«История каллиграфии. Рукописные книги». Алексей Гудков, Андрей Санников

У нас в гостях были искусствовед Алексей Гудков и кандидат филологических наук, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников.

Мы говорили про историю и разнообразные традиции каллиграфии, а также о значении рукописных книг, в том числе церковных.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте! «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, я рад вас приветствовать и с удовольствием представляю наших сегодняшних гостей. Ближайший час вместе с нами и вместе с вами в этой студии проведут искусствовед Алексей Гудков, добрый вечер...

А. Санников

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— ...и кандидат филологических наук, каллиграф, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников. Здравствуйте.

А. Санников

— Здравствуйте!

А. Пичугин

— Ну и, как понятно, наверное, из представления наших гостей, мы говорить сегодня будем про каллиграфию, каллиграфию в истории, про рукописные книги. Вот про рукописные книги — это вообще, я думаю, такая очень интересная тема, о которой многие наши слушатели знают только по походам в музеи, где лежат рукописные книги, хотя, в общем, их история не закончилась с появлением печатного станка, а вполне себе продолжается. Об этом мы тоже будем сегодня говорить. Но давайте начнем с исторической каллиграфии. Вообще, сейчас это модное направление, я так понимаю, потому что есть и школа исторической каллиграфии. Я уже неоднократно встречал людей, которые этим занимаются — профессионально или на любительском уровне, но вот такое обращение к такого рода старине сейчас в моде. Так это?

А. Санников

— Да, и не только к старине. Вообще каллиграфия сейчас в моде, и, мне кажется, это неизбежное своеобразное качание, качание маятника из стороны в сторону, когда от руки можно уже ничего не писать, а только кликать кнопочкой...

А. Пичугин

— У меня вот сложно с написанием от руки. Я могу сразу сказать, что я, даже когда прихожу в какое-нибудь ведомство, где надо что-то написать от руки, заполнить бланк, я заполняю, и потом у меня уже стандартно-шаблонная фраза, когда я его возвращаю — я говорю: «Извините, так редко приходится писать от руки, поэтому тут все в разные стороны, на одну строчку не помещается, уезжает куда-то то вниз, то вверх, так что простите.

А. Санников

— Ну да, это вопрос практики, но, в то же время, мне кажется, в нас живет представление о том, что вообще что-то такое делать руками — это хорошо, и какие-то буковки от руки вычурные — это правильно. И поэтому в наш век, когда можно вообще ничего не писать, иногда вот как бы назло хочется. Поэтому и в кафе сейчас часто меловые доски ручные, ручной росписи, и вокруг свадебной такой индустрии есть целое каллиграфическое направление — каллиграфические открытки, каллиграфические карточки рассадки и так далее. Просто ощущение, что чего-то не хватает, мне кажется.

А. Пичугин

— Не хватает... Что значит — не хватает?

А. Санников

— Ну тогда, когда от руки можно уже вообще ничего не писать, начинаешь понимать, что...

А. Пичугин

— ...а-а, в этом смысле? Да, да-да. И что вы предлагаете? И даже, вернее, не то, что вы предлагаете, а вот как это развивается сейчас — вообще в России и не только в России?

А. Санников

— Ну, я бы так сказал, что в самых разных направлениях развивается, и каллиграфия сейчас бывает разная — бывает экспрессивная вообще, от смысла освобожденная. А у нас взгляд на каллиграфию другой — историчный, исторический, на то мы и Школа исторической каллиграфии. Нам важна, собственно, не только красота, хотя «каллиграфия» и значит «красивое письмо». Но нам важна не только красота, но и как менялись формы, как эволюционировало письмо, как на смену одним типам приходили другие. На самом деле, это всегда связано с красотой, но иногда каким-то неожиданным образом. Потому что вот сейчас, например, мы знаем, что различаются прописные и строчные буквы, как известно, и изначально были — то, что сейчас — прописные, потом, со временем, развились строчные...

А. Пичугин

— Я из институтского курса помню про устав, полуустав, скоропись. Это все сюда же?

А. Санников

— Ну примерно, да. Но если говорить, скажем, о латинской истории весьма, там, она же гораздо старше, чем наша, и там такие процессы наблюдать лучше, то мы видим, как то, что сейчас мы знаем и постоянно используем (собственно, строчные буквы мы же используем больше, чем прописные), так все эти формы когда-то были, так сказать, незаконнорожденными уродцами. То есть, когда-то это были от желания писать быстрее, от желания убыстряться — ну, такие деформированные формы. Наверное, поначалу писец мог получить по шапке от бригадира за такую форму, но потом, со временем поколение за поколением, даже век за веком эти формы становятся, так сказать, ратифицированными и становятся частью системы. И учатся быть красивыми, и в конце концов становятся полноценной такой вот колонкой в современной системе письма.

Вообще, о таких вещах странно говорить устно, не показывая картинки, а самое наше любимое — это все писать от руки, но раз мы сегодня на радио, то у нас нет другого выбора, поэтому говорим об этом языком.

А. Пичугин

— Ну раз мы сегодня на радио, все равно у наших слушателей есть возможность зайти в Интернет — ну почти у всех есть возможность зайти в Интернет и посмотреть «Школу исторической каллиграфии» или вообще как развивается сейчас каллиграфия, с примерами, а может быть даже, и к вам прийти, к вашим коллегам, записаться и поучиться самим красиво писать.

А. Санников

— Конечно. Это было бы замечательно.

А. Пичугин

— Алексей, к вам, наверное, вопрос: как в нашей истории вообще развивалось книгописание, и как это все пришло к таким вот формам, которые есть сейчас?

А. Гудков

— Ну вот если сегодня каллиграфия существует достаточно автономно, то в Средние века и большую часть Нового времени каллиграфическое искусство — оно существовало в рамках книжно-рукописного искусства. И большинство из нас, наверное, еще со школьной скамьи слышали о таких выдающихся памятниках книжно-рукописного ремесла, как, например, Остромирово Евангелие — это первая точно датированная славянская книга, или «Изборник Святослава», или созданный, например, в XVI столетии Лицевой летописный свод Ивана Грозного. Ну вот меньшее количество людей, наверное, знают о таких замечательных памятниках, как Евангелия рубежа XIV — XV веков — это, например, Евангелие Богдана Хитрово, или о таком памятнике, как Киевская Псалтирь, или о Царском титулярнике 1672 года, фотографии из которого порой публиковались, публикуются в учебниках по истории.

А. Пичугин

— А в чем был смысл их писать от руки, если — это самый такой, наверное, частый вам вопрос и который в первую очередь приходит в голову — вот же есть печатный станок, вот Иван Федоров, вот все можно напечатать.

А. Гудков

— Ну да, Иван Федоров просуществовал у нас относительно недолго. Все-таки такая более-менее активная фаза книгопечатания у нас приходится, ну, примерно на середину XVII столетия, когда в более-менее массовом порядке начинают печатать церковно-богослужебные книги. Но это были такие самые ходовые тексты — то есть, это какие-то Евангелия, ну, и другие книги, которые были вот такие стандартные и необходимые в богослужении. Что касается каких-то оригинальных текстов, более редких текстов, то все они существовали в рамках именно книгописной традиции...

А. Пичугин

— ...поскольку нету наборных макетов, как бы вы сказали сейчас, наверное, и как, не знаю, говорили тогда?

А. Гудков

— Ну, это было просто проще. Это было и технически проще. Кроме того, вот хотелось бы обратить внимание слушателей на такой интересный момент, что вот в рамках восточного христианства каллиграфическое искусство — это не только некое чисто утилитарное или прагматическое искусство, это отчасти искусство сакральное. Потому что если мы внимательно посмотрим на церковно-богослужебные тексты, мы увидим там массу отсылок к труду книгописца, каллиграфическому труду. Это, например, и непосредственное сравнение крови Христа с чернилами, а Самого Бога — с писцом... Это упоминание...

А. Пичугин

— Даже так? Откуда вот такое сравнение пошло?

А. Гудков

— Да, ну, например, в одном из церковно-богослужебных текстов говорится о том — я перескажу своими словами, — что Христос Своею кровью подписал нам прощение грехов, вот. А пишущий инструмент, то есть, пишущая трость, калам — он сравнивается с крестом.

А. Пичугин

— Вы сейчас говорите такие очень непонятные для многих слова, потому что в сознании большинства людей (это даже в учебнике картинка где-то была) — сидит монах, такой достаточно карикатурный, под маленьким оконцем, стоит свечной огарок, и он огромным гусиным пером размером с себя что-то там пишет. А вы говорите — «пишущая трость».

А. Гудков

— Ну да, то есть, пишущий инструмент — любой...

А. Пичугин

— А что это такое? Нет, а чем на самом деле-то писали? Что такое пишущая трость?

А. Гудков

— Это тоже очень интересный вопрос, потому что есть разные версии относительно того, каким именно инструментом были написаны на Руси первые рукописные книги. Вот. Ну, наверное, большинство исследователей считают, что все-таки гусиным пером, но есть и такие, кто считает, что это была тростниковая трость, то есть, тростниковое перо, которым преимущественно писали в Византии, потому что, ну, изначально книгописное искусство вместе с алфавитом и христианством пришло к нам, конечно, именно от византийцев, ну, через болгар.

Вот. Ну, и если вот продолжить тему сакральности книгописного ремесла, то можно еще сказать, упомянуть, что часто в Средние века, в раннее Новое время рукописи писались, например, по обету и вкладывались на помин души в тот или иной храм, в тот или иной монастырь. И таких книг немало, и мы знаем об этом, исходя из писцовых записей, исходя из владельческих записей, которые, там, оставлялись на страницах рукописей.

Ну, и здесь можно еще упомянуть такой образ — библейский образ, о котором, наверное, многие слушатели знают, кто читал Библию, это образ Книги Жизни. И вот именно Книга Жизни, вот ее образ — он лег в основу таких средневековых жанров средневековой книжности, как, например, синодики и летописи отчасти.

Ну, если говорить о книгописании раннего Нового времени, ну, и в целом Нового времени, то книгописное искусство уже после церковной реформы Патриарха Никона начинает развиваться преимущественно в старообрядческой среде, хотя, конечно, не только. Вообще, весь XVII век — это такое, ну, что ли параллельное развитие. Например, масса замечательных памятников была создана в Книгописной мастерской Посольского приказа. Это уже упоминаемый Царский титулярник с портретами русских государей, с портретами иностранных государей, с портретами патриархов. Это также ряд других замечательных очень таких рукописей, которые были там созданы, парадных книг. Например, Сочинения Симеона Полоцкого также переписывались и украшались. Это такой известный царедворец, придворный поэт, воспитатель Петра Алексеевича Романова.

Но в рамках вот Синодальной церкви, конечно, уже в XVIII веке книгописная культура постепенно угасает. Это связано отчасти и с таким техническим моментом, то есть, вот развитием таким уже массового книгопечатания. Это также связано и с Указом...

А. Пичугин

— ...уже становится дороже писать, чем печатать, а не наоборот?

А. Гудков

— Ну, отчасти да, отчасти так. Вот. Хотя тут вопрос, конечно, сложный, вот. Но отчасти это правда. Вот. Плюс, здесь еще повлиял Петровский указ о запрете переписки книг в монастырях, хотя, конечно, соблюдался он, как многие наши законы. Грубо говоря, смотрели часто на него сквозь пальцы, но, тем не менее, такое было.

