
У нас в гостях был писатель, кандидат педагогических наук, редактор Издательского Дома Академии имени Н.Е. Жуковского Владимир Карагодин.
Мы говорили с нашим гостем о его удивительном приходе к вере через творчество, о знакомстве и тесном общении со старцем Зосимой (Сокуром), а также о том, как он начал писать книги, стихи и песни на духовные темы, и почему это для него важно.
Ведущие: Кира Лаврентьева, Игорь Цуканов
К. Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева вновь приветствуют вас.
Диак. Игорь Цуканов:
— Добрый вечер.
К. Лаврентьева:
— И с радостью хочу вам представить нашего сегодняшнего гостя: в гостях у светлого радио Владимир Карагодин, писатель, кандидат педагогических наук, редактор Издательского дома Академии имени Жуковского, автор книг про старца Зосиму (Сокура), о чём мы сегодня будем говорить с большой радостью. В этом часе мы говорим о пути христианина в светском обществе, о пути христианина к вере, в вере, о том, как каждый человек уникальным путём заходит в ограду Церкви святой. И сегодня, Владимир, мы, наверное, у вас сразу об этом и спросим. Начнём с главного: как вы стали верующим человеком?
В. Карагодин:
— Начну с того, что я воспитывался в верующей семье. У меня бабушка была очень верующей. Она пела в церковном хоре и очень много пела духовных песнопений. То есть они собирались буквально, изучали так называемые народные псалмы. У Николая Гурьянова есть целая кассета с записанными духовными песнопениями. И одна из песен любимых отца Николая Гурьянова «Под Крест Твой стою» была песней любимой моей бабушки, ещё дореволюционная — я эту песню часто слышал в своей семье. Более того, очень часто после Литургии — а бабушка меня брала на Литургию, и всегда мы шли на Литургию не евшие, натощак. Я это знал, мы шли в церковь. И после Литургии мы собирались возле храма одного из членов хора, и, поскольку бабушки наши были малограмотные, они плохо писали, я переписывал очередную новую песню, народный псалм: сидел и буквально пять копий от руки переписывал, очень добросовестно так, чтобы было разборчиво, большими буквами. За это получал шоколадку в конце, конфеты. И при мне они эти песни изучали. Так что можно сказать, что любовь к церковному пению, почему я пишу песни — я думаю, что это с детства вошло, оно должно было где-то проснуться.
А потом, когда я уже начал писать стихи, издавать стихи, песенное творчество как-то само вошло в мою жизнь, когда я преподавал Закон Божий. Потому что, когда я преподавал Закон Божий, мне очень помогал журнал «Пчёлка», который издавала Патриархии Московская. И там были такие хорошие стишки к праздникам. И этот стишок иногда очень кратко доносил мысль праздника — и он запоминался, эта рифмованная форма мысли. Он легко запоминался. И, чисто из педагогических целей, я начал писать духовную поэзию и песни. А потом, по просьбе своих друзей — был такой замечательный кобзарь Василий Жданкин, он приезжал в Москву, и пел гимн царский, и в Даниловом монастыре выступал. Он впервые меня попросил написать песню. Мы были в обители батюшка Зосимы, с ним ездили на вторую годовщину памяти старца. И в кельи схимонахини Ефросинии Василий Жданкин пел свои песни, а я прочитал свои стихи. Почти все они были на украинском языке. Когда Василий Жданкин услышал мой стих о маме, он попросил: «Володя, напиши припев. Это очень трогательно, я бы эту песню исполнил».
И так, по просьбе своих друзей, я начал писать песни — это очень кратенько.
Я вырос в верующей семье, но у меня был период атеизма, то есть 9-10 класс, когда научный прогресс и проповедь научного мировоззрения очень так лукаво подавались, когда можно было всё объяснить без Бога. А зачем обращаться к Богу, если можно мир объяснить без Бога? Я тогда увлёкся физикой, я прочёл всю институтскую библиотеку по физике своей учительницы. Она говорила, что ты будешь или физиком, или никем, то есть она меня готовила к физике. Но так случилось, что учительница, Людмила Александровна, заболела в десятом классе — Промысл Божий. Новый учитель физики сумел отбить за год интерес к физике, потому что от личности очень многое зависит в становлении ребёнка, ученика — мы получаем как бы импульс. И ничего не оставалось, как пойти по той стезе, по которой я шёл. Это путь журналистики.
И к вере, по сути, я уже пришёл на первом курсе института, сознательно. Крушение системы коммунизма, ценностей, и появляется такое явление, как экстрасенсы, целители. И я вдруг начинаю понимать, что научного моего мировоззрения не хватает, чтобы объяснить те явления, что я вижу. И поэтому я естественно вернулся к христианским истокам. Опять-таки, я думаю, что молитвы бабушки моей, то, что я был крещён, то, что от крещения даётся Ангел-Хранитель душе — они меня привели, вернули в лоно Церкви. Вот кратенько — как я пришёл к вере.
А с батюшкой Зосимой — это уже другая страница моей жизни большая.
Диак. Игорь Цуканов:
— А педагогический институт был, да? У вас же педагогическое образование.
В. Карагодин:
— Да, у меня был педагогический институт. Я поступал на факультет журналистики в Киев, поскольку у меня были публикации. Мои стихи, мои статьи печатались с девятого класса в областных газетах, журналах. Была такая газета «Ровесник», газета комсомола, она была по всему Союзу, и там особое внимание уделяли поэзии и формированию юных поэтов. Там была такая студия поэтическая «Сточные кларнеты» и известный поэт в Украине Борис Демкэ (?), который делал подборку стихов. Я помню, что в девятом классе выходит подборка стихов, где он называет меня «одной из надежд тернопольской поэзии» — я в Тернополе учился. И я поступал на факультет журналистики, но не поступил, потому что тогда — это был 1987 год — конкурс на факультет журналистики был 16 человек на место. То есть это была эпоха гласности, журналист становится такой едва ли не мессианской профессией. И несмотря на то, что у меня были публикации, я был готов, но вот со мной в комнате общежития было четверо человек, и трое из них имели уже книги. А у меня была серия публикаций, я был самый зелёный. И я понимал, что там выбирают не за талант и знания, а за работу. То есть шансов у меня никаких не было поступить.
То есть я после того, как я не поступил на факультет журналистики, год проработал на заводе «Орион», по сути, в спортивной группе. То есть был кандидат в мастера спорта по шахматам. И меня сразу взяли... а спорт у нас был всё, тем более молодой спорт. И я, поступив на завод «Орион», я ни дня не работал в цеху, я, по сути, играл в шахматы. За это время я выполнил норму мастера спорта по шахматам и стал чемпионом области. А потом уже филфак Тернопольского педагогического института имени Ярослава Галана. Ярослав Галан — это писатель замечательный галицкий, антифашист, который боролся с нацизмом и неонацизмом и был трагически убит. Его творчество изучалось обязательно в программе. И, самое главное, та история, которую он описывал, она изучалась в обязательной программе. А потом, кстати, через три года, институт педагогический имени Ярослава Галана — это такое знаковое событие — изменил название. Когда я уже его закончил, он стал имени Владимира Гнатюка. Владимир Гнатюк — это был такой фольклорист, который изучал демонологию. Ну, по сути, заговоры — вот всё это тёмное, что всплыло. Вот символ эпох, это очень красочно говорит само за себя — один антифашист, а другой изучал и популяризировал демонологию. Он не просто изучал как фольклорист, а он ещё увлекался, демонологией. Я думаю, это всё говорит для того, кто хочет услышать.
К. Лаврентьева:
— Владимир, смотрите, вы начали свой путь к вере со стихов о старце Николае Гурьянове. И так получается, что вся ваша жизнь связана с литературным творчеством именно о старчестве. Вы пишете о разных старцах, в большинстве своём о старце Зосиме. Вам этот феномен старчества, видимо, близок и интересен. Скажите, пожалуйста, правильно ли я понимаю?
В. Карагодин:
— Начнём, с того, что в 90-е годы, когда появлялись первые книги православные — я не знаю, может быть, отец Игорь помнит эту эпоху — было очень мало книг.
К. Лаврентьева:
— Да мы помним, и я помню.
В. Карагодин:
— Первые книги, которые я увидел, это было переиздание Феофана Затворника «Путь ко спасению» — такое полностью дореволюционное, репринтное издание. И вторая книга — «Моя жизнь во Христе» Иоанна Кронштадтского. Это первые книги, которые у меня появились в моей библиотеке, и я начал их изучать. А потом естественно: Амвросий Оптинский, Оптинские старцы, Серафим Саровский. Как не любить нашего Серафима? «Радость моя»...
К. Лаврентьева:
— «Христос Воскресе, радость моя!» — да.
В. Карагодин:
— Действительно, когда читаешь его житие, то это радость. Православие — это радость. Серафим Саровский — это пасхальная радость. И православие — это пасхальная радость. И старцы — они как светоносцы, свет для мира. Что такое свет? Свет — это то, что дарует радость, радость восприятия мира в красках. Во сне всё зыбко, непонятно, туманно — куда идти? А свет освещает путь, даёт смелость, даёт цель, то есть оно как-то естественно вошло. Как-то естественно, что старцы именно как носители истинного православия. Ну а потом я работал 10 лет редактором издательства Почаевской лавры. А до этого я сотрудничал с Почаевской лаврой в плане книг. И так получалось, что мне всегда поручали готовить книги, статьи именно об Оптинских старцах, о наших подвижниках благочестия. Тема подвижников благочестия — это тема, которая вошла и сопровождает меня до сего дня.
К. Лаврентьева:
— Всю жизнь, получается.
В. Карагодин:
— Да.
Диак. Игорь Цуканов:
— «Вечер воскресенья», дорогие друзья, на Радио ВЕРА. Сегодня у нас в гостях Владимир Николаевич Карагодин, писатель, кандидат педагогических наук, редактор Издательского дома Академии имени Николая Жуковского. У микрофона Кира Лаврентьева и диакон Игорь Цуканов. Владимир Николаевич, а вот непосредственно знакомство со схиархимандритом, тогда ещё, наверное, архимандритом, Зосимой...
В. Карагодин:
— Нет, уже схиархимандритом.
Диак. Игорь Цуканов:
— Уже схиархимандритом, да. Как оно случилось? Можете рассказать, как это произошло?
В. Карагодин:
— Скажем так, все главные книги моей жизни, а главными я считаю те книги, на которые я больше всего времени потратил, то есть те темы, которых я был как бы первооткрыватель, они связаны между собой. И в 1993 году я заканчиваю институт, мы знаем, что это год трагический, символический для России, в этот год проходят октябрьские события по госперевороту, по сути, происходит убийство трёх оптинских монахов на Пасху сатанистом. И в том же году в Запорожской епархии тоже происходит страшное убийство — убивают иерея Петра Боярского, батюшки, которого очень многие любили, он был очень светлый батюшка. И вот у нас в храме появляется как чтец отец мучника. Я с ними познакомился — с родителями. Они всё бросили и свою жизнь посвятили храму. И так от родителей мученика, а ещё больше от духовных чад батюшки Петра Боярского — они ехали в Почаевскую лавру, ехали на могилку к мученику, и я их принимал у себя дома, чтобы чайку попить, перекусить, укрепиться с дороги. И вот чада отца Петра Боярского мне с восторгом начали рассказывать о батюшке Зосиме. А отец Зосима был как бы духовным наставником отца Петра Боярского, потому что батюшка Пётр ездил к отцу Зосиме за советом, за укреплением. Здесь есть несколько страниц, посвящённых общению батюшки Петра Боярского, во всех моих книгах, и батюшки Зосимы.
И вот отец Зосима, когда увидел отца Петра Боярского, а он видел человека насквозь, как рентген, и он увидел такое видение, что перед ним стоит молодой священник, но как бы не на земле, а на пяди от земли. И он сказал такие слова: «Да, отец Пётр, ты не земной человек, ты небесный человек». Это была первая встреча отца Зосимы. А вторая встреча была уже перед смертью отца Петра, когда на отца Петра пошли гонения, конфликты. Мы знаем, что «аще хочет человек жить благочестиво, будет гоним» — это духовное правило естественное. Гоним от лукавых людей и от бесов — что бесы не могут делать сами, делают через людей. Люди делают успешнее многие вещи, чем бесы. И вот он приехал к отцу Зосиме второй раз, и отец Зосима пытался его удержать у себя, не хотел его отпускать. Говорил: «Отец Пётр, тебя же убьют», — то есть он видел эту трагедию. «Я знаю, что меня убьют, но я должен быть со своей паствой до конца».
К. Лаврентьева:
— Простите, Владимир, а это речь не об архимандрите Петре, который в Форосском храме был убит?
В. Карагодин:
— Они похожи — эти истории.
К. Лаврентьева:
— Очень, действительно, истории похожи.
В. Карагодин:
— Вот удивительно, что наши старцы и святые подвижники уникальны и похожи во многом.
К. Лаврентьева:
— Я буквально этим летом прочитала про него книгу.
В. Карагодин:
— Да. И отец Пётр уехал на свою Голгофу, а отец Зосима сказал, что «только что у меня был столп Церкви — новомученик Пётр». И после смерти отца Петра духовные чада отца Петра приехали в Никольское, стали чадами отца Зосимы. И отец Зосима сказал такие слова про отца Петра, что он перед Престолом Божьим. И когда я из уст отца Игоря, отца Виктора, которые у меня были в Запорожье, услышал эти слова отца Зосимы, я как-то возгорелся желанием, во-первых, написать книгу про отца Петра, потому что я чувствовал, что надо донести этот образ, а во-вторых, поехать к отцу Зосиме. И так получилось, что моя первая поездка к отцу Зосиме — я поехал за благословением на книгу, свою первую книгу, про новомученика Петра Боярского. Я приехал впервые к батюшке Зосиме в 1995 году, на память Алексия, человека Божия, 31 марта, по-моему, Великий пост. Почему я запомнил? Потому что кто-то из послушников у батюшки имел имя Алексия, и матушки испекли очень вкусный постный пирог. Я никогда не мог подумать, что постный пирог может быть такой вкусный. Он постный, но такой вкусный, и не тошнит — с любовью, с молитвой приготовленный, естественно.
И вот тогда я взял благословение отца Зосимы на свою книгу, и мы с ним пообщались. Мы пробыли три дня у отца Зосимы — я приезжал к батюшке Зосиме с матерью новомученика матушкой Надеждой Демьяновной. Мы вместе были с ней, и когда мы уже уезжали от отца Зосимы, я взял благословение на книгу, с батюшкой пообщался. И в конце я уже выхожу от батюшки, и он меня спрашивает: «Тебе дать денежки на дорогу?» Я говорю: «Батюшка, спасибо. Мне неудобно — у меня есть денежки. Я, слава Богу, работаю, и родители помогают». Отец Зосима говорит: «У тебя-то есть, а у матушки Надежды нет денег. Она от меня не возьмёт, но вот тебе конвертик — отдашь ей, когда приедешь домой». Видите, какая деликатность? Он не хотел её ломать. А матушка знала, что батюшке Зосиме самому было тяжело тогда. Тогда у него ещё не было таких помощников, он только поднимал свою обитель. У него были огромные долги за газ и за электрику. Матушка не взяла бы денег. Поэтому я конвертик спрятал. Когда приехал уже домой: «Матушка, это вам батюшка Зосима передал», — даже не говорил, что он передал. И матушка потом даже обижалась, что как она могла взять деньги. «Матушка, эти денежки вам на благословение».
Вот такая была первая встреча с отцом Зосимой. А потом уже отец Зосима был первым редактором и первым цензором моей книги про отца Петра. Я взял благословение в марте, а уже в августе, на Успенский пост, я приехал, по сути, с написанной своей книгой первой про отца Петра. Отец Зосима сам направлял к ней людей — запорожцы ездили к нему за окормлением, и он их направлял, давал мой адрес. По сути, все воспоминания чад у меня были под рукой. Отец Зосима очень сократил — почему я так быстро написал, потому что все писали мне письма, воспоминания — попробуй батюшку Серафима не послушаться. И в келье у отца Саввы — у батюшки Зосимы было тогда два помощника: иеромонах Савва и иеромонах Варлаам (сейчас он схимник). И в келье отца Саввы на втором этаже домика батюшки Зосимы священнического мы вычитывали книгу про отца Петра. То есть я имел такую радость, что отец Зосима был первым цензором и редактором. Он мне подсказывал, что можно, а что нельзя. Направлял мои мысли, одним словом.
Диак. Игорь Цуканов:
— То есть это происходило прямо вот в живом общении таком?
В. Карагодин:
— Да, в живом общении. Судьба этой книги — тоже батюшка Зосима... я не знаю, благословлял ли отец Зосима ещё какие-то книги. По-моему, это единственная книга, в которой отец Зосима принимал такое участие — именно ради новомученика Петра. А потом была моя диссертация, потом было преподавание Закона Божьего, преподавание в институте, в гимназии, в епархии. Диссертация — это тоже очень интересная страница. После написания книги своей первой надо было писать диссертацию. И у меня было три темы, между которыми я не мог определиться. Первая тема — это тема, по которой у меня уже были публикации. Это Иоанн Златоуст. Я любил Иоанна Златоуста, зачитывался его творениями. Книга «Беседы на Евангелие от Матфея» до сих пор моя любимая книга, к которой я обращаюсь.
Вторая тема — моя первая любовь это Иоанн Кронштадтский. Как раз в это время я приобрёл полное собрание его сочинений. Добросовестному студенту с карандашиком читаешь, важные мысли выписываешь в тетрадочку себе. И деятельность Иоанна Кронштадтского как педагога, как законоучителя замечательного меня тоже манила, потому что я сам уже преподавал Закон Божий. Методы Иоанна Кронштадтского, его подходы легли в основу моего опыта педагогического.
И третья тема — конечно, святые отцы. Как раз тогда начали издавать святых отцов: Исаак Сирин, Ефрем Сирин, Иоанн Лествичник, авва Дорофей, Варсонофий Великий — книги, которые давали ответы о духовной жизни. Я тоже их с жадностью читал. И говорю: «Батюшка, вот не могу определиться: есть три темы. По Иоанну Златоусту у меня уже есть много публикаций, как бы я пишу о нём давно. Иоанн Кронштадтский манит меня как личность, он для меня есть идеал. Ну, и с другой стороны, святые отцы. К Исааку Сирину я постоянно обращаюсь. Его глубокие мысли, философские, психологические, меня, как человека от высшего образования, конечно, меня впечатляли и формы его высказывания». И батюшка Зосима никогда не навязывал. Стиль батюшки Зосимы — он как бы с тобой сидит и рассуждает: «Ну, по Иоанну Кронштадтскому тебе не дадут в Украине защититься». А почему? Потому что открываешь любую энциклопедию по Украине и там находишь имя Иоанна Кронштадтского — это шовинист, это черносотенец — всякие ярлыки. И поэтому, конечно, я теперь это осознаю. Многие не понимают: как это? Да, по Иоанну Кронштадтскому мне не дали защититься. И дальше рассуждает: «Иоанн Златоуст — это безбрежное море. И святые отцы — безбрежное море. Но всё-таки в исторической теме больше есть возможности мыслью развернуться». То есть сравнивая различные высказывания, выводы — для научного ума, для работы научной это более плодотворно.
Так я выбираю тему своей кандидатской диссертации «Нравственное развитие личности в творениях святых отцов IV-XI веков». XI век — это эпоха, когда ещё была единая Церковь, чтобы не сеять соблазна, не было дискуссий бесплодных. И по этой теме я защищаюсь. Это была первая диссертация в Украине на христианскую тематику, которая была защищена в стенах официального учебного заведения. Возможно, я думаю, не только Украина, может быть, даже и в России. Это 1997 год, месяц май — защита диссертации. Я её защищаю блестяще. И в конце защиты подымается один «динозавр» научного атеизма, педагогики Макаренко и задаёт вопрос, который должен меня завалить, добить: «Молодой человек, вы замечательно говорите, да, красиво. Но вам не кажется, что вы дверью ошиблись? Вам надо было защищать ситуацию по богословию, а не по педагогике». Тут я вспоминаю слова батюшки Зосимы, и у меня такой ответ находится.
А один из моих разделов — в конце последний раздел «Мысли святых отцов в истории педагогической мысли». Потому что многие педагоги наши, в основном первые, знали святых отцов, они входили в их программу, и многие мысли они использовали: тот же Ян Амос Коменский, тот же Песталоцци, тем более Ушинский, наш педагог. И я ему даю такой ответ: «Вы знаете, если Ян Амос Коменский, если Песталоцци, если Ушинский были богословами, то вы правы: я ошибся дверью — мне надо защищать диссертацию на кандидата богословских наук. Но если Коменский, Песталоцци и Ушинский хотя бы немного были педагогами, то я не ошибся дверью». Там уже улыбки появились, мне зааплодировали за такой ответ.
К. Лаврентьева:
— Да, это так ювелирно. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаем, что у нас в гостях Владимир Карагодин, писатель, кандидат педагогических наук, редактор Издательского дома Академии имени Жуковского. У микрофона диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Мы вернёмся после короткой паузы.
Диак. Игорь Цуканов:
— Добрый вечер ещё раз, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У микрофона Кира Лаврентьева, я — диакон Игорь Цуканов. И сегодня у нас в гостях Владимир Николаевич Карагодин, писатель, кандидат педагогических наук. Как раз в предыдущем получасе Владимир Николаевич нам очень живо рассказал о том, как он защищал свою диссертацию по педагогике, основанную на святоотеческом таком учении о педагогике. Также Владимир Николаевич редактор Издательского дома Академии имени Николая Жуковского. И мы продолжаем разговор, начатый в прошлом получасе. Владимир Николаевич, такой вопрос у меня родился, когда я слушал о ваших первых встречах со схиархимандритом Зосимой (Сокуром). Мы сейчас, вот сегодняшнее поколение, конечно, воспринимаем старцев, как таких людей, к которым нужно ещё попасть — это всё очень непросто. А если попадёшь, то великое счастье, если тебе уделят полторы минуты. Вот вы так рассказываете, как будто у отца Зосимы была масса времени на то, чтобы действительно... вот вы говорите, что в первый раз он с вами три дня общался, в первый ваш приезд. Потом он уделил, видимо, очень много тоже времени на то, чтобы отредактировать, помочь вам отредактировать книжку об отце Петре Боярском — о новомученике, фактически, убитом. А у него же была на самом деле масса дел: он восстанавливал обитель, он принимал, наверное, других людей, он, вообще-то, был настоятелем, духовником он был даже.
В. Карагодин:
— Духовником Донецкой епархии. А Донецкая епархия до 1993 года было Донбасская, куда входил не только Донецк, но и Луганск. То есть такая огромная территория.
Диак. Игорь Цуканов:
— Вот как вообще было ощущение? У него действительно было на вас много времени, или получилось так, что?.. вот как это всё выглядело?
В. Карагодин:
— Во-первых, в начале к батюшке ещё можно было попасть, и на исповедь. Это позже, когда о нём узнала вся Украина, когда к нему начали обращаться духовники других монастырей, к нему такая толпа народу... это, наверное, был переломный 1998-99 год, когда действительно уже было трудно попасть к отцу Зосиме. И то я к нему попадал ближе к полночи. То есть батюшка Зосима как старое своё чадо меня часто останавливал в своём домике. И такое было, что я иду к батюшке на приём, а там люди приехали: «Володя, ты же свой, ты не обидишься. Зайди позже». А позже — это уже после вечерних молитв. Один из эпизодов даже вошёл во все мои книги, когда я попал к батюшке уже после вечерних молитв в полдвенадцатого ночи. И батюшка уже принял меня в своей келье. Он обычно принимал людей в «крестилке». Вот в домике батюшки был коридорчик, где ждали все, кто хотел попасть на беседу с какими-то проблемами. «Крестилка» большая, там же и библиотека — там были стеллажи с книгами. Дальше трапезная, где он принимала гостей, особо близких своих чад, по праздникам, сам трапезничал. Потом комнатка маленькая, где матушка Агапита жила, которая делала перевязки батюшке — его врач. В коридорчике была маленькая комнатка матушки схимонахини Феофании. Все, кто приходил к батюшка Зосиме, проходили через матушку Феофанию. У неё была маленькая комнатка, где была только кроватка одна и иконки — всё.
И был второй этаж. На втором этаже вначале жили отец Савва, отец Варлаам, золотошвейка матушка Алла — она же потом монахиня Афанасия, благочинная монастыря. И я обычно останавливался на втором этаже. А потом, когда стало больше людей, в домике Ксении Блаженной. Батюшка очень почитал Ксению Блаженную — он закончил питерские духовные школы. И домик, где была трапезная для паломников и кельи для священников, для гостей на втором этаже, назывался «домик Ксении Блаженной». То есть я или у батюшки останавливался, или в домике Ксении Блаженной. Более того, когда я начал издавать книги православные в Почаевской лавре, то я с батюшкой Зосимой и советовался, что издавать, как издавать. Батюшка Зосима меня и журил иногда за некоторые книги. Потом я без его благословения уже ничего не издавал — и такое было.
То есть мне повезло, что я как-то вошёл к батюшке, когда он ещё имел здоровье относительное и когда имел ещё время. Так я стал как бы уже его чадом. И когда я к нему попал в тот день (это было на Богоявление) за полночь, был такой эпизод: он со мной беседует, я задаю вопросы (как теперь понимаю, суетные вопросы — мне даже стыдно, что я старца такими вопросами мучил), и тут, я с ним беседую, батюшка отключается. Он меня не в «крестилке» принимал, а уже в своей келье, где у него был диванчик. Говорит: «Володя, я буду лёжа тебе принимать, потому что очень устал за день». Я так сел, он там лежит и отвечает на вопросы. И тут он замолчал — я вижу, что батюшка уснул. Как быть? Я у кроватки сижу, а без благословения старца, я знаю, уйти нельзя. Я же не взял благословение уйти из кельи на сон, значит, надо сидеть. Я же уже был грамотный, начитанный. И я сижу, жду.
И через минут 15-20 батюшка приходит в себя, замечает меня, что я сижу. И меня поражает его деликатность, то, что он мне сказал как пример служения Богу и людям. Он говорит: «Володенька, прости меня. Я провалился в сознание. У меня температура под 42 градуса, не выдерживаю — проваливается сознание». И мне так стало стыдно: у старца температура под 42 градуса, а я его ещё здесь мучаю. И сразу забыл, что я должен его был спросить. Я говорю: «Батюшка, благословите идти уже отдыхать». Он меня благословляет и говорит: «А мне ещё схимническое правило вычитывать». То есть я пошёл спать, а старец ещё два часа схимническое правило вычитывал. Вот один из эпизодов общения с батюшкой Зосимой — вот эта деликатность. «Прости меня» — меня поразили эти слова.
Диак. Игорь Цуканов:
— В тот момент вы воспринимали его как старца, или впоследствии пришло это понимание?
В. Карагодин:
— Изначально, когда я ехал к батюшке Зосиме, те случаи, которые мне рассказали чада отца Петра о прозорливости отца Зосимы, как он помыслы читал, как он слышал человеческие мысли. Там была такая схимонахиня Вонифатия, а в миру Надежда, батюшка называл её «маленькой Надеждой». Потому что там была такая Надежда из Мариуполя, большая, под два метра ростом, а это была Надежда маленькая — она была метр пятьдесят с чем-то. И он её называл «маленькая Надежда». Потом он её постриг в схиму, она преставилась чудным образом в обители батюшки Зосимы. Она рассказала такой случай, что она пришла к вере из-за своей мамы. Мама её Юлия была очень верующая, молилась. И она была очень милосердная: пирожки пекла и носила в больницы, и даже в тюрьмы носила. И вот мама начала плакать, что никто из детей в Бога не верует, в церковь не ходит. И эта Надежда сказала: «Мама, не плачь. Я обещаю, что приду к Богу и буду, как и ты, ходить в церковь».
И когда преставилась мама этой Надежды, она приехала к батюшке Зосиме. А батюшка как раз стоял у стола и разбирал записки тех, кто ему подал помолиться. Она сидит сзади за батюшкой и так думает: «Батюшка, что вы забыли о моей маме помолиться?» А батюшка сидит к ней спиной и говорит: «Я за твою маму молился и буду молиться». Она себе так думает: «Как вы, батюшка, за неё молитесь, когда вы её имени не знаете?» Батюшка к ней оборачивается и говорит: «Юлия маму твою зовут». Вот таких случаев была масса, то есть, когда я ехал к отцу Зосиме, уже прекрасно представлял... Более того скажу, при батюшка Зосиме все боялись не так подумать. Вот сейчас уже многие так распустились, скажем так, позволяют себе много. А при батюшке не так подумать боялись. Потому что знали, что если не так подумаешь, то можешь в лоб получить.
Диак. Игорь Цуканов:
— Но это в переносном смысле?
В. Карагодин:
— В прямом смысле. Батюшка очень не любил надменных, нахальных людей, и мог их так остановить резко, но своих чад. Потому что обычно тех, кто первый раз к нему приходил, он гладил по головушке. А кого он принимал в чада уже, тех уже чистил — это был закон его работы.
Диак. Игорь Цуканов:
— А как он принимал в чада? Вот это был какой-то ритуал или какая-то договорённость специальная?
В. Карагодин:
— Нет, это не был ритуал, это, скорее всего, был контакт с человеком. То есть если он видел, что человек способен свою жизнь посвятить Церкви в первую очередь. Он, конечно, уделял особое внимание тем людям, которые шли в священники, в семинарии. Более того, вот недавно я прочитал статью отца Никиты Панасюка, благочинного Донецкой епархии. Он очень ёмко назвал батюшку Зосиму «молодёжным старцем». Вот такой парадокс, потому что возле него всегда было много молодёжи. Он как-то умел найти ключ к сердцу молодёжи, и возле него всегда были молодые люди. Он им особое внимание уделял, он находил к их сердцам какой-то общий язык, он их понимал. И вот отец Никита Панасюк — ещё такой случай расскажу. Я выложил его интервью на моём «Ютуб»-канале. Он на камеру там говорит такой случай, что 90-е годы, отца Никиту Панасюка направляют в Донецкую епархию, в город Докучаевск. Ему надо строить храм. И он приезжает к батюшке Зосиме за советом. Вот я диссертацию выбирал, а он приехал с макетами — какой храм строить, какой выбирать проект. Батюшка ему говорит: храм святого Владимира, князя Киевского. Помогает выбрать проект. Кстати, очень напоминает Никольское. Когда я смотрю на храм князя Владимира в Докучаевске, почему-то у меня ассоциация ближайшая с храмом Василия Великого в Никольском. И говорит: «Строй храм, строй. А потом будешь в России служить». Он в шоке — какая-то шизофрения: я строю храм здесь, в Донецке, в Украине, буду служить в России — батюшка говорит. И так и оказалось: сейчас Докучаевск — это уже Российская Федерация — то, что батюшка и тогда ещё говорил, в 1992 году.
К. Лаврентьева:
— Владимир, а вы спрашивали у него какие-то такие вопросы про жизнь? Вот как детей воспитывать, как в семье всё устраивать? Что говорил батюшка про детей? Вот сейчас такое время у нас непростой в плане информационной доступности, смартфонов, интернета. И как-то всё становится труднее и труднее с детьми взаимодействовать. Что говорил батюшка тогда, в далёких 90-х, о детях?
В. Карагодин:
— Во-первых, он учил любить. Он учил ближних любить. А что такое любовь? Это внимание. Внимание — это первая буква в алфавите любви. Если нет внимания к человеку, то вообще не о чем говорить. А батюшка к человеку был внимателен. И меня самого учил: «Когда ты идёшь к сыну своему, к сыночку, он ещё маленький... Маменька моя всегда меня перед сном перекрестит, подушечку собьёт, поцелует, песенку споёт колыбельную. И ты не будь равнодушным». Это первый момент. А второй момент: когда мы с моими друзьями ездили к владыке Василию Запорожскому как раз по книжке про отца Петра — нас батюшка Зосима направил, чтобы мы некоторые моменты узнали, чтобы владыка Василий Запорожский внёс ясность в некоторые моменты жития отца Петра. Мы приехали к владыке Василию, приехали на какой-то праздник, по-моему, на Благовещение даже. Это был пост. И мы, уставшие, пошли сразу на службу. А дорога была очень плохая тогда. Мы добирались из Запорожья в Никольское едва ли не сутки, с пересадками. Расстояние небольшое, а мы едва ли не сутки добирались.
Приехали уставшие, и батюшка Зосима говорит: «Всё, идите спать». — «Батюшка, как спать? Служба, Литургия, праздник». — «Благословляю вас идти спать — на вечерню пойдёте». Мы, действительно, как упали в кровати, так и проспали до вечерней сном младенцев. То есть батюшка видел человека. И для него был пост для человека, а не человек для поста. Это был для него принцип жизни. И потом мы жили там несколько дней и беседовали на разные темы, в том числе на педагогику. Все молодые отцы, у всех есть дети. И у нас была такая дискуссия. Я был вообще против того, чтобы ребёнка наказывать. Я же педагог — педагогика любви, понимания, наказывать нельзя. Это же развивает личность — американская педагогика. Потом я вывел одно из правил воспитания атеиста: если всё можно ребёнку, то Бога нет. Понимаете? Когда человеку всё можно, то Бог не нужен. Бог — это некоторые красные линии в жизни, они должны быть и у ребёнка обязательно. Потому что вседозволенность воспитывает безбожников — бытовых, а потом и которые по мировоззрению. Второй был такой Серёга Литвиненко. Он был спортсмен, мастер спорта по единоборству. Наоборот, у него жёсткая педагогика — он говорил, как он воспитывает бойца.
К. Лаврентьева:
— Две крайности, короче.
В. Карагодин:
— Да, две крайности. Ну и Виктор Бурчик — он там не знал, как разорваться между нами. Мы спорим, дискуссия. Приходим на службу, Литургия, и батюшка выходит и говорит проповедь: «Некоторые здесь спрашивают: как ребёнка воспитывать, наказывать или не наказывать?» И нашу дискуссию передаёт — такое впечатление, что он там сидел и слушал, что мы говорим.
Он говорит: «А для чего Господь попу создал? Для того, чтобы ребёнка воспитывать. Только надо с любовью, а не по голове, чтобы потом дебилами вырастали», — и смотрит на Сергея. Сергей весь красный, его в краску бросило, потому что он спортсмен. Когда он ребёнка наказывал, он там не разбирал, куда наказывать. И потом мы заметили, что мы трое суток были в обители, и мы только о чём-то поговорим, поспорим, а на проповеди батюшка Зосима даёт ответы на наши споры. Это не только я заметил. У меня в моём архиве больше двухсот кассет записанных с различными чадами батюшки Зосимы.
И очень многие, особенно те монахини, которые там остались, говорили, что батюшка Зосима часто давал ответы в проповедях своих — ответы на вопросы. Здесь вот в книге моей новой о батюшке Зосиме, которая вышла в нашем Издательском доме Академии Жуковского, описан такой эпизод. Идёт служба, одна пожилая прихожанка, тоже, помню, из Запорожья, стоит возле клироса. И батюшка говорит проповедь, потом обращается к ней и говорит: «Когда тебя придут убивать, ты читай 50-й псалом — и будешь жить», — вот так, посреди проповеди. Она удивилась: кому я, старая, нужна, кто меня будет убивать? Приезжает домой, а к ней в квартиру забрались воры. Наверное, какие-то беспредельщики. И поскольку она была свидетелем, решили с ней расправиться просто: с четвёртого этажа сбросить с балкона. И когда она подумала, что это последние её минуты, она вдруг вспомнила слова батюшки, начинает читать 50-й псалом в страхе.
К. Лаврентьева:
— Вслух?
В. Карагодин:
— Да. Те на неё посмотрели — она психически больная, что с неё взять? Всё, развернулись. И так она осталась живой, благодаря поучению батюшки Зосимы.
Диак. Игорь Цуканов:
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, сегодня у нас в гостях Владимир Николаевич Карагодин, писатель, кандидат педагогических наук, редактор Издательского дома Академии имени Николая Жуковского, автор целого ряда книг о схиархимандрите Зосиме (Сокуре) и о других тоже подвижниках Русской Церкви. У микрофона Кира Лаврентьева, я — диакон Игорь Цуканов. Мы продолжаем нашу беседу.
К. Лаврентьева:
— Владимир, вы знаете, мы иногда в формате наших программ вспоминаем историю из жизни владыки Антония Сурожского, когда у него ушла очень близкая ему прихожанка — умерла. И его спрашивают: владыка, ну как же теперь вы, как же теперь вы без неё? А он сказал: «Вы знаете, в наших отношениях ничего не изменилось». Вот можно ли это применить к вашему взаимодействию, к вашему общению со старцем Зосимой?
В. Карагодин:
— Более того, я убеждён из своего опыта, что батюшка Зосима за меня молился и молится, как мне помогал, так и помогает в трудные моменты моей жизни. Даже иногда я слышу его голос, когда у меня некоторые сложные вопросы в жизни бывают, и я мучаюсь, я как бы слышу голос батюшки, который меня вразумляет, особенно в тех событиях трагических, которые происходят на наших глазах в мире. И последняя моя беседа с батюшкой была за неделю до его смерти. Я приехал на Преображение к батюшке Зосиме. Я ехал туда на машине через Чернигов. Там был такой у меня батюшка любимый, духовный друг — протоиерей Иоанн, настоятель Вознесенского собора. И он всегда батюшке Зосиме передавал яблочек из сада Лаврентия Черниговского, потому что Лаврентий Черниговский имел домик свой под Черниговом, где он жил. Там у него был сад, яблони, которые он сам садил. И отец Иоанн всегда передавал батюшке Зосиме яблочки на Преображение из сада Лаврентия Черниговского. И я в этот раз приехал к батюшке Зосиме, привёз ему яблочек.
И последний день я беседовал с батюшкой именно на Лаврентия Черниговского, последний раз в земной жизни нашей. И батюшка меня благословил зайти после диализа — ему делали диализ. Деализ делали два часа, я шёл к нему, мы с ним беседовали. И батюшка Зосима дал мне наставление на всю мою жизнь. В том числе он защитил от многих искушений. Он говорит: «Володя, одно прошу: в политику не лезь. Твоё дело — писать книги», — так и сказал. А у меня было столько искушений, столько было приглашений от различных политиков и партий политических, чтобы я на хороших условиях брал участие в их проектах. И когда меня очередное искушение уже в России, здесь, настигло, у меня голос батюшки буквально вот сейчас в ушах звучит: «Одно тебя прошу: в политику не лезь». Вот до сих пор.
К. Лаврентьева:
— То есть вы такой свободный художник, писатель.
В. Карагодин:
— Да. Одна из первых книг, которую я издал для Почаевской лавры, самостоятельно издал, это была книга «Католицизм и его борьба с православием». Я очень над этой книгой трудился, я собрал материалы уникальные, исторические материалы. Я сделал обложку красочную. Мне художник отдельно рисовал эту обложку, она была разделена на две части. В первой части папа Римский Пий XI благословляет на крестовый поход на Русь, а во второй части нарисован пожар, как уже крестоносцы сжигают одну из церквей в Белоруссии — реальный факт исторический. Я эту книгу издал, такой радостный приезжаю к батюшке Зосиме с книжечкой: вот мой труд, батюшка. Батюшка Зосима на меня смотрит: «Володька, зачем ты такую книгу издал?» Я в шоке — я знаю, что отец Зосима сам столп православия, он сам постоянно в защиту православия говорит и борется, много делает. «Кого ты такой книжкой к Богу приведёшь? Ты светлые, добрые книги издавай, чтобы людям верить хотелось после них». Я говорю: «Батюшка, а что — такие книги не нужны?» Он говорит: «Нужны — для узкого круга специалистов, человек 100-500».
С тех пор это благословение " ты светлые, добрые книги издавай" — вот я стараюсь держаться этой его мысли. Ещё одна мысль отца Зоосимы. Многие мы видим трагедии в нашей Церкви, когда многие личности знаковые отпадают от Церкви, даже становятся клеветниками. Печально известна эта история с отцом Андреем Кураевым, который писал книги замечательные. Никто понять не может, что с ним произошло. А я хочу привести слова отца Зосимы, которые он мне сказал. Я же тоже хотел писать книги в защиту православия, изучать книги еретиков, даже книги оккультные, чтобы обличать, защищать, вести дискуссию. И батюшка Зосима дал мне такой урок по жизни, заповедь, которой я держусь. Эта заповедь объясняет то, что происходит со многими людьми. Он говорил: «Володенька, не изучайте зло. Изучение зла помрачает ум и оскверняет сердце». То, что произошло с отцом Андреем, мне кажется, эти слова объясняют, когда ум помрачился. И это то, что может быть с каждым. Когда мы с инфекцией смертельной сталкиваемся, мы не понимаем, что это опасно...
К. Лаврентьева:
— Мы слабые люди.
В. Карагодин:
— Да, мы все слабые. «То, что мнит, что стоит, да блюдёт себя, чтобы не упасть» — это ещё заповедь апостолов.
К. Лаврентьева:
— Буквально недавно прочитала у старца Порфирия Кавсокаливита, где он говорит: «Не боритесь со злом, а поворачивайтесь ко Христу. Это и будет ваша борьба со злом. Не отдавайте энергию этой вот борьбе, а повернитесь к миру».
В. Карагодин:
— Лучшая борьба с помыслом — это открыть Евангелие и к свету пойти.
К. Лаврентьева:
— Владимир, вы не только про старцев книги пишете, но вы ещё и про стариц пишете стихи, которые становятся потом основой для песен. Есть у вас песня про старицу блаженную Матрону, всеми любимую горячо, помощницу нашу. Называется она «Слепенькая». Расскажите, пожалуйста, про эту песню. И мы бы очень хотели её послушать в нашем эфире.
В. Карагодин:
— Скажу так, что песни мои родились из двух мотивов, двух причин. Первая причина — это необходимость передать свои мысли и чувства ученикам, когда я преподавал Закон Божий в епархии, в гимназии многие года. То есть кратко и ясно передать свои мысли и чувства. И второе: всё-таки творчество слова — «в начале было Слово» — слово имеет в христианстве, в православии какое-то особое значение. Песня — это самый короткий путь к сердцу человеческому. Во-первых, песня — это всегда плод смирения. Песню сам не напишешь. Для песни надо поэта и чтобы был композитор, не менее, а может быть, более талантливый, чем поэт. Нужен певец, который мог бы это донести, и ещё аранжировщик. Один ничего не сделаешь. Стих один напишешь, песню — нет. Песня — это всегда плод смирения. А талантливая песня, которая дошла до людей и когда её другие начинают петь, это плод смирения, послушание, которое благословляется Господом. И вот некоторые песни к моей радости начали жить уже своей жизнью.
В 2018 году в Одессе был Первый международный Пасхальный фестиваль «От моря до небес». И регент нашего хора София меня попросила написать слова для этого фестиваля. Я назвал слова «Свети, любовь». Всегда на песню какие-то образы, метафоры вдохновляют. На песню «Свети, любовь» меня вдохновили библейские слова. Я всегда чувствовал какую-то особую силу этих словах «и был вечер, было утро — день первый». Мы привыкли в нашем земном бытии считать от утра. И слова Иоанна Златоуста, которые он сказал, что мы должны проживать каждый свой день как первый день творения, с чистого листа. Это шанс покаяться, совершить добрые дела, шанс исправить свою жизнь. Каждый день — это дар Божий. Вот эти две идеи легли в основу моей песни «Свети, любовь». И она стала гимном Пасхального фестиваля. И Наталья взяла гран-при. А также Наталья спела мою песню про святую, которая была близка ей и мне. Она меня попросила написать. У неё две святых любимых — это Ксения и блаженная Матрона. Попросить — это одно, но песня же пишется не на заказ — песня пишется по вдохновению.
Я приехал в Москву. Тогда была зима. Когда я приезжаю в Москву, я стараюсь бывать у Матронушки, у Даниила Московского — это святые места. В этот раз я поехал на встречу. И там на метро я всегда смотрю на книги, которые издаются. Я люблю книги, у меня две комнаты моей библиотеки — это моё богатство, которое я всю жизнь собираю. И вот я увидел одну книгу про Матрону Московскую, написанную светским журналистом. А у светских журналистов меня всегда привлекает свежесть взгляда, потому что уже у нас глаз замыленный, у нас уже какое-то стандартное восприятие, штампы какие-то, а светский человек извне может увидеть что-то такое, что мы не видим. Меня эта книга заинтересовала, я решил, что на обратном пути её куплю. А я ехал в Химки. Это была станция «Планерная» — в метро, в переходе. И тут я возвращаюсь из Химок, а этой книги уже нет. И я почувствовал какое-то чувство своей вины перед Матронушкой, что не купил эту книгу. Еду к Матронушке.
И вот, вследствие комплекса этих факторов, у меня рождается такая песня «Слепенькая», где я пытаюсь передать её жизнь. И самая главная мысль в ней — подвиг её крестоношения. Понимаете, наша русская психология особенная. У нас калеки, инвалиды, которые неполноценные, которых в Западной цивилизации старались сбросить с горы — они мешают, лишние рты. А в российской цивилизации, наоборот, они как молитвенники. Вот эту идею уникальности я старался передать песне «Слепенькая». Она заканчивается такими словами: «Слепенькая — чтоб видеть небо, калечка — чтоб взлетать крылами».
Диак. Игорь Цуканов:
— Ну вот мы сейчас её как раз послушаем. Дорогие друзья, мы напоминаем, что сегодня у нас в гостях был Владимир Николаевич Карагодин, писатель, кандидат педагогических наук, редактор Издательского дома Академии имени Николая Жуковского, автор книг о старце Зосиме (Сокуре), о других таких вот важных и необычных людях церковных, оставивших такой незабываемый след. Владимир Николаевич, спасибо вам большое за этот вечер, который вы провели с нами.
В. Карагодин:
— И я вас благодарю за эту беседу чудную, что мы могли вспомнить нашего батюшку дорогого отца Зосиму.
К. Лаврентьева:
— Спасибо.
В. Карагодин:
— Его молитвами да даст нам Господь мир и благодать.
Диак. Игорь Цуканов и К. Лаврентьева:
— Аминь!
К. Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Диак. Игорь Цуканов:
— С Богом.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
Послание к Римлянам святого апостола Павла

Рембрандт. Апостол Павел в темнице. 1627
Рим., 114 зач., XIV, 9-18.

Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Как поступить со своим близким, если в его представлениях о жизни есть то, что меня не устраивает? Как заставить его изменить свои взгляды? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 14-й главы послания апостола Павла к Римлянам, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 14.
9 Ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми.
10 А ты что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что́ унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов.
11 Ибо написано: живу Я, говорит Господь, предо Мною преклонится всякое колено, и всякий язык будет исповедовать Бога.
12 Итак каждый из нас за себя даст отчет Богу.
13 Не станем же более судить друг друга, а лучше судите о том, как бы не подавать брату случая к преткновению или соблазну.
14 Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто.
15 Если же за пищу огорчается брат твой, то ты уже не по любви поступаешь. Не губи твоею пищею того, за кого Христос умер.
16 Да не хулится ваше доброе.
17 Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе.
18 Кто сим служит Христу, тот угоден Богу и достоин одобрения от людей.
Религиозные традиции иудеев и язычников времен апостола Павла накладывали на людей огромное количество ограничений. Жизнь правоверного иудея была регламентирована массой формальных правил и предписаний. Чётко было прописано, что можно было употреблять в пищу, а что нет. Какую работу в какие дни можно совершать, какую запрещено. С кем можно общаться, кого следует избегать. Другими словами, существовал готовый сценарий для каждой бытовой ситуации. У язычников была другая крайность. Если иудеи изнывали под бременем закона, то они томились от духовного рабства. Беснования, одержимости, разного рода безумия, буйства и помешательства были нормой их жизни. Мир язычников был полон враждебных и равнодушных к человеку сил. И для того, чтобы найти защиту от них, они были вынуждены обращаться к этим же силам на невыгодных для себя условиях. Одним словом, дьявол держал их за горло и не давал продохнуть.
На этом фоне христианство было глотком свежего воздуха. С одной стороны, оно освобождало человека от рабства демонам, от страха перед неведомыми силами, в руках которых люди были подобны безвольной и беспомощной тряпичной кукле. С другой, оно дарило свободу от состояния вечного стыда и чувства вины за то, что ты опять не исполнил какой-то очередной ритуал, забыл о каком-то обычае или обряде, или нарушил какое-то предписание устава. Однако не всё так просто. Ведь сознание людей меняется не мгновенно. Поэтому те, кто приходили в Церковь из язычества и из иудаизма, тащили с собой целый ворох суеверий, предрассудков и страхов прежней жизни. Так, из прозвучавшего отрывка мы знаем, что многие из них с особым пиететом относились к ограничениям в еде. Им казалось, что пища, особенно мясная, может осквернить человека. И если воздерживаться от неё, это приблизит к Богу. А потому чрезмерный акцент они делали на строгой аскезе.
Для тех верующих христиан, которые уже на своём опыте прочувствовали, что такое христианская свобода, это выглядело странным, но не более. Проблема в другом. Возможно, на совместных трапезах они ели те продукты, которые ревнители считали нечистыми. Отсюда начинались споры, нестроения, претензии. По этому поводу и звучат слова апостола Павла, которые мы услышали. С одной стороны, он напоминает недавно пришедшим в Церковь о той свободе, которую подарил людям Христос. С другой, он призывает тех, кто вкусил эту свободу, не бравировать ей перед собратьями, которые ещё немощны в своей вере. То есть перед теми, кто ещё частично живёт по своим старым представлениям. Ведь они могут смутиться и просто отойти от Церкви и Спасителя. Поэтому Павел и говорит: «Не губи твоею пищею того, за кого Христос умер».
И, наконец, обращаясь ко всем, апостол напоминает, что Царство Божие не есть результат точного исполнения ритуалов и обрядов. Его непосредственной причиной не является строгое соблюдение формальных правил и предписаний. Главное условие приближения Царства — когда мы понуждаем себя поступать с ближними по любви. То есть стараемся снисходить к их немощам, даже если их обычаи и уклад жизни нам непонятны, а, возможно, и неприемлемы. Поэтому и начинает своё слово апостол с напоминания о том, чтобы мы не судили друг друга, но сосредоточились на работе над собой. Именно за такое расположение души Бог даёт нам Духа Святого, Который, по словам Павла, дарит нашей душе праведность, мир и радость. Открывает для нас Царство Небесное.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Поддержать программу «Помощь семье»

Фонд «Настенька» помогает тяжелобольным детям со всей России, которые проходят лечение в Москве, а также их близким. В том числе, оплачивает проживание в столице и проезд до больниц и обратно домой.
13-летний Максим и его семья тоже получают поддержку фонда. Живут они в небольшом селе в Ставропольском крае. Два года назад их мирную жизнь и радость от появления второго ребёнка развеяла новость о болезни Максима. Подросток жил активно и чувствовал себя прекрасно. А потом внезапно стал хромать. На осмотре у врача выяснилось, что у ребёнка — опухоль в ноге.
Затем последовало долгое лечение в Москве: курсы химиотерапии, операция на левой ноге и установка протеза. Когда настало время забирать Максима домой, в Ставрополье, у родителей возникли финансовые сложности с покупкой авиабилетов. В тот момент на помощь им пришёл фонд «Настенька».
Как правило, почти все ресурсы семей, в которых тяжело болеют дети, уходят на оплату дополнительных лекарств и анализов. Поэтому поддержка в виде покупки авиабилетов для многих родителей так важна.
Сейчас Максим дома. Для него огромное счастье быть снова вместе с родными. Он набирается сил и с радостью играет с младшей сестрой. Малышка весело командует: «Беги!» и Максим делает вид, что убегает. А довольная сестрёнка легко его догоняет и крепко-крепко обнимает.
Хотя болезнь отступила, каждые три месяца родители привозят Максима на обследование в Москву. И фонд «Настенька» по-прежнему помогает им с оплатой авиабилетов.
Сегодня и у нас есть возможность поддержать семьи из разных регионов страны. Чтобы они прошли трудный путь лечения и вернулись домой с самой главной в жизни победой. Помочь семьям можно на сайте фонда «Настенька».
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Религиозная философия А.С. Хомякова и И.В. Киреевского». Константин Антонов

У нас в студии был заведующий кафедрой философии и религиоведения Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета, доктор философских наук Константин Антонов.
Разговор шел об известных русских философах 19го века Алексее Степановиче Хомякове и Иване Васильевиче Киреевском, в частности об их размышлениях о Церкви и соборности.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ, посвященных русским религиозным философам 19 века.
Ведущий: Константин Мацан
Все выпуски программы Светлый вечер