В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Анна Леонтьева, а также наш гость — клирик московского храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священник Сергий Шумских — поделились светлыми историями о встречах с монахами, священниками и церковными людьми, которые произвели необыкновенное впечатление и показали, что христианство — это свет, радость и любовь.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Анна Леонтьева
А. Ананьев:
— Светлые люди, светлые воспоминания, светлые размышления, светлые истории — с одной стороны, это концепция программы «Светлые истории» на Радио ВЕРА, а с другой стороны, это тема программы «Светлые истории» на Радио ВЕРА, вот так сегодня получилось, и винить за это и благодарить за это мы будем нашего сегодняшнего дорогого гостя, разрешите представить вам клирика московского храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе, священника Сергия Шумских. Добрый вечер, отец Сергий.
о. Сергий:
— Добрый вечер.
А. Ананьев:
— Мы с моей женой Аллой Митрофановой придумали новую рубрику, которую иногда эксплуатируем в своих подкастах, она называется «Серая уточка», там все вопросы начинаются со слов «Ну, конечно» — Ну, конечно, отец Сергий, вам-то легко придумать рассказ или историю на эту тему! Я очень хорошо знаю, какие замечательные люди обитают в храме, в трапезной, в парке в этом, в скверике, в храме священномученика Антипы Пергамского. Причем, фотографии видел не так давно, кто же, кто же, кто же?.. Кто-то там евангельские чтения проводил в трапезной...
о. Сергий:
— Отец Иаков.
А. Ананьев:
— Отец Иаков, правильно. Какие красивые люди сидят его слушают, это ж чудо просто!
А. Леонтьева:
— Это какой-то специальный храм с красивыми людьми?
А. Ананьев:
— Да, специальный храм со специальными людьми, и там происходят специальные вещи.
о. Сергий:
— У нас там фейсконтроль. (общий смех)
А. Ананьев:
— Да, да, да! Признайтесь, вы приход набираете по каким-то внешним?..
о. Сергий:
— Конечно. (смеются)
А. Ананьев:
— Потому и вы красивый. Также позвольте мне представить вам человека, которому всегда есть что рассказать на любую тему, ведущую Радио ВЕРА Аню Леонтьеву. Анечка, добрый вечер.
А. Леонтьева:
— Добрый вечер.
А. Ананьев:
— И мою неспособную возразить мужу красавицу-жену Аллу Митрофанову.
А. Митрофанова:
— Здравствуйте.
А. Ананьев:
— Меня зовут Александр Ананьев, это «Светлые истории», которые можно не только слушать в эфире Радио ВЕРА, но и смотреть, в первую очередь, в нашей группе во «Вконтакте», смотреть, ставить лайки, подписываться и оставлять комментарии, которые для нас просто на вес платины, каждый комментарий бесценен. Особенно мне нравится, когда вы, друзья, обращаясь к нам, начинаете делиться какими-то своими историями. Вот Галина, например, написала: «Хочу поделиться своей историей: после службы шла из храма в прошедшее воскресенье. Дождь лил, как из ветра, вода заливала все тротуары, не успевая стекать в стоки и еще было много воды от таяния снега. Из-под зонта все виделось серым и холодным. Далее дорога шла через парк и, вступив в него, я увидела... Нет, скорее, почувствовала, что здесь все как-то по-другому. Между деревьями от земли шел пар, при том же проливном дожде чувствовалось нежное тепло. Было так красиво! Какая красота! Слава Богу за все!» Вы чувствуете? Наши слушатели начинают видеть светлые истории там, где 99 человек пройдет и ничего не заметят. Да? Чудо? Чудо. Отец Сергий, начнем с вас, светлые люди, светлые воспоминания, светлые размышления. Во-первых, расскажите нам, пожалуйста, почему именно эту тему вы выбрали, а во-вторых, мы с нетерпением ждем, какую же историю вы принесли нам в светлую студию Радио ВЕРА на Андреевской набережной.
о. Сергий:
— Ну, как мне показалось, это одна из самых легких тем, на которые я могу поразмышлять чуть-чуть.
А. Ананьев:
— Видите, люди делятся на хороших и плохих: хорошим людям есть что рассказать на эту тему, и они считают ее самой легкой, а мы с Аллой Сергеевной ехали, мучились: а что нам рассказывать? Мы слушаем вас.
о. Сергий:
— Нет, на самом деле, действительно, очень много историй, которые мы, может быть, как-то пропускаем, и зачастую лучшая половина нашей планеты, это женщины, девушки, они как-то делают на этом акцент, а мужчины как-то: ну, было и было. Потом, когда жена рассказывает все это в красках, думаешь: ничего себе, ты уж там часть и забыл. Вот я, может быть, если позволите, хотел бы несколько историй рассказать, как минимум две, если хватит на это времени. Одна история из моего детства, я тогда был еще маленьким, в школу, не помню, ходил или нет, и у нас большая семья, и родители, когда куда-то уезжали, они нас зачастую оставляли с какими-нибудь храмовыми бабушками, и вот одной из таких бабушек была Анна Степановна, покойная, Царствие Небесное, и эта бабушка, она всегда изливала из себя такой свет, такую радость, которую я никогда до конца не мог в детстве понять. У нас оставались иногда строгие бабушки, которых мы пытались всячески там как-то обойти, обхитрить, еще что-то, а вот Анна Степановна, она на нас никогда не ругалась, но она вот такой какой-то своей святостью, любовью, она все покрывала. Она очень вкусно готовила, она раскатывала тесто, она всегда показывала пример, как надо, всегда вот лапшичка у нас была на Рождество, на Пасху куриная, и это был такой светлый человек, от которого ты заражался вот этим вот светом, такой святостью. И помню, когда она умерла, мы в отпуске с родителями были, мы возвращаемся, это для меня первое такое вот отпевание было, приезжаем, и она вот лежит в гробу, и я плачу и про себя говорю: «Господи, ну, Ты ж воскресил вот там людей, того же Лазаря воскресил — ну, воскреси, для Тебя ж ничего это не стоит», я до последнего вот так вот верил, что Он воскресит, какой-то у меня детский был такой максимализм, не знаю, вот я верил, верил, и вот когда уже опускали в могилу, я, конечно, тогда уже как-то понимаю: ну, все мы умираем, все мы люди грешные, смертные, тленные, страстные, ну, как-то вот этот человек запомнился именно таким, и до сих пор она в глазах у меня, вот она светится, она седая была, такая вот светловолосая, и до сих пор у меня вот свет, исходящий от неё, он всегда перед глазами как-то всплывает.
А. Митрофанова:
— А у вас не было обиды на Бога за то, что вы просили-просили, а Господь вот?..
о. Сергий:
— Да нет, ну, это как-то внутри было, а потом как-то ты понимаешь, когда чувства осаживаются, ты понимаешь, что, ну, все мы тут будем, приходим на кладбище, там столько людей умерло, и...
А. Ананьев:
— Эту историю можно, знаете, ещё как красиво вот так вот закончить: «А потом, однажды весенним утром, я захожу в трапезную нашего замечательного храма Антипы Пергамского на Колымажном дворе, и вдруг явственно чувствую запах только что сваренных куриных макарон, как будто бы она сварила их своими руками» — да, красиво?
о. Сергий:
— Плохо, что у нас в храме не разрешено готовить.
А. Ананьев:
— Вот умеете вы испортить! — с одной стороны, с другой стороны, может быть, отец Сергий сейчас раскрыл тайну того, почему в этом замечательном храме, на заднем дворе Пушкинского музея, все такие молодые, красивые и стройные? Да потому что там не едят, вот и всё.
о. Сергий:
— Поесть там любят, но готовить там нельзя.
А. Ананьев:
— Понятно, хорошо. И вторая история, которую вы хотели рассказать?
о. Сергий:
— Вторая история, это уже она со мной произошла в Троице-Сергиевой Лавре, вот там это ныне живущий монах, поэтому, я думаю, без имён, есть там один такой батюшка-монах, как-то у меня перед рукоположением, как это зачастую бывает у многих, какие-то искушения появились, и обычно мы исповедовались там у одного батюшки, вот как-то хор так в Лавре, мы по очереди к нему ходили, все исповедовались, а тут я как-то захожу в алтарь, смотрю — батюшка исповедует там в одном из пределов, и думаю: дай-ка я тоже у него поисповедуюсь. Как-то это всё так спонтанно произошло. И обычно на исповеди я как-то сухо так грехи перечисляю, всё не раскрываю, а тут как-то душа так раскрылась впервые в жизни, и я начал вот эту свою боль какую-то на этого батюшку изливать как бы в таинстве исповеди. И батюшка такой меня хлопает по плечу: «Серёж, Серёж, всё хорошо, Серёж!». И в конце, ну, он поговорил как-то, наставил, и на душе такое спокойствие произошло, что у меня вот никогда в жизни больше после исповеди такого не было, и в конце он прочитал разрешительную молитву, благословил, и вот с такой ясностью говорит: «Бог тебя простит, Серёженька», и просто от него вот всегда, потом я его сколько раз встречал ещё, сколько раз у него исповедовался тоже — такая радость, такая лёгкость, которую ты действительно не понимаешь, и как-то ты не можешь описать словами, а ты просто вот её испытываешь, и действительно, это тот человек, который вот идёт и всегда улыбается. Он всегда улыбается, всегда поздоровается, хотя кто ты там, какой-то студент, там их тысячи, эти студентов у нас в семинарии, и он всем всегда улыбается, всегда приветлив, всегда от него идёт такая вот радость, потому что, как мы знаем, святость, свет — это, я думаю, синонимичные слова, источник света — это Спаситель, а эти люди как зеркало, они вот как сосуд, они наполняются этим светом, и они вот как зеркало отражают от себя этот свет, который действительно поражает.
А. Ананьев:
— Вот понимаете, в чём штука? До меня сейчас, может быть, не дошло, но так на мгновение озарило, и это понимание отойдёт потом, как это часто бывает, но вот сейчас мне вдруг стало ясно, что такое святость. Святость — это такое состояние человека, в котором ты каждое мгновение видишь светлые истории. Что бы с тобой ни произошло, ты видишь, как это классно, как это мудро, как это красиво, как это исключительно, как это именно для тебя, и какую огромную роль это играет в твоей жизни. Причём это происходит не вот так, вспышками, а это такое ровное, постоянное, стабильное, вот это и есть святость. И каждый раз, когда мы вдруг замечаем, что с нами случилась светлая история, которую, может быть, не заметил бы никто другой, а вот ты заметил и поблагодарил за неё, вот в этот короткий миг мы чуть-чуть прикасаемся к этой святости, но потом, конечно, радостно отступаем от этого состояния, потому что мы, в общем, очень несовершенны. Спасибо вам, отец Сергий, вот благодаря вам я вдруг понял, что вот, пожалуй, что так оно и есть.
о. Сергий:
— Это как фаворский свет, апостолы, они говорят: «Господи, хорошо нам здесь быть», и они начинали какую-то ахинею нести: «давай здесь сотворим кущи, нам тут хорошо, в моменте вот, нам больше ничего не надо».
А. Ананьев:
— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, клирик московского храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе, удивительно светлый собеседник, священник Сергий Шумских сегодня принимает участие в программе, также Анна Леонтьева и моя жена, ведущая Радио ВЕРА, Алла Митрофанова, у которой тоже есть немало историй, которые она могла бы рассказать. Однако, прежде чем ты начнёшь, я вспомнил, что я хотел произнести, предварив наши сегодняшние «Светлые истории» в качестве эпиграфа, опять же, это касается «Светлых историй», вообще самой концепции. Помните замечательное стихотворение Владимира Горохова? Оно про светлые истории. Оно начинается так:
«Бывает, всё так классно.
