«Художественное образование для детей и подростков». Сергей Андрияка

Сергей Андрияка

У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.

Разговор шел о том, как развивать художественный вкус у детей и подростков, а также о значении эстетического образовании.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

---

К. Мацан:

— Светлый вечер на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер.

К. Мацан:

— И я, Константин Мацан. Сегодня мы будем говорить об образовании. Эти беседы мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория» — это проект, который объединяет учителей и руководителей школ и детских садов, родителей — всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием. И сегодня у нас в гостях вот для этой темы Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России, создатель собственной школы и Академии акварели и изящных искусств. Добрый вечер.

С. Андрияка:

— Добрый вечер.

К. Лаврентьева:

— Здравствуйте.

К. Мацан:

— Ну вот не в первый раз вы у нас на волнах Радио ВЕРА, для нас очень радостно, такая уже традиция, с вами беседовать у нас в студии. Ну вот сегодня фокус нашей беседы направлен на то, чтобы поговорить, может, вот о профильных ваших занятиях, об образовании, обучении детей, о том, как связаны обучение акварели, живописи и то, что мы широко называем духовно-нравственным развитием. Очевидно, одно с другим связано. Вот как это на практике реализуется, мы сегодня поговорим.

С. Андрияка:

— Ну я, знаете, о многом могу вам рассказывать и долго рассказывать, потому что это то, что, собственно, выросло не вдруг. Ну я, так случилось, что всю жизнь, со студенческой скамьи, преподавал. Поэтому здесь преподавание было для меня не формальная вещь, когда ты приходишь там, как консультант что-то сделал, а собственно, была задача даже такая передо мной поставлена, внутренняя задача: можно ли любого человека научить, можно ли вообще это сделать и насколько это возможно. Потому что обычно всегда же мы имеем в нашем лексиконе такие слова: «ну меня вообще никто никогда не научит», «я вообще необучаем», «я бездарность» там или «для этого нужны способности, таланты» и прочее. И, в общем, я пришел к выводу, что научить можно действительно любого человека, абсолютно любого. Но для этого нужно создать определенную методику — методику, которая позволяет шаг за шагом любого человека к этому подвигнуть. И, собственно, начиная, естественно и проще это делать всегда в детском возрасте, это безусловно. Потому что ребенок, когда он рождается, по сути дела, он копирует вообще все, что вокруг него существует —он на все обращает внимание, все окружение формирует его как личность, и то, что он слышит, видит. Ну он легко же в этом возрасте учит стихи, иностранные языки, ему намного проще начинать заниматься музыкой. Ну и, собственно, рисование тоже — он ищет что бы перерисовать, что бы скопировать, что бы повторить. Потому что в основе своей образование, если так, грубо говорить, в основе образования лежит повтор, копирование. И мы это видим в занятиях музыкой. Когда люди занимаются музыкой, вот дети, они приходят — им не говорят, что, ты знаешь, ты нам сочини, пожалуйста, симфонию или какую-нибудь увертюру. Он пока не знает ни нот, ничего, и он копирует. Копирует что? Во-первых, он учится исполнению какого-то произведения, в котором уже заранее заложена гармония и удивительная красота. И, собственно говоря, дальше он все повторяет за своим учителем, который ему говорит, как исполнять, как играть, да, — и это основа, без этого ничего не происходит. В изобразительном искусстве, к сожалению, случилась такая несправедливая вещь. Вот есть краски, и есть кисточки, и есть бумага. Вы — творцы. Творите. Никто тебя не просит что-то повторить, что-то скопировать. Ну как-то надо же учиться сначала. И, к сожалению, вот эта беда произошла сейчас повсеместно, она везде — это то, что представляет собой такое самовыражение, как говорят. Вот я говорю: самовыразился. Ну в итоге вот такой ребенок, он, может быть, с удовольствием, мажет, красит, рисует, но он ничему не учится. Процесс обучения не проходит, он не идет. Это, наверное, сродни тому, что в музыке сел бы он за рояль и начал бы нажимать просто на все клавиши — ну получалась бы какофония такая звуков, да, гармонии бы никакой не получалось бы. Здесь то же самое, здесь такая же история происходит. Фантазия у него, безусловно, опережает его умение, потому что он представляет себе там каких-то там сказочных героев, все, но нарисовать он их не может, потому что он просто не умеет рисовать. Ну как он их нарисует? Он, значит, делает что-то подобное чему-то, как-то, что он видел, но, конечно, это все беспомощная самодеятельность, и здесь обучения нет. И в старые добрые времена вот тогда, конечно, была система обучения. Она была, она существовала. Это вот если мы возьмем дворянские альбомы, вообще все то, что было когда-то — учили всех. Это был, знаете как, такой комплекс культурного человека — когда он и прекрасно музицировал, там танцевал, пел, знал определенные языки, владел этим, писал стихи. Ну и, собственно, и умел рисовать. Вот это все так как-то вот укладывалось в такие рамки. И понятно, что обучали всему этому не каких-то сверходаренных людей в области культуры, а просто вот обычных людей, у которых была возможность учиться, и они, собственно, это все получали. Вот такая была история. Ну а то, что касается нашей вот школы — я вот когда создавал эту школу, то конечно, в первую очередь задумался: вот ко мне придут сейчас дети, да, дети разного возраста — могут быть и маленькие, могут быть и большие, побольше, постарше, — я их должен научить. Вот они ко мне же пришли научиться. Они же не пришли просто провести приятно время, развлечься как-то, а им надо как-то вот научиться чему-то, вот они хотят научиться этому. И я должен найти такой способ, чтобы они за короткое время получили вот эти знания, получили эти основы профессионального художественного образования. И, соответственно, вот стала рождаться методика. Методика построена на чем? Значит, так вот я сейчас вкратце, если это интересно, могу просто немножко рассказать, что вот есть маленькие, дети, совсем маленькие — мы, правда, не занимаемся с детсадовским возрастом, мы можем только с шести лет возраст. До 10–11 лет, как правило, дети не могут рисовать с натуры. Ну он не может. Вот ему поставь яблоко, грушу — он будет свою какую-то грушу делать, повернувшись спиной к натуре. Он не может не потому, что он не хочет или какие-то там обстоятельства, а просто так устроен человек, вот в определенном возрасте он еще не готов рисовать с натуры. А после 10-11 лет он готов уже видеть натуру, он ее понимает, и можно его обучать вот таким вещам как понятие там и формы, и цвета, и света, и всего — то есть он начинает уже рисовать с натуры, он все это понимает. И поэтому первый мой опыт, он был связан как раз с моей дочкой, когда жена просто — три с половиной года, — она мне говорит: ну что ты, ты почему не хочешь чему-то научить ребенка? Ну ты, понимаешь, пишешь какие-то учебники, там чем-то занимаешься, почему вот не занимаешься... Я так растерялся, думаю: маленький ребенок, ну что же мне с ним делать-то, как быть-то? Потому что я все-таки же не могу просто развлекаться там — солнышко там нарисовать с лучиками, там домик какой-нибудь с дымом, — мне нужно что-то сделать вот конкретное такое, профессиональное. И думаю: я должен учить, я обязан это делать. И я стал искать, вот по какому пути мне пойти, что мне надо делать. И как-то вот пришло интуитивно такое вот понимание, что повтор, когда идет такой повтор таких профессиональных вещей, ребенок очень хорошо этому учится, действительно. И на самом деле вы вот в академии, Императорской академии художеств, детей брали маленьких — там в основном учились мальчики с шести лет, и вот они в течение нескольких лет, до 10–11 лет, они занимались копированием. Копированием гравюр старых мастеров, их картин. Естественно, это вещи, наполненные идеальной гармонией. Во многом они получали навыки — навыки рисования, вот этого копирования, ну и, конечно, воспитывался вкус. Воспитывался, вот все, ставился как бы такая некий фундамент, какая-то платформа на том вот, хорошем.

К. Мацан:

— Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Вот вы сказали такие важные вещи о том, что человеку ребенку дают краски и кисти, и лист бумаги, и вот — твори. И вы к этому отнеслись критично, к такому походу. Я сейчас просто вижу, мне кажется, воображаю себе лица слушателей разных, которые сказали: как? Ребенок, его нельзя ограничивать. Вот была эта старая советская школа, с этими советскими учителями: так, все рисуем линию. Ты рисуешь линию в другую сторону? Нет. Все должны делать как все, обязательно. Ты тут мне, пожалуйста, не самовыражайся.

С. Андрияка:

— Ну там тоже не было методики, в советской школе.

К. Мацан:

— И вот настолько сейчас как бы мы этого боимся, вот возрождения вот этого, что поневоле многие, многих отшатывает в противоположную сторону — что нет, все, вообще никаких правил. Никакого принуждения, ни в коем случае. Вот путь ребенок творит, и мы будем умиляться. Боже мой, как ты вот эту мазню на лист нанес — ну это же просто гениально! И будем думать, что это такое воспитание и образование. И главное, в чем мой вопрос, что под этим есть для человека, для родителя такого, некоторая философия — что мы за свободу, мы за то, чтобы ребенку дать возможность развиваться так, как он хочет. А вот любая педагогика, помещающая ребенка в рамки, правила и нормы — это уже ущемление. Вот что, как вы на это реагируете?

С. Андрияка:

— Ну вы знаете как вот, я вам такую вещь скажу вот в моей жизни. Ну мы все начинали, я вот тоже, мне мама рассказывала о том, как у меня были цветные карандаши, я в маленькой кроватке стоял — я не знаю, сколько мне было лет там, может быть, два с половиной, может быть, три года, я не могу этого сказать, не знаю. Но она только рассказывала, что она зашла в комнату — я, значит, стою в кроватке, вот в кулаке держу эти карандаши цветные, и отдельно каждым цветом по обоям вывожу такой веер — ну как мне казалось. И я говорю маме, она говорит: посмотри, какой красивый веер! Ну она в этот момент меня не отругала, не сказала, что я там испортил эти обои. А она как-то это поддержала меня, просто поддержала. Ну это вот мой был акт такого порыва творческого —что-то нарисовать, что-то сделать. Также как она мне не препятствовала, когда я в детстве лепил. Ну лепил я — естественно, никто меня этому не учил, я лепил там сказки какие-то, у меня были какие-то свои персонажи, которые там ездили там звери на дачу там, что надо было собрать, надо было там взять какие-то продукты, еще что-то. Ну то есть, в общем, все это было, и было это свободно, безусловно. И потом, когда отец меня брал на летнюю пленэрную практику — он преподавал в Суриковской школе и потом был директором этой школы, он меня брал с собой, я тоже все это видел, я старался рисовать, и мне было интересно. Потому что у всех получается, и получается здорово. Под каждым кустом сидят дети и рисуют, и здорово у них получается. И мне, конечно, хотелось этому всему научиться. Но самой системы как таковой, понимаете, не было. Вот тут есть лукавство одно, в которое мы сегодня попали. Дело в том, что многие сегодня считают, что если мы как-то системно кого-то чему-то учим, особенно вот изобразительному искусству, то мы убиваем в нем художника, в нем убиваем творчество, может быть, лишаем его какой-то индивидуальности. Но это большое заблуждение. Потому что индивидуальность рождается с ребенком изначально — это вот та самость, которой мы все одарены. И именно, слава Богу, что это есть в каждом из нас, оно совершенно индивидуально, и оно всегда будет проявляться. Всегда. И никто никогда никаким образом это изменить не сможет, и заглушить ничем невозможно, и уничтожить тоже. Но вот, знаете, у меня был такой хороший пример, который остался у меня на всю жизнь. У меня учился — ну я этот пример обычно всегда привожу, потому что я был молодой педагог — 21 год, пришел в Суриковскую школу преподавать. И вот сидят ребята, мне надо их учить. А я еще не очень понимаю, как учить. Я понимаю, что, наверное, личный пример является главным в обучении, но системы у меня никакой не было, я тогда ничего в этом деле не соображал. Но вот один из учеников — сын нашего вот великого, выдающегося, я считаю, певца, Александра Филипповича Ведерникова, вот он попал ко мне в группу — Боря Ведерников. И я обратил внимание, что у маленького-маленького мальчика очень особое такое вот чувство гармони и цвета — идеальное, гармония линий, пластики в листе — то есть он одарен больше, чем кто бы то ни было, это действительно так. Но как только я брал в руки карандаш и поправлял ему кривую там чашку или кривое там что-то, то у него разрушалась эта гармония как бы, вот то, что он делал, оно начинало разрушаться. Цвет он видел идеально. Ну и у меня возник такой неразрешимый вопрос: вот что мне делать? Я молодой педагог. Ну либо мне учить, либо оставить все как есть. Я его позвал, Александра Филипповича Ведерникова, позвал к себе в школу вот, в Суриковскую, и говорю: вот вы мудрый человек, вы и сами тоже рисуете, и в музыке это, собственно говоря, то же самое. Можете что-то мне посоветовать? Вот если я, понимаете, начинаю править работу, как-то исправлять — ну разрушается эта гармония, та красота, которая есть. Вот что мне делать? Мне, может, не учить его? Он так мудро так, довольно жестко сказал, он говорит: учи. Учи! Я говорю: ну как... Учи. Я говорю: ну а если это уйдет? — Ну и пусть уходит. Значит, это не его. А что его — оно всегда с ним будет. Вы знаете, это были мудрейшие слова сказаны тогда. Я их помню до сих пор, и поэтому иногда это все рассказываю, цитирую. Потому что вот истинное обучение и истинное образование, оно вот в этих словах все есть и выражает абсолютно верно. Сегодня Боря Ведерников — это блестящий художник, красивый художник, художник, который у нас отлично преподает масляную живопись. И ну попали бы вы на его выставки, то я думаю, вот радиослушатели были бы в восторге от всего этого.

К. Мацан:

— То что вы сказали, очень меня заинтересовало еще в том аспекте, что у нас есть представление о том, что вот советская школа, советская педагогика — это педагогика, некая система. А вот вы сказали, что не было системы....

С. Андрияка:

— Не было системы.

К. Мацан:

— По живописи не было?

С. Андрияка:

— По художественному — нет. Вы знаете, мы эту систему, к сожалению, потеряли, потому что...

К. Мацан:

— То есть она была дореволюционная, да, система?

С. Андрияка:

— Она не только даже дореволюционная, она, начиная... Ну я сейчас вот крамольную вещь немножко скажу...

К. Мацан:

— Так, это мы любим.

С. Андрияка:

— Она крамольная в чем? В том, что старая Императорская академия художеств, которая была создана в XVIII веке, она, по сути дела, имела действительно систему. Вот все, кто проходил вот эту систему, они были если не выдающимися художниками (ну это, извиняюсь, это, наверное, дар, который вот тебе дан или его нет), но все умели блестяще рисовать, писать — то есть они в плане умения, мастерства были на очень высоком уровне. Ну отдельные, конечно, случаи — это те великие мастера, которые потом стали великими. И со времен и так продолжалось до времени Чистякова — учителя, педагога, о котором написано очень много книг, всего. И, собственно, бунт художников в академии, который возглавляли вот будущие передвижники — это и Репин, Крамской, ну там целая плеяда была художников, да, вот произошла такая трагедия, в общем-то, был отказ: вот нужно развивать творчество, а не нужно развивать школу.

К. Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, дорогие друзья. Напоминаем, что у нас в гостях народный художник России и действительный член Российской академии художеств, Сергей Николаевич Андрияка. Также мы хотим напомним вам, рассказать, что 25 ноября, в субботу, уже в эту субботу, с одиннадцати утра до вечера будет проходить День открытых дверей в Академии изящных искусств на Юго-Западе, по адресу улица Академика Варги, дом 15. Там вас ждет выставочная программа, пробные уроки, детям тоже будет очень интересно. Обязательно приходите. Мы вернемся через несколько секунд и об этом подробнее поговорим.

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У нас сегодня в гостях Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России. Ну мы заговорили вот об этой волнующей теме дореволюционной и советской школы, давайте эту тему все-таки как-то завершим. Итак, что же было с этими школами?

С. Андрияка:

— Ну я завершу ее очень просто. Дело в том, что, когда была создана Академия, было поставлено во главу угла не творчество, а умение, мастерство — то есть нужно человека, если он пришел учиться, его надо научить. А когда пришел Чистяков, и эта ситуация стала меняться, стали говорить больше о творчестве, соответственно, тем самым в ущерб самой школе — то есть именно умению, мастерству и такому фундаментальному обучению. Вот эта школа стала потихонечку, потихонечку сходить на нет. Потому что личное творчество, личное вот этот вот, как говорится, «я», оно, на мой взгляд, должно все-таки основываться на хорошей школе, на хорошей основе.

К. Мацан:

— Питаться, я думаю, питаться из традиций, из умения, из школы. Тогда это «я», оно будет просто, оставаясь собой, оставаясь этим «я», оно будет расти, развиваться и наполняться тем, чем оно бы иначе не наполнилось. Оно будет не пустым, но наполненным. Но по-своему, индивидуально наполненным, с сохранением своей индивидуальности.

С. Андрияка:

— Конечно.

К. Лаврентьева:

— Сергей Николаевич, давайте еще про выставку поговорим, которая состоится 25 ноября.

С. Андрияка:

— Это День открытых дверей, я сейчас немножко уточняю.

К. Лаврентьева:

— Да. День открытых дверей в Академии изящных искусств на Юго-Западе, да?

С. Андрияка:

— Да. Вот вы знаете, это вот как раз мы сейчас беседуем о образовании, и вот там мы как раз показываем то образование, которым мы занимаемся. Дети у нас учатся с шести лет, до 10–11 у них одна программа. Потом дети есть постарше. И, конечно, студенты — это высшая школа, это государственная высшая школа, обычная. Но она у нас немножко необычная, в том смысле что один и тот же студент охватывает очень много техник, он знакомится со многими техниками. И основы, конечно, есть — академический рисунок и живопись акварелью, потому что это Академия акварели изящных искусств, но со всем этим великолепием можно там познакомиться. И познакомиться, и принять участие, особенно если вы придете на такой целый день, я думаю, что это будет праздник запоминающийся и для вас, и для ваших детей. Потому что дети приходят, им дают возможность и полепить зверей — вот анималистика прекрасная, и, конечно, акварельная живопись, которой они могут воспользоваться и написать какую-то свою, может быть, первую свою работу. Они могут также сделать, выложить небольшую мозаику, расписать керамику, сделать на гончарном круге что-то, да, попробовать себя вот в гончарном деле. Это масса других техник и видов, в которых можно и поучаствовать, а в каких-то случаях просто хотя бы посмотреть, потому что есть и иконопись, и реставрация, три вида реставрации, и плюс к этому есть и монументальная живопись настенная и плафонная. Многое у нас в Академии сделано ребятами, своими руками. И, конечно, мы всегда открыты, потому что на дополнительном образовании все могут учиться, это тут вопросов нет, и, может быть, даже для себя. Потому что мы не ставим задачу, что обязательно должны быть профессионалы, которые потом будут зарабатывать себе на хлеб и это делать свой профессией. А это совсем другая история — это история о том, что человек наполняется совершенно другим внутренним содержанием, духовным содержанием — это как раз дает изобразительное искусство.

К. Лаврентьева:

— То есть если ты никогда не водил своего ребенка на рисование, то вот этот День открытых дверей — как раз идеальная возможность как-то его приобщить к искусству.

С. Андрияка:

— Безусловно, да. И плюс к этому, конечно, огромное количество выставок. Ну там у нас и выставка Рокотова — это великий наш портретист XVIII — начала XIX века. Это выставка из музея Архангельского — там огромное количество скульптур и прикладных картин XVIII–XIX века. Тоже очень красивая, изысканная выставка, которая даже подчеркнуто, что она воспитывает вкус, эта выставка. Ну и музей старых мастеров, это работы наших художников-педагогов, это, наверное, все кто придут, будут иметь представление о дипломах, которые пишут наши студенты, потому что они делают два диплома — и прикладной диплом, и станковую картину. Это много всего, чего можно посмотреть вот в этих стенах. Там выставки, и моя выставка тоже там, которая вот недавно была в Академии художеств, но сейчас вот можно в большом объеме посмотреть, если кто не успел на ту выставку. И наших всех выдающихся педагогов, которые преподают у нас, они тоже там будут представлены. В общем, я думаю, что вы получите огромное удовольствие от всего этого, и самое главное, ради чего мы, собственно, занимаемся, ради чего нужно изобразительное искусство. Потому что многие, наверное, задают такой себе вопрос: а нужно ли вообще это? Ну понимаете, каждому человеку, вот я считаю, Господь дал дар — дар видеть красоту, видеть вот этот мир прекрасный, богатый, его именно видеть. Потому что мы в основном же ходим и не замечаем его, мы его не видим. И когда ребенок ли, взрослый, берет в руки карандаш, он начинает созерцать, он начинает любоваться каким-то предметом — может быть, на природе, или там делает портрет, все — он открывает для себя эту красоту этого мира, она перед ним начинает раскрываться. И он наполняется вот тем, что заложено в человеке: вот та одухотворенная красота мира, она для него не безразлична, он ее видит, он ее любит, он ей любуется. Для него появляется огромный-огромный смысл жизненный, который раскрывает для него вот это искусство, оно просто раскрывает. Это очень важно.

К. Лаврентьева:

— Сергей Николаевич, вы знаете, что хочу вас спросить. А наше детство — 80-х, 90-х годов, ну может быть, даже 70-х, — было очень бедным на развлечения, игрушки, информацию, интернет. И сейчас грамотные нейропсихологи видят в этом только плюсы. Они говорят о том, что у нас во всяком случае была возможность себя самим начинать как-то развивать. Вот у нас есть палочка, и есть там песок — и эта палочка у нас и меч, эта палочка у нас и волшебная...

С. Андрияка:

— Воображение, правильно.

К. Лаврентьева:

— Развивается воображение очень мощно. Сейчас другая история, совершенно стрелка часов качнулась в другую сторону. Сейчас информации очень много, занятий для детей — ну вот просто на любой вкус, куда ты хочешь, туда и отдавай. Но как мне кажется, вот я вижу по наблюдениям своим собственным, по своим детям, по себе, по своим подругам, что есть некое, знаете, желание объять необъятное. Ты бегаешь, бегаешь, как в калейдоскопе каком-то, как слепой котенок, тыкаешься в эту секцию, в эту секцию — тебе хочется, чтобы ребенок все попробовал, чтобы он везде походил, чтобы он, значит, себя нашел. И это я еще не трогаю сейчас проблему интернета, планшетов, гаджетов и этих бесконечных видео на YouTube, клипового сознания и геймеров — дети уже становятся геймерами с восьми лет.

С. Андрияка:

— Я жестче скажу: аутистами

К. Лаврентьева:

— Сергей Николаевич, это же просто катастрофа.

С. Андрияка:

— Да, это всеобщая катастрофа. Ну и я думаю, что, наверное, вот...

К. Лаврентьева:

— Вот как в этом засилье информации, в том числе позитивной информации, в том числе огромном количестве секций, занятий, школ и всего-всего, что сейчас открывается буквально на каждом углу, как действительно выделить что-то стоящее, то что нужно твоему ребенку, то что может ему помочь вырасти как личность. Вырасти, если хотите, там над самим собой в какой-то момент. Это же тоже очень важно.

С. Андрияка:

— Вы знаете я, конечно, вот... Ну опять это тоже своего рода крамола, наверное, сегодня говорить об этом. Но я бы вот максимально попытался бы оградить детей от...

К. Лаврентьева:

— Телефонов.

С. Андрияка:

— Гаджетов всех видов, компьютеров.

К. Лаврентьева:

— Сергей Николаевич, а расскажите историю, когда вы купили детям телефоны, и их... Это мне очень понравилось. Просто вдруг сейчас кто-то слушает нашу программу, и еще не слышал эту историю.

С. Андрияка:

— Да, это живая история. Просто мы на Соловки приехали...

К. Лаврентьева:

— Очень классная история.

С. Андрияка:

— А там действительно, вот все что ты думаешь об этом, оно обычно совершается, оно происходит. Там удивительное в этом плане духовное место. И вот супруга пошла на исповедь и говорит, что я вот виновата, вот купила такие вот гаджеты, телефоны детям, и они вот теперь не вылезают из этих телефонов, я ничего с этим поделать не могу и чувствую свою вину. Ну кому она исповедовалась, никто ничего не сказал ей на это. И мы на следующее утро пошли на этюды. Ну дети тоже учились тогда еще не в вузе, в школе. Ну и мы идем на этюды, значит, я говорю: ну ребята, я вот здесь вот рядышком сяду, буду писать, а вы там подходите. А они решили собирать ракушки вот эти вот, съедобные. Они там собирают их, значит, все, проходит там час, полтора. И потом я слышу крик, уже такой страшный крик, вот такой отчаянный. Оказалось, что и у одной дочки, и у второй вот эти гаджеты намокли. Причем намокли приливом воды, одновременно и абсолютно мертво — то есть все, телефонов не стало. И это вот произошло такое чудо, вот прямо сразу, вот очевидное.

К. Лаврентьева:

— Правда, чудо.

С. Андрияка:

— Ну вот такое там происходит. Вообще на Соловках это...

К. Лаврентьева:

— Запросто.

С. Андрияка:

— Запросто, да, что подумал — то сразу и происходит. Мне много таких историй там рассказывали об этом обо всем. Ну я, вы знаете, тут хочу сказать, да, вы совершенно правы, что все то, что мы имели отсутствие правдоподобных игрушек, у нас не было игрушек, похожих на настоящие — вот это было наше великое счастье. Сейчас их уже давным-давно великое множество. Ну кукла — она как настоящий ребенок, она тебе и такая, и сякая, и подобие кожи там...

К. Лаврентьева:

— Ест и пьет, и плачет.

С. Андрияка:

— Да, и плачет, и все. И там какие-то холодильники продаются там, и разные стиральные машинки там, и вообще все на свете, и очень многое действует. Но, конечно, это убивает полностью воображение. Оно убило еще до гаджетов. Вот тогда, когда эти все натуральные игрушки появлялись, я об этом очень много говорил. Ну, к сожалению, вот жизнь такая, вот весь запад хлынул к нам, все что они производили, они все оказались у нас. Ну вот сейчас самое, по-моему, главное — это, конечно, максимально отказаться от того, что дает гаджет. Потому что, понимаете, что дает гаджет? Во-первых, он полностью подменяет действительность. Ну действительность — мы видим мир не теми глазами, которыми видит фотоаппарат, а видим совсем внутренним зрением этот мир, он другой вообще. Понимаете, если мы воспитываемся на вот этой фотографии, совсем не очень хорошего качества, то мы практически искажаем этот мир, внутренний.

К. Мацан:

— Вот разговор о гаджетах он бесконечный. И, к сожалению, мы не можем притвориться, что их нет, и не можем поместить детей в такую капсулу, в которой бы...

К. Лаврентьева:

— Их не было.

К. Мацан:

— Их не было бы. И более того, какие-то даже процессы образовательные, и даже процесс там, связанный с безопасностью ребенка — чтобы вот позвонить где-то, как ты едешь и так далее, они настолько уже в нашу жизнь пришли, что надо, мне кажется, вот уже признать, что это навсегда. И дальше будет гаджет только больше у нас в жизни. Если только мы не уехали в деревню, не стали отшельниками и, значит, сидельцами под землей, в землянках. Но вот в вопросе Киры, мне кажется, была еще одна составляющая, не связанная, собственно, с гаджетами, а связанная с огромным количеством предложения разных услуг.

С. Андрияка:

— Ну вы знаете, это совсем неплохо.

К. Мацан:

— И это опять же, вот я обращаюсь, у нас разговор сегодня такой, не просто про то, как учиться и где учиться, а еще немножко мы говорим про духовно-нравственные ценности. Это некоторая мировоззренческая установка родителей.

С. Андрияка:

— Конечно.

К. Мацан:

— И мне в этом видится, честно говоря, как родителю тоже — я себя на этом ловлю сам, — вот это желание все успеть, везде успеть и такое, знаете, не знаю, это какое-то такое духовное потребительство: столько возможностей, если я сейчас их все не использую, я же что-то важное упущу. Раз предлагают — нужно хватать, нужно брать — такая «черная пятница». И этот курс, и этот курс, и этот кружок, и эти занятия. Боже мой, там они пошли туда, в музей на занятия, а я не пошел с ребенком! Все — мой ребенок не получит развития, я плохой родитель. Вот что вы таким родителям сумасшедшим скажете?

С. Андрияка:

— А я, вы знаете, я не сторонник такого, безусловно. Не сторонник. Потому что ребенку, надо его знакомить, безусловно, со многим в области вот культуры — там и музыка, там и, может быть, и какая-то и даже ритмика могла бы быть там, и водить и в театр, может быть, на хорошие спектакли. Но хороших спектаклей, правда, очень мало, это большая редкость. И, безусловно, обучать изобразительному искусству. Но, понимаете, у каждого ребенка есть определенный потолок возможностей таких, вот когда он может все это объять. Потому что не все дети, и нельзя ребенка... Ну вот у меня было так, что я вот и сейчас могу работать без остановки — то есть у меня марафон: вот я там могу там круглосуточно сидеть, работать, не уставая при этом, да, а для большинства это тяжело. Или там он пришел в музей, да, — пришел, а музей огромный. Вот он походил чуть-чуть — он устал. Он устал, у него устало внимание. И опять: как профессионал я смотрю там десятки тысяч работ в течение дня. Это моя профессия, я спокойно это воспринимаю.

К. Мацан:

— Десятки тысяч работ в течение дня?

С. Андрияка:

— Десятки тысяч, в течение дня.

К. Мацан:

— Это вы где их смотрите?

С. Андрияка:

— В академии. Ну у меня вот идет просмотр. Вот, пожалуйста, вам простой пример: у нас почти около трех тысяч учащихся дополнительного образования, у каждого ребенка это не десять работ и даже не двадцать работ — вы представьте себе этот объем.

К. Мацан:

— Это вал. Вал работ.

С. Андрияка:

— Вал, да. Поэтому просто, понимаете, это профессиональное, я поэтому могу. Опять я не буду в музей ходить и смотреть, как гаджеты. Потому что, понимаете, гаджеты, к чему еще они ведут? Они ведут к тому, что человек хочет все время смену, смену — новое, новое, новое, новое...

К. Лаврентьева:

— Картинки.

С. Андрияка:

— Он не останавливается. А серьезное занятие искусством любым — музыкой ли, живописью, — это сосредоточение, это остановка, это созерцание. Это совсем не смена бесконечная. И в этом есть проблема.

К. Мацан:

— Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». И мы продолжаем наш разговор. Ну а вот мне кажется, то, о чем вы сейчас говорите, это очень важно. В том смысле, что в эпоху гаджетов принципиальное значение, как представляется, приобретают те формы деятельности и виды деятельности, которые в гаджет не помещаются. Стоять у холста уже тем хорошо, что ребенку нужно провести... Сколько занятие идет? Два часа, например, не знаю. Но два часа — без телефона.

С. Андрияка:

— Безусловно.

К. Мацан:

— Уже родитель может порадоваться, что в это время ребенок занят не у экрана. И вот любая форма препровождения времени, где ребенок чем-то занят...

К. Лаврентьева:

— Лишь бы не с телефоном игрался.

К. Мацан:

— Лишь бы не с телефоном — уже большое благо.

С. Андрияка:

— Ну вот мы, собственно, об этом все время тоже я и с педагогами об этом говорю. Мы сейчас сделали ящички для телефонов, чтобы дети во время занятий все телефоны свои в ящички закрывали.

К. Лаврентьева:

— Прекрасно.

К. Мацан:

— Ключ с кодовым замком.

К. Лаврентьева:

— Сейф.

С. Андрияка:

— Ну это, вы понимаете, это необходимо. Потому что у меня было очень много таких неприятных случаев, когда, в общем, я приезжаю там на летнюю практику, там хочу как-то с ребятами на пленэре работать. Вот стоит рядом девочка — у нее в одной руке, значит, она как-то придерживает как-то альбом, тут у нее телефон, тут у нее наушники, и она еще умудряется, значит, что-то перебирать там в телефоне. И все это производит такое тяжелое впечатление. Потому что ну а зачем я тогда вообще вот тут сейчас рисую, для того чтобы показать, для того чтобы объяснить что-то, рассказать — зачем я нужен? И второе — это самое главное, наверное, это то, что происходит действительно, вы правильно очень говорите, остановка. Вот когда все бегает, все летит, все там крутится в этом гаджете, вообще везде, вот все мелькает, ритм жизни бешеный... И вдруг человек остановился. Он остановился и начал созерцать. Он смотрит и рассматривает что-то — он волей-неволей, он это должен делать, без этого у него ничего не получится. И происходит совершенно непривычное для него состояние вот остановки такой. Но она, конечно, это самый благотворный момент. Ну я-то, безусловно, еще и переживаю за то, что наши студенты, вот когда они учатся, все, есть такие, которые отказываются вообще от гаджетов. Такие тоже есть.

К. Лаврентьева:

— Какие молодцы.

С. Андрияка:

— Да, вот как-то приходит какое-то осознание.

К. Лаврентьева:

— Я знаю людей, которые на кнопочный телефон осознанно переходят. Ну это очень трудно, потому что там нет вот этих вот...

С. Андрияка:

— Ну у меня вот кнопочный. Я бы вообще даже и без них бы хотел обойтись. Но вот это, понимаете, это совершенно, абсолютно нормально. Ну они меняются, сами ребята начинают меняться.

К. Мацан:

— Кажется, еще очень важная тема, к которой мы так органично подошли. Вы слово это произнесли — созерцание. Созерцание вообще очень важная практика и в религиозном смысле.

С. Андрияка:

— Конечно.

К. Мацан:

— И в духовном смысле. И созерцая, остановившись, красоту природы, можно интуитивно мыслью взойти к мысли о Боге, о Творце мироздания.

С. Андрияка:

— Безусловно.

К. Мацан:

— Вот насколько, как вы наблюдаете, по детям этот процесс? На каком-то, может быть, очень простом детском уровне, но все-таки происходит?

С. Андрияка:

— Так вы знаете, он единственный и действует.

К. Мацан:

— Так.

С. Андрияка:

— Он единственный является действенным. Потому что, вы понимаете, если ты начинаешь ребенку там говорить вот какие-то морально-нравственные, какие-то правильные слова — ну они никогда до сердца не дойдут, они не будут действенные, это пустые слова. А вот когда он начинает этим любоваться, он по-другому видит, и по-другому чувствует, и по-другому относится к этому. Это же отношение определенное, да. Потому что он видит там этот цветок — это красота, безумная красота. Он ей любуется — как вот он, какой он нежный, какой он красивый, как он создан. Потому что невольно — он настолько сложный, настолько непостижимый, что возникает вопрос: ну а он-то, в общем, ну это не просто какой-то вот, сам сам по себе он такой стал. Это же все-таки, это вот то, что является творением. И это раскрывает, раскрывает, безусловно. Постепенно, тяжело, очень трудно, в той обстановке, в которой многие дети живут в семьях, где ну и там и ругань, и несогласие, и там всякие бывают моменты такие негативные. Но все равно вот этот ребенок, он вот как-то ныряет в другой мир, вот в другую жизнь, она ему открывается. И я думаю, что душа-то, она ну по духу, как мы говорим, христианка, да, — вот она любит эту чистоту, она любит эту красоту, она к ней распложена, она хочет это видеть и хочет, чтобы она была. И поэтому действенная работа, вот руками, когда он делает там что-то — может быть, не только изобразительное искусство, это может касаться вообще, наверное, разных вещей — он может что-то своими руками делать, там может, я не знаю, может что-то мастерить. Но перед человеком начинает раскрываться именно то, что является настоящей жизнью, именно подлинной жизнью то, что он видит. Это здорово.

К. Лаврентьева:

— Вы знаете, когда мы с мужем женились — это было много лет назад, — ко мне приехал родственник из Сибири и говорит: вы знаете, у вас в Москве такой город интересный, здесь все бегут-бегут, бегут-бегут и мрут, пока бегут. Это был его свадебный тост. Все тогда очень смеялись и думали, что вот он так шутит. А я сейчас полжизни здесь прожила и поняла, что да, действительно, это так и есть. И великое искусство — уметь остановиться. Это вообще проблема не только Москвы, это проблема любого большого города. Здесь, с одной стороны — много возможностей, много платформ для развития, с другой стороны — здесь очень сложно остановиться и созерцать, о чем вы сейчас говорили с Костей. И это, правда, большая проблема, Сергей Николаевич. И вот для школьника, который всегда себя ищет в этом телефоне, чтобы развлечься, он всегда ищет извне какого-то стимула для эмоций. Родители уже давно стали своим детям аниматорами, и это действительно проблема. Наши родители нам аниматорами не были. Они нами занимались, но это не было в таких масштабах, что: ой-ой, не дай Бог, тебе скучно. Я боюсь этого слова, когда дети говорят, что им скучно. Они за мной ходят и говорят: нам скучно. И меня это просто взрывает, Сергей Николаевич. Потому что я думаю: Господи, помилуй! Вся квартира в игрушках — иди, рисуй, лепи, занимайся. Нет, тебе скучно...

К. Мацан:

— У меня старший уже знает, что если хочешь иметь папу в гневе, скажи: папа, мне скучно.

К. Лаврентьева:

— Да, это лучший способ разозлить. Да в смысле, скучно? В смысле? Мы все детство, нас никто не развлекал.

С. Андрияка:

— Потому что, понимаете, вот все опять у них, их существование и воспитание, оно отправлено вовне.

К. Лаврентьева:

— А не вовнутрь себя, да.

С. Андрияка:

— Это, знаете, как я помню, в юности своей, я помню, мы ходили в кинотеатр, потому что не было — у меня телевизор мама, слава Богу, сломала на 15 лет моего детства и юности. Я телевизор просто не видел никакой. У нас тем более был такой старенький «Рекорд» этот, черно-белый.

К. Лаврентьева:

— Сломать его легко.

С. Андрияка:

— Ну она там какие-то проводки вытягивала. Поэтому отец, когда приходил, он всегда не работал. И он вообще не работал, ну то есть телевизора не было.

К. Лаврентьева:

— Какая мудрая мама.

С. Андрияка:

— Это было здорово. Потому что ты начинаешь... Вот у меня, как я помню, ты в кино пришел — хороший фильм, прекрасный там, замечательный. Но ты его посмотрел — и у меня вот почему-то такое внутреннее, интуитивное было состояние, думаю: как будто тебя наполнили какой-то пустотой. Ты выходишь из кинотеатра — а у тебя пустота. Ну я подростком, вот как-то свои впечатления вот просто рассказываю. А потом уже, я помню, как у нас был один замечательный наш педагог, профессор, который на истории искусства он говорит: что такое кино? Это заглядывание в чужую жизнь. В замочную скважину. То есть ты извне идешь туда. Вот из себя уходишь в какие-то внешние вещи. Ну это сродни тому, как мы, наверное, представляем себе, как там встречаются там два человека и начинают обсуждать всех и вся, да, вот такое своеобразное тоже — не о себе говорят, а о ком-то вовне. Ну и вот это вовне, оно, конечно, очень сильно, ну оно опустошает просто человека. И поэтому ему скучно. Ему скучно, потому что ему нужно потребление опять каких-то раздражителей, чего-то такое вовне.

К. Мацан:

— То есть ему нужно себя подпитывать чем-то извне. А перед нами, как родителями и педагогами, стоит, видимо, задача научить его питаться изнутри.

С. Андрияка:

— Изнутри.

К. Мацан:

— Находить в себе силы и интерес. А это и есть, в общем-то, связь с Творцом. В самом глубоком смысле слова.

С. Андрияка:

— Конечно. И вот одна из задач, которые мама моя ставила в свое время — чтобы я мог развлекать сам себя. То есть именно играл сам, без друзей, без там каких-то...

К. Мацан:

— Мне тоже так мама говорила.

С. Андрияка:

— Да.

К. Мацан:

— Говорила: хорошо, что ты умеешь сам с собой развлекаться.

С. Андрияка:

— Да, вот это было правильно, это было здорово. И вот я сейчас, спустя уже много-много, как говорится, лет, я это вспоминаю и думаю: как же мудро это все было сделано.

К. Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Очень она глубокая оказалась, такая вот, я думаю, для родителей, для педагогов в такие самые нервные болевые точки мы посмотрели, благодаря вам. Ну и, мне кажется, не только посмотрели, но и как-то попытались какой-то путь к исцелению, к тому, чтобы не так сильно болело, предложить, и есть о чем задуматься. Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А я напоминаю, что эти регулярные беседы об образовании на радиостанции «Вера» мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория» — это наши друзья, это проект, который собирает лучшие, самые интересные опыты работы в области образования и воспитания. Узнать подробнее об этом проекте, стать участником или поддержать его можно на сайте https://clever-lab.pro/. А мы прощаемся с вами. У микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

К. Лаврентьева:

— Всего хорошего.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Лазарева Суббота и Вход Господень в Иерусалим: история и смыслы праздников». Священник Антоний Лакирев
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 401