы с вами, Наталья Валерьевна, договорились в самом начале передачи: я немного поговорю о знаменитой могильной плите, но сначала вы подведите меня к этому, из какого семейства он происходил.

Н. Иртенина

— Для начала надо уточнить, что Запорожских войск, собственно, было два с конца XVI века в Южной Руси. Одно — вольное, обитавшее в низовьях Днепра, на территории современных Днепропетровска, части Запорожской и Херсонской областей, а второе войско Запорожское — служилое, состоявшее на службе сначала у королей польских, а затем у русских царей, и оно занимало территорию, собственно, Малороссии, то есть современной Киевской, Черниговской, Полтавской областей, и управлял им гетман, вот этим служилым войском Запорожским, а во главе вольных низовых запорожцев стоял как раз кошевой атаман, и Пётр Иванович Калнышевский был последним кошевым атаманом Запорожской Сечи.

Д. Володихин

-Ну вот из каковских он был, скажем так?

Н. Иртенина

— О происхождении Петра Калнышевского выдвигались разные версии: что он был родом из простой казачьей семьи, из священнического рода, из шляхетства. Родился он в начале XVIII века, хотя поздняя устная традиция приписала ему смерть в 112-летнем возрасте, в 1803 году, то есть как бы он родился в 1690-м, но это очень сомнительно.

Д. Володихин

— Ну вот я об этом чуть погодя расскажу. Важно и вот что: одновременно казак, шляхтич и из священнического рода — для Малороссии это ведь была нормальная ситуация, казак мог оказаться в священниках, священник мог быть шляхтичем, шляхтич мог показачиться и попасть в священники, всё это не было таким уж разделённым.

Н. Иртенина

— Да, там не было жёстких границ, как в Великороссии в XVIII-XIX веках, но родиной его считается село Пустовойтовка в Малороссии, ныне это Роменский район Сумской области. А насчёт происхождения: совсем недавно российские исследователи выдвинули серьёзно обоснованную версию, что Пётр Иванович принадлежал к русскому шляхетскому роду по фамилии Калусовские или Калышевские. Этот род известен с конца XV века на Волыни, его представители были людьми знатными, влиятельными, а в XVII веке род разветвился на православную и католическую ветви, и вот предполагается, что Пётр Колышевский происходил из православной обедневшей ветви, жившей в Малороссии. Вероятно, его отец, чтобы не ассоциироваться у казаков с католической роднёй, взял себе прозвище Ка́лныш, по созвучию с фамилией, и оно передалось его сыновьям. У Петра Ивановича было два брата: Андрей Калныш, он тоже был казаком Запорожской Сечи, владел хутором, а Семён стал священником.

Д. Володихин

— А Калныш — это?..

Н. Иртенина

— Точно неизвестно, но предполагается, что был такой топоним. Надо уточнять, в общем, что значило это слово.

Д. Володихин

— Некоторые считают, что это некая местность или хутор. А что касается времени его рождения, вот вы уже начали говорить об устной традиции: собственно, устная традиция привела к тому, что через полстолетия с лишним после смерти Петра Ивановича Калнышевского в Соловецком монастыре очередной настоятель решил, что столь значительной персоне стоит воздвигнуть каменное надгробие. У нас достаточно каменных надгробий из некрополя Соловецкого монастыря, ничего необычного. Но, как вы понимаете, сведения о Петре Ивановиче Калнышевском черпали из-за монастырской устной традиции, а это значит, что через 50 с лишним лет известия о том, сколько было Петру Ивановичу, когда он скончался, могли быть искажены, могли быть преувеличены. В конце концов, знаете ли, он и сам мог об этом не помнить.

Н. Иртенина

— Это, скорее всего. Он не знал просто, сколько ему лет, когда он родился.

Д. Володихин

— Ведь в те годы люди не придавали столь уж большое значение тому, сколько им лет. Знаете, пенсию тогда не назначали, и выслуга лет никак не соединялась с понятием «возраст физический». Поэтому в 1803 году он скончался, на надгробной плите сказано, что ему было 112 лет — значит, родился он либо в 1690-м, либо в 1691-м. Но ваша версия, Наталья Валерьевна, что он родился где-то в первые десятилетия XVIII века, и когда — непонятно, больше похоже на правду. То есть человек жил так долго и на старости лет уже не очень помнил, какой там год, и что он там сказал Соловецким монахам, непонятно, поэтому вот эту дату — 1690-1691-й — давайте мы осторожно зачеркнём и скажем, что, наверное, всё-таки он был помоложе, причём, может быть, даже серьёзно моложе.

Н. Иртенина

— Существенно.

Д. Володихин

— Ну вот появляется он в документах, связанных с Сечью, если я правильно помню, в 50-х годах XVIII века, а в 60-х годах он уже участвует вместе с Сечью в большой Русско-турецкой войне 1768–1774 годов.

Н. Иртенина

— Да, в 50-х он уже занимал высшие должности в Запорожской Сечи, был сначала войсковым есаулом, потом войсковым судьёй. В 62-м году его впервые избирают кошевым атаманом на Казачьей раде, три года спустя повторно избирают, и уже бессменно он возглавляет Запорожскую Сечь до самой её ликвидации, то есть с 1765 по 1775 год он бессменный кошевой атаман.

Д. Володихин

— Ну что ж, последнее великое военное предприятие, в котором участвовала Запорожская Сечь — это Русско-турецкая война, и в общем, запорожцы себя показали, я так понимаю, неплохо?

Н. Иртенина

— Да, но сначала, когда Пётр Иванович на Казачьей раде объявил, что русское правительство призывает запорожцев принять участие в этой войне, казачья масса проявила недовольство очень сильное. Рядовые казаки очень многие не хотели воевать, они подняли бунт против Калнышевского, ему даже пришлось на какое-то время бежать из Сечи. Рядовые казаки даже собирались уйти в подданство турецкому султану, чтобы не воевать за Россию, а позднее против Калнышевского даже составился заговор, его хотели убить. Но и бунт, и этот заговор были ликвидированы, и войско Запорожское всё-таки честно воевало в этой войне с турками, даже удостоилось многих похвал и наград от высшего армейского командования и Екатерины Второй.

Д. Володихин

— То есть он должен был применить силу для того, чтобы его запорожцы-казаки всё-таки пошли на войну?

Н. Иртенина

— Он обратился к русскому армейскому командованию, и сила состояла именно в этом, то есть в русских войсках.

Д. Володихин

— Значит, существовала вероятность того, что запорожцы, конфликтуя с Россией, хотя они находились в таком вассальном, подчинённом отношении к России, всё же поднимут мятеж?

Н. Иртенина

— Да, существовала такая вероятность.

Д. Володихин

— Ну, это понятно. Они сохраняли некие остатки вольности, и Запорожская Сечь, в общем, никогда никому не кланялась, иногда это было героическое деяние, а иногда весьма скверное, по-разному складывались обстоятельства. Но, насколько я понимаю, деятельность Петра Ивановича на войне, как и Сечи в целом, и запорожцев низовских, была отмечена, как вы сказали, правительственными наградами?

Н. Иртенина

— Да, формирования запорожских казаков находились в подчинении генерала-фельдмаршала Румянцева, и он активно привлекал их к боевым действиям в формате так называемой малой войны, то есть это были дерзкие нападения на противника небольшими отрядами казаков, рейды на территорию врага, разнообразные диверсии, всё это наносило противнику большой урон. Например, запорожцы совершили рейд к турецкой крепости Очаков, громили там укреплённые пункты врага, захватывали пленных, вооружения. Также лодочная флотилия запорожцев успешно действовала на Дунае против турецкой флотилии, они отбивали у турок их малые суда. И своей военной удалью запорожцы так прославились, что некоторые армейские военачальники просили Калнышевского записать их в запорожские казаки. Так, например, были приписаны к одному из запорожских куреней в качестве почётных казаков генерал-губернатор Новороссии князь Потёмкин, будущий фельдмаршал Кутузов и некоторые другие военачальники.

Д. Володихин

— Потёмкин у нас, значит, и в казаках побывал?

Н. Иртенина

— Да, был почётный казак Кущёвского куреня с именем Грицько Нечёса из-за лохматой прически.

Д. Володихин

— Лохматая прическа... Что только с людьми не случается.

Н. Иртенина

— А сам Калнышевский по указу Екатерины Второй был удостоен большой именной золотой медали на голубой Андреевской ленте, на ней была надпись: «Войска Запорожского кошевому Калнышевскому за храбрые против неприятеля поступки и особливое усердие к службе».

Д. Володихин

— Медали такие давали с начала XVIII века казакам, со времён Петра I, он ввёл первый в России орден — орден святого апостола Андрея Первозванного, и эти медали были связаны с этим орденом, но не являлись знаками самого ордена. Это, скажем так, что-то вроде орденской медали. Это была очень высокая награда, и Калнышевский должен был почувствовать покровительственное и самое доброе отношение Петербурга к нему. Ну что ж, я думаю, мы для начала достаточно много информации дали о том, как Калнышевский проявил себя на войне, когда он выбился в великие люди казачьей старшины. Теперь самое время поговорить о его христианской деятельности, и прежде всего приходит в голову его широкая церковная благотворительность.

Н. Иртенина

— Тут надо сказать, что казаки были очень ревностны во всем, что касалось православной веры, и всегда были готовы отстаивать свою веру с оружием в руках.

Д. Володихин

— Ну, в XVII-XVIII веках — да.

Н. Иртенина

— Да, во времена Речи Посполитой гетманские сечевые запорожцы считали себя защитниками православия от польских насилий, от навязывания Малороссии латинской унии в XVII веке именно. Когда Малороссия входила в Польско-литовское государство именно Запорожская Сечь была оплотом веры для русских людей.

Д. Володихин

— Во второй половине XVII века она перешла в российское подданство — непростой процесс, но ко второй половине XVIII века уже давно завершившийся.

Н. Иртенина

— В традиции у казаков были щедрые пожертвования на храмы, монастыри, строительство и украшение церквей за свой счет. Многие в завещаниях отписывали в пользу храмов и духовенства свое имущество, а в старости уходили в монастыри, часто на Афон или в Межигорский монастырь под Киевом. Собственно, все войско Запорожское было ктитором этой чтимой обители, Межигорского монастыря под Киевом, она содержалась за счет гетманской казны, и принимали там постриг, на Афоне, в других монастырях. И очень любили в Запорожской Сечи принимать монахов с Афона и из других православных стран, когда те собирали на свои обители пожертвования. Такие монахи могли жить в Сечи годами, собирали там щедрые пожертвования, щедрые подаяния запорожцев. А вот насколько щедры были казаки, свидетельствуют, например, письма преподобного Паисия (Величковского) атаману Калнышевскому, у них была переписка в конце 60-х — начале 70-х годов, как раз тогда шла Русско-турецкая война. Преподобный Паисий был в то время игуменом монастыря в молдавской Драгомирне, и в каждом письме он благодарил казаков и самого Калнышевского за их обильную помощь монастырю, а монастырь тогда терпел очень острую нужду из-за того, что шли боевые действия.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, монастырь Межигорский — это вообще духовный окормитель Запорожской Сечи, а монастырь святого Паисия, если не перенял ту традицию Межигорского монастыря, то, во всяком случае, получал оттуда послания святого Паисия тоже духовного содержания.

Н. Иртенина

— Да, и казаки снабжали обитель Паисия деньгами, продовольствием, тканями, церковной утварью.

Д. Володихин

— Ну, вот вопрос: деятельность Калнышевского лично — это одно, а деятельность всей Сечи — это другое. Мы можем выделить какие-то деяния, связанные с самим Петром Ивановичем?

Н. Иртенина

— Конечно. Что касается его личной благотворительности, то она тоже была велика. Кошевой был небедный человек и из собственного кармана финансировал строительство нескольких храмов в Малороссии, в том числе в Межигорском монастыре, он снабдил их богослужебной утварью и всем необходимым. Например, в одном документе XVIII века говорится, что кошевой атаман Калнышевский имеет к храмам Божиим горливость, то есть горение, горячую ревность и усердие. Он не скупился на роскошное внутреннее убранство храмов, которые строил за свой счёт. Например, построенная им Покровская церковь в городе Ромны имела совершенно роскошный иконостас, массивный, резной, с позолоченными деревянными скульптурами, с искусством написанными иконами. Такой иконостас очень дорого стоил, не меньше десяти тысяч рублей, это огромные деньги по тем временам.

Д. Володихин

— Я, дорогие радиослушатели, хотел бы напомнить, что серебряный рубль второй половины XVIII века — это рубль, сделанный из серебра, тяжёлый, большой, больше 20 грамм весом и хорошей пробы, то есть, в общем, если переводить на современные деньги, один рубль равнялся многим тысячам рублей.

Н. Иртенина

— В своей родной Пустовойтовке Калнышевский построил Троицкую церковь за свой счёт и пожертвовал ей большое напрестольное Евангелие в серебряном окладе ценой в 500 рублей, это тоже очень немалые деньги. И обильно жертвовал он и на храмы на земле самой Запорожской Сечи, строил тоже новые церкви, делал в них богатые вклады. Кроме того, он отправлял дорогие дары и в Афонские обители, и в Иерусалим, в Храм Гроба Господня, то есть вёл очень широкую благотворительную деятельность.

Д. Володихин

— Притом, заметьте, когда Запорожская Сечь и сам Калнышевский затевают благотворительную деятельность, есть одна особенность: они с почтением относятся к монастырям и монахам, они с ревностью, во всяком случае, относятся к священникам, которые прибывают к ним на Сечь, и меньше внимания они уделяют архиереям, для них архиереи — это была духовная власть, с их точки зрения, абсолютно неканоническая и избыточная. То есть вот есть настоятель Межигорского монастыря, он человек, который устраивает духовное окормление, отвечает за него, казаки готовы ему подчиниться, а к архиерею они шли менее охотно. Почему так получалось, почему монастырь для них оказывался более важным и интересным?

Н. Иртенина

— Да, совершенно верно, священников казаки-запорожцы принимали исключительно из Межигорского монастыря, когда Киевский митрополит назначал им других священников, они этому противились.

Д. Володихин

— Но, очевидно, им казалось, что вот из старины повелось, что у них есть некий обычай самим принимать или не принимать к себе духовное лицо священника, и они настаивают на нём как на части своих вольностей.

Н. Иртенина

— Очевидно, да, это была часть их вольности, которую они очень усердно и ревностно отстаивали.

Д. Володихин

— Кстати, собор в Ромнах — это ведь было довольно крупное здание, насколько я помню, каменное и довольно значительное по размеру.

Н. Иртенина

— Нет, он был деревянный, и, к сожалению, не сохранился, его разобрали в конце XIX века. Сейчас там стоит другая, каменная как раз церковь.

Д. Володихин

— Значит, это более позднее здание. А что касается Лавры Киево-Печерской, были какие-то отношения с казаками?

Н. Иртенина

— Об этом мне неизвестно. Но скорее всего —да, Лавра была тоже почитаемым монастырем, казаки и там принимали постриги, соответственно, и туда делали вклады, но как-то в биографии Калнышевского на этом акцент исследователи не делают.

Д. Володихин

— Ну и, насколько я понимаю, Калнышевский достаточно скептически относился к любым вариантам униатства, католицизма на казачьей земле?

Н. Иртенина

— Этого казаки однозначно не принимали.

Д. Володихин

— И в том числе, их кошевой атаман. Значит, что мы можем зафиксировать для себя: Калнышевский долго был высокопоставленной фигурой на Сечи, потом он был атаманом, то есть фактически главой Сечи, и он шёл по традиционному для казаков пути, по пути широкой благотворительности в отношении Церкви, строительства монастырей. И надо подчеркнуть одну определённую деталь, вот так, чтобы это было понятно: есть благотворительность Сечи в целом, когда из средств сечевых выделяются деньги на Церковь, и есть благотворительность отдельных казаков. Отдельные казаки, в том числе кошевой атаман, тратят не сечевые средства, а свои личные, и их пожертвования есть подвиг благочестия, который совершён не всей, в целом огромной корпорации казачества, это десятки тысяч воинов, если я правильно понимаю, вы сейчас уточните, сколько там было в XVIII веке?

Н. Иртенина

— В разное время по-разному насчитывалось, в XVI веке — не больше трех-пяти тысяч, в XVII веке уже, естественно, больше, в XVIII веке — десятки тысяч.

Д. Володихин

— Ну вот есть огромная могущественная корпорация, которая вообще не очень склонна признавать над собой жёсткую власть чью-либо, и есть лично казак, лично атаман, который говорит вере, Господу, Церкви — «Я желаю поделиться своим богатством, потому что я верую в Господа, потому что я хочу, чтобы церкви были благоустроены, потому что я гляжу на небо и знаю, что моя душа когда-нибудь будет проходить через мытарства и Суд Господень».

Н. Иртенина

— И лично Калнышевский был глубоко верующим человеком, и вероятнее всего, есть такая версия, что в конце жизни, после своего атаманства, он хотел провести свои последние годы по казацкому обычаю — в монастыре, в монашеской молитве, и Бог даровал ему такую возможность, хотя не таким образом, каким он, наверное, думал — не в Киеве, не на Афоне, а на Русском Севере.

Д. Володихин

— Ну что ж, монастырь — везде монастырь. Может быть, это не тот монастырь, куда хочет попасть человек, а тот монастырь, куда его Господь отправляет. Ну что ж, давайте запомним это: человек, будучи у большой власти, вел себя порою как истинный христианин, это большое дело.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный писатель, историк Наталья Валерьевна Иртенина, специалист по казачьей генеалогии и редактор журнала «Вестник МГУТУ». Мы беседуем о судьбе, о деяниях светских и о духовных подвигах Петра Ивановича Калнышевского, последнего кошевого атамана Запорожской Сечи и православного святого. Итак, я думаю, что сейчас нам стоит поговорить о том, как произошло катастрофическое событие в судьбе Калнышевского. В душе его, может быть, оно произвело благодатные перемены, а вот в карьере его оно сломало всякую возможность играть в дальнейшем сколько-нибудь значительную роль. Итак, Екатерина Вторая ликвидировала Запорожскую Сечь. Стоит объяснить в двух словах нашим уважаемым радиослушателям, почему это произошло, каковы причины, и как это сказалось на судьбе Калнышевского. Ну, понятно, последний кошевой атаман — сказалось так, что он перестал быть кошевым атаманом. Но давайте вот немножечко подробнее об этом, чтобы было ясно, что произошло.

Н. Иртенина

— Дело в том, что, начиная с 1730-х годов каждая новая Русско-турецкая война раздвигала южные границы Российской империи вокруг земельных владений Запорожской Сечи, и вот по итогам войны 1768–1774 годов империя приобрела территорию вплоть до Черного моря, и земли сечевых казаков оказались окружены пространствами Новороссийской губернии. Правительство, естественно, озаботилось заселением, освоением этих земель пустынных, укреплением их в военном отношении. Так, в 1750-х годах две большие области были отданы сербским переселенцам, их назвали Новая Сербия и Славяносербия. Затем там стали образовываться гусарские полки, которые селились на этих землях, они несли одновременно службу и занимались хозяйством. В них служили иноземцы, принимавшие российское подданство, и малороссы, и великороссы, и шел поток крестьян-переселенцев, таким образом возник острый конфликт, конфликт интересов —борьба за земли между новыми поселенцами и запорожцами.

Д. Володихин

— Запорожцы чувствовали себя старинными хозяевами этих мест, которые могли особенно не заморачиваться по поводу границ своих земель: «насколько хотим, настолько и граница», а тут выяснилось, что приходится выяснять такие вещи.

Н. Иртенина

— Да, отчасти эта колонизация Новороссии забирала земли у Запорожской Сечи по ее рубежам, а с другой стороны, запорожцы стали сами предъявлять права на Причерноморье, завоеванное Россией у турок, и даже на Приазовские земли Войска Донского, и к началу 1770-х годов эта борьба уже представляла очень серьезную проблему для правительства. Запорожцы нападали на поселения Новороссии, на слободы поселенных армейских полков, грабили, угоняли скот, избивали и уводили людей, насильно переселяли их на свои территории в качестве рабочей силы, сманивали к себе множество беглых. И кошевой Калнышевский не только не препятствовал такой деятельности своих запорожцев, но и отдавал прямые указания на такие действия.

Д. Володихин

— Ну, соответственно, и поселенные полки тоже отвечали ударом на удар, это приводило к столкновениям — вроде бы в мирное время, вроде бы подданных Российской империи, каковыми были казаки и гусары, но заканчивались они кровопролитием.

Н. Иртенина

— Нет, до кровопролития, слава богу, не доходило, но до избиений, до случайных смертей...

Д. Володихин

— Кровопролитие — это и есть случайная смерть, я извиняюсь, — мордобой и увечья.

Н. Иртенина

— До вооруженных сваток дело не доходило, но всё-таки жители Новороссии, естественно, тоже проводили ответные рейды, нападали на запорожские хутора, брали в плен казаков, и с обеих сторон сыпались жалобы многочисленные и властям Новороссии, и в Петербург. Правительство центральное из Петербурга призывало неоднократно запорожцев не творить насилий, особенно пока идёт война с турками, обещало позднее разобраться, удовлетворить интересы запорожцев. Конечно, ожесточения и захваты земель были взаимны, и Екатерина Вторая некоторое время колебалась, как решить эту проблему, но в итоге Запорожская Сечь была всё-таки приговорена к ликвидации. Её существование уже мешало государственному интересу.

Д. Володихин

— Да здесь сама судьба историческая, сам исторический процесс развития этого региона должен был привести к ликвидации Сечи. Сечь, в своём старинном, вольном, никому не подчиняющемся состоянии военной организации, стала анахронизмом. Если она окружена со всех сторон российскими территориями, то с каким азиатским элементом она должна воевать? С Крымом? Крым российский. С Таврией северной? Северная Таврия российская. С Нижним Подоньем, с Таманским полуостровом? А там тоже устанавливается российская власть. И вот этот элемент борьбы с народами азиатскими, народами, которые совершали набеги на восточнославянские земли, на христианские земли — подчеркнём это, это же всё стало прошлым. Запорожский казак, как освободитель, как воин, который является де-факто защитником православного населения, утрачивал своё значение, но цеплялся за то, что ему принадлежало исстари.

Н. Иртенина

— В своём манифесте о ликвидации Запорожской Сечи Екатерина Вторая ставила запорожцам в вину не только вот эти насилия против жителей Новороссии и грабительства, но ещё и политические амбиции. Заявлялось, что они помышляют составить как бы государство в государстве, не подчиняясь законам империи, «под собственным неистовым управлением», как говорилось в манифесте. Плюс Екатерина намекала в этом же манифесте на их возможную измену.

Д. Володихин

— А вот об этом подробнее, что за история с изменой запорожской?

Н. Иртенина

— В манифесте говорилось, что в начале войны с турками многие запорожцы собирались перекинуться к султану. Вероятно, тут всплыла история подозрительной переписки атамана Калнышевского с султаном в 1768 году, плюс донос на него одного запорожского старшины, что, мол, атаман намерен изменить России, это было в том же то ли 67-м, то ли 68-м году, точно не помню. Но Екатерина говорит об этом намеком, без конкретики, эта возможная измена, эта переписка не были тогда расследованы, и дело осталось очень тёмным.

Д. Володихин

— Дело ясное, что дело тёмное. Ну и мы видим то, что раз измена не доказана, значит, остаётся лишь подозрение в измене. Косвенно оно впоследствии подтвердится, но лишь косвенно.

Н. Иртенина

— У меня нет таких данных.

Д. Володихин

— После того, как Запорожская Сечь была ликвидирована, значительное количество казаков запорожских отправились в мусульманские страны и там служили, в том числе бывало и так, что воевали со своими.

Н. Иртенина

— По своей традиции, да, часть запорожцев, как и в 1709 году вслед за Мазепой ушли за границу к туркам, основали там новую сечь, так и тут, в 1775 году, когда войска российские, заняли Запорожскую Сечь, срыли до основания укрепления Запорожской Сечи, часть запорожцев ушли во владения Турции, приняли подданство султана. Но надо сказать, что большая часть запорожцев всё-таки осталась на местах, потому что никаких репрессий против казачьей массы и старшины правительство не проводило. Напротив, им было разрешено остаться жить там же, на своих местах, пользоваться землёй в частном порядке, зачисляться в российскую армию, служить честно.

Д. Володихин

— Часть казаков была Потемкиным организована в некое подобие нового казачьего войска, Черноморского.

Н. Иртенина

— Это было позднее, в 1780-х годах, в преддверии новой Русско-турецкой войны, а тогда, в 1775 году, арестованы были только трое — кошевой Калнышевский, войсковой судья Павел Головатый и войсковой писарь Иван Глоба, то есть самая верхушка Сечи.

Д. Володихин

— Ну вот, возвращаясь к тем, кто из казаков впоследствии — а это не такая большая численная часть запорожцев — вошёл в Черноморское войско, им потом нарезали другую территорию, опять же, поближе к беспокойному азиатскому элементу, то есть отправили их на пограничье, где их особая служба, особые вольности имели обоснование: им придётся вести вооружённую борьбу.

Н. Иртенина

— Впоследствии они составили костяк Черноморского казачьего войска, которое позднее стало называться Кубанским казачьим войском.

Д. Володихин

— Ну, часть черноморцев, туда Кавказское линейное войско присоединили, вот получилось Кубанское. Но традиции Запорожского казачьего войска впоследствии сохранялись в Кубанском войске, это да. Они перешли на территорию Тамани, Кубани? Уточните, пожалуйста.

Н. Иртенина

— На Таманский полуостров изначально они высадились, такой переселенческий десант высадился на Тамани в 1792–1794 годах, и с тех пор они стали осваивать вот это побережье, Черноморию, как тогда называли эту землю.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, их не собирались истреблять — их собирались в служебном отношении переориентировать, но при этом значительная часть казаков все равно осталась у турок. Ну что ж, давайте посмотрим на судьбу вот этих троих, старшины — Глобы, Головатого и, конечно же, Петра Ивановича Калнышевского, главного среди них, человека, который еще недавно был награжден золотой медалью.

Н. Иртенина

— В 1776 году, то есть спустя год после их ареста, Потемкин пишет Екатерине, что за свои преступления, вот эти вот неистовства, насилие, разбой и возможную измену эти трое арестованных подлежат смертной казни. Но Потемкин, как большой друг запорожцев, все-таки смягчил их участь: он предложил заменить казнь ссылкой в монастыри: Калнышевского — на Соловки, а Глобу и Головатого — в Сибирь, в Туруханск и в Тобольск, причем назначить им немалое денежное содержание из конфискованного запорожского имущества.

Д. Володихин

— В три монастыря, подальше от Новороссии. Я хотел бы обратить внимание, что Потемкин, в сущности, никогда не отличался жестокостью и был православным христианином, то есть смертоубийство — это не его стиль. Будучи очень высоко стоящим государственным человеком в России, фактически вторым лицом в государстве, он говорил: «Закон есть закон, но давайте поступим с ними по христианской любви».

Н. Иртенина

— Да, совершенно верно.

Д. Володихин

— Ну, так оно и получилось. Петр Иванович Калнышевский действительно отправился на Соловки. Пожалуйста, уточните дату.

Н. Иртенина

— Летом 1776 года он был под караулом отправлен в Соловецкий монастырь. И до освобождения он прожил в нем ровно 25 лет, то есть четверть века. Был освобожден манифестом Александра Первого, который объявил всеобщую амнистию за нетяжкие преступления. Александр Первый взошел на престол и объявил в честь этого торжества амнистию.

Д. Володихин

— И после этого Калнышевский ещё прожил года два, по-моему.

Н. Иртенина

— Он прожил два года и скончался в Соловецком монастыре.

Д. Володихин

— Вы уже сказали как-то: хотел на старости лет скончать век свой в монастыре — ну вот Бог таким кружным путем послал ему исполнение желаний. Судьба Петра Ивановича Калнышевского, по внешней видимости, не особенно была ласкова к нему, но по Божьей милости он получил как раз то, чего хотел. Ну что ж, давайте теперь обратим внимание на то, как он провёл эти 25 лет в Соловецком монастыре.

Н. Иртенина

— Для архимандрита монастыря было прислано из Синода указание, за что сослан Калнышевский и как его содержать в монастыре. Я процитирую: «За вероломное буйство и разорение российских подданных содержать без выпускно из монастыря и удалять не только от переписок, но и от всякого с посторонними людьми общения». То есть никаких предписаний насчёт жёсткого содержания узника не было, что его нужно содержать в подземелье, в яме, в кандалах. Все эти страшилки насчёт чудовищных условий заточения Калнышевского появились позднее.

Д. Володихин

— То есть его показывают, как страдальца в политическом смысле: «вот чудовищная российская деспотическая традиция угнетала, пригнетала и мучила», да?

Н. Иртенина

— Ну, такие байки ходили в Поморье ещё с конца XIX века, и большей частью это были, конечно, народные фантазии, слухи, преувеличения. А в середине XX века, уже в советское время, эти байки собрал и додумал один советский украинский писатель, выпустил книжку, и с тех пор все эти ужасы транслируются в литературе.

Д. Володихин

— До какой степени они имеют корни в почве исторической?

Н. Иртенина

— Они абсолютно недостоверны.

Д. Володихин

— Ну, а что там о нём говорят-то?

Н. Иртенина

— Говорится то, что «Калнышевский сидел в сырой, тёмной, очень тесной яме, в полусогнутом положении всё время, что его никогда не выпускали на свет Божий, что он ослеп из-за темноты, у него отросли когти, а истлевшая одежда висела на нём лохмотьями, и когда его освободили, то в яме осталось на два метра в высоту нечистот». Ничего этого, конечно же, не было.

Д. Володихин

— Ну, что тут скажешь. Иногда историк — это историк, а иногда историк — это создатель фэнтезийных произведений, у него там некая мистика. Раз в плену, значит, уж покажем деспотизм на полную катушку.

Н. Иртенина

— Иногда историк — это просто публицист с определённым идеологическим уклоном.

Д. Володихин

— Ну да, понятно: давайте сделаем героя там, где ничего героического не было, потому что не было и страдания. Его иногда называют многострадальным, но вот, видимо, заточение на Соловках не было таким сплошным тёмным ужасом и кошмаром, и в этом очень много выдуманного.

Н. Иртенина

— Уже в XIX веке историки установили, что Калнышевский содержался в очень приличных условиях. Возможно, первые годы он и сидел в камере крепостной башни монастыря, это неизвестно доподлинно, но позднее, и это уже твёрдый факт — его перевели в обычную монашескую келью, то есть келью, в которой жили все монахи. И ему под расписку выдавали присылаемые из казны деньги, по рублю на день. Это немалые деньги — 365 рублей в год.

Д. Володихин

— Это огромные деньги, я бы сказал! Многие в Российской империи мечтали бы о таком содержании.

Н. Иртенина

— Да, если учесть, что на должности кошевого атамана он получал от российской казны всего 70 рублей в год. А на эти деньги, на 365 рублей в год, он мог заказывать и хорошую еду, и одежду, и даже ремонт своей камеры-кельи, а остающиеся деньги он откладывал и накопленные за годы крупные суммы употребил, опять же, на религиозную благотворительность. Ну вы представьте, узник, который делает богатые, просто роскошные вклады в монастырь, где он содержится.

Д. Володихин

— Давайте поподробнее, вот это интересный момент, потому что это относится не к политике, а к душе.

Н. Иртенина

— В 1794 году он заказал на свои деньги для Соловецкого монастыря метровый запрестольный серебряный крест с резьбой. А по своем освобождении в 1801 году он заказывает для монастыря оклад для Евангелия, серебряно-позолоченный, с финифтяными иконками, стоимостью около двух с половиной тысяч рублей. Огромная сумма же, тем более для узника.

Н. Иртенина

— Я бы хотел здесь добавить: конец XVIII века и первые десятилетия XIX века для Соловецкого монастыря вовсе не период роскоши и процветания. Достаточно тяжелое время, XVIII век по русским монастырям ударил очень серьезно. Удары эти были нанесены в разное время Петром Первым, Анной Иоанновной и Екатериной Второй, обитель испытывала нужду и была не так уж многолюдна. То, что Калнышевский в этот сложный для Соловков момент поддерживал монастырь, это было большое дело.

Н. Иртенина

— Что касается его личного поведения в монастыре во время заточения, в ежегодных монастырских ведомостях отмечалось каждый раз, что жизнь свою он проводит смиренно и никаких беспокойств от него не происходит. Трижды в год: в Великий пост, в Успенский пост и перед Рождеством он говел, исповедовался и причащался. То есть его выводили из его камеры-кельи в храм, он присутствовал на праздничных богослужениях, а потом и на общепраздничной трапезе монахов. И ровно четверть века он прожил таким образом, до своего освобождения.

Д. Володихин

— Ну, давайте размыслим о том, что это значит для человека, который находится уже в изрядном возрасте. То есть Калнышевский, даже если вот это самое известие о 112 годах его жизни сократится лет на 20, все равно — долгая старость, и старость, по всей видимости, бодрая. Четверть века, еще два года — двадцать семь лет. Таким образом он получил от Бога возможность покаяния в грехах, перемены ума, действия, направленного на благо своей душе, Церкви и Господу Богу. И он, по всей видимости, разумно решил этой возможностью воспользоваться. Что вы думаете?

Н. Иртенина

— Я думаю, он провел все эти годы в глубокой молитве покаянной, в размышлении о Боге, о своей душе. Он безропотно принял свой крест, крест одиночного заточения, переносил все его скорби и, по сути, это стало подвигом глубокого христианского покаяния и смирения, даже несколько похожим на подвиг затворничества и молчальничества.

Д. Володихин

— Еще один аспект: 1801 год, его освобождают, то есть он получает личную свободу и может ехать куда угодно, хоть в те места в Малороссии, которые являются для него родными — пожалуйста, но он никуда не едет. Ваша точка зрения?

Н. Иртенина

— Он не захотел никуда уезжать. Он написал прошение на имя государя Александра Первого, чтобы ему позволили остаться в Соловецком монастыре. Он писал, что «свободой он и на Соловках наслаждается в полной мере и хочет остаток дней своих посвятить служению Богу в этом блаженном уединении, к которому за 25 лет заточения он привык абсолютно», — это его слова.

Д. Володихин

— Возможно, это особенность личности, а возможно, это особенность веры. Человек приник к такому мощному духовному источнику, каким является Соловецкая община — всё-таки монастырь с древней традицией, можно сказать, благодатное место. И, очевидно, Калнышевский, как человек чувствительный к таким вещам, решил, что для души его лучше оставаться здесь. И для него, как для христианина, здесь, видно, только похвала и благодать.

Н. Иртенина

— Соловки — это удивительное место. Кто хоть раз там бывал, тот знает, что это такое. И 25 лет на Соловецких островах, естественно, дают отпечаток в душе вот этой благодати.

Д. Володихин

— Если ты русский человек, и даже если вера в тебе слаба, но ты посетил Соловецкий монастырь, ты обязательно почувствуешь особенную близость этого места к Господу Богу, или у тебя нет сердца. Очевидно, у Петра Ивановича сердце было, горячее христианское сердце.

Н. Иртенина

— На его могильной плите, о которой вы уже говорили, архимандрит того времени, 1850-х годов, составил для неё личную надпись, и в ней говорится, что «сосланный в монастырь для смирения атаман грозной некогда Запорожской Сечи обрёл душевное спокойствие смиренного христианина, искренне познавшего свои вины, и почил смертью благочестивою, доброю».

Д. Володихин

— Ну что ж, нам стоит теперь перейти от памяти о Петре Ивановиче Калнышевском как историческом деятеле, сидельце Соловецкого монастыря, к памяти о Петре Ивановиче Калнышевском как православном святом. Ведь он же был относительно недавно канонизирован.

Н. Иртенина

— Да, вопрос о его канонизации был поднят в начале XXI века по инициативе возрождённого Запорожского казачества. Синод Украинской Православной Церкви Московского Патриархата прославил его как праведника в лике местночтимых святых Запорожской епархии, это произошло осенью 2015 года. Днём памяти его стал день его преставления, 13 ноября по новому стилю.

Д. Володихин

— Честно скажем, что до решения, которое приняла Украинская Православная Церковь Московского Патриархата одна из раскольнических псевдоцерковных организаций также решила канонизировать Петра Ивановича Калнышевского, но там в расчёт принимались политические обстоятельства, я извиняюсь: как же не святой, если пострадал от российской власти? А для доброго христианина, в общем, всё равно, кто от чего пострадал, важно, насколько сильна вера, поступки веры, намерения и действия человека, который действует из соображений христианских. Калнышевский всей своей жизнью показал, что политика политикой, а вера верой. Он, напоминаем, был блистательным благотворителем в отношении Церкви. Он был смиренно кающимся узником Соловецкого монастыря. Он был щедрым жертвователем в отношении Соловецкой обители в момент, когда та переживала не лучшие свои времена, и он ушёл жизнью доброй, христианской. Это хороший урок видеть в человеке, прежде всего, не то, с кем он там боролся с оружием в руках — это, конечно, важно, — а в каком состоянии его душа. И при всех тех обвинениях, что Калнышевский, возможно, кто его знает, приникал к источникам измены, что он распустил своих казаков — видите ли, всё-таки надо понимать, что чистота его души, с которой он ушёл из жизни, есть хороший образец для людей, которые проходят через долгое и сложное покаяние. Вот именно Калнышевского, как образец христианского перерождения и покаяния, можно рекомендовать как своего рода эталон.

Н. Иртенина

— А по словам главы епархии Запорожской, митрополита Луки, судьба Петра Ивановича Калнышевского — это духовный ориентир, которому может следовать в своём нравственном развитии современное возрождающееся казачество.

Д. Володихин

— Конечно, для казаков это важно. Калнышевский был крупный человек, храбрец, воин, тем более для него важно вспоминать о христианской составляющей его многотрудной судьбы. Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, мне нечем резюмировать то, что мы рассказали. Вот судьба человека, который, чем ближе к смерти, тем более был добрым христианином. Собственно, что тут добавить? Церковь причислила его к лику святых, и мы вместе с Натальей Валерьевной можем только напомнить о том, что Пётр Иванович Калнышевский является, безусловно, предметом христианского почитания. Мне остаётся от вашего имени поблагодарить нашу уважаемую гостю за её отличную просветительскую работу и сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

Н. Иртенина

— Всего доброго.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Вице-адмирал М.П. Саблин». Александр Музафаров
• «Крещение марийцев». Дмитрий Трапезников
• «Генерале Василий Георгиевич Болдырев». Константин Залесский

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов