«Христианские мотивы в книгах о Гарри Поттере». Мария Штейнман

У нас в гостях была кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези, профессор Департамента медиа Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Мария Штейнман.

Мы говорили о христианских мотивах в творчестве Джоан Роулинг — автора книг о Гарри Поттере.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— Светлый вечер на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Я давно ждал такого разговора, как у нас сейчас состоится в студии радиостанции ВЕРА. Позавчера, 27 июня, было 25-летие выхода в свет книги «Гарри Поттер и философский камень», с чем я всех нас, любителей «Гарри Поттера», и поздравляю. И у нас сегодня в гостях тоже долгожданный гость для меня — Мария Штейман, профессор Департамента медиа Высшей школы экономики, кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези. Добрый вечер.

М. Штейман

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Я думаю, что многие радиослушатели знают вас как блестящего лектора и рассказчика, в том числе о Льюисе, Толкине. Ну вот о «Гарри Поттере» сегодня хотелось бы вами поговорить, в контексте всей этой фэнтезийной традиции, и конечно же, о христианских мотивах в «Гарри Поттере», и я бы вот с чего начал. С одной стороны, тема вроде бы интересная, и не впервые мы к ней обращаемся. С другой стороны, надо сразу, мне кажется, ее проблематизировать тем, что я неслучайно упомянул Льюиса и Толкина — к ним вроде уже как к христианам вопросов нет: мы знаем из их биографии, из их писем, вообще из их опыта, что для них их идентичность христианская была важной. Поэтому это уже понятный стимул, понятное право нас, как читателей, какие-то вещи такие евангельские, богоискательские в их книгах видеть, открывать и размышлять. А насколько это правомерно по отношению к саге о Гарри Поттере?

М. Штейман

— Вопрос очень хороший и, наверное, ответ, как это ни странно, на поверхности. Мне кажется, что есть в рамках жанра фэнтези один аспект, который довольно часто несколько стыдливо замалчивают — это в том числе касается и жанров, и специфики фэнтези. Если мы берем вообще это слово в контексте Толкина — а благодаря Толкину оно как-то реактуализировалось, появилось в новом качестве, если мы берем этот жанр в контексте Толкина, мы не можем не рассматривать его в контексте христианства. И вот эту линию и сейчас почему-то — ну легко догадаться почему, на самом деле, сейчас эту линию ну вот как бы действительно стыдливо замалчивают. Но почему мы должны закрывать на это глаза, если эссе, знаменитое эссе Толкина, родившееся из его знаменитой же лекции о волшебных сказках или о волшебных историях, если в этом эссе огромная часть, как бы значительная часть посвящена как раз функциям вот этих самых волшебных историй, в том числе выздоровления — recovery. Утешение, эскапизм и утешение — это очень важные качества, очень важные понятия, и они принципиально связаны в рамках вот мышления, видения Толкина с тем, что он называет «эвкатастрофа» (вот не катастрофа, а эвкатастрофа) — счастливый конец или то, что он называет сиянием благой вести. Как мы можем делать вид, что фэнтези не связано...

К. Мацан

— С этим сиянием.

М. Штейман

— С этим сиянием, да, именно так. Очень наивно. Понятно, что дальше жанр развивается, и дальше у нас — ну сейчас там, предположим, вспоминаем там Урсулу Ле Гуин с ее другими аспектами, и сейчас уже совсем там другие понятия, смыслы, образы — к добру ли, к худу ли, еще увидим. Но если мы говорим об истоках, и Роулинг, до какой-то степени она стоит на плечах этих гигантов. Она стоит на плечах Толкина, она, безусловно, стоит на плечах Клайва Льюиса...

К. Мацан

— А безусловно почему?

М. Штейман

— Потому что, например, вся тема кентавров взята из «Хроник Нарнии». Это не просто, ведь кентавры у нее там или Фиренце и другие кентавры — это звездочеты, они определяют — вот не астрологи, заметьте, они звездочеты, они определяют как бы некие грядущие события по звездному небу.

К. Мацан

— Кентавры, которые в Запретном лесу живут.

М. Штейман

— В Запретном лесу. А потом кентавра Дамблдор приглашает преподавать, и потом там еще один кентавр, там, в общем, вот эта вот вся тема, она существует. И это один в один кентавры из Нарнии, потому что они именно таковы: они благородны, они читают звезды, они угадывают события. И в моей любимой, но самой грустной из «Хроник Нарнии» — «Последняя битва», в последней седьмой хронике, как раз именно кентавр делает последнее предсказание. Это невозможно читать спокойно, это очень-очень сильно. Но это есть и у Роулинг. Просто я все-таки специалист во многом и прежде всего по зарубежной литературе, поэтому я всегда говорю: пожалуйста, постарайтесь почитать в оригинале. Просто в переводе немножко добавляется часто больше детскости и теряются какие-то тонкие вещи, поэтому, по возможности. А потом переходите обратно на русский. Но вот какие-то вещи лучше почерпнуть в исходнике. И самое главное. Вот эта мощнейшая опора не может не проявляться. Именно поэтому я скажу очень непопулярную вещь: Роулинг старомодна.

К. Мацан

— В хорошем смысле слова.

М. Штейман

— Да. Роулинг старомодна, в хорошем смысле слова, ее «Гарри Поттер», как ни странно, он несовременен. Именно поэтому книги вступают в противоречие с тем, что называется нелюбимым мною словом «франшиза».

К. Мацан

— А что вы имеете в виду?

М. Штейман

— С фильмами. С фильмами, которые, даже не с экранизацией, а мы имеем в виду спектакль «Гарри Поттер и проклятое дитя» и одноименная пьеса, «Фантастические твари», в особенности вторые и третьи (да простят меня любители «Тварей»). Вот я вижу уход от того, что хочется назвать каноном — уход от вот этого света, от звучащего слова, но очень важного, от этих очень важных смыслов. А современность как будто требует от Роулинг как-то мимикрировать, а в противном случае отобрать у нее реальность, которую она создавала. Вот это немножко пугает. Но у меня есть еще один аргумент в защиту христианского аспекта «Гарри Поттера»: не будем забывать, у Гарри есть крестный отец, он крещен. Сириус Блэк — godfather — он крестный. О чем можно вообще, какие еще вам нужны вопросы? Да, это очень формальная, это очень светская книга. Но вы не задумывались, какие праздники, про какие праздники мы точно знаем, которые отмечаются в Хогвартсе — это Рождество и, видимо, это Пасха, аккуратно названная «весенними каникулами». То есть Рождество еще — Christmas — называется Рождеством, но вот уже как-то слово «Пасха», аккуратно, я бы сказала, почти в советском духе... Знаете, никто не застал, кто застал, точнее, советские прилавки и магазины, те помнят, как назывался кулич: кекс «Майский» или кекс «Весенний».

К. Мацан

— Кто-то из читателей «Гарри Поттера» внимательный, тоже, я помню, заметил, что в одной из частей, когда в момент какой-то битвы, поединка, кажется, с Воланд-де-Мортом, у Гарри отказывает палочка или его лишают палочки, ему ничего не остается — он начинает молиться. Есть такой какой-то момент, где-то кто-то обращал на это внимание. И вот кому молиться? Наверное, Тому, Чье Рождество и Пасху празднуют в его школе. Ну я бы вот о чем хотел спросить. Мы говорим: вот христианская перспектива, да, в «Гарри Поттере». А в чем вы ее видите? Я встречал, из того, что мне встречалось, мысль, что ну вот смотрите, говорят, в основе всего сюжета лежит идея жертвы: мама Гарри Поттера пожертвовала собой и спасла Гарри, и это дало начало всей большой истории. Вот такой подход. А для вас, вот если говорить, а где, покажите, где эти христианские мотивы, христианский аспект? Помимо вот формальных отсылок к христианской культуре, как Рождество, крещение, Пасха и так далее.

М. Штейман

— Ну правы те, кто вспоминают Лили Поттер. Но тут важно не просто это, не просто то, что она пожертвовала. Гарри спасен не только жертвой, но любовью. Да, Мандельштам: «И море, и Гомер — все движется любовью». Или шире, опять же Мандельштам не первый, кто это сказал. Данте, финал «Божественной комедии»: «Любовь, что движет солнце и светила» — ни больше ни меньше. И вокруг любви раз за разом. Дамблдор говорит Гарри, что у него есть то, чего нет у Волан-де-Морта — у него есть любовь. И Гарри там склонен соглашаться, склонен не соглашаться, но в результате это то, по большому счету, что действительно является его защитой и его спасением. И когда его подчиняют себе в конце... сейчас, пятой книги, «Гарри Поттер и Орден феникса», когда его, так сказать, в него буквально вселяется на какое-то время Волан-де-Морт в финале, собственно, что его спасает, Гарри, — воспоминание о друзьях. О друзьях — о людях, которые его любят. Если как бы этого недостаточно, то что тогда достаточно, да, когда мы говорим о силе любви. Это раз. Потом очень важный момент, не будем забывать, что является собственно эпиграфом, у меня тут книжечка — первое издание...

К. Мацан

— Это первое издание (для слушателей поясню) книги седьмой — «Гарри Поттер и Дары смерти», на английском языке. Действительно, первое английское издание, первого тиража, 2007 года, да.

М. Штейман

— Да, что даже не столько мы про эпиграф поговорим, сколько про эту знаменитую надпись на могиле родителей Гарри, собственно, Лили и Джеймса Поттеров, я напомню: «Последний же враг истребится — смерть» — из Первого Послания к Коринфянам. О чем вообще...

К. Мацан

— Как можно сомневаться.

М. Штейман

— Как можно сомневаться? Роулинг говорит нам буквально прямым текстом. В принципе, на мой взгляд, вот эта тема христианства у Роулинг, она вообще, мне кажется, гораздо более заметна, чем у Толкина. Потому что Толкин создает — ну это не я предложила применить этот термин к «Властелину колец», то что как бы называется апофатическое богословие — там не упоминается слово «Бог», «небо», там ничего этого нет. Но есть слово «надежда», и вот на этом все держится. А у Роулинг таких прямых отсылок гораздо больше, как это ни странно.

К. Мацан

— А это же можно, в принципе, списать на то, что ну вот вообще для западной культуры цитирование Библии достаточно частотная вещь. Я помню, в какой-то тоже то ли лекции, то ли беседе слышал, что вот у Хемингуэя сплошные названия такие, к религиозной какой-то лексике отсылающие — «По ком звонит колокол», там «Фиеста», и там эпиграф из Екклесиаста. А кто-то говорил, что это частотная вещь, не нужно в этом видеть какого-то намека или какой-то такой скрытой проповеди — культура такая.

М. Штейман

— Ну довольно, мне кажется, нелогично. Если человек цитирует Екклесиаста — это значит, что он цитирует Екклесиаста. А если человек создает некий текст с отсылкой к Библии — это не может быть формальностью. Вот мы должны очень хорошо понимать. Ибо если мы возвращаемся, посмотрим, можем посмотреть на Англию чуть пристальнее, можем посмотреть, вспоминая Хемингуэя — окей, на Соединенные Штаты чуть пристальнее. Но мы должны очень хорошо понимать, что что бы как бы ни творилось, но есть очень мощная, очень проявленная волна, вот в хорошем понимании, религиозного сознания. И не будем забывать Библию короля Иакова на английском. Не будем забывать, для Штатов насколько важны протестанты, да, которые, собственно, туда когда-то и отправлялись. Насколько важны эти как бы эти религиозные модели, эти как бы рамки, они не являются чем-то формальным, на самом деле нет. Просто другое дело, что для читателей это вызов — увидеть за вот этим телеграфным стилем Хемингуэя, за его вот этой такой маскулинностью увидеть нечто. И то же самое, и тем более это касается Роулинг. Но Роулинг хороша тем, что, может быть, у нее где-то мир не до конца продуман, где-то там какие-то вещи не так стыкуются, как у Толкина, где стыкуется, как мы помним, ровно все. Но зато любое упоминание вот настолько значимых вещей как там цитаты из Евангелия, как тема, кстати, сейчас об этом поговорим, волшебных палочек, как тема Даров смерти — это не может быть проходным моментом.

К. Мацан

— Мария Штейман, профессор Департамента медиа Высшей школы экономики, кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези, сегодня с нами с вами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о христианских мотивах в «Гарри Поттере». Ну давайте тогда про волшебные палочки, раз вы нас заинтриговали.

М. Штейман

— Да, давайте поговорим о волшебных палочках. Довольно интересная история, потому что встречались мне абсолютно дивные упреки в адрес Роулинг, что «вот она, черная-то магия где!» Ох, не взяла я своей волшебной палочки, у меня же целая коллекция.

К. Мацан

— А у вас какая любимая?

М. Штейман

— Смотрите в корень. А честно? Снейпа.

К. Мацан

— Почему?

М. Штейман

— Потому что именно на примере Снейпа заметна тема раскаяния и искупления на самом деле. Потому что Снейп — это как Эдмунд, между прочим, у Льюиса —предатель, да. Снейп предал Поттеров, как мы помним. И ну там Петтигрю и Снейп, который, значит, надеялся, что Лили пощадят. Вот это подслушал, Сивиллу Трелони, — вот эта вот вся история, да. И после этого вся его жизнь стала искуплением того самого греха. И тут очень мощно, и очень жестко, и очень бескомпромиссно показана как раз разная любовь. Потому что Лили жертвует собой ради сына, и это очень важно. Потому что я не помню, как в фильме, но в фильме это не показано, а в книге Волан-де-Морт говорит: глупая девочка, отойди. Говорит ей: silly girl, да, — он ей дает этот выбор. Не то что, он убил Джеймса сразу, но в ситуации с Лили он ей дает выбор: сохранить себе жизнь ценою жизни сына. И она не отходит. И параллельно у нас есть Снейп, который захотел Лили для себя — это не та любовь, это не любовь вообще. И вот дальше все движение как бы Снейпа — это движение вот к последней жертве уже, когда он осознанно идет на это. И там же потрясающий момент, почему, например, он ненавидит Гарри — потому что он видит не Лили, а видит вечного соперника все время перед собой.

К. Мацан

— Джеймса, папу Гарри.

М. Штейман

— Да, Джеймса, папу Гарри. И это идет вразрез с чудесным, прекрасным, я не помню... а, его перевели как Слизнорт, в оригинале он Slughorn — вот этот второй учитель, который видит постоянно в Гарри Лили. Это очень любопытно.

К. Мацан

— Интересно, да.

М. Штейман

— Это очень любопытная вещь. Но тем не менее вернемся к Снейпу (ну Снеггу, он все-таки Snape). Вот вернемся к Снейпу, потому что он служит не Дамблдору, он служит Гарри. И он служит памяти Лили. И вот это все закручивается в такой сумасшедший клубок. И ведь недаром в финале, когда мы видим уже взрослого-превзрослого Гарри — с семейством, с детьми, он говорит младшему сыну, которого зовут Альбус Северус, да, что ты носишь имя двух самых отважных людей, которых я знал. И если мы перечитаем разговор Дамблдора и Снейпа в седьмой книге, там вот, в «Омуте памяти», мы поймем, что Дамблдор, простите, требует от Снейпа почти невозможного напряжения. Но, кстати, такого же напряжения он требует от себя. Не верьте, когда вам говорят, что Дамблдор — это некий такой сухой, холодный кукловод. Ничего подобного. А вот просто мы должны понимать, что именно в Гарри, в «Гарри Поттере», как вот в саге о Гарри Поттере, в книгах, мы видим примеры какой-то невероятной самоотверженности, готовности пожертвовать собой ради других

К. Мацан

— К палочкам вернемся. Мы стали очень легко уходить в разные мотивы, и все очень интересно. Я буду возвращать нас, если мы будем слишком отвлекаться. Итак, про палочки мы начали.

М. Штейман

— Да, действительно, палочки. Итак, посмотрим на Старшую палочку. Посмотрим на Дары смерти повнимательнее и посмотрим на Старшую палочку. Старшая палочка... Кстати, остановите меня, во мне проснулся профессор к ночи, я напомню, что в оригинале это называется — Elder Wand — и это, с одной стороны, «Старшая палочка», а с другой стороны это «Бузинная палочка». Бузина — растение очень необычное. Почитайте Гофмана, Эрнста Теодора Амадея, чтобы в этом убедиться. И вот эта вот магическая, да, Бузинная, Старшая палочка — да это практически Кольцо всевластия. Собственно, Дары смерти — это как бы... То, собственно, то к чему я всегда подвожу на занятиях студентов, и когда они делают это открытие, как у них сияют глаза! Дело в том, что Дары смерти — это Кольцо всевластия, растянутое на три аспекта.

К. Мацан

— Так.

М. Штейман

— А вы говорите: влияние. Ловите, держите, вот оно. Что значит: Кольцо всевластия, растянутое, разделенное на три аспекта? А, собственно, три брата, напоминаю, да, три брата, которые получают три дара. Первый дар старшему — это волшебная палочка, палочка непобедимая, да. Вот как Кольцо всевластия — это абсолютное оружие, также как и эта палочка непобедимая — это абсолютное оружие. Второй брат захотел вот этот Камень, который возвращает из мертвых. Я напомню, что Кольцо всевластия дает вечную жизнь. Но также как брат, получивший это право и возможность возвращать из мертвых, на самом деле сходит с ума, потому что эти мертвые, как бы вот они, рядом, но ты не можешь их потрогать, и твоя жизнь как бы становится какой-то бесконечной пыткой для самого себя. То тоже самое, вспоминаем, состояние Бильбо, пока он не отказался от Кольца, да: я стал тонкий какой-то, прозрачный, как будто меня вот тонким слоем намазали на бутерброд. Вспоминаем Голлума с его шизофренией и вот это вот все. И третий — плащ, плащ-невидимка. Минуточку, что происходит, когда Кольцо всевластия надевает кто бы то ни было, кроме Саурона, да?

К. Мацан

— Да, оно исчезает.

М. Штейман

— Каково, а, коллеги? А вы говорите. Но это только начало. Потому что ситуация с Дарами смерти — это вопрос, кто как бы станет их повелителем. И очень интересно, что, например, Волдеморт или в русском переводе Волан-де-Морт, но это суть одно и тоже — Voldemort, держа в руках вот этот Камень (вообще-то в оригинале он «Камень воскрешения» — вот «воскрешающий камень», Камень воскрешения — не воскресения, это разные вещи), он же не понимает то, что он держит, он не понимает смысла этого Камня, и делает его вот этим... Я знаю, как это по-английски, не помню, как по-русски называется, куда он прячет...

К. Мацан

— Крестраж?

М. Штейман

— Крестраж, спасибо. Вот с крестражем еще отдельно. Если хватит времени, с крестражами будет отдельный разговор.

К. Мацан

— Я надеюсь.

М. Штейман

— Он превращает дар, вот один из этих даров он превращает в крестраж — то есть он его просто как бы искажает. Помните, как зеркало троллей, да, которое искажает все у Андерсена? Кстати, заметка на полях: потрясающее христианское произведение Андерсена называется «Снежная королева», там если читать целиком и без купюр. Но об этом как-нибудь в другой раз.

К. Мацан

— Это тема для еще одной большой программы.

М. Штейман

— О да! И вот мы возвращаемся к палочкам. И что же получается? Когда Смерть одаривает трех братьев, для двух из них это оказывается ловушкой. Первый брат всех побеждает с помощью Старшей палочки, а затем убивают его, чтобы эту палочку забрать. И там очень жестко сказано, что и таким образом, значит, брат был убит — и таким образом Смерть получила себе старшего брата. Второй брат покончил с собой — и таким образом Смерть получила себе второго брата. Но с третьим братом все абсолютно по-другому. Он носил этот плащ-невидимку, и Смерть искала его много лет, но не в состоянии была его найти. Но только когда он достиг глубокой старости, он снял с себя этот плащ-невидимку и отдал его своему сыну. И дальше, и затем — вот я читаю просто подстрочник английский: и затем он приветствовал Смерть как старого друга и пошел с ней радостно, и равные, они покинули эту жизнь. То есть мы не можем говорить о том, что младший брат бегал от Смерти. Но вот когда, вот это как Арагорн, который сказал, что все как бы, время моей жизни исполнилось, да, и настало время передать корону нашему сыну. А как бы сам он, мне дарована, сказал Арагорн, не только долгая жизнь, но и право вернуть дар. А, каково? Аж прямо сложно спокойно обсуждать. Это такая мощь невероятная. И антонимом к этому как раз Пожиратели смерти, которые бегут от смерти, бегут от смерти всю свою жизнь. Также как всю свою жизнь от смерти бегал Волан-де-Морт, понимаете. И мы тут же, естественно, понимаем, что за всем этим стоит опять Толкин, его идея, которую он выразил в «Сильмариллионе». С чего началось падение Нуменора, с того, что нуменорцы решили (ну тут Саурон, конечно, подкузьмил, извините), что смерть — это не дар людям, а наказание. Чувствуете пересечение?

К. Мацан

— Пересечения фантастические. У нас сегодня вся программа фантастически интересная. Я напомню, сегодня в студии Радио ВЕРА Мария Штейман, профессор Департамента медиа Высшей школы экономики, кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези. Мы говорим о христианских мотивах в «Гарри Поттере», да и не только на самом деле в «Гарри Поттере», куда же мы без Льюиса и Толкина. А еще и Гофмана, и Данте, и всех остальных великих. Вернемся к этому разговору после небольшой паузы, не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Мария Штейман, профессор Департамента медиа Высшей школы экономики, кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези. И мы говорим о христианском измерении книг о Гарри Поттере, и вот начали мы говорить про волшебные палочки, про Дары смерти. Какой следующий мотив?

М. Штейман

— Ну тогда давайте посмотрим на антонимы Даров смерти, собственно, — это крестражи. С крестражами вообще очень интересная вещь. А сама Роулинг как бы, сам автор в тексте, там как бы не собственно прямая речь Волан-де-Морта, называет это «якорями бессмертия». Но Волан-де-Морт не понимает одну простую вещь — что это бессмертие, он пытается себе обеспечить материальное бессмертие, вот эту вот вечную жизнь в материи. И дальше это, кстати, и в фильме хорошо показано, что мало столь пугает, как картинка того, что осталось от души Волан-де-Морта после того, как он ее расщепил. А здесь, между прочим, очень интересный момент, неожиданный такой будет переход, такой межконфессиональный. А дело в том, что есть одна такая интересная как бы гипотеза, не гипотеза, направление, подход, концепция в иудаизме, что грех расщепляет душу.

К. Мацан

— Да.

М. Штейман

— Что преступление, убийство расщепляет душу. И вот Волан-де-Морт (он же Волдеморт) раз за разом совершая убийство, расщепляет свою душу до тех пор, пока не остается вот это вот непонятное, несчастное, существо — младенец, не младенец, вечно страдающий. И эти все его крестражи в итоге, как мы помним, перестают быть, они перестают существовать. И потому что даже если бы эти крестражи существовали, от души его ничего не осталось практически. То есть это довольно жуткий образ: то есть де-факто душа Волан-де-Морта уже мучается, и эти мучения как бы были бы бесконечны. То есть Волан-де-Морт себе обеспечил бесконечные мучения души. Вот ни больше ни меньше.

К. Мацан

— Этими крестражами.

М. Штейман

— Этими крестражами. Извините, собственными руками. И как бы чудовищно обиженным ребенком был Волан-де-Морт, как мы помним. И, кстати, обратите внимание на параллель: если мама Гарри пожертвовала собой ради сына, то мама будущего Волан-де-Морта, а тогда Тома Ридла, не захотела жить. И вот эта вечная обида на маму, которая не захотела с ним быть, видимо, вот привела к такому.

К. Мацан

— Вы еще сказали, что финальная битва за Хогвартс имеет значение в контексте того, о чем мы говорим. И в фильме она не так показана, как в книге, с точки зрения этих смыслов.

М. Штейман

— Ну дело в том, что экранизация всегда большое испытание и для автора, и для режиссера, и для художественной реальности. И вот любопытно, что «Гарри Поттеру», в прямом и переносном смысле, очень повезло с первой, второй, третьей экранизациями, которые практически попадают один в один. Четвертая — в целом да, но она как бы просто следует как бы основной канве. Но вот с седьмой, к сожалению, не получилось. Они потеряли то, ради чего Роулинг писала седьмую часть. А именно среди прочего они, то есть сейчас я скажу, что удалось и что не удалось. Им прекрасно удался один из ключевых моментов — это разговор с Дамблдором на вокзале. Кстати, о вокзале — вы Нарнию не вспоминаете, нет? А я вспоминаю. Итак, этот разговор на вокзале с Дамблдором — как бы, по сути, это же потрясающий момент: то есть Гарри застревает между жизнью и смертью, появляется Дамблдор, между ними происходит разговор, и они видят эту нечастную душу Волан-де-Морта, потому что они связаны, да, вот этим. Потом, поскольку Гарри тоже крестраж был, вот до того момента — сейчас об этом отдельно поговорим, — пока Волан-де-Морт его собственными руками, этот крестраж, не уничтожил. И это ведь не по смерти, это вот некий промежуточный момент. И когда Гарри спрашивает, а какой у него в этот момент выбор, какой есть выбор, Дамблдор говорит: ты можешь остаться, вернуться в жизнь и довершить то, что должен, то, что необходимо совершить. Или ты можешь, ну раз ты считаешь, что ты на вокзале — потому что для Дамблдора это явно не вокзал, он явно иронизирует, это такая английская ирония. Ну раз ты считаешь, что на вокзале, ты можешь, скажем так, сесть на поезд. «И куда же он меня повезет?» — спрашивает Гарри. «Дальше, да, — on — вперед», — говорит ему Дамблдор. И мы, конечно, вспоминаем знаменитую фразу «выше и дальше» из «Хроник Нарнии». Другое дело, что Гарри выбирает вернуться. Этот момент абсолютно точный — это успех, это удача. Но что происходит с битвой за Хогвартс — вернемся к разговору. Битва за Хогвартс в фильме — это какая-то бесконечная череда каких-то непонятных трэшовых поединков (извините, у меня нет другого слова), которые в конце заканчиваются какой-то непонятной не дуэлью, а битвой — то там его Волан-де-Морт душит, то еще чего-то. Ребята, вы всерьез? Вы уверены, что это нужно зрителю? А теперь вернемся к тексту и мы увидим, что Гарри пытается спасти как можно больше людей в этой самой последней битве за Хогвартс. Потом видит, что Беллатриса с которой как бы дерутся на палочках Гермиона, Джинни и Луна, она чуть не убила Джинни. В этот момент вот тут на сцену, буквально вот в этот разоренный зал Хогвартса, на этой сцене появляется мама, мама Джинни, миссии Уизли, которую мы воспринимаем практически как комический персонаж все это время.

К. Мацан

— Домохозяйка такая.

М. Штейман

— Домохозяйка, да. Мама, домохозяйка, вот это все, жена. Но когда она видит, что дочери грозит опасность, она выхватывает волшебную палочку и с криком (сейчас давайте сделаю перевод, почти адекватный): «Не тронь мою дочь, очень нехорошая женщина!»

К. Мацан

— Так.

М. Штейман

— В оригинале читать?

К. Мацан

— Нет.

М. Штейман

— Не надо. В общем, в оригинале почитаете сами. Там прямо хорошо сказано. Вот именно этот крик, который никто, разъяренная мама, которая спасает своего ребенка. И дальше кто убивает Беллатрису? Миссис Уизли. Ни больше ни меньше. Потому что Беллатриса здесь оказывается вот таким пустоцветом, что бы про нее ни придумывали.

К. Мацан

— Ну в фильме это показано.

М. Штейман

— Да, ну хоть это. Но дальше самое интересное. Дальше это последняя дуэль. Значит, вот погибает Беллатриса, появляется разгневанный Волан-де-Морт, и Гарри там исчезает под плащом в какой-то момент. И Гарри защищает заклятьем вот всех, кто находится рядом, все его видят, и Гарри произносит такую фразу: «Я не хочу, чтобы кто-то пытался мне помочь. Это как бы здесь должен быть я, довершить дело должен я». А Волан-де-Морт, шипя, засмеялся: «Поттер это не имеет в виду, — сказал он, сверкая красными глазами, — это же не в его духе, не правда ли? А кого ты собираешься использовать в качестве щита сегодня, Поттер?» «Никого, — просто ответил Гарри. — Больше нет крестражей, это только ты и я. Ни один не может жить, пока другой живет (помните вот это предсказание?), и один из нас покинет этот мир навсегда». И дальше Волан-де-Морт говорит, что ты выжил случайно. «Случайно? — переспрашивает Гарри. — Случайно умерла моя мать, чтобы спасти меня? Случайно я стал с тобой сражаться на кладбищенском дворе? (Вот когда в конце четвертой книги.) Случайно, что я не защищал себя сегодня и все-таки выжил и вернулся, чтобы сражаться снова?» Сейчас про вот «не стал защищать себя» будет отдельный разговор еще. «И выжил, чтобы сражаться снова?» «Да, случайности!» — закричал Волан-де-Морт, но не нанес удара. И остальная толпа замерла, будто околдованная. Сотни людей в разрушенном зале Хогвартса, никто даже не дышал. И вот этот разговор и эта последняя дуэль — это всего лишь дуэль. И всего лишь и более чем, это дуэль не просто волшебных палочек. Там же в чем суть: кто является, формально кто является повелителем волшебной палочки, вот этой Старшей палочки — Волан-де-Морт, который ради этого убил Снейпа, или кто? И вот Гарри объясняет, что на самом деле, что бы ты ни планировал, не Снейп был повелителем, а Драко Малфой, которого обезоружил Дамблдор. Ну и прекрасно, говорит Волан-де-Морт, я сейчас тебя убью, потом Драко, и все будет окей. А Гарри отвечает: но я обезоружил Драко. И теперь вопрос: об этом знает та палочка, которую ты держишь? И самое главное, что эта дуэль — это не какие-то погони и схватки, это абсолютно другое. Потому что Волан-де-Морт выкрикивает заклятие: «Авада Кедавра», а Гарри: «Экспеллиармус», — он его обезоруживает. Гарри не убивает Волан-де-Морта, он его только обезоруживает. Но заклятие Волан-де-Морта оборачивается против него самого. А?

К. Мацан

— Да.

М. Штейман

— Вот если это не притча, то что тогда можно назвать притчей?

К. Мацан

— А Гарри как крестраж?

М. Штейман

— Да, Гарри как крестраж. Это еще один... А кстати, извините, не могу удержаться, прошу прощения, это важный момент, чтобы мы все-таки закончили эту тему битвы. Потому что в тот момент, когда Гарри произносит, что если волшебная палочка знает, то тогда я ее повелитель. Но в этот момент восходит солнце. И когда это солнце появляется в окне, то они одновременно, значит, выкрикивают заклинания. И Гарри «адресовал свою надежду небесам». Вот я тут просто вот пальцем вожу по строчкам.

К. Мацан

— Да...

М. Штейман

— А? <фраза по-английски>. Вот так. А что касается самого Гарри, вот это вот момент совершенно потрясающий. Я, честно сказать, не могу вспомнить, насколько удачно или неудачно это сделано в фильме — уже вам, Константин, адресую этот вопрос, вы будете экспертом по фильму, а я по книге. Дело в том, что вот этот самый Камень воскрешения Дамблдор запрятал в снитч. И какое-то время Гарри одержим идеей получить эти крестражи. Но парадокс в том, что чем больше он хочет их получить, тем меньше у него получается. И Гермиона его пытается от этого квеста каждый раз оттащить, объясняя: Гарри, тебе оставил Дамблдор крестражи, которые нужно уничтожить, а не Дары смерти, которые ты должен собрать. То есть пока Гарри хочет этот камень для себя, у него ничего не получается. Я, кстати, не помню, как в переводе, на снитче есть надпись: «Я открываюсь...» — «I open at the close».

К. Мацан

— Под конец.

М. Штейман

— Да, точно: «Я открываюсь под конец». И вот дальше абсолютно жуткий момент, который, в общем, если будет время, поговорим о теме смерти и потери, и нужно ли читать это детям или не нужно это читать детям. Но это сложный момент, его не все взрослые это как бы готовы прочитать. Когда Гарри, благодаря вот воспоминаниям Снейпа понимает, то есть он это чувствовал, но одно дело — чувствовать, а другое дело — получить информацию, что, собственно, твоя задача — это пожертвовать собой. Гарри испытывает колоссальный страх смерти. Но этот колоссальный страх смерти его как бы не обессиливает, потому что в этот момент он понимает, зачем ему был дан этот Камень. И вот он открывает этот снитч, и вот он видит этот Камень из кольца, и тогда вот он его сжимает в руке, и появляются — ну я аккуратно скажу, — тени, да, вот людей, фигуры людей, которые его знают и любят, самые близкие, да. Это там Сириус, это мама, это папа, которые идут с ним рядом (Боже мой, это невероятно!), которые идут с ним рядом, как бы поддерживая его. Потому что, извините, но если вы помните, какой это эпизод — это эпизод, естественно, до вокзала, да, до вот этой клинической смерти Гарри. Это эпизод, когда Волан-де-Морт требует, чтобы Гарри к нему явился, и Гарри идет на смерть. И вот в этот момент, самый страшный момент для всех, вот в этот момент с ним появляются его родители, которые говорят: мы будем с тобой до конца. И Гарри идет, понимая, что вот его задача вот именно такова. И он же не достает палочку, он просто появляется, как бы вот он доходит до места, где, значит, Волдеморт с его соратниками. И у него от страха, от ужаса — и это нормально, — у него немеют руки, он выпускает этот Камень, последние шаги уже делает совсем сам, совсем один перед лицом смерти. И Волан-де-Морт его убивает, понимаете. И вот это — это момент какого-то невероятной силы переживания, это невозможно читать спокойно. И, как сказать, поэтому увидят ли это как бы юные совсем читатели, поймут ли они это, мы не знаем. Но тут родители должны понимать, о чем читают их дети, — то есть нам нужен такой гайд по «Гарри Поттеру». И самое интересное, вот, коллеги, самое интересное: только потому, что Гарри себя не защищает, Волан-де-Морт убивает тот осколок себя, который сидит в Гарри, который делает Гарри крестражем. Выйти против смерти и не поднять оружия.

К. Мацан

— Мария Штейман, профессор Департамента медиа Высшей школы экономики, кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Мы недавно с вами на одном мероприятии общались вместе, где и познакомились, и после чего мне очень захотелось позвать вас в нашу программу. И я сейчас, может быть, чтобы немножечко нашим слушателям дать такую передышку от того эмоционального напряжения, в которое вы нас сейчас погружаете, спрошу вот о чем. Вы на той встрече так иронично произнесли: это во мне заговорила моя внутренняя Гермиона.

М. Штейман

— Да.

К. Мацан

— Скажите что-нибудь про друзей Гарри Поттера.

М. Штейман

— О, да. Ну моя внутренняя Гермиона всегда со мной. Это очень интересный расклад. Дело в том, что друзья Гарри Поттера не являются служебными образами, как принято иногда считать в литературе, они очень настоящие. Они очень настоящие в книге, они по-разному, настоящие или не настоящие, в фильме. Гермиона — это разум и рациональность. Не иррациональность, а рациональность. Человек, который заниматься тем, что поверяет алгеброй гармонию. Но при этом это человек умеющий любить. И при этом это человек, умеющий, точно также умеющий жертвовать собой, потому что она очень хорошо понимает, на что она идет — это и в фильме хорошо показано в седьмом. Только в книге она отправляет родителей в Австралию и говорит, что почему она стерла им память, трансформировала, дала им новые имена — потому что если она погибнет, то родители не будут мучиться, не будут страдать. Потому что, вы понимаете, у них же нет дочки по имени Гермиона. Очень жалко, что этого нет в фильме, этого разговора. Вообще книги, они жестче, они глубже, они сложнее, они дают больше, как это некоторый вызов что ли читателю. И нужно быть готовым. Кто бы мог подумать, чтобы читать «Гарри Поттера» осознанно, нужно быть готовым вот к этим сложным моментам и переживаниям. Рон. А Рон, к сожалению, жертва режиссера. Потому что в первом фильме Рон вовсе не комическая фигура (если сейчас будет две минуты, я об этом скажу), а очень даже активная и действенная. Но в дальнейшем Рона превратили вот в такого комика при главном герое. Жаль, я считаю, что это больше упущение. Опять же Рон интересен тем, что в него напрямую не вселяется Волан-де-Морт, но он оказывается под влиянием этого крестража. Кстати, помните этот медальон, который они таскают в начале, ну в первой половине седьмой книги?

К. Мацан

— Да.

М. Штейман

— Ну это тоже чистой воды Кольцо всевластия, которое подчиняет себе личность. И очень важно, что Рон вынужден столкнуться с самым как бы жутким моментом своей жизни, да: смотреть на целующихся Гарри и Гермиону. И ведь в какой-то момент Гарри кажется, что он видит красный отблеск в глазах Рона. То есть это и для Гарри вызов, потому что он отдает этот меч (Эскалибур — так и хочется сказать, меч короля Артура), он отдает Рону, и вопрос, кого поразит этим мечом Рон: Гарри или крестраж.

К. Мацан

— Да.

М. Штейман

— Луна. Луна Лавгуд, прекрасна она не только тем, что она фрик, а тем, что как раз она-то такой классический эзотерик. Другое дело, что при всем том она верна своим друзьям, это очень чувствуется. И, кстати, очень многие вещи, которые кажутся всем странными, так или иначе потом реализуются. Забавно, но правда. Также как Сивилла Трелони — ну про это как-нибудь отдельный разговор. И Луна непроста. И абсолютно непрост Невил, который, не устану я утверждать, еще один двойник Гарри Поттера. Это отдельно можно поговорить, там система двойников, у него много двойников.

К. Мацан

— Так, кто еще?

М. Штейман

— Ну вот смотрите, у нас есть Гарри и Снейп — раз. Гарри и Волан-де-Морт — два. Не только потому, что Гарри крестраж Волан-де-Морта, но они похожи по судьбе очень во многом. И Гарри — Невил. Ведь, в принципе, вопрос, кого выбрать, кто станет жертвой в глазах Волан-де-Морта, кого выберет Волан-де-Морт, Сивилла не называет. Там все как бы параметры отвечают, и параметрам предсказания отвечает и Гарри, и Невил. И ведь Гарри в какой-то момент, когда он узнает об этом предсказании, ведь он задумывается, глядя на Невила: а что было бы, если бы вместо Невила было пустое место, если бы мама Невила, не пожертвовала бы собой ради сына, а Гарри был бы счастливый и с родителями, и так далее. Вот этот момент слабости, он не просто так. И Невил, который у нас вроде как зашуганный всю дорогу, и бабушка там его такое вечное такое суперопекающее существо. Но тем не менее что происходит в седьмой книге? Во-первых, бабушка наконец гордится внуком. Во-вторых, когда они первый раз как бы выстраивают оборону Хогвартса, бабушка с гордостью говорит: да, мой внук, значит, там, на передовой. Простите, я должна ему ассистировать. То есть, а не наоборот.

К. Мацан

— Поменялись местами.

М. Штейман

— Да, поменялись местами. И наконец самое главное: именно Невил убивает последний крестраж, змею Нагини.

К. Мацан

— У нас осталось совсем немного времени, но я не могу не задать вопрос, без которого наш разговор будет неполным. Вот так же, если можно, коротко: а Дамблдор в контексте нашего разговора о христианских мотивах, это что за образ?

М. Штейман

— У Дамблдора есть его собственный грех, который мучает его всю жизнь. Он захотел — дальше опять же прямо чистой воды Толкин, — он захотел власти для себя самого, такой власти абсолютной. Ну они это как задумывали вместе с Грин-де-Вальдом, и в результате погибла Ариана.

К. Мацан

— Сестра его.

М. Штейман

— Сестра. Вот эта гибель его мучает всю дорогу. А еще помните Гэндальфа, который в ужасе отказывается от Кольца всевластия в начале трилогии Толкина, говорит: я не возьму, слишком оно мне нужно. Теперь вспомните, сколько Дамблдора приглашают стать магистром магии, и сколько раз он отказывается.

К. Мацан

— Интересно.

М. Штейман

— И наконец еще один важнейший аспект Дамблдора. Вы знаете, он очень англиканский: вот делай что должен, и будь что будет. Там есть совершенно невероятный момент. Ведь он, помните, почему у него ранена рука? Он же попытался надеть кольцо с Камнем воскрешения — он надеялся воскресить Ариану. Вот он поддался. Но это кольцо же проклято, в нем крестраж, и поэтому он такой немножко король-рыбак, только ранен не в бедро, а в руку — такая вот параллель. И самое главное, он все прекрасно знает, он жертвует Гарри не потому, что он, повторяю, такой политик, а потому что он при этом жертвует и собой. И очень важно, что в седьмой книге Гарри видит глазами Снейпа их последний разговор и предпоследний, когда вот Снейп, значит, остановил вот это заклятие, запечатал его, но сказал, что все равно Дамблдор рано или поздно умрет. На что Дамблдор очень спокойно реагирует и говорит: и вообще ваша задача, Снейп, меня убить. На что Снейп говорит: минуточку, мне прямо сейчас это сделать? И Дамблдор с неподражаемым английским юмором отвечает: нет, я думаю, что это проявится в определенное время, необходимый момент, так сказать, покажет себя. И при этом Дамблдор — вот это какое-то бесконечно служение, это одновременно искупление, не хуже Снейпа, вот той вины, того греха, и при этом это бесконечное служение. Это очень сильная фигура. И я могу только обратиться к всем слушателям нашим и сказать так: дорогие друзья, не верьте тому, что говорят о Дамблдоре. Потому что первым о нем в таком ключе заговорила не кто-нибудь, а Рита Скитер. Вот не верьте разным Ритам Скитер, не верьте. Дамблдор — потрясающий, невероятный персонаж.

К. Мацан

— Да, не верьте Ритам Скитер, а верьте нашей сегодняшней гостье.

М. Штейман

— Спасибо.

К. Мацан

— Мария Штейман, профессор Департамента медиа Высшей школы экономики, кандидат филологических наук, исследователь жанра фэнтези. Спасибо огромное за фантастически интересный наш сегодняшний разговор.

М. Штейман

— Спасибо вам.

К. Мацан

— У микрофона был Константин Мацан. До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Особенные дети в многодетной семье». Валентина и Михаил Михайловы
• «Современный русский историк Олег Куц»
• «Христианин в современном мире». Наталья Смирнова