У нас в гостях был игумен Пётр Пиголь.
______________________________________
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели! Это программа «Светлый вечер» на «Светлом радио». Я — Алексей Пичугин. И сегодня этот «Светлый вечер» вместе с нами проведет духовник братии московского Высоко-Петровско
Игумен П. Пиголь
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— Мы обычно знакомимся с нашими гостями, с теми людьми, которые пришли к нам в первый раз. У Вас очень интересная жизненная история — до священства, до монашества Вы немало лет отдали флоту, Вы профессиональный моряк. Расскажите, пожалуйста, — я думаю, что это будет очень интересно нам всем, нашим слушателям, — о том, как произошли такие изменения в жизни — от флота к священству, и что, может быть, такого Вы почерпнули в северных морях из того, что Вас привело, в итоге, к вере?
Игумен П. Пиголь
— Мы вообще все под промыслом Божиим, и в нашей жизни — у каждого человека — много случаев, которые отмечены как-то промыслом Божиим, которые не случайны в нашей жизни. И, вспоминая свою жизнь, я тоже вижу много таких особых случаев, где видно было направляющую руку промысла Божия, Руку Божию. И то, что посоле окончания техникума на срочную службу меня забрали на Северный флот, тоже, я вижу, не случайно. Вообще, Северный флот мне в жизни дал очень много. Мое формирование как личности проходило именно там, на Севере, на Северном флоте, а после окончания военной службы я продолжил свое морское дело...
А. Пичугин
— Вам так понравилось в море?
Игумен П. Пиголь
— Да, море... не столько понравилось, сколько как-то я привык к такому морскому укладу жизни, к морю. Все как-то естественно как бы сложилось, и, мне кажется, таким естественным продолжением было то, что я перешел в промысловый флот и поступил в мореходное училище в Мурманске. И еще...
А. Пичугин
— Думали, что Ваша жизнь так и будет связана с морем?
Игумен П. Пиголь
— Да, вообще я не думал о каких-то таких дальних перспективах. Вот ест конкретное дело, которое мне нравится, которое мне давало перспективу развития такого — и профессиональног
А. Пичугин
— То есть от Европы и до Америки?
Игумен П. Пиголь
— ...да, да. В основном мы...
А. Пичугин
— А какие это годы были, что важно?
Игумен П. Пиголь
— Я служил на Северном флоте с 1974-го по 1977 год, и дальше, с 1997 года по 1980-й я трудился в промысловом флоте, и уже в 1981-м я поступал в Московскую духовную семинарию. И это произошло тоже таким особым случаем...
Вообще, как-то общее такое осознание того, что в жизни не случайно все происходит, все те случаи, которые мне казались случайными, как-то так выстроились мне в ряд, и я вдруг начал видеть их смысл. Видел, что это вообще действие промысла Божия, что обо мне как бы заботятся, меня направляют. И я вот тогда осознал, что благо будет смириться под крепкую Руку Божию и сделать то, что хочет Господь, и идти туда, куда Он направляет.
А. Пичугин
— А в детстве, может быть, юности, до службы на флоте Вы сталкивались когда-то с религией, с Церковью? Ведь все-таки это... Вы где тогда жили?
Игумен П. Пиголь
— Я вообще родился на Украине, вырос я в такой традиционной, относительно верующей семье. Но я думаю, что в такой моей судьбе такого всецелого обращения к Богу имело значение общение с моим дядей — протоиереем Василием. И, я думаю, его молитвами, его примером во многом определилась моя дальнейшая судьба. И, я думаю, по его молитвам Господь и хранил меня от многих опасностей, которые были там, на Севере, — разные случаи. Я служил, в основном, на подводной лодке, и не осознавал того, что может произойти в определенные моменты. Но уже потом как бы смотришь — что многие такие случаи могли иметь и другой исход. Но, молитвами отца Василия, все как бы завершилось благополучно.
И в промысловом флоте, вот в этих личных длительных рейсах, я интересовался больше всего психологией. В то время вообще меня волновали вопросы души, духовного развития. И, в конечном итоге, это вылилось в такое решение оставить все и поступить в Московскую духовную школу.
А. Пичугин
— Но это особенность Вашего характера, наверное, была? Потому что вместе с Вами трудилось на судне огромное количество людей, которых вот эти все размышления и состояния, нахождение постоянное где-то в море не привели к духовному выбору.
Игумен П. Пиголь
— Я думаю, имело главное значение в моем таком духовном становлении то, что я служил на Северном флоте, где как бы складывалась такая особая атмосфера, способствовала вообще становлению личности. Меня как бы воспитывал флот в то время. И у нас было там как-то принято принимать решения, отвечать за свои действия. То есть я уже с того времени созрел как личность и понимал, что в жизни нужно сделать выбор и за свои действия отвечать. И вот это желание определиться со своим выбором и принять волевое решение, оно сложилось еще на военном флоте. И это, конечно, имело значение — что какое бы влияние не было, все-таки я выбирал то, чего требует моя душа, мои запросы, потребности, глубины моего духа. Это главное в выборе дальнейшего пути и принятие такого решения, когда я кардинально изменил свою и профессию, и вообще в целом жизнь.
А. Пичугин
— А сложно было поступить в семинарию в 1981 году — особенно Вам, после флота, после того, как Вы побывали в разных странах, в том числе западных? Понятно, что отношение к человеку, который был, условно говоря, выездным, в те годы было довольно-таки напряженным, натянутым.
Игумен П. Пиголь
— Когда мы поступили в семинарию, то в первое время с нами проводили такие беседы, встречи с преподавателями, профессорами. Вообще, это были очень интересные встречи. Вот вспоминается один из преподавателей, который как-то говорит: «То, что Вы здесь, это в непростое советское время, — видно действие промысла Божия, потому что Вы, по человеческому рассуждению, здесь не должны быть. Но то, что Вы поступили, Вы здесь, — значит, была воля Божия, и все препятствия, которые были, преодолены». А этих препятствий было немало, конечно.
А. Пичугин
— Встречались с Вами? Отговаривали Вас?
Игумен П. Пиголь
— Отговаривали, встречались, да. И также к родителям, как мне потом говорил отец, приезжали и убеждали, чтобы они повлияли на меня, и что я...
А. Пичугин
— Я в каком-то из Ваших интервью читал, что родители даже не знали на тот момент, что их сын кардинально решил все изменить.
Игумен П. Пиголь
— Да, не знали, это верно. Но я тогда был таким довольно решительным молодым человеком и считал, что мы живем в свободной стране, и что...
А. Пичугин
— То есть у Вас еще были убеждения такие социалистические
Игумен П. Пиголь
— Да. Что я свободно могу идти по своему выбору, и вообще я отстаивал свои убеждения на любых встречах, действиях. И поэтому на меня-то особо и не оказывали давления — зная, так сказать, уже наперед, просчитывая, какая реакция может быть.
А. Пичугин
— Напомню, дорогие слушатели, что сегодня у нас в гостях духовник братии московского Высоко-Петровско
Игумен П. Пиголь
— Да.
А. Пичугин
— ...в Мурманске, наверное, не было... Был, наверное, один православный храм, и все?
Игумен П. Пиголь
— Был один храм в районе Петушки, недалеко от морского порта. И когда мы уходили в море или приходили, то я заходил в храм — для того, чтобы просто поставить свечки и как-то помолиться, как я мог. Но я не был тогда воцерковлен в настоящем смысле этого слова, и много чего я не знал. И когда я поступал в семинарию, то это была для меня совершенно новая и малопонятная среда, но меня радовало то, что я нахожу в семинарии, встречаю много единомышленников
А. Пичугин
— Не знали. А там же экзамены!
Игумен П. Пиголь
— Я не «с какой-то епархии», а я пошел в семинарию — приехал из очередного рейса. Буквально неделю назад я еще в Норвежском море был.
А. Пичугин
— Удивились?
Игумен П. Пиголь
— Да, кто-то, может быть, и удивлялся, но я-то не удивлялся этому.
А. Пичугин
— Нет, ну, не Вы, а преподаватели, экзаменаторы?
Игумен П. Пиголь
— Преподаватели — да.
А. Пичугин
— Вам же... А где Вы брали литературу, чтобы готовиться к экзаменам?
Игумен П. Пиголь
— И, может быть, это...
А. Пичугин
— Ведь они же рассчитаны все-таки на более-менее воцерковленного человека.
Игумен П. Пиголь
— Ну, может быть, по этой причине, что я не был достаточно готов, я и не смог за первый раз поступить — я был зачислен кандидатом. И год, который мне был отведен тогда промыслом Божиим, вот как раз он и нужен был, чтобы завершить все свои дела. И я даже недостаточно совсем как бы рассчитался с флотом и ушел. Пришлось мне еще чего предпринять с флотом, чтобы завершить все эти такие долги, как бы полностью рассчитаться, уйти от зависимости от мира сего.
А. Пичугин
— Говорят, что это же все-таки довольно-таки бродяжническая жизнь — на корабле, и она очень многих людей прельщает. Я представляю, о чем идет речь, поэтому... Не скучали по ней?
Игумен П. Пиголь
— Вообще, море дает человеку много таких каких-то преимуществ, и это такая особая среда, в которую человек входит, и если он привыкает к ней, к образу жизни, к внешней обстановке, то через некоторое время, можно сказать, наступает вот такая профессиональная зависимость. И говорят, что моряк без моря жить не может. Это действительно так и бывает. Я сам на себе почувствовал, что я вхожу, так сказать, в эту зависимость и через некоторое время могу пройти черту невозврата и остаться в море окончательно. А почему это происходит? Потому что вот эта обстановка, которая дает человеку и духовную пищу, он имеет возможность, не отвлекаясь особо на мир, который обильно дает человеку всевозможные впечатления и отвлекает его, и вот эта среда — она, конечно, как-то становится и родной, и комфортной. И человек чувствует себя уверенно. И если он выходит из нее, то есть он приходит с рейса на берег, то, как правило, попадает в очень такие неприглядные ситуации, в связи с тем, что он не готов к тому, что встречает он вне корабля, вне моря.
А. Пичугин
— Вот Вы попали в семинарию, закончили ее, а потом, я так понимаю, Вы не сразу уехали на Афон? Был еще какой-то промежуток жизни здесь, в Советском Союзе?
Игумен П. Пиголь
— Ну, учеба в семинарии и Академии — это особый такой период жизни, можно сказать, лучшие годы.
А. Пичугин
— А Вы не разочаровались?
Игумен П. Пиголь
— Совершенно.
А. Пичугин
— Потому что Вы же пришли совершенно неподготовленным
Игумен П. Пиголь
— Новый мир, но он открывался как бы естественно, с такой большой перспективой и интересами. Это все очень увлекало. И ничего, кроме тех предметов, которые нам преподают, и своей жизни в семинарии, не интересовало.
А. Пичугин
— Но о монашестве Вы тогда и не думали?
Игумен П. Пиголь
— И вот этот интерес духовный — он и... То есть я пришел в семинарию не для того, чтобы получить ответы на свои вопросы, которые были, и не думал о каком-то внешнем устроении своей жизни — только заботился о том, чтобы питать себя той духовной пищей, которую мы в изобилии получали в духовных школах.
И в дальнейшем именно как бы это направление и определило сам выбор пути, вот именно монашеского пути. И Афон здесь тоже привлек мое внимание как духовный центр и как вообще место...
А. Пичугин
— А когда Вы о нем узнали?
Игумен П. Пиголь
— Я узнал из лекций, особенно из лекции покойного архимандрита Иннокентия Просвирина, который в то время занимался Афоном вместе с учеными из Академии наук СССР. Они неоднократно бывали на Афоне, предпринимали там большие работы по копированию рукописей, по исследованию тех сокровищ, которые хранятся в библиотеке. И неоднократно отец Иннокентий проводил с нами такие беседы, читал свои лекции, и это, конечно, вызвало очень большой интерес. В то время, наверное, под влиянием его этих бесед, сложилась целая огромная, можно сказать, группа желающих поехать на Афон и там подвизаться вообще в монашеском чине. Среди них и я был в то время. Но наше желание исполнилось не так быстро — вот прошло с того времени где-то пять лет, уже я был тогда насельником Московского Данилова монастыря в сане игумена...
А. Пичугин
— ...который первый открылся.
Игумен П. Пиголь
— Да, который первый открылся, и я был один из тех насельников...
А. Пичугин
— ...из первых насельников?
Игумен П. Пиголь
— ...да, которые в то время и участвовали в подготовке празднования праздника Тысячелетия Крещения Руси, центром которой тогда был Данилов монастырь.
Так вот в 1991 году, даже в 1990-м, это все уже определилось, и тогда с большой группой — где-то в количестве девяти человек — мы попали на Афон и стали полноценными насельниками Русского на Афоне Пантелеймонова монастыря.
А. Пичугин
— Я слышал воспоминания, в том числе не так давно у нас отец Александр Волков, пресс-секретарь патриарха Кирилла, рассказывал в этой студии, про Афон, и, касаясь недавней истории советского времени — нашего, советского... Ну, понятно, что все это очень сильно отражалось и на состоянии Пантелеймонова монастыря, и в какой-то момент, в середине 70-х годов, практически, не было русских монахов на Афоне. И русское присутствие на Афоне было под угрозой.
А Вы когда, в 1991 году, приехали туда, на Афон, на Святую гору, в каком состоянии Вы застали Пантелеймонов монастырь?
Игумен П. Пиголь
— Вообще, интересная история нашего русского Афона, которая насчитывает тысячу лет. Неоднократно наша обитель, и Старо-Руссика, и уже Ново-Руссика Пантелеймонова монастыря испытывали такие духовные упадки, а также и возрождения, и духовные подъемы. И очередной вот такой упадок, который, можно сказать, привел к разорению, можно сказать, обители, и она была на грани закрытия, как это произошло при передаче другим насельникам... Это произошло и с Андреевским нашим скитом, также с Ильинским скитом, где умер последний насельник, и монастырь перешел в ведение того монастыря, на землях которого он находится...
Русский на Афоне Пантелеймонов монастырь после революции, конечно, испытал большие такие потрясения. Это и уменьшение числа насельников, потому что из Советского Союза туда невозможно было приехать, а старые монахи заканчивали жизнь свою, помирали, а пополнения не было. Ну, и потом несколько пожаров, которые были там. Многие здания были разрушены. Вот в таком состоянии я застал, когда приехал на Афон.
Меня сразу определили на послушание в библиотеку. Хранилище книг и рукописей было в очень плачевном состоянии, хотя все ценности в библиотеке сохранялись, но сохранялись относительно. Потому что и это помещение требовало ремонта... Первое, что я начал делать, это полез на крышу для того, чтобы закрыть те дыры, через которые лился дождь прямо на книги. И потом много было таких насекомых, которые разрушали книги, и даже грызунов, как крысы, которые свои гнезда прямо среди книг свивали. Я таких гнезд разорил восемь. Вот это первые работы, которые были предприняты по сохранению.
И, конечно, сейчас, если сравнить, когда библиотека полностью восстановлена, когда там совершенно современное оборудование по исследованию, по копированию книг, то это разница большая — с тем, что было и что как бы сейчас, в настоящее время.
А. Пичугин
— Сколько монахов было в Пантелеймоновом монастыре, когда Вы туда приехали?
Игумен П. Пиголь
— Тогда было где-то человек десять. Семь человек... Ну, около десяти.
А. Пичугин
— Ну, совсем немного. По сравнению с тем, что там сейчас...
Игумен П. Пиголь
— Да, да. Ну, вот это была первая такая довольно большая группа в советский период, которая как бы влила новые силы в обитель. Ну, и началось уже такое более активное возрождение монастыря и восстановление его.
А. Пичугин
— И Вы пробыли на Афоне относительно недолго, как я понимаю, потому что уже вскоре Вы вновь в Москве?..
Игумен П. Пиголь
— Да, в общей сложности, я вообще был насельником Пантелеймонова монастыря около семи лет. Но на самом Афоне Господь ссудил мне быть не так много, потому что через некоторое время, буквально в конце 1991 года, и с благословения игумена, и решением собора старцев я был определен в Москву на послушание к представителям обители при патриархе Московском, с конкретной задачей — восстановить, возродить в Москве подворье Пантелеймонова монастыря.
А. Пичугин
— Друзья, напомню, что сегодня в программе «Светлый вечер» мы общаемся с игуменом Петром Пиголем, духовником братии Высоко-Петровско
Еще раз здравствуйте, дорогие слушатели! Я — Алексей Пичугин, приветствую Вас здесь, этим светлым вечером, на «Светлом радио». И сегодня мы говорим с духовником братии Высоко-Петровско
Вот мы дошли до Афона, дошли до темы Афона, до того момента, как Вы стали представителем Афона, Свято-Пантелеймо
Игумен П. Пиголь
— Я отправлялся на Афон именно с такой целью, с такими мыслями, что я буду именно на Афоне подвизаться. И это было связано с моими такими внутренними интересами. Я ведь, заканчивая Академию, писал научную работу, кандидатскую диссертацию, тоже связанную с Афоном, духовно-культурн
Но Господь ссудил иначе — меня направили в Москву. Он меня провожал в свое время в Салониках и с грустью так отметил тогда, что... А он очень хорошо знал историю этого монастыря, и сказал, что известно, что обычно, когда отправляют представителя в Москву, то судьба складывается так, что они не возвращаются назад, на Афон. Но я только возразил, сказал, что это не должно... Мне ставится конкретная задача, я должен ее выполнить и возвращусь обратно в обитель. Но действительно, он оказался прав, и...
А. Пичугин
— Но Вы же, наверное, приезжали все равно на Святую гору?
Игумен П. Пиголь
— Ну да. Но так как послушание — (антипроспа) (нрзб.) — в том и состоит, чтобы эту связь поддерживать с Россией, с патриархом и заниматься вообще устроением и представительств
А. Пичугин
— Ну подождите! Когда мы с Вами заходили к нам в редакцию, Вы рассказывали, что найти место для подворья тоже было не так просто. Вы приезжали сюда, вот мы находимся в Андреевском монастыре, на берегу Москвы-реки. Что Вы и сюда ездили, рассматривали в качестве возможного варианта, еще куда-то...
Игумен П. Пиголь
— В то время все храмы, закрытые в то время, находящиеся в ведении так называемых арендаторов... Было множество. Это сейчас уже почти все храмы восстановлены. И нам было предложено из этих закрытых храмов выбрать себе храм, который стал бы подворьем. И мы — да, предпринимали такое путешествие по Москве и Подмосковью и рассматривали многие такие потенциальные места, которые бы могли послужить этому делу. И сюда, в Андреевский монастырь, тоже приезжали, посмотрели. Не только это место, но и другие, куда мы только приезжали... Да, были какие-то...
А. Пичугин
— ...сложности?
Игумен П. Пиголь
— ...предложения, были какие-то возможности. И, в то же время, масса препятствий. Но выбор наш пал на храм Святого Великомученика Никиты за Яузой, и это тоже далеко не случайно. Я потом уже, когда был настоятелем, узнал, что сам преподобный Аристоклий Московский, святой, который был последним настоятелем Афонского подворья после революции, предсказывал...
А. Пичугин
— Он как новомученик прославлен?
Игумен П. Пиголь
— Он — нет, как преподобный. Он известный (нрзб.) старец, почитаемый очень в Москве. Он в то время предсказывал, что храм Святого Великомученика Никиты будет Афонским подворьем. И это, когда мы приехали первый раз к этому храму, там тогда, в то время занимала его студия «Диафильм». Но почувствовали, особенно я, особое такое переживание — такая на сердце как теплота была, какой-то такой внутренний уют и покой, когда мы зашли вот в этот храм, и помысел, что это место как раз лучшее в Москве под Афонское подворье. Потом мы узнали, что там есть и престол — единственный в Москве — в честь Афонских святых, преподобного Петра Афонского и Онуфрия Великого. И даже Святейший Патриарх, когда узнал об этом, был очень удивлен и отметил, что, видно, по молитвам этих святых этот храм перешел в ведение Афона.
А. Пичугин
— Ну, так он и остается.
Игумен П. Пиголь
— Да, так он остается и сейчас. Сейчас это некая такая живая отрасль, частица Афона, Пантелеймонова монастыря, здесь, в Москве. Это небольшая обитель, где тот же устав, те же традиции...
А. Пичугин
— ...долгие службы...
Игумен П. Пиголь
— ...как и в Пантелеймоновом монастыре. В том числе и ночные службы, да.
А. Пичугин
— А там кто-то живет прямо на территории?
Игумен П. Пиголь
— Вообще, он с самого начала создавался как такой духовный центр и место подготовки будущих насельников для Пантелеймонова монастыря.
А. Пичугин
— Угу. То есть человек, если он хочет отправиться — ну, попробовать, по крайней мере, свои силы на Афоне, в Пантелеймоновом монастыре, для начала ему надо приехать в храм Никиты Мученика за Яузой и попроситься?..
Игумен П. Пиголь
— И пройти там послушание определенный период.
А. Пичугин
— И жить там?
Игумен П. Пиголь
— Жить там, конечно. Потому что это монастырь...
А. Пичугин
— ...по тому же Афонскому уставу.
Игумен П. Пиголь
— Там монастырские порядки, да, тот же Афонский устав. Даже сейчас он... этот монастырь расширился тем, что в его ведении и бывшие здания Афонского подворья, которые находятся на Полянке, в Фаустовом(?) переулке, где храм, построенный, устроенный вообще преподобным Аристоклием в честь Скоропослушницы — иконы Божьей Матери, Скоропослушницы, которую он очень почитал. И этот храм освящал в свое время сам Святейший Патриарх Тихон.
А. Пичугин
— А не было никакой возможности в старом подворье Афонского монастыря расположиться — тогда, в начале 90-х?
Игумен П. Пиголь
— Да, старое подворье было на Лубянке — это известная часовня Великомученика Святителя Пантелеймона...
А. Пичугин
— А, да, но ее снесли.
Игумен П. Пиголь
— Да, ее снесли.
А. Пичугин
— А то, что Вы говорите, на Полянке?
Игумен П. Пиголь
— Но такая возможность, кстати, его восстановления была.
А. Пичугин
— Там пустырь был долгие годы!
Игумен П. Пиголь
— В то время нам пришло туда предложение... Вообще, когда создавался Градостроительны
А. Пичугин
— Очень же красивый храм-часовня...
Игумен П. Пиголь
— Да, очень красивый...
А. Пичугин
— Очень красивый, украшение Москвы. Если смотреть старые открытки с видами Лубянской площади, то одной из доминант как раз был вот этот храм-часовня Святителя Пантелеймона, Целителя Пантелеймона. Вы отказались?
Игумен П. Пиголь
— Ну, не то, что отказались. В то время, кстати, было предложение от одной очень солидной фирмы — взяться за постановление, и они просили (так как это было пятиэтажное здание, и часовня сама была на пятом этаже) три этажа использовать под свои нужды, а ее восстановить полностью за свои средства.
А. Пичугин
— Восстановить в том виде, в котором была?
Игумен П. Пиголь
— В том виде, в котором была, да. И это предложение серьезно так рассматривалось, но так произошло, что этому замыслу не удалось осуществиться.
А. Пичугин
— Вот!
Игумен П. Пиголь
— Но, может быть, когда-нибудь и поставят...
А. Пичугин
— Может быть, снесут вот это уродливое здание торгового центра... Вот согласились бы тогда — не построили бы там вот этот торговый центр, который весь вид и всю Никольскую портит!
Игумен П. Пиголь
— Да, может быть, и упущенные возможности... Но так... да... сложилось. Но, тем не менее, Афонское подворье восстановило свои владения на Полянке и храм Иконы Божьей Матери Скоропослушницы.
А. Пичугин
— Ну, я так понимаю, что и настоятелем подворья Вы тоже были довольно недолго, и началась Ваша история, которая продолжается по сей день, в Высоко-Петровско
Игумен П. Пиголь
— Она не сразу именно так началась... Перед этим были восстановление и начало возрождения Ново-Афонского Симоно-Канонитск
А. Пичугин
— А-а, в Абхазии?
Игумен П. Пиголь
— В Абхазии.
А. Пичугин
— И Вы там тоже успели поучаствовать?
Игумен П. Пиголь
— Да, я начинал, потому что когда меня отправляли представителем обители в Москву, то дали поручение изучить вопрос о состоянии возможности возрождения всех подворий, которые были в России. Это, помимо Москвы и Санкт-Петербурга
А. Пичугин
— Но там же было очень сложно в те годы — война и прочие все нестроения.
Игумен П. Пиголь
— По этой причине я не сразу мог приехать туда — вот потому что сразу началась война, и вообще невозможно было туда доехать. Но представители Абхазии, братства Святого апостола Симона Канонита, которое тогда действовало, приезжали и всячески способствовали тому, чтобы представитель Пантелеймонова монастыря приехал и положил как-то начало возрождению. Это их было искреннее желание. И оно осуществилось, в какой-то степени, когда объявили перемирие на некоторое время — это как раз было в августе, в 1993 году. И я тогда отправился в Ново-Афонский монастырь. И тогда произошли переговоры и с бывшим президентом Ардзинбой по вопросу возможности возрождения монастыря. Кстати говоря, моя поездка и встреча была продолжением тех действий, которые были предприняты до меня со стороны Пантелеймонова монастыря. Тогда еще сам Ардзинба был председателем Верховного Совета, и, собственно, моя встреча была предложением. Но тогда было принято решение, что если заканчиваются вот все эти печальные военные события, война, тогда обязательно начнем возрождение Ново-Афонского монастыря. И это, собственно, и произошло. Первое богослужение там в храме Светлого Апостола Симона Канонита совершилось именно в 1994 году на Благовещенье, перед Пасхой.
А. Пичугин
— Напомню, что в гостях у нас в программе «Светлый вечер» духовник братии Высоко-Петровско
Теперь давайте перейдем к Высоко-Петровско
Игумен П. Пиголь
— Да, я в монастыре уже около 15 лет. Вернее, в стенах обители, которая получила статус монастыря не так давно. В то время, когда я пришел, это было патриаршее подворье и ректорат РПУ — Российского православного университета Иоанна Богослова, куда меня и назначили сразу, с прибытием, первым проректором и деканом философско-богос
А. Пичугин
— А что такое информационно-из
Игумен П. Пиголь
— Да, он возник не так давно — где-то два года, как он уже существует. Но он возник на основе редакции духовно-историче
А. Пичугин
— То есть, получается, к Вам приходят люди, которые хотят впоследствии стать монахами?
Игумен П. Пиголь
— Основы православной культуры, которые мы слышим, рассказывают о вере православной, но мы должны учитывать, что православие, Церковь Христова — это не только собственно само Учение и какие-то представления о вере Христовой, которые предлагаются нам, современникам, в доступном виде, но это образ жизни, это сама жизнь. И, собственно, эту практическую сторону мы таким, более серьезным, образом рассматриваем и предлагаем то, что может действительно помочь людям устраивать свою жизнь в соответствии с Заповедями Евангелия.
А. Пичугин
— Ну, а как-то более предметно: у Вас есть занятия? Кто к Вам приходит?
Игумен П. Пиголь
— Ну, в последнее время, помимо нашей такой издательской деятельности, издательством «К Свету» издано множество книг. Но, в основном, они такой духовно-практиче
А. Пичугин
— То есть с Афоном все равно какая-то связь у Вас постоянно существует?
Игумен П. Пиголь
— Да, она существует, самая естественная связь, кстати, особенно в плане издательской деятельности, научной...
А. Пичугин
— А Вы сами ездите на Афон периодически?
Игумен П. Пиголь
— Да, я бываю на Афоне, но, к сожалению, не так часто, как бы хотелось. Но тем не менее... Но у нас постоянная связь с насельниками обители, с теми, с кем я когда-то приехал на Афон, с друзьями моими, с однокурсниками.
А. Пичугин
— А вот интересно: сейчас, в принципе, есть определенная мода на поездки в Грецию, на Афон. Туда ездят практически все люди, которые называют себя православными. То есть даже когда... Вот я, например, никогда не был на Афоне, и когда об этом кто-то слышит из моих православных знакомых, все начинают удивляться: «Как же так? Но ты же православный — ты не был на Афоне?» Действительно, сейчас на Афон едут практически все люди, которые считают себя православными христианами, — мужчины, естественно. В чем, почему такая мода вдруг появилась? Это поиск духовности где-то за пределами Отечества, или здесь что-то другое, более глубинное?
Игумен П. Пиголь
— Надо учитывать, что Афон — это духовный центр и хранилище церковного, святоотеческого предания. И это школа, можно сказать, подвижничества, школа монашеского духовного делания и центр как бы монашеской духовности. И там, в духовном центре, и в монастырях, которые благодаря своему духовному деланию и духовному подъему часто становились очагами духовности и влияли на все стороны жизни человека и человечества, и у них вырабатывается все необходимое для спасения... И в эти духовные центры и стремятся люди, чтобы получить то, что их привлекает по своим таким глубинным запросам духа.
А. Пичугин
— А здесь, в России, в российских монастырях или на приходах, этого получить нельзя?
Игумен П. Пиголь
— Все это можно получить, но все-таки Афон — это место особое. Это удел Божьей Матери, и это все-таки духовный центр, где, по преимуществу, все насельники занимаются духовным деланием. И неслучайно он и становился виновником больших духовных подъемов, возрождений, оттуда выходили целые направления духовно-культурн
А. Пичугин
— То есть надо ехать?
Игумен П. Пиголь
— Таких случаев очень много, и они как раз говорят о том, что да, есть смысл посещать Афон и, самое главное, стараться приобщиться к той благодати, которая ниспосылается людям через великие и множество святынь, которые там есть. И также можно увидеть пример деятельной христианской праведной жизни.
А. Пичугин
— Ну, а в Вашей работе в Москве, вот в этом информационно-из
Игумен П. Пиголь
— Тема Афона в последнее время у нас главная в нашей деятельности. И книги, которые мы издаем, во многом так или иначе связаны с Афоном, с историей, с традициями Афона, с учением старцев Афонских о духовной жизни. И в этом контексте мы начали проводить в самом центре, в редакции «К Свету» в последнее время такие тематические духовные встречи, где предлагаются вопросы, связанные с духовной жизнью современников. И эти встречи в последнее время проходят регулярно, по четвергам вечером. И эти духовно-тематиче
А. Пичугин
— Огромное количество русских святых (ну, а наипаче того — Серафим Саровский и Сергий Радонежский, которых мы почитаем, в первую очередь, именно как людей, которые своей верой снискали святость) — они же никогда не были на Афоне. Они подвизались здесь и даже не помышляли особо никуда поехать. А сейчас все стало очень просто: вроде, покупай билет на самолет, получай визу, разрешение на посещение Афона — и лети, если ты мужчина. Соответственно, ну вот нет ли в этом какой-то профанации?
Игумен П. Пиголь
— Профанации нет, потому что Афон, как я сказал уже, хранит в себе, в чистоте святоотеческие и традиции, и самое учение о правильной духовной жизни, и те принципы, которые вытекают из Священного Писания и на которых строят свои жизни подвижники Афона. И вот эти принципы — они-то были принесены в свое время с Афона еще преподобным Антонием Киево-Печерским, который преемственно воспринял дух Афона, и утверждены в Киеве, в Киево-Печерской лавре. И эти традиции утвердились в Киеве, и поэтому и Киев стал тоже именоваться уделом Божьей Матери. И они распространились по всей Руси благодаря тому, что ученики преподобного Антония, Феодосия становились архиереями, и в своих епархиях они тоже это учение распространяли.
В чем оно состояло, в чем смысл и главная суть той традиции, которую принес преподобный Антоний на Русь? Это то, что на Афоне лежит в основе жизни монастырей и является вещами, кстати, самими собой разумеющимися. Главным образом, это учение о монашеском общежитии как о той основе, которая лежит в принципе... Это старчество и послушание. И самое общежитие, которое устраивается на евангельских основах. Так вот, принцип старчества и послушания — это как раз то, что было принесено на Русь. И вот оно со временем, конечно, претерпело некие изменения и искажения, и, в основном, как в наше время, старчество воспринимают как те плоды, которые приносит само это делание, сам принцип. То есть который строится на принципе старчества. И старчество — это люди, которые приобрели от Бога особые дарования прозорливости, там, исцеления. Но не учитывается то, что эти плоды духовного возрастания приобретаются, следуя определенным путем постепенного духовного возрастания, основываясь на этих принципах. Принцип старчества — это послушание и отречение от своей воли перед старцем, который становится образом Господа нашего Иисуса Христа. И, таким образом, происходит отсечение своей воли и врачевание той испорченной природы, которую мы получили после грехопадения. Вот это учение о духовной жизни, эти традиции всегда привлекали внимание и были привнесены на Русь и усвоены всеми известными нашими подвижниками и святыми, в том числе и преподобным Серафимом Саровским, который как раз благословение на свой подвиг получил именно в Киево-Печерской лавре.
А. Пичугин
— Ну что ж, спасибо большое, отец Петр! Уже время нашей программы закончилось. Я напомню, что в гостях у радио «Вера» сегодня был духовник братии Высоко-Петровско
Игумен П. Пиголь
— Бог в помощь! Помоги Господи всем!
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер
«Дети и музыка». Светлана Феодулова
У нас в гостях была многодетная мама, оперная певица, обладательница самого высокого в мире голоса по версии «Книги рекордов Гинесса» Светлана Феодулова.
Мы говорили о чудесной роли музыки и искусства в воспитании детей, а также наша гостья рассказала о новой музыкальной сказке «Кукла и ангел».
Ведущая: Анна Леонтьева
Все выпуски программы Светлый вечер