Так классно прямо всё. И тут-ба-бах — ужасно
Ужасно стало всё.
И раз — опять — всё классно,
Прям классно-классно всё.
Ба-бах, опять ужасно.,
Ужасно прямо всё».
А. Митрофанова:
— Это ты, глядя на жену вспомнил, да?
А. Леонтьева:
— Предварил так предварил!
А. Ананьев:
— Это я анализирую свой творческий поиск светлых историй в моей жизни.
А. Митрофанова:
— Нет, ну почему-то ты представил меня, ты передал мне слово, потом сказал: «хотя нет, подожди...»
А. Ананьев:
— Свет мой, душа моя, в жизни всё бывает промыслительно, и сие тоже не просто так, великий смысл есть в том, от чего говорить начал я, как Йода из «Звёздных войн», непонятно. Слушаю тебя.
А. Митрофанова:
— Слушайте, ну раз такое дело, я другую историю хотела рассказать, может быть, если время будет, я к ней ещё перейду, но пока мы так смеёмся: есть замечательный храм в Москве за третьим кольцом, ну, в общем, там немецкая слобода, вот она заканчивается, там, в общем, третье кольцо, метро Бауманская, вот Ирининская церковь. Мы жили там какое-то время, вместе с моей подругой снимали квартиру, а ещё раньше я частенько приезжала туда в гости к потрясающей семье Владимира Александровича Гурболикова, это зам главного редактора журнала «Фома», его супруга Катя, их дочки чудесные, Кира и Сима, двойняшки, и мы все вместе ходили с ними в Ирининский храм, особенно, когда речь шла об освящении какой-то пасхальной снеди, почему-то именно туда Володя приходил, может быть, это было связано с тем, что храм ремонтировался тогда, реставрировался, восстанавливался, и там было не так много прихожан, а Володина супруга Катя, она всегда изготавливала огромную пасху, огромную! То есть, ну, понятно, мы там в промышленных масштабах пасхи готовили, я ей помогала, как подмастерье тогда, на подпевках была, и много-много-много, десятки каких-то маленьких пасох, среднего размера, и одна вот такая великанша, которую Катя всегда с особым вдохновением готовила для храма. Может быть, именно вот по этой причине, что они знали, в этот храм вряд ли такую пасху ещё кто-то принесёт, потому что, ну, рядом другие храмы, они уже восстановлены, огромный Елоховский собор, пожалуйста, там много людей, а здесь немного, и вот мне кажется, что с этим было связано, и поэтому на освящение тоже ходили туда. И вот я не помню, в связи с чем в этом храме шёл крестный ход, это не был престольный праздник, я не помню, вот что, но это точно было, может быть, это было связано с вынесением плащаницы... не знаю, в чём дело. Но настоятель храма, он, понятно, шёл с Евангелием, с крестом, один из алтарников шёл с огромным жестяным ведром, в котором была святая вода, и этой водой настоятель кропил всех, кто шёл с ним в этом крестном ходе. И на мне было почему-то морковного цвета пальто, я не помню, как оно появилось в моём гардеробе, я помню только, что было морковного цвета пальто и зелёный шарф, и вся я такая была, видимо, дерзкая, как морковка. И вот он, завершив крестный ход, всех щедро полив вот этой самой святой водой, вдруг внезапно посмотрел на меня, удивился, у него аж прям бровь так приподнялась, он удивился, он, значит, хватает это ведро, а там две трети ведра воды, и шарах! — и опрокидывает на меня.
А. Ананьев:
— Тонко, изящно. За что?
А. Митрофанова:
— Апрель. Значит, апрель, да. Апрель в Москве — это не самое, мягко говоря, тёплое время года. Ну, как-то у нас такое ещё состояние, то ли вот конец Великого поста, то ли Страстная неделя, вот что-то такое. И меня внезапно настоятель так со словами «Господи, помилуй», он прям так раз, и обливает меня этой водой. Вы знаете, меня накрывает таким счастьем! Ну, то есть, как будто бы меня внезапно искупали в Иордане. Мне вообще не было холодно, то есть я вся мокрая шла, обтекала, идти было недалеко, меня обсушили, естественно, Володя с Катей, но почему-то это было такое простое человеческое счастье, и я не могу объяснить, с чем это связано. Но вот этот замечательный отец-настоятель, в крайне сложных условиях тогда пребывавший, потому что реставрация отнимала очень много сил, нужно было всё время искать деньги, их не было, и вот он разрывался между поиском этих денег и служением, вот, понимаете, человек, который умеет вот так креативно радоваться в моменте, так что ещё и других заражает вот этой радостью, мне запомнился на всю жизнь, я ему очень благодарна.
А. Ананьев:
— А почему ты делаешь такой радужный вывод? А может быть, замечательный и опытный пастырь увидел в твоих глазах огонь порока и понял, что обычным кроплением не обойтись, придётся прибегать к более радикальным методам.
А. Митрофанова:
— Да, вызовем пожарных.
А. Ананьев:
— Вызовем пожарных и зальём огонь порока в этом морковном, так сказать...
о. Сергий:
— Обличил.
А. Ананьев:
— Да, да, да.
А. Митрофанова:
— Ну, в любом случае, понимаете, это для меня стало такой детской радостью, исходившей именно от этого человека.
А. Леонтьева:
— Как я тебя понимаю.
А. Митрофанова:
— И все вокруг, и Володя, и Катя, и их дети, они все: «Ой, тётю Алю облили! Ой, тётя Аля вся мокрая!». Все такие были счастливые.
о. Сергий:
— Спаситель же говорит: «Будьте как дети», и вот в храме действительно, человека иногда кропишь, и он, как ребёнок, начинает радоваться.