И в XVIII — XIX веках традиционное книгописание — оно расцветает, в основном, и развивается в старообрядческой среде.

А. Пичугин

— Я напомню, друзья, что в гостях у Светлого радио сегодня искусствовед Алексей Гудков и кандидат филологических наук, каллиграф, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников. Мы говорим о традициях, истории каллиграфии, о рукописных книгах. Мы к истории еще вернемся, но вот тут очень интересно поговорить, мне кажется, о том, что сама традиция написания отдельных букв — она тоже имеет свою историю. Она тоже развивалась, и когда мы приходим в музей и смотрим на написанные от руки книги, нам кажется, что был какой-то специальный канон, по которому та или иная буква вот именно так писалась. И здесь очень интересно, конечно, поговорить о том, насколько этот канон был узок, были ли какие-то свои собственные традиции от места написания, к месту написания, и вообще как развивалась сама идея создания тех или иных букв, потому что можно, глядя на них, представить, что это вообще определенное произведение искусства. Для меня как для человека с ужасным почерком вообще невозможно себе представить, что сидит человек где-то в достаточно скромных условиях и создает такие идеально отточенные буквы. Андрей?

А. Санников

— Ну, в самом деле, вообще изменение формы букв — это мой самый любимый «конек». Мне кажется, это страшно интересно, и мне хочется, чтобы всем это тоже было интересно. Если вообще посмотреть на язык, то, как известно, он развивается по каким-то своим законам, неподвластным владыкам и вообще людям. То есть, это вещь, которая только через... ну, в людях и функционирует, но по каким-то своим законам развивается. Если мы посмотрим, как грамматика развивается, и как словарь, и так далее — все уровни языка. И, казалось бы, буквы — это такой самый поверхностный уровень, который может развиваться и по людской воле. Ну действительно, почему не провести, и мы видим, что в наше время проходит реформа — с одного алфавита переходят на другой, и это вполне подвластно человеческой воле. Но, с другой стороны, и это как-то удивительно и прекрасно, мне кажется, мы наблюдаем, как буквы меняются все-таки сами по себе. Действительно, почему наша буква «г» в форме кочерги (наша с греками буква, у нас она «глаголь» называлась, у них «гамма») — почему у нас она превратилась в «червячка», как мы сейчас пишем от руки? Это же веками, постепенно, постепенно, постепенно, постепенно... В уставе, самом первом нашем типе письма кириллическом, ничто не предвещало такого «червячка», в полууставе — тоже, и только...

А. Пичугин

— А это ближе к скорописи. Он вдруг... Потому что проще всего вывести и писать дальше, сделать этого «червячка», а дальше от него уже выводить следующую букву.

А. Санников

— Именно так, да. То есть, когда буквы стали убыстряться, когда возник такой вектор скорости, и действительно буква жила в своем контексте между предыдущей и последующей буквой, и стало сокращаться то, что мы называем «дукт буквы», то есть элементы, из которых она состоит, и очередность их написания, оказалось, что удобно сначала написать верхнюю часть этой самой «кочерги», потом палку, плюс, все это, подвластное общим законам, как удобно пальцам, руке двигаться, стало так вот скругляться, и постепенно стал появляться такой вот «червячок». Первые движения в этом направлении мы бы вообще не признали за букву «г», потом, со временем это стало уже больше похоже на то, как мы сейчас пишем от руки. И когда видишь эту трансформацию, кажется, что это полностью естественно и, наверное, единственный возможный путь. действительно, если начнешь убыстряться, что еще можно сделать этой «кочергой »? А вообще, известно, что геометричные формы для глаза удобны, а для руки — не очень. Вообще, все трансформации букв можно наблюдать, рассматривать с этой точки зрения — удобство для читающего — с одной стороны, и удобство для пишущего — с другой стороны, удобство для глаза — с одной и удобство для пальцев — с другой.

А. Пичугин

— Кстати, тут вопрос... Извините, что перебиваю, он немножко, наверное, из другой сферы... Но если мы заговорили про удобство чтения, когда мы приходим в музей, понятно, что для нас, людей несведущих профессионально в том, о чем вы говорите, музей — это некая отправная точка, где мы все можем увидеть написанную от руки книгу или документ. И когда все это переходит к скорописи... Кстати, когда это произошло?

А. Санников

— Вообще, на Руси с XV века используется ну вот то, что сейчас обычно называют «скорописью», хотя это непростой терминологический вопрос, но в эти дебри мы точно сейчас не будем залезать.

А. Пичугин

— Не будем залезать. Мы на историческом факультете когда-то учились их читать. Не могу сказать, что я в этом сильно преуспел (ну сейчас точно все забыл). Тогда человек, который не учился на историческом факультете и вообще не имеет такого навыка, как рецепт, написанный врачом, особенно советской закалки, вряд ли прочтет, так и документ скорописный тоже не прочтет. А как люди тогда это понимали?

А. Санников

— Но это же вопрос привычки и вопрос системы. И на самом деле, если немножко вот начать разбираться в том, по каким законам эти «крючочки» вообще функционируют, как понять, почему это буква «п» и как до такого удалось довести, казалось бы, простую букву, не знаю, «к», например, то вот так, буква за буквой, ты начинаешь вникать в логику писца, и со временем чтение становится, ну, вполне реальным. То есть, это вопрос ну каких-то таких ориентиров. Конечно, вначале ты смотришь на это и думаешь: «Нет, наверное, это вообще не кириллица». А потом букву за буквой... Ну да...

А. Пичугин

— Ну, одна лишь. Одна лишь.

А. Санников

— Да. Так я, с вашего позволения, продолжу свою мысль...

А. Пичугин

— Да, да-да, конечно.

