Давным-давно мне в руки попала небольшая книга поэта Геннадия Русакова «Время птицы». Изданная «Советским писателем» в 1985-м году, она оказалась одной из последних поэтических книг, принадлежащих «старой эпохе» новейшей истории, хотя до распада империи оставалось еще целых шесть лет. Ваш ведущий был тогда очень молод, влюблён в девушку, которая впоследствии стала его женой, работал на производстве и казался себе вполне самостоятельным. В то время я без конца сочинял стихи и настойчиво искал среди современных поэтов – «своих». Тут-то мне и встретилось горькое и живописное русаковское слово. Кажется, целый год я проходил с его книжкой в кармане, сочинительство своё мало-помалу забросил, а преданным читателем Геннадия Русакова остался и по сегодня.
Когда высоких звёзд трепещущее пламя
касается меня, как бережный костёр,
я снова их зову родными именами
и кличками моих покинутых сестер.
У мира нет сирот, а только отчужденье.
Мы все одна семья и помним имена.
Нам верить и любить, и праздновать рожденье,
и ласковых детей укачивать до сна.
И я не одинок – я сын большого дома.
И где-то надо мной – а где, не угадать! –
опять меня зовут так тихо, так знакомо,
что дай мне, Боже, сил навзрыд не зарыдать.
Геннадий Русаков, из книги «Время птицы», 1985-й год.
Об отчужденной «отдельности» поэта, когда-то беспризорника, детдомовца и выпускника суворовского училища, благодарного ученика Арсения Тарковского и многолетнего переводчика-синхрониста, – писал каждый, взявшийся размышлять о поэзии Русакова. Однажды в его стихах родились отчаянные вопрошания Иова (написалась целая книга), позже непримиримость личной потери соединилась с радостью спасительного обретения (сложился другой сборник), но глубинной русаковской болевой драме, тянущейся из далека, – уйти было некуда.
Его старинная боль навсегда растворена в родовой крови, гул и толчки которой он бесконечно соотносит с глухим гудением огромной страны, – которая есть, как кажется, главная героиня его поэзии.
Как мне родину помнить, рязаням за руки цепляться,
мягкотелых коломен из их скорлупы вынимать,
уезжать-возвращаться, повторной любовью влюбляться,
в каждой встречной старухе угадывать ро́дную мать?
Как мне сурик не тратить на ветхозаветные доски,
не топтаться по жести и воздух не схватывать ртом?
Ах, душа колобродит, Шопена гундит на расчёске...
Но об этом – не летом, об этом когда-то потом.
Время ярости зреет и меряет вдоль километры.
Расшивает понтоны, по насыпям гравий трясет.
Из Хазарий приводит свои уголовные ветры
за семьсот расстояний, а может, уже за пятьсот.
Время жалости, Боже, разлуки, прощаний и вскрика,
мокрых щек и акаций, седого качанья осок!
Как мне родину помнить от мала ее до велика,
до смещения сердца, до слёз на отвальный песок?
…Прощаясь, я решил заглянуть в самые последние строки давней русаковской книжки, о которой говорил в начале программы. Господи, как они хороши!
«…Дорогие мои, мы так мало любили и мало сказали друг другу! / Это тихие мыши в полях шелухой шелестят. / И опять над землей треугольник, нацеленный к югу. / И по ниточке памяти птицы на ощупь летят».
Тайная вечеря – первая Пасха
Первой Пасхой христиан была Тайная Вечеря — та Пасха, которую праздновал Сам Иисус Христос в Иерусалиме накануне Своего ареста и казни. Праздник еврейского народа в воспоминание об освобождении его из египетского рабства стал тогда на Тайной Вечери преддверием крестной смерти Сына Божьего.
Наверно, ученики Христа искренне удивлялись тому, что праздник столь разительно отличается от той традиционной еврейской Пасхи, ведь были изменены ее установления.
Во-первых, Учитель праздновал Пасху в чужом доме, а ее полагалось праздновать обязательно в своем узком семейном кругу.
Согласно установленному древнему ритуалу, Пасху ели стоя и будучи готовыми к дороге — то есть одетыми и подпоясанными, с посохом в руке. Так полагалось в память о спешном бегстве евреев из Египта. В Евангелии же сказано, что «настал час, Он возлёг, и двенадцать Апостолов с Ним». Господь и Его ученики возлегли, не как рабы, а как свободные люди. И куда-то торопиться ради спасения им уже было не нужно, ведь Спаситель — с ними.
И вот Господь, как сказано в Евангелии, «взяв чашу и благодарив, сказал: приимите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». Так Господь устанавливает великое таинство будущей Церкви — евхаристию. Учеников же в те минуты, может быть, больше всего удивило то, что хлеб для Пасхи выбран квасный, дрожжевой — вовсе не тот, пресный, который положено есть на Пасху.
Первую Новозаветную Пасху Спаситель совершал по-новому. И смысл ее был направлен уже не в прошлое, а в будущее, ко Второму Пришествию Христа. И особое спокойствие, торжественная неторопливость, с которой, несмотря на присутствие на трапезе предателя Иуды, совершалась первая христианская Пасха, свидетельствовала о том, что народ Христов — это уже не рабы земного царя, от которого надо бежать ночью, а Царство Божие — не дальняя земля за горами. Царство Божие — внутри нас.
2 мая. О духовном смысле Омовения ног Христом апостолам
Сегодня 2 мая. Церковь вспоминает Омовение ног Христом апостолам.
О духовном смысле этого события, — протоиерей Владимир Кашлюк.
2 мая. Об особенностях богослужения дня
Сегодня 2 мая. Великий четверг. Воспоминание Тайной вечери.
Об особенностях богослужения дня, — священник Константин Кокора.