А. Леонтьева:
— А какие улыбки у всех на лицах, когда вот просто их кропят святой водой. Я заметила, что самые сложные люди так начинают как-то по-детски улыбаться, очень забавно.
А. Ананьев:
— Между прочим, именно Алла Сергеевна Митрофанова вскоре после нашего знакомства подарила мне ещё один тонкий образ, который у меня теперь волей-неволей связан со всеми вот этими храмовыми, церковными радостями. Стоя в овощном отделе крупного супермаркета, она задумчиво смотрела на полку с фруктами и говорит: «Саш, а ты знаешь, что самый христианский фрукт — это ананас?» — «Почему же, любезная Алла Сергеевна?», спросил я — «Ну как же, во время кропления святой водой все же в храме кричат: «Батюшка, ананас! Батюшка, ананас!»
А. Митрофанова:
— Ну да, ну да, не без этого. Но вообще, вы знаете, поскольку эта история, она вот с Володей Гурболиковым связана, вообще так получается, что если говорить о каких-то светлых людях, должна сказать, что нам бесконечно повезло, у нас такие коллеги удивительные, такие потрясающие, и на Радио ВЕРА, и в журнале «Фома», и это люди, которые умеют видеть свет, и вот смотришь на них, и этому хочется учиться. Но, собственно, из этого вырос спектакль «12 непридуманных историй», он же вырос из текстов, опубликованных в журнале «Фома», записанных и авторами «Фомы», и не авторами «Фомы», а просто найденными, ну, журналисты где-то вот нашли, поговорили с людьми, записали их истории. И мне кажется, что это настолько важно — вот так настроить оптику, чтобы уметь в своей жизни видеть этот свет. Это так помогает, особенно вот, ну, когда тёмные времена, а у нас, давайте начистоту, нередко в жизни случаются тёмные времена, иногда по внешним обстоятельствам, но гораздо чаще по нашим внутренним каким-то, вот из-за наших косяков мы просто себе эту оптику, которая вообще-то рассчитана на то, чтобы видеть фаворский свет, мы её ломаем, и тогда оказываемся с вот этими мутными стёклами вместо глаз, и как бы ни пронизывал фаворский свет окружающий мир, мы просто не в состоянии это разглядеть. А иногда, когда вот он таким ведром воды смывается с тебя, ты вдруг раз — и радуешься, как ребёнок. И слава Богу за тех людей, которые умеют это видеть гораздо чаще, чем, например, я. Вот, собственно, пожалуй, этот опыт проживания света как раз есть в «12 непридуманных историях».
А. Ананьев:
— Да, и спектакль, кстати, возвращается, на Пасху на сцену Дома русского зарубежья, мы вас, пользуясь случаем, приглашаем.
А. Митрофанова:
— 24-25 апреля, подробности на сайте foma.ru. Приходите, будем вместе учиться видеть свет.
А. Ананьев:
— Кстати, отец Сергий, я хочу спросить вашего мнения относительно того, что сказала Алечка. Ведь бывают же объективно трудные времена, там, когда у тебя горит сарай, условно говоря, а корова телится, а молоко сбегает, ты же не можешь сказать: «а я всё равно вижу свет, а мне всё равно хорошо и спокойно», да нет же. Ты же объективно будешь переживать, дёргаться, страдать, расстраиваться. Как это связано с тем, что сказала Алла, потому что внутренне я понимаю, что она права, но каждый раз, когда мы пытаемся переложить вот это понимание на реальную жизнь, оно почему-то не работает.
о. Сергий:
— Но в том-то и дело, что в нас не достаёт святости. Ведь даже святые говорят, они заболевают очень сложными болезнями, они говорят: «нас Господь посетил», они во всём видят промысл Божий и во всём радуются. Например, что-то Господь забрал, не знаю, на самолёт не успел, у меня там батюшка один есть, он говорит: «Господи, спасибо тебе, что забрал материально», не кто-то там руку сломал, ещё что-то. И действительно, во всём есть вторая сторона медали, и мы зачастую увидели: а, вот всё плохо, а нет, а тут мы, может быть, куда-то не успели, а у нас корова умерла, а за этим мы что-то ещё увидели, что-то ещё. И действительно, Господь так всё устрояет, если мы пытаемся разглядеть в этом промысл Божий, а мы должны и обязаны во всём видеть промысл Божий, то мир открывается совсем по-другому и вот эти все наши кажущие проблемы: вот у меня сейчас проблема, всё, весь мир подождёт — нет, это на самом деле вообще ничтожество, вообще в таком глобальном соотношении это разве проблема?
А. Ананьев:
— Но вот когда тебе больно, когда тебе тревожно, когда тебе страшно, на практике это очень трудно осуществимо.
о. Сергий:
— Конечно! Мы в последнюю очередь идём к Богу, в последнюю очередь обращаемся с молитвой, а в первую очередь, вот: «а за что, а почему, а кто виноват?», и начинается такое у нас самокопание, перекладывание вины на другого.
А. Митрофанова:
— Вы знаете, я понимаю, о чём Саша говорит, потому что сама в этом состоянии уже довольно продолжительное время. Мне кажется, что всё-таки...
А. Ананьев:
— С момента нашей свадьбы?
А. Митрофанова:
— Ну что ты? (смеются) Важно разделять. Когда вопрос в том, что твоя оптика поломана, вот это всё действительно работает и помогает. А когда вопрос в том, что рядом страдают другие люди, здесь, мне кажется, даже не стоит пытаться видеть какой-то свет, здесь важно плакать вместе с ними, вот плакать, потому что в конце концов, вы знаете, ведь стёкла, стёкла наших глаз, они же могут пачкаться и с внешней, и с внутренней стороны, и до тех пор, пока мы хотя бы пытаемся плакать с теми, кто плачет и кому больно, может быть, мы тем самым хоть как-то, вот изнутри ещё эти стёкла промыть сможем.
А. Ананьев:
— Сейчас мы прервёмся на минуту, чтобы промыть стёкла и отдаться полезной информации на Радио ВЕРА, а через минуту продолжим череду «Светлых историй» на Радио ВЕРА.
А. Ананьев:
— Клирик московского храма священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священник Сергий Шумских, ведущая Радио ВЕРА Анна Леонтьева, ведущая Алла Митрофанова, я Александр Ананьев, вместе мы принесли вам целых ворох светлых историй на, в общем-то, очень светлую тему: «Светлые люди, светлые воспоминания, светлые размышления, светлые выводы Аллы Митрофановой и вообще светлые истории». Напомню, программу можно не только слушать на Радио ВЕРА, но и смотреть, в первую очередь, в нашем аккаунте во «Вконтакте», смотреть, подписываться, ставить лайки, оставлять комментарии, которые мы, конечно же, читаем в эфире. Позвольте привести еще один замечательный комментарий от Лены Чипигиной, который очень созвучен тому, что ты, Алечка, сказала. «Радио „ВЕРА“ я слушаю давно, — пишет Лена, — но в основном утром и в машине, а „Светлые истории“ выходят вечером, и я к своему горю, а теперь понимаю, что к радости, ни разу вас не слушала, так уж получилось. И совсем недавно интернет мне подкинул одну из ваших передач в видеоформате, и ваши истории мне так понравились и так вдохновили, и я стала смотреть все выпуски подряд, по несколько программ в день. А потом поняла: как же хорошо, что я нашла ваш канал год спустя после начала вещания: я вас так полюбила и вашу эту передачу, я не представляю, как можно ждать целую неделю встреч с вами. Спасибо, что вы есть. Слушаю вас и как будто читаю замечательную книгу про судьбы людей, чувства переполняют, я с вами плачу и смеюсь, а самое главное, учусь верить в Бога, учусь любить, учусь благодарить Бога. Часто хочется присоединиться к вам и рассказать свою историю на заданную тему. Спасибо вам за ваш труд, искренность и доверие к нам, вашим слушателям». Леночка, спасибо вам. Аня?..
А. Леонтьева:
— Просто так вот — Аня. (смеется) Смотрите, я когда задумалась о том, как рассказать вот на сложную тему, такую лёгкую для отца Сергия, про какого-то очень значимого священника, я вспомнила удивительную вещь: совсем недавно, 31 марта, была годовщина кончины удивительной схимонахини Амвросии. И я сейчас постараюсь, сейчас я посмотрю на часы, чтобы это не ушло в вечность, в бесконечность...
А. Ананьев:
— Пойдёшь в вечность, бери нас с собой.
А. Леонтьева:
— ...постараюсь успеть что-то рассказать. О матушке Амвросии мы с мужем довольно давно слышали, и муж очень хотел поехать за советом. Я не могу рассказать это очень личное, но мы хотели сделать одно очень большое доброе дело, и вот мужу очень хотелось получить какое-то благословение старца, в данном случае старицы. Мы слышали о матушке Амвросии и от каких-то высоких церковных священнослужителей, и от бизнесменов, которые ездили к ней советоваться, как я шутила: «тереть за бизнес». И вот мы поехали, причём мы поехали, абсолютно уверенные в благословении, потому что иначе быть не могло. И два с половиной часа на машине, город Ю́хнов, и маленький домик. Я должна сказать, что я ехала туда с очень большим скепсисом, потому что я очень аккуратно отношусь вообще к понятию «старец», понимая, что если ты считаешь, что ты поехала за советом, то потом придётся ещё и слушаться этого совета и исполнять то, что тебе сказали, в общем, я ехала с великим скепсисом. И меня поразило то, что мы пришли в этот домик, там была такая печка, за ней стояла кушеточка, и на кресле сидела матушка Амвросия, о которой я сейчас расскажу немножко подробнее. Первое моё ощущение, что очень звонкий голос и очень красивая речь, и для её 80 + всё было как-то очень живо, очень радостно. Да, она очень радостно нас встретила. Но самое интересное, что на то дело, которое мы собирались делать, она нас не благословила. Она просто сказала: «Не благословляю». Ну хорошо, подумала я, ну, бабушка всё-таки старенькая, поэтому, может быть, она что-то не расслышала, не поняла, поэтому я в процессе разговора попыталась так хитренько вернуться к этому ещё несколько раз, думая, что она, наверное, уже забыла, о чём вначале было — нет. Уезжали мы, муж был очень такой озадаченный, а я была очень-очень рассерженная. И я посылала мужа ещё несколько раз к матушке и говорю: «Вот давай, сейчас месяц пройдёт, попробуй ещё разочек».
А. Ананьев:
— Практически как в сказке: «Воротись к рыбке...»
А. Леонтьева:
— Да, да, да, вот я, наверное, была той самой старушкой. И на третий раз муж поехал к матушке Амвросии, и матушка так тяжело вздохнула, говорит: «Хорошо, я помолюсь, давай». Муж доехал, говорит: «Матушка сказала: «давай» Тут звонит матушка Амвросия, говорит: «Помолилась. Нет. Не надо тебе этого». Ребята, прошло много лет прежде чем я поняла, скольких бед я избежала благодаря тому, что мы не сделали этого дела. Итак, матушка Амвросия, вот я сейчас даже собираюсь как-то начать писать о ней, потому что множество людей звонит, мои знакомые, мои подруги, матушка Ника, которая 25 лет знала матушку Амвросию и рассказывает о тех чудесах, которые она совершила. Родилась она в 1928 году, и в конце войны, когда ей было 17 лет, у матушки отказали ноги, с тех пор она не вставала. И от отчаяния ее спасла ее мать, она сказала: «Богу ты нужна вот именно такой». Впоследствии отец Илий Ноздрин подарил ей молитвослов, четки и благословил ее на монашеский путь, он сказал: «Ты у нас и так монахиня». Матушка сидела, молилась и вела такие тетрадки, к ней приезжали люди, это уже было много позже, приезжали люди со всей России, из Германии, из Швеции, и в тетрадках она писала, кто приехал, с какой просьбой, и очень часто в конце было, я вот даже записала какие-то вещи: «По Божьей воле и молитве получил просимое», то есть никогда она не писала, что по ее молитве там что-то такое произошло. За 15 лет до смерти матушка Амвросия стала стремительно терять зрение и потеряла его совсем, то есть она даже не видела света и тьмы, но люди, которые приходили к ней, говорили, что она смотрит им в глаза таким взглядом, что если ты не знаешь, что она ничего не видит, то ты никогда не понимаешь, что она незрячая. Когда она ослепла, то ее старшая сестра Александра стала писать вот эти вот записи о посетителях, а потом ее сиделка, фактически келейница Наталья. День у матушки приходил так: к ней приезжали, у нее непрерывно звонил телефон, люди плакали, рассказывали о своих бедах, кричали, просили о помощи. Вы представляете себе, что такое с 17 лет (отошла ко Господу она, когда ей было 94) сидеть в кресле и 15 лет ничего не видеть. Целый день матушка отвечала на эти звонки, и молилась она по ночам. Сестра рассказывала, что она выкрикивала имена людей: «Помоги такой-то!», «Спаси и сохрани такого-то!» И вот видите, я даже как-то вот начала конспектировать это все. Я хочу рассказать, наверное, какие-то такие маленькие эпизоды, которые я успела узнать помимо своей истории. Значит, рассказывал врач знакомый, неонатолог, какой-то очень трагический случай: врач очень известный, и его пригласили на консилиум, чтобы он показательно... Ну, неонатолог — это врач, который лечит младенцев, чтобы он показательно поставил диагноз ребенку. Врач приехал на консилиум, поставил диагноз, и через трое суток ребенок умер. Ну, вообще в таких ситуациях врачу грозит суд, потеря карьеры, ну и не только карьеры и практики, а вообще конец жизни. И вот матушка Ника звонит, через нее это все происходило, звонит матушке Амвросии, и матушка Амвросия спокойно говорит: «Он все сделал правильно. Через сутки он об этом узнает. Но Господь отчего-то предостерег его, пусть подумает, от чего». И вот через сутки происходит вскрытие, и действительно выясняется, что доктор все сделал правильно и даже продлил на трое суток жизнь этому младенцу, который был обречен. И немного позже доктор попадает в ситуацию — опять же, это не моя история, я могу только в общих словах сказать — что по своему минутному легкомыслию он чуть не попадает в тюрьму и тогда вспоминает слова матушки Амвросии. Очень меня поразил рассказ про кончину матушки Амвросии: 31 марта она отошла ко Господу и перед смертью сказала, что поскольку она схимонахиня, то облачать ее, переодевать ее перед погребением должна только монахиня. Но как-то такая была ситуация, что не было монахини рядом, и окружающие просто стали бояться, простите, что она закоченеет, и переодеть ее будет уже невозможно, переоблачить. Но матушка Ника очень постаралась, и монахиня приехала. Прошло 12 суток — матушка Амвросия не закоченела, правда, Наталья все время топила печку. Монахиня стала ее переоблачать, и я не очень в этом понимаю, но как-то монахов очень так по-своему одевают перед смертью какие-то вот эти ленты с херувимами, и матушка говорит: «Я посмотрела, и вот эта маленькая бабушка, она, как-то вот опоясанная этими лентами, она стала похожа на воина». И когда хоронили матушку, то всю могилу ее украсили белыми розами. И на 9 дней отец Дмитрий и матушка Ника приехали на могилу, ударил мороз, ну как у нас бывает в апреле, ударил мороз, засыпало снегом, и они увидели вот эти живые белые розы и белый снег. Да, я еще хотела сказать об одной «функции» матушки: к ней очень часто приходили женщины, которые не могли иметь детей, и матушка просила: «Посидите у меня на коечке», в том числе вот врач, которая наша общая знакомая, рассказывает, что она по медицинским причинам не могла иметь детей. Посидела на коечке...
А. Ананьев:
— Фантастика.
А. Леонтьева:
— И, вы знаете, настолько много вот этих историй, что я решила их собирать и как-то озвучивать, потому что они все из первых уст.
А. Ананьев:
— Где она похоронена? Потому что сейчас очень у многих возникла потребность даже.
А. Леонтьева:
— Да, дорогие, я хотела сказать, что сейчас как раз очень сложная ситуация вот с этим домиком в городе Юхнов. И отец Дмитрий, настоятель храма Воскресения Христова в Толстопальцево, и матушка Ника очень хотят отстоять этот домик, потому что это место силы, вот мой муж ездил на полгода матушки Амвросии, он посидел, говорит: «Это место силы». Они очень хотят отстоять этот домик, если кто-то заинтересуется и захочет в это святое место... Вот я даже не сомневаюсь, что она после всех своих молитв и страданий... Остались чемоданы её тетрадей, где она писала, потом её сестра Александра. И, ну, наверное, нужно выйти на меня, потому что сейчас мы решили, что так много каких-то обманов и каких-то вот таких вещей, чтобы всё было чисто, нужно выйти либо на отца Дмитрия, настоятеля храма Воскресения Христова.
А. Ананьев:
— То есть речь о том, чтобы выкупить этот дом и сохранить его?
А. Леонтьева:
— Да, речь о том, чтобы сохранить этот дом, эту вот запечную территорию, где молилась.
А. Ананьев:
— А это какой район?
А. Леонтьева:
— Юхнов, это Калужское шоссе...
А. Ананьев:
— Ну, то есть не так далеко от столицы, да?
А. Леонтьева:
— Да, это где-то часа два с половиной на машине.
А. Ананьев:
— Понятно, понятно.
А. Леонтьева:
— Ой, простите, жутко волновалась, потому что...
А. Ананьев:
— Нет, супер, супер, супер, хорошо.
А. Ананьев:
— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Здесь, знаете, преобразился воздух сейчас, в нашей светлой студии на Андреевской набережной благодаря тому, что рассказала Анна Леонтьева об этом удивительном человеке, о котором я вот до сегодняшнего дня не слышал, но как-то так промыслительно получается и дата ее кончины, и вот то, что происходило, и такое впечатление, что я ехал сюда, ожидая вот это услышать, и я это услышал сейчас каким-то невероятным образом. Я хочу попросить отца Сергия как-то поделиться своими впечатлениями, переживаниями, может быть, выводами, может быть, своими наблюдениями, потому что история эта знаковая, история мощная.
о. Сергий:
— Ну вот, кстати, о чем мы говорили, то, что можно было в этой ситуации отчаяться, да? Сказать: «Господи, за что мне все это?» Нету ног, да?
А. Леонтьева:
— Да, но они просто не ходили, она их так перекладывала.
о. Сергий:
— У меня просто есть тоже аналогичные ситуации, у нас вот в Белгородской области, где я жил, там был такой Алексей Федорович, он был военным, и у него тоже все отказало, он не мог разговаривать, у него была такая дощечка, он всегда сидел на коленях у помощника, и вот он долгие годы вот так вот, мы тоже к нему ходили с родителями, приезжали там архиереи разные, и люди тоже высокопоставленные, постоянно очереди. Вот то, что действительно, есть такие люди, и Господь им посылает какие-то испытания, что, ну, действительно, когда, казалось бы, нормальный человек, в нашем понимании, он бы отчаялся бы, проклял бы там всех и вся, а люди, наоборот, видят в этот промысл Божий и отдаются полностью служению Богу и людям, и Господь им даёт, как мне кажется, силы, и вот этот свет, который они на всех изливают.
А. Ананьев:
— На самом деле, мы же не знаем, знаете чего, мы не знаем — какой путь и какую работу пришлось проделать этим людям, чтобы выйти на такой уровень. Я практически не сомневаюсь, что в их жизни было и отчаяние, было и падение на самое дно, в самый мрак, были и вопросы Богу, и проклятие людям и времени, и огромная жалость, всё это было. Другой момент — удалось ли оттолкнуться от этого дна и с Божьей помощью там подняться наверх, и ещё выше, и ещё выше, вот в чём штука. И каждый раз, когда тебе вот так вот плохо, ну это вот, опять же, один из выводов, тебе плохо, и тебя самого от себя тошнит, потому что ты такой вот, ты так себя жалеешь, и вот так всё противно вокруг, и всё плохо — ну вот, надо вспоминать такие истории, и понимать, что и в гораздо более страшных ситуациях люди испытывали гораздо более мрачные переживания и тем не менее вышли на свет.
А. Леонтьева:
— Ну тут ещё надо представлять себе, сколько сил вот при этом мученическом образе жизни, сколько сил нужно, чтобы помогать круглосуточно другим людям, которые не понимают, что они звонят матушке, и что она там, у неё очень болели ноги последнее вот время.
А. Ананьев:
— Это выше состояния усталости, как мне видится. Это выше состояния вообще знакомого мне, вам, любому здоровому в плохом смысле человеку, нормальному. Это состояние, когда ты не можешь этого не делать, вот как мы не можем не дышать, как гениальный писатель не может не писать, а гениальный пианист не может не играть, эти люди не могут не молиться за тех, кому плохо, это жизненно необходимо для них, это вот как раз и есть то самое состояние гениальности в духовном смысле, а иначе говоря, святости. Или я выдумываю, отец Сергий? Вы на меня смотрите с сочувствием, как мне кажется.
о. Сергий:
— Нет, с пониманием, одобрением, согласием.
А. Ананьев:
— Прошу простить и понять. Хотя все равно мне понадобится ваше прощение и понимание, потому что мне же тоже надо какие-то свои истории рассказать, а они у меня на общем фоне опять, знаете, выглядят как анекдоты Зощенко, рассказанные за столом в пятницу вечером. Мне кажется, это моя гипотеза: Господь говорит с каждым из нас и пытается найти тот язык, который здесь и сейчас тебе будет понятен, даже если потом это будет выглядеть довольно странно. Когда вы, отец Сергей, задали нам тему о светлых людях, каких-то светлых воспоминаниях, и когда в моей душе заиграло новыми красками в контексте этой темы стихотворение этого Горохова «Бывает все так классно, так классно прямо все», я вспомнил пару историй, которые абсолютно точно соответствуют заданной теме. Первая случилась со мной задолго до моего крещения: я поехал в Суздаль, потому что там, как мне говорили, хорошо. Там типа храмы, там типа атмосфера, там типа можно просветлиться, отдохнуть и прийти в себя, а это было ровным счетом то, что мне тогда было нужно, потому что я невысокого мнения был об окружающих, о жизни и о себе в первую очередь. Я остановился тогда, помню, снял номер в отеле, который, знаете, заботливыми руками его хозяина, неважно, как его зовут сейчас, потомка известного художника, был превращен в своего рода не то музей, не то бутик, не то выставочный зал, такой маленький отельчик в центре Суздаля, где на стенах висели картины, написанные хозяином этого отеля, в каждом номере были кровати, сделанные его руками, была какая-то кухня, на кухне стоял огромный дубовый стол, сделанный им же, вот такая была прекрасная атмосфера. Это не помогло, я все равно был мрачен, я все равно был грустен, меня все равно подташнивало от всего происходящего. И так получилось, что, ну вот я сейчас анализирую, из всего того, что мне хоть как-то доставляло радость, люди меня бесили, воздух меня бесил, каркающие вороны Суздаля меня бесили, единственное, что мне нравилось — это джаз, вот к джазу у меня вопросов не было. И вот представьте себе, я утром, а утро — это вообще черное время в моей жизни. Алла знает, утром я могу кидаться тапками и сквернословить, аки сапожник нетрезвый.
А. Митрофанова:
— Ну, сквернословить нет, тебе непросто это, да.
А. Ананьев:
— Мне непросто. И вот я спускаюсь вниз, и там такая его хозяйка, жена такая: «Что вам предложить? Овсянку? Может быть, с клюквенным вареньицем? Может быть, оладушки? Может быть...» Я такой: «Овсянка, ну... Оладушки, ну...» Еще и этот запах какао, все вот это вот ужасное... И тут этот владелец отеля посмотрел на меня так, по-отечески, и понимающе, вот как отец Сергий на меня смотрит и говорит: «А может быть, музыку включить вам?» Говорит: «Какую вам музыку?» Я говорю: «Ну, давайте, что ж уж тут уж. Не испортишь уж теперь уж ничем уж. Какую у вас музыку в ваших суздалях слушают?» Деревня деревней, везде эти чугунные утюги стоят, веники плетеные, везде пахнет мятой и овсянкой. Он говорит: «Ну, у меня неплохая коллекция джаза». Я так с любопытством на него посмотрел поверх тарелки с овсянкой. Говорю: «Чего? У вас есть джаз?» Он говорит: «Представьте себе». И дальше происходит, знаете, чудо: как будто бы из-под потолка в исполнении лучшего хора звучит «Аллилуйя»! Раскрывается деревянная ширма шириной во всю стену, там огромные полки с виниловыми пластинками. Огромные! А в центре шикарный... Я просто разбираюсь в виниловых проигрывателях, стоит профессиональный, дорогущий виниловый проигрыватель, тяжеленный, сверкающий, как все прекрасное, что есть в этом Божьем мире, виниловый проигрыватель. И этот... еще три минуты назад деревенский мужик, а сейчас сияющий светом ценитель джаза говорит: «Может быть, Эллу Фицджеральд?» Я такой: Господи! Разве ж так бывает? Да, и он достает очень таким отточенным движением эту пластинку, вот так вот переворачивает, сдувает пыль, ставит, включает, и из невидимых огромных колонок, спрятанных за этой ширмой колонок размером с меня, настоящих, больших, вот как будто бы по ту сторону тарелки с овсянкой сидит Элла Фицджеральд со своими музыкантами и поет своим ламповым голосом свои ламповые песни. И я стал таким счастливым с этой овсянкой, с этим какао с этим Суздалем! Это было настолько невероятно, это было таким чудом каким-то, необъяснимым, неописуемым, что я полюбил этот город. И вот для меня он как-то стал сразу вот таким сочетанием запаха утра, карканье ворон, тарелка овсянки перед тобой, которую я с тех пор люблю, раньше не любил, а вот тогда я полюбил овсянку по-настоящему, еще и с вот этим вот клюквенным вареньем. И Элла Фицджеральд. И оно как-то совпало все вместе, стало таким цельным, таким прекрасным, таким спокойным, таким настоящим, что я спустя многие-многие годы именно в Суздале с видом практически на тот самый отель, на той смотровой площадке, там вот дальше был этот отель, сделал предложение своей жене. И вообще у меня многое связано с Суздалем, сейчас я под этим Суздалем живу. То есть Господь, он все время ищет какой-то язык, понятный тебе: ты не понимаешь, ну, давай, что ты там, на языке джаза, Элла Фицджеральд? Да не вопрос, мне не жалко, лишь бы ты понял, дурень, что жизнь прекрасна, я хочу, чтоб ты был счастлив. Так, значит так, но только чтоб счастье твое было настоящее, светлое, хорошее. Понятно, что это очень по-детски, вот такая игрушка тренировочная для тебя, ну, я думаю, что ты поймешь«. К сожалению, незаметно подлетел наш час к финалу, я благодарю всех, кто принял участие в программе «Светлые истории», в первую очередь наших слушателей, без которых ничего бы не было. Пишите комментарии, пожалуйста, оставляйте их к публикациям в нашей группе во «Вконтакте», в остальных всяких социальных сетях, нам очень дорого все, что вы пишете и все, что вы расскажете. Я благодарю сегодня наших участников, клирика московского храма и священномученика Антипы Пергамского на Колымажном дворе священника Сергия Шумских, спасибо, отец Сергий.
о. Сергий:
— Спаси, Господи вас.
А. Ананьев:
— Передавайте привет отцу Андрею, всем этим прекрасным молодым людям. Минус в том, что я никогда не попаду в ваш храм, потому что страшненьких туда не пускают. (смеются)
о. Сергий:
— Мы вас по блату проведем.
А. Ананьев:
— Через черный ход.
А. Леонтьева:
— Кастинг, кастинг жесткий очень.
А. Ананьев:
— Также, Анечка, спасибо тебе. Я желаю тебе сил, я нисколько не сомневаюсь в том, что ты обязательно напишешь ту книгу, которую ты задумала.
А. Леонтьева:
— Ну, даст Бог.
А. Ананьев:
— А мы с Алечкой обязательно доберемся до этого удивительного места.
А. Леонтьева:
— Поехали, ребятки, вместе.
А. Ананьев:
— Все не случайно и нам тоже туда надо. Алла Митрофанова, Алечка, спасибо тебе.
А. Митрофанова:
— За что?
А. Ананьев:
— За то, что в нашем гардеробе почему-то больше нет морковного пальто хотя бы.
А. Митрофанова:
— Это пожалуйста.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев. Всего доброго вам, учитесь видеть светлые истории, они случаются с нами 24 на 7, это правда. Пока.
А. Митрофанова:
— До свидания.
А. Леонтьева:
— Всего доброго.
о. Сергий:
— До свидания.
Все выпуски программы Светлые истории
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.
«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.
Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.