А. Санников

— Так вот, когда ты смотришь на такие трансформации, как то, что произошло с буквой «г», нашим «глаголем», ты думаешь: «Конечно, а как еще? Это вполне естественно». Но потом ты смотришь на то, как эта самая исходная прописная буква «гамма» греческая в Греции ведет себя. И ее строчная форма представляет собой нечто совсем другое. У них нет «червячка». Греческая «гамма» — это... Ну вот те, кто помнит школьную программу, наверное, знает, как выглядит маленькая греческая «г». И вот такие вещи очень удивляют — когда ты смотришь, как одна и та же буква у нас превращается в одну форму, а у греков превращается в другую, а в латинском алфавите — в третью, то понимаешь, как удивительны эти законы, по которым буквы развиваются, и как это неподвластно вообще человеческой воле. И интересно, что наука, хотя вообще она давно изучает буквы и их трансформации, это такая вот вполне материя, ну, интересная и давно попавшая в сферу научного изучения, тем не менее, наука до сих пор отнюдь не может ответить на такие вопросы — почему наша буква «д» большая (с ножками) превратилась вот в маленькую форму, какой мы ее знаем, а у греков вела себя совершенно иначе. То есть, как выглядела эта трансформация, нам ясно, но почему у нас пошло по такому пути, у греков пошло по такому пути, а у латинян, так сказать, пошло по третьему пути, ответа нет. И здесь ты видишь, как, действительно, вот удивительно и премудро устроена эта система, как буквы сами по каким-то своим или божественным законам развиваются.

А. Пичугин

— Ну давайте чуть-чуть назад вернемся. Про канон очень интересно. Предположим, перед нами новгородская книга, а вот перед нами киевская книга — два списка Евангелия. Они по-разному будут написаны? Я имею в виду написание букв.

А. Санников

— Это зависит от времени, зависит от периода, конечно.

А. Пичугин

— Нет-нет, если они написаны в один период?

А. Санников

— (Смеется.)

А. Пичугин

— «Сначала найдите нам написанные в один период», да?

А. Санников

— Нет, я усмехнулся, потому что важна не синхронность, а то, в какой именно это период истории было написано. Чем раньше, тем ближе почерки из разных регионов. То есть, в Х веке, когда кириллица только начинается, она примерно одинаковая — что в Болгарии, что в других регионах. В XI веке тоже русские памятники и памятники южнославянские сильное сходство обнаруживают. А если мы посмотрим в XVII век, то там, конечно, все очень сильно так вот иногда диаметрально противоположно, не имеет почти ничего общего.

Но вообще, понимаете, канон — действительно страшно интересная тема, глубокая тема. Но, видите ли, опять же, возвращаясь к разделению на удобство для глаза и удобство для руки, мы можем обратить внимание на то, что в каждый, в любой период и в любом регионе бывали рукописи, написанные очень аккуратно, очень каллиграфично, а бывали рукописи, которые на злобу дня набросали, чтобы выкинуть завтра же. И, конечно, канон касается, скорее, сферы парадной, сферы каллиграфичной. И здесь мы видим, как частенько бывают такие вот традиции, которые явно сложились и иногда на протяжении нескольких веков функционируют. Например, поздний болгарский устав, который развился в XIV веке в Болгарии (еще его называют «тырновский устав»), эта традиция оказалась настолько живучая, что потом совсем в другом регионе, в Молдавии, молдавские славянские рукописи в XVI веке пишутся, ну, практически один в один таким же почерком. И такие вещи, такие игры бывают в сфере самого парадного, самого книжного, самого такого вот ратифицированного письма. Но я вот все, возвращаюсь к своему любимому «коньку»: в каком-то смысле, еще интереснее, как функционируют буквы тогда, когда они не совсем подвластны канону, когда ты сильно торопишься, тогда, когда эстетика для тебя не на первом месте. И эти самые скорописные рукописи, о которых мы уже немножечко сегодня говорили, которые кажутся какой-то тайнописью, на первый взгляд, для непосвященного человека, демонстрируют нам такие формы развития букв, которые и позволяют понять, как вообще развиваются буквы. Например, наша буква «и» из того же источника произошла, что и греческая буква «эта», и что латинская буква «h». Просто в латинской «h» перекладина горизонтальная, а у нас она со временем стала диагональной.

И, как мы знаем, латинская буква «h» строчная, имеет выносной элемент, выглядит ну вот представьте себе, как. При этом наша буква «и» выглядит иначе — она умещается вся в строчку и... ну вот представьте, нарисуйте ее перед своими мысленными очами. И когда мы смотрим, например, на образцы русской скорописи XVII века, такой стремительной, такой ну вот шаловливой, я бы сказал, это такой enfant terrible. Письмо очень быстрое, оно как бы балуется разными формами: «А вот что можно отчебучить, с позволения сказать, с такой-то буквой!» Так вот с буквой «и» или «ижица», как она раньше называлась, скоропись была способна «отчебучить» точно такую же форму, как современная латинская маленькая «h». И ты смотришь на это и думаешь: «Батюшки! Так вот как это устроено! Теперь я понимаю, откуда так взялось! Теперь ясно, почему латинская маленькая буква «h» и наша маленькая буква «и» — это просто чуть-чуть разные пути развития системы.

А. Пичугин

— Нам нужно сейчас прерваться буквально на минуту. Друзья, напомню, что в гостях у радио «Вера» кандидат филологических наук, каллиграф, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников и искусствовед Алексей Гудков. Я Алексей Пичугин, мы через минуту вернемся.

Возвращаемся в студию Светлого радио. Напомню, что в гостях у нас сегодня искусствовед Алексей Гудков, кандидат филологических наук, и каллиграф, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников. Мы говорим о развитии каллиграфии, рукописных книг, о рукописных книгах в истории. Мне, знаете, стало интересно... мне вообще давно достаточно интересно это направление, но как-то не находится работы, посвященной этой проблематике. Мы говорим о христианизации разных мест Руси — ну, например Северо-Восток Владимиро-Суздальского княжества. Мы видим там замечательные белокаменные храмы, построенные в середине XII века (Дмитровский собор — конец XII века, Успенский собор, Покрова-на-Нерли, Кидекшу, другие храмы ), и понимаем, что вот они — ну это парадные храмы, с богослужениями. И говорим, что через какое-то время начали появляться приходы сельские. Мы про них практически ничего не знаем, археология нам о них ничего не говорит. Редчайшие находки, которые могут свидетельствовать о христианской жизни, есть, ну даже не очень редкие. Там, скажем, амфорный бой на месте селища свидетельствует о том, что здесь, скорее всего, мог бы быть какой-то приход, потому что амфоры — это экспорт, это масло, это вино... Ну это я сейчас в другую сторону ухожу, но смотрите, книги тут рядом лежат. Поскольку приходы появляются, ладно, там, мы опускаем вопрос, откуда берутся священнослужители, где они обучаются — это, должно быть, грамотное какое-то население, но у них должны быть рукописные книги. Это значит, что то же Евангелие, ну вот хотя бы минимально необходимый богослужебный набор книг (он все равно достаточно большой) должен присутствовать. И, значит, эти книги должны быть написаны, переписаны в большом количестве экземпляров. Как это происходило? Где это происходило? И кто?.. То есть, сидели люди и вот просто изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день писали одни и те же книги — Евангелия, Псалтирь и прочие книги, необходимые для богослужения?

А. Гудков

— Ну, в крупных монастырях существовали скриптории, где, собственно, монахи этим занимались. И вот еще такой интересный момент хотелось бы отметить, что, в отличие от например, Западной Европы, в восточно-христианском мире грамотность в Средние века была распространена несколько шире. То есть, вот если переписка и украшение книг в латинском мире были прерогативой, практически, исключительно духовного сословия, то, допустим, вот даже на Руси дело обстояло несколько иначе. То есть, перепиской книг занимались не только монашествующие, но и представители самых разных слоев населения. И вот уже в такое позднее Средневековье среди переписчиков мы видим даже представителей крестьянства, казачества, дворянского сословия...

А. Пичугин

— Ну это, видимо, вы уже говорите века от XVII, да?

А. Гудков

— Ну да, и в конце XVI, в XVII веке.

А. Пичугин

— А то время, о котором я говорю? Смотрите, вот «Остромирово Евангелие», XI век. А уже спустя 100-150 лет русским княжествам требуется очень большое количество этих книг. А тем более, мы еще не должны забывать, что были пожары, книги горели...

А. Гудков

— Да, безусловно, как бы, конечно...

А. Пичугин

— Это сейчас просто, там: «Слушай, сходи, там, в издательский отдел, закажи, купи, там, в „Софрино“ съезди, куда угодно, там, купи — это не проблема». Но мы вот с нашим современным таким потребительским сознанием, когда все можно купить, заказать в Интернете, съездить, достать, мы уже даже забыли, как в советское время все доставалось, да? Особенно, там, богослужебная литература. Но мы не представляем, что тысячу лет назад это было действительно... было ли это проблемой или нет?

А. Гудков

— Ну, конечно, если говорить про тысячу лет назад, то книга была очень дорогим и, ну, малодоступным предметом, на самом деле. То есть, поскольку в то время книги в основном писались на пергамене, пергамен был очень дорог. Нужно было забить массу животных, чтобы переписать то же, например, Евангелие. Плюс, к тому же, вот если говорить о количестве памятников, оставшихся от XII-XIII веков, то их число, конечно, относительно небольшое, потому что книга — это первое, что страдало при каких-либо катаклизмах, будь то пожары, которые в массе своей происходили ввиду деревянной застройки, будь то вражеские нашествия, там. Но масса книг, конечно, погибла в годы монгольского нашествия. То есть, если, допустим, каменные храмы — они не так страдали при том же пожаре, то, конечно, книжность — это первое, что страдало. Поэтому количество памятников с той поры, ну, относительно небольшое. Хотя, конечно, их существовало, ну, несомненно, в десятки раз больше, может быть, и в сотни раз больше.

А. Санников

— Конечно, потому что, в любом случае, речь когда идет о богослужебных книгах, конечно, в любом храме, в любой церкви, вынь да положь, должно быть служебное «Евангелие», «Апостол», «Октоих», «Минеи» и так далее, целый круг книг.

А. Пичугин

— И вот я сейчас, просто представляя необходимость, я... Очень хорошо, что мы эту тему затронули, поскольку вот за годы какого-то своего соприкосновения с археологией и историей Древней Руси я стал все чаще задумываться, что вот мы говорим о христианизации, о сельских приходах, но мы про это ничего вообще не знаем, поскольку у нас вообще никаких данных про это нет. И чем больше мы говорим о том, что необходимо для сельского прихода в XII столетии для того, чтобы он беспроблемно функционировал и чтобы люди туда ходили и богослужения совершались каждую неделю, понятно, что... вообще ничего не понятно — как обеспечить книгами?

А. Санников

— Ну да, действительно...

А. Пичугин

— Вот эта вот стопка гигантская... Я помню, мы в богословском учебном заведении, где я учился, вот это каждый раз на литургике выкладывали вот такую стопку книг и по ним составляли службу. А как это сделать в условиях Суздальского ополья XII века?

А. Санников

— Ну вот вы знаете, когда мы рассматриваем историю письма и как одни типы письма сменяли другие, мы наблюдаем интересную картину: если мы посмотрим на «Остромирово Евангелие», о котором мы уже сегодня говорили, вспоминали, то мы увидим, что это такой вот супер делюкс, это каллиграфия высочайшей пробы, и это очень трудоемкая, квалифицированная и медленная работа. Если же речь идет о сельском храме, то невозможно себе представить ни такую квалификацию писца, ни такой физический размер букв, ни такое время, потраченное на написание. Требуется, конечно, какой-то другой тип письма.

А. Пичугин

— Ну, упрощение, да. Ну просто примеры этого упрощения до нас практически не дошли, верно? Или дошли?

А. Санников

— Но я-то... Как я вижу себе происходящее, было вот ужасно интересно. Если мы сравним XI век и XV век, то мы увидим: вот оно, упрощение. Вот как выглядела эта буква в XI веке, вот как она стала писаться в XV веке. Читабельность осталась? Осталась. Быстрее стало? Да, потому что число... в меньшее количество приемов, грубо говоря, взмахов пера, так сказать, это написано, и так далее. Но если мы сравним XI век и XIII век, то на первый взгляд мы не поймем, в чем упрощение. Нам может даже показаться, что буквы стали еще сложнее. Тип письма, которым писали в XIII-XIV веках, обычно называют «младший устав». То есть, как «Остромирово» — это старший устав, XIII-XIV —младший устав. Так вот иногда искусствоведы пишут про это письмо: «Характер письма рисованный». Действительно, ощущение, что каждая буква как будто бы не столько написана, сколько вырисована. И думаешь: ничего себе упрощеньице! Не проще ли научиться писать по-человечески, поставить себе руку и писать аккуратно, так, как было в XI веке, чем вот городить такое, как в XIII-XIV, в этом самом младшем уставе? И мой ответ на этот вопрос — в том, что на самом деле даже не стало быстрее, а стало проще, потому что не требуется такая писцовая квалификация. Мне кажется, я представляю себе, как это могло быть. Вот действительно, ты батюшка во Пскове в XIII веке. У тебя совсем, вконец истрепалась какая-нибудь служебная книга, нужно что-то делать. Профессиональных скрипториев нету, даже...

А. Пичугин

— А профессиональных скрипториев у нас на Руси не было?

А. Санников

— Нет, они когда-то были, и «Остромирово Евангелие», конечно, вышло из профессионального скриптория. Нет, они были, но не всегда и не везде, и не всегда доступны.

И тогда, наверное, этот самый сам батюшка и берет в руки перо, берет пергамен, который ему удалось найти. Конечно, небольшого формата получится книга, конечно, не лицевая, то есть, без миниатюр. И начинает писать. И поскольку мы не знаем, как он учился письму, как был поставлен процесс, вряд ли это было вот такой вот, знаете, каллиграфический тренинг.

И мы видим, что буквы, какие выходят из-под его пера и из-под пера его коллег в то самое время, они на самом деле именно на такую ситуацию и настроены, они оптимальны именно на тот момент для такого функционирования. То есть, для писцов не очень высококвалифицированных, но которые посмотрели, поняли, как надо, и стабильно копируют. Получается не быстро, но достаточно стабильно.

Вообще, когда мы смотрим... Ну, собственно говоря, если мы посмотрим на письмо XI века и посмотрим на современные школьные прописи, ну очевидно, что стало несравненно удобней. Скорость письма возросла во много раз. Но оказывается, что для этого потребовалось много-много-много веков. Удивительно, как медленно развиваются буквы. Смотришь — ну казалось бы, чем писать букву «т» геометричную, гораздо удобнее написать ее так, как мы пишем сейчас маленькую от руки, это очевидно. Но это очевидно нам, с высоты нашего положения. А тут мы видим, что письмо всегда — это известные законы палеографии — развивается очень медленно, очень постепенно. И в этом смысле вот этот самый младший устав, о котором я говорю, письмо, которое использовалось в XIII-XIV веках, очень интересно. Это же такие тяжелые времена для Руси — татаро-монгольское иго. И мы видим, что это письмо, ну, я бы так сказал, объективно довольно — странненькое, в чем-то неуклюжее, но в то же время ужасно стильное, оно, оказывается, очень хорошо приспособлено именно к такой ситуации.

Ну, а если мы перенесемся еще на пару веков вперед...

А. Пичугин

— А прежде, чем перенесемся: проводились ли эксперименты, сколько времени нужно на написание Евангелия вот в XIII веке в таком вот стиле? Батюшка стилом писал?

А. Санников

— Ну вот вообще сейчас наши коллеги... и мы сами, и коллеги-каллиграфы из других школ, других коллективов проводят такие эксперименты. Я сейчас цифрами не располагаю, не могу четко сказать, что... Обычно среднее Евангелие апракос писалось за икс месяцев. Не могу сказать. Но вообще это вполне реально, да.

А. Пичугин

— Ну еще один непонятный термин...

А. Гудков

— За несколько месяцев.

А. Пичугин

— За несколько месяцев. Ну да, наверное. Это, кстати, не так долго.

А. Гудков

— Встречаются писцовые записи — я вот сейчас боюсь соврать и точных чисел не приведу, но довольно-таки частотно в писцовых записях встречаются вот временные рамки. То есть, «я, такой-то, писал с такого-то числа такого-то года от Сотворения мира по такое-то число на память такого-то святого, в таком-то году я завершил». То есть, ну обычно, вот если говорить о Евангелии и о Псалтири, то это меньше, это несколько месяцев. Псалтирь — подольше, конечно. Опять же, это, конечно, зависит от того, насколько человек старался. То есть, от почерка, насколько он каллиграфичен. И зависит это и от украшений — например, работал писец один, или он работал, например, на пару с орнаментовщиком и миниатюристом.

А. Пичугин

— Но если мы говорим о сельском приходе, где батюшка сидел и было важно...

А. Санников

— Тогда да, тогда конечно.

А. Пичугин

— А вы сейчас, Андрей, упомянули незнакомый многим нашим слушателям термин «апракос». У нас была программа когда-то, этому посвященная, можно найти в наших архивах. Там настоятель Федоровского собора Петербурга отец Александр Сорокин рассказывал об их издании Евангелия апракос. Просто не знаю, наверное, наши слушатели в курсе, как сейчас издается богослужебное Евангелие и каким оно было раньше. Можете буквально в двух словах пояснить?

А. Санников

— Если придешь в книжный магазин и спросишь Евангелие, это будет Четвероевангелие или Евангелие тетр. Там по порядку приводятся полные тексты четырех Евангелий. А в богослужебных целях удобно использовать другое...

А. Пичугин

— Хотя я слышал споры ожесточенные между священниками — удобнее ли апракос сейчас, чем в XX веке, или нет. Далеко не все просто умеют им пользоваться.

А. Санников

— Ну им и не нужно пользоваться дома.

А. Пичугин

— Ну да, это только богослужебная история.

А. Санников

— Это и богослужебная история, да, и там... Ну, я сам, конечно...

А. Пичугин

— Там по порядку... Давайте, я лучше тогда поясню. Там по порядку расположены чтения, как они идут в течение церковного года. Вот сегодня, вот условно, 12 февраля, положено читать вот такое. И сейчас, если мы видим, что это, там, зачало VI, дальше идет в скобочках примечание, чтобы удобно было пользоваться в современных справочниках, богослужебных указателях, календарях, что это Евангелие от Матфея, к примеру, такая-то глава, такой-то стих, с такого-то по такой-то. А раньше надо открыть Евангелие, которое напечатано по порядку, и найти это зачало. А раньше они расположены были в Евангелии именно так, как их положено было читать в течение церковного года.

А. Санников

— Ну, то есть, все зависит от того, с какой стороны ты смотришь.

А. Пичугин

— Да.

А. Санников

— Если ты хочешь найти, а есть ли в Евангелии от Матфея или что написано в Евангелии от Матфея про Рождество Иисуса Христа, то Четвероевангелие в этом смысле несравненно удобней. А если ты хочешь понять, что вот у нас сейчас...

А. Пичугин

— ...какой отрывок читать на конкретной службе, да, то...

А. Санников

— Еу да, или вот сейчас третья неделя Великого поста, например. Что будет читаться в воскресенье? Здесь нам поможет, конечно, Евангелие апракос.

А. Пичугин

— Напомню, друзья, что в гостях у Светлого радио сегодня Алексей Гудков, искусствовед, и кандидат каллиграфических наук, каллиграф, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников.

Давайте... Мы так немножко по эпохам историческим прыгаем... Давайте поговорим о том, как развивалась каллиграфия и написанные книги уже в более позднее время, когда печатный станок прочно занял свое место и казалось бы, что эти книги должны уйти в прошлое. Но — мы уже говорили об этом в начале программы, и, кстати, в материалах, которые вы мне присылали, я с удивлением обнаружил, что последние вот такие всплески... Я понимаю, что и сейчас есть рукописные книги. Но последние всплески естественные — это вообще 50-е годы ХХ века, то есть, совсем недавно, уже после войны.

А. Гудков

— Ну, давайте вот так: о 50-х годах я скажу чуть позже...

А. Пичугин

— Да, хорошо.

А. Гудков

— А вот что касается XVIII-XIX веков, то, как я уже упоминал, книгописное искусство развивается преимущественно в старообрядческой среде. Этому способствовал целый ряд обстоятельств. Ну, я назову два главных обстоятельства. Это, во-первых, запрет старообрядцам иметь типографии. Хотя, конечно, старообрядческая книжность — она печаталась в типографиях, там, Вильно, в ряде других мест, так называемые анонимные типографии существовали...

А. Пичугин

— Да и до Ивана Федорова у нас тоже существовали какие-то типографии.

А. Гудков

— Да, да. Ну, это я сейчас говорю про XVIII век. То есть, почему анонимные? Потому что... чтобы ее, грубо говоря, не «накрыла полиция». (Смеется.) Потому что... То есть, им было запрещено печатать дореформенные тексты.

Плюс, это еще общий традиционализм, присущий старообрядчеству. Это как раз вот те самые отсылки к Священному Писанию. То есть, тут и сравнение с чернилами, и образ Книги Жизни — вот такие вот образы, конечно, тоже способствовали развитию этого искусства именно в среде старообрядцем, которым как раз и был свойствен этот традиционализм.

В XVIII-XIX веках возникает ряд крупных художественных центров. Это, прежде всего, Выголексинский монастырь, или Выголексинское общежительство, которое существовало на территории современной республики Карелия. А просуществовал этот монастырь вплоть до его закрытия уже при Александре II, в 50-х годах XIX века.

Вторым таким крупным центром были Гуслицы — это современный Егорьевский район Подмосковья, который активно развивался вплоть до революции и коллективизации. И другим таким крупным центром было Стародубье — Стародубье и Ветка. То есть...

А. Пичугин

— Стародубье — это?.. Знакомое очень.

А. Гудков

— Стародубье — это, да, это Брянская область...

А. Пичугин

— Брянская область.

А. Гудков

— ...запад Брянской области и восток Гомельской области Белоруссии. Вот там также существовал такой крупный старообрядческий Покровский монастырь, который был таким крупным местным книгописным центром. Соответственно, рукописи, которые писались в этих центрах, в этих местах — они отличаются по ряду признаков, прежде всего, по оформлению. Вот в это время, точнее даже, еще раньше, уже со второй половины XVII века, на рукописную книгу начинает оказывать значительное влияние гравюра. И, например, и на Выгу, и в Гуслицах, и в Стародубье исследователи находили листы известных граверов Оружейной Палаты — и Василия Андреева, и Леонтия Бунина. Если мы посмотрим, например, на орнаменты, на книжные орнаменты, то мы увидим, что вот генетически они восходят как раз таки во многом к Оружейной палате. Особенно это касается рукописей, созданных на Выгу.

