«Церковь на Дону в период Гражданской войны». Священник Евгений Агеев

У нас в студии был старший преподаватель Свято-Тихоновского университета священник Евгений Агеев.

Разговор шел о жизни Русской Церкви на Дону в годы Гражданской войны в России. О том, что известно о действиях большевиков в отношении церковнослужителей из проведенных расследований, как жители заступались за священников, и как складывалась церковная жизнь на территориях, по нескольку раз переходивших от «красных» к «белым» и обратно.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

Алексей Пичугин

— Друзья, здравствуйте. «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Рад вас приветствовать. С удовольствием представляю нашего гостя. В нашей студии сегодня священник Евгений Агеев, старший преподаватель ПСТГУ, Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Здравствуйте.

Священник Евгений Агеев

— Здравствуйте.

Алексей Пичугин

— Мы в наших программах разбираем разные совершенно истории, связанные с церковью. Говорим о церковной истории преимущественно 20-го века, бывает еще, мы уходим в другие эпохи, но все-таки преимущественно мы говорим про историю Церкви 20-го века. Сегодня у нас будет региональная часть. Отец Евгений несколько лет назад, и мы достаточно давно хотели встретиться, об этом поговорить, выпустил в соавторстве с Юлией Бирюковой книгу. Она называется «Церковь на Дону в годы гражданской войны». Я понимаю, что церковная история первых послереволюционных лет достаточно сложная, но когда речь идет о центральной части страны, о Москве, о Петрограде, мы про это говорили. Очень интересно поговорить и о том, что происходило в разных частях страны. Гражданская война, естественно, наложила свой очень значимый отпечаток, новая власть, ее отношение с Церковью, все, что происходило. Я правильно понимаю, отец Евгений, что книга во многом представляет собой собрание и анализ документов?

Священник Евгений Агеев

— Да, это и есть выборка документов из фондов Особой комиссии по расследованию действий большевиков, которая была организована еще в конце 1918-го года по приказу главнокомандующего вооруженными силами на юге России Антона Ивановича Деникина. И в последствие эта комиссия неофициально получила наименование комиссии по расследованию злодеяний большевиков по характеру действий, которые выяснила эта комиссия. Действия оказались злодеяниями. Хотя в официальных документах она просто называется Комиссия по расследованию действий большевиков. Она активно работала в 1919-м году, это пик, как мы знаем, продвижения белых армий, пик тех территорий, которые были освобождены белым движением. На этих территориях были расследованы действия. Фонд комиссии очень обширный, из него были разные публикации, но мы с Юлией Александровной — она сама из Ростова, преподаватель Донского государственного технического университета — занимаемся нашей местной церковной историей. Я в Волгоградской области, она в Ростовской области. И вот мы решили опубликовать такой значимый комплекс документов, расследования Особой комиссии по Церкви. Его пришлось приводить в порядок, потому что в 1919-м году Комиссия не успела его обработать, он представлял собой свалку документов. Как они поступали, подшивались и не разобранные ложились в архив. Архив долго путешествовал, он собирался в Екатеринодаре.

Алексей Пичугин

— Надо уточнить, что это Краснодар теперь.

Священник Евгений Агеев

— Да. Был вывезен через Новороссийск в Крым. В Крыму комиссия продолжала некоторое время работать. В конце 20-го года она была эвакуирована в Болгарию, потом в Прагу. В Праге нашлось небольшое место этому архиву Особой комиссии.

Алексей Пичугин

— И он все равно там лежал и не разбирался.

Священник Евгений Агеев

— Он лежал, но очень плохо разбирался. Известно, что в 30-е годы эмигранты делали с него копии. Выборка этих копий потом попала в 50-е годы в НТС в Мюнхен, Народно-трудовой союз и вовсю использовалась.

Алексей Пичугин

— В конце войны НТС достаточно негативно воспринимали немцы.

Священник Евгений Агеев

— Документы Особой комиссии и документы вооруженных сил на юге России составили основу так называемого Русского зарубежного исторического архива, РЗИА, там даже штамп стоит. Но, к сожалению, дальше штампа дело не пошло, чехи место дали, но разбирать всё это, архивировать толком не получилось. И в конце концов, новое правительство Чехословакии после окончания Второй мировой войны в качестве акта доброй воли подарило Русский зарубежный исторический архив Академии наук СССР.

Алексей Пичугин

— То есть он пропутешествовал 20 лет по Европе и вернулся.

