«Взятие Парижа в 1814 году»

Дмитрий Володихин

У нас в гостях был историк, публицист, директор образовательных и просветительских программ Фонда исторической перспективы Александр Музафаров.

Разговор шел об истории взятия Парижа Русской армией в 1814 году, о том, какие обстоятельства способствовали победе, а также о значении такого исхода сражения для нашей страны и для мира в целом.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы с вами отметим один замечательный исторический юбилей — 210 лет взятию Парижа. 31 марта 1814 года русские войска вошли в столицу наполеоновской Франции, им помогали, конечно, союзники: австрийские и прусские войска, но основную роль при взятии Парижа выполнили все-таки наши корпуса Российской Императорской армии, есть чем гордиться. И сегодня мы пригласили поговорить на эту тему давнего друга нашей радиопередачи, замечательного историка, исторического публициста, старшего преподавателя кафедры истории Университета имени Разумовского Александра Азизовича Музафарова. Здравствуйте.

А. Музафаров

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Собственно, у нас несколько месяцев назад были передачи, посвященные заграничному походу русской армии, в частности, битве под Лейпцигом, и мы обещали подхватить тему и рассказать о том, что было дальше. Собственно, 1813-1814 года — это две очень разные кампании. В 1813 году идут бои за Центральную Европу, и эти бои могли окончиться как угодно, у Наполеона был шанс вновь выиграть войну. Наверное, пару раз он появлялся всерьез и по-настоящему. Какая-нибудь, не вполне правильно принятая на штыке атака французской пехоты в Лейпцигском сражении могла стоить войны, ну и, кроме этого, до Лейпцигского сражения были большие битвы, проигранные армиями союзников. Однако, что произошло, то произошло. Наполеон, разгромленный, бежал из Центральной Европы, он оказался в пределах своей страны Франции и ему надо было организовать эффективную оборону в условиях, когда союзники, безусловно, преобладали над войсками наполеоновской Франции по численности. Ну что ж, удалось ли ему это организовать, мы сейчас услышим.

А. Музафаров

— Кампания 1814 года начинается прямо в первые дни этого года, то есть в январе. Надо отметить, что союзники здесь приняли смелое решение и начали зимнюю кампанию против Наполеона — то, чего Наполеон не ждал. Напомню, что в XIX веке зимой старались не воевать. Помните, у Лермонтова: «... Что ж мы? на зимние квартиры?» Войска обычно расходились на зиму, зимой мороз, снег, воевать неудобно.

Д. Володихин

— Но в 1812 году мы так хорошо продолжали зимой.

А. Музафаров

— Да. Почему было принято такое решение: дело в том, что Наполеон воюет на два фронта, и в конце 1813 года французы терпят поражение не только в Центральной Европе, но и в Испании. Испанские повстанцы, поддерживаемые английской армией герцога Веллингтона, выбивают наполеоновских солдат из Испании и начинают наступление на южную Францию. В этих ситуациях дать Наполеону передышку на севере — значит позволить ему отбросить испанцев-англичан на юге, а потом все силы сосредоточить на севере. Союзники решаются на зимнее наступление. Формируются две армии, одной из них командует прусский фельдмаршал Блюхер, она состоит из русских и прусских войск, другой командует австрийский фельдмаршал Шварценберг.

Д. Володихин

— Вот всегда обидно, почему наших-то нет во главе этих армий?

А. Музафаров

— А вот не всё так просто, потому что Шварценберг командует русскими, немецкими и австрийскими солдатами, но общее командование двумя армиями осуществляет единственный союзный государь на театре военных действий, а именно — Александр I. При нём находится штаб, составленный из русских генералов и офицеров, который, собственно, и координирует кампанию. И в январе 1814 года союзные армии начинают наступление во Франции, каждая из них численно превосходит армию Наполеона, иди бы они вместе, у Наполеона вообще не было бы шансов справиться с такой махиной. Но вместе идти они не могут, потому что такая огромная армия не может ползти по одной дороге, то есть армии требуется логистика, требуется её обеспечение, и поэтому они действуют двумя колоннами. Наполеон, собрав небольшую армию, вернее, всех, кто у него был способен ещё держать оружие, их набралось около 60 тысяч, мечется от одной союзной колонны к другой, атакует авангард, иногда наносит поражение, иногда просто ударяет, и тут же отходит, переключается на соседей. Что важно в этой наполеоновской кампании: Наполеон, и это было впоследствии замечено разведкой союзников, в начале 1814 года производит не очень понятные действия: он заметно увеличивает состав своей гвардии, появляются полки молодой гвардии, почётной гвардии, дополнительной гвардии, учеников гвардии. Причём, что интересно, как и во время кампании 1812 года, гвардию Наполеон откровенно бережёт. Объясняет своим генералам, что задача гвардии — это не воевать с врагами, а защищать тушку императора, чтобы с ним, не дай бог, ничего не случилось. Наполеон опасается внутренних противоречий во Франции. Но поначалу его действия имеют определённый успех, в нескольких таких коротких сражениях ему удаётся заметно потрепать союзников, ему не хватает сил их разбить, но замедлить и потрепать, нанести потери, заставить усомниться в своих силах — это у него получается. И в конце марта, точнее, в начале 20-х чисел марта 1814 года штаб союзников собирается, чтобы обсудить, что у нас, собственно, происходит. И австрийский командующий фельдмаршал Шварценберг, а он формально считался старшим генералом союзной армии, говорит: «что-то у нас не получается. Наполеон, собака, бьётся сильно, он, как сам Наполеон сказал: „я нашёл свои итальянские сапоги“, то есть воевал, как в Италии 1796 года, когда был молодым, Наполеон наносит нам потери, что-то у нас не получается, надо отступить, подтянуть резервы, перегруппироваться, и, мол, вот тогда снова», то есть Шварценберг предлагает отдать кампанию 1814 года Наполеону. Однако император Александр I с этим решением не соглашается и предлагает свой план. План основан на следующем: чего больше всего боялись союзники, вступая во Францию? Они боялись партизанской войны, потому что они сами только что её ввели против французов, там с вилами, партизанские отряды в лесах, то есть они уже знали, что это такое, они сами партизанили. И вот сейчас-то мы вступим во Францию, там французы, взращённые в духе свободы, равенства и братства, сейчас как начнут с революционным энтузиазмом нападать! Однако не нападают.

Д. Володихин

— Но немного устали французы, да и не все там такие уж сторонники революции Наполеона.

А. Музафаров

— Устали! И вот Александр I это понимает, он смотрит и на допросы французских пленных, и на реакцию французского населения на союзные войска, и понимает, что французы хотят одного — чтобы этот кровавый кошмар наполеоновских войн, который длится уже шестнадцать лет без перерыва, а до этого ещё было восемь лет войн революционных, он наконец-то закончился. То есть четверть века войн для французов было уже перебором. И тогда император говорит: «Надо идти на Париж, бог с ним, с Наполеоном, пусть он тут где-то пытается нас задержать, надо просто построиться в одну колонну, идти на Париж, возьмём Париж, Наполеон не устоит!»

Д. Володихин

— И помнится, в этот момент, Наполеон предпринял чрезвычайно смелый, можно сказать, авантюристический маневр: он отправился к приграничным крепостям, чтобы пополнить свою поредевшую в боях армию, оказался между двумя колоннами союзников, но сам не заметил того, как очутился у них в тылу! Армию-то он пополнил, но между ним и Парижем оказалось почти пустое пространство и вот только из Парижа ему отправили пару корпусов на пополнение, корпус Викто́ра, если я не ошибаюсь, и эти корпуса не дошли. Русская армия, австрийцы, пруссаки двинулись на Париж и по дороге встретили это пополнение.

А. Музафаров

— Совершенно верно, союзники выступают на Париж, прикрывшись десятитысячным корпусом русского генерала Винцингеро́де. Наполеон атакует этот корпус, ведёт ожесточённый бой, он уверен, что это союзники развернули всю армию на него, повернувшись спиной к Парижу, он наносит Винцингероде поражение, тот продержался весь день, потом вечером отошёл, у него в корпусе была в основном кавалерия, и вот от пленных Наполеон узнаёт, что он сражался не с главными силами русской армии, как ему казалось, а с небольшим отрядом, который был поставлен специально, чтобы его задержать. Узнав, что союзники идут к Парижу, узнав, с каким темпом они идут, он говорит: «Я не знал, что у союзников найдётся такой смелый генерал». Напомню, этим генералом был Александр I. 25 марта, под местечком Фер-Шампенуа́з союзники встречают вот эти вот резервы, которые идут из Парижа в сторону северной Франции, фактически, они пытаются не пустить союзную армию к Парижу.

Д. Володихин

— Там два отряда, несколько пехотных дивизий и один и вовсе незначительной силы, но огромный обоз и значительный парк артиллерии идёт к Наполеону, встречается прямо вот с руками союзников лоб в лоб.

А. Музафаров

— Да, под Фер-Шампенуазом происходит ожесточённое сражение, интересное тем, что в нём, наверное, может быть, даже последний раз в истории русский император лично командовал не просто войсками на поле боя, а тактической атакой: Александр I, видя, что вот заколебались ряды французов, лично берет два эскадрона конной гвардии и атакует их в конном строю, опрокидывая вот этот батальон французских новобранцев, и как будет отмечать потом его адъютант, один из первых авторов истории войны 1812 года и Наполеоновских войн, Михайловский-Данилевский, что вот только два эскадрона русских во главе своим государем были способны на такое. Параллельно целую кирасирскую дивизию вёл в атаку его младший брат, цесаревич Константин. Французы были опрокинуты, часть их отступила к Парижу — это корпус маршала Мармо́на, а часть просто предпочла уйти в сторону, как бы потеряв мотивацию вообще.

Д. Володихин

— Там были пехотные корпуса Мармона и Викто́ра, и часть дезертировала, разбежалась, а часть была просто страшно разгромлена, там даже половина этих сил не смогли добраться до Парижа, там были остатки двух корпусов. Что касается отряда, который тащил навстречу к Наполеону артиллерию и обоз, то он фактически был уничтожен. И вот первое сражение с начала кампании, после которого можно сказать: союзники решительно раздавили противника, то есть это не просто поражение, это страшный разгром, и между ними и Парижем больше ничего нет, Наполеон где-то там в тылу тыкается в Винценгероде, а перед Александром I, Блюхером и Шварценбергом до французской столицы больше ничего нет.

А. Музафаров

— Совершенно верно. И 29 марта союзники выходят на подступы к Парижу.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы обсуждаем взятие Парижа в 1814 году. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист Александр Музафаров. И для того, чтобы несколько проложить сухую стихию наших разговоров замечательной музыкой, мы ставим увертюру «1812 год» Петра Ильича Чайковского.

В эфире звучит музыкальное произведение.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы продолжаем наш разговор. Собственно, речь идет о том, что союзники, большей частью русские войска, подступают к Парижу, а там почти ничего нет для того, чтобы защититься. Ну, сам себя переиграл Наполеон, оставил там относительно немногочисленный гарнизон, национальную гвардию, ну и к Парижу подошли остатки корпусов Мармона, Виктора — в сущности, не самая лучшая пехота, к тому же деморализованная недавним поражением.

А. Музафаров

— Итак, оборону Парижа возглавляют три французских маршала: Мармон, Мортье́ и Монсе́й, причем Мормон и Мортье командуют остатками регулярных войск, а Монсей формально командует национальной гвардией Парижа. Вот здесь коротко уточним, что такое национальная гвардия: напомним, что Париж — один из крупнейших городов Европы с населением около 700 тысяч человек на тот момент. Национальная гвардия — это такая гражданская военная сила, созданная Французской революцией, которая во время революции натворила немало дел: штурмовала королевские дворцы, участвовала в якобинском терроре...

Д. Володихин

— Громила особняки дворянские.

А. Музафаров

— Да, то есть это такая вот гвардия революции. Она собиралась из обывателей Парижа, которые имели дома форму и оружие и должны были по сигналу условному собраться в батальоны и выступить в бой. И вот Монсей, который командует Парижской национальной гвардией, даёт такой сигнал, и, в принципе, он теоретически мог бы рассчитывать тысяч на 60-70 вот этих вот самых национальных гвардейцев...

Д. Володихин

— Если бы, конечно, обыватели парижские не смекнули, что это не местного барона раздеть, а с регулярными войсками сражаться.

А. Музафаров

— Да. И в итоге Монсей собрал под свои знамёна около 6 тысяч человек, которые были, как он сам говорил, весьма ненадёжны. Французские маршалы занимают оборону по периметру Парижа. Союзники подступают к Парижу тремя колоннами, одной из них командует прусский фельдмаршал Блюхер, скажу о нём два слова: это замечательный полководец, ему к тому моменту был семьдесят один год, но он был такой очень бодрый, это был самый активный прусский генерал, который дольше всех сопротивлялся в 1805 году, когда Наполеон захватывал Пруссию, вот теперь он берёт реванш. Другой колонной, которая наступала с правого фланга, командовал кронпринц Вюртемберга, что интересно: его сын Евгений Вюртембергский был генералом русской армии. И наконец, центральной колонной, которая наносила главный удар, командовал генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли. А вот Шварценбергу государь Александр I повелел состоять при своей особе, то есть отстранил его от командования, считая, что русскими войсками при взятии Парижа должен командовать русский генерал.

Д. Володихин

— Мне приходилось слышать мнение одного специалиста, которое укладывается в несколько слов: «хочешь отступать — побудь в резерве».

А. Музафаров

— Совершенно верно. Итак, союзники начинают атаку с трёх сторон. Ключевой удар наносят полки Барклая-де-Толли, и наносят они их в направлении Монмартрских высот. Напомню, Париж находится в такой довольно ровной местности, но там есть несколько холмов, вот Монмартр из них самый высокий. В тот момент это ещё не часть города полноценная, там уже есть какие-то отдельные поселения, но всё-таки это ещё такой ближний пригород, и это господствующая высота над городом, если её занять, то артиллерия союзников будет способна просто контролировать ситуацию. И завязываются ожесточённые бои, на передний план выдвигаются корпуса Михаила Михайловича Воронцова и генерала от инфантерии Ланжеро́на. Обратим внимание, что здесь есть такой как бы исторический момент: и Ланжерон, и Воронцов, и Барклай-де-Толли — это участники Бородинской битвы, они дрались с полками Наполеона под Москвой, и теперь они штурмуют неприятельскую столицу, точно так же, как их солдаты и офицеры, это имело, конечно, для них колоссальное значение. И напротив, у французов мы не наблюдаем вот этого вот подъёма, энтузиазма. Полки Мармона и Мортье проводят довольно вялые контратаки и местами уступают даже незначительным силам русских. Там был эпизод, когда Уральский казачий полк захватывает французскую батарею в двенадцать орудий, расчёты которых просто разбежались, увидев бородатых всадников с пиками.

Д. Володихин

— Но один козырь у французов всё же был — это именно артиллерия, она была довольно многочисленной, и пока они занимали ключевые высоты, они могли поливать ядрами и картечью наступающие войска. Несмотря на то что воодушевлений не было, всё-таки Мармон — это Мармон, крупная величина, значительный полководец, гвардия — это гвардия, даже, может быть, и не лучшего состава, а артиллерия — это артиллерия, то есть бои в предместьях Парижа идут отнюдь не бескровные, это довольно серьёзная операция.

А. Музафаров

— Это серьёзнейший бой, и здесь Ланжерон и Воронцов, следуя указаниям Барклая де Толли, фактически сжимают Мармона в клещи перед Монмартром, ставя его перед выбором, что либо он будет окружён на этой высоте, и весь его корпус там поляжет, либо он отступит к самым окраинам города. И Мармон вырывается буквально из этой западни, он отходит, отходит прямо к окраинам города, и русские занимают Монмартрские высоты, причём трофеями становятся более семидесяти орудий — французы просто не вывезли пушки, они их бросили, и эти орудия становятся трофеями русской армии.

Д. Володихин

— Ну им не дали их вывезти.

А. Музафаров

— Теперь уже русская артиллерия поднимается наверх, и русские артиллеристы видят в прицелах своих орудий Париж.

Д. Володихин

— Многие офицеры когда-то в довоенную эпоху бывали тут, любуются: «А вон я гулял вот по той улице, а вот как прекрасно выглядит вот этот собор...», в общем, как-то будет неприятно всё это снести огнём русской артиллерии, а ведь можем.

А. Музафаров

— Да, многие действительно там бывали. Но решающие события происходят поздно вечером 29 марта. Дело в том, что в этот момент к маршалу Мармону приходит делегация патриотов мэрии Парижа, которая говорит ему: «Господин маршал, а не могли бы вы со своими солдатами куда-то уйти, потому что мы не хотим, чтобы Париж постигла участь Москвы. Мы вот, конечно, за императора, но вот нельзя ли где-нибудь в другом месте?» (смеется)

Д. Володихин

— «Ну нельзя же понимать нашу преданность столь однозначно».

А. Музафаров

— Да. В итоге 29 числа вечером Мармон посылает парламентёров к Александру I с просьбой прекратить огонь и дать его корпусу уйти, взамен Париж объявляется открытым городом, который сдаётся командованию союзников. Здесь происходит очень интересный эпизод: Александр I уточняет условия капитуляции, требует от французских войск, составляет план, как они должны отойти, и куда они должны отойти, то есть это очень контролируемое такое мероприятие. Отметим, что, кстати, через несколько дней корпус маршала Мармона вообще в полном составе сдастся союзникам. Возможно, первые договорённости об этом были достигнуты уже здесь.

Д. Володихин

— Ну, собственно, от корпуса уже немного и осталось.

А. Музафаров

— Да. И когда все условия согласованы, завершается это очень такой интересной, красивой сценой, когда в присутствии князя Шварценберга, австрийского фельдмаршала, Александр приказывает своему адъютанту, графу Чернышёву, говорит: «Скачи к фельдмаршалу Барклаю-де-Толли и прикажи ему прекратить огонь». Шварценберг с удивлением спрашивает: «Как, разве Барклай — фельдмаршал?» Александр I говорит: «С этой минуты — да».

Д. Володихин

— Ну не брать же простому генералу Париж, пускай будет целый фельдмаршал.

А. Музафаров

— Ну и, с другой стороны, человек, который геройски дрался с первых дней кампании 1812 года, который геройски себя вёл при Бородино, и план которого принёс во многом победу в кампании 1812 года, заслужил стать фельдмаршалом за взятие неприятельской столицы. Итак, 30 марта Париж капитулирует. Войска Мармона и Мортье уходят, национальная гвардия распускается.

Д. Володихин

— Фактически, вошли русские войска уже 31 марта.

А. Музафаров

— Да, и 31 марта союзные войска торжественно вступают в Париж. Впереди едет император Александр I, кстати, что интересно: едет на серой лошади, которую ему когда-то подарил Наполеон, рядом с ним прусский, русский и австрийский командующие, но они держатся так на шаг сзади. Впереди едет русский царь, за ним свежеиспеченный фельдмаршал Барклай-де-Толли, истинный победитель.

Д. Володихин

— Мне хотелось бы уточнить одну вещь, так, чтобы не создавалось впечатление, что взяли малой кровью, что это было легко, что это произошло в полчаса — нет, там было несколько часов ожесточенного сражения в нескольких предместьях Парижа, просто Монмартр — это наиболее ожесточенные бои, но они были не только там. Хотелось бы уточнить, ведь, насколько я понимаю, пришлось за эту победу заплатить несколькими тысячами раненых и убитых?

А. Музафаров

— Если точнее, то около 7500 ранеными и убитыми потеряла русская армия в боях за Париж, это действительно была Победа, и в России гордились не только тем, что заняли вражескую столицу, ну как в 7-летнюю войну, там рейдом Чернышева заняли Берлин. Нет, Париж был именно взят, то есть войска, прикрывавшие Париж, были разбиты и вынуждены отступать, и Париж капитулировал.

Д. Володихин

— Притом войска, которые были возглавлены знаменитыми маршалами Франции, я напомню то, что маршал Мортье участвовал в Бородинской битве, и он тогда возглавлял корпус Молодой гвардии.

А. Музафаров

— Да, совершенно верно, то есть это были действительно полководцы. Вообще Наполеон маршальские жезлы просто так не раздавал, то есть это действительно были очень неслабые противники, и русским войскам удалось нанести им действительно сокрушительное поражение под стенами их столицы.

Д. Володихин

— Но вот боялись партизанской войны, очевидно, опасались того, что парижане выйдут с ружьями, с тесаками на улицу, устроят баррикады и так далее, опасения такие были, но что в результате произошло — насколько я понимаю, чуть ли не прямо противоположное?

А. Музафаров

— Совершенно верно, парижане цветами встречали вступающие в город союзные войска. Конечно, этому способствовало то, что император Александр I отдал приказ о соблюдении строжайшей дисциплины, то есть войскам было велено обращаться с парижанами, как со создавшимся противником, и это было не случайно, это входило в политическое решение французского вопроса, задуманное русским императором, но в целом, расчёт Александра I, что Париж не готов умирать за Наполеона, оказался совершенно справедливым. Парижане встречали русского царя овациями, потому что он мог снести город, даже не вступая, просто развернуть там батареи и начать бомбардировку города, так, для устрашения.

Д. Володихин

— Это реальная опасность, поскольку артиллерийский парк армии союзников пополнился ещё, собственно, французскими пушками, и несколько первых же залпов тяжёлых батарейных орудий нанесли бы просто непоправимый ущерб французской столице, возможность такая реально была. Они задумывались: может быть, не терять людей, штурмуя все эти кварталы, может быть, просто поручить орудиям делать дело штыков, и парижане очень хорошо понимали: да, это может произойти, если Александр I захочет вести себя капельку пожестче.

А. Музафаров

— И ещё один момент был, дело в том, что Наполеон в своё время говорил, когда ему в 1813 году перед «Битвой народов» предлагали перемирие, вернуться к революционным границам Франции, и так и быть, там сидеть, он сказал: «Вы не понимаете! Я не могу вернуться к себе домой побеждённым. Ваши государи, рождённые на троне, вот они уверены в своих подданных, а я нет, меня любят только за славу, и побеждённого меня скинут». Вот здесь происходит именно это, парижане не просто устали от Наполеона, Наполеон их разочаровал, он проиграл главную битву в своей жизни — он проиграл битву за Францию, и проиграл её не только на поле боя, но и в сердцах и умах французов, они больше не хотели видеть Наполеона своим повелителем и сражаться под его знаменами.

Д. Володихин

— Сразу стали вспоминать, что он не вполне и француз, корсиканец, который служил Франции, но делал своё дело не так, как надо, и вот к чему он привёл нашу страну. Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы буквально на минуту оставляем нашу с вами беседу, для того, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист, старший преподаватель Университета имени Кирилла Григорьевича Разумовского, Александр Музафаров. Мы беседуем о взятии Парижа в 1814 году, а также о событиях, которые, как сказали бы военные люди, фланкировали эту удачную наступательную операцию, и, собственно, обстоятельства, которые произошли позже, события немаловажные. Вот прошу вас рассказать о том, как Александр I повел себя в Париже.

А. Музафаров

— Итак, союзные войска вступают в город и, к удивлению парижан, ведут себя, в общем, очень хорошо, то есть нет грабежей, нет насилий, военная полиция союзной армии следит за порядком, и город, в общем-то, поволновавшись первые дни, успокоился. Дальше начинают сбываться политические прогнозы императора Александра I: через несколько дней после взятия Парижа, буквально через два дня, капитулирует корпус маршала Мармона. Французы любят говорить, что там была ошибка, офицеры что-то не так поняли, но, в общем, весь корпус, около восьми тысяч человек, то, что от него уцелело после битвы за Париж...

Д. Володихин

— Это уже не уцелело, это ещё пополнилось другими частями, которые вышли из парижского гарнизона, добавились к Мармону, а уцелело намного меньше.

А. Музафаров

— И они, строем и с песней, идут к союзному лагерю, складывают знамена и оружие, Мармон объявил о том, что он более не собирается воевать за Наполеона. Александр I в Париже объявляет всем и каждому, что русская армия, как и армия союзников, пришли в Париж не для того, чтобы мстить французам за то зло, которое они причинили России, Европе, всему миру, а для того, чтобы как раз спасти французов от того зла, которое им принесла революция, и именно в революции Александр I и его генералы видят то зло, причину того зла и тех бедствий, которые обрушились на Европу.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, это тема большая, мы к ней ещё вернёмся. А вот в этой ситуации, в ситуации победы над военной силой Французской империи, Наполеоновской империи, требовался символический шаг и, как бы это правильно сказать, своего рода отматывание времени к той точке, из которой вся эта страшная военная круговерть, обрушившаяся на Европу, вышла.

А. Музафаров

— Да. И вот символическая точка была поставлена 10 апреля 1814 года в Светлое Христово Воскресение. Здесь я хочу напомнить нашим слушателям, что для императора Александра I вторжение Наполеона в Россию стало моментом обретения веры. Напомню, что воспитанный в идеологии просвещения император ходил в церковь так, чисто формально, и всерьёз император Александр I уверовал в Бога, когда Наполеон взял Москву и стали говорить: «ну, повоевали с Бонапартом, не получилось, пора сдаваться». Государь искал точку опоры и нашёл её, взяв в руки Священное Писание. Как он потом писал: «Господь просветил мою душу пожаром Москвы, суд Божий на ледяных полях России наполнил её теплотой, и я узнал Бога, как преподносит Его Священное Писание, как учит наша Святая Церковь». Русский царь уверовал в Бога, и не просто уверовал лично, он нашёл ту идею, которая может объединить всех против Наполеона, это была идея христианской веры. И фактически, кампании боёв за Европу — это был такой крестовый поход европейских христиан против мировой революции, и финальная точка была поставлена, как и полагалось, в Светлое Христово Воскресение. Император Александр I столкнулся с какой проблемой: приближается Пасха, надо отметить. В Париже нет ни одного православного храма, там с христианскими-то храмами плохо, а уж православного вообще нет.

Д. Володихин

— Революция, честно говоря, хорошенько выкосила храмы и священников.

А. Музафаров

— Да. И тогда Александр принимает решение: в Париже есть огромная площадь, когда её построили, она называлась «Площадь короля Людовика XV», горячо любимого, потом революционеры переименовали её в «Площадь Революции», сейчас она называется «Площадь Согласия», «Place de la Concorde». На этой площади в годы революции стоял символ революции — гильотина, здесь убивали людей, убивали публично, много, под народные аплодисменты, игру оркестров и прочее.

Д. Володихин

— Ну и не только обычных людей.

А. Музафаров

— Да, здесь был казнён последний король Франции Людовик XVI и его супруга, королева Мария Антуанетта, и многие другие представители нереволюционной Франции. И вот на этой самой площади император Александр I приказал устроить пасхальное богослужение. В центре площади была собрана временная походная церковь, квадратом построились русские и союзные полки, и полковые священники, те, кто прошли с армией путь от Москвы, а некоторые ещё от Немана до Парижа, начинают вести службу. И в небо над Парижем взлетает многоголосый хор на русском языке: «Христос Воскресе!» «Воистину Воскресе!» И, как писал Александр I: «Торжественной была минута для сердца моего. Вот, видел я, что я привёл своё русское православное воинство в страну иноплеменников, ещё недавно столь гордо топтавших Россию, чтобы здесь, в их знаменитой столице, на том месте, где пала царственная жертва от буйства народного, принести бескровную светлую жертву Господу».

Д. Володихин

— Ну, а реакция союзников? Там всё-таки войска протестантов, католиков, они не стали спорить?

А. Музафаров

— Не стали, по одной интересной причине, что в 1814 году Пасха совпала у православных, католиков и протестантов. Это бывает не каждый раз, пасхалии рассчитываются по-разному, но вот иногда совпадает, и в 1814 году совпало. И Александр в этом тоже увидел Промысл Божий, это был знак победы христианской Европы над первой попыткой вот этой безбожной мировой революции, такая жирная смысловая точка в походе союзников на Париж.

Д. Володихин

— Здесь хотелось бы уточнить: вот три огромные армии должны были прийти к соглашению, да, старший Александр I, вот за двумя армиями, за Прусской и Австрийской стоят свои государи, они согласились на то, чтобы пасхальное богослужение вели от начала и до конца русские православные священники.

А. Музафаров

— Совершенно верно, причём более того, они не просто стоят за ними — прусский король Фридрих Вильгельм III прибыл в столицу, он присутствовал при этом, и он сам настоял на том, чтобы вот пальму первенства отдать русским. То есть они присутствовали при этом, союзные полки стояли там же, где русские, вокруг вот этой площади Людовика XV, и участвовали в этом богослужении, просто для них это тоже было Светлое Христово Воскресение, даже по их вере. Напомню, что Фридрих Вильгельм III, прусский король, впоследствии посетит Москву вместе со своими сыновьями, он зайдёт на кремлёвский холм и скажет сыновьям: «Встаньте на колени и поклонитесь Москве, которая вернула нашему Отечеству свободу», и сделает это, показав им пример. То есть отношение к русскому оружию и к смыслам, которые вкладывала Россия в эту войну, оно в Европе было в тот момент положительным.

Д. Володихин

— Ну и добавим то, что иначе сложно было бы себе представить эту общую победу, поскольку участие австрийских и прусских войск в кампании 1814 года было серьёзным, настоящим, не игрушечным, но всё же большую часть боевой работы выполняли русские кавалеристы, пехотинцы, артиллеристы, то есть, в принципе, они и крови проливали больше, чем другие.

А. Музафаров

— Да, действительно, русской армии принадлежала решающая роли, и я напомню, что хотя в начале кампании, как мы говорили, отдельными колоннами командовали прусские и австрийские фельдмаршалы, но Главный штаб, который планировал эти действия, возглавлял Александр I, состоял он из русского генералитета, то есть именно России принадлежала главная мозговая роль в этой кампании, а при взятии Парижа опять-таки решающую роль сыграли полки Барклая-де-Толли.

Д. Володихин

— Ну, то есть, иными словами, не только кровью взяли, но и воинским искусством.

А. Музафаров

— Совершенно верно. И это событие, кстати, здесь ещё одна такая точка: после вот этих событий в Париже к Наполеону приходят его маршалы и говорят: «Ваше величество, а что бы вам не отречься?» Наполеон говорит: «Я понимаю, вы, сволочи, хотите сохранить те богатства, которые я вам дал. Ну ладно, что с вами делать» — отрекается от престола.

Д. Володихин

— Он попытался лично прибыть в Париж, может быть, своей харизмой как-то повлиять на ход действий, но когда он прибыл в пригород Парижа, в Фонтенбло́, кажется — всё было кончено, и он понял: что бы он ни делал, его дело проиграно бесповоротно. И русские войска оставались довольно долго на территории Франции, такой наблюдательный корпус, который должен был послужить гарантом от мятежей и возвращения Наполеона.

А. Музафаров

— Там была довольно интересная ситуация, я напомню, что в 1814 году во Франции была установлена власть законного короля Людовика XVIII, после чего союзные войска покинули французскую территорию, было сочтено, что вот всё, кончилось...

Д. Володихин

— ... но выяснилось, что нет.

А. Музафаров

— Но в начале 1815 года Наполеон убежал с острова Эльба, переманил на свою сторону свою же армию французскую, изгнал короля из Парижа и снова начал войну. Он был разбит в 1815 году английским фельдмаршалом Веллингтоном и тем же Блюхером под Ватерлоо, после чего, уже на этот раз никаких почётных капитуляций не было, как простого военнопленного, его англичане запихнули на корабль и увезли на маленький остров около берегов Африки, откуда точно не сбежит. И вот после этого было решено, что во Франции на довольно длительный срок останутся союзные обсервационные войска, и заметную роль в них играл русский корпус под командованием графа Михаила Воронцова.

Д. Володихин

— Ну вот, собственно, здесь, как вам, дорогие радиослушатели, правильно это объяснить: вот это сейчас, в 21 веке, назвали бы «присутствием миротворческого контингента». Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, мы обсуждаем историю взятия Парижа в 1814 году. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист, старший преподаватель Университета имени Разумовского Александр Азизович Музафаров, и в эфире опять прозвучит музыка Чайковского.

В эфире звучит музыка

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы продолжаем разговор о взятии Парижа и событиях, которые связаны с этой Великой Победой русского оружия. Итак, прежде всего хотелось бы напомнить, что в самой России есть посёлок Париж, который напоминает о событиях 1814 года, да и не только Париж, там и другие посёлки, напоминающие об этой кампании, существуют прямо в сердце нашей страны.

А. Музафаров

— Да, это один из самых необычных памятников победе России в наполеоновских войнах, который остался в России. Дело в том, что по возвращению в Россию император Александр I выделил новые земли для расширения территории Уральского казачьего войска, и казаки, получив новые земли, начали строить на них станицы и дали им названия тех европейских городов, через которые проходили походами, там есть Фер-Шампенуаз, Брюссель, Париж, Варна и другие. И сейчас это Фер-Шампенуазский район Челябинской области Российской Федерации, в состав которого входит, в том числе, и село Париж. И что интересно, когда в этот посёлок проводили сотовую связь, у сотовой кампании хватило остроумия, чтобы построить им вышку в виде Эйфелевой башни, так что в России есть настоящий Париж и даже с Эйфелевой башней. Ну а самой массовой наградой за взятие Парижа стала серебряная медаль на голубой Андреевской ленте, одна из самых почётных наград за наполеоновские войны.

Д. Володихин

— Ну я себе представляю, если ехать по дороге и миновать Париж, то это будет уже Запарижье. Что ж, дорогие радиослушатели, от воспоминаний отчасти шуточных, мы перейдём к серьёзному обсуждению того, что произошло в 1814 году. Уже было сказано на протяжении этой передачи неоднократно то, что Российская империя воевала не только и даже не столько с Францией и с народом Франции, враг мыслился совершенно иначе, враг мыслился в двух ипостасях: во-первых, в качестве противника рассматривалась сама революция, которая породила наполеоновский режим, и во-вторых, распространяемое ей безбожие, то есть, в принципе, это же визитная карточка наполеоновских войн, гвардия Наполеона на своих штыках несёт атеизм. Вот хотелось бы поговорить об этом поподробнее, как в русском обществе воспринимали победу над Наполеоном, в этом ключе или как-то иначе? Как её воспринимал Александр I уже было сказано, но он в стране государь, но не единственный человек.

А. Музафаров

— Надо отметить, что с самого начала войн революционной Франции эти войны не были продиктованы национальными интересами, государственными интересами, а были продиктованы идеологическими интересами людей, захватившими власть во Франции после казни короля Людовика XVI в 1792 году. Объявляя войну, напомню, что это не реакционные монархи собрали армию, чтобы раздавить первую республику в Европе, а республика объявила войну последовательно всем своим соседям, и даже России, до которой она не могла дотянуться физически, но очень хотела, объявив, что все тираны мира — наши враги, а всем народам мира мы сейчас принесём освобождение.

Д. Володихин

— Немного перестарались.

А. Музафаров

— Да. И вся политика, сначала революционной, потом наполеоновской Франции во многом определялась вот этими идеологическими тезисами. Приведу простой пример: в 1808 году Наполеон решил завоевать Испанию, Испания в первые годы наполеоновских войн была союзницей Франции, не сильно мощная держава, но какая-никакая, а союзник. Что делает Наполеон: он заманивает в ловушку испанского короля и наследного принца, арестовывает их, заточает, в Испанию сажает своим наместником сначала маршала Мюра́та, а потом своего брата, и они начинают навязывать испанцам безбожие, разрушение храмов, монастырей, вот эти все революционные принципы, это вызывает в Испании восстание, которое, собственно, будет не утихать до тех пор, пока последний француз оттуда не уберётся.

Д. Володихин

— Вот такая забавная деталь: последнее сражение в кампании 1814 года — это ведь не взятие Парижа, вскоре после него ещё грянула битва за Тулузу, там, где на юге Франции Веллингтон и испанцы наступали, им противостояли, хоть и второстепенные, но всё-таки серьёзные силы, и испанцы продолжали войну, поскольку считали, что пока Наполеон враг — война не закончена.

А. Музафаров

— Совершенно верно, то есть вот Наполеон из союзника, ну какого-никакого там, сильного-не сильного, всё-таки союзника, сделал себе кровного врага, с которым французы воевали следующие шесть лет. То же самое вторжение Наполеона в Россию — рациональный смысл этому найти крайне сложно, но если подойти с точки зрения идеологической, сокрушение православной державы, религиозной православной страны — да, конечно, он появляется. Напомним, как французы себя вели во взятых ими русских городах, то есть это осквернение храмов, известна хорошо картина художника Верещагина, изображающая конюшню, которую устроили французы в Успенском соборе Московского Кремля: ну как?

Д. Володихин

— Но, правда, честно скажу, что не меньше французов старались истовые католики-поляки.

А. Музафаров

— Это да, но они, так сказать, могли это делать только потому, что французам это позволяли. Скажем, когда русские войска, опять же, входили в Париж, никто ничего подобного не делал, потому что Александр I этого не дозволял. А здесь было массовое осквернение, массовое разорение святынь, и в русском обществе, в основной массе русского общества, войну с Наполеоном воспринимали именно как религиозное противоборство. Священники в церквях говорили людям, что идёт безбожник, идёт фактически антихрист, такая его предтеча. Не случайно лозунгом русского ополчения, собранного летом 1812 года, было: «За веру и царя!» Русские солдаты очень хорошо понимали, за что они и с кем они сражаются, ну хотя бы потому, что когда они брали пленных, они очень хорошо видели, кто перед ними. В работах историков, посвящённых французской армии, отмечаются два таких важных момента: во-первых, французская армия в принципе жила грабежом. Нет, любая армия может поживиться в походе, но у французов это было системой. У французов, скажем так, отмечались удивительные случаи, когда иногда в полк привозили какое-то снабжение централизованное, кто-то туда что-то привёз. Обычно этого не было, французы обычно воровали всё вокруг, это первый момент. Второй момент: отмечали, что там нет ни одного человека, у которого хотя бы нательный крест есть, в наполеоновской армии это не носилось, это подтверждают раскопки археологов на Бородинском поле, когда вскрывают там, допустим, захоронения французских солдат или места гибели их, там чего только нет, говорят: талисманы, медвежьи зубы, какие-то клыки, но ни одного креста, то есть это хорошо позволяет идентифицировать останки. И это была безбожная сила, с которой предстояло воевать, именно так это воспринимала русская армия, так это воспринимало и образованное русское общество, достаточно посмотреть такие произведения, которые появлялись тогда, как, скажем, «Певец во стане русских воинов» Жуковского, поэзию Глинки, посвящённую противостоянию с Наполеоном, всегда подчёркивался мотив, что мы сражаемся именно с безбожной силой. Но было ещё одно обстоятельство, которое убеждало в этом русских, вот когда мы говорили о взятии Монмартра, мы называли фамилию генерала Ланжерона. Генерал Ланжерон — француз, французский аристократ, он не смирился с захватом власти в стране республиканцами и ушёл воевать с республикой под русскими знамёнами. Он был не один, мы помним подвиг князя Багратиона на Бородинском поле, но тем же осколком того же ядра, которое сразило Багратиона, был сражён и его начальник штаба граф де-Сен-При, тоже французский аристократ, воевавший с армией революционной Франции, он был патриотом, он хотел воевать за своё Отечество, но за своё настоящее Отечество — религиозную католическую Францию, но никак не за безбожных французов. Можно отметить, что в русской армии служило более пятисот французских аристократов, офицеров, которые не хотели служить узурпатору, служить республике и, безусловно, в русском офицерском корпусе знали и уважали этих людей как боевых товарищей, которые честно делили с нашей армией все её кровавые труды и также умирали под русскими знамёнами за Россию, сражаясь с безбожными обезумевшими соотечественниками. В русской армии очень чётко проводили грань, там хорошо видели предателей, сдающихся спасать свою шкуру, таких в России называли «шаромыжниками», потому что шли такие люди: «шер ами», «шер ами» — «спаси нас».

Д. Володихин

— «Дорогой друг», эта фраза начинала непонятный для русского крестьянина монолог, который заканчивался протянутой рукой: «ну дайте же нам немного поесть, мы отстали от армии, если вы нам не дадите хлебушка, мы тут прямо в снегу и поумираем, шер ами, дай же нам хлебушка».

А. Музафаров

— Да, совершенно верно, и теми, кто сознательно вступил под русские знамена, чтобы воевать с безбожием, поэтому русское общество очень хорошо понимало, с чем оно воюет. Есть такой интересный пример: среди друзей Александра I был граф Павел Стро́ганов, его отец, такой просвещенный екатерининский вельможа, поручил воспитание сына убеждённому стороннику идей просвещения, который не нашёл ничего лучше, как увезти 14-летнего мальчика в революционную Францию, даже записать его в якобинский клуб, он рассчитывал, что Павел Строганов, вернувшись в Россию, будет распространять идеи якобинства. Павел Строганов вернулся в Россию, когда ему было шестнадцать, и хотя он до этого не думал о военной службе и даже в своих юношеских посланиях писал, что вот он хотел бы там заниматься чем-то ещё, он подаёт прошение о вступлении в гвардию, и все наполеоновские войны он будет сражаться, чтобы не допустить распространения этой заразы в России, он воочию убедился, что это такое, и сражался отчаянно вплоть до участия в кампании 1814 года. Кстати, в 1814 году погиб его сын, сражаясь в рядах русских войск. То есть русское общество хорошо понимало, чему оно противостоит.

Д. Володихин

— Русское общество хорошо понимало, в чём оно ставит точку в 1814 году, когда был взят Париж.

А. Музафаров

— Совершенно верно, это была победа христианства над первой попыткой мировой революции.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу. Сказано достаточно, прежде всего, сказано о значении событий, которые тогда выглядели прежде всего как военная победа, но были они гораздо значительнее, чем просто успех русского оружия. От вашего имени мне остаётся поблагодарить Александра Азизовича Музафарова и сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

А. Музафаров

— До свидания.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Кючук-Кайнарджийский мирный договор»
• «Образы эпохи в романах Ф.М. Достоевского»
• «Современный русский историк Олег Куц»