Здесь еще также хотелось бы отметить, что отчасти сдвигается процентное соотношение по жанрам. В XVIII — XIX веках большая часть книг, которые переписывались, это были певческие книги, и в некоторых художественных центрах до 90 процентов рукописей, которые переписывались, относились именно к певческим книгам. Почему к певческим (потому что вот может такой вопрос возникнуть)? Потому что старообрядцы, в отличие от синодальной Церкви, где пользовались нотами, они пользовались вот древнерусской нотацией, так называемыми крюками, а печатать крюки научились только уже в конце XIX столетия.

Что касается... ну вот был вопрос...

А. Пичугин

— ...про уже практически наше время.

А. Гудков

— ...да, наше время, 50-е годы. Да, действительно, ну, я так вот понимаю, если этот вопрос задал слушатель, то он имеет в виду, видимо, старообрядческий Дубчесский монастырь, который существовал...

А. Пичугин

— Ну это не слушатель, это из материалов, которые вы мне присылали. Я посмотрел, и там было написано как раз про то, что... как раз про 50-е годы.

А. Гудков

— Да, конечно. Это речь идет о Дубчесских скитах на территории Сибири, Красноярского края, где действительно еще в 50-х годах существовал скрипторий. По некоторым данным, он существует даже до сих пор. Этот скрипторий — он был разрушен советскими спецслужбами, МГБ, когда был обнаружен, вот еще при жизни Сталина. То есть, это 1951-й, кажется, год, если вот я правильно помню. И там действительно существовал скрипторий, где переписывались церковно-богослужебные рукописи. Ну, конечно, это было не на таком уровне, как вот, там...

А. Пичугин

— А что значит «существует до сих пор, по некоторым данным»?

А. Гудков

— Ну, попасть туда очень сложно. То есть, вот после его разгрома в 50-х годах он возродился, когда насельники этого скита вернулись из лагерей. Часть была амнистирована уже при Хрущеве. И, в принципе, он был возрожден, этот скит, и там до сих пор вот на каком-то таком уровне и существует вот это традиционное книгописание.

А. Пичугин

— Ну это, конечно, жутко интересно.

А. Гудков

— Да, это интересно, но сведения об этом достаточно отрывочные, их немного. Есть даже вот люди, которые занимаются искусством старообрядцев в часовенах — это такое согласие старообрядческое, которое как раз там существует. Там пишутся, причем, не только какие-то такие рукописи невзрачные, но и лубки до сих пор, например, довольно-таки интересные. Вот, например, не так давно была выставка старообрядческого лубка ХХ века. Тоже вот я ее посетил, и, конечно, она на меня произвела сильное впечатление. Вот такие очень оригинальные работы. Но повторюсь, что в художественном отношении это, конечно, ну, сильно уступает образцам XVIII — XIX веков. Но, тем не менее, вот данное искусство — оно также существует. Вот...

Ну, и возвращаясь немного назад, хочется также сказать, что вот фактическое прекращение книжной рукописной традиции — оно связано не с таким массовым распространением книгопечатания все-таки, а с социально-политическими обстоятельствами. То есть, вот книгописание прекращается, фактически, с уходом с исторической арены тех классов общества, в рамках которого оно преимущественно и существовало, а именно купечества и состоятельного крестьянства. Потому что когда начинается уже после революции...

А. Пичугин

— Ну это уже революция, да.

А. Гудков

— Да, да-да. И, допустим, вот какие-то последние такие интересные в художественном отношении рукописи, например, в тех же Гуслицах, относятся, ну, к 20-м годам ХХ века.

А. Пичугин

— И в конце — у нас уже время программы, к сожалению, подошло к концу — надо все-таки напомнить и сказать (вернее, мы об этом не говорили в начале), что у вас есть проект «Рукописная книга: традиция и современность».

А. Гудков

— Да, ну вот также добавлю, что мы с Андреем являемся участниками проекта «Рукописная книга: традиции и современность», поддержанного Фондом президентских грантов, за что ему большое спасибо. И в рамках данного проекта у нас создан сайт: http://manuscriptcraft.com. Были... вот в рамках проекта мы как раз работали над тематическими статьями, посвященными книжно-рукописному искусству. Ну, статьи носят такой вот как раз и справочный характер, они рассчитаны на людей, которые не глубоко, может быть, понимают в теме. Но, конечно, и специалисты найдут для себя там массу полезного, поскольку мы делали акцент, например, на библиографических списках, консультировались с профильными специалистами. Например, у нас есть замечательный материал про певческие рукописи, который появился благодаря замечательному специалисту Ире Стариковой, материал про синодики — за это спасибо Людмиле Борисовне Сукиной. Ну, и...

А. Пичугин

— И в конце еще раз напомните адреса, где все это можно посмотреть, со всем ознакомиться.

А. Гудков

— Http://manuscriptcraft.com.

А. Пичугин

— Спасибо вам большое. Это очень интересно все, я думаю. И очень хотелось бы надеяться, что разговор мы как-нибудь обязательно продолжим в нашей студии. Искусствовед Алексей Гудков, кандидат филологических наук и каллиграф, основатель Московской школы исторической каллиграфии Андрей Санников, были гостями нашей программы. Спасибо, приходите к нам. Я — Алексей Пичугин. Мы прощаемся, до свидания.

А. Санников

— Спасибо вам! До свидания!

А. Гудков

— Спасибо. До свидания!