Поделиться
Даниил Иванович Кютинен — пекарь Левашовского хлебозавода — выпекал в отрезанном фашистами Ленинграде тёмные буханки, которые выдавались людям по карточкам. Имя Даниила Ивановича Кютинена вписано в Книгу Памяти блокады Ленинграда.
Норма хлеба в блокадном Ленинграде составляла 125 граммов на человека в день. Несмотря на то, что муки в хлебе было мало — в основном преобладали ячменный жмых, перемолотая хвоя или кора деревьев, — вкуснее этого, похожего на кусок глины, хлеба для жителей не было ничего. Даниил Иванович ни разу не съел и крошки того хлеба, который сам же и выпекал. Он вообще часто забывал поесть — нужно было без устали работать. 3 февраля 1942 года Даниил Иванович Кютинен скончался прямо на рабочем месте. В свидетельстве о смерти было написано, что пекарь скончался от дистрофии.
Какую молитву, услышанную еще от матери в детстве, вспоминал Кютинен?
В цеху ленинградского Левашовского хлебозавода на дощатых поддонах плотными рядами стояли тёмные буханки и ждали своего часа, чтобы отправиться в городские булочные. Пылали печи, тепло и уютно пахло свежим горячим хлебом. Пекарь Даниил Иванович Кютинен вдыхал этот самый мирный на свете запах. И всё, что происходило за дверями завода, казалось ему отсюда просто сном. А над Ленинградом тем временем кружили немецкие самолёты. Город был отрезан блокадой фашистами от всей остальной страны. Шёл ноябрь 1941 года.
Норма хлеба сократилась до 125 граммов на человека в день. Хлебные карточки ценились дороже золота. Очереди у булочных выстраивались с раннего утра. Люди получали заветный кусочек, завёрнутый в грубую бумагу, и несли домой как самую большую драгоценность. Возле заводского магазина Даниил Иванович видел эту картину каждый день. А ведь ещё недавно такой хлеб большинство этих людей вряд ли стали бы есть. Как пекарь, Кютинен прекрасно знал, из чего сделана блокадная буханка. Муки в ней было совсем чуть-чуть — ржаной, самой грубой: в городе работала одна-единственная мельница, и та на самой малой мощности. Остальное — ячменный жмых, перемолотая хвоя или кора деревьев. И всё же лучше, ароматнее и вкуснее этого похожего на кусок глины хлеба для жителей блокадного Ленинграда не было ничего.
Смена на хлебозаводе закончилась. На проходной работников, как обычно, тщательно досмотрели. Даниил Иванович был уверен: никто не посмеет в такое тяжёлое время утаить хлеб для себя. Ведь это значило бы — украсть у кого-то, может быть, единственную надежду продержаться ещё один день. «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», — вспоминал Кютинен слова молитвы «Отче наш», которую часто слышал от матери.
В 1882 году, когда Даниил Иванович появился на свет, в Российской империи тоже был голод. Мать рассказывала ему, как за несколько километров ходила к дальним родственникам, чтобы выпросить у них тарелку кукурузной каши. «Держись, сынок, поближе к хлебу», — говорила она. Может быть, поэтому Кютинен и выбрал для себя профессию пекаря. На Левашовском хлебокомбинате он служил уже много лет. И вот теперь, в 41-м, когда Ленинград оказался в кольце врага, Даниил Иванович был к хлебу ближе всех. Кютинен часто ловил на себе завистливые взгляды. За спиной у него шептались: мол, повезло оказаться на тёпленьком месте. Но разве мог он пользоваться своим положением, когда люди на улицах замертво падали от голода? С самого начала блокады Даниил Иванович не съел ни крошки того хлеба, который сам же и выпекал. Он вообще часто забывал поесть — нужно было без устали работать, месить тесто, печь и печь тёмные кирпичики, которые спасали людям жизни. Страшно худой — одни глаза! — он вызывал недоумённые взгляды многих, уверенных, что Кютинен при своей профессии уж точно не голодает.
А он готов был делиться последним. На проходной работникам хлебозавода разрешали вытряхивать испачканные в муке рабочие халаты и собранную с них мучную пыль забирать себе. Но Даниил Иванович даже такой малостью пользоваться не хотел: ведь у его товарища двое маленьких ребятишек, ему нужнее. И отдавал. 3 февраля 1942 года Даниил Иванович Кютинен скончался прямо на рабочем месте. В горящей печи выпекалась очередная партия блокадного хлеба...
До наших дней дошло свидетельство о смерти Кютинена. В документе написано, что пекарь скончался от дистрофии. Человек, который каждый день был рядом с хлебом, умер от истощения. Он совершил настоящий подвиг: не польстился на лишний кусок, когда люди вокруг голодали, а пожертвовал своей жизнью ради спасения других. Имя Даниила Ивановича Кютинена как героического человека было вписано в Книгу Памяти блокады Ленинграда.
Все выпуски программы Жизнь как служение
«Любовь к Богу». Иером. Геннадий (Войтишко), Ия Батаногова, Яна Зотова
Поделиться
В этом выпуске «Клуба частных мнений» иеромонах Геннадий (Войтишко), супруга священника, многодетная мама Ия Батаногова и музыкант Яна Зотова размышляли о том, что такое любовь к Богу и можно ли научиться этой любви.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Клуб частных мнений
Геническ (путешествие по городу)
Поделиться
Фото: PxHere
Геническ расположен на берегу Азовского моря, у основания Арабатской косы, которая дотягивается до Крыма. Эта полоска суши похожа на стрелу. Длина её — более ста километров, а ширина в некоторых местах — менее трехсот метров. Узкая коса и дала название селению — Геническ в переводе с тюркского означает «тонкий». Село было основано в 1784 году по указу Екатерины Второй для добычи соли. Его жителями стали государственные крестьяне, перевезённые из других регионов России. Они не только добывали соль, но и выращивали хлеб, держали скот, ловили рыбу. В годы Крымской войны 1855 года Геническ служил надёжным тылом для русской армии. Он пострадал от обстрелов, но быстро восстановился. В 1904 году здесь построили величественный собор Рождества Богородицы. Он стал символом Геническа, который к тому времени получил статус города. После революции 1917 года храм закрыли. Он долгое время бездействовал, но был возрождён в 1989-ом. И по сей день остается духовным центром Геническа!
Радио ВЕРА в Геническе можно слушать на частоте 103,1 FM
Псалом 18. Богослужебные чтения
Поделиться
Быть может, вы слышали мысль Гильберта Честертона о том, что самый несчастный человек — это атеист: ведь когда он смотрит на великолепие заката, ему некому сказать «спасибо!». 18-й псалом, который сегодня читается в храмах за богослужением, — и есть одно развёрнутое «спасибо» Богу за восхитительную красоту творения. Давайте послушаем!
Псалом 18.
1 Начальнику хора. Псалом Давида.
2 Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь.
3 День дню передаёт речь, и ночь ночи открывает знание.
4 Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их.
5 По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их. Он поставил в них жилище солнцу,
6 и оно выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще:
7 от края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от теплоты его.
8 Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых.
9 Повеления Господа праведны, веселят сердце; заповедь Господа светла, просвещает очи.
10 Страх Господень чист, пребывает вовек. Суды Господни истина, все праведны;
11 они вожделеннее золота и даже множества золота чистого, слаще мёда и капель сота;
12 и раб Твой охраняется ими, в соблюдении их великая награда.
13 Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня
14 и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною. Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения.
15 Да будут слова уст моих и помышление сердца моего благоугодны пред Тобою, Господи, твердыня моя и Избавитель мой!
Прозвучавший сейчас псалом очень интересно скомпанован: сначала идёт восхваление Бога через красоту видимого творения, потом резкая смена регистра — и речь уже о красоте Закона, данного Богом человеку, затем ещё одна смена — и уже перед нами — песня о глубине человеческого сердца. И эта композиция — не случайна: псалмопевец словно бы поднимает нас всё выше и выше — переводя при этом наше внимание от внешнего, очевидного, к внутреннему, сокровенному.
Очень интересно и то, как псалмопевец обращает внимание на солнечное светило: оно, словно восторженный жених, каждое утро выходит из своего брачного чертога — и каждый день — не так же, как вчера, а словно бы заново. Честертон в одной из глав своего произведения «Ортодоксия» предлагает такое размышление — которым было бы грех не поделиться: «Солнце встаёт каждое утро. Я не встаю каждое утро; но перемена происходит не из‑за моей активности, а скорее — из‑за моего бездействия. ... Дети ритмично топочут ногами от избытка, а не от недостатка жизни. Потому что они изобилуют жизнью, потому что в них дух яростен и свободен, они хотят повторений — неизменных повторений. Они всегда говорят: „Ещё!“. И взрослый делает это снова, пока почти не сломается. Ведь взрослые недостаточно сильны, чтобы ликовать в однообразии. Но быть может, Бог достаточно силён, чтобы ликовать в однообразии. Возможно, Бог говорит каждое утро: „Ещё!“ солнцу, и каждый вечер: „Ещё!“ луне. Возможно, не сухая необходимость делает все ромашки одинаковыми; возможно, Бог создаёт каждую по отдельности, и никогда не устаёт это делать. Возможно, у Него вечно жажда младенчества; ибо мы согрешили и состарились, а наш Отец моложе нас. Повторение в природе — это не просто повтор, это театральный бис».
Именно такого — словами Честертона — «младенческого ликования» даже в самом, казалось бы, привычном однообразии мне и хотелось бы пожелать всем нам — а настроить нас на такой лад очень хорошо помогает 18-й псалом!