Священник Евгений Агеев

— Да. И он в конце 40-х годов вернулся в Россию. Многие документы действительно остались в архиве Академии наук, в том числе фонды многих ученых российских, которые преподавали в чешских ВУЗах, остались и вполне доступны. Но часть документов до архива Академии наук не доехала, была изъята соответствующими органами, засекречена, осела в недрах архива Октябрьской революции. О существовании архива Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков после войны утверждалось, что его вообще не существует. Те документы, которые НТС на радио пытался что-то предъявлять, что гляньте, какие злодеяния, естественно, в ответ говорилось: где документы, покажите, мало ли какие вы там могли сфабриковать копии. И только лишь в годы перестройки о существовании этого архива стало известно, его рассекретили, более того, даже пересняли на микрофильмы. Эти микрофильмы отправили в Смитсоновский институт войны и мира. А у нас лежат документы, их традиционно не очень сильно изучали. Известны, конечно, публикации про красный террор, про все эти ужасы Харьковских чрезвычаек, Царицынской чрезвычайки. Но архив гораздо больше, потому что Особая комиссия поставила своей целью не просто какие-то яркие факты извлекать. Там работали царские юристы, они составили план, именно по преступлениям, где что разрушено, где кого убили, расследовали как преступления, как это всё было, в правовом поле. Конечно, это требовало гораздо больше времени, многие дела начаты, но не закончены, материал собран, но не закончен. В частности, у них есть разные подразделения: экономические, как они Донбасс обследовали разрушавшийся, железные дороги, и в частности, религиозный. Отдельно была религиозная.

Алексей Пичугин

— То есть комиссия отдельная, которая разбирала злодеяния большевиков в отношении Церкви.

Священник Евгений Агеев

— Да, действия, они надеялись на скорую нормализацию жизни в России, что сейчас дособираем документы, а потом со всем разберемся. Большевики не воспринимались комиссией как какой-то орган власти. С Юга это всё виделось по-другому, линия соприкосновения, как это говорится, между белым движением на юге России и Центральной Россией виделась немножко по-другому. Это был круговорот банд во многом, которые часто творили, что хотели.

Алексей Пичугин

— А можно немного подробней, в исторический контекст уйдем, поскольку далеко не всем известны эти эпизоды гражданской войны, которые на Дону происходили.

Священник Евгений Агеев

— Эпизоды гражданской войны? Многие офицеры царской армии при распаде, когда начался распад, а распад был буквально молниеносный, армия рушилась, фронт сыпался, стали уезжать в города, но даже в городах им было опасно находиться. Запросто могли даже в Москве остановить на улице офицера, не снявшего погоны, и расстрелять его, отвести в переулочек и расстрелять. Такие факты есть. Они стали собираться сюда, на Дон, потому что Донские казачьи войска всегда были опорой трона, опорой царской власти и здесь в конце 17-го года стало организовываться белое движении, которое в начале 18-го года оформилось. К сожалению, атаман Краснов вступил в союз с немцами, такой германофил был. Ну, кто тогда не был германофилом? Англофилов было очень и очень мало. Он вступил в союз с немцами, которые дошли до Ростова, но не стали заходить в саму Донскую область. И сначала с поддержкой германских войск, потом уже в конце 18-го года и без поддержки. Соответственно, большевики сначала от Царицыно стали всевозможные рейды. Само по себе передвижение войск, фронтов по сути не было, где-то ходили такие отряды, где-то ходили такие отряды. Весь юг России был таким, вплоть до начала Воронежской губернии. А потом 19-й год, когда большевикам было нанесено несколько поражений, они сильно с Дона откатились. Собственно говоря, они стали воевать с народом, с казачеством, уничтожать казачество, начало 19-го года. Несколько серий восстаний на Дону, они откатились сильно в центр России. Белые заняли тогда Курск. На Волжском направлении Балашов, Камышин, Сталин с Ворошиловым сдали Царицын, одну из опорных баз большевиков. И казалось уже, что недалеко Москва, в которую... Но к осени 19-го года всё переломилось в обратную сторону, фронт покатился обратно. И к зиме 19-20-го года на Дону, и чуть позже, в начале 20-го года на Кубани, была установлена советская власть, белая армия эвакуировалась из Новороссийска в Крым. И в Крыму еще год просуществовала.

Алексей Пичугин

— Я напомню, друзья, что в гостях у Светлого радио сегодня священник Евгений Агеев, старший преподаватель Свято-Тихоновского университета. В какой момент и где работала комиссия, чьи документы вы изучали?

Священник Евгений Агеев

— Она всё время работала в Екатеринодаре. В течение 1919-го года, где-то уже в ноябре она эвакуировалась из Екатеринодара, свернув всё это, последние документы датированы концом ноября 19-го года, после этого они уже эвакуировались. Всё время в Екатеринодаре, туда присылали, а исследователи ездили по территории, контролировавшейся вооруженными силами на юге России. Полностью весь 19-й год работа этой комиссии, как я сказал, что обследовали предприятия и шахты Донбасса, опрашивали людей, то есть вели расследования, как было положено вести расследования по факту преступлений по законам Российской империи, полностью руководствуясь этими всеми уложениями. Соответственно, в составе уложения о наказании Российской империи были статьи в отношении веры. И вот этот пласт, было 6-7 статей в отношении веры, как раз это расследовалось в отношении Церкви.

Алексей Пичугин

— Какие преступления в основном выявляли? Если посмотреть вашу книгу, там конечно, поражает широта разгула — можно так сказать, да? — красного террора в отношении верующих людей. Там не только убийства, разные преступления происходили. Это было что-то уникальное именно на Дону, или примерно такая же участь в те годы постигла верующих людей на территории, где возникала и укреплялась новая власть?

Священник Евгений Агеев

— Я думаю, что картина была общая, просто у нас есть уникальная выборка на Дону. Что сделали исследователи? Их не очень много было, порядка человек десяти. Они сделали опросный лист, этот опросный лист типографски отпечатанный они разослали. Там было сказано 6 пунктов, 6 основных преступлений против веры. Первое, конечно, убийство священнослужителей, второй — грабеж священнослужителей, грабеж церквей потом, церковного имущества. Оскорбление икон, препятствование к совершению богослужений, препятствование к преподаванию Закона Божьего. Это всё было определено юридически, и разослали как анкету, предлагалось ее заполнить. На Дону было где-то 600 приходов, есть чуть больше двухсот заполненных анкет. Двести заполненных анкет, география достаточно широкая, это вся Донская область, за исключением единственного Хопёрского округа, который в 19-м году еще был занят красными. Донбасс нынешний, то есть юг современных ДНР и ЛНР, это же была Донская область, по нему очень много материалов. Дальше они с этим работали. Я думаю, что ситуация была примерно везде одинаковая, потому что падение, разрушение государственной власти, и в начале 18-го года приток с фронта огромного количества вооруженных солдат, дезорганизованных, разагитированных, то есть склонных к анархии, погрузил страну в анархию. 18-й год — это анархия, связанная с разрушением фронта.

Алексей Пичугин

— Из работы комиссии следовало ли... Сложно говорить о какой-то централизованной власти, но была ли какая-то попытка ограничить этот бунт, уничтожение, анархию на местах?

Священник Евгений Агеев

— По отношению к 18-19-му году на Дону мы таких попыток не увидели.

Алексей Пичугин

— Я почему спрашиваю? Я думаю, что таких примеров было достаточно много, но я помню историю из Переславля-Залесского, когда прибывший, по-моему, из Сергиева Посада или из соседнего города, из Александрова, отряд красноармейцев убил священника, и за это они были достаточно серьезно наказаны, поскольку на них поступили, естественно, тут же жалобы. Командира, который это всё учинил, не расстреляли, конечно, но наказание было какое-то достаточно жесткое.

Священник Евгений Агеев

— Из похожих случаев был только один-единственный. Из Царицыно отряд самовольно ушел в станицу Голубинскую на Дону и там что-то такое натворил, священника не расстрелял, но кого-то пострелял там, в том числе и в церкви пограбил. Их потом судили, но за самовольное, за нарушение приказов царицынского командования, это во время обороны Царицыно был эпизод. Он тоже отмечен этой Особой комиссией.

Алексей Пичугин

— Но в Переславле, они были оправлены в Переславль по заданию, то есть они туда прибыли не самовольно, я уже плохо помню эту историю, для чего-то они приехали, священник это прославлен теперь, ночью они его забрали из дома, расстреляли, тело его было найдено, местные жители пожаловались. Но тут все-таки, когда мы говорим о центральной части страны, на тот момент советская власть уже установилась, там были централизованные органы власти, куда могли пожаловаться. Понятно, что сильного снисхождения там ждать не приходилось, но, тем не менее, разбор произошел, виновные были, наверное, не соразмерно мягко, но наказаны.

Священник Евгений Агеев

— Тут были немножко другие случаи, не со стороны централизованной власти. В начале 18-го года, когда пришли эти массы солдат, они практически во всех станицах организовали собственные ревкомы, революционные комитеты, и взяли у атаманов власть в свои руки. Но все-таки ревкомы в станицах это были свои люди, которые в том числе и более-менее уважительно относились к церкви. Они могли туда не ходить, но поскольку их мамы, бабушки туда ходили, они это не трогали. Это были ревкомы казачьи. А рядом — допустим, тот же Донецкий округ — были шахты, где организовывались свои собственные ревкомы, и они очень любили ездить, грабить казачьи хутора и станицы. И были случаи, когда ревкомы организовывали сопротивление или последующие жалобы на вот эти набеги большевистскому правительству в Новочеркасск. Они жалобы организовывали или даже пытались сопротивляться вот этим пришлым бандам. То есть у нас есть и такое, когда ревком местный вставал на защиту своего священника, своего храма. Централизованной власти, конечно, на Дону в то время не было. Центральные органы туда не простирались совершенно.

Алексей Пичугин

— Когда комиссия работала, тоже интересно, понятно, что в основном виновные в преступлениях уходили вместе с отступавшими большевиками, но наверняка производилось какое-то следствие с розыском, и кто-то находился на местах.

Священник Евгений Агеев

— Производилось, безусловно, и находились. Находили вещи, находили похищенное церковное имущество где-то в домах, есть такие факты. Это же по свежим следам, 18-й год или начало 19-го, а тут лето 19-го, кто-то что-то знал, кто-то что-то помнил.

Алексей Пичугин

— Мародерство обычно всегда сопровождает такие процессы.

Священник Евгений Агеев

— Обязательно. Более того, как получалось. Приезжала такая банда, которая называлась красным отрядом в хутор или в станицу. Бывали совсем эксцессы, когда одна банда, руководимая, кстати, женщиной просто ворвавшись в станицу, сразу же убила священника и сожгли церковь. Это достаточно редкие. Первым делом шли с обыском к бывшим офицерам, естественно, к отставным, которые казачьи были, и к священнику. Этот обыск, что называли обыском, естественно, это был грабеж. Если среди вещей священника находили хоть что-то относящееся к военным...

Алексей Пичугин

— Ценное.

Священник Евгений Агеев

— Ценное просто забирали. Если находили что-то, относящееся к чему-то военному, а это могла быть форма сына — многие сыновья священников во время Первой мировой войны служили — начинались аресты, начинались уводы, начинались увозы, начинались трибуналы. Гораздо проще было тем священникам, которые постоянно служили, что называется местные, казачьи. Их казачье население защищало. Гораздо хуже было бывшим военным священникам.

Алексей Пичугин

— Которые возвращались на свои родные места?

Священник Евгений Агеев

— Нет.

Алексей Пичугин

— Или назначались туда?

Священник Евгений Агеев

— Да. Особенная ненависть вот этих вернувшихся с фронта солдат простиралась на военных священников, которые были до этого в войсках.

Алексей Пичугин

— А не связано ли это с тем, что тот привычный нарратив, который мы знаем о служении военного духовенства в годы Первой мировой войны — это все-таки слишком обобщенная картина? Что было всё по-разному и далеко не всегда оно было таким красивым и лубочным, как это часто у нас представляется? Поэтому священников военных обычные солдаты не очень чествовали.

Священник Евгений Агеев

— Они могли до поры до времени уважать и чтить, но провал 1917-го года, священникам просто зачастую приходилось скрываться. Священник ведь был зачастую главным проводником государственной идеологии, и пока эта идеология, говоря нашим языком, работала, всё было гладко. Мы знаем 16-й год — причащалось 90% личного состава. Но как только какой-то сбой, мы знаем Великий пост 1917-го, картина поменялась ровно наоборот. 10% личного состава пошли к причастию. Лето-осень священникам просто приходилось из войск скрываться — эти свидетельства есть в документах даже Поместного Собора — переодевшись в гражданскую одежду, скрываться из войск, потому что невозможно было двигаться с теми войсками, которые захватывали эшелоны, священников просто бы убили.

Алексей Пичугин

— А тут что уж и говорить, если в воспоминаниях протопресвитера армии и флота Георгия Шавельского есть рассказ о том, как он сбрил бороду, остриг волосы, у какого крестьянина взял одежду, ему приходилось...

Священник Евгений Агеев

— Да, и офицеры скрывались. Например, у нас есть с моим родным городом соседний город, как только приехал первый эшелон с фронта, солдаты тут же устремились к дому местного священника, который занимался распределением помощи солдатским женам, была крупная слобода, был комитет, распределение помощи. И эти облагодетельствованные женщины, которые побежали вместе со своими мужьями к дому этого священника: он несправедливо раздавал. Мы сейчас не знаем, кончено, что там, но это всё сохранилось в документах.

Алексей Пичугин

— Что говорить, чаще всего говорят, в перестройку гуманитарную помощь тоже не справедливо раздавали.

Священник Евгений Агеев

— Самосуд, да. И тут же над ним произошел самосуд, его тут же убили, тело три дня лежало, пока его ни похоронили. Таких случаев много. Мы даже сначала думали, как это назвать, трудно сказать, что это Красная армия всё это учинила. Нет. Я бы даже сказал, что со стороны конкретно Красной армии, когда она уже подходила, но это 19-й год, в 18-м году мы не можем сказать конкретно о красных частях, это, скорее, сборник самых разнообразных...

Алексей Пичугин

— Банд.

Священник Евгений Агеев

— Бандформирований.

Алексей Пичугин

— Но какую-то идеологию они несли?

Священник Евгений Агеев

— Общей антицерковной направленности не было. Я должен свидетельствовать, несмотря на то, что я очень много прочитал всех этих ужасов, общей антицерковной направленности не было. Более того, вот у нас одна из самых главных святынь Дона Спасо-Преображенский Усть-Медведицкий монастырь. Он сейчас возрождается, там сохранился храм, замечательное место, монашеская община.

Алексей Пичугин

— Отец Евгений, я прошу прощения, нам сейчас надо прерваться буквально на минуту. Мы прямо с этого момента и продолжим. Я напомню, что в гостях у Светлого радио священник Евгений Агеев, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Мы говорим о православной церкви на Дону в годы гражданской войны. Через минуту продолжим.

Алексей Пичугин

— Возвращаемся в студию Светлого радио. Друзья, напомню, что в гостях у нас сегодня священник Евгений Агеев, старший преподаватель Свято-Тихоновского университета. Мы говорим про церковь на Дону в годы гражданской войны. А остановились мы на том, что именно антицерковных выступлений, прям конкретно направленных против Церкви, наверное, в 18-м году не было. Вы про монастырь начали рассказывать, и этот маленький минутный перерыв нас оборвал.

Священник Евгений Агеев

— Итак, Спасо-Преображенский Усть-Медведицкий монастырь. Это место подвигов преподобной Арсении (Себряковой), очень известной подвижницы, возрождается сейчас. Он уцелел в годы гражданской войны в отличие от многих других обителей. Его вообще не тронули красные. Более того он существовал после этого еще десять лет до 1928-го года именно в качестве монашеской обители.

Алексей Пичугин

— Хотя, казалось бы, уже к 28-му году подавляющее число монастырей было закрыто.

Священник Евгений Агеев

— Ну вот, он один из последних был закрыт.

Алексей Пичугин

— 27-й год — это последний год.

Священник Евгений Агеев

— В 1928-м году только-только он был закрыт. У самой станицы Усть-Медведицкой важное стратегическое положение, на высокой горе и контролирует большую территорию, это сейчас город Серафимович, окружная станица, очень важная. Она переходила из рук в руки шесть раз, от красных к белым, от белых к красным, большие бои там были. Красной армией в том районе командовал командарм Миронов, достаточно известная личность, один из основателей вообще конармии, которого потом по навету Троцкого вызвали в Москву и расстреляли здесь, в Бутырской тюрьме. Он не трогал, более того, категорически запрещал стрелять по церквям, его даже за это отчитывал телеграммой Сталин из Царицыно. Потому что как это так, ты запрещаешь стрелять по церквям, они же очень важные рекогносцировочные пункты.

Алексей Пичугин

— Естественно, да.

Священник Евгений Агеев

— Это сохранилось в других уже архивах. А монастырь он не тронул. Когда следователь комиссии приехал в 19-м году в монастырь, как ни странно, игуменьи и сестры монастыря единогласно давали показания, что большевики вели себя очень вежливо. Они осматривали монастырские храмы, но везде снимали шапку, не крестились, не матились, не плевали, не курили, монастырь не тронули, и всё осталось своим чередом. Возможно, это связано с тем, что в монастыре подвизалась родная тетка Миронова. У казаков, которые были местными, обязательно находились среди тех трехсот с лишним сестер, которые жили в монастыре, кто-нибудь из родственников. Эта святыня Дона сохранилась. Пока в 28-м году не началась политика по ограничению, обитель существовала. Очень интересная история священника, кстати, военного священника из Донецкого округа, которого собственные прихожане пытались отстоять от суда учиненного. Его арестовал красный отряд, красные стали отступать, они этого священника две недели таскали за собой пешком по грязи, это весна 19-го года.

Алексей Пичугин

— Зачем?

Священник Евгений Агеев

— Судить. Вся его вина состояла в том, что он до этого был военным священником, полковым священником где-то в частях, и они его решили судить показательно, но не могли остановиться, потому что их гнали. В конце концов, остановившись в каком-то из поселков, они решили учинить таки над ним трибунал, над этим уже измученным человеком. И тут их нагнала делегация от прихожан, которые, оказывается, все эти две недели ехали. Это был шахтерский поселок на Донбассе.

Алексей Пичугин

— Простые люди?

Священник Евгений Агеев

— Простые люди, которые собрали несколько сот подписей. По этой весенней распутице между наступающими белыми и отступающими красными людям было не лень, не страшно ехать выручать своего священника, который к ним приехал-то, собственно говоря, полгода назад. Когда собрался трибунал, они представили тут же эту петицию с требованиями. Конечно, трибуналу нечем было крыть. Они-то, якобы, представляют рабоче-крестьянскую власть, вот вам рабоче-крестьянская петиция. Они вынуждены были, жестоко избив этого священника, отпустить.

Алексей Пичугин

— Но судьба его не известна?

Священник Евгений Агеев

— Там он выжил, он вернулся и давал уже показания осенью, как вполне живой и здоровый.

Алексей Пичугин

— В смысле, дальнейшая его судьба?

Священник Евгений Агеев

— Это срез документов, которые получили. Это 19-й год, в них мы видим, насколько люди жаловались на советскую власть, условно, которую они еще и не видели, на красных, большевиков, на бандитов, они во многих показаниях так и называются бандитами. Печально читать, потому что мы видим, что буквально через полгода в этих же местах советская власть будет окончательно установлена, и дальнейшей судьбы этих людей мы не знаем. На Дону всё в этом отношении было печально.

Алексей Пичугин

— А что происходило в этот момент с каноническим положением Церкви? Временное управление юга России формируется — это уже 19-й год, весна. 18-й год, понятно, что уже избран патриарх Тихон, только-только, но связи с центром никакой нет. Как осуществляется управление церковное в этот момент на Дону?

Священник Евгений Агеев

— Церковное управление вполне самостоятельно осуществлял Донской архиепископ Митрофан (Симашкевич). У него был помощник, викарий епископ Ермоген. Они вполне нормально осуществляли в те времена, когда была власть казачья. Но весной 1918-го года, когда Новочеркасск на краткое время был захвачен, они тоже были арестованы, подвергались всевозможным издевательствам. Но после нескольких дней заключения их отпустили. Кстати, это тоже всё описывается. Донская консистория уже в 18-м году начала целенаправленно по распоряжению архиепископа Митрофана собирать сведения о пострадавших священнослужителях, о пострадавших храмах. Эта работа велась параллельно. И потом, когда в 19-м году приехали следователи комиссии, они нашли уже в делах консистории: о, вы ведете эту работу. Там всё было закономерно и целенаправленно. Архиепископ Митрофан назначал священников, кстати, тех полковых, кто бежал или находился в эвакуации из центра России от большевиков, назначал их на места, устраивал. Всё было в расчете на то, что Донская власть продержится хорошо. Канонически там всё было нормально. Были, конечно, некоторые районы, тот же Хопёрский округ, некоторые части Второго Донского и Усть-Медведицкого округов, это железная дорога, Грязи, Царицын, которые удерживали войска под командованием Ворошилова со Сталиным. Туда архиепископ Митрофан никак не мог своей власти распространить, но там местные благочиннические советы. В частности, есть документы, в государственном архиве Волгоградской области лежит книга решений Филоновского благочиннического совета. Они около года, даже год с небольшим, руководили сами и вполне...

Алексей Пичугин

— Вполне в духе соборных решений.

Священник Евгений Агеев

— Вполне нормальные решения, потом, конечно, вынести на обсуждение, а сейчас мы так решим. Что-то они могли там решать. Хопёрский округ был подчинен временно Воронежскому епископу, но и в Воронеже не особо было кому управлять. Получается, что зона боевых действий была... Но тогда еще не было на Дону никаких расколов, это всё гораздо более позднего времени, уже времен советской власти.

Алексей Пичугин

— Как раз уже архиепископ Митрофан оказался в центре одного из расколов. Но это позже.

Священник Евгений Агеев

— Это гораздо более поздняя история.

Алексей Пичугин

— Он большую жизнь прожил.

Священник Евгений Агеев

— Да. И он был очень уважаем на Дону.

Алексей Пичугин

— Друзья, напомню, что в гостях у Светлого радио сегодня священник Евгений Агеев, старший преподаватель Свято-Тихоновского университета. Мы говорим про жизнь православной церкви на Дону в годы гражданской войны. Устанавливается советская власть. У нас по традиции считается, что это богатые регионы, поскольку сельское хозяйство, обширные поля, казачество. Соответственно считается, что приходы тоже весьма не бедные были. Какие первые шаги советская власть делает по отношению к Церкви? Было ли какое-то противостояние или первое время достаточно мирное существование?

Священник Евгений Агеев

— Вот здесь первое время, в 20-21-м годах, было достаточно мирное существование. Старались сильно не трогать церковные приходы. Только лишь где-то с 22-23-го к 24-му; наверное, конец 22, 23-24 год стали перерегистрировать приходы. Гораздо позже, чем в остальной России. Даже метрические книги передавать стали только в начале 20-го года. Кое-где буквально до лета вели церковную метрификацию в дальних каких-то хуторах, и это не считалось чем-то из ряда вон выходящим, всё было достаточно мирно. Понятно, духовенство было запугано. Многие из духовенства уходили с белыми. Мы знаем, что многие ушли в эмиграцию, но, конечно, все не уйдут. Многие возвращались потом, с Кавказа возвращались, с Кубани возвращались. Как возвращались и сами казаки, и не трогали до поры до времени, до коллективизации и самих казаков, даже офицеров, сложивших оружие, не трогали часто. Известна история в Царицыне, в этот сборник не вошло, но буквально через год в Волгограде был издан другой небольшой сборничек по тем же документам, которые мы просто им отдали по Царицыну. Например, протоиерей Иаков Горохов, последний настоятель Александро-Невского собора, сейчас воссозданного, который летом 18-го года приветствовал Врангеля и Деникина у стен собора, сохранились фотографии этого, был арестован, потом отпущен на поруки прихожанам. Это в 20-м году. Правда, потом его арестовали в 21-м и уже расстреляли. Такая была постепенность, что мы постепенно с вами разберемся. 22-й год, когда духовенство, сильно напуганное преследованиями, постоянно висевшими над ними, угрозой преследований со стороны советской власти, старались показать свою лояльность. Поэтому Дон, Северный Кавказ стали поголовно перешедшими в обновленчество. Но тут еще сказалась дальность от Центра. Про то, что происходит в Центре, практически никто не знал. Связи было очень мало. Среди наших документов попались такие из разных источников, уже более поздние, когда в 24-25-м году священник пишет: появились какие-то тихоновцы, кто такие, не знаем, у нас, слава Богу, пока всё по-старому.

Алексей Пичугин

— То есть настолько было непонятно, что тихоновцы могут иметь какое-то отношение к центральной религиозной власти, к патриарху Тихону.

Священник Евгений Агеев

— Да. При этом он подчинялся уже тому архиерею в Сталинграде, который сейчас считается обновленческим. Получается, что эти границы сейчас мы как историки проводим, а тогда людям во многом на местах они были не ясны.

Алексей Пичугин

— Да, об этом не принято говорить, многие обновленческие хиротонии, простые священнические, люди просто потом переходили, даже не очень задумывались, что что-то поменялось. Я помню, изучал биографию священника, который принял сан совершенно явно в обновленчестве, документы не сохранились, но сохранились документы о том, куда он ходил, кто его рукополагал, как его принимали, он куда-то пропадал, потом возникал снова. В итоге он до конца жизни, до 70-х годов служил на Орловщине, его совершенно спокойно с его обновленческой хиротонией...

Священник Евгений Агеев

— Ну да, архиереев принимали обновленческих.

Алексей Пичугин

— Не всегда перерукополагали.

Священник Евгений Агеев

— В те годы об этом не слышали, не знали, это последующие судьбы этих людей, но в те годы там творился хаос. Сейчас от Донской консистории, от этих лет гражданской войны сохранились только те документы, выписки, которые лежат в архиве Особой комиссии. Самих документов Донской консистории не сохранилось. Хотя велась работа по исследованию. Часть документов, которые были известны епархии, они потом передали. Например, примеры практически из моих родных мест, станица Островская, нынешнего Даниловского района Волгоградской области, тогда это Усть-Медведицкий округ. Последняя верховая станица по Медведице. Там в документах консистории значится, что священника зверски замучили, и никаких больше сведений нет. А потом, когда мы книгу эту уже стали распространять, приезжает священник оттуда и рассказывает мне, что у них до сих пор в станице почитается могила священника, которого замучили красные. Причем, они не знают его имени, таблички не сохранилось. Я сразу сопоставил, так вот же он. Как ни странно, мы потом нашли метрическую книгу, где всё было записано, и дата, и обстоятельства смерти. Представляете, насколько историческая память, сто лет прошло.

Алексей Пичугин

— Да.

Священник Евгений Агеев

— Жители станицы до сих пор ругаются насчет него. Если собираются чуть больше, мне священник отец Василий говорит, я уж стараюсь сильно не ссорить наших прихожан, потому что чуть соберутся во дворе церковном, тут же: это твой замучил его. А те...

Алексей Пичугин

— Настолько?

Священник Евгений Агеев

— Да, настолько. Какие-то семьи, какие-то концы. Он тоже человек приезжий в станицу.

Алексей Пичугин

— Видимо, на Дону историческая память лучше сохраняется.

Священник Евгений Агеев

— Историческая память сохранялась. Я помню, насколько я относительно молодой человек, но помню 80-е годы, как еще по улицам станиц сидели старики в штанах с лампасами, в фуражках безо всяких околышей и подозрительно оглядывали исподлобья улицу.

Алексей Пичугин

— А тогда они как раз были в центре всего происходящего, было им лет по 20.

Священник Евгений Агеев

— Да, эти сами Донские станицы были расколоты. По оценкам современных историков около трети казачества перешло на сторону красных, две трети было на стороне белых, конечно же, эти разделения прошли по семьям, прошли по станицам, прошли по улицам, это всё было очень печально. В документах это тоже отражено, как зачастую церкви и священников грабили свои же собственные, в показаниях следователям говорили: да, добро это до сих пор стоит в доме такого-то, такого-то в сундуке, пойдите, посмотрите.

Алексей Пичугин

— Это отнюдь не Кубанские казаки.

Священник Евгений Агеев

— Нет, были, конечно, пришлые, потому что часто полки, которые формировались на юге...

Алексей Пичугин

— Я имею в виду, это отнюдь не лубочная история, как кубанские казаки.

Священник Евгений Агеев

— Были полки, которые Красная армия формировала на юге Воронежской и Саратовской губерний, они имели большую ненависть к соседям-казакам. Потому что, как вы и сказали, казаки жили богаче, казаки жили свободнее. Они, конечно, жаловались на подати, казаки не платили податей, но снарядить сына в армию было дороже, чем заплатить крестьянину подать за того же сына.

Алексей Пичугин

— Но тем не менее.

Священник Евгений Агеев

— Если сына отправляли в Петербург, то нужно было готовить около тысячи рублей в год на то, чтобы его там содержать по минимуму. Это очень большие, это огромные деньги по тем временам, может быть, сейчас порядка двух миллионов нынешними деньгами.

Алексей Пичугин

— Это безбедное существование достаточно, он из казаков.

Священник Евгений Агеев

— Окружающее шахтерское и заводское население Донбасских поселков, и юг Воронежской области, который жил очень бедно, и Саратовская губерния с казаками были, что называется, на ножах. Эти пограничные стычки были очень сильные тогда. Казаки, когда в 19-м году остановились на границе своей области, тут тоже одна из причин поражения белой армии, что казаки дальше не пошли, сказали: мы свою землю освободили, хватит. Оказалось, что этого было недостаточно. Сила центральной России, бедного крестьянства, мобилизованного в Красную армию была больше, чем сила южного, более богатого населения.

Алексей Пичугин

— Почему большинство приходов оказались обновленческими?

Священник Евгений Агеев

— Потому что духовенство после гражданской войны сначала затихло сильно, потом просто испугалось дальнейших репрессий. Когда было несколько показательных расстрелов, как я уже сказал, протоиерей Иаков Горохов, в Царицыне, в Новочеркасске что-то такое тоже было, они почувствовали, что какая это угроза. Обновленчество в Москве, в Петербурге, может быть, и проявлялось в форме каких-то богослужебных новшеств, того же женатого епископата.

Алексей Пичугин

— И далеко не везде.

Священник Евгений Агеев

— На юге нет, граница проходила исключительно по политическим признакам, лоялен или не лоялен советской власти.

Алексей Пичугин

— Это позволяло приходам сохраняться и священникам выживать?

Священник Евгений Агеев

— Да, до поры до времени, до 29-го года.

Алексей Пичугин

— То есть семь лет обновленчества, получается? Даже шесть, наверное.

Священник Евгений Агеев

— Да. В 29-м году первыми стали ликвидировать тихоновские приходы. Потом сельские, колхозные практически все поликвидировали, осталось в райцентрах приходы. И конечно, к 37-му году приходов вообще практические не осталось, все равно позакрывали всех. Расстреливали точно так же и обновленцев и тихоновцев, расстреливали одинаково.

Алексей Пичугин

— А есть какие-то свидетельства о выживших священниках, которые из лагерей возвращались на прежние места, после войны приезжали, какая-то преемственность сохранялась?

Священник Евгений Агеев

— Да, конечно, есть такие люди. Что интересно, когда мы начали всё это делать, написали об одном священнике в местную газету, который был сначала диаконом в нашем райцентре, а потом мы даже не знали, куда он дальше делся, написали о нем статью в местной газете, собралась серия статей. Приходит ко мне коллега моей жены, врач, очень известный в районе, и говорит: вы написали про такого-то, а это же мой прадед. Я так удивился. Открывает папку с завязками старую, достает фотографии. Священник ее прадед. Она сама врач у нее мать учительница, бабушка где-то завучем школы была. Такая образованная семья. Дочки священника стали учительницами. После этого они перестали как-то упоминать это всё. Он был арестован во Фролово за сбор подписей в защиту храма. Представляете, райцентр, пять тысяч населения, 36-й год, собрались закрывать храм, а духовенство организовало сбор подписей. Уже преддверие сталинской конституции, уже почувствовали какое-то облегчение. Только пронумерованных полторы тысячи подписей.

Алексей Пичугин

— Я с таким в послевоенное время сталкивался.

Священник Евгений Агеев

— 1936-й год, свидетельство есть. Только полторы тысячи пронумерованных, они были изъяты, до конца не... Каждая подпись — фамилия, имя, отчество, адрес, семьями подписывались, то есть иди и арестовывай. Кончено, полторы тысячи никто не арестует. И еще куча листков разных, я даже не смог всё полностью подсчитать, потому что трудно на черновиках потом считать. Они это собирали. Естественно, когда это всё узнали, духовенство всё арестовали, храм закрыли в явочном порядке, документы лежат в деле. И вот, оказывается, он вернулся, канал Москва-Волга строил, потом вернулся в 43-м году, покаялся перед архиепископом Григорием (Чуковым) Саратовским.

Алексей Пичугин

— А он был Саратовским?

Священник Евгений Агеев

— Сталинградской епархии не было отдельной. Была то Астраханская, то Саратовская, туда-сюда передавали. Принял сан, его во Фролово арестовали второй раз в 45-м году за агитацию. Арестовывали по доносу какого-то бывшего священника, который снял с себя сан и ему уже не вернули его. По его доносу арестовали второй раз, тоже куда-то попал в такое место, выжил тоже. Вернулся и уже уехал в другой райцентр, там служил, в 74-м году скончался вполне уважаемым человеком. А его дочери стали учительницами, более того, руководителями образования, одна была парторгом школьной организации. Они никому нигде не говорили, но тайком ездили, внучку возили. Я, говорит, помню, как мы ездили. Тайком, никому не говорили.

Алексей Пичугин

— Это, конечно, очень любопытная история, я люблю историю Церкви послевоенную, потому что там много похожих сюжетов, они очень по-разному раскрываются. Отец Евгений, спасибо вам большое за этот рассказ. Я думаю, что для многих наших слушателей история Церкви на юге нашей страны, на Дону не известна. Спасибо за то, что рассказали нам, как было в годы гражданской войны. Священник Евгений Агеев, старший преподаватель ПСТГУ, Свято-Тихоновского университета, был у нас в гостях. Я Алексей Пичугин. Прощаемся. Всего доброго. До свиданья.

Священник Евгений Агеев

— До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Дославянское население Руси». Александр Морозов
• «Социальное служение и вера». Инесса Панченко
• «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов