"Бог есть Любовь". Светлый вечер с прот. Андреем Рахновским (05.06.2016). - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

"Бог есть Любовь". Светлый вечер с прот. Андреем Рахновским (05.06.2016).

* Поделиться

прот. Андрей Рахновский4У нас в гостях был настоятель храма Ризоположения в Леонове, преподаватель кафедры библеистики Московской Духовной Академии протоиерей Андрей Рахновский.

Мы говорили о том, можно ли действительно почувствовать в своей жизни правдивость фразы: "Бог есть Любовь", и как увидеть все многочисленные смыслы, заключенные в этих трех словах.


Т. Ларсен

— Здравствуйте, друзья! Это программа «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен...

А. Пичугин

— Алексей Пичугин. Здравствуйте!

Т. Ларсен

— И у нас в гостях настоятель храма Ризоположения в Леонове, преподаватель кафедры библеистики Московской духовной академии протоиерей Андрей Рахновский. Здравствуйте, отец Андрей!

Прот. Андрей Рахновский

— Добрый вечер!

Наше досье:

Протоиерей Андрей Рахновский. Родился в 1977 году в Москве. Окончил Московскую духовную семинарию и академию. В 98-м стал священником, 15 лет служил в Москве, в храме преподобного Серафима Саровского в Раеве, а в 2012-м был назначен настоятелем храма Ризоположения Пресвятой Богородицы в Леонове. Преподаёт Новый Завет и греческий язык в Московской духовной академии, Сретенской семинарии и Российском государственном социальном университете. Ежемесячно служит в следственном изоляторе «Матросская тишина». Женат, четверо детей.

Т. Ларсен

— Сегодня Неделя о слепом, когда Церковь вспоминает исцеление Спасителем слепорождённого. На вопрос об этом человеке: за чьи грехи его поразила слепота, — Спаситель ответил что, на самом деле, оказывается, не за чьи — он рождён слепым, чтобы на нём была явлена Божия сила, чтобы таким образом все узрели, что Господь всемогущ, видимо, как-то. И что если человек верит, то возможно всё, даже когда ты родился без глаз, эти глаза обрести. Но человек, который, может быть, не слишком искушён в вопросах веры, не глубоко погружён в Православие, в этом месте должен очень сильно изумиться: как так? Если мы говорим, что Бог есть любовь, то как же так можно взять и человека заставить полжизни мучиться в назидание всем остальным для того, чтобы явить чудо где-то там потом. При том, что даже он никак не согрешил и ни в чём не виноват. Где же тут любовь-то?

Прот. Андрей Рахновский

— Мне кажется, что в этом евангельском повествовании всё понятно. Мы почему-то сразу истолковываем, что Господь специально его сделал больным, для того, чтобы на нём явилась слава Божия, дела Божьи.

Т. Ларсен

— Конечно.

Прот. Андрей Рахновский

— Хотя, на самом деле, Господь ясно здесь говорит, что никто не согрешил — ни он, ни родители его.

Т. Ларсен

— Ну как? Ничего же не происходит без Воли Божией? Как так, он случайно, что ли, слепой родился?

Прот. Андрей Рахновский

— Нет, на самом деле, если бы всё происходило в нашем мире по Воле Божией, то не было бы ни греха, ни смерти, ни зла. Поэтому в мире действует, к сожалению, не только Воля Божия — воля человеческая, воля падших духов. К сожалению — не в том смысле, что есть человек со свободной волей, а в том смысле, что часто эта воля бывает злой. И Господь попустил, чтобы наряду с Его Волей в мире действовали и другие свободные существа. Именно этим объясняется наличие в мире зла. И человек рождается больным не потому, что Господь так решил ему родиться, а потому, что, скажем, у всего комплекса страданий человека есть первопричина — это грехопадение первых людей, которое внесло это повреждение в человеческую природу и на духовном, и на физическом уровне. Поэтому люди либо рождаются с заболеваниями, либо приобретают их во время жизни. На самом деле, всё это является отголосками того, что человек в конце концов умирает — его плоть не может жить бесконечно. Поэтому ни в коей мере болезнь не внесена в этот мир Богом. И поэтому, да, Господь и говорит, что никто не согрешил, то есть нет причины в данном случае ни в этом человеке, ни в его родителях, но да явится слава Божия. В чём эта слава Божия является? В том, что Господь нашёл человечество в падшем, страдающем состоянии...

Т. Ларсен

— В лице этого слепого.

Прот. Андрей Рахновский

— Да, в том числе в лице этого слепого. И вот является слава Божия — этот человек получает исцеление. И в какой-то мере это исцеление — это отблеск той славы, того спасения, которое Господь принесёт для всех людей, которое будет открыто через Искупление, через Воскресение. Поэтому не надо думать, и это неправильно с точки зрения даже толкования Священного Писания, неправильно думать, что Господь как бы специально сделал его больным от рождения, чтобы потом показать Свою силу.

Т. Ларсен

— Показать, какой Он молодец.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Это противоречит общему контексту Священного Писания.

А. Пичугин

— Отец Андрей, если спроецировать эту ситуацию на наше время, да на любое время уже после земной жизни Христа, после вот этого случая. Люди болеют, соответственно, вы говорите, что часть болезней может быть приобретена путём греховной жизни человека — всю жизнь пил, пил, пил и вот печень отвалилась. С другой стороны, есть какие-то заболевания... вообще, мы знаем достаточно людей, которые ведут, с нашей точки зрения — наверное, Богу виднее, какой образ жизни, — но с нашей точки зрения довольно праведный, но раз — и вот какая-то тяжёлая болезнь.

Т. Ларсен

— Вообще, очень часто хорошие люди сильно болеют. Даже монахи, которые живут в монастыре. Казалось бы, уж на что люди светлые и праведные — а очень часто. Причём такими достаточно конкретными болезнями: у них болят суставы, у них диабет и очень часто встречаются болезни сердца. Вот, казалось бы, кого Господь любит, того Он должен беречь больше: если человек ему так сильно предан, то он, наверное, наоборот должен иметь хорошее здоровье, бодрый дух, здоровое тело.

Прот. Андрей Рахновский

— Вы знаете, я однажды общался с одним врачом, это достаточно известный в определённых кругах человек — он заведовал психосоматическим отделением той больницы, которую мы посещали как священники. И однажды он мне сказал: «Вы знаете, я всё-таки более склонен к старообрядчеству». Я говорю: «А почему?» — «Мне кажется, что там старообрядцы ведут более здоровый образ жизни — среди них больше здоровых людей!»

Т. Ларсен

— Вот это да!

Прот. Андрей Рахновский

— То есть такой медицинский подход, медицинский критерий для выбора веры. Поэтому вновь и вновь, очень часто приходится объяснять, на самом деле, для христианской веры понятную и очевидную вещь. Если брать общую ситуацию — я не беру какие-то отдельные моменты частные, — если брать общую ситуацию — что касается всего человечества: все болезни и страдания обусловлены тем, что мы наследуем падшую человеческую природу, и ничем иным. Поэтому страдают как праведники, так и грешники; как крещённые, так и не крещённые. И, скажем так, твоё подвижничество и святая жизнь, она же не отделяет тебя от той плоти, которую ты наследовал от своих родителей, прародителей. Ничто не изменяет твоей принадлежности к общему человеческому роду. И самое что важное: что ведь и Господь, придя в этот мир и став человеком, хотя и мог не страдать, Он тоже воспринял на Себя немощь человеческой природы — в смысле страдательности, её слабости некоторой.

А. Пичугин

— Но кто-то проживёт отпущенный ему годы — 50 или 95 — без особых болезней — ну, там где-то суставы, где-то там сердце, может быть, прихватило, но, в принципе, нормально — вот свои 80 лет человек прожил хорошо и спокойно ушёл. А кто-то всю жизнь мучается от каких-то хронических болячек, страдает. А оба человека ведут примерно одинаковый образ жизни. Врачи же объясняют, что вот тут наследственность, тут ещё что-то, ещё что-то, организм слабый, ослабленный.

Прот. Андрей Рахновский

— Они правильно объясняют!

А. Пичугин

— А они ведут примерно одинаковый образ жизни. Или даже тот, кто без особых болезней прожил отпущенный ему век, он, может быть, гораздо более грешную жизнь вёл. Вот это как?

Прот. Андрей Рахновский

— Алексей, для нас принципиально, мне кажется, сделать очень важный вывод: что не надо в каждой болезни, как это ни странно может сейчас звучать, видеть некое прямое и особое воздействие Божие. Конечно, вне всякого сомнения, в жизни человека бывают моменты Божьего попущения, иногда особого Божьего действия, в том числе проявляющееся через болезни. Часто это было в жизни святых, в том числе и по их личной просьбе, поскольку они хотели взять на себя такой подвиг. Но мы не должны путать общую ситуацию с какими-то частными моментами, с какими-то исключениями, которые, конечно, бывают в этой жизни. Вот всё остальное — всё, что за рамками этого, скажем так, особого отношения Бога к каким-то конкретным людям, всё это относится к тому, что мы принадлежим к единому человеческому роду с падшей и искажённой физической природой, искажённой грехопадением. И здесь уже, скажем так — ну, может быть, не очень хорошо так говорить, — но кому как повезёт. Кто-то, действительно родился в более благоприятных условиях. Сюда входит, конечно, и генетика, и окружающая среда, и множество, множество факторов, имеющих абсолютно, скажем так, материальное происхождение. Понятно, что когда человек встречает какую-то скорбь в своей жизни, он, особенно христианин, не может отказаться от её духовного осмысления — это абсолютно правильный путь. Но из этого не следует вывод, что вот я вчера, не знаю, пропустил богослужение — сегодня я поэтому сломал, например, руку.

Т. Ларсен

— Но просто ведь если мы говорим, что Бог есть Любовь, и представляем Его себе, как мы здесь неоднократно проводили аналогию, неким любящим Отцом. Что делают обычно родители с детьми? Они стараются их уберечь, защитить, вылечить, как-то оградить от всяких проблем и болезней. Наверное поэтому, Лёш, ты так в тему болезней углубился, да? Почему, если Бог нас любит, почему... А с другой стороны, в народе говорят, что чем больше любит, тем больше испытывает Господь человека. Вот тут какое-то противоречие!

Прот. Андрей Рахновский

— На самом деле, мы с вами подошли к очень серьёзной проблеме. Я бы так назвал, что это своего рода камень преткновения для человека, который стоит на пути к вере, для человека, который верит, и для человека, который отрицательно относится к вере. Это вопрос человеческого страдания. Почему? Да, мы понимаем, мы можем объяснять это грехопадением и так далее. Но как же? Если Бог есть Любовь, почему это присутствует? И, на самом деле, мы сейчас ни в студии, ни в каком богословском труде эту проблему решить невозможно. Мы знаем только одно: что почему-то Господь, вместо того, чтобы мгновенно всех избавить от страданий — всё человечество, — избрал другой путь: пошёл и принял те же самые страдания. Это тайна! Более того, я сейчас, может быть, скажу вещи, которые не очень приятно человеку слышать, поскольку они не очень просты для такого, скажем, эмоционального восприятия.

Т. Ларсен

— Пугают они.

Прот. Андрей Рахновский

— Да, пугают. Святые отцы, в частности преподобный Максим Исповедник пишет, что страдания верующего человека, облечённого во Христа, который верует во Христа, оказывается, соединяют его со Христом. То есть имеют для него значение не как бы возмездия за его грехи, а освящения и сострадания со Христом. Я почему-то сослался на преподобного Максима, ещё апостол Пётр говорит, что «не знает ли, что страдая, вы участвуете в страданиях Христовых». Вот почему не путь избавления, а путь какого-то иного осмысления страданий? Это загадка, это не всегда просто принять. Я бы даже сказал, что принять это — это уже подвиг, даже чисто теоретически. Потому что человек не может не возмущаться таким положением вещей: почему страдания так включены в историю человеческого спасения, почему они имеют такое значение даже для самого Христа и для человека? Почему не видим просто желания в этом веке избавить нас от этого, а только в будущем?

А. Пичугин

— Протоиерей Андрей Рахновский — настоятель храма Ризоположения в Леонове и преподаватель Московской духовной академии сегодня в гостях у программы «Светлый вечер».

Т. Ларсен

— Если всё-таки от страданий перейти к любви, то ведь здесь тоже ещё большая загадка таится, потому что, по-хорошему, нам Господь, Который Сам есть Любовь, дал только две самые главные заповеди: любить Его и любить друг друга. И мне кажется, по крайней мере я это очень остро ощущаю, что обе эти заповеди абсолютно невыполнимы для обычного человека, как бы он не старался. По крайней мере, мой опыт воцерковления и веры, может быть, у меня сейчас такой период, когда немножечко закончились уже какие-то бытовые вопросы — уже я понимаю, как готовиться, как поститься, как причащаться, во имя чего, почему я в церковь в платочке хожу и в длинной юбке. То есть все эти вопросы как бы отвалились, и на исповеди ты уже приходишь и рассказываешь не о том, что ты сквернословишь или выпил лишнего, а у тебя есть какая-то глубокая другая потребность что-то выразить на этой исповеди. И каждый раз ты открываешь рот и понимаешь, что тебе сказать нечего, кроме того, что ты никого не любишь и что ты не можешь понять, где эта любовь вообще берётся, как её обрести, как ей научиться. Не знаю, действительно, может быть, если бы мне пришлось через какие-то страдания проходить, я бы это поняла. Но с другой стороны, вот эта Божия любовь, которой Он нас наградил — я не знаю, как вы, но я несколько раз в своей жизни её ощущала очень остро. Да иногда бывает: просто выйдешь на веранду на даче, посмотришь на небо, промытое дождём утром; птички поют, и ты понимаешь... тебе просто так хорошо, такое счастье. Вот она и есть эта Божья любовь. Но когда ты поворачиваешься обратно, заходишь в дом и смотришь на себя в зеркало, ты понимаешь, что в тебе её нет вообще. И где она водится, повторю, и откуда ей взяться? Не знаю.

Прот. Андрей Рахновский

— Знаете, Татьяна, вот очень хорошо, что мы вышли сейчас в эту плоскость обсуждения этой проблемы. Я ещё в начале нашего разговора хотел сразу сделать оговорку, что та тема, которую мы сегодня избрали для разговора — тема любви — про неё невозможно, в принципе, говорить без какого-то чувства стыда.

Т. Ларсен

— Без оглядки на себя, да.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Потому что мы берёмся обсуждать такую тему, такие заповеди, которые, наверное, чаще всего-то нами самими и нарушаются, хотя при этом мы признаём, что, безусловно, это самое важное. И при этом это самое важное мы — и здесь сидящие, в этой студии, вообще все христиане, да и не только христиане, — мы постоянно это нарушаем. Мне кажется, эту оговорку нужно сделать, чтобы наш разговор не превратился в такой, скажем так, высокопарный разговор ханжей, которые вот: любовь, любовь...

Т. Ларсен

— Да уж.

Прот. Андрей Рахновский

— Мы не должны терять какого-то трезвого взгляда на вещи. Но, в этом есть, с одной стороны, нечто утешительное, потому что: ну как так? Любовь всеми постоянно попирается. Людям любить невыгодно — это некая позиция уязвимая часто, это не так просто, это требует целого переворота в нашей душе. Но тем не менее мы всё равно держимся за это и говорим, что это самое главное. И не только мы, в принципе, человечество в целом. То есть мне кажется, что это одно из доказательств, вообще, как бы неотмирности этой заповеди — она не из нашего мира, она откуда-то извне к нам пришла, потому что мы всячески это исторгаем из себя.

Т. Ларсен

— Мы все, даже приняв этот путь и избрав его, и решив для себя, что я хочу научиться любить, я хочу жить любовью, мы просто не способны на эту любовь вообще. Как, я не знаю? Даже к своим собственным родным и близким людям, даже к самым близким людям, даже к детям! Иногда мы этой абсолютной такой, безусловной любовью не горим, которая тоже апостолом Павлом была воспета.

А. Пичугин

— Она для нас просто становится обыденностью.

Т. Ларсен

— Не, не скажи. Всё равно у нас есть претензии, мы чего-то требуем, мы не можем принять их такими, какие они есть, мы чего-то от них хотим. А уж что уж говорить о каком-нибудь бомже, который перед тобою в храме встал и отвлекает тебя своим запахом и ужасным видом. Как его можно полюбить? Иной раз вот едешь в метро, смотришь на людей, у которых такие серые, унылые, мятые лица, думаешь: «Господи, их же кто-то любит тоже! Вот у них есть дети, есть мама, бабушка. Они были маленькими детьми». Иногда представляю какого-нибудь гадкого человека — какого-нибудь диктатора, того же Гитлера, общепризнанного, в мировом масштабе гадкого, — думаю: «А ведь он же тоже когда-то был... в его жизни был период, когда он был пупсиком, его все обожали, тетёшкали, щипали за щёчки». А вот как это всё вместить в понятие любви? Где это чувство, вообще, генерируется?

Прот. Андрей Рахновский

— Вы уж извините, но здесь без богословия никак не обойтись! Мне кажется, для того, чтобы понять ценность этой заповеди, подлинную, действительно, настоящую ценность, мне кажется, очень важно перекинуть некий мост от теории к практике. Под теорией я подразумеваю то, во что мы веруем, а практика — то, что мы делаем. И очень важно, что, во-первых, только вера в Святую Троицу является таким, скажем так, логическим обоснованием веры в любовь. То есть если мы захотим установить связь между верой в Бога и заповедью любви, то такая связь может быть только между верой в Святую Троицу и заповедью любви.

А. Пичугин

— А почему?

Прот. Андрей Рахновский

— Попытаюсь объяснить, почему. Потому что наше представление о Боге, о Святой Троице, они подразумевают, что между Лицами Святой Троицы — Отцом, Сыном и Духом Святым — есть некие отношения, которые бывают между личностями, между ипостасями, если говорить богословским языком. А что это за отношения? И вот Священное Писание нам открывает, что, оказывается, эти отношения не какие иные, а отношения любви. Именно поэтому сказано: Бог есть Любовь. Отец любит Сына, Сын любит Отца, Духа Святого и так далее. Понятно, что та любовь, которая есть внутри Троицы, она превосходит всякое человеческое представление о любви, даже самое возвышенное, но то, что наша любовь земная является отображением этой Божественной Любви, что как раз закреплено в заповедях, это вне всякого сомнения. И для нас очень важно, что любовь в Боге присутствует и будет присутствовать всегда. Даже если бы Господь не сотворил наш мир, мы понимаем: любовь всё равно бы была между Отцом, Сыном и Духом Святым. То есть это не просто важная заповедь, это не то, что даже вечная заповедь, это вневременная заповедь, это закон жизни Святой Троицы, который через заповеди Господь пытается транслировать в наш мир. И Господь создаёт человека не для того, чтобы Ему было кого любить. Как вот от одиночества заводят какого-нибудь питомца домашнего себе и начинают о нём заботиться, или ребёночка для себя, или ещё что-то. То Господь-то творит мир и человека по преизбытку любви, желая, чтобы человек научился любви, которая уже есть до него и без него.

Т. Ларсен

— И будет без него.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Поэтому любовь, она не обусловлена абсолютно ничем земным. С другой стороны, если мы возьмём концепции, например, строго монотеистических религий — иудаизм, мусульманство — и посмотрим, почитаем вероучительные тексты...

Т. Ларсен

— Можно я задам идиотский вопрос? Он у меня есть. Я всё-таки не богослов и я имею право, в силу своего женского естества, задавать глупые вопросы: а буддизм мы считаем монотеистической религией?

Прот. Андрей Рахновский

— Ну, буддизм вообще особняком стоит.

Т. Ларсен

— Или он вообще не религия? Философия.

Прот. Андрей Рахновский

— Нет, это религия, но стоит особняком, ввиду того, что в классическом буддизме особое представление о Боге, вернее, представление о Боге, как о Личности и Сущности...

Т. Ларсен

— Отсутствует.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Нет представления в буддизме, хотя буддизм настолько многогранная и богатое явление — там столько течений и ответвлений, что так обобщать не совсем было бы правильно. Но если говорить о некоем совсем общем таком знаменателе, то, конечно, он не предполагает...

А. Пичугин

— Не предполагает итогового развития личности. То есть если мы в христианстве говорим, что мы — личности, и личностью остаёмся после смерти, то у буддистов как раз личность растворяется.

Прот. Андрей Рахновский

— Но там само понятие даже такое...

А. Пичугин

— Да, довольно зыбкое.

Т. Ларсен

— Всё понятно. Извините за отступление, вернёмся к теме.

Прот. Андрей Рахновский

— Да, мы отошли в сторону. Так вот, всё-таки, если мы будем смотреть на строго монотеистические религии, где Бог не просто один, а Он — одна Личность, мы не увидим... конечно, там будет говориться о любви, но всё-таки акцент прежде всего будет делаться на чём-то ином. Например, как вот Христос с фарисеями: в чём столкновение? Что самое главное? Исполнение Закона Моисеева, ожидание Мессии. Возьмём ислам: это покорность воле Всевышнего, воле Аллаха. То есть акценты расставлены по-другому. Почему? Не потому, что для других религий чуждо понятие любви — нет, не чуждо, не чужды понятия любви и милосердия. Но, когда мы говорим о Боге одном и одной Личности, понятно, что нет никого равного Ему, кого бы он мог любить. И его любовь всегда будет обусловлена Его творением. А, соответственно, нет творения, нет человека и любви такого бога некуда развиться, ей негде раскрыться. Поэтому чисто даже с такой логической точки зрения, я бы сказал, что концепция Троицы, она позволяет говорить о любви, как о вневременной заповеди, о её каких-то реальных основаниях. И, соответственно, когда эта любовь появляется в нашем мире, является в виде чего? Если ты любишь, скажем более честно: пытаешься любить — значит, ты соответствуешь тому Богу, в Которого веришь, Который есть Троица. Если ты не любишь, то ты далёк от Бога, в Которого сам же веришь. Поэтому Иоанн Богослов сказал: «Не любящий брата пребывает в смерти». Вот так вот!

А. Пичугин

— Я все эти примеры обычно перекладываю не на какие-то другие монотеистические религии, а на атеизм. То есть мы же просто живём в обществе, где гораздо больше людей, которые позиционируют себя либо неверующими, либо верующими, но, в принципе, нет. Поэтому, раз мы живём в обществе этих людей, мы видим, что они тоже любят. Ну как, тоже? Это даже, наверное, очень плохо сейчас прозвучало, что они тоже любят. Они любят, у них есть близкие люди, у них есть дети...

Т. Ларсен

— Да, они часто занимаются благотворительностью, они могут любить Родину, животных.

А. Пичугин

— Да, Родину, животных. Я знаю достаточно людей, которые занимаются благотворительностью совершенно искренне, при этом позиционируя себя атеистами. А как здесь быть?

Прот. Андрей Рахновский

— Мы сейчас с вами говорим, скажем так, о таком мировоззренческом, богословском обосновании заповеди любви. Но удивительное чудо в том, что любовь присутствует во всех людях, именно потому, что людей создал Господь, и все люди этому причастны. И никто не говорит, что люди других религий или, допустим, люди неверующие, они не причастны любви, что у них её нет. Нет, это не так. Но сохранить любовь людям бывает очень трудно, особенно, если нет веры. То есть она есть у всех и люди могут любить, но проблемы начинаются тогда, когда в жизни даже неверующего человека появляется что-то, что начинает разбивать его представления о том, что всё-таки любовь — это самое важное в жизни. Это либо какие-то некрасивые поступки со стороны других людей, либо какое-то предательство. И часто люди приходят к разочарованию. Это не значит, что верующий человек в аналогичной ситуации обязательно сохранит любовь. Но ему в какой-то степени, может быть, будет легче, если он будет правильно понимать свою веру. Я не хочу здесь как-то особо выделить верующих людей, потому что я с самого начала сказал, что все эту заповедь нарушают. Более того, верующие люди чаще всего нарушают эту заповедь. Мне кажется, причина этого в том, что у верующего человека для нарушения заповеди любви появляются более веские основания, чем у обычного человека: условно говорим, некие, конечно, свои собственные представления о благочестии. То есть если он видит, что кто-то выходит за рамки благочестия... Я не буду сейчас уточнять, что это: не так перекрестился, не туда встал, не тех богословов читает или что-то ещё — разные моменты можно брать, в общем-то, нашей жизни. И вот тут же заповедь любви уступает место, скажем, ревности за особым образом понимаемым человеком благочестии.

Т. Ларсен

— Вот, действительно, вы правы абсолютно — часто бывает, что даже у людей неверующих любви, такого вот безусловного такого принятия какого-то, такой смиренной любви к миру, к людям, её больше. Потому что они даже не осознают, что она у них есть, они вот просто так живут, просто радуются этой жизни и не задают себе вопросов, таких, которые мы, христиане, себе всё время задаём: а вот достаточно ли я люблю своего ближнего? А вот сейчас это я осудил или всё-таки проявил любовь тем, что я поправил кого-то? Чем-то помог я человеку или наоборот? То есть очень сложно определить для себя некие критерии, которые тебе помогали эту любовь в себе...

Прот. Андрей Рахновский

— Извините, а кто-то скажет, что Иван Грозный проявлял любовь к людям, которых он казнил, потому что иначе бы они не спаслись!

Т. Ларсен

— Конечно!

А. Пичугин

— К кому-то он действительно её проявлял. Наверняка у него был какой-то круг близких людей. Мы же не знаем, кого он действительно любил.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Например, Солженицын пишет, что некие палачи, следователи НКВД в кругу семьи были просто душками, любящими дедушками, отцами...

Т. Ларсен

— А приближённые Гитлера были многодетными отцами и примерными мужьями, а потом собственными руками уничтожали своих детей.

А. Пичугин

— Наверное, это уже другая тема: раздвоение личности.

Т. Ларсен

— Нет, я просто к тому, что вот очень сложно определить критерии: как я в себе, вообще, должна обнаружить эту любовь, и что я должна делать для того, что бы я в ней возрастала и не ошибалась, чтобы я не сбивалась с этого пути? Давайте поговорим об этом после короткой паузы!

Прот. Андрей Рахновский

— Давайте!

Т. Ларсен

— Вы слушаете программу «Светлый вечер». Мы говорим сегодня о любви и о том, что Бог есть любовь. У нас в гостях настоятель храма Ризоположения в Леонове, преподаватель кафедры библеистики Московской духовной академии протоиерей Андрей Рахновский. Так вот, я всё время — видимо, это всё-таки женское во мне — мне всё время нужны рецепты: столько-то муки, такую-то щепотку соли, столько-то зубчиков чеснока и так далее. Что мне надо сделать, чтобы я в себе начала развивать и осознавать эту любовь к ближнему, такую, какую от меня хочет Господь?

Прот. Андрей Рахновский

— Я бы предложил сначала разделить два понимания любви. Первое, это любовь, как некое эмоциональное переживание: и любовь, как конкретное дело. Вот что касается с любовью, как неким нашим внутренним наполнением нашей души, неким внутренним настроением, с этим сложно, потому что многие факторы способны это в нас внести какую-то дестабилизацию. Поэтому часто мы чувство любви теряем. Но отцы учат нас, что делай дела любви — и в тебе будет любовь. То есть, может быть, не нужно много задумываться над тем, что я в данный момент переживаю — пробьёт ли меня скупая мужская слеза при виде страдающего человека. Нет, не в этом дело, а ты сделай, сделай что-то конкретное, реальное для того, чтобы эта любовь проявилась. А если говорить о делах любви, во-первых, нас Священное Писание этому учит, что такое: больного навестил, голодного накормил, бездомного ввёл в дом, нагого одел. Потом, дальше — любовь не знает избирательности, да? Опять-таки Евангелие что говорит? Что, как Бог посылает дождь для праведных и неправедных, и солнце светит для праведных и неправедных, соответственно, если мы хотим, чтобы наша любовь подражала любви Божией, наверное, она должна быть точно такой же — тоже не различать людей. И когда вы говорите о конкретных рецептах, вы знаете, мне сразу вспоминаются какие-то совершенно конкретные вещи из обычной жизни. Вот есть рядом с нашим храмом больница — объявляли, просили, мы обращались к нашим прихожанам-христианам, что нужно туда ходить, помогать больным. Изначально согласилось 30 человек, сейчас ходит трое. Они, правда, ходят, но это только трое. Хотя, например, к Святому Причастию подходит... на Пасху в общей сложности причастилось четыреста с лишним человек. Но мы ведь должны понимать, что если ты не будешь эту заповедь исполнять, то ты не спасёшься. Вот у нас нет этого понимания. То есть нам кажется, что я не спасусь, если я не буду исповедоваться, причащаться, читать молитвы, акафисты, ещё что-то. Если не буду поститься, то точно не спасусь. А вот осознание того, что я не спасусь, если я не буду делать конкретных дел любви, причём они лежат вот, пожалуйста — протяни руку и возьми, вот конкретные люди в конкретной больнице. Никто не хочет.

Т. Ларсен

— А если мне страшно? А если мне неприятно — они пахнут, эти больные. Не знаю, а если я боюсь? Крови боюсь, боли боюсь, боюсь видеть язвы человека какого-нибудь там. Можно я просто денег дам и уйду?

Прот. Андрей Рахновский

— Хорошо. Хорошо, дайте средства или что-то такое помогите приобрести для этих людей. При том, что здесь речь идёт об известной мне больнице — там люди лежат, как правило, на плановом лечении, обследовании, там нет ничего страшного. И прийти пообщаться с пожилым человеком, отвести его на процедуру, встретить его в приёмном отделении, ну, извините, здесь не нужно особо переступать через себя. Но, заметьте, из трёхсот человек три...

Т. Ларсен

— Всё недосуг.

А. Пичугин

— Да, но с другой-то стороны, может быть, остальные 297, ну, хорошо, 200 прикладывают свои силы для помощи ближним где-то в другом месте?

Прот. Андрей Рахновский

— Наверное.

Т. Ларсен

— А у меня вот такой ещё есть вопрос: я знаю одну девушку, которая работает волонтёром с фондом, поддерживающем детей с синдромом Дауна. Но она так, не глубоко работает: периодически участвует в каких-то мероприятиях - у них спортивные мероприятия бывают, культурные. Она достаточно охотно и с большим энтузиазмом во всём этом участвует, но в глубине души потом признаётся, что она, когда имеет дело с этими детьми, где-то внутри она всё время находится в состоянии такого лёгкого ужаса. Не потому, что ей эти дети противны или не потому, что она считает их какими-то ущербными, но она всё время думает: «Не дай Бог! Вот не дай мне Бог, чтобы со мной такое произошло!» Она жалеет этих родителей, в чьих семьях растут такие дети. И получается, что её участие в этой во всей истории, оно не совсем искренне?

Прот. Андрей Рахновский

— Искренно! Так ведь те переживания, которые она имеет, они абсолютно нормальны. Если Господь Христос — Бог воплотившийся — говорил перед страданиями: «Душа Моя скорбит смертельно, да минует Меня чаша сия!» Если Сам Христос трепетал перед страданиями, что мы можем сказать в отношении человека? Это нормально. Но почему мы обязательно хотим, скажем так, убежать от какого-то внутреннего... не дискомфорта, а вот внутреннего страдания, душевного страдания? Почему мы хотим изгнать его из души?

Т. Ларсен

— Потому что мы же говорим с вами о любви, и она помогает, например, детям с синдромом Дауна, при этом не любя их, а ужасаясь.

Прот. Андрей Рахновский

— Неправда! Вот сама эта помощь и есть дело любви. Я предложил с самого начала эмоциональную сферу пока немножко отодвинуть в сторону. Это очень сложный вопрос — он и аскетически сложный, и психологически сложный.

Т. Ларсен

— У всех разные, вообще, способности.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Дела любви. И не надо бояться в свою душу впустить переживания, страдания за кого-то — это абсолютно нормально, это тоже часть подвига, который берёт на себя христианин. Почему мы хотим, чтобы всё у нас было обязательно благостно, как-то рафинировано, спокойно и в каком-то таком особом ореоле? Нет, вот реальная жизнь, она не такая радужная. И не надо бояться вот этой, не скажу грязи, но включения в эту жизнь, со всеми её перипетиями и тем дискомфортом, который она доставляет нашей душе. Уметь переживать это, жить с этим — тоже очень важный навык для христианина. И поэтому я думаю, что каждый человек способен на своём уровне восприятия делать дела любви. Хорошо, ну, не можешь ты ходить в больницу, хорошо, пожалуйста, перестань злиться, перестань раздражаться. Особенно, если человек что-то не так делает в области веры. Не осуждай никого — начни хотя бы с этого.

А. Пичугин

— А ведь вы же то же самое говорите прихожанам на проповеди, правильно?

Прот. Андрей Рахновский

— Да.

А. Пичугин

— А вы чувствуете отдачу? Что вот из трёхсот человек, которые сейчас стоят перед вами на воскресной службе и слушают, действительно доходит до сердца... ну, не троих или десятерых, а половины хотя бы — до 150 человек?

Прот. Андрей Рахновский

— Что значит отдача? Ведь мы не ждём никогда быстрого результата. Вот бывали такие случаи, что человек услышал что-то, какой-то призыв священника, а потом, года через два, он вдруг понял, что это именно к нему относится.

Т. Ларсен

— До него дошло.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Он понял, что священник это говорит не потому, что у священника такая работа — ему положено призывать всех к любви, ходить в больницы, хосписы и так далее. То есть, понимаете, иногда это воспринимается людьми как некая часть некоего ритуала, который совершает священник: вот он должен так говорить. А вот то, что это относится лично к нему и что это просьба к конкретному человеку, человек не всегда это понимает. А может быть, потом поймёт. То есть семя сеется, и будем надеяться, что когда-то оно взойдёт. У кого-то взойдёт, у кого-то, к сожалению, может вообще не взойти. Притчу все помним, да, о посеянных семенах? Поэтому, что подразумевать под откликом, под результатом? Вы видите, 30 человек сразу загорелось, но оказалось, что только трое готовы до конца совершить это дело.

А. Пичугин

— Но это так всегда бывает: 30 человек загорелись пойти в больницу, 30 человек загорелись заняться спортом и здоровьем. До врача дошли трое, бегом продолжают заниматься двое. Это же даже речь тут идёт не о каком-то отсутствии любви или настоящего, подлинного желания помочь ближнему, а это же всё звенья одной цепочки в восприятии человека себя, как личности, наверное.

Прот. Андрей Рахновский

— Я прошу прощения! Вне всякого сомнения, это так, но здесь есть ещё проблема процесса воцерковления. То есть когда человек приходит к вере и начинает воцерковляться, на стадии воцерковления ему не сообщают о необходимости подобного рода жизни, подобного рода дела.

А. Пичугин

— А, это да, это правда!

Прот. Андрей Рахновский

— Ему говорят о другом. Вот как сказала Татьяна, что вот бытовые вопросы решены: почему в платочке ходить, почему в длинной юбке. Вот в чём проблема. И поэтому, соответственно, скажем так, дела любви и милосердия человек воспринимает как такое приложение к духовной жизни, если у тебя есть время, желание...

Т. Ларсен

— Не обязательное.

Прот. Андрей Рахновский

— Да, не обязательное. Вот социальная деятельность — ну да, вроде как сейчас так модно. Хотя, мы должны помнить, что это суть христианской жизни, без этого невозможна никакая ни духовная жизнь, ни аскеза, ни что.

А. Пичугин

— Но сейчас же катехизаторы проводят беседы перед тем, как взрослые принимают крещение, или с крёстными, если речь идёт о детях. Наверное, вы правы, безусловно правы, что в большинстве случаев там речь идёт о количестве исповедей в месяц, неделю или год, и количестве раз — сколько человек должен причаститься, и вообще, где ему стоять и в каком платочке приходить. А вот о том, что надо ходить в больницы, помогать ближнему в любом проявлении — об этом речь не идёт. А вот у вас на приходе, например, об этом говорится?

Прот. Андрей Рахновский

— Говорится, конечно, стараемся. Но не так всё просто, потому что священники, не только на нашем приходе, а везде говорят это на проповедях. У нас что ни проповедь, то обязательно о каком-то святом, который то-то и то-то делал. Вопрос: почему отсутствует какая-то «коробка передач» — система передач от проповеди к сердцу человека? Почему этого не происходит? Кто-то скажет, что священники не искренне проповедуют. Но это же всё Слово Божие — это же Господь к тебе обращается словами Священного Писания. Даже неважно — искренне или не искренне говорит этот священник, всё-таки вера, это вещь такая самодостаточная, в общем-то, не всегда имеет значение, кто тебе про это говорит.

Т. Ларсен

— А бывают ведь и другие ситуации. У меня есть, например, знакомая женщина, она начала очень активно заниматься благотворительностью, очень глубоко в это погрузилась, прямо всей своей душой, всем своим сердцем. И от неё муж ушёл, сказал: «Я не могу с тобой жить — тебя нет дома, ты неизвестно где, дети голодные, я не облюбленный. Ты со своей благотворительностью...»

А. Пичугин

— А вот тут, кстати, простите, пожалуйста, что я сейчас вместо отца Андрея начинаю говорить. Один из наших гостей приводил пример, когда говорилось о каком-то священнике, который ходил в детские дома, в дома престарелых, служил всюду и везде, куда его только звали и не звали, а он всё равно шёл. А в этот момент семья его разваливалась, потому что его никогда не было дома. Он детские приюты все посетил, но дети у него росли без отца, потому что отец где-то там кому-то помогает. И в итоге, когда уже всё дошло до крайней точки, его духовник ему сказал, что вот ты сейчас всё это вообще оставь — всю свою социальную деятельность, все свои приходы, детские дома, приюты и возвращайся домой. И вот только в этот момент у него что-то щёлкнуло и начало налаживаться дома.

Наверное, вот тут характерный пример для этой женщины.

Прот. Андрей Рахновский

— Понимаете, есть... в общем-то, это классика, здесь нечего сказать, кроме того, как нас опять-таки учат отцы, что одна из важных добродетелей — это рассудительность.

Т. Ларсен

— Царский путь!

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Без рассудительности всё остальное, оно, понятно, рано или поздно приводит человека к краху в той или иной сфере. Поэтому да, если мы, конечно, будем брать какие-то крайности и неразумие человеческое...

Т. Ларсен

— Да, но ведь это же не секрет, что возможна ситуация, когда вот такая любовь к дальнему ближнему начинает плохо сказываться на твоих отношениях с близкими.

Прот. Андрей Рахновский

— Да, такое возможно. Но это ошибка самого человека.

Т. Ларсен

— Это две разные любви?

Прот. Андрей Рахновский

— Нет, это не две разные любви. Но, как говорится, кто о ближних не заботится — апостол Павел говорит, — тот хуже неверующего. Поэтому, если ты действительно любишь, то из сферы твоей любви не должен никто выпадать — ни ближний, ни дальний. И в данном случае, на каком-то этапе человек допускает эту ошибку... И, видите, как интересно, мы вновь и вновь возвращаемся, что очень трудно исправить ошибку, если она прикрыта некой благой причиной, неким благочестием: ну как же, я же столько делаю? Значит, у меня априори в семье всё должно быть хорошо. Дьявол ведь как делает? Когда видит, что человека невозможно соблазнить через какой-то явный грех, прямой грех, он меняет тактику, он начинает человеку, скажем так, внушать (неразб.) благочестия, но такое однобокое, непродуманное...

Т. Ларсен

— Неистовое благочестие такое.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Иногда дьявол может внушать, что ты давай больше постись, больше молись, чтобы человек в конце концов не выдержал и вообще всё это бросил. И такое бывает! Поэтому рассудительность, внимательность, скажем так, голова, она должна здесь присутствовать. И всё должно браться в расчёт: и твоя семья, и другие люди. И, может быть, здесь какая-то гордость в человеке есть. Но ты тоже знай предел своих возможностей, предел своих сил. Если бы у нас это было нормой жизни церковной, то не было бы таких ситуаций, что один тащит на себе всё, а потом в конце концов у него всё у самого разваливается.

А. Пичугин

— Напомним, что в гостях сегодня у радио «Вера» протоиерей Андрей Рахновский — настоятель храма Ризоположения в Леонове, преподаватель кафедры библеистики Московской духовной академии.

Т. Ларсен

— Я тут так смело заявила недавно в нашей беседе, что любой из нас хотя бы раз в жизни ощущал любовь Божию и в себе, и в окружающем мире. Но, возможно, это вовсе не так очевидно. Я как-то, может быть, опрометчиво заявила, что любой ощущал. Как человеку понять, что всё-таки он постоянно находится под вот этой защитой любящего Отца, Который есть сама любовь?

Прот. Андрей Рахновский

— Вот тот пример, который вы приводили, можно сказать так, что это некое для вас естественное откровение. То есть вы посмотрели вокруг...

Т. Ларсен

— Красота-то какая!

Прот. Андрей Рахновский

— Да, и тот вывод, который родился в вашем сердце, наверное, не без помощи благодати Божией, он вас привёл к такому переживанию. А по сути-то дела обретение опыта любви — это путь мистический, это путь внутреннего духовного делания, путь молитвы. И если человек не сможет найти вот такой прямой контакт с Богом, общение с Ним, то это очень трудно пережить, это очень трудно достичь. Хотя есть всё-таки в нашей вере какие-то способы проверить: действительно ли в тебе живёт любовь Божья, либо у тебя какое-то временное состояние благодушия — такой приступ благодушия и радости.

Т. Ларсен

— И как же это проверить?

Прот. Андрей Рахновский

— Может быть, вы помните, что в книге про старца Силуана Афонского говорится, что критерий пребывания в человеке Духа Святого, любви Божией — любовь к врагам. То есть у тебя может быть прекрасное настроение, ты можешь думать, что ты всех любишь. Но вспомни какого-нибудь твоего обидчика — того, кто сделал тебе зло.

А. Пичугин

— Кулаки-то сожмутся!

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Если у тебя в сердце будет хоть толика к нему сопереживания, сочувствия, прощения, то да, значит можно говорить, что благодать Божия и любовь Божия, она присутствует в тебе. Но если ты мгновенно от благодушия перейдёшь к потери душевного мира и к некому возмущению, значит, то, что было в тебе, нельзя сказать, что в тебе пребывал Дух Святой и благодать Божия. Вот такой, можно сказать, безошибочный критерий. А на самом деле, для того, чтобы иметь любовь именно в чувстве, в нашем чувстве, в нашем эмоциональном переживании, это отдельный, очень сложный путь, он требует очищения внутреннего. Поэтому нам часто любовь даётся в делах, но не всегда даётся во внутреннем переживании, во внутреннем ощущении. Я тут хотел бы пример привести, мне кажется, он напрямую относится к нашей теме, хотя кажется, что он немножко из другой сферы. Мне попались снимки одной книги дореволюционной, кажется, 1904 года. Как ни странно, эта книга, эта брошюра — наставление младшим чинам российской армии, то есть это брошюра, которая раздавалась русским солдатам во время русско-японской войны. И там одна есть глава о том, как солдат должен относиться к своему противнику. И что меня поразило, там есть такие строки — ведь это война с японцами, это просто другая культура: «Уважай веру твоего врага, не попускай издеваться и глумиться над верой твоего врага. Помни, что твой враг — враг, пока имеет в руке оружие», — и так далее, и тому подобное. То есть солдат наставляли изначально в армии! Я удивился.

Т. Ларсен

— Поразительно!

А. Пичугин

— Но вот это настоящие духовно-нравственные ценности.

Прот. Андрей Рахновский

— Да, заповеди любви. То есть прямо запрещено было издеваться, измываться над врагом, над его культурой, над его верой. Всё, оружие бросил — он уже не враг тебе. Я просто удивился. Иногда говорят, что вот тысяча лет христианство на Руси, но какие плоды? Но это разве не плоды? Хотя понятно, что всё сложно в нашей истории. Но я настолько был поражён, что, наверное, по человеческим меркам, что нужно говорить солдатам? Не щади врага, ни капли пощады, вперёд... мы можем даже по риторике Великой Отечественной войны, кстати, это понять. А здесь совсем другое.

А. Пичугин

— Но вот это моральный облик армии — то, о чём сейчас много говорится. А пример, он в совсем недалёком прошлом — сто лет назад всего лишь.

Прот. Андрей Рахновский

— Для меня это было открытием, что как вот христианские начала проникали даже в такие, казалось бы, абсолютно казённые сферы жизни страны.

Т. Ларсен

— Слушайте, а вот это действительно очень интересно! Ведь любовь это же не просто какой-то тренинг, не просто какая-то мышца, которую надо качать. Это не просто какая-то диета, которую надо соблюдать: «Ой, я вспомнил: мне надо выпить сегодня 8 стаканов воды. Я ещё не выпил до конца все. Сейчас я вспомнил, что мне надо всех любить. Я вот сейчас всех чуть-чуть полюблю». Да? Это же образ жизни, который должен проникать абсолютно во все сферы деятельности человека. То есть если человек живёт в любви, он совершенно по-другому общается с коллегами по работе, он по-другому ведёт себя на улице и в транспорте, он по-другому в очереди стоит и так далее, и тому подобное. Но опять возвращаемся к тому, что это какая-то абсолютно недостижимая мечта и невозможный, нереализуемый эталон.

Прот. Андрей Рахновский

— Она достижима, если ставится цель. Ставится цель собой, ставится цель духовником, ставится целью в проповеди, ставится целью в общем, извиняюсь, тренде церковной жизни.

Т. Ларсен

— Ух ты!

А. Пичугин

— Тут есть опасность. Наверное, вы не согласитесь со мной, но опасность вот в чём: вы говорите, что ставится духовником, и после этого люди очень часто начинают добавлять вот это словосочетание — «батюшка благословил». «А почему?» — «Так батюшка благословил». И вот эта любовь ко всем по принуждению и батюшкиному благословению иногда очень сильно ощущается в нашей среде православных христиан.

Т. Ларсен

— Слушай, я любовь по принуждению не встречала как раз. Я наоборот встречала ненависть по принуждению.

А. Пичугин

— А она может по-разному.

Т. Ларсен

— Всех анафеме, ИНН — зло, от паспортов отказываемся...

А. Пичугин

— Потому что я всех люблю!

Т. Ларсен

— На выборы не ходим! Потому что есть только царь — никого не выбираем, ни за кого не голосуем. И не любим этих всех, вообще, те, кто не с нами, те против нас.

Прот. Андрей Рахновский

— Давайте, наверное, реально смотреть на вещи. Понятно, что любовь по благословению духовника — может быть, это не высшая степень любви. Но мы это прямо признаём, вот Иоанн Лествичник пишет, что вот кто-то заповеди Божьи творит потому, что боится наказания; кто-то за вознаграждение духовное; а кто-то потому, что любит Бога и поэтому он исполняет эти заповеди. То есть если это не сразу какая-то высшая ступень, это не значит, что это плохо и что это нужно отвергнуть.

А. Пичугин

— А тут же опять, смотрите, какая опасность: ну, я христианин, мне поэтому, наверное, надо бы в больничку сходить к ближнему — судно вынести; ну, я христианин, поэтому мне надо вот этого бомжа пожалеть; ну, я христианин, мне надо это, это, это... И человек делает, и для окружающих он кажется абсолютно святым, но на самом деле он это делает потому, что думает: «Я христианин, поэтому, наверное, надо сделать. И ближнего любить — потому что так батюшка сказал, а я христианин». А потом это всё приводит к гигантскому какому-то провалу, к гигантскому чувству опустошения и ощущению того, что всё пропало и всё не так.

Т. Ларсен

— А может, наоборот, хорошо? Если начинаешь с этого послушания и не понимаешь, зачем ты это делаешь, и делаешь это просто без всякой любви, но просто как-то формально, то рано или поздно и любовь проклюнется?

Прот. Андрей Рахновский

— Послушайте, ведь если правильно к этому относиться, то здесь всё очень ясно: делая добро другому, мы делаем его Самому Христу. Это нас так Писание учит. Один мой знакомый рассказал мне о своём таком духовном опыте — опыте обретения более глубокой веры, в том числе решимости служить людям. Он, если мне не изменяет память, он однажды переодевал или менял какие-то простыни или ещё что-то парализованному человеку — старику. И вдруг в его сознании возникла чёткая связь: Христос страдающий, Которого снимают с креста, и вот этот человек, который страдает. И для него это было таким поразительным открытием, что, оказывается, насколько это всё связано друг с другом. Оказывается, это неразрывные вещи — страждущий Христос и страждущий человек. Что для него эта вот именно его обязанность превратила действительно в акт веры, да. Поэтому, может быть, человек сначала пойдёт и по благословению, как вы сказали: «Мне нужно сегодня в больницу». Это, на самом деле, будет уже хорошо. И, возможно, через это Господь ему откроется более полным образом. Потому что если человек сидит дома, как он выйдет в какую-то иную сферу своей жизни, к какому-то иному восприятию? Он должен что-то делать.

А. Пичугин

— Хорошо. Я потом просто пример приведу, после эфира.

Т. Ларсен

— Да? А не расскажешь нам сейчас?

А. Пичугин

— Я просто его как-то приводил здесь уже один раз в эфире.

Т. Ларсен

— Заинтриговал!

А. Пичугин

— Мы обсуждали с нашим гостем, по-моему, отцом Александром Абрамовым, был такой протоиерей Александр Осипов — не надо путать, конечно, с Алексеем Ильичом Осиповым. Наверное, вы, отец Андрей, про него знаете — он был первым ректором Ленинградской духовной академии и семинарии после войны, человек, который в итоге написал отречение от Церкви...

Прот. Андрей Рахновский

— Его тоже Алексей Осипов звали, тоже Алексей.

А. Пичугин

— А, он Алексей, не Александр? Он ведь до войны считался — он служил в Прибалтике — самым прогрессивным и самым таким горящим священником в своём обществе. Он ходил во все приюты, во все дома престарелых, во все самые-самые какие-то грязные районы...

Т. Ларсен

— Выгорел?

А. Пичугин

— …в подвалы и ночлежки. Но там с ним трагедия произошла, потому что у него жена вместе с немцами ушла потом. Но это другая уже история. И обсуждая этот пример, отец Александр как-то так заметил хорошо, что, наверное, у этого человека, возможно, во всём том, что он делал изначально, не было какой-то искренности, то есть он это делал потому, что вот «я священник и надо».

Т. Ларсен

— И положено.

А. Пичугин

— И положено, да. «Вот я священник, поэтому я пойду в ночлежку, я обязан это сделать».

Прот. Андрей Рахновский

— Знаете, сколько священников, которые так не делают? Хотя знают, что это их обязанность.

А. Пичугин

— Да. А он вот как-то задумывался, наверное, но при этом...

Прот. Андрей Рахновский

— В отношении конкретно Алексея Осипова тут трудно сказать. Я думаю, что у нас есть некое такое предубеждение, что если долго-долго вести правильную духовную жизнь и всё делать искренне, то как-будто накапливается какой-то, скажем так, капитал, что ты вот как бы обретаешь потом какую-то непотопляемость духовную. Это не так. Отцы нас учат обратному: до самого последнего издыхания будь настороже, будь начеку, потому что пасть можно в одно мгновение, и тебя не спасут твои прежние заслуги. Точно так же, как говорят, что как же страна наша жила столько лет в христианской вере, но как же случилась революция? А что, это какая-то батарейка, которая накапливает заряд и потом...? Нет, выбор осуществляется каждую секунду, каждую минуту, обстоятельства меняются постоянно. И поэтому, да, в какой-то момент человек шёл правильным путём, в какой-то момент каких-то испытаний, каких-то искушений, каких-то волнений он не выдержал. И такое тоже бывает. Поэтому не надо думать, что... Та часть его жизни была абсолютно праведной, но она не обеспечивает стопроцентно гарантии, что и дальше будет точно так же.

А. Пичугин

— А дальше уже маховик раскрутился.

Прот. Андрей Рахновский

— Да. Если читаешь о жизни отцов, они там на смертном одре каются и боятся как бы вот... Они до последнего момента ожидают какого-то искушения, какого-то испытания, чтобы не потерять веру в том числе. А мы думаем, что если я буду долго-долго, весь пост пропощусь, то потом уже у меня жизнь пойдёт по-другому. Нет, каждый день, каждая минута решающими являются.

А. Пичугин

— Ну что ж, время наше подошло к концу. Спасибо большое, отец Андрей!

Т. Ларсен

— И, в общем, мы пришли к выводу такому, который я, например, своим потенциальным кавалерам всегда говорила раньше: меня слова не волнуют, любовь выражается в делах! (Все смеются). Друзья, делайте маленькие добрые дела! И тогда, возможно, ваша большая любовь настоящая к ближнему проклюнется, проснётся и посетит вас, и нас — ваших ближних. Спасибо огромное за такой интересный разговор!

Прот. Андрей Рахновский

— Христос Воскресе!

Т. Ларсен

— Воистину Воскресе!

А. Пичугин

— Воистину Воскресе! Всего доброго!

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем