Поделиться
У нас в студии был глава Синодального комитета по взаимодействию с казачеством митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл.
Владыка поздравил слушателей с праздником Вознесения, поделился своими впечатлениями от встречи мощей святителя Николая в Москве, а также рассказал о деятельности возглавляемого им Синодального комитета и о том, почему 90 процентов казаков называют себя православными.
А. Пичугин
— В студии светлого радио приветствуем вас мы: Алла Митрофанова…
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин!
А. Пичугин
— Сегодня у нас в гостях вместе с нами и с вами эту часть «Светлого вечера» проведет митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл — председатель Синодального комитета по взаимодействию с казачеством, член Совета по делам казачества при Президенте России. Владыка, здравствуйте!
Митр. Кирилл
— Добрый вечер!
А. Пичугин
— Мы с вами выходим в эфир в праздник Вознесения, поэтому начинаем с того, что поздравляем и вас с этим праздником, и наших слушателей. Такой чудесный день!
Митр. Кирилл
— Дорогие ведущие и дорогие радиослушатели, я сердечно всех поздравляю с праздником Вознесения Господня, одним из двунадесятых праздников, а значит, самых главных в году. И, конечно, хотел бы также поделиться своими глубокими духовными впечатлениями от принесения совершенно недавно, несколько дней назад, мощей святителя Николая Чудотворца из города Бари. Я участвовал в Божественной Литургии, которую возглавлял Святейший Патриарх Кирилл, и участвовало более 50 архиереев Русской Православной Церкви и из других Церквей. И, конечно, огромная «ниточка» людей (и даже не «ниточка», а в несколько рядов!), которую вы, может быть, и сами наблюдали или сами были участниками. И я, конечно, желаю каждому из вас помощи святителя Николая, и, если будет такая возможность, конечно, посетить храм Христа Спасителя и приложиться к этим святым мощам.
А. Митрофанова
— А как вы, владыка, понимаете эти очереди? Зачем они? Знаете, ведь есть же разные мнения по поводу того, что происходит в таких ситуациях у храма Христа Спасителя. Кто-то считает, что это просто ажиотаж — у нас же, знаете, как люди любят где-нибудь постоять, и чтобы все вместе, вот так. Кто-то видит, наоборот, такую форму подвига, говорит о том, что, если, допустим, частица мощей святителя Николая есть в каждом втором храме (я, конечно, преувеличиваю, но в очень многих храмах России и в свободном доступе, пожалуйста, никто не мешает — приходите и молитесь), но здесь смысл именно в том, чтобы какое-то усилие совершить, в том числе и усилие духовное, и усилие физическое, и побывать в этой очереди, и предпринять своего рода паломничество. Кто-то говорит о том, что у нас все верят в чудеса, «мы все спешим за чудесами», и вот к святителю Николаю, собственно, за чудесами в этой очереди и стоят. Мнения самые разные. Вы как считаете? Что же это всё-таки за история, когда мы вот так воспринимаем приезд к нам большой святыни?
Митр. Кирилл
— Вы знаете, вы уже сказали в своих рассуждениях, называя разные мнения, то мнение, которое мне совершенно понятно, близко и естественно. Это действительно определенный подвиг человека, и паломничество к святыне как некий труд, который он предпринимает перед тем, как приложиться к святыне. Тем более в наше время, в такое очень скоростное, когда мгновенно можно оказаться в совершенно другом полушарии, на другом материке, когда по телефону можно сегодня разговаривать со всем миром, чуть ли не одновременно, и в течение 10 минут переговорить с огромным количеством людей в разных точках мира, и даже с космонавтами. Понимаете, какой сегодня быстрый мир! И если мы не будем останавливаться и думать о духовных вещах, то в таком случае мы никогда их и не увидим, мы никогда не почувствуем и не поймем, что такое духовные вещи, что такое духовная жизнь, в какое время мы должны думать о Боге, как, конечно, не в то время, когда мы, например, стоим на богослужении. Говорят, что русские службы — длинные, а монашеские еще длиннее. Вы знаете, когда я бываю на Афоне и совершаются ночные богослужения, а они бывают и по шесть, и по восемь часов, по-разному. Там, правда, есть, как правило, для монахов и для всех присутствующих такие места, где можно немножко облокотиться, даже, может быть, присесть во время чтения определенных молитв и кафизм, например, но это всё равно 6-8 часов. А начинаются ночные службы, скажем, в 2 часа ночи по нашему московскому времени. Там время византийское, оно немножко другое. Первые полчаса ты вроде бы всё нормально воспринимаешь, ты уже проснулся, подготовился, потом начинаешь в дрёму какую-то впадать, потому что реально это ночь, и полумрак, одни лампадочки горят, такое негромкое пение или чтение, может быть, монотонное, а в греческих монастырях еще и по-гречески. Но в какой-то момент, вы знаете, когда, казалось бы, уже одолевает невероятная сонливость и усталость, включается какое-то второе дыхание, и только после 3-4 часов и, может быть, даже не в первую ночь пребывания на такой службе на Афоне, ты начинаешь молиться. Вот это второе дыхание — это последствия труда, последствия подвига, последствия молитв и окружающих тебя святынь, которые находятся в этом храме. Вот это и есть, наверное, настоящая молитва.
А. Пичугин
— То есть происходит такая духовная акклиматизация?
Митр. Кирилл
— Да. Или, например, когда тяжело или неожиданно страшно, то какая сила молитвы!
А. Митрофанова
— Это да!
Митр. Кирилл
— Или, когда всё нормально, всё спокойно, вот попробуйте… У меня тоже это было, когда на службе стоишь длительно или какие-то непростые паломнические поездки, когда стоишь час, стоишь два. Ну, наверное, может быть, тебе и позвонят в очереди, когда ты стоишь на улице по каким-то делам, но в то же время ты, конечно, вольно-невольно начинаешь свой взор обращать на свою жизнь, на все обстоятельства, на какие-то проблемы. И всё больше и больше мысли идут к святителю Николаю, к тому, так сказать, сосредоточию, к которому ты и пришел поклониться, и, конечно, это время молитвы не заменить порой даже какими-то долгими акафистами, еще чем-то. Вот этот труд, конечно, очень полезен и очень нужен. Я, если можно, расскажу один случай, близкий к тому, о чем мы говорим. В Санкт-Петербурге была одна семья, отец один воспитывал своего сына, сын был уже достаточно взрослый и беспутный: пил, по ночам гулял (денег было достаточно в семье), а в дневное время отсыпался. И вот отец, когда умирал, попросил его дать только одно обещание: «Я тебя прошу, дай мне обещание 40 дней по одному часу в течение дня в этой комнате у моей постели, где я умер, находиться в полном одиночестве с закрытыми дверьми, ставнями, лампадочка горит, свечи горят. Только один час в течение 40 дней!» Похоронили отца, сын напился и раз, и два, и три, и погулял, чтобы как-то «прийти в норму», забыть об этом печальном событии, а денег отец оставил очень много, огромное наследство. И вдруг он вспомнил о своем обещании отцу. И вот в первый день он с огромным трудом просидел этот час, потом уехал с друзьями опять, погулял. На второй день вспомнил — посидел, в третий, четвертый, пятый, и уже, может быть, после двадцатого дня он один час, находясь наедине без этих пирушек, без этого шума, без этих искушений и друзей, понял, что он пропадает, если будет жить так, что он промотает наследство отца и его жизни придет конец. Вот, что значит заглянуть внутрь себя! И вот это «внутрь себя», наверное, есть и в стоянии в очереди к святым мощам. Очень полезная вещь!
А. Митрофанова
— Иными словами, это такой же смысл, как и у паломничества, когда человек выделяет определенное время в своей жизни для того, чтобы посвятить его исключительно Богу. Или во всяком случае, если не исключительно (так мало у кого, наверное, получается), то приоритеты расставить так, что хотя бы на это время в жизни на первом месте были размышления о соответствующих сторонах в этом мире и о присутствии Бога в нем. Потому что, если раньше, например, паломничество было связано с физическим трудом, когда люди пешком шли из пункта «А» в пункт «Б», а пунктом «Б» зачастую была Святая Земля, и не факт, что после этого человек вернется назад — это было связано с серьезными рисками и для жизни, и для здоровья и т.д. Сейчас, куда бы мы ни направились, везде для на есть вполне комфортные, приемлемые условия, и в том числе средства передвижения тоже в духе XXI века, всё в порядке.
А. Пичугин
— Для тех, кому это доступно!
А. Митрофанова
— Да, но всё равно есть и какие-то эконом-варианты, это в любом случае по уровню комфорта несопоставимо с тем, что было, например, с паломниками эпохи Средневековья или даже XIX века. И в этом смысле, наверное, сегодня то, что это хоть какая-то возможность… В этом и смысл паломничества, чтобы выделить хоть немного времени, хоть 2-3 дня, но так, чтобы эти дни были посвящены Богу.
Митр. Кирилл
— У меня есть тоже свое мнение и оно близко, конечно, к тому, что вы говорите. Я считаю, вообще, что главный отдых для человека — это духовный и психологический отдых. Физический отдых — это, знаете, нужно выспаться пару дней…
А. Митрофанова
— Когда есть такая возможность. (Смеется.)
Митр. Кирилл
— Ну, дай Бог, если есть возможность, то, может быть, десять раз какие-то процедуры провести, принять какие-то оздоровительные ванны или, может быть, какой-то массаж у специалистов, что в санаториях обычно бывает, и в принципе, даже, может быть, не отрываясь от работы, и этого вполне достаточно для восстановления физических сил — для этого нужно немного времени. Лежать месяц на пляже — это, на мой взгляд, невыносимо. Отдых духовный и психологический! А для этого как раз, мне кажется, очень удобно паломничество. Посмотрите, во-первых, ты меняешь место, ты забываешь о проблемах, о том месте, где ты был, где тебя что-то беспокоит. Во-вторых, вот сегодня есть паломничество в Крым, послушайте, это такие красоты, эти горные монастыри! Или тот же Афон взять, Иерусалим — это и пальмовые рощи, и иудейская пустыня, камень, песок. И то, что описывалось, где подвижники как Мария Египетская и другие — всё это по-прежнему именно так и осталось по сей день. Это и Мертвое море, горные вершины. Это огромный восторг от природы, от общения с новыми людьми, это возможность забыться, и в то же время это та духовная составляющая, которой в первую очередь нужно дать отдых.
А. Пичугин
— Мне тоже казалось одно время, вернее, кажется до сих пор, что лежать на пляже сутками, особенно на протяжении, скажем, двухнедельного отпуска — это совсем никуда не годится. Но потом я пообщался с людьми, у которых действительно очень тяжелая физическая работа, она связана с производством разных металлов, с шахтерским трудом, еще с чем-то таким похожим, и вот я понял, что я, наверное, ошибался, потому что есть люди, для которых две недели лежать на пляже, просто закрыв глаза, и не думать ни о чем — это единственная возможность как-то отдохнуть от этой неимоверной тяжести работы.
Митр. Кирилл
— Вы знаете, я этого не говорил, конечно, что это неправильно.
А. Пичугин
— Ну это мне так казалось.
Митр. Кирилл
— На мой взгляд, я так не смогу и никогда не было такого в моей жизни. И всё-таки на своем опыте скажу, что в первую очередь человек должен духовно отдохнуть и отдохнуть психологически. Конечно, чуть подальше уехать от проблем, которые нас одолевают каждый день, расстояние очень здорово как бы дает забыться. И, конечно, нужно окружить себя хорошими людьми и хорошими впечатлениями. Но, когда, скажем, на мой взгляд, пустое времяпровождение на пляже сопряжено с бездуховным поведением, то это дает возможность вроде бы физически где-то и восстановиться, но духовно человек приезжает еще более ущемленным и обедненным. Вот это самое страшное! А это сплошь и рядом. Бывает, когда кругом шум и музыка, и всё остальное. Конечно, приходится бывать на побережье. Но, допустим, все мои поездки на побережье черноморское, кипрское, скажем, или Афон (это тоже побережье моря), и Иерусалим — всё-таки это паломничество. Кто-то, может быть, там может и искупаться (у нас на это время есть), кто-то может и в бассейн в гостинице пойти вечером, кто-то, допустим, какие-то другие процедуры принять, но каждый день у нас паломническая поездка, например, по Кипру — вы знаете, такие монастыри! И мы службу послужили, мы исповедовались и причастились, вечером я посидел на балконе у моря и подышал этим воздухом. Вот для меня этого достаточно, потому что я в первую очередь духовно получаю заряд, а всё остальное, конечно, нужно в тонусе держать свое тело — это понятно. Нужно стараться много гулять и дома, и тем более где-то в таких паломнических поездках, и почему бы и тренажер не использовать. Всё-таки паломничество, как отдых духа и такая психологическая разгрузка, я считаю, главным средством отдыха человека.
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у радио «Вера» сегодня митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл — председатель Синодального комитета по взаимодействию с казачеством, член Совета по делам казачества при Президенте России.
А. Митрофанова
— Собственно, по поводу казачества, владыка, это основная тема нашего сегодняшнего разговора.
Митр. Кирилл
— Да-да.
А. Митрофанова
— Просто поскольку сегодня праздник и тут у нас часть мощей святителя Николая находится в России, то было о чём еще поговорить. Но вместе с тем, вы знаете, наверное, как сегодня нередко реагируют на слово «казачество», и вообще на присутствие вот этой части нашего общества…
А. Пичугин
— Давайте разберемся, как правильно называть. То есть «казаки», кто они?
Митр. Кирилл
— Казаки, по мнению некоторых исследователей самих казаков, — это отдельный народ, который пришел издалека, который вошел в состав Российской империи, поселился на границах и границы охранял, и они как бы стали такой составной военной частью пограничников нашей страны, нашего Отечества. Но всё-таки большинство исследователей, конечно, придерживаются того мнения, как это есть сегодня и в документах, что нет такого народа как казаки, а они действительно сформировались как некая такая общность очень-очень давно, возможно, это тысяча лет назад, возможно, пятьсот лет назад. Но только пятьсот лед назад они уже стали входить в состав Российской империи. Сначала с ними работал посольский приказ, то есть они как бы всё-таки не входили в состав Империи полностью, а потом уже вошли в состав, стали служить Отечеству, а затем Петр I организовал уже и регулярные казачьи части, которые прославили себя. И вот сегодня, я считаю, по определению XIX века — это сословие.
А. Митрофанова
— Ага, сословие?
Митр. Кирилл
— Да. Сегодня это часть нашего города, которая имеет глубочайшие корни. Корни эти — это всё-таки воинское служение, жизнь на границе, в том числе, конечно, земледелие между военными походами и защитой Отечества. Это православные люди, которые вошли уже православными в состав России — это очень важно! А где они крестились (большинство из них) даже трудно себе представить, никаких данных на этот счет нет. И я считаю сегодня, как это было и ранее, что это некий авангард, на мой взгляд, патриотизма, воинского служения, причем порой без формального определения их в какие-то воинские части. Допустим, были регулярные войска при Петре I — были казаки, которые не были в этих войсках, начинается война — и тех приписывают. А до Петра I и не было регулярных казачьих войск. Начинается война — его призывают, он берет своего коня, оружие как всегда (всё своё должно быть у них) и идёт в поход. Поскольку на границе, то постоянно он на грани жизни и смерти, причем из века в век, из рода в род. То есть выработалась определенная такая общность людей, которые готовы выйти на службу в любое время дня и ночи, если нужно — с оружием, а сегодня они выходят (об этом поговорим) и без оружия охранять улицы и площади. Конечно, безусловно, не все были родовыми казаками, и сегодня это так. Они же погибали, кто-то должен был восполнять, не все же рождались родовыми казаками. Скажем, погибло 100 000 человек, и чем восполнить? Это нужны годы, чтобы восполнить, чтобы родилось столько казачат. Естественно, что многие приходили в эти войска, казачьи станицы и становились родоначальниками новых казачьих родов, как и сегодня некоторые, не будучи казаками, вступают в казачьи организации, принимают присягу, выполняют определенные правила и становятся как бы родоначальниками казачьего рода. Вот такое, может быть, интересное описание, но в этом уникальность явления казачества. Есть народ — татары, есть народ — чуваши, есть народ — башкиры, есть народ — чеченцы, ингуши. А казаков, с одной стороны, повторяю, нигде в переписях и Российской империи, и тем более сейчас, нет как народа, народности, но в то же время, конечно, может быть, не генетически, а вот по своему сплаву жителей границы, и постоянно находящихся в состоянии защитить Отечество и отдать свою жизнь, вот в чём сформировалась вот эта удивительная общность, которую мы называем казачеством.
А. Митрофанова
— Это то, в чем она сформировалась. А как это реализуется сейчас? Ведь вы же, владыка, занимаетесь делами казачества очень много лет и наверняка сталкивались с таким восприятием в обществе, как ряженые какие-то…
А. Пичугин
— Я как раз хотел озвучить этот вопрос. Очень часто мы сталкиваемся с тем, что вы говорите: «на границах». У вас на Ставрополье, в Краснодарском крае, в вашей епархии, где-то в Сибири, за Уралом — это да, но когда мы видим огромное количество казаков в больших городах (здесь исторически их никогда не было), то сразу возникает вопрос: «Кто эти люди?»
Митр. Кирилл
— Во-первых, всё-таки я до этого говорил о казаках до революции.
А. Пичугин
— Ну да!
Митр. Кирилл
— Поэтому звучало слово «граница» в первую очередь и другие показатели. Что сейчас? Почему «ряженые» часто звучит из уст современных жителей России? Потому что очень много вылили грязи на казачество.
А. Пичугин
— После революции? Расказачивание?
Митр. Кирилл
— Вот я — сын священника, внук священника. Сколько вылили грязи на Русскую Православную Церковь, на духовенство! Сегодня, занимаясь огромной социальной, духовной, образовательной работой, и то сегодня до сих пор, когда, казалось бы, по опросам огромный процент голосует за авторитет Церкви, и всё равно столько слышится голосов, в которых звучит вот эта чернота, эта грязь, пролитая после революции на Церковь. То же самое примерно присутствует и в отношении к казачеству. Я вот вам хотел сказать и донести до слушателей, чтобы задуматься над тем… Я об этом часто говорю, потому что, когда стал заниматься по благословению Церкви казачеством, то я для себя, конечно, определил какие-то главные тезисы, идеологемы: «А что же такое казачество? Это что-то искусственное или естественное? С какой стороны браться за эту работу воцерковления, тем более в таком масштабе, которым сегодня занимается и государство, и Церковь?» Так вот, что вышло из революции, осталось живым, возродилось? А почему я ставлю вопрос именно от обратного, от такого негативного и страшного, как революция, Гражданская война, расказачивание, расцерковление, раскрепощение и т.д.? Потому как, что же могло быть страшнее вот этого периода? И если этот период что-то пережило и смогло возродиться, причем без помощи государства, без каких-то средств (сегодня никто, кроме региональных властей, причем в разных объемах, не дает деньги казакам), так вот только Церковь и казачество вышли из советского периода, смогли за 25 лет очень серьезно возродиться, подняться! Наши десятки тысяч храмов, наши образовательные и другие проекты, и сегодня уже около 300 000 в реестре казаков! А реестр — это как бы государственные служащие, которых могут в любое время призвать к государственной службе.
А. Митрофанова
— А чем они занимаются, владыка? Что делают вот эти самые настоящие казаки, которые не ряженые…
Митр. Кирилл
— И вот я всё-таки хочу донести… Если они смогли после этого страшного периода возродиться (ведь ни купечество, ни дворянство не возродилось, а возродились казаки и, конечно, Церковь в первую очередь), то это говорит о той огромной внутренней силе, которая есть у них. Конечно, в первую очередь эта сила (понятно, вы задавали вопрос очень правильный) реализовалась на границе. Когда приходил враг, они брали в руки шашку и вставали на защиту. Что сегодня? Я бы так сказал, и это тоже очень важно понять, что государству и самому обществу очень важно сегодня сформулировать вообще наши… Вернее даже не государству, а самому обществу сформировать гражданское общество, в котором люди, которые хотят что-то большее, чем все остальные, то они могли бы иметь такую возможность: кто-то заниматься экологией, кто-то заниматься чистотой рек, озер, рыб разводить, соболя, леопарда и что-то ещё. И в том числе, допустим, казаки, которые могли бы выходить на улицы и помогать с наведением порядка. У нас сегодня сотрудников полиции, я думаю, честно положа руку на сердце, не хватает, и об этом многие говорят — это же огромные деньги для государства. А казаки выходят в большинстве случаев (за небольшим исключением) бесплатно в выходные, праздничные дни для охраны порядка на улице, для поиска, скажем там, наркопритонов каких-то, на границе помогать… Я могу перечесть очень много служений, которые сегодня они выполняют и порой на общественных началах. Ведь улицы охранять учитель не пойдет, врач не пойдет, а казак хочет идти! Надо дать ему такую возможность!
А. Пичугин
— Мы напомним слушателям, что в гостях у нас сегодня митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл — председатель Синодального комитета по взаимодействию с казачеством, член Совета по делам казачества при Президенте России. Здесь также Алла Митрофанова и я — Алексей Пичугин. И через минуту, после небольшого перерыва, мы вернемся в эту студию.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый, светлый вечер, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова. И напомню, что в гостях у нас сегодня митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл — председатель Синодального комитета по взаимодействию с казачеством. Мы, собственно, о казачестве сейчас и говорим, пытаемся разобраться, что представляет собой это явление сегодня в XXI веке. Все читали «Тихий Дон» (кто не читал, тот смотрел фильм), но это всё равно другая эпоха и другие люди. Это те люди, которые сохранили еще преемственность с дореволюционным казачеством. И действительно, владыка, вы нам объяснили сейчас очень подробно, в чем состояла суть служения этих людей, селившихся по границам Российской империи, и они эти границы оберегали. И, кстати, в «Тихом Доне», собственно, помните, как там объявлена мобилизация и все мужики седлают своих коней (бабы остаются на хуторах) и едут по дороге, песни поют, веселятся — такая очень, так сказать, колоритная жизнь. А что касается казаков сегодня? Вот хотелось бы, чтобы вы нам все-таки подробнее рассказали о том, чем еще они занимаются.
А. Пичугин
— А я даже, наверное, конкретизирую тот вопрос, который мы задали перед небольшим перерывом. Вы говорите, что они могут быть помощниками полиции в охране порядка. Но здесь сразу возникает вопрос. Несколько лет назад министр внутренних дел издал указ, по которому каждый сотрудник полиции, аттестованный в погонах, должен иметь хотя бы начальное юридическое образование, для того чтобы понимать, как квалифицировать всё происходящее. Соответственно, сотрудники полиции проходят определенное обучение для наведения порядков на улице. А как дела обстоят с казачеством? То есть люди, пускай даже из самых лучших побуждений, выходят на улицы, чтобы помогать наводить порядок, но у большинства из них нет достаточной квалификации для того, чтобы трактовать происходящее, и как быть в таком случае, не может ли речь идти о самоуправстве?
Митр. Кирилл
— Во-первых, надо сказать, что они не имеют права даже заполнить протокол по правонарушению. Они обязаны, обнаружив правонарушение, пригласить сотрудника полиции, и только он имеет право уже дальше действовать в рамках закона. Это — первое. Второе — конечно, там, где организуются дружины, а тем более в казачьих регионах (это Кубань, Дон, Терек) очень серьезно подходят сегодня власти к тем казакам, которые, в общем-то, помогают сегодня, допустим, сотрудникам полиции. Но про Кубань и Дон я, например, скажу о том, что это вообще большой прорыв. Наверное, это самые традиционные территории проживания казаков. Но и, наверное, сегодня многие жители считают, что вообще это в полном смысле казачьи регионы. Даже предыдущий губернатор Кубани — Ткачёв, у него был такой девиз, что идея возрождения Кубани — это идея возрождения казачества. Замечательно, что есть такая идея! И там сегодня такой уровень, что около 3000 казаков работают на заработной плате сотрудниками полиции во всех отделах края, на транспортной полиции, сотрудниками ДПС, в аэропортах — везде! Около 3000 человек помогают наведению порядка. Далее, сегодня многие атаманы являются главами муниципалитетов. Сегодня треть или, может быть, даже больше уже, депутатов законодательных органов власти края — это казаки или атаманы. То есть сегодня вполне естественная жизнь для этого региона, где казачество является, наверное, главным населением, будем так говорить. То же самое, конечно, и на Дону. В других регионах это немножко послабее. Но я вам сейчас масштабы тоже несколько назову, даже в цифрах. Во-первых, я говорю, что в реестре сегодня более 300 000 казаков, даже, может быть, и 500 000 казаков, но просто сейчас идёт до сих пор проверка каждого казака, выдаются новые удостоверения, уже отпечатанные на Гознаке, где записывается всё, что касалось их службы в армии, например, то, что касается сейчас служения в казачестве. И идёт очень большая проверка, это — первое. Второе — около 30 кадетских казачьих корпусов, это сегодня 1000 казачьих школ (конечно, в первую очередь — Кубань, Дон, Терек, то есть Ставрополь, Краснодар и Ростов). Это сегодня десятки тысяч казачьих классов, то есть вы представляете себе масштаб! Более того, ели говорить об образовании, то начиная от детского садика (которых очень много в этих регионах, да и в Москве есть, в ЦФО и в других регионах, просто в меньших масштабах), дальше — казачьи классы, потом казачьи школы, потом казачьи кадетские корпуса и вуз — Первый казачий университет в городе Москве на базе бывшего Университета технологий и управления имени Разумовского.
А. Пичугин
— А он официально аккредитован?
Митр. Кирилл
— Конечно!
А. Пичугин
— И дипломы государственного образца выдает?
Митр. Кирилл
— Конечно. Это, во-первых, Университет технологий и управления, это «пищевка», это сельское хозяйство — это вполне нормальные направления для казаков. Как раз у них есть 18 филиалов, большинство из которых расположены как раз в казачьих регионах. И, понимаете, даже система образования выстроена. То есть я сейчас говорю о масштабном явлении, чем является казачество.
А. Пичугин
— А это не грозит замыканием в определенной среде? То есть люди идут в казачий детский сад, потом в казачью школу, потом в казачий университет, и получается, что это такой замкнутый довольно…
А. Митрофанова
— Диаспора получается!
А. Пичугин
— Да, замкнутая диаспора, из которой… Она живет по своим законам, из нее сложно выйти, в нее сложно войти.
А. Митрофанова
— И сложно взаимодействовать с законами, которые… И вообще людям, которые живут по другим законам, сложно взаимодействовать с этой диаспорой.
Митр. Кирилл
— А у них нет других законов! У них тут есть только свои правила: какой должна быть казачья семья, что казак должен быть православным человеком, он должен жить в венчанном браке, он должен крестить своих детей, он должен любить свое Отечество и, если нужно, отдать свою жизнь, если он дал присягу и вступил в казачье общество. Там нет никаких других законов, противоречащих законам нашего государства, нашей Конституции!
А. Пичугин
— А это не грозит тем, что просто на улицах больших городов (я сейчас даже, скорее, не про южные регионы и не про Зауралье говорю, где традиционно довольно много казаков, а про Москву, про Петербург) казаки будут пытаться объяснять людям, что те неправильно живут, как это было недавно (в, общем-то, почему я и задаю вопрос) с одним моим приятелем, к которому просто такие ребята типа «казачки» подошли на улице в центре города и сказали: «У нас так не положено ходить».
Митр. Кирилл
— Я сейчас веду речь о том, что эти казачьи патрули совершенно санкционированные, нормальные, и более того, они полностью как бы, так сказать, совмещены с деятельностью полиции, даже под контролем полиции. Всё остальное, если будут какие-то такие самостоятельные ребята ходить, то они должны в рамках законах действовать, иначе к ним будут применены определенные санкции. Более того, допустим, я вам скажу, что, например, сегодня у нас есть Чеченская республика, в которой проживает примерно 20% русскоязычного населения. Это же не значит, что у нас там сегодня какие-то огромные проблемы для русского населения, потому что остальные — чеченцы. Ничего не значит! Конституция — одна, законы — одни, правила муниципалитетов — одни, даже язык у нас общий. Поэтому, повторяю, что различие казачества, наверное, в рамках, сами понимаете, нашей многомиллионной страны… Пусть даже сегодня казаками называют несколько миллионов населения. Дело в том, что не все же в реестровых казачьих обществах, многие в общественных казачьих организациях, а кто-то и просто не состоит ни в каких казачьих организациях, но себя называет казаком.
А. Пичугин
— А это нормально? Или это как раз те, о ком мы в начале программы говорили, как о ряженых? Вот те, которые не в реестрах, не в организациях, а сами по себе.
Митр. Кирилл
— Часть — ряженые, но часть — просто считающие, что вступать в организации нет необходимости по разным причинам.
А. Митрофанова
— Такие неформалы по сути своей.
Митр. Кирилл
— Да, но «я — казак». Это же нормально. Есть же, допустим, такие же этнические организации в Ставропольском крае, например, даргинцев. А другой даргинец говорит: «Я не хочу в эту организацию вступать. Я — даргинец, но вступать не буду!» И это нормально.
А. Пичугин
— Но это по происхождению. А если я, Алексей Пичугин, например, вдруг завтра решу, что я — казак в душе. Я не хочу никуда вступать, но я — казак.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Я представила себе картину, как Лёха верхом на коне, с шашкой наголо… Простите!
Митр. Кирилл
— Алексей, никаких проблем нет совершенно! Это ваше полное право!
А. Пичугин
— То есть я могу ходить и всем говорить, что я — казак.
Митр. Кирилл
— Называть себя русским, казаком или русским казаком. А кто может это запретить?
А. Пичугин
— Нет, запретить никто не может.
Митр. Кирилл
— Другое дело, что если вы форму наденете, если вы определенные погоны наденете, то тут могут быть вопросы, что форму реестровых казаков вам носить не очень-то полагается.
А. Пичугин
— А есть какая-нибудь специальная одежда, которую можно носить?
Митр. Кирилл
— Есть казачья общая одежда. Это гимнастерка, например, похожая на гимнастерку времен Первой мировой войны, без всяких погон, ремень, галифе с лампасами у казаков, сапоги, скажем. Так что… Да, и папаху вам дадим!
А. Митрофанова
— Лёш, соглашайся, картина маслом! (Смеется.) Будешь звездой «Facebook (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)»!
Митр. Кирилл
— Я хочу еще договорить. Пускай сегодня всех, которые в реестре, в общественных организациях… Называют разные цифры, но пускай их будет даже 3-5 миллионов населения, считающих себя казаками. Ну какой это процент от общего количества? Поэтому разговор, я думаю, каких-то «измов», каких-то нехороших явлений, конечно, он здесь неприемлем. Я знаю, как живут казаки на Кубани, на Дону. Да, конечно, если, скажем, приедет человек, который будет явно хулить их традиции или их веру, наверное, это естественно в любой стране, то они, так сказать, скажут сотруднику полиции: «Давайте посмотрите на этого человека — он нас оскорбляет».
А. Митрофанова
— Естественно, да, вызывает негативную реакцию.
Митр. Кирилл
— Да, не более того. Это, повторяю, на мой взгляд, наоборот, наиболее патриотичная часть общества, которая в первую очередь, если, не дай Бог, что-то случится, отдадут свои жизни.
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у радио «Вера» сегодня митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл — председатель Синодального комитета по взаимодействию с казачеством, член Совета по делам казачества при Президенте России. Владыка, еще хотел поинтересоваться. Вы занимаетесь казачеством шесть лет, если не ошибаюсь, да?
Митр. Кирилл
— Семь.
А. Пичугин
— Уже семь лет, с 2010 года. А до этого вы как-то были связаны с казачьими общинами?
Митр. Кирилл
— Я сам связан не был. Дедушка по линии мамы был из крестьян. Возможно, и был казаком, потому что есть фотография времен Первой мировой войны, где он сфотографирован в папахе. Кто его знает? То ли это какая-то общая форма была, то ли он, может быть, был казаком — сведений никаких нет. Мы жили на Урале (я и мои предки), и там я родился.
А. Пичугин
— Нет, вопрос, скорее, даже не про происхождение. А вопрос в том, что за годы вашего служения вы как-то взаимодействовали с казачеством? То есть для вас это назначение семь лет назад было в новинку? Вы столкнулись с чем-то совсем новым для себя? Или же где-то по службе, по служению, по работе приходилось сталкиваться?
Митр. Кирилл
— Однозначно, это было совершенно новое для меня служение — само казачество. А буквально через полтора года после создания Синодального комитета в городе Москве произошло и мое назначение на Ставропольскую кафедру. Конечно, естественно, казачий регион, и такой достаточно оригинальный, как Северный Кавказ. Поэтому, конечно, это было совершенно для меня новым, неожиданным. Вот я сейчас уже называл некоторые такие идеологемы. И я очень много над этим думал, над этим явлением, и думал над тем, как духовно окормлять, за что браться, с какой стороны подойти? И вот как раз ваши вопросы о возможных каких-то негативных явлениях — это нормально, это естественно. Или о негативных явлениях, мыслях, которые возникают у людей в отношении казачества. Так вот как раз Церковь и призвана в данном случае, конечно, по желанию самих казаков, делать их духовнее, делать их лучше.
А. Пичугин
— А большой ли процент казаков люди церковные, искренне церковные?
Митр. Кирилл
— У нас есть некоторые цифры. Мы каждый год делаем мониторинг (конечно, мониторинг несовершенный) о религиозной ситуации в казачестве. Мы раздаем анкеты по войскам. Сегодня, скажем, одно войско, завтра — другое, часть этого войска, может быть, отдел какой-то. И у нас там довольно много, может быть, 12-15 вопросов о том, а крещены ли дети в семье, живут ли в венчанном браке, есть ли иконы в доме, отмечаются ли именины как церковный праздник (День ангела), есть ли Библия в доме, как часто посещают храм, как часто в течение года исповедуются и причащаются Святых Христовых Тайн и т.д. И вот, например, по нашим данным сегодня, к сожалению, но более 50% казаков живут еще в невенчанном браке. Но некрещенных взрослых казаков, уже принявших присягу (в реестре я имею в виду), практически нет. И есть небольшая часть, которая готовится вступать в казачество, готовится ко крещению — это в Сибири, на Дальнем Востоке — там такие казаки есть. И даже есть несколько групп вообще не православных казаков — это исторические казачьи структуры в Калмыкии (буддисты).
А. Пичугин
— На Северном Кавказе, я знаю, среди мусульман есть…
Митр. Кирилл
— Нет, на Северном Кавказе нет. Во всяком случае они в реестр не вошли, их там нет.
А. Митрофанова
— Казаки-буддисты — это интересно!
Митр. Кирилл
— Потом, казаки-буддисты Бурятии и небольшой татарский мусульманский отдел в Волжском казачьем войске. Всё остальное — это, конечно, православные казаки.
А. Пичугин
— По поводу крещения-то у нас и в советское время тоже большинство людей все-таки тайно где-то на квартирах, в храмах крестили.
А. Митрофанова
— Владыка, а можно спросить все-таки у вас, а как они живут? Быт их, каков он сегодня? Опять же есть фильм (я почему-то иногда путаю ударение) «Кубанские казаки»…
А. Пичугин
— Или песня «Ехали казаки».
А. Митрофанова
— Да-да. Есть тот же «Тихий Дон», но это всё наше представление, такой романтизированный образ жизни этой части, этого сословия, как вы говорите. В чем сегодня особенности их быта, работы, службы? Я так пониманию, что есть некие регулярные войска. То есть они там проходят обучение, у них есть постоянные тренировки какие-то и т.д. Но, наверное, не все казаки задействованы в регулярной армии? Наверное, есть и те, кто какие-то гражданские функции выполняет. Как вообще выглядит вот эта жизнь в станицах, хуторах? Что это?
Митр. Кирилл
— Ну регулярной армии, конечно, нет. Есть государственная служба казаков, госслужба. Она по-разному выражается: кто-то помогает пограничникам, кто-то общественным порядком занимается с сотрудниками полиции, кто-то наши, скажем, рыбные уделы охраняет. Это государственная служба, и именно у реестровых казаков в данном случае. Про общественных мы как бы немножко не говорим, потому что по отношению к ним нет государственной политики, это обычные общественные организации — как они хотят, так они себя и ведут в рамках закона. Так вот всё-таки быт, внутреннее устройство… Конечно, в сельской местности именно в казачьих семьях, наверное, есть много от того дореволюционного уклада, который был. Ну, может быть, нет сегодня лошадей в таком объеме и вообще где-то их нет и многого другого, но во всяком случае, если взять, например, Ставропольский край, взять Кубань, то это, конечно, работа с землей, животноводство и многое другое. Это, конечно, как правило, достойная семья у настоящего казака, и правильное воспитание своих сыновей и дочерей. Но вот, например, до сих пор, может быть, в малом таком объеме есть такие принципы, понятия как куначество. Куначество — это такой способ подружиться на века с горцами, когда казак отдавал своего сына, скажем, на год, на полтора, на полгода в семью горца, а его сына брал к себе в семью. И я вам скажу, что сегодня в некоторых казачьих семьях этот принцип до сих пор существует, и я знаю имена таких казаков. Повторяю, может быть, их не так много, но они есть. Другое дело — это казаки, живущие в городе. Сами понимаете, что это квартиры, многое другое, и, конечно, самое главное, что… Потом ведь главное-то не в коне, не в шашке, тем более в нашем XXI веке, главное — в семье! Вы знаете, семья, вообще, — это огромный разговор, конечно, и не только для этой передачи (наверняка у вас очень много передач). Вот, что вывело людей на «Бессмертный полк» 9 мая несколько лет назад, и каждый год всё больше собирает? Семья! Люди заглянули внутрь, посмотрели, покопались там, письма подняли, фотографии, в Интернете почитали о своем дедушке, об их воинской части — и всколыхнулась семья. Так вот главное, конечно, — это не шашка и конь, а главное, безусловно, для казака, как и для каждого человека, — это семья. И у настоящих казаков минимальное количество разводов. Всё-таки пускай 50% венчанных браков, но это гораздо выше процент от общего по стране, намного. Конечно, не каждый воскресный день посещение храма, но процент намного выше, чем по стране.
А. Пичугин
— А что касается венчанных браков или участие в каких-то других таинствах — это всё действительно у большинства казаков осознанно? Или это дань традиции? «Мы — казаки, и мы — православные», и, соответственно, есть определенный набор каких-то ценностей, в том числе, наверное, и православные таинства, к которым необходимо приступать.
Митр. Кирилл
— Алексей, дело в том, что в душу не заглянешь.
А. Пичугин
— Ну это да, это правда.
Митр. Кирилл
— Мы вот говорили о тех, которые идут к мощам. Кто-то, может быть, просто за чудом идет, кто-то, может быть, еще не осознал до конца, но, может быть, после того, как он постоял в очереди, с ним чудо произойдет, он изменится. Поэтому сегодня работа Синодального комитета — это более тысячи священников, окормляющих казачьи общества. Пускай один формально священник, другой уже более ревностно, а третий, может быть, уже так ревностно, что пускай там будет десять казаков из ста, но приведет их к храму так, что они будут каждый воскресный день на богослужении. Я вот, например, смотрю по казакам, которые окружают меня в Ставрополе… У нас сейчас служба безопасности состоит из казаков-терцев нашей епархии. Эти казаки на заработной плате, они охраняют епархию, охраняют главные соборы города и т.д. Это 30 человек, и мы начали проводить обязