Поделиться
У нас в гостях был Народный артист Российской Федерации Дмитрий Певцов.
Дмитрий рассказал о своем творчестве, о семье и о месте веры в его жизни. Наш гость поделился, что помогает и дает ему силы в его работе и семейной жизни. Разговор шел также о концерте, который посвящен сразу трем юбилеям: 25 лет совместной жизни Дмитрия со своей супругой Ольгой, 30 лет службы Ольги в театре «Современник» и 55 лет со дня рождения Ольги.
Ведущие: Константин Мацан, Алла Митрофанова
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Добрый светлый вечер!
К. Мацан
— ...и Константин Мацан, добрый вечер! С трепетной радостью нашего сегодняшнего гостя представляю. У нас в гостях народный артист России Дмитрий Певцов.
Д. Певцов
— Здрассте, люди добрые!.. (Смеется.)
К. Мацан
— Здравствуйте!
Д. Певцов
— Я даже, как дурак, заулыбался почему-то, не знаю.
А. Митрофанова
— То есть когда Костя говорит с «трепетной радостью»...
К. Мацан
— Я хотел это слово не произносить еще раз!
(Смеются.)
Д. Певцов
— Не, нормально.
А. Митрофанова
— Да, когда Костя представляет, мне тоже каждый раз хочется улыбаться, причем, абсолютно искренне. Дмитрий, мы сегодня будем на разные темы говорить. Но давайте сразу же обозначим, по какому поводу вы здесь: очень скоро будет концерт вашей супруги Ольги Дроздовой.
Д. Певцов
— Ну да, называется «Ольга Дроздова. Три юбилея». Юбилей творческий, юбилей семейный, юбилей... со дня рождения, так скажем. (Смеется.) Мы решили... Ну, нас же хлебом не корми — дай какой-нибудь повод для концерта сделать. И чем громче повод, тем больше зал. Я думаю — ну, в Кремле мы выступали, но сколько — в принципе, у меня еще через три года будет шесть — ноль в мою пользу, и мы закатим, я не знаю, где — на стадионе «Лужники», наверное, большие формы теперь, идем туда. Вот, собственно говоря, посвященный этим трем датам, мы делаем концерт с таким... Я вообще не люблю никого звать — в смысле, ни из чужих, ни из членов своего коллектива, но тут мы позвали близких людей — ну, Коля Расторгуев, допустим, — он мой кум, поскольку он крестный отец моего сына, и я не мог его не позвать, хотя бы на одну песню. Он, как папа, должен приехать к Елисею. Ну, и Дмитрий Харатьян, с которым мы с тысяча девятьсот... знакомы, Сергей Векслер, Игорь Иванович Сукачев, а также будут там, очевидно, театральные капустники. Будет капустник из выпускников и студентов наших, они вместе воссоединятся, эти психи. Будет капустник театральный из «Ленкома» — у нас такая образовалась группа. Они долго сидели в массовке, не знали, что делать, ребята все талантливые. «Заячий стол» называется. Они хулиганы, они с юмором, музыкальные, и вот, значит, что-то они придумают. Ну, и, конечно же, блистательный совершенно коллектив со скромным и ничего не значащим названием «Певцов-оркестр» будет там на сцене весь вечер рассекать. Ну, я думаю, будет душевно, весело, как мы стараемся обычно делать на концертах. То есть это такой повод... А, ну самое главное и самое волнительное, конечно, для меня, самая больная голова — это, конечно, выступление самой Ольги, поскольку она — человек, любящий петь, но поющий в редких случаях. Хотя вот несколько лет назад она в Питере в Театре музыкальной комедии играла несколько сезонов заглавную роль в мюзикле «Голливудская дева», на минуточку, при этом как бы не являясь поющей актрисой. Ну, там она выучила и пела...
А. Митрофанова
— Это официально не являясь.
Д. Певцов
— Ну да. Вот у нас будет ряд произведений, посвященных, там, маме ее, ну, разным, в общем... Мы исполним с Ольгой несколько песен — отдельно с ней, и отдельно у нас специальный человек такой нам сейчас помогает, блистательный музыкант, музыкальный педагог Василий Пехов, который... Вот сейчас прямо мы с ним занимаемся, как ученики, ходим и работаем над нотами, над конструкцией произведений, потому что у меня жена — у нее... Извините, я так много говорю...
К. Мацан
— Это очень правильно. Мы вас поэтому пригласили.
Д. Певцов
— Ой, нет, вы так смотрите на меня: «Когда уже он замолчит-то?»
А. Митрофанова
— (Смеется.) Нет!
Д. Певцов
— А моя жена, помимо того, что она красивая женщина и талантливая актриса, она — и моя жена. (Смеется.) Она обладает удивительным педагогическим и режиссерским талантом. И она вот, когда мы обучали первый наш курс четыре года, она умудрилась закончить режиссуру, и теперь она магистр по рангу режиссера. У нее абсолютно безумная фантазия. И вот она придумала соединять песни... Когда-то она на «На заре», это в две тысячи каком-то там году, а потом именно вот пять лет назад на «Своей колее», которую в «Современнике» снимали, она придумала соединить две песни Высоцкого — две в одну, причем, мужскую и женскую. И вот мы будем это показывать, повторять, уже с небольшими изменениями. Бог даст, все это сложится. И, конечно, я за юмор, я всегда люблю шутить, смеяться, чтобы потом, наоборот, люди заплакали. В общем, я надеюсь, что, как обычно на наших концертах, люди в конце аплодируют с веселой улыбкой, со слезами на глазах и совершенно забыв о том, сколько денег они потратили на концерт.
К. Мацан
— Концерт переносился с другой даты...
Д. Певцов
— Да!
К. Мацан
— Напомним дату, сейчас уже которая есть...
А. Митрофанова
— Актуальная.
К. Мацан
— ...актуальная — 15 октября. В этой связи не могу не спросить. Все мы пережили эти карантинные месяцы, карантинные недели, и я в социальных сетях на вас подписан, и ваши посты наблюдал там — четыре месяца без работы, три месяца без работы, пять месяцев, когда не было спектаклей у вас в театре «Ленком», и, очевидно, концерты переносились, как и этот. И, знаете, я обратил внимание — ну, не только я, не надо быть очень наблюдательным, — что когда весной нас всех попросили оставаться дома, как грибы после дождя, в разных СМИ стали появляться программы под общей темой «Как не убить ближнего своего». Эта проблема реально оказалась актуальной. У нас тоже на радио такие темы были, потому что оказалось, что это не про каких-то других людей, которых надо наставлять, это вот у нас самих оказалось, что мы сели дома с близкими и, в общем-то, поняли, что мы как-то не готовы были так много с ними времени проводить. Поэтому это не надуманная проблема, и неслучайно программы появлялись. Как вы пережили вместе с женой, с которой вы так много лет уже вместе, и сыном вот эти карантинные недели?
Д. Певцов
— Да я не знаю, как-то так все проскочило очень быстро.
К. Мацан
— Интересно... Не заметили?
Д. Певцов
— Ну да. Ну, я еще имел возможность выезжать, и... Ну, я уже где-то об этом говорил, даже когда-то писал... Просто... На самом деле, я благодарен этому ковиду, потому что у меня была возможность три месяца общаться с мамой так, как я не общался с ней всю жизнь.
К. Мацан
— Потрясающе.
Д. Певцов
— По нескольку часов — я приезжал — мы проводили вместе. Как оказалось позже, это было прощание, и 9 июня она ушла от нас. Но я пытаюсь, отматывая назад... Я понял, что в детстве даже мама очень много работала, папа — спортом, все эти командировки спортивные, сборы, соревнования. Мы выросли — детский сад... Ну, там, ясли, детский сад, школа, свои собственные секции. Вот такого тесного общения, плотного я и не припомню в зрелом возрасте точно абсолютно. Я благодарен Господу за то, что у меня была такая возможность, и я многое про себя понял, конечно, в первую очередь. И проблема, наверное, была не в общении с женой и с ребенком, хотя, там, у нас еще дочка приемная, а именно я узнал себя в общении с мамой. Вот это был для меня такой хороший урок. Но при этом я понимаю, что для нее были три месяца, когда я был рядом с ней, а она уже в положении таком была — все-таки чуть-чуть она до 92 недотянула, поэтому почти обездвижена, в таком обездвиженном положении. То есть она самостоятельно мало что могла делать. Но она видела меня каждый день, и, конечно, я потом уже начал отматывать, насколько это было важно, насколько... Да и для меня, наверное, важно. То количество часов, которое я набрал за эти три месяца, наверное, они перекрыли многие-многие годы в моей жизни. И я вот тогда врубился... Я даже со студентами по этому поводу поговорил... У нас в начале каждого курса такой стандарт — «Как я провел этим летом», и у меня были открытия. Я его не видел. Я сидел в больнице и видел только — ребята сняли на камеру, и смотрел. У меня было несколько открытий по поводу студентов, и мне захотелось им рассказать по поводу себя и мамы. Потому что, ну, мне сейчас 57, и я понимаю какие-то вещи, которые в 20-летнем возрасте очень сложно понять, потому что ты живешь по инерции, что папа с мамой есть, они тебе должны, они тебя обеспечивают, «а я живу своей жизнью». Это, конечно, ошибка, но очень трудно заставить молодежь как-то оглянуться на своих родителей, которым, там, 40, и которые все бодряки, Но вот это время, когда им за 80, оно наступает как-то довольно быстро. Для меня это было, ну, не открытие, а вот такое какое-то узнавание и себя, и мамы, и вообще нашей жизни.
А. Митрофанова
— А если бы сейчас вы... Если бы, гипотетически, была такая возможность, вы с позиций нынешнего своего возраста и опыта говорите себе 20-летнему какие-то вот эти важные вещи, как вы думаете, он бы услышал, вот тот 20-летний, то, что вы бы ему сейчас сказали?
Д. Певцов
— Сейчас подумал — он бы услышал, наверное, пошел бы к маме и сказал: «Мам, слушай, чем тебе помочь?» Она: «Сынок, учись давай».
А. Митрофанова
— Вот-вот.
Д. Певцов
— «Бери гири свои, иди ковер забирай в институт, иди». Это...
А. Митрофанова
— ...неизлечимо.
Д. Певцов
— ...поколение, да, которое... конец 20-х — начало 30-х, они же, которые детьми прошли войну и выросли еще на натуральных продуктах, и которые росли, как сказал Ткачев, «мне нравится, когда советское время — это было библейское время при официальном отсутствии Бога». Жили-то все ан коммунистических принципах — мораль, нравственность, совесть. Они из тех лет, эти люди, и ничего — себе. «Только вам, ребята, дети — давайте, вперед, вперед». И я понимаю, пошел бы я к маме, она сказала: «Нет, сынок, все хорошо. Давай, делай, давай, работай». А я бы забыл, конечно. Через день я забыл бы — и все. Это сложно. Этот возраст — он очень эгоистичен. Ну, я еще по себе сужу. Я, в принципе, эгоист, ну, и частично, может быть, это относится к моей профессии, но... Я понимаю, что для... Вот еще раз вернусь к этим своим трем месяцам общения с мамой — я про себя какие-то вещи понял очень четко — того, чего я раньше... Ну, где-то у меня там были — «надо бы больше внимания», «ну как же — я работаю, я деньги зарабатываю — то-сё, концерты, я должен зрителям». Да ничего я им не должен, на самом деле. Я должен только родителям своим. Ну, вот так — как получилось, так получилось.
А. Митрофанова
— Да. Вы абсолютно правы. Ковид, вот эта вся история с изоляцией стала для многих из нас временем еще и открытий. Не только испытаний, переживаний, но и открытий.
Д. Певцов
— Да, открытий. А по поводу ковида просто фраза... Прошу прощения, что перебиваю... А потом забуду. Я же профессионально ничего не помню.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— Еще вот эта вот такая гордынька, типа: «Мы, там, кумиры, выходим на сцену, мы, там...» Я выхожу из машины — кто-то смотрит на меня, кто-то узнает... Вот вдруг оказалось, что за время вот этого ковида без химической промышленности нельзя, без машиностроения нельзя, а без театров — можно. Без вот этой сферы — можно какое-то время, и нормально, и никто не умер и не заболел.
А. Митрофанова
— Ой... Ну это спорный вопрос.
Д. Певцов
— Вот для меня это было таким каким-то... «Чего-то, действительно — чего у тебя за профессия такая странная?» Я все понимаю — да, нужно, душевное развитие, как-то, и т.д. Но Господь, очевидно, вот так ставит людей, этот мир перед выбором. То есть Ему нужно... Вот сейчас Он поставил — нам нужно просто выжить, пройти эту болезнь и не умереть с голоду. А вот это прекрасное, великое... Хотя и то не оставляйте, и это делайте, но это не та история.
К. Мацан
— Вот вы начали с того, что это есть такой личный момент, да? — «я звезда». Но оказалось, что если поле деятельности, в котором я могу быть звездой, отменяется, то оказывается, что надо к себе относиться просто попроще. Потому что есть два разных, мне кажется, тезиса — вот «Без театра можно» или «Без меня в театре можно».
А. Митрофанова
— Не «искусство в себе»...
Д. Певцов
— Я вот перебил, не дал дорассказать... Я сейчас скажу по поводу себя в театре. Я до сих пор... Вот я уже начал работать, но мне до сих пор не хочется.
К. Мацан
— Да?
Д. Певцов
— Это... Я скажу. Может быть, это свойство организма, потому что я, может быть, не до конца артист. Я больше, не знаю, не фрезеровщик или спортсмен... не знаю, кто. У меня в организме нет... Очевидно, или она закончилась, или она выработалась — вот эта потребность: «Ребята, я сейчас хочу на сцену! Я сейчас вам такое... Я сейчас так сыграну!» Вот реально не хочу, честно говорю. И спокойно к этому отношусь. И я прекрасно понимаю, что Господь мне дал какой-то талант, и я обязан его возвращать, выходить на сцену, отдавать оттуда данное мне сюда, зрителям. Но за все это время, за семь месяцев... я не работал семь месяцев вообще в театре. У меня было, там, два концерта. У меня не возникло тоски какой-то или, там... Я прекрасно понимаю... Сейчас вообще прекрасно понимаю, в связи с уходом Марка Анатольевича и с тем, что у нас другая жизнь в театре — молодежь, новые проекты... Я прекрасно понимаю, что через какое-то время без меня там совершенно спокойно обойдутся — вообще без меня. И это нормально. Ничего в этом страшного нет. Есть другие вещи, которые мне нравятся.
А. Митрофанова
— Меня поражает ваше такое, ну, трезвое, что ли, отношение к себе в том плане, что...
Д. Певцов
— Я трезвый приехал сюда.
А. Митрофанова
— (Смеется.) ...не первый раз это отмечаю. Помню, в одном из интервью, где вы были вместе с Ольгой, с вашей супругой, которая, кстати, теперь Певцова... Мы об этом еще поговорим...
Д. Певцов
— Ну да...
А. Митрофанова
— Вы отвечали на вопрос, как вы... 25 лет вы вместе, вообще-то, и 30 лет уже, практически, знакомы, и как сохранять друг к другу вот это уважительное отношение, интерес, любовь и так далее. И вы ответили, что мужчине надо, даже если он прав в каком-то споре, вот эту свою правоту засунуть куда подальше.
Д. Певцов
— М-да.
А. Митрофанова
— И я так удивилась. Думаю: ведь это же практическое — ну, простите, может быть, это не совсем уместно прозвучит, но это такое практическое христианство. Хочешь, чтобы другому рядом с тобой было хорошо — возьми и убавь себя. Я не знаю, вы с этим родились, или вы к этому как-то идете? Или это та планка, которую вы себе только обозначаете? Потому что для артиста-то, в принципе, это катастрофично, это несовместимо с профессией.
Д. Певцов
— Не знаю, я себя не считаю до конца артистом, честно. Это не кокетство. И я понимаю, что вот все, что угодно, я отдам, лишь бы вот была со мной рядом эта женщина. Никакой театр, никакое кино... Да и музыка, которая меня так... не забавляет, а она мне интересна, как другой язык общения с людьми, это все не имеет значения, если у тебя нету... если у тебя нету лада в семье. Все теряет значение. Когда у нас бывают размолвки, и я понимаю, что мне вообще... я ничего не хочу. Мне все это... Зачем мне это все нужно? Если я чувствую, что я виноват, и я сделал больно любимому человеку, и чего я тогда, вот что я с этим ощущением выйду сейчас на сцену и, красивый, встану в гриме и буду петь про любовь? Ну это же неправда, мне кажется.
А. Митрофанова
— Ольга влияла на вас, изменила ваше мироощущение? Вы же помните себя таким, каким вы были до встречи с ней?
Д. Певцов
— Конечно. Ну, я не до конца себя сознавал, конечно, потому что мой эгоцентризм тогда был каким-то...
К. Мацан
— ...равен Вселенной, как говорят в таких случаях.
Д. Певцов
— Не, он был для меня нормой, и я считал себя еще, там... Ну, я мог броситься на помощь, там, товарищей выручать, еще чего-то такое. Внешние вещи такие. Очень легко совершать подвиги, но вот жить каждый день по-христиански — попробуй-ка. Конечно, конечно. Ну, мы вообще прорастаем друг в другу. И... Она... Она... Я не могу сказать, чему она меня научила, но эта учеба продолжается, и я не знаю, в каком я классе — в начальном или, там, перешел в среднюю школу. Но это какой-то нескончаемый путь — ну, наверное, как и в вере. Я продолжаю хохотать над ней, и учиться, и удивляться. А как я сам изменился, мне сложно, сложно об этом говорить. Я понимаю, что я... Ну, осознание того, что надо уступать, и как-то любовь... Я это понял четко: любовь — это работа над собой, в первую очередь.
К. Мацан
— Дмитрий Певцов, народный артист России, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот в продолжение той же темы, но теперь я искренне с мужской стороны спрошу.
Д. Певцов
— Так?
К. Мацан
— В одном интервью вы выразились, что вы подкаблучник. Вы так об этом сами сказали — с самоиронией, конечно. Тут можно, конечно, вспомнить афоризм Андрея Кнышева, что «быть подкаблучником — это, в тоже время, иметь крышу над головой, и это неплохо».
А. Митрофанова
— (Смеется.)
К. Мацан
— Но вообще для мужской гордыни или гордыньки это так... требует какого-то внутреннего дерзновения — сказать: «Да, я подкаблучник». Что вы в это для себя вкладываете? Вот это про то, о чем мы сейчас говорим, про умение свое мнение немножко приглушить в нужной ситуации?
Д. Певцов
— Я сейчас попытаюсь сформулировать. Потому что есть в семье ряд вопросов, ряд... сейчас скажу... ряд проблем, которые нужно решать вместе. Которые обсуждаются, о которых говорится, по поводу которых спорится. И я прекрасно понимаю, что большинство каких-то проблем Ольга как женщина... Женщина. Женщина — это... Я всегда говорю: это тост, уже сейчас произнесу его почти: «Спасибо, Господи, что я не женщина».
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— Потому что я бы не смог. Ну реально, я не смог. И не актриса, тем более, потому что я вообще не понимаю, как вы, женщины, живете. И при этом вы еще рожаете, вы еще детей воспитываете. И вы при этом же, так же, как мужики, летаете в космос, ученые — ну все, что угодно. Я вообще... Еще и выглядите! Для меня это совершенно непонятно. У меня не... Я не понимаю, откуда у женщин берутся эти силы. Ну, это понятно — то есть Господь так создал. Мужики бы не смогли. Вот 37 и 1 — все, все, конец, это все, конец: «А-а, все! Я умираю!» А они, там... Поэтому я прекрасно понимаю, что Ольга в большинстве своих вопросов, о которых мы спорим или которые обсуждаем, она мудрее и глубже, и поэтому она правее. А есть какие-то аспекты, где я говорю: «Будет так». И дальше там женщины запираются в кухне и плачут, а я начинаю, значит, делать то, что нужно, потому что кроме меня это никто не сделает. Это нормальное, ну, некое разделение... Я даже... Там не сферы, а это какой-то ряд вопросов, в которых она лучше соображает, а где-то мне лучше решать. Поэтому не то, что я совсем подкаблучник. Но я иногда из-под каблука, как червяк, вылезаю и говорю: «Секундочку!»
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— «Приподнимитесь-ка! Я сейчас! А это вот я решу сейчас!»
А. Митрофанова
— Ну, я думаю, что Ольга — она очень мудрая женщина. Жалко, что ее сейчас нет в студии. Передавайте поклон от нас.
Д. Певцов
— Спасибо.
А. Митрофанова
— Я с удовольствием смотрю все ее интервью. И она, конечно, не только как актриса, но и как личность — невероятная. Такая интересная, глубокая и многогранная. И то, как она рассказывает, например, о ваших учениках, заслуживает, по-моему, отдельного разговора. У меня такое ощущение, что вы своими студентами, в каком-то смысле, живете. Вот у вас есть ваш сын, и при этом студентов вы тоже... Вы к ним привязаны, у вас очень теплые с ними отношения, и вы их поддерживаете как-то, окрыляете, и они вам благодарны. У вас вот этот взаимообмен такой постоянный. И от нее вот эта материнская энергия постоянно исходит.
Д. Певцов
— Ну да, конечно же. Они... Это потому, что когда мы набрали в 2013 году первый курс наш, началась другая жизнь. А для Ольги это вдвойне важно, потому что у нее оказался абсолютно педагогический талант стопроцентный. Вот у меня его нету. Я могу, там, научить, там, сделать отрывок, что-то такое. Но у нее талант. И талант именно — он же в чем заключается, в нашей профессии особенно? Понять, чего кому нужно дать и как не испортить. Потому что очень все зависит от индивидуальности, от того, как человек слышит и может понять то, что ты ему говоришь. Индивидуальный подход здесь очень важен, в нашей профессии, и, как это бывает, ракурс, да? Этот рабочий — правый, а левый — нерабочий. Вот зона заразительности. И она это видит, понимает удивительно. И, плюс, абсолютный режиссерский талант, который у нее... Она сделала ряд спектаклей и со студентами, и, в том числе, со студентами, где играли мы. Студенты для нее — это такая другая жизнь театральная, потому что у нее в театре сейчас — ну, так вот — с годами количество ролей уменьшилось, то есть она менее востребована стала (дай Бог, сейчас вот чего-то изменится), а студенты получают прямо по максимуму, по полной от нее вот все, что она может им дать.
А. Митрофанова
— Вот смотрите, ведь часто говорят: школа может поломать. В консерватории, когда вокалисту дают образование, могут сломать его индивидуальность.
Д. Певцов
— Да.
А. Митрофанова
— В актерских школах такое, я слышала, тоже бывает.
Д. Певцов
— Да, бывает. Очень часто.
А. Митрофанова
— А вы говорите, здесь важно вглядеться в эту самую индивидуальность. Это же... По сути, ведь это... Ну, это же христианский тоже подход — разглядеть тот уникальный талант, который каждому человеку Богом дан, и помочь ему, вот этому носителю таланта, его в себе раскрыть, почувствовать, чтобы им потом Богу служить, чтобы его на закопать. Потому что иногда мы свои таланты закапываем не по своему собственному желанию, а, что называется, по стечению обстоятельств и воздействию внешних сил и людей, которые — педагоги, например — тоже волей-неволей могут быть к этому причастны. Поэтому на педагоге, конечно, колоссальная ответственность. То, что вы говорите — это... Ну, я завидую вашим студентам, в таком случае.
Д. Певцов
— А я когда смотрю работы... Я же почти не ставлю, как... Ну, я, типа, такой худрук. Прихожу и говорю: «Ну, это хорошо. Это неплохо. А вот это вот — отвратительно, убрать». А многие работы происходят без меня, ребята ставят. Я прихожу и говорю: «Слушайте, я бы хотел учиться на вашем курсе». Вот это искренне. А что касается предыдущей темы, и Ольга это говорит, и я с ней согласен, — нам важнее... Потому что, ну, артистов мы воспитаем. И ведь у нас такая работа — мы не можем дать тому, кто не сильно хочет. А кто сильно хочет, тот возьмет у нас. Мы это дадим. Профессионально мы дадим. Но нам важнее человеков воспитать. Потому что у меня совершенно четкое... Я в этой профессии давно тоже, больше 30 лет. Я прекрасно понимаю, что она провоцирует на «все мне, мне, весь свет на меня, любите меня, я самый главный, я здесь центр, вокруг меня все крутится». Она развращает. Я артистов не люблю поэтому. Женщин я вообще отставляю в сторону, потому что женщина-артистка — это врагу не пожелаешь. А мужчины, к сожалению, становятся женщинами. Потому что вот эта вот привычка держать внимание — она переходит в жизнь, и, на самом деле, в моей профессии мужчин из тех вот десятков артистов, которых я знаю, ну вот на пальцах одной руки я скажу, что вот это да, это наши парни. Так вот, мы говорим о том, чтобы... об этой опасности и пытаемся... Сейчас, вернусь. Я сейчас держу мысль. Я сейчас трезвый, сейчас все скажу. Я им рассказываю историю: вот когда я был молодым человеком, в киосках «Союзпечать» продавались фотокарточки любимых артистов, которые можно было купить и у театра подписать. И там было огромное количество разных, там — 20-25 всегда было. И популярных, известных артистов — огромное количество. Но любимцев, вот любимцев — Леонов, Папанов, Миронов — их тоже по пальцам можно было пересчитать.
А. Митрофанова
— Никулин.
Д. Певцов
— Никулин. Вот которых просто любили. Вот что бы они ни делали, просто народ обожал. И, как я это понимаю, это происходит только по одной причине — независимо... Да, рядом есть такие же талантливые или более талантливые люди. Но на тонком уровне люди, зрители считывают движения души. И вот эти вот, о которых сейчас сказали, вот эти фамилии, они любили тех, кому они служат. Они любили зрителей. Они любили этот мир. У них любовь — это было главное излучение, что бы они не играли — подонка последнего или самого лучшего героя. А это считывается. Когда зритель: «Ух, какой классный актер!» — он посмотрел спектакль и забыл, и потом говорит: «Я классный артист, замечательный!», а вот когда влюблялись в людей, это другая истории. И это очень важно. Я об этом студентам рассказываю: важно даже не то, как вы заберете от нас, впитаете, как губки, вот эту профессию. Да, это важно. Но что с вашей душой происходит и как она будет развиваться в дальнейшей жизни, куда она пойдет — в цинизм, в окаменелость, в равнодушие или в открытость, в любовь, и это гораздо сложнее в этой профессии. И вот этоо важно. Для нас это архиважно — чтобы они были людями. И мы стараемся, чтобы на курсе... Вот четыре года им, они пролетят так — вжик! — и все. Мы всем талдычим: «Ребята, у вас там разные отношения, группировки — не группировки... Давайте жить в любви, это самое главное». Потому что очень часто эти четыре года становятся самым светлым местом времени в профессии за всю оставшуюся жизнь. Не хотелось бы, но так бывает.
К. Мацан
— Свадьбы у вас на курсе были?
Д. Певцов
— Да, на том курсе у нас... Ну, у нас они все сейчас вот, на том курсе, недавно женились, ребята, там, Герман с Юлей, но они там с первого курса как начали дружиться... И еще там Наташа наша с этого же курса — ну, она вышла, так сказать, за другого, постороннего человека. Ой, Господи, как это мы говорим... Ольга говорит тоже девочкам: «Главное — замуж выйти удачно и детей нарожать. А вот в профессии»...
К. Мацан
— А вас слышат в этом смысле? Человек, который поступает в театральный вуз, мечтает о славе, для него это не какое-то такое провокационное заявление, что главное — семья, или вообще поменьше своего эго? Ведь артисты часто в интервью говорят: «Нет, ну конечно, я должен быть... С семи до девяти я звезда в театре на сцене». В остальное время можно быть простым человеком, но часть профессии — это быть звездой.
Д. Певцов
— (Смеется.)
К. Мацан
— Но правда, очень сложно, мне кажется, с семи до девяти быть звездой, а потом выключить эту звездность и пойти домой, и мыть посуду.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Закрыть на ключ в ящик стола, да.
Д. Певцов
— Игорь Иванович Сукачев — смешно, — когда мы «Анархию» репетировали, он рассказывает: «Я жене говорю (у него жена — Ольга тоже), я говорю жене: «Я звезда рок-н-ролла!» А она мне говорит: «Вези шкаф на дачу!»
К. Мацан
— (Смеется.)
Д. Певцов
— И в этом... И она права. А по поводу того, что услышат или нет я не знаю. Кто-то услышит. А я надеюсь, что это не на уровне: «А-ах! Как Дмитрий Анатольевич нам сказал!» — и вот человек на все годы обучения задумался. Нет. Этой информацией мы капаем, капаем, капаем... В ком-то она, я надеюсь, прорастет. Потому что, мне кажется — сейчас подумал об этом, может быть, глупость какая-то... В моей жизни такое было — когда иногда встречаются жизненные ситуации, где вот... Ну, Господь все время дает нам выбор. Самый. От маленьких до больших выборов. И, может быть, где-то вот эта накапанная нами эта информация — она двинет в сторону правильного выбора. Может быть.
А. Митрофанова
— Да, в этом смысле — нам не дано предугадать. Мы не знаем. Но что точно совершенно могу сказать — ведь людей в этом возрасте обмануть совершенно невозможно. На каком-то внутреннем уровне они нас «считывают».
Д. Певцов
— Да, наверное, да.
А. Митрофанова
— Поэтому еще более важно, я думаю — может быть, даже они это и не осознают, — чем то, что вы говорите, ваш пример. Вот вы с Ольгой у них перед глазами, и ваши отношения, то, как вы живете, то, как вы относитесь к ним.
Д. Певцов
— Ну да, это важно, я согласен. Кто-то из психологов детских каких-то говорил, что самое важное — не то, чего родители говорят детям, а то, что дети видят в общении родителей. То есть второе воздействует сильнее, чем слова и вот воспитание. Наверное, это важно, да.
Потом, в принципе, это, мне кажется, удачно — им везет, потому что, ну, обычно, там, один худрук, там — женщина, да? Или один худрук — мужчина. Чаще всего мужчины бывают. А здесь — мужчина и женщина еще дееспособные, они могут посмотреть, грубо говоря, насколько мы дееспособны, и при этом еще семья. Я согласен. Я об этом забываю, не думаю об этом. Это, наверное, пример. Да, согласен.
К. Мацан
— У вас много раз в интервью спрашивали, каково вам работается с Ольгой вместе в кадре или в спектаклях как двум артистам. А вот двум педагогам? Я воображаю себе ситуацию, когда у одного человека одно мнение, у другого другое, и вот это вот такое... Там, с утра поссорились, не знаю, или просто какая-нибудь недомолвка, и вот ты с этим пришел к студентам. И вот супруга советует такой поворот, такое решение сцены, а ты так сидишь и думаешь: «Ну хорошо, ну, хорошее решение, да!»
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— Значит, я сейчас... Я скажу: я не режиссер. У меня нет режиссерского таланта, равно как и педагогического. Я могу быть просто с ними искренним и попытаться отдать то, что я знаю. У жены моей, Ольги Дроздовой (когда-нибудь она будет Певцовой официально) — у нее талант и педагогический, и режиссерский. Поэтому когда она репетирует, я помалкиваю. И, мало того, у нее нет такого: «Так, я приду, значит, сейчас... Сейчас мы сделаем эту сценку, эту...» Она включается. У нее весь организм включается, и дальше там вот рядом находиться — есть такая зона опасности. Лучше, если она вдруг чего-то покажет и отмахнет рукой, можно там... может зашибить. Потому что она включается. То есть за ней только успевай, успевай это делать. Потому что я с ней работал как с режиссером — тоже непросто. Причем, там не надо думать, надо выполнять тоже быстро. И когда я один раз попытался как бы дать этого... «звезды»...
К. Мацан
— Встать в позу?
Д. Певцов
— ...и сказать: «Секундочку! Подождите, Ольга Борисовна!» (А там студенты и все.) Я попытался и понял, что это бессмысленно, это непродуктивно, нефункционально. Она пробует, она так... Она лепит из этого материала, который — артисты на сцене, из мизансцен. Тут никакой конкуренции нет, потому что я не конкурент.
К. Мацан
— Давайте мы напомним нашим радиослушателям после стольких слов об Ольге Дроздовой и о концерте 15 октября в «Вегас сити холле» — три юбилея: концерт Ольги Дроздовой, в нем, конечно же, примет участие «Певцов-оркестр», ну, и приглашенные друзья. Наверное, правильное слово — не просто звезды, а приглашенные друзья Дмитрия Певцова и Ольги Дроздовой...
Д. Певцов
— Да, друзья. Я забыл сказать...
К. Мацан
— Дмитрий Харатьян, Николай Расторгуев. Гарик Сукачев...
Д. Певцов
— Олег Чилап замечательный будет, вообще гениальный человек. Это отдельная история. Ну ладно, не буду сейчас... Про него можно книжку написать.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, у нас сегодня в гостях Дмитрий Певцов. У микрофонов также Алла Митрофанова и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Константин Мацан, я — Алла Митрофанова, и с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас сегодня народный артист России Дмитрий Певцов. Мы встречаемся, у нас есть замечательный инфоповод, хотя мы не только о нем говорим, — концерт 15 октября Ольги Дроздовой, юбилейный. Сразу три юбилея, как Костя вот недавно напомнил, будут фигурировать там, и они есть на афишах.
Дмитрий, у меня вопрос по поводу афиши. Фамилия там стоит вашей супруги — Ольга Дроздова.
Д. Певцов
— Да.
А. Митрофанова
— А она теперь — Ольга Певцова. И все об этом знают. Ну, кто не знает, узнает сейчас. Она решила взять вашу фамилию спустя 25 лет семейной жизни.
Д. Певцов
— Да.
А. Митрофанова
— И, как я слышала, она по-разному, в зависимости. может быть, там, от ситуации обосновывает это решение. Меня поразило, как она сказала: «Я прочитала пять томов Паисия Святогорца, и там через слово, через строчку — «чтобы жена прилепилась к мужу». И она решила, вот если я правильно поняла, прилепиться окончательно.
Д. Певцов
— Да, да, да. В том-то и дело. Да, действительно. Это вот та самая информация, которая капала-капала, капала-капала, а потом она, наверное, проснулась и говорит: «Слушайте, так это же ко мне тоже относится, очевидно». Подумала. Не просто так, к каким-то женам.
Мне эта идея нравится. Но проблема — в физическом воплощении. Потому что когда мы пошли в ЗАГС в первый раз, такие радостные, во-первых, мы пришли не в тот ЗАГС...
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— ...но мы пришли в тот ЗАГС, где мы расписывались, и где меня расписали с «Дроздовым О.Б.».
А. Митрофанова
— (Смеется.)
К. Мацан
— Как интересно! (Смеется.)
Д. Певцов
— Да. И когда... Хорошо, что наши свидетели посмотрели в паспорте — жалко, он не сохранился. Мы так пошли наверх, они нам подтирали этим лезвием: «Извините». Утром, в 10 утра, мы потом разъезжались на работу. Сказали, во-первых, другой ЗАГС, во-вторых, там нужны документы и, в том числе, свидетельство о рождении Ольги, которое, естественно, было утеряно. И вот пока только пришло — зимой, что ли, мы получили из Находки свидетельство о рождении... Нет, секундочку, это было осенью, почти год назад. А потом мы все время заняты — надо поехать, надо вместе... Ну, в общем... Потом ковид... Ну, вот до сих пор мы никак не оформим эти отношения наши фамильные.
А. Митрофанова
— Ну ничего, время еще есть.
Д. Певцов
— Время есть, да.
К. Мацан
— Такой любопытный пример, когда чтение духовной литературы может менять жизнь на практике. Ведь мы часто на эту тему иронизируем: «Вот, она, там, книжки читает умные, духовные — там, Паисия Святогорца». А вот вы рассказываете об очень таком, ну, в высоком смысле слова, трогательном примере, когда человек читал-читал и применил это к себе. А у вас было что-то похожее? Я знаю, вы рассказывали про то, что вас сильно в свое время зацепила книга «Несвятые святые» митрополита Тихона Шевкунова, но что еще? Вот у Ольги такой получился шаг. А у вас было какое-то такое же открытие в своей жизни?
Д. Певцов
— Ну, «Несвятые святые» — это вообще книга, которая переменила мою жизнь просто, перевернула ее.
К. Мацан
— Вы в Церковь пришли на фоне прочтения ее, да?
Д. Певцов
— И да, да, я, может быть, жив, потому что я ее... Так вот мне Ольга ее подсовывала, подсовывала, а потом она попала мне на глаза в нужный момент. А чего-то такого еще более мощного я не знаю... не припомню. Может быть, я и меньше читаю, конечно, чем Ольга.
К. Мацан
— Ну, или все впереди.
Д. Певцов
— Да, кстати, все впереди. Я чувствую, что чего-то должно случиться, что-то такое... Куда-то мне нужно... какая-то реформация душевная, духовная.
А. Митрофанова
— Ну, значит, придет. Если...
Д. Певцов
— Да, Бог даст, придет.
А. Митрофанова
— Да, когда есть запрос, Господь все время посылает, так или иначе. Потом, у меня складывается такое впечатление, что у вас вот эта «оптика» наблюдательная — она очень хорошо разработана, вы видите, слышите, прислушиваетесь, наблюдаете вообще за происходящим. Так что, думаю, вы свою книгу не пропустите, и это очень хорошо.
А вот возвращаясь к вашим студентам, то, что вы сказали про особенности актерской профессии, когда, в общем-то, она, действительно, наверное, в большей степени женской природе органична, чем мужской, есть определенное влияние, она требует сосредоточенности на себе. И то, что, может быть, кто-то назовет эгоцентризмом, не знаю, здесь не мне судить, и так далее. Вы — верующий человек, и вот это... Это в разные стороны векторы направлены, или их можно каким-то образом синхронизировать внутри себя и в своей жизни, чтобы быть и вот таким мужчиной, который воплощение христианина, и чтобы, так сказать, от себя немножечко дистанцироваться и при этом оставаться прекрасным артистом?
Д. Певцов
— Я уже это давно, наверное... Может быть, я давно интервью давал. Я с одним монахом беседовал, и он мне жестко так сказал: «Чего у тебя за профессия такая?» Я говорю: «Ну вот, я артист, я выхожу на сцену». Он говорит: «Вот ты выходишь на сцену, там зрители сидят в темноте, ты — весь в фонарях, и ты все свои страсти там вот... вот им напоказ, значит, а тебе еще за это платят. Вот у тебя такая профессия». И это жестко довольно, но я понимаю — отчасти он прав. Но...
А. Митрофанова
— Не знаю...
Д. Певцов
— Отчасти он прав. Здесь, мне кажется, во-первых, с чем ты выходишь, и потом — кого благодаришь за то, что получается. Вот от этого все зависит. Потому что один батюшка... Сейчас... Я просто пытаюсь отключиться от обстоятельств, которые он мне рассказывал. Какую интересную вещь... Когда жестокие гонения были на Церковь, и вот советская власть, и вот этот страшный атеизм, то многие люди, лишенные возможности пойти в храм, потому что их просто не было там, и запрещения, и гонения, не дай Бог, увидят что-то, страх — многие люди находили то, что они искали в Церкви, находили в театрах, в кино, в книгах, в музыке.
А. Митрофанова
— Да.
Д. Певцов
— И если ты выходишь на сцену в материале, который... Я об этом много раз говорил — произведением искусства можно считать только то, что несет добро, любовь, веру, надежду, радость. Все остальное никакого отношения к искусству не имеет. Если выходишь в таком произведении искусства на сцене и, отдав его и получив оттуда отклик и ответную любовь, благодаришь за это не себя, любимого, а говоришь: «Спасибо, Господи!» и все туда отдаешь, наверх, вот это, мне кажется, выход из этой очень такой опасной профессии. Она действительно опасная, потому что инструментом и палитрой является собственная психофизика, и она же и страдает, естественно, от этого. И редкие единицы из великих артистов — они остаются... Ну вот, допустим, Инна Чурикова. Она великая, величайшая. Я ее обожаю, поскольку много лет с ней партнеры. Она при этом осталась совершенно открытым вот ребенком наивным — и не гениальной актрисой при этом совершенно. И вот... Ну вот Господь поцеловал так, что она вот такая, какая она есть. А такого же таланта, там, и такого возраста, может быть, другие актрисы — не хочется называть — они стали с такими... Даже на лице все видно, в общем, во что они превратились. (Смеется.) Но как-то... Как сказал мой худрук Судакова, «после сорока лет все на лице».
К. Мацан
— Особенно для радио это...
А. Митрофанова
— ...актуально! (Смеется.)
К. Мацан
— Я не могу вас не спросить, раз мы про это заговорили, ну, и в личном плане очень интересно, о Марке Анатольевиче Захарове. Вы в майке сейчас с его фотографией, принтом, что называется. На спине этой майки — все спектакли, которые он поставил. Недавно, 28 сентября, был год, как он отошел ко Господу. Знаете, я даже не знаю, как вот до конца вопрос сформулировать, но мне просто хочется, чтобы вы поделились своим каким-то важным, может быть, значащим для вас воспоминанием о нем. И такой второй вопрос: может быть, я целюсь пальцем в небо, но не случалось ли когда-нибудь у вас с ним разговоров о вере, вот об этом мировоззренческом выборе? Мы знаем, что и храм рядом с «Ленкомом» не без его участия восстанавливался, и «Юнону» и «Авось» он поставил в те годы, вы играли в этом спектакле.
Д. Певцов
— Да, это чудо...
К. Мацан
— И мне помнится один разговор его по телевизору с философом Мерабом Мамардашвили, где они обсуждали юмор, в том числе в Евангелии, и Захаров так, впроброс, сказал, что «если бы я ставил притчи Христовым, я бы шел к ним через юмор, через какую-то игру». То есть он, как человек гениальный и великий, не мог и эту область жизни не осмыслять. Вот что вы обо всем этом помните?
Д. Певцов
— На протяжении вот долгих лет жизни с Марком Анатольевичем в одном театре (я попал в 1991 году в театр, мы почти 30 лет с ним вместе) у нас, помимо совместной работы, было несколько таких бесед, которые вообще не связаны с конкретным спектаклем. И он мне говорил именно... Мы не говорили о вере, хотя одна из его таких шуток или приколов — он, там, обычно... Премьера выпускается, все собираются в комнате переодевания, и он приходит и говорит такие последние слова: «Так, ребята, то-то-то-то-то-то, то-то-то-то-то-то, то-то то-то. А потом говорит: «А впрочем, играйте, как Бог на душу положит. А плохого вам Бог не положит». И всегда говорил: «С Богом!»
К. Мацан
— Ничего себе!
Д. Певцов
— Вот так. Он был...
А. Митрофанова
— Ну то есть это не как фигура речи, это осмысленное?
Д. Певцов
— Нет. Это осмысленно. Причем, он говорил, говорил как режиссер, а потом так снимал — и...
Так вот, он говорил со мной. Его волновало почему-то... И я понимаю сейчас, работая со студентами... Его волновало, куда я иду. Куда я иду по жизни. И он говорил о пути актерском, хотя он говорил и о семейной жизни, как это важно для актера — иметь вторую половину. Несколько раз этот был разговор, потом он уже познакомился с Ольгой. Но он говорил со мной о каких-то вот... Об этой развилке, когда... Во что может превратиться профессиональный хороший артист. И я там на его глазах становился кем-то там — сыграл это, это... Я понимаю, что я на его глазах рос, и он в меня вкладывал, вкладывал свои какие-то творческие капиталы, и они давали дивиденды, и я это понимал. Ему было важно, как я двигаюсь в этой профессии, в том числе и по-человечески. Вот это... Я тогда как-то воспринимал — ну, как-то... А потом, после его ухода мне подарили фотографию, где... Я даже не помню, как это фотографировалось. Мы стоим, и он меня так обнимает — вот прямо как пожилой отец вот так вот на сына опирается. И в этом столько любви... Я понимаю, что он был очень человеком скрытым, и он прекрасно понимал, что как руководитель он не должен свои эмоции... не должен открываться при подчиненных, как бы он их не любил. И для него, там, высшее проявление нежности — это называние по имени. Он всех знал по имени-отчеству, но вот Олега Ивановича Янковского он один раз при мне, я слышал, на похоронах Янковского назвал по имени. В нем такое количество любви удивительное было, которую он все время закрывал. И, кстати, закрывал еще юмором, сарказмом, самоиронией и хулиганством. Вот до последних репетиций это был вот Захаров, который все держал в своих руках, хотя уже плоховастенько ходил, но при этом мог вставить и повернуть так оборот речи, что, там, зал хохотал, а это... Ну, мы стали репетировать, еще что-то... Он был совершенно... На самом деле, его величину и масштаб того, что он сделал, сейчас, наверное, невозможно понять. Чуть попозже это будет. Но для меня вот театр, за что я его люблю и почему... и чем он прекрасен и ужасен, — что ну да, можно снять гениальный фильм, и он останется на все времена. А театр, как и любой театр — рождается какая-то компания («Современник», «Таганка», «Ленком»), встает на ноги, достигает пика, а потом уходит, падает. И также и спектакль поставленный, тоже самый лучший, он может жить какое-то время и умрет. Но каждый спектакль, сыгранный на сцене сегодня, завтра, послезавтра — другой. И невозможно — вот в чем класс, и мне почему нравится, — что невозможно, нет способов, ни видео, ни аудио, никаких, чтобы взять и зафиксировать то, что зрители получают во время спектакля. Можно, да, снять изображение, звук записать, запах можно дать, еще чего-то. Но это невозможно зафиксировать. И поэтому театр вечен, в отличие от Интернета, который — электричества нет, все. Все, ребята! Поэтому когда говорили, там: «Все! Театру конец — кино придумали!» Нет! Телевизор — нет. Интернет — нет. Это невозможно. Люди идут в театр, хотя иногда думают: чего они тут не видели?
К. Мацан
— Со времен Эсхила, причем.
Д. Певцов
— Ну да. Захаров Марк Анатольевич — великий!
К. Мацан
— Дмитрий Певцов, народный артист России, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Митрофанова
— Дмитрий, поскольку, опять же, я очень сожалею, что Ольги здесь сейчас нет, но, вместе с тем, вы прекрасно и очень трогательно всегда о ней рассказываете. И вы однажды обмолвились, что если бы у вас был писательский талант масштаба Льва Николаевича Толстого, например, вы бы написали о ней многотомник. Ну, то есть такой «роман-река» бы у вас получился...
Д. Певцов
— Сага.
А. Митрофанова
— ...да, сага, как «Война и мир», как, я не знаю, какие-нибудь в стиле Марселя Пруста или Эмиля Золя. Какая Ольга героиня вот подобного романа? Или она разная в каждой главе — настолько, что вы до сих пор не можете ее разгадать, систематизировать, предугадать?
Д. Певцов
— Мы сейчас ехали, завозил ее... Потому что у меня была мысль, что мы вдвоем приедем, но, в итоге, там, не складывается, она говорит: «Нам лучше с тобой»... Вдруг она говорит: «Нам лучше с тобой не ездить никуда на интервью».
А. Митрофанова
— (Смеется.) Почему?
Д. Певцов
— Она права. Потому что не получается. То есть я уступаю ей, она уступает мне. Потом мы вместе что-то хотим сказать и начинаем друг друга перебивать. Нам мало места в одной студии. Она, Ольга Дроздова... Певцова...
А. Митрофанова
— Певцова.
Д. Певцов
— ...она неописуемая в смысле... Ну, если я 30 лет не могу привыкнуть и хохочу над ней. Если я не могу привыкнуть к ее идеям, которые она вдруг... Из нее рождается, я сначала думаю: «Какой-то бред», а потом я вижу, как этот бред воплощается в конкретный какой-то отрывок или спектакль. Она совершенно какая-то многоликая, а при этом она одна. Что... И при этом она женщина. И еще актриса, да еще и мать. И еще меня терпит...
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— И все это в ней... И еще может... Я на вопрос «ваше любимое блюдо?» говорю «Любое, которое приготовит жена». Количество талантов в ней... Она и дизайнер, она шила, там, в юности платья. Сейчас как она одевает себя, свою дочь, меня... У нее огромное количество тем, которыми она могла бы заниматься. У нее просто какое-то... «Дайте чего-нибудь»... То есть: «Ты умеешь играть на скрипке?» — «Не знаю, еще не пробовал. Может быть». Единственное, что не хватает — наглости моей. Ей бы мою наглость... Ой... Она бы просто... Хотя... Ну вот Господь так укладывает такое количество талантов и не дает самоуверенности. Ну, очевидно, зачем-то так происходит.
А. Митрофанова
— Вы, наверное, в чем-то друг друга уравновешиваете с нею, и, наверное, с точки зрения талантов, у кого какие, тоже, и уравновешиваете, и дополняете. А как вы думаете, вот вы сами от нее что, с точки зрения вот «питательного раствора таланта»?..
Д. Певцов
— Я ее кровь пью. Кровь я ее пью.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Певцов
— Ну... Ну, во-первых, я, как мужчина любой, вытягивает энергию из жены. Это нормальная история. А особенно, там...
А. Митрофанова
— Почему? Поясните, почему это нормальная история.
Д. Певцов
— Почему? О-о... Сейчас... И, причем, она мне потом расскажет... Это сначала не чувствуется, а потом оказывается, что так. И я очень часто... У меня многие есть эмоциональные спектакли, которые требуют вот просто такой отдачи, хотя там есть зритель, который возвращает это, но эмоционально и психофизически просто там уходят килограммы веса, и при этом там, ну, действительно приходится открываться и вот отдавать огромное количество энергии вместе с эмоциями, мыслями. И я прихожу домой с этим, то есть из меня — ф-ф-ф! — выпустили все это. А она дома ждет с ужином. И в конце ужина, значит, я бодряк, а она — м-м... Как сдувшийся... Ну, я забираю у нее... Ну то есть это какая-то взаимная помощь, что ли... То есть она не то, что: «Так, сейчас, он ушел уставший — возьми мою энергию!» — нет. Но это происходит на уровне...
А. Митрофанова
— Само собой.
Д. Певцов
— ...как-то, ну, да, сообщающихся сосудов. Поэтому что я от нее беру? Я не знаю, чего у нее беру. Вот энергию беру точно абсолютно, причем, не специально. А вот так осознанно...
К. Мацан
— А вот к вопросу о том, как брать энергию... (Мы так с Аллой чередуемся — от семьи к творчеству, от творчества — к семье...) Вот я, можно, снова про творчество спрошу, уже двигаясь к завершению нашего разговора? Но это такое... Я воспользуюсь случаем, что вы здесь и мы здесь. Для меня «Ленком» в свое время начался со спектакля «Безумный день, или Женитьба Фигаро» с вашим участием. Вот я был школьником, меня привели на спектакль, и вот как-то было для меня такое очень большое эстетическое и театральное потрясение.
А. Митрофанова
— Событие.
К. Мацан
— Я потом стал ходить в «Ленком» на другие спектакли и очень полюбил этот театр и вас на его сцене. Но вы этот спектакль играете уже сколько?
Д. Певцов
— 27 лет.
К. Мацан
— 27 лет. Где черпать энергию — 27 лет играть один и тот же спектакль, поставленный Марком Захаровым, актеры мне говорили, в память Андрея Миронова?
Д. Певцов
— Знаете, мне очень нравится... Я где-то был на гастролях в театре провинциальном, не помню, где. И там вот такая на стене, рядом с расписанием актерским, такая фотография, и там идут советские еще, советские шахтеры со смены. И лица страшные, потому что они вот грязные, вот потные, в разводах от очков, но у них такая вот агрессия, такая вот глухая ненависть к этой жизни. Вот такие вот лица, несколько человек. И внизу подпись: «Расскажи им, как ты устал на репетиции». Можно играть 27 лет. Эта профессия, в принципе, она требует волевых усилий. И совершенно не обязательно, что ты каждый раз, выходя на сцену, будешь получать удовольствие. Естественно, 27 лет выходя на сцену, тоже не будешь получать удовольствие. Есть некая — ну, там, у каждого свой тренер, но это творчество — оно бессмысленно, если ты не можешь заставить себя чего-то делать. А, извините, батюшки литургию выходят по 50 лет?
К. Мацан
— Я думаю, что это все-таки другое. Есть подобие, но не тождество.
Д. Певцов
— Другое, я согласен, другое. Да, да. Это там все... То есть там все... Но... Я понимаю, о чем речь, и я понимаю разницу. Но я скажу, что нам гораздо легче, чем им.
К. Мацан
— Да.
Д. Певцов
— То есть это даже не сравнимо. И вообще, как живут священники, отдельные люди — я вообще не понимаю, как их хватает на все. Мы просто, как это... «курим бамбук», извините за такую фразу. Не так это страшно — выходить 27 лет, есть посложнее вещи.
К. Мацан
— Ну, я тогда, может быть, уже совсем в конце спрошу все-таки, раз вы сами это сказали, и поскольку мы на радио «Вера»... Вот священники часто признаются, что 50 лет совершать еженедельный минимум, а то и чаще, литургию можно только силой Божьей, когда себя умаляешь, и в тебе, говоря высоко, но точно, иногда других слов нет, кроме высоких, в тебе действует Господь, через тебя. Это другая ситуация. Но, может быть — может быть (тоже вопрос), и у вас вот есть тот ресурс, который есть и у каждого христианина: в момент, когда тяжело и силы на исходе, попросить вот о помощи и сказать: «Господи, я... Вот Ты меня сюда поставил. Я работаю, помоги». Такое бывает?
Д. Певцов
— Ну, мне Марк Анатольевич подарил, вот когда я вводился в «Юнону» и «Авось», подарил мне Казанскую икону Богоматери. И сейчас у меня вокруг нее такой иконостас. И у меня почти нет спектаклей, на которые бы я выходил без молитвы и без просьбы о помощи. Это уже такой, ну, обряд, ритуал какой-то. А особенно когда бывает, там, ну, реально тяжело и нету сил, или здоровья нету. Или вот сейчас — сколько? — семь месяцев я не играл «Юнону», я... У меня какой-то... Я в принципе волнуюсь перед этим спектаклем — единственным вообще в моей биографии. Я больше ни перед каким не волновался никогда. А здесь я всегда волнуюсь. И у меня было... Я очень сильно просил, чтобы... У меня одна просьба — не испортить ничего в этом спектакле. Это для меня способ совершенно. И по окончании спектакля я прихожу, опять же, к тем же иконам — с благодарностью. Иначе нельзя.
К. Мацан
— Спасибо огромное за эту беседу! Мы вам тоже благодарны!
Д. Певцов
— Вам спасибо! Здесь пироги еще дают бесплатные — я на них смотрю так...
К. Мацан
— К ним мы сейчас и обратимся, когда эфир закончится! А пока напомним, что 15 октября в «Вегас сити холле» в семь вечера, да?..
Д. Певцов
— В восемь!
К. Мацан
— Вот!
Д. Певцов
— В 20:00, товарищи!
А. Митрофанова
— В «Вегасе» вообще...
Д. Певцов
— Да! Но главное, что не наоборот. В «Вегасе» в восемь ноль-ноль начало, да.
А. Митрофанова
— Да, ехать далеко, поэтому там всегда в восемь.
К. Мацан
— Чтобы все успели, да, после работы.
Д. Певцов
— Добавлю, что не более двух часов будет, я так думаю. Не более. Но зато очень плотно.
К. Мацан
— Концерт 15 октября в 20:00 в «Вегас сити холл», концерт Ольги Дроздовой, которую мы знаем...
А. Митрофанова
— (Шепотом.) Певцовой, Певцовой!
К. Мацан
— ...что она Певцова уже, но на афишах написано «Дроздова». Тройной юбилей, 30 лет в театре, юбилей со дня рождения, юбилей совместной счастливой жизни с Дмитрием Певцовым...
Д. Певцов
— О-о...
К. Мацан
— В программе «Певцов-оркестр» и приглашенные друзья — Дмитрий Харатьян, Николай Расторгуев, Гарик Сукачев и многие-многие другие. Всех, кто может, наш сегодняшний гость Дмитрий Певцов приглашает на этот концерт. Спасибо огромное за эту беседу!
Д. Певцов
— Спасибо вам большое! И вам всем, люди добрые!
К. Мацан
— Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. До новых встреч на радио «Вера».
А. Митрофанова
— До свидания!
