
Из воспоминаний писателя и богослова протоиерея Михаила Чельцова.
1918 год. Петроград. Дерябинская тюрьма.
Молиться перед иконой Николая Чудотворца все вместе мы начали по инициативе самих богомольцев-сокамерников. Со мной было Евангелие с Псалтирью на русском языке, и только. Русское чтение всего того, что прежде обычно выслушивалось моими богомольцами в славянском чтении произвело на них сильное впечатление.
Ободрённый успехом начатого дела, я выписал из дома кое-какие богослужебные книжки. Провёл богослужение на славянском языке. И смотрю: мои богомольцы в полном восторге и недоумевающе любопытствуют, отчего это нынешняя служба ещё лучше и торжественнее прошла.
Славянский язык своею особой стройностью, звучностью и выпуклостью передает не только мысль ярче и определеннее, но музыкальнее звучит и придаёт богослужению особую прелесть, праздничность. Русский язык своей обыденной постоянностью не способен дать отвлечение от будничного настроения и сообщить, увеличить праздник. Праздник, чтобы ему быть действительно праздником, требует не только праздничной одежды для тела, но праздничного облачения и для мыслей, и для настроения.
Так тюремное богослужение с переменой славянского чтения на русское и обратно – русского на славянское – отклонило меня от прежних суждений о русском языке в нем: не переменять, а растолковывать нужно славянский язык.