«Кн. Юрий Долгорукий». Исторический час с Дмитрием Володихиным. Гость программы - Глеб Елисеев (29.10.2017)

Гость программы: кандидат исторических наук, член Союза писателей России Глеб Елисеев.

Темы беседы: князь Юрий Долгорукий, его характер, роль в истории Руси и вопрос его участия в основании Москвы.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это светлое радио — радио «Вера». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы сегодня будем разговаривать с вами об одном князе Рюриковиче, самом, наверное, знаменитом если не в России, то, во всяком случае, в столичном её граде — в Москве. Вот ради интереса я задам вам сейчас вопрос, на который, конечно, в силу отсутствия обратной связи, вы не сможете сразу дать ответ, но, во всяком случае, задумаетесь. Вот вопрос, собственно: Москва, столица России — государства, которое на протяжении столетий управлялось князьями Рюриковичами. И Москва-то точно была на протяжении нескольких веков столицей Рюриковичей. И вот задайтесь вопросом вместе со мной: а сколько у нас памятников этим самым Рюриковичам. Вот мы сидим в студии с замечательным историком, специалистом по русскому Средневековью Глебом Анатольевичем Елисеевым.

Г. Елисеев

— Добрый день!

Д. Володихин

— И только что доктор наук и кандидат наук пытались пересчитать эти памятники. Выяснилось, что вроде бы их четыре, не знаю, может быть, мы ошибаемся, может быть, мы о чём-то не помним. Но если мы об этом не помним, то, скорее всего, об этом мало кто помнит и знает. Есть конечно же недавний монументальный памятник Владимиру Святому. Слава Богу, что он поставлен, и очень хорошо. Есть памятник Даниилу Московскому — небесному покровителю нашего города. Есть небольшой, мало кому известный (но всё-таки хорошо, что он есть) памятник Дмитрию Донскому. И есть самый знаменитый, наверное, на всю Москву памятник, затмевающий, по-моему, даже славу памятника Пушкину, это наш, я извиняюсь, «Медный всадник» московский — Юрий Долгорукий, который стоит на Тверской улице в самом центре Москвы, в нескольких сотнях метров от Кремля. Так, ради интереса, ещё можно было бы задаться вопросом: а сколько, собственно в Москве станций метро, названных во имя Рюриковичей. Забавно, конечно, но тем не менее от недавнего времени — станция «Бульвар Дмитрия Донского» и осталась одна, как это ни странно, от времени советского. Мало кто помнит,что «Кропоткинская» это не только станция метро в честь князя-революционера, это ещё и станция метро в честь князя Рюриковича-революционера. Ну что ж, давайте теперь закончим с Рюриковичами в целом и перейдём к самому знаменитому для Москвы Рюриковичу — Юрию Долгорукому. Мы обсудим вопрос: до какой степени он является основателем Москвы. Он не такой простой, он, даже можно сказать, спорный. Мы даже не будем обсуждать достоинства этого памятника. Некоторые говорят, что он слишком патриотический, некоторые говорят, что он слеплен из каких-то кондотьеров — взяли кондотьера Гаттамелату, который стоит на нижнем этаже музея изобразительных искусств имени Пушкина, предали ему некоторое сходство с русским витязем, закрыли лицо — и так получился Юрий Долгорукий. Некоторые считают: «А, всё это наследие Сталина». Слушайте, а людям-то нравится — памятник-то хороший. Вопрос в том, хорош ли был сам князь. И вот это вопрос чрезвычайно сложный. Это, можно сказать, был исторический деятель с каким-то совершенно двойным характером. Он как будто разрывался между своей мечтой и той реальностью, которая приносила ему возможность проявить себя как действительно крупного государственного деятеля. Мечта уводила его в даль, приносила ему неприятности, поражения. И только в самом конце своей жизни он вроде бы достиг её осуществления — не знаю, на счастье ли себе. А так, понимаете, вот бывает сорт людей, которые желают несбыточного, всю жизнь за это бьются. И вокруг все пожимают плечами и покачивают головами — ерундой человек занимается. А вот то, что он делает помимо своей борьбы за осуществление мечты, остаётся в истории. Вот таков был, видимо, Юрий Владимирович. Поэтому я безотлагательно беру, извините, кота за рога и задаю Глебу Анатольевичу вопрос: князь этот, чрезвычайно известный, чрезвычайно, скажем, воинственный, неистовый... Но вот вы, как специалист по его эпохе, скажите: а что, какую-то черту в характере, событие, процесс, что в личности Юрия Долгорукого и в его жизни может быть названо своего рода визитной карточкой этого князя?

Г. Елисеев

— Пожалуй, среди всех характерных черт Юрия Владимировича, в качестве такой основной выделяется некоторое упрямство. Вот князь обладал такой нечеловеческой настойчивостью. Он поставил себе одну из таких важнейших целей в жизни: достичь киевского злато-престола — и в конце концов этого достиг. Несмотря на все катастрофы, несмотря на две предшествующие неудачи, всё-таки в итоге в конце концов ему удалось стать Киевским князем. Очень недолго просидеть на золотом столе, но всё-таки стать, всё-таки это исполнить. А всё остальное, во что он тоже вкладывал достаточно много упорства, было постольку поскольку в этом плане. Но когда он брался за более мелкие дела, то вот это упрямство проявлялось совершенно тоже недвусмысленно: и с точки зрения военного дела, и с точки зрения обустройства тех земель, которые находились под его управлением. Репутация Юрия Владимировича, которая в значительной степени часто портится, когда начинаешь вроде бы более близко изучать его и его эпоху, пожалуй, не настолько плоха.

Д. Володихин

— Глеб Анатольевич, получается так: с одной стороны, величественная репутация. Начинаешь вглядываться — многие величественные вещи рушатся. Вглядываешься глубже — понимаешь: а, может, всё не так уж плохо?

Г. Елисеев

— Да, вот именно всё совсем не так плохо. Когда обычно говорят: «Ну и Москву он не основывал», — здесь действительно есть под этим подоплёка. И толком не занимался своей Северо-Восточной Русью, а всё время лез куда-то на юг, участвовал в разборках между родственниками в этом плане — тоже и в этом есть доля правды. Но, с другой стороны, и в определённой степени не так хорошо, как его сын — Андрей Юрьевич Боголюбский, который был фанатиком своей родной Северо-Восточной Руси, который сделал всё для её возвышения. И в ещё большей степени здесь, пожалуй, проявил себя другой сын Юрия Владимировича — Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, который тоже укрепил и развил то, что сделали брат и отец. Но и Юрий Владимирович по мере возможности тоже сделал очень и очень много. Строил? Строил много. Основывал города — ну да, отдавал приказы, работали-то в основном над этим непосредственно сыновья или подчинённые бояре, но приказ-то надо было отдать. И множество городов, которые мы знаем, были построены — не только Москва, мягко говоря: Тверь, Углич, Молога, Дубна, Шоша, всем известный Переславль-Залесский, Дмитров, Кснятин — всё это города, построенные как минимум по прямому указанию Юрия Владимировича. Суздаль превратил в стольный град именно он — он вообще любил его больше, чем Ростов. И как раз именно в его правление, что любопытно, до этого Ростовское княжество становится Суздальским, потому что Суздаль превращается в стольный град, как при Андрее Юрьевиче в стольный град превратился Владимир.

Д. Володихин

— Собственно, по-моему, при нём рядом с Суздалем вырастает княжеская резиденция Кидекша, которая вскоре стала сама чем-то вроде города — центра небольшого удельного княжения.

Г. Елисеев

— Да, это именно так происходило. Опять же огромное количество церквей, монастыри известные, которые существуют в Суздале по сей день — всё закладывалось тогда, при Юрии Владимировиче. Он, конечно, не занимался этим так упорно, как Андрей Юрьевич, который чуть ли не контролировал строительство этого всего, но — указания отдал и проконтролировал через некоторое время: выполнили — молодцы. Так произошло и с самым известным его проектом — с градом Московым...

Д. Володихин

— До этого, до Москова, мы ещё доберёмся. А сейчас мне хотелось бы резюмировать то, что сказал Глеб Анатольевич. В сущности прозвучало то, что князь Юрий Владимирович, вошедший в русскую историю с прозвищем «Долгорукий», это великий упрямец, но — его упрямство порой имело и позитивный характер. И благодаря его упрямству, а где-то, прямо скажем, твёрдой воле, мы имеем богатые плоды хотя бы в виде блистательного масштабного строительства, которое было начато им по Северо-Западной Руси, по Ростово-Суздальской, если угодно, Руси. Но главная мечта Юрия Владимировича была всё-таки на юге. Вот тот самый отний престол Киевский златой, та его мечта, тот город Киев, о котором грезил Юрий Владимирович — да, это именно так. Вот его идея-фикс, если угодно. И поэтому сейчас в эфире прозвучит отрывок из сюиты «Картинки с выставки» Модеста Петровича Мусоргского. Этот отрывок называется «Богатырские ворота» в стольном городе во Киеве.

Звучит отрывок из сюиты Модеста Петровича Мусорского.

Д. Володихин

— Уважаемые радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком, кандидатом исторических наук Глебом Анатольевичем Елисеевым беседуем о крупной исторической фигуре — о князе Юрии Долгоруком. Собственно, поскольку мы перешли к южной теме, к политике постоянного наступления на юг с целью занять престол киевский. Весь вопрос заключается в том, собственно, почему Юрий Владимирович так стремился туда? Вот что произошло в юности, в молодости, заложившее в него эту тягу к южным городам? Что ему не сиделось-то в собственном уделе? В общем-то, обширная земля, не то чтобы уж особенно бедная, и весьма нуждающаяся, так сказать, в управительской руке, а он всё — на юг и на юг. Почему?

Г. Елисеев

— А вот это, действительно, такая довольно большая психологическая загадка. Вот тягу его сына — Андрея Юрьевича Боголюбского — вернуться обратно на свой родной Северо-Восток достаточно легко объяснить: да, он там вырос, он всегда тяготел именно к этим землям. И участие в походах отца он всегда воспринимал с раздражением и неприязнью, он хотел вернуться к себе на Ростов в этом плане. А ведь Юрий Владимирович, который тоже вырос на Северо-Востоке, его отец, Владимир Всеволодович Мономах, отправил его относительно юным мальчиком на управление именно Ростово-Суздальской земли. Там было сказано, что тысяцкий Георгий Шимонович, который был его дядькой-воспитателем, на руках унёс. Понятно, что не совсем на руках, но всё-таки ясно, что молодой княжич в этой ситуации ещё был в достаточно юном возрасте. Да, он возвращался потом в определённые периоды времени в Киев, в Переяславль, в эти южные города, естественно, он приезжал на похороны своего отца в 1125 году. И, видимо, контраст между невероятно богатой старой Русской землёй — вот этой вот Малой России...

Д. Володихин

— Малой России — давайте объясним нашим слушателям. Имеется в виду Киевщина и ближайшие области: Черниговщина, Переяславльщина — вот эти места.

Г. Елисеев

— Да, то, что исторически называлось «Русской землёй». Разница такая же, как между Малой Грецией и Великой Грецией. Малая Греция — это исконная Греция: Пелопоннес, Аттика, то, что является Грецией в современном понимании. Великая Греция — это были процветающие колонии Сицилии и Южной Италии. Вот точно так же и в отношении Малой России и Великой России: территории колониальные; и территория, с которой распространялось население — именно с исконной Центральной России, именно на Северо-Восток — вот она и стала потом ядром Великой России. Но так, традиционно, в узком понятии Русская земля — это была Киевщина и сопредельные княжества.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, Юрий Владимирович с детства наблюдал там, на юге — в Киеве, в Переяславле, в Чернигове, в ближайших городах — богатства, места богатые хлебом, потому что земля даёт прекрасные урожаи; земля, богатая серебром, потому что торговые пути, транзитные пошлины и так далее; земля богатая вообще всем. А что же было на севере?

Г. Елисеев

— Киев вообще в этот момент производит из себя величественное впечатление. По сути дела, в Европе это третий по величине и по богатству город после Константинополя и Кордовы. Он производил внушительное, шокирующее впечатление своим богатством. Север — да, на севере всё гораздо более скромно, гораздо более тихо. И как писал ещё Николай Михайлович Карамзин: «Что могло привлекать князя Георгия Владимировича в этой ситуации? Небо суровое, дремучие леса, дикие степи, народ грубый», — это прямая цитата из Карамзина. Действительно, Северо-Восток был гораздо беднее, но потенциально опять же — то же самое Суздальское Ополье представляло из себя достаточно богатую потенциально, с точки зрения сельского хозяйства, территорию.

Д. Володихин

— Надо было освоить.

Г. Елисеев

— Надо было освоить. Надо было привлекать людей, надо было осваивать, надо было создавать города, надо было держать оборону.

Д. Володихин

— В конце концов, там тоже возможна торговля, как и на юге, там меха, мёд, воск, там достаточно, в общем-то, угодий — не для того, конечно, чтобы жить столь же богато, как в Киеве (земля, условно говоря, из рискованной полосы), а земледелие так много хлеба никогда не даст. Но чтобы просто жить состоятельно и даже богато — что ж, для этого земля северно-русская вполне себе даёт условия.

Г. Елисеев

— Да, и Суздальщина, например, была житницей для того же Новгородского края. Производимого зерна было вполне достаточно для того, чтобы кормить себя и кормить Новгородчину. И не случайно этот рычаг и Юрий Владимирович, и особенно его приемник Андрей Юрьевич активно использовали при конфликтах с Новгородом. Как только возникала какая-то проблема, то пресекались подвозные пути, суздальцы переставали возить хлеб, и в Новгороде начинался голод. Через некоторое время Новгородская земля должна была выйти на уступки в отношении суздальского князя. Юрий Владимирович этим пользовался не столь постоянно, а Андрей Юрьевич это использовал в качестве такого постоянного рычага воздействия. Все войны, которые вели суздальцы с новгородцами, новгородцы выигрывали на поле боя, но проигрывали в итоге, благодаря использованию вот этих экономических рычагов.

Д. Володихин

— Допустим, из ваших слов, Глеб Анатольевич, понятно, почему Юрий Долгорукий так стремился на юг: несмотря на весь тот потенциал, который мы нарисовали, объективно в начале двенадцатого века южная часть Руси была, конечно, намного богаче, чем северная. За исключением, может быть, самого Новгорода Великого и его ближайших окрестностей. Насколько силён был этот напор на юг? Сколь много раз Юрий Долгорукий бросался туда, с кем боролся за престол? Собственно, насколько я понимаю, ведь и прозвище это его отнюдь не почётное — «Долгорукий». Оно было связано с тем, что он с севера тянет свои (извините!) загребущие руки на юг для того, чтобы ухватиться за Киев.

Г. Елисеев

— Это традиционное, укоренившееся в историографии объяснение прозвища. На самом деле есть и другая, гораздо менее популярная версия о том, что прозвище было связано с какими-то реальными анатомическими особенностями Юрия Долгорукого: что у него были либо очень длинные пальцы, либо просто чрезмерно длинные руки при достаточно высоком росте. К сожалению, мы ничего не можем сказать, потому что останки князя не обнаружены. То, что было найдено в 1989 году в Киеве, сейчас вызывает достаточно большие вопросы. В любом случае, все найденные кости, по сути дела, рассыпались в прах. То небольшое количество, которое сейчас хранится в Национальной академии наук Украины, оно помещено в небольшую коробку. Поэтому как это прозвище сформировалось, мы, если говорить откровенно, полностью не знаем. Но традиционным объяснением, действительно, является объяснение активного участия Юрия Владимировича в тех южных сварах, в борьбе за Киевский престол и в борьбе, на самом деле, не только за Киевский престол. Ведь первый конфликт, который у него возник с киевским князем и с другими представителями соседних княжеств, был связан с тем, что он пытался занять Переяславль — не Переславль-Залесский, а Переяславль южный, находившийся, и по сей день находящийся, чуть ли не напротив Киева. То есть это город, который мог послужить таким трамплином для захвата Киева в случае чего.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, на юге существовала иерархия княжеских престолов: первый — Киевский, второй — Черниговский, Переяславльский — третий, это почётная бронза.

Г. Елисеев

— Да, такая иерархия существовала, но эта иерархия связана с тем, что само право наследования, как мы знаем, внутри древнерусских княжеств было в высшей степени запутано. И князь не сидел постоянно на том столе, который ему предлагали, князей перемещали. Например, известный враг конца жизни Юрия Владимировича, враг, которого он пережил — князь Изяслав Мстиславич успел побыть и князем Курским, и князем даже Полоцким, и князем Владимиро-Волынским, и наконец князем Киевским, при условии, что мы обычно воспринимаем его как князя Владимиро-Волынского — что это вот представитель Западной Руси, которая противостоит Северо-Восточной. Но в своей жизни он сидел, где угодно — сидел и в Новгороде по указанию своего отца. То есть князья перемещались в этом плане. Как раз исключительность во многом Юрия Владимировича заключается в том, что единственная попытка, которая у него была как бы поменять Переяславль на Ростов и Суздаль, — предлагал он одному из своих родственников, — она закончилась неудачей.

Д. Володихин

— То есть он предлагал отдать свой Ростов и Суздаль за Переяславль?

Г. Елисеев

— Да. Это закончилось неудачей. И после этого за короткими периодами княжения в Киеве, когда он там сидел какие-то недели, прежде чем его противники в очередной раз выбивали, он всё равно волей-неволей оставался Ростово-Суздальским князем. Он всё равно был вынужден действовать длинными руками из-за своего Залесья. Почему Северо-Восточный край назывался «Залесской землёй»? Действительно, огромные, непроходимые леса на тот момент отделяют Киевщину от Ростовско-Суздальской земли. И действовать приходилось очень слаженно, действовать приходилось в основном контакте неизбежно с другими князьями. И борьба, которая в этот момент идёт за киевский престол, это борьба, которую ведут постоянно в первую очередь черниговские союзники ростово-суздальского князя. Потому что Юрий Владимирович, несмотря на всё своё упорство, всё-таки очень уважительно относился к вот этой системе наследования в первую очередь Киевского стола, наследования со стороны дядьёв, а не со стороны сыновей, в этой ситуации, которая весьма и весьма запуталась. Весьма запуталась перед правлением его отца — Владимира Всеволодовича Мономаха.

Д. Володихин

— То есть, в принципе, Юрий Долгорукий несмотря на всю эту запутанность, понимал и чувствовал: вот что моё — то моё отдайте; это не моё — ладно, пропустим.

Г. Елисеев

— В 1097 году, когда происходил известный Любический съезд, на нём было сказано, что киевский престол — это есть земля Мономашичей, то есть потомков Владимира Всеволодовича Мономаха. После смерти Мономаха в 1125 году ему естественным образом наследует старший сын Мстислав (он второе имя носил — Харольд, в честь своего дедушки — последнего англо-саксонского короля), Мстислав Владимирович Храбрый, и никто не возражает. После его смерти, соответственно, возникает ситуация, при которой наследует опять-таки его брат. А потом происходит неожиданный сбой, когда, после смерти князя Ярополка Владимировича, должен наследовать князь Вячеслав Владимирович — тоже старший брат Юрия Владимировича (Юрий Владимирович сидит и скромно ждёт своей очереди), — престол захватывает черниговский князь Всеволод Ольгович, который тоже имеет формальные права, и даже большие формальные права, с формальной точки зрения, чем Мономашичи.

Д. Володихин

— Но по другой системе наследования.

Г. Елисеев

— Не совсем по другой системе наследования. Не по договорённости, которая была в 97-м году, а по тем принципам, которые были.

Д. Володихин

— По принципам, которые были до этой договорённости.

Г. Елисеев

— Да, до этого. Вот эта вот постоянная мутная ситуация, связанная с разборками в этом огромном семействе потомков Ярославичей, она приводила именно к неразберихе. К неразберихе, при которой периодически возникали ситуации, когда «кто смел, тот и съел». Потому что права были нечетко прописаны. Вроде бы и этот прав, и тот прав. И если киевляне согласны и Церковь не возражает — ну и сиди, князь, в этой ситуации.

Д. Володихин

— Ну что ж, я думаю, будет правильным, если кое-что из нашей беседы, связанное с политическими усобицами на Руси, с междукняжескими войнами, проиллюстрирует не наша беседа, а музыка. Помните оперу Александра Порфирьевича Бородина «Князь Игорь»? Помните знаменитые слова одного из князей, хорошо объясняющие эпоху? — «Как бы мне набраться чести на Путивле князем сести?» Я думаю, сейчас будет уместно, если прозвучит отрывок из этой оперы.

Звучит отрывок из оперы Александра Порфирьевича Бородина «Князь Игорь».

Д. Володихин

— Несмотря на то, что смысл этой оперы мрачен: князь Игорь в плену, Русь раздираема усобицами, — но всё-таки будет же из этой тьмы выход, выход в единение, выход в свет. И как может быть иначе? Ведь у нас здесь светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы с вами ненадолго расстаёмся для того, чтобы буквально через минуту продолжить беседу.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Напротив меня сидит замечательный историк, кандидат исторических наук Глеб Анатольевич Елисеев — специалист по русскому Средневековью. И мы продолжаем беседу о князе Юрии Долгоруком. Если я правильно понимаю вас, Глеб Анатольевич, в сущности, Юрий Долгорукий должен был пройти через целую череду походов в борьбе своей за Киев. Собственно, где-то с 20-х годов по 50-е он без конца борется за Киев. Сколько это? Пять, семь, десять, двенадцать походов?

Г. Елисеев

— Здесь трудно посчитать. На самом деле такая реальная полноценная война, не конфликты... Ведь конфликты не были непосредственно связаны только с походами на Киевщину. Конфликты, в которых участвовал Юрий Владимирович Долгорукий, например, были связаны и с обороной: войны с новгородцами и с представителями других княжеств, которые вторгались, в том числе черниговские, которые вторгались на территорию Ростово-Суздальской Руси. Войны с Волжской Булгарией — не надо забывать, что Юрий Владимирович участвовал в отражении этих походов, которые организовывали булгары. И та победная война, которую опять-таки успешно вёл в 60-е годы двенадцатого столетия его сын, она была подготовлена в том числе и его усилиями: тоже созданиями крепостей и несколькими очень важными походами, которые болгар весьма напугали — ничего подобного разорению Мурома они уже себе не позволили именно после походов Юрия Владимировича.

Д. Володихин

— Ну а всё же упрямец он в значительной степени именно потому, что рвался, рвался и рвался в Киев.

Г. Елисеев

— Рвался и рвался в Киев, но здесь всё-таки было определённое в этой ситуации препятствие: был жив старший брат. Был жив старший брат Вячеслав Владимирович, который имел преимущественное право. И когда начался уже основной конфликт, который привёл к войне, которая, по сути дела, с различными нюансами шла до момента смерти Юрия Владимировича, этот конфликт был вызван...

Д. Володихин

— Это несколько десятилетий, в сущности?

Г. Елисеев

— Ну не несколько десятилетий, это примерно с 1149 — в 1149 году уже вовсю она идёт, но с 1147 года. В 1147 году уже готовятся походы, уже идут боевые действия. Ведь дата, которую мы привязываем к основанию Москвы (как-то неизбежно всё равно мы сегодня на эту выходим проблему), она связана именно с пиром, который дал Юрий Владимирович своему союзнику — Новгород-Северскому князю Святославу Ольговичу — в связи с подготовкой похода на Киев.

Д. Володихин

— Очередного похода.

Г. Елисеев

— Очередного похода, да, но у этого похода был вполне благовидный предлог. Благовидный предлог, связанный с тем, что после того, как черниговский князь Всеволод Ольгович изгнал князя Вячеслава с территории Киева и стал Киевским князем, все с этим согласились. В первую очередь согласился изгнанный князь. Но потом князь Всеволод Ольгович умирает, князем назначается его другой брат — Игорь Ольгович. И вот против него начинается всеобщее возмущение: возмущение и киевлян, и, самое главное, возмущение в этой ситуации уже племянников Юрия Владимировича. Когда Изяслав Мстиславич (уже упоминавшийся здесь Владимиро-Волынский князь) предлагает брату, Юрию Долгорукому, по сути дела, соправление: мы выгоним Игоря Ольговича, мы займём власть, ты будешь старший князь, я буду младший князь, но тем не менее править будем вдвоём. А Вячеслав Владимирович с этим долго не соглашался, думал. В любом случае, Изяслав Мстиславич захватил Киев и стал князем, а Игорь Ольгович попал в плен.

Д. Володихин

— Впереди нас ожидает несколько огромных сражений, походов, временный захват Киева Юрием Долгоруким. Потом его отход от Киева, вновь захват его князем Изяславом и так далее, и так далее. Но каков исход этой титанической борьбы, кто всё-таки в конечном итоге победил?

Г. Елисеев

— В конечном итоге князь Юрий Владимирович Долгорукий «победил по очкам». Почему? Потому что Изяслав Мстиславич просто умер. Потом умер и Вячеслав Владимирович. И когда оба этих князя умерли, в этой ситуации Юрию Владимировичу пришла возможность совершенно законно занять киевский стол.

Д. Володихин

— Когда это произошло?

Г. Елисеев

— Это произошло в 1152 году. Изяслав Мстиславич ещё участвует в войне. В 1155 году заключается мир, и 20 марта 1155 года... Почему? Потому что после смерти Изяслава Мстиславича его брат Ростислав на какое-то время занимает престол.

Д. Володихин

— Пытается занять.

Г. Елисеев

— Да, пытается занят престол. Он формально его контролирует, но здесь против него работает достаточно большая коалиция: опять-таки сам Юрий Владимирович и поддерживавшие его уже достаточно активно в этой ситуации, участвующие во всех конфликтах сыновья. И вот 20 марта 1155 года он получает Киев, сажает своих сыновей в окрестные крупные города, в том числе Глеб Юрьевич получает Переславль, а Андрей Юрьевич получает Вышгород.

Д. Володихин

— Заметим: последняя война длилась около восьми лет — с 1147-го по 1155-й. Но ей предшествовали ещё несколько войн, о которых мы даже не рассказываем, чтобы вы не запутались в клубке походов и битв.

Г. Елисеев

— Она же не шла непрерывно. Князья периодически рядились, периодически устраивали мирные переговоры, периодически целовали крест друг другу о том, что мир сохраняется, сохраняется на века, и мы будем верны принципам. Юрий Владимирович говорил, что он будет сидеть в своём уделе, Святослав Ольгович говорил, что будет сидеть в своём уделе, присягая Изяславу Мстиславичу. Владимир Володаревич уезжал в свой Галич, присягнув тоже Изяславу Мстиславичу, после чего нападал на соседний Владимир-Волынский, и война снова закручивалась по-новой.

Д. Володихин

— То есть они честно держались, так, твёрдо, придерживаясь крестоцеловальной клятвы, кто-то по три дня, кто-то по целых три недели.

Г. Елисеев

— Владимиру Володаревичу, например, это вышло боком, как известно, когда он в очередной раз поцеловал крест с обещанием вернуть Изяславу все земли, которые обещал. Когда к нему приехали с просьбой об этом, он посмеялся и сказал, что «на малом крестце целовал, ничего вам не обязан». И на следующий день он умирает. Это произвело такое шокирующее впечатление на всех бояр галицких и на его сына Ярослава Владимировича (будущего Осмомысла), что они всё вернули и были готовы пойти на мирные переговоры.

Д. Володихин

— Ну что ж, как говорится, Бог шельму метит. Ну а теперь мне бы хотелось, чтобы итог этого правления был подведён смертью Юрия Долгорукого. После этого мы перейдём к другой теме — московской. Но прежде всё-таки хотелось бы услышать: вот всю жизнь человек стремился в Киев, счастье ему досталось — златой престол Киевский стал его владением. Долго ли наслаждался Юрий Владимирович, потратив столько сил на борьбу за Киев, этим самым Киевом?

Г. Елисеев

— Да всего два года, получается. Более того, ситуация, которая в этот момент происходит в Киевском княжестве не является сколько-нибудь стабильной. Конфликты, узлы которых завязались в этот момент: и противостояние с черниговскими князьями, и проблемы, связанные с владимиро-волынскими князьями. В отличии от прозрачной уже ситуации в период правления Андрея Юрьевича, где чётко видно, как Юго-Западная Русь противостоит Северо-Восточной, здесь такой чёткости нет. Почему? Потому что черниговские князья выступают то союзниками, то противниками Северо-Восточной Руси. Постоянным союзником Юрия Владимировича является Галицкий князь — куда уж юго-западней. Но постоянными его противниками являются владимиро-волынские князья. Но всего два года — уже 15 мая 1157 года Юрий Владимирович Долгорукий умирает.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, он получил два года счастья, здорово подпорченного тем, что приходилось с напряжением следить: кто ударит сбоку, кто с тыла. И в общем, это не было спокойное правление. И смерть наступила от... На этот счёт огромное количество вопросов. И ответы на эти вопросы дают самые разнообразные.

Г. Елисеев

— Да, в отношении смерти Юрия Владимировича существует, на самом деле, две основные версии: версии, которые начали появляться уже в летописях; и версии, которых придерживаются разные исследователи. Самой криминальной является версия о том, что он был отравлен. Он участвовал на пиру у местного сборщика налогов Петрилы киевского и почувствовал себя плохо, и через пять дней скоропостижно умер. И похоронили его буквально на следующий день.

Д. Володихин

— Ну, можно предполагать, что отравлен, можно предполагать, что не отравлен — как говорится, бабушка надвое сказала.

Г. Елисеев

— Да, здесь ничего доказать нельзя. Опять-таки здоровье Юрия Владимировича в этой ситуации было уже достаточно плохое — это годы походов. Опять же князь, что летописцы всегда с неодобрением подчёркивали, был склонен к возлияниям. И на этом пиру, который проходил в пятницу, вроде бы в постный день, выпил он всё-таки тоже весьма много.

Д. Володихин

— Ну да. И следующая версия, что именно это в конце концов его и свело в могилу.

Г. Елисеев

— Да, естественно. Умеренность, излишества, пьянство, по сути дела, и привели к смерти, к возможному инсульту. Как медицински говорят, что подобное кровоизлияние в мозг, по сути дела, и убило его. Но хотя прожил он, в общем-то, примерно пять дней с этого пира 10 мая — 15 мая он умер 1157 года. Трудно здесь опять-таки судить, мы не имеем возможности, опять-таки при отсутствии тела, провести какие-то правдоподобные изыскания. Летописцы в этой ситуации высказывают разные вещи, исследователи разные вещи. Но есть один любопытный довод в пользу того, что смерть всё-таки была естественной. Это реакция Андрея Юрьевича: Андрей Юрьевич Боголюбский в своё время...

Д. Володихин

— Его сын — заметим.

Г. Елисеев

— Да. Когда возникло подозрение на то, что его младшего брата Глеба в Киеве отравили, он поднял на уши всю Русь, перессорился в этой ситуации со своими союзниками — смоленскими князьями Ростиславовичами, требуя выдать возможных отравителей. Здесь он действует совершенно спокойно, при условии, что этот человек в этот момент уже является хозяином Северо-Восточной Руси, полновластным хозяином. Он в 1156 году уже прочно сидит на Северо-Востоке, переехав из своего Вышгорода, против воли отца, переехав туда и став, с его молчаливого согласия, Ростово-Суздальским князем.

Д. Володихин

— То есть, если я правильно вас понимаю, Глеб Анатольевич, могло произойти самое простое. В конце концов, Юрий Владимирович был уже далеко не юн. Сколько ему было в момент смерти?

Г. Елисеев

— Традиционной датой рождения Юрия Владимировича Долгорукого, которую приводил Василий Никитич Татищев, считается 1090 год. Судя по всему, это дата чрезмерно удревняет его возраст, скорее всего, он родился несколько позже. Но насколько позже — как минимум это 1096—1097 год.

Д. Володихин

— То есть он закончил жизнь в возрасте около 60 лет?

Г. Елисеев

— Да.

Д. Володихин

— По тем временам это очень солидно.

Г. Елисеев

— Опять же, учитывая стиль его жизни, когда его могли убить в ряде битв, как минимум в пяти: ситуация при той же осаде Луцка или сражение при Переяславле — угрозы жизни были. Не такие опять же, как у его сына, который по молодости был просто бесшабашный рыцарь, его приходилось удерживать от сражений, но тем не менее. Его могли убить по молодости ещё в любом походе на Волжскую Булгарию.

Д. Володихин

— Если я не ошибаюсь, всё-таки перед смертью он сделал как минимум одно доброе дело для Киева. Ведь при нём, кажется, подходили половцы, и ему удалось защитить город.

Г. Елисеев

— Да, но он не сумел сотворить прочный мир с половцами. И вообще, половецкая тема — из тех, что в наибольшей степени пятнает память, к сожалению, Юрия Владимировича. Потому что, будучи зятем половецкого хана Аепы, он сохранял отличные связи с половчанами — Андрей Юрьевич был сыном половчанки, как вообще все другие старшие братья — дети первой жены Юрия Владимировича. Он сохранял блестящие связи именно с половецкими родами, особенно с так называемыми дикими половцами.

Д. Володихин

— Я так понимаю, он их время от времени приводил на Русь.

Г. Елисеев

— Вот в том-то и дело! Пр этом одно дело привести половцев как бы «домашних», тех, которые были усмирены ещё при отце Юрия Владимировича — при Владимире Мономахе. Другое дело привести кочевых половцев, которые с Поволожья, из Покубанья, которые полностью неконтролируемые, и думают только о том, как пограбить.

Д. Володихин

— А вот когда он сам сел в Киеве, его отношение к половцам? Насколько я понимаю, он всё-таки не допустил их в этот момент на Русь, постарался, чтобы они не подходили к его владениям.

Г. Елисеев

— Да. Более того, на самом деле он достаточно активно воевал с половцами в тот момент, когда их приводили другие князья. Там никто не был белым и пушистым, своих поганых и диких поганых использовали и те и другие князья в этом противостоянии: и черниговские, и киевские, и ростово-суздальские — все, кто мог. Проще всего было поступать киевским и переяславским — у них под рукой было целое поселение торков и так называемых чёрных клобуков, которых в любой момент можно было поставить под знамёна и вести против любых князей.

Д. Володихин

— Ну что же, вероятно, когда он сам сделался великим князем, ему стало жалко разорения того, что оказалось у него под рукой, и половцев он всё-таки как-то не пускал.

Д. Володихин

— Я хотел бы напомнить, что в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы переходим к совершенно другой теме в жизни Юрия Владимировича, оставленной мной напоследок специально — к теме московской. Для того, чтобы её предварить, я думаю, правильно будет ввести в эфир блистательную музыку вновь Модеста Петровича Мусоргского: «Рассвет на Москве-реке» — из его оперы «Хованщина».

Звучит музыка из оперы «Хованщина» Модеста Петровича Мусорского.

Д. Володихин

— Ну что же, вопрос о том, до какой степени Юрий Долгорукий был основателем Москвы — а ведь на этом основании ему стоит знаменитый памятник в центре российской столицы, — уже затрагивался с нами — вскользь, по касательной. Вы, Глеб Анатольевич, говорили о том, что когда-то в Москве Юрий Долгорукий угощал своего союзника. То есть 1147 год — первое упоминание летописей о Москве. Но тем не менее эта дата, признанная основанием для того, чтобы праздновать юбилей в истории города, насколько она основательна? Что, действительно, представляет собой Москва в этот момент? И как «отметился», говоря современным офисным языком, Юрий Владимирович в её ранней истории?

Г. Елисеев

— В отношении Юрия Владимировича действительно существует какая-то такая глобальная несправедливость. Потому что событие, которому он уделил гораздо меньше внимания, чем многим из других своих дел — я думаю, закладывание каких-то церквей в Суздале и то было для него более важным, чем то событие, благодаря которому он является чуть ли не самым популярным древнерусским князем, которого все более-менее знают, — произошло в этой ситуации достаточно стихийно. Более того, все эти знаменательные истории, которые мы знаем, с чудесными явлениями о том, что здесь будет этот, якобы, град — они все из достаточно поздних сказаний, сказаний шестнадцатых, семнадцатых веков. А летописное сказание достаточно коротко: что приезжал Святослав Ольгович к Юрию Владимировичу на Москов, и там они пировали. После чего начинается как раз рассказ о боевых действиях именно на юге.

Д. Володихин

— Что же была тогда Москва? Город, село, охотничья резиденция?

Г. Елисеев

— По более поздним текстам летописным (текстам, как раз более связанным с Андреем Юрьевичем Боголюбским, а не с Юрием Владимировичем, то есть с сыном, а не с отцом) говорится чётко, что в этом месте (в месте Кучкове — и этот термин долгое время был, по сути дела, синонимом Москвы) находились некие сёла некоего боярина Кучки. В более поздних текстах, якобы, Степана Кучки. Но вообще, в более поздних текстах восемнадцатого века изобретается чуть ли не целая романтическая история про жену боярина Кучки, которая влюбилась в Юрия Владимировича, который отвечал ей взаимностью. И что боярин Степан за это на него покушался и был казнён. Но детей его за это, раскаявшись, Юрий Владимирович не покарал, а отправил в Суздаль и сделал ближайшими помощниками своего сына Андрея Юрьевича.

Д. Володихин

— Ну а что говорят археологи?

Г. Елисеев

— Археологи говорят, что, да, на этом месте были поселения. Поселения были вятицкие курганы. Поселения были достаточно давно — вятские племена проживали здесь очень и очень давно. И что, действительно, были некие сёла. Но город, именно как крепость, что позволяет говорить о Москве как городе, заложен был действительно при Юрии Владимировиче Долгоруком. Здесь вопрос стоит о разных датах: то ли 1152 год уже закладывается крепость, то ли уже 1156-й — и тогда реальным основателем Москвы является князь Андрей Юрьевич.

Д. Володихин

— Собственно, он выполняет всё-таки распоряжение отца так или иначе.

Г. Елисеев

— Ну да, здесь всё совершенно справедливо. Но строительством уже непосредственно руководит он.

Д. Володихин

— Многие... «многие» — это, пожалуй, лишнее слово. Некоторые специалисты говорят о том, что можно утверждать, что на этих местах в Москве была некая охотничья резиденция, то есть какой-то увеселительный двор княжеский, до того, как возникла крепость. И в какой-то степени, конечно, Москва действительно долгое время славилась охотничьими угодьями. И в четырнадцатом веке на первых монетах Москвы появляется всадник с соколом. Некоторые считают, что это святой Трифон, но его иконы, связанные с чудом о соколе, имеют гораздо более позднее происхождение. Так что, может быть, это просто знак того, что Москва славилась как охотничье угодье. И первое её предназначение было служить вот таким благородным увеселением. Насколько я помню, в 1147 году союзнику Юрия Владимировича достался подарок: охотничий леопард — пардус.

Г. Елисеев

— Пардус. Там трудно сказать, что имелось в виду: барс, леопард, гепард — в любом случае некий ловчий зверь.

Д. Володихин

— И в этом смысле всё-таки опять к охоте мы возвращаемся. Но вот первый Кремль — 50-е годы двенадцатого века. Насколько скромная это была крепость? Или уже с самого начала было ясно, что Москва — великий город?

Г. Елисеев

— Нет, конечно, Москва ни в коем случае в этот момент великим городом не является. Москва является важным опорным пунктом, но в основном противостояние опять-таки либо со стороны смоленских князей, в случае какого-то конфликта; либо, что ещё гораздо более вероятно, со стороны рязанских князей. Отношения с Рязанью в этот момент у Владимиро-Суздальской земли не блестящие. Во время целого ряда походов, которые были совершенны в отношении Рязани, Андрей Юрьевич, например, в одном был чуть ли даже не убит. Он был вынужден бежать в одном сапоге на плохо оседланной лошади, бросив почти своё войско, которое попало в плен. И Москва в этой ситуации, конечно, представляла из себя важный опорный пункт, который сохранялся и в более поздний период. Всеволод Юрьевич Большое Гнездо вообще просто сжёг Рязань в очередном конфликте.

Д. Володихин

— Но, правда, до этого рязанцы могли добраться до Москвы — за несколько лет до того, насколько я помню, — и задолго до татар сожгли Москву в первый раз.

Г. Елисеев

— Да, произошёл в этом плане ответный поход. Но так Москва выступает на уровне вот таких важных опорных крепостей, весьма напоминающих вот ту систему ожерелий крепостей, которые были вокруг Киева — уже упоминавшийся тот же Переяславль, Вышгород, целый ряд других крепостей — Пересопница, например. А похожую систему создавал и пытался создавать ещё Юрий Владимирович — упоминали вот Тверь, Углич, Молога. Они на Северо-Западе были такого рода опорными пунктами на случай конфликта с Новгородом. И здесь, в отношении Москвы уже, Андрей Юрьевич, как и в отношении целого ряда других городов, думал о создании похожей, в общем-то, цепи городов. Но центром в этом ситуации был бы уже не Киев, а Владимир — его должно было окружать ожерелье крепостей.

Д. Володихин

— Если я правильно понимаю, первым о такой системе защиты, об ожерелье крепостей, задумался всё-таки не Андрей Юрьевич, а его отец Юрий Владимирович. В какой-то степени это строительство, которое началось со столь значительным масштабом в его правление в Ростово-Суздальской земле, в том числе строительные усилия в Москве, это ведь результат переноса определённой схемы обороны стольного города, которая существовала на юге, в Киеве, на Северо-Восток. То есть Москва — это часть крепостной линии, которая в какой-то степени копирует крепостную линию южную.

Г. Елисеев

— Ну да. И строительство того же самого Дмитрова, строительство Переславль-Залесского, Юрьева-Польского — это тоже часть часть той же самой схемы, которая задумывалась и впоследствии в значительной степени была реализована, но уже при сыновьях.

Д. Володихин

— Ну что ж, наша передача подходит к концу, осталась буквально минута-другая. И я задаю последний вопрос: Глеб Анатольевич, действительно, у Юрия Долгорукого скверная репутация: здесь созидал — там разрушал; тут рачительный хозяин — на юге кондотьер, разрушитель. Но можем ли мы объединить этих двух людей, можем ли увидеть, что за портретом кондотьера всё-таки видна иная реальность: стратега, который боролся за то, что принадлежало ему по праву, и обладал масштабным политическим умом — как мы видим хотя бы на примере строительства этой цепи крепостей?

Г. Елисеев

— Проблема Юрия Владимировича заключается в том, что он не так крут, если можно выразиться так, как его отец и его сыновья. Вот на фоне Мономаха и на фоне Боголюбского с Большим Гнездом он проигрывает. Но если его рассматривать изолировано, то он предстаёт достаточно умным, во многих случаях тонким политиком, хотя и не без определённого упрямства, и тоже умеющим мыслить стратегически. Ведь во многих ситуациях он, скорее, был вынужден втягиваться в эти походы, хотя сам бы предпочёл, возможно, даже отсидеться на своём Северо-Востоке. В ситуацию, в определённый конфликт того же 1146—1147 года его, по сути дела, втянул Святослав Ольгович. Во многие конфликты он был вынужден приходить на помощь своим союзникам. И во многих ситуациях Юрий Владимирович мыслил достаточно умно, осторожно. И опять-таки, складывайся ситуация по-другому, грубо говоря, проживи дольше тот же Мстислав Владимирович, процарствуй он на Киевском престоле в качестве старшего князя, в качестве Мстислава Великого, хотя бы на 10—15 лет дольше, я думаю, Юрий Владимирович неизбежно поступал бы, как поступал его сын Андрей Юрьевич.

Д. Володихин

— Сидел бы на севере.

Г. Елисеев

— Да, сидел бы на севере, укреплял бы свой север, неизбежно начал бы смотреть на север и на восток, то есть в сторону Булгарии и в сторону Новгорода, быстро осознав, что именно там корень возможной силы и славы его Суздальщины.

Д. Володихин

— Резюмирую. Человек упрямый, неглупый, хотя и не блистающий каким-то великими талантами, отважный, волевой. Оказался в окружении ярких личностей, на которых было богато двенадцатое столетие: до него были личности яркие, после него — его отец, его сыновья. Но так или иначе и он среди них занимает не последнее место. Поэтому нынешняя столица России, Москва, имеет в качестве своего основателя совсем неплохого государственного деятеля — отважного, волевого, неглупого, просто находившегося в чрезвычайно сложных условиях. Благодарю вас, Глеб Анатольевич, спасибо большое!

Г. Елисеев

— Спасибо.

Д. Володихин

— И мне осталось сказать вам, уважаемые радиослушатели, спасибо за внимание, до свидания!

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Атаман Борис Владимирович Анненков». Константин Залесский
• «Историк Константин Николаевич Бестужев-Рюмин». Татьяна Агейчева
• «Святитель Лука Войно-Ясенецкий». Анастасия Чернова