«Храм Архангела Михаила в Тропареве». Протоиерей Александр Тихонов

У нас в гостях был настоятель храма пророка Илии на Воронцовом поле протоиерей Александр Тихонов.

Наш гость рассказал об истории храма Архангела Михаила в Тропареве, об его возрождении, свидетелем и участником которого был он сам, а также о том, каким было село Тропарево в советские годы.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио, сегодня четверг и как всегда в это время у нас в эфире программа совместная радио «Вера» и музея-исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди», Ксения Толоконникова, директор музея...

К. Толоконникова

— Добрый вечер.

А. Пичугин

— Я Алексей Пичугин и сегодня здесь, вместе с нами и с вами эту часть «Светлого вечера», ближайший час проведет настоятель храма пророка Божия Илии на Воронцовом поле в Москве протоиерей Александр Тихонов. Здравствуйте.

о. Александр.

— Добрый вечер.

К. Толоконникова

— Отец Александр, когда мы с ним встречались в прошлый раз, обещал нам рассказать о храме Михаила Архангела в Тропареве, с которым он был связан, можно сказать, с детства. Вот батюшка свое обещание держит и сегодня расскажет нам об этом удивительном московском храме, очень красивом, он даже в советских фильмах часто мелькает...

А. Пичугин

— Да, «Ирония судьбы» ...

К. Толоконникова

— Да, как часть такой декорации на фоне новой застройки...

А. Пичугин

— Может быть, не всем сразу понятно, о каком именно храме идет речь, но если вы смотрели «Иронию судьбы» и представляете себе район Юго-Западный...

К. Толоконникова

— «Если вы» — странный вообще заход, Леш...(смеется)

А. Пичугин

— Я знаю достаточно людей взрослых, которые «Иронию судьбы» не смотрели, и 31 декабря как-то вот принципиально не смотрят, мне тоже непонятно, ну ладно. Район Юго-Западный, выходите из метро «Юго-Западная» и вот перед вами храм Архангела Михаила — первое, что вы видите, хотя сейчас я не уверен, там столько всего понастроили, но вот я помню, я там учился неподалеку и выходишь из метро и первое, что перед тобой — это красивый пятиглавый храм красного цвета с шатровой колокольней — это храм Архангела Михаила в Тропареве. Если вы видели старые фотографии, их одно время было модно пересылать друг другу в интернете: выселяемые деревни на фоне новых домов, это «Лайф» серия была такая, где еще доживающие остатки села: вот здесь бабушка несет какую-то воду в ведрах, а на заднем плане уже высятся вот эти районы-кварталы Юго-Западные новые. Вот всему этому свидетель наш сегодняшний гость — отец Александр Тихонов.

К. Толоконникова

— И как раз вы и были тем самым новоселом в этих домах?

о. Александр

— Да, это произошло в 77-м году, мы до этого жили недалеко от Даниловского кладбища на Загородном шоссе в однокомнатной квартире, и вот нам расширили жилплощадь, дали двухкомнатную квартиру как раз в новых домах, это был последний дом по улице, такое название, не люблю я его: Ленинский проспект, я ее называю Большая Калужская улица, по-старому называю, это последний дом был...

К. Толоконникова

— Это там, где сейчас метро «Тропарево»?

о. Александр

— 156-й дом был, он как раз, этот дом выходит к гостинице «Салют».

А. Пичугин

— Я улицу Фридриха Энгельса называю Ирининской, но не потому что прямо как-то улицу Фридриха Энгельса произносить тяжело, но просто вот она была Ирининской, и как-то у меня там предки жили всегда рядом, и вот так оно и осталось.

о. Александр

— Так и есть, Большая Калужская улица, Хрущев ее переименовал, а называлась Большая Калужская улица, как она и должна называться.

К. Толоконникова

— Моя семья жила возле храма Пимена в Новых Воротниках, и улица считалась Краснопролетарская, называлась так в советское время, но вся семья ее упорно называла и продолжает называть Пименовской, Пименовская, все.

о. Александр

— И вот мы поехали с отцом смотреть эту квартиру, мы тогда ее не нашли.

К. Толоконникова

— Вам дали ордер, да?

о. Александр

— Да, вышли, из метро «Юго-Западная», помню, зима была, все белое кругом, пошли мы по адресу указанному, плутали, плутали по дворам там, даже дворов-то около метро такие дома только были, новые 16-этажные дома только построенные, и вот последний этот синий дом как раз 156-й стоял, мы около него крутились, вертелись тогда, но как-то не нашли почему-то эту квартиру, и когда мы около этих домов-то искали ходили, я смотрю — вдалеке стоит церквушка, она была тогда не красная, больше коричневый цвет был, весь был облезлый такой, ржавый, купола зеленые с ржавчиной. Я говорю: «Папа, смотри, храм стоит (а мы по храмам-то с ним ходили, гуляли по воскресеньям по старой Москве и храмы все проходили и заходили, где можно) — пойдем туда, посмотрим. — Ну, пойдем». Квартиру не нашли, пойдем посмотрим, что за церковь. Подходим ближе, смотрим, там деревня идет до леса, где сейчас академия военная генерального штаба, там деревня была — село Тропарево, одну часть села сломали уже — это та, что была от храма до метро, а от храма до леса — это было село Тропарево, там поля, огороды были.

К. Толоконникова

— Там овраг был, речка.

о. Александр

— Речка Очаковка протекала там, ручей в овраге и дома прямо по оврагу вверх поднимались и к лесу уходили. Русская улица такая была, по обе стороны стояли добротные дома, великолепные, шикарные избы с резными наличниками, вот деревня русская, и вот церквушка стоит, храмик этот, мы к этому храму, вокруг храма кладбище было, подходим к храму, двери нараспашку открыты, это было тогда удивительно, все храмы закрыты были в Москве в центре либо храм действующий, их было единицы, если храм недействующий, там какие-то шарашкины конторы находились всякие, фабрики, заводы, все было закрыто, войти было нельзя, а здесь двери настежь. Заходим в храм, там запах такой гари был, запах пожара. И заходим, там по полу разбросаны какие-то тряпки, какие-то деревяшки обгорелые, мусор, какие-то декорации остатки, помню, была декорация: стоял такой филин фанерный, в глазах у него лампочки были. И я увидел в храме, и у меня сердце защемило, и так стало мне больно и горько, я смотрю: черные стены такие закопченные и иконостасы стояли, центральный иконостас был высокий, до самых сводов, золоченые рамы обгоревшие, иконостас стоял целый, такой барочный красивый иконостас, резной...

А. Пичугин

— Пожар его даже не тронул?

о. Александр

— Тронул, он обгоревший был во многих местах.

К. Толоконникова

— А иконы в иконостасе сохранились?

о. Александр

— Не было, были пустые рамы, но тело иконостаса стояло. И приделы были боковые, правый, левый, тоже иконостасы стояли, но они были такие скромненькие, 19-го века, видно, столярной работы, такие филеночки там были, пробелы, по-моему, голубого цвета, такие раскладочки беленькие с позолотами, шишечки такие там были, в центре филеночек крестики, так вот я запомнил, скромненькие такие иконостасы...

К. Толоконникова

— Аккуратные такие, видимо.

о. Александр

— Да. Стояли изразцовые печи голландские, вот как входишь в храм, там такой был тамбур деревянный, красивый, филенчатые двери такие парадные открывались, боковые двери, видно, будничные, деревянный тамбур, сейчас его нет. Слева, как заходишь, где сейчас вход на колокольню — там закуточек такой был, и стояла большая голландская печь, белым изразцом она была облицована, вторая печь стояла, где был правый придел, сейчас там проходная ниша, вот в этой нише стояла печь, она одной частью выходила, видно, в алтарь, а основной частью выходила на центральную часть храма, где был придел Архангела Михаила, и вот эта арка, соединяющая две части храма, она, видно, раньше была застекленной, там были деревянные такие рамы с такими наличниками, и потом мне старые люди рассказали, что там перекрывался храм, были застекленные двери, храм передний был высокий, Михаила Архангела — это был храм летний, там служили летом, он назывался еще «холодный», а тот был храм «теплый», зимний, служили зимой в этой храме.

К. Толоконникова

— Так обычно и делалось в деревнях многих, в селах.

о. Александр

— Да и в городах это было повсеместно. На стенах в храме кое-где были видны росписи, особенно в алтаре они были, сохранились, помню, в алтарь я зашел — алтарь был разделен на три части таким перегородками кирпичными, безобразный советский кирпич корявый, кое-как нашлепанный, что там раствор со всех сторон аж стекал, видимо, наскоро клали и не профессионалы, алтарь был поделен на три части и где царские ворота, были такие жестяные двери открывались распашные и боковые двери тоже были такие распашные, правда, левая дверь, где жертвенник, эта дверь была сгоревшая и там, видимо, как раз был самый очаг пожара, там все было выгоревшее дотла, и штукатурка там вся осыпалась, и печь там стояла, была полуразрушенная печь голландская, весь пол был завален кирпичом. В алтаре была роспись такая: там был голубой потолок, видимо, над окном было изображение новозаветной Троицы — это Господь Саваоф и Спаситель. Это место, видно, протекало, были протечки, очень было облуплено, но просматривался сюжет и над престолом в сиянии Дух Святой в виде голубя, и на сводах, на фоне потолка такие вот облачка и ангелочки, там головки были с крылышками, над окнами были огненные херувимы такие с человеческими лицами, я помню, и красные крылья такие огненные...

К. Толоконникова

— Но роспись 19-го века, да?

о. Александр

— На стенах росписей не было, помню, такие были орнаменты в виде линий и были вбиты крюки, видно, висели киоты с иконами в алтаре на стенах. Потом, когда стены эти разобрали, уже когда храм открывали, выбили эти кирпичные стены советские, они в полкирпича были сложены и там, где были места соприкасания этих стен, открылись росписи, помню, там были святители Василий Великий и Иоанн Златоуст, они были в плохом состоянии очень, там все не сохранилось, заново все расписали, все это было очень в таком состоянии плачевном. Пол, помню, вот этот, он сейчас сохранился, слава Богу, настолько красивый пол, метлахская плитка была...

К. Толоконникова

— Ой, так люблю эти полы замечательные...

А. Пичугин

— Интересно, что они кое-где сохраняются, все-таки есть люди, которые, начиная восстанавливать храм, вот эти полы не меняют на современные, а стараются подреставрировать, но жалко, что это редко где встречается.

о. Александр

— Да, да, есть примеры, где в храмах некоторых, вон Всех Святых на Соколе, где весь пол уничтожили и застелили вот этой туалетной плиткой, которая сейчас уже во многих местах постиралась, а тут храм, вся плитка, весь пол сохранился, и в центре вот этой части храма висела паникадильная цепь с потолка, на ней висела веревка, и ребята на этой веревке тарзанку сделали и качались, с амвона разбегались и прямо по этому храму качались, храм был заброшен всякой там грязью, везде нечистота была такая...

А. Пичугин

— Вот тут надо, наверное, еще сказать об его истории предвоенной, там же очень интересно: был настоятелем священник (я из вашей статьи все почерпнул, я не помню, как священника звали) ...

о. Александр

— Отец Василий Смирнов.

А. Пичугин

— Да, которого выпустили из заключения, он вернулся почти слепым и прослужил всего год, умер, а потом после этого кто-то служил в этом храме?

о. Александр

— Храм не был закрыт, официально его не закрывали. Я потом, когда уже стал жить там, вот поселились сначала в 156-м доме, двухкомнатная квартира была, потом с бабушкой мы съехались, с Преображенки она переехала к нам, мы поменялись, напротив дом 127-й, почти напротив храма, через двор, мы вещи через двор переносили, дом достраивался, первые подъезды достраивались, а последние были уже построены, и мы жили уже в трехкомнатной квартире. И я учился в школе, Володя Стародумов мой друг был, я к нему часто в гости ходил и ходил все время в Тропарево, лазил по этим заброшенным домам, все собирал там, мне это было интересно, и я познакомился со старыми бабушками, которые там жили, они сначала гоняли нас, меня гоняли, потому что боялись, мои сверстники поджигали дома, там пожары были постоянно, и они боялись этого, но меня как-то узнали, расположились ко мне и мне даже, я расспрашивал, мне рассказывали. До войны там служил даже не то, что до войны — до 17-го года, там служил священник Василий Смирнов, он, может быть, протоиереем был, потому что он всю жизнь там прослужил, и вот эти бабушки, которых я застал, они в то время были девочками еще молоденькими, они помнили: вот отец Василий всех нас крестил, наших родителей венчал, он там всю жизнь прожил и прослужил в этом храме. Он жил напротив храма, там сейчас ведь все перебороздили, всю эту местность, а раньше, где храм стоит — это был высокий холм...

А. Пичугин

— Там и сейчас холм, в общем, виден, но уже ландшафт...

о. Александр

— Он такой, холм, как искусственный сейчас выглядит.

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма пророка Божия Илии на Воронцовом поле в Москве, и мы говорим про район Юго-Западный, село Тропарево бывшее когда-то и, конечно, про храм Архангела Михаила все то, что отец Александр в детстве застал, помнит еще не до конца ушедшее село Тропарево, оно ведь перед Олимпиадой окончательно прекратило свое существование?

о. Александр

— Последние дома доломали где-то в 86-м году.

А. Пичугин

— 86-й даже?

о. Александр

— Да.

А. Пичугин

— И вот вы рассказывали про священника одного из последних храма, все местные жители вспоминали, что он там жил...Да, вы не рассказали, где он жил.

о. Александр

— Жил отец Василий, сейчас вот этот холм, на чем стоит храм, он как искусственный смотрится, потому что правили под проспект Вернадского, срезали эту часть холма, потом идет проезд дальше туда, вбок в Никулино, там тоже он срезан, как бы обрывы получились, а раньше это пологий холм был, он плавно возвышался, есть фотографии даже, как вы вспомнили, бабушка идет, в горку поднимается или спускается...

А. Пичугин

— Спускается, зимняя фотография такая.

о. Александр

— Да-да. И вот там перед святыми вратами храма, которые сохранились, там была такая площадь, через эту площадь проходила Рузская улица, от названия города Руза, почему так — я не знаю, как это связано здесь. И вот через площадь если перейти, площадь эта была мощеная булыжником, я помню, мы чего-то там копались, ковырялись в глине, смотрю: там булыжниками выложено, он уже был весь засыпан, а когда прокапывали вот этот проезд, где педагогический институт, смотрю: там прямо слой булыжника, булыжная была мостовая, и прямо напротив святых врат через площадь стоял большой дом — это был дом отца Василия, протоиерея. И люди старые рассказывали, говорят: «Отец Василий жил там, был такой дом хороший, у него была такая матушка хорошая, и у него дома «была рояль». Да, у отца Василия «рояль была», у него был большой дом, потом его, видно, из этого дома выселили, из дома сделали сельсовет, потом там была школа, в этом доме, рояль действительно там была, я застал развалины этого дома, его, видно, подожгли, а потом его просто бульдозером толкнули, дом рухнул и там просто была груда бревен, заросших бурьяном. И мы по этим развалинам лазили, я помню, в этих развалинах лежал рояль...

А. Пичугин

— То есть рояль там так и остался, просто никто его и спасать не стал.

о. Александр

— Да, я еще так удивился: такой лежит огромный, но это же рояль, и она лежала, эта рояль, мы ее пытались, сдвинуть, но она неподъемная, инструмент очень тяжелый, а клавиши все уже были поросшие травой, прямо из этой рояли уже трава росла и потом нашел такую я резную красивую колонку, я гадал, что же это такое — а это ножка от рояля была, оказывается. Вот в этом доме жил отец Василий, как рассказывали, он где-то в 37-м году был арестован, удивительно, как его не расстреляли, его мотали в лагерях-тюрьмах, а потом как будто его оправдали и освободили, и он вернулся к себе домой, в храм слепой совершенно, это мне рассказывали бабульки старенькие, которые жили в Тропарево: отец Василий вернулся слепой, у него бельма на глазах были, и он продолжал служить, мы, говорят, вспоминали и удивлялись, как же он служит, как он видит? А ведь люди подавали записки в алтарь, как он их видел, читал — непонятно и как он служил вообще, потому что он мог и упасть, споткнуться обо что угодно, и мимо двери в стенку попасть, когда, например, на малый вход или на великий вход идет, все, что угодно, как он со ступенек спускался с амвона, он служил слепой. Прослужил он два года...или нет, два года он был в заключении, он вернулся в 39-м году, и он, говорят, совсем немного прослужил и умер, похоронили его за алтарем. И за алтарем был похоронен еще один священник, это мне рассказывала одна старушка такая, она уже почившая давно, она была дочерью профессора Московской духовной академии Александра Шостина — это Ариадна Александровна Шостина, я ее знал, бывал у нее, она была удивительным человеком, столько всего знала, и она мне рассказывала, говорит: «Вот ты знаешь, там был похоронен батюшка отец Дмитрий Пивницкий, похоронен за алтарем храма, я пошла, знала его могилу, поехала навестить, а там ничего нет!» Она так наивно это рассказывала, тоже слепая была в конце жизни, вообще ничего не видела, она на меня глазами так смотрит круглыми своими слепыми: «Там, говорит, могилы его нет, я искала, смотрела, нет могилы его!» Отец Дмитрий Пивницкий, он служил в храме на Лубянской площади, там был храм Гребневской иконы Божией Матери, потом храм этот то ли обновленцы захватили, его выгнали оттуда, а у него были родственники в Тропарево, раньше все духовное сословие — они были родственники, все переплетались, столько судеб, столько жизней, и он, говорит, там жил, умер и за алтарем был похоронен, и могилы его нет. А с кладбищем там как произошло: мы получили квартиру, я пошел в школу 43-ю учиться, сейчас гимназия там 1543, и мы стали в этот храм ходить все время, он был заброшенным...

К. Толоконникова

— Он так и оставался открытым?

о. Александр

— Да. А пожар там устроили одноклассники моего приятеля, он батюшка сейчас — отец Константин Харитошкин, я с ним удостоился служить вместе в храме Петра и Павла на Яузе, он был там настоятелем, это был мой первый храм, первое место моего священнического служения. И отец Константин рассказывал: «Это — говорит, — мой одноклассник поджег, там был Пашка Онищенко, там были какие-то тряпки, они залезли в храм, был склад декораций Мосфильма, подожгли какие-то тряпки, загорелось и пожар, храм сгорел.

А. Пичугин

— А как это юридически было оформлено? Ведь вот война, после войны все-таки храмы какое-то время, небольшое совсем, вопреки многим заблуждениям, не закрывали, но при этом священника туда не назначили, был сторож, который его охранял...

о. Александр

— Да, получилось как: отец Василий умер, его похоронили и, видимо, тогда, это же такое время было, в 39-м году он умер, и богослужение прекратилось в храме, видимо, священника не было туда дать, потому что многие были арестованы, и храм закрылся просто, закрыли там двери, потому что некому было служить, но при храме жил сторож, там, где сейчас дом церковный стоит, где крестильный храм, перед домом там площадочка такая, там стоянка для машин, вот на этом месте стоял дом большой, деревянный, такой хороший, добротный, изба, это называли сторожка, там был сторож, его бабушки называли «дядя Ваня», для них он был дядей Ваней, они тогда были детьми, он охранял храм. Священник умер, он храм закрыл, продолжал жить там, охранять этот храм и ключи были у него, а в храме все сохранялось, там иконостас, иконы, все сохранялось очень долго, куда потом делось это все, интересно, какие-то свидетельства есть, но тогда, до войны и после войны долгое время все сохранялось там полностью. И в храм пытались забраться, я помню, даже с левой стороны стена эта, вот окно как бы трапезной части храма, самое от колокольни последнее окошко, сейчас там заварено все, решетка отреставрирована, никаких следов нет, а раньше там была такая заплаточка, она была красиво сделана, закована была так искусно, прямо вот мастерски, хороший кузнец заковал эту решетку такой заплаткой, когда храм стали восстанавливать, эту заплатку сняли и заварили его сваркой, жако, что это сделали, это как памятник был тех событий. Распилили решетку, залезли в алтарь, это был алтарь левый, что-то украли, а дядя Ваня, сторож, он это дело застукал, он услышал, увидел этих воров, это были свои, деревенские, видимо, молодежь комсомольская, он их стал, видимо, задерживать, они его пырнули ножом в живот, и он от полученных ран умер, они испугались, убежали, он, видимо, как-то, израненный, дополз до дома, жена его увидела, как мне рассказывали эти бабулечки: «Ваня, что с тобой, кто тебя?» Он, истекая кровью, умирая, сказал, что: «Я сказать этого тебе не могу, одно скажу: это свои, наши, но если я тебе скажу, кто — жизни вам здесь не будет», это были его последние слова, и он умер. Потом ключи кому-то эти достались от храма, в храме устроили склад, стали туда картошку ссыпать во время войны, 39-й год, через два года война уже началась, и ссыпали туда морковь, свеклу, картошку, был организован колхоз, и мне тоже одна бабушка деревенская рассказывала: «Нас во время войны всех собирали перебирать на этом хранилище овощи, и вот мы сидим с мамой, там морковь, картошку перебираем, сортируем, а вокруг иконы висят, иконостас, лампады, все цело, ничего не тронуто, и утварь всю собрали, подсвечники, все, что было, и в главный алтарь все это отнесли, вот я помню, что в главном алтаре были металлические ставни, они были до последнего закрыты, видимо, это ставни еще с тех пор оставались, это родные были церковные ставни, и в алтарь все отнесли и закрыли, а здесь были горы картошки насыпаны на полу, мы все это перебирали, я маме говорю: «Мама, давай лампадку снимем, все равно здесь никому это не надо». Она говорит: «Дочка, что ты, как тебе в голову такое могло прийти, что из храма Божьего взять что-то!» Она говорит: «А лампадочки красивые такие были, там фарфоровые были, такие розовенькие». Кстати, одну лампадку такую я нашел в одном из домов, у нее нижняя часть чуть-чуть отколота, кузнецовская такая розовая красивая лампада.

К. Толоконникова

— У нас есть такая, только голубая, тоже нижняя часть отколота с росписью такой очень нежной, с цветочками.

А. Пичугин

— Нам надо сейчас прерваться на минуту, я напомню, что мы вспоминаем село Тропарево и храм Архангела Михаила в его позднесоветские годы, нам про все про это замечательно рассказывает протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма пророка Илии на Воронцовом поле в Москве...

К. Толоконникова

— ...и тропаревский старожил.

А. Пичугин

— Да, да, с какого года вы жили в Тропарево?

о. Александр

— С 77-го.

А. Пичугин

— С 77-го, то есть семилетним мальчиком вы туда переехали?

о. Александр

— Да.

А. Пичугин

— Ксения Толоконникова, директор музея «Советский Союз: вера и люди», я Алексей Пичугин, через минуту снова с вами встретимся.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио, напомню, что сегодня в нашей совместной программе музея-исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» и светлого радио мы вспоминаем село Тропарево, храм Архангела Михаила в советское время, и об этом нам с Ксенией Толоконниковой и вам, конечно, же, дорогие слушатели, рассказывает протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма пророка Божия Илии на Воронцовом поле в Москве. И мы остановились на том, что утварь из этого храма, как она постепенно разбиралась.

о. Александр

— Да, видимо, люди, кто там работал, все равно кто-то что-то брал, растекалось все по избам, по домам, и я помню, что в каждом доме были иконы и богатые довольно-таки, и когда жители получали квартиры, переезжали в новые дома, много чего оставляли, по крайней мере, если иконы брали — киоты оставляли в домах, угольники такие домашние. Даже в одном доме, помню, его подожгли, и я туда в сарай после пожара зашел, нашел три подсвечника церковных напольных, которые вокруг гроба ставят, я их подобрал, два в Данилов монастырь отдал, а один у меня долго-долго дома стоял и когда храм открыли, я отдал, отцу Георгию принес этот подсвечник. И вот все это растекалось, а подсвечники эти я подобрал в сарае и дом этот принадлежал, там жил, учился тоже в нашей школе парнишка такой Володя Сыровегин, кто-то рассказывал, что кто-то из его родни в храме был кем-то, и вот эти подсвечники у них хранились почему: когда кто-то умирал в деревне, уже храма не было, бабушка эти подсвечники приносила в избу, где стоял покойник, ставили там, и я даже видел фотографию одну: кого-то хоронят в Тропарево, она даже где-то у меня есть, эта фотография — гроб выносят, и вот гроб несут, интересно, он покрыт красивым церковным покрывалом, а гроб несут на таких полотенцах, что ли, с такими кистями, то есть что-то такое церковное, видимо, тоже из храма было, эта фотография 60-х годов была.

А. Пичугин

— А многие вообще к моменту открытия храма уже в 89-м году из жителей окрестных уже многоэтажек были старожилами тропаревскими? Вы-то переехали с Шаболовки, но, судя по вашим рассказам, вокруг достаточно много было людей еще деревенских.

о. Александр

— Деревенских, последних, кто жил в Тропарево, их переселяли в Никулино, в эти дома...

А. Пичугин

— Ну, чуть дальше, оно же так и есть: Тропарево-Никулино.

о. Александр

— Да, в те дома и переселяли.

А. Пичугин

— Соответственно, логичный вопрос: наверное, так, как с момента закрытия храма прошло сорок лет, ну, пускай там 80 уже, совсем старенькие-старенькие, но наверняка среди первых прихожан были прихожане еще старого храма.

о. Александр

— Я застал и этих людей, когда храм только открыли, приходили люди старенькие такие, рассказывали тоже про отца Василия и про храм, где что было, я, разинув рот, развесив уши, все это впитывал, с такой жадностью, помню, где какая икона висела, где что было в храме. Помню, рассказывали, сейчас если войти в храм в центральную часть, где придел Михаила Архангела, вот справа там дверь, она была и в мою бытность, помню, приехали мы жить, там была дверь деревянная такая, кованая металлом, старинная дверь, на таких петлях, с засовами, а слева была дверь, сейчас она раскрыта, а в ту пору, в старое время она была заложена белокаменными блоками, и вот там была такая дверная ниша, в этой нише была, мне рассказывали люди старые: там была темничка сделана такая, и в этой темничке было фигура Христа Спасителя: Христос в темнице сидит, как раз в этой нише это было. Ну и где хоругви какие стояли рассказывали, я даже застал — там амвонная решетка была, деревянная такая была решетка и балясины деревянные были, вот это я запомнил.

А. Пичугин

— А сильно храм по сравнению с вашим первым воспоминанием 77-го года изменился за 12 лет к его открытию в том плане, что его растащили еще больше?

К. Толоконникова

— Или уже растаскивать нечего было?

о. Александр

— Понимаете, в чем дело, мое первое впечатление было, когда я увидел: иконостас этот стоял обгоревший, но он красивый был, там золоченые рамы были обугленные, обгоревшие.

А. Пичугин

— А вот то, что сейчас стоит, похоже на то?

о. Александр

— Нет, тот был богатый иконостас, он был до самого верха и даже прям на свод так заходил, там крест был наверху...

К. Толоконникова

— Это для нарышкинского барокко как раз очень характерно, да.

А. Пичугин

— А когда отец Георгий Студенов пришел, он еще сохранялся?

о. Александр

— Нет. Вот, понимаете, в какой-то момент, это было то, что я увидел — 77-й год был, пожар был то ли в 76-м году...

А. Пичугин

— Незадолго.

о. Александр

— Да, потому что я был в начале 77-го года, это была зима, уже он сгоревший был и пахло гарью такой свежей, то есть это в 76-м году он сгорел, этот храм, а иконостас я увидел зимой 77-го года. Когда я пошел в школу в 77-м году и пришел, помню, сам в храм, мне мать запрещала ходить туда, говорит: «Не смей ходить! Там дорога, тебя собьет машина, чтобы ты дорогу эту не переходил!» Это проспект Вернадского, но я все равно ходил. Помню, пришел туда, удивился: иконостаса там не было, то есть разобрать такую махину, такой иконостас высокий — надо было поставить леса, которых никто не ставил там явно, как его разобрали, куда его дели? Даже вот эти обугленные части, я потом находил некоторые детальки, там кусочки обгоревшие такие, с богатой резьбой, там в кустах нашел кусочек такой полукруглый с резьбой фрагмент, рамы какие-то отдельные, но это были обгоревшие части, куда все остальное делось, уцелевшие части? Как будто демонтировали и увезли куда-то, вот в чем дело.

А. Пичугин

— Сожгли, наверное.

о. Александр

— Трудно сказать, кому это надо было, не знаю.

А. Пичугин

— Там избы оставались какие-то вокруг.

о. Александр

— Да там дров полно было, выселяли эти дома-то и там полно деревяшек было, а тут вот эти приделы были, их разломали, на полу валялись вот эти детали, секции иконостасов этих, на полу валялись, там боковые приделы маленькие были, двухъярусные, по-моему, и все это валялось тут, на полу, там уже дети, подростки вот эти, новоселы, они уже там безобразничали, и костры жгли. Печи были очень интересные, они были облицованы такой плиткой — изразцом, гладким, белым кафелем, кто-то этот изразец снял, причем со знанием дела, не то, что разбили, раскололи эти изразцы, а их сняли, они же сложно монтируются, там такие длинные гвозди кованые заходят так и проволокой между собой они соединяются, стальной косичкой такой, я видел просто много таких печей, когда где-то разобранные, разрушенные печи стояли, и здесь тоже видел: было аккуратно снят изразец кем-то, может, на дачу кто-то снял, а сами печи были из такого удивительного кирпича сложены, было несколько видов кирпича шамотного и дымоходы все были керамические, сборные, прямо один в один вставлялись эти трубочки керамические, все это было разломано. Потом начали жечь костры и безобразничать в этом храме, там и надписи на стенах, и пьянки, гулянки. Однажды я пришел, любил туда ходить, и мать меня отдавала на продленку, я туда сбега́л, и мы приходили, на подоконнике в алтаре уроки делали, подоконники были большие такие, глубокие, мраморные были, в алтаре, в левой части, в дьяконнике как раз самое сохранное было место чистое, мы там все вымели, убрались и на подоконнике делали уроки, зажигали свечки, кто из дома приносил такие парафиновые. А потом как-то раз я прихожу и смотрю: там какой-то дядечка убирается, благоговейный, верующий человек оказался, он начал мне объяснять, что это алтарь называется место, что сюда девочки не имеют права заходить, только могут мужчины и мальчики заходить, это самое святое место, храм был выметен просто под метелочку, все, до соринки, было убрано, вот левая часть, где был жертвенник, все было кирпичом завалено, все было аккуратно сложно, все убрано. Я говорю: «А что здесь будет?» Он говорит: «Здесь будет храм» — он так уверенно сказал. Я так обрадовался: храм будет надо же!

А. Пичугин

— А это какой год?

о. Александр

— Ну, это было тоже 78-й, 79-й, потому что в 79-м году храм закрыли, закрыли перед Олимпиадой, когда иностранцы должны были приехать.

А. Пичугин

— Но его ведь подреставрировали немного еще в конце 60-х годов?

о. Александр

— Да, его отреставрировали хорошо тогда, там восстановили закомарное покрытие, там кресты некоторые были упавшие, кресты восстановили, покрасили.

А. Пичугин

— Он с виду-то неплохо смотрится.

о. Александр

— Да, но он к тому времени уже облез, и купола там заржавели уже, был такой уже неприглядный вид, но перед Олимпиадой его снова покрасили. Его закрыли, я однажды прихожу: двери закрыты, а там еще получилось как: в 79-м году, помню, меня отправили в лагерь родители летом, и вот бабушка мне потом рассказывает, отец приезжает меня проведать с матерью и говорит: «У нас в Тропарево кладбище выкопали» — как? А там же кругом могилы были, и хоронили вплоть до 60-х годов до конца, были могилки все ухоженные в основном, были ухоженные могилы, были заброшенные, но были и ухоженные. И там еще знаете, что интересно было: вот где проспект Вернадского проходит, это мне рассказывали тоже старожилы, там за оградой храма была могила большая, общая, там хоронили утопленников, удавленников, и что еще было: вот где второй мединститут, там храм был Казанской Божией Матери, назывался он как-то: Беляево-Богородское, что ли, или Богородское, храм этот закрыли раньше тропаревского, его закрыли в начале 30-х годов, передали общине толстовцев этот храм, там какая-то была секта, а потом передали, сделали филиал психбольницы и говорят, что в Кащенко, вот эта Канатчикова дача, здесь был какой-то филиал этой больницы, храм изуродовали, сломали купола и вот эти сумасшедшие люди, больные там находились в изоляции, в корпусе, который был сделан в здании храма. И этот храм стоял до 70-х годов, мне рассказывали уже местные жители в новых домах, что храм этот сломали в 74-м году, храм был 17-го века, и вот эти больные люди, они умирали, как мухи, постоянно умирали, видимо такое обращение было с ними, их хоронили в общую яму, вот эта яма была за забором как раз, где проспект Вернадского сейчас.

К. Толоконникова

— То есть буквально сейчас это общая могила под проспектом Вернадского?

о. Александр

— Могилу срыли эту, там же срыли это место.

А. Пичугин

— Там чудовищные совершенно свидетельства у вас в статье приведены по поводу того, как это все варварски вырывали, части тел лежали...

о. Александр

— Да. Мы ходили там в сторону леса, мальчишки, и был такой приятель, в доме у нас жил — Олег Козлов, и он такой крест принес однажды, такой старообрядческий красивый крест литой, я говорит, нашел там, — и показал место к оврагу, к лесу, мы побежали смотреть, где он нашел, может, еще там что-то такое, и там, к удивлению, было очень много костей в земле и кости были, как выяснилось потом, человеческие...

К. Толоконникова

— Просто свалены?

о. Александр

— С землей перемешаны. Откуда эти кости, как они взялись здесь? А это, говорят, когда проспект Вернадского проводили, срывали вот эту часть и землю туда увозили, то есть, видимо, вот эту могилу срыли и туда все увезли, с костями. И, знаете, как хотите понимайте, но на этом месте сейчас сделан светофор и переход — на моей памяти столько погибло людей, столько было аварий, как это объяснить, я не знаю, но место это такое, там могила была, и вот там гибнут люди, столько было аварий там. А кладбище было вокруг храма, и вот это кладбище, его к Олимпиаде решили уничтожить.

К. Толоконникова

— Вот кому мешало оно к Олимпиаде, кладбище?

А. Пичугин

— А в Москве много кладбищ уничтожали, самый известный пример — в Дьяково, когда совершенно, тоже, по-моему, перед Олимпиадой в те годы этот знаменитый храм рядом с Коломенским, как там варварски просто все это вниз сбросили, а потом выяснилось, что незаконно, это тот случай, когда кого-то привлекли к ответственности, и работники, там удивительная история произошла, когда ответственные товарищи из местного райкома потом сами, им устроили субботник, таскали эти надгробия наверх на себе, но, правда, их, конечно, разложили в каком-то непонятном порядке уже не соответствующем.

К. Толоконникова

— Я думаю, что о московских кладбищах и об их разрушении нам надо как-то отдельно будет поговорить, потому что это особая тема.

А. Пичугин

— Нужен некрополист.

о. Александр

— Мне рассказали с этими кладбищами, место было последнее, где это закончилось, там громкий был скандал, началось все это на Воробьевых горах, там вокруг храма Троицы было кладбище, и там были захоронения, мне рассказывали, купцов Крынкиных, которые были держателями этого ресторана знаменитого, ресторан «Яр» был такой советский, они были ктиторами храма и там похоронены были и их могилы раскопали, разорили, разрыли сами могилы, памятники сняли оттуда, увезли, и там кто-то пытался вмешаться, и человека чуть не убили. А закончилось позором и скандалом это во Всехсвятском, у храма Всех Святых на Соколе, там могилу Багратиона сняли, там было огромное кладбище, оно спускалось сюда вниз, где сейчас круг, где автобусы разворачиваются, туда вниз спускалось и там даже архиереи были похоронены, священники, и Багратион, и грузинские князья там были похоронены, вот тогда грузины подняли скандал этот и такой резонанс пошел, и это было последнее...Но успели, вот считайте все храмы, которые вошли в предел новой Москвы тогда, это были бывшие сельские храмы, а при них были кладбища, во Владыкино, в Алтуфьево — это все было снесено тогда перед Олимпиадой, и в Тропарево тоже снесли это кладбище, раскапывали.

А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма пророка Божия Илии на Воронцовом поле. Мне кажется, надо поговорить уже о поздней истории, о том, как храм открывали.

О. Александр

— Открывали храм так: я помню, когда учился еще в школе и уже это был 84-й год, и уже храм был закрыт, там была мастерская художественного комбината московского, и я там как-то познакомился с этими художниками, они меня пускали туда, и последний кто был там — это была мастерская скульпторов, такой был там Полищук Леонид Григорьевич, вот он там был главный, ведущий скульптор и лепил там свои изваяния вот эти, он жив до сих пор, ему 90 с лишним лет, и он себе кабинет в алтаре сделал, они много чего уничтожили в храме, и росписи они там закрасили, много чего разрушили, я когда все это видел, у меня сердце щемило. Я помню, даже одно из деяний было: цепь паникадильную они срезали, выбросили ее на улицу, кованая цепь 17-го века, я эту цепь подобрал, проволокой скрутил, она такая здоровая оказалась, на две части, я ее в Данилов монастырь в метро вез, эту цепь, все на меня смотрели. И вот этот храм, потом какой-то у них произошел конфликт с рабочими, которые там работали на него, и мастерская эта закрылась. И когда я приехал туда с родителями, с Польши мы приехали, я бросился в этот храм, все вокруг было заросшее, двери закрыты. А до этого, когда еще в школе учился, я помню, загорелся таким желанием, я в Данилов монастырь уже ходил, там был такой привратник, он потом стал священником, он учился в Академии и ждал себе места, когда освободится, чтобы рукоположиться — Игорь Шарунов, он потом был священником и был настоятелем храма, есть сейчас Валаамское подворье, а было Рождества Божией Матери на Стрелке, он умер, к сожалению. И вот мы с ним обсуждали: такой храм, он тоже его вспоминал: да, знаю такой храм Михаила Архангела, ведь храма поблизости у нас нет, ближайший храм на Воробьевых горах, до него не добраться, там транспорт такой, как бы открыть этот храм? Он стал подсказывать, как это сделать: надо письмо написать...

К. Толоконникова

— Подписи собирать.

о. Александр

— Да, в Совет по делам религии написать. Вот, я помню, это письмо он мне надиктовал, я написал, принес домой, мать моя загорелась этим вопросом, письмо это взяла на работу, напечатала на машинке, тогда на машинке напечатать нельзя было, потому что машинка стояла в канцелярии, канцелярия закрывалась, машинки закрывались на замок, на ключ, она нашла какой-то момент во время обеда, пришла, напечатала это письмо, там: «Куроедову, что настоящим обращаемся к вам мы, нижеподписавшиеся...»

К. Толоконникова

— Это 87-й год, да?

о. Александр

— Это 84-й год.

А. Пичугин

— Куроедова в 87-м уже не было.

о. Александр

— Написали письмо, я в школе поимел наглость обсуждать с одноклассниками этот вопрос и среди девчонок нашел отклик, нашел тех, кто очень горячо это поддержали, такая была у нас Катя Морозова, она прямо: «да, да, да, конечно, подпишемся все», а потом, когда дело дошло — а кто подписываться будет? Несовершеннолетние? Мне сказали: да ты что, наша подпись — это ничто, вас еще привлекут, ваших родителей...

А. Пичугин

— А в 84-м, кстати, простите, уже и наш добрый знакомец Харчев был.

о. Александр

— Нет, еще был Куроедов.

А. Пичугин

— Я сейчас уточнил: 14 января 84-го года сняли Куроедова и назначили Харчева.

о. Александр

— Но письмо было Куроедову написано. И вот мы думаем: собирать подписи — у кого? Сразу все испугались...

К. Толоконникова

— Потому что адрес, паспортные данные...

о. Александр

— Да, адреса, мы несовершеннолетние, у нас еще паспортов не было, и мы не имеем права, потом сразу будет разборка, в школу придут: как это в советской школе могло такое произойти? Мать моя готова была подписать все, но тут же отец: ты что, ко мне на работу придут! А он работал в Министерстве внешней торговли. И все, на этом встало все, и это письмо у меня до сих дома хранится в архиве, на этом все прекратилось, конвертик, фотография, письмо...

К. Толоконникова

— И у всех какие-то свои обстоятельства для того, чтобы не подписать, да.

о. Александр

— Что делать, я помню, я прямо всегда в голове: как открыть храм, вот 88-й год уже, 1000-летие Крещения Руси, все мы там эти вопросы обсуждали, я уже в Даниловом монастыре трудился, уже работал там официально, и один был такой послушник, его мать, Александра, он сейчас отец Сергий Волков, все мы жили рядом чуть ли ни в одной школе учились, вот его мать Александра, мы с ней все время из монастыря возвращались домой, а она жила напротив моего дома, и вот мы с ней обсуждали: вот храм, как бы его открыть, еще ни один храм в Москве не открылся, все было закрыто.

К. Толоконникова

— Михаил Архангел, по-моему, был первым.

о. Александр

— Первый храм, да.

А. Пичугин

— Отец Георгий Студенов бессменно же там настоятель, получается, 32 года.

о. Александр

— И вот мы это, помню, с ней раз проходили: давай, говорит, молиться будем, проходя мимо храма, я всегда крестился, на меня смотрели косо — парень крестится, как дурачок, в советское время напротив храма, а тут мы с ней уговорились молиться, что: Господи, помоги открыть храм этот, как открыть этот храм. Храм был закрыт, ничего там не было, территория была вся нараспашку, там все заросшее было. И был такой в Даниловом монастыре иеромонах Иоанн, покойный уже ныне, Зубков фамилия его, и вот отец Иоанн Зубков, как-то я с ним тоже обсуждал этот вопрос, а он в Патриархии когда-то работал, отец Иоанн: вот храм такой, как бы открыть его..." А он говорит: «Александр, а его будут открывать, этот храм!» Я говорю: «Как, когда? — А туда — говорит, — уже настоятеля назначили». Я говорю: «Кого? Как, когда?» Сразу куча вопросов посыпалась. «Да — говорит, — староста уже туда намечен, и настоятель, отец Георгий Студенов с храма Успения в Гончарах, его туда, и Владимир Гаврилович Пономаренко с Марьиной рощи, вот его туда старостой, а отца Георгия настоятелем», А я тогда работал в Даниловом монастыре, дежурным по храму был и трудился там на многих послушаниях, и вот я помню, как раз я собрался в семинарию поступать на следующий год, это 89-м году я в семинарию поступил, я в первый же день, как у меня был выходной, подхожу к храму, февраль месяц, завалено все снегом, снежные зимы были, там по грудь снег навален, не подойти близко. Я, помню, подошел, к тому месту дорожка шла, где напротив святые врата храма, обезглавленные, обезображенные, все завалено снегом, к храму ни тропинки, ни дорожки, я подошел, перекрестился истово и, как бульдозер, по грудь в снег, в храм туда, сквозь сугробы эти. И слышу, сзади меня кто-то окрикивает: «Молодой человек! Молодой человек, остановитесь, подождите!» Поворачиваю голову, смотрю боковым зрением — двое идут по дороге в штатской одежде, один с бородкой с такой, борода такая окладистая, и за ним поспевает такой тоже дядечка, а у меня сразу в голове: настоятель и староста идут. Я поворачиваюсь: «подойдите сюда» — я уже влез туда, в сугроб. Я подхожу: «Здравствуйте, вы знаете, мы храм будем открывать. Вы здесь живете?» Я говорю: «Да, живу, напротив дом мой. — А это вот отец Георгий, настоятель». Я говорю: «Я так и понял, отец Георгий, а вы Владимир Гаврилович. — Да, да, точно». И вот так познакомились сразу. «Вот будете у нас работать?» Я говорю: «Вы знаете, я уже работаю в монастыре Даниловом. — Переходите к нам, нам нужен человек...

К. Толоконникова

— Сразу переманивать, да?

о. Александр

— Да: вы тут все знаете». Я говорю: «Я уйти не могу никак, потому что я работаю там, мне в семинарию скоро поступать, чем могу помочь, быть полезен, я буду и так вам полезен все свободное время, чем надо помочь я буду здесь и буду делать все, что скажете». Владимир Гаврилович говорит: «Мы тебе и рекомендацию напишем, все тебе сделаем». Я говорю: «Простите, я не могу никак оставить свое место, я там тружусь, работаю, но буду делать все, что только мне скажете, я весь в вашем распоряжении в свободное время, я не каждый день работаю», на этом порешили. Ключи мне дали от храма, я уж все знал, где там что, народ узнал, сразу стал стекаться отовсюду. Владимир Гаврилович там договорился на стройке, трактор подогнали, потому что там расчищать снег было нереально, там все было завалено на метр, расчистили трактором дорогу, смотрю: народ потянулся прямо вереницей к храму, люди прямо повалили, и мне поручили там как раз заниматься расчисткой храма, народ просто кинулся, вот я там руководил, как мог, там на части просто можно было разорваться, потому что настолько такой был подъем духовный, такой был энтузиазм, люди так горели, кинулись все растаскивать в разные стороны, выбрасывать на улицу, я говорю: слушайте, давайте какой-то порядок чтобы был, какую-то кучку отдельно, а там вокруг храма...

К. Толоконникова

— Там какие-то лозунги у них же были, оставались еще...

о. Александр

— Там знаете, что было что сделано: если войти в центральную часть храма, была сделана такая огромная стена из ДСП на металлическом каркасе, там вот этот Полищук своих уродцев лепил для второго мединститута, такое уродство было, просто жуть. Потом висели огромные плакаты на стенах, там эскизы мозаики для создания библиотеки второго мединститута, вот этот абстракционизм, жуть какая-то, просто бесовщина, все это тут же сорвали, стали вытаскивать на улицу, там, где бревна, какой-то хлам. И самое главное, там на правом клиросе, если лицом к иконостасу стоять, вот тут был клирос правый, стоял огромный такой макет, не знаю, выполнили его или так это и осталось в проекте: в городе Сургут такой памятник погибшим воинам в виде бомбы такой, уродство просто, страшная вещь такая. И вот огромная такая чушка, она тонн, наверное, несколько весила, она стояла на такой металлической конструкции и весила немеряно, была отлита то ли из гипса, то ли из бетона, при мне отливали все это, видел, как это делали. И вот эту штуку стали раскачивать, говорю: слушайте, что вы делаете? Постелите на пол доски, щиты, сейчас вы пол разобьете, такая махина упадет! Народ не слушал уже, там в такой уже азарт впали, раскачали эту чушку здоровую, она ухнула на пол, но чудо Божие — пол не пострадал нисколько, она разлетелась просто вдребезги.

А. Пичугин

— Я, к сожалению, вынужден вас прервать, теперь я понимаю, что мы еще раз встретимся обязательно в рамках нашей программы совместной с музеем и поговорим, будем подчищать хвосты, как говорится, потому что не успели мы проговорить всю историю.

о. Александр

— Рассказать очень много можно.

А. Пичугин

— Да, мы договоримся, может, сделаем какую-то такую объединительную программу, где расскажем какие-то общие истории, что было дальше в храме Архангела Михаила в Тропареве и про Данилов монастырь, и еще про много чего явно можно поговорить.

К. Толоконникова

— И вообще вот эта вторая половина, конец 80-х о том, как открывались храмы московские, с каким энтузиазмом, действительно, люди относились к этому, очень многие рассказывают, что они, будучи студентами, ходили, помогали, убирали, сейчас это даже в общем, не так просто себе представить.

А. Пичугин

— Протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма пророка Божия Илии на Воронцовом поле в Москве был с нами, замечательные совершенно, затаив дыхание, мы с Ксений слушали эти рассказы про недавнее время, но уже другая эпоха настала сейчас. Ксения Толоконникова, директор музея-исследовательского центра «Советский союз: вера и люди», я Алексей Пичугин, мы прощаемся с вами, всего доброго, до новых встреч.

К. Толоконникова

— А мы прощаемся с вами, дорогие слушатели, но не прощаемся, до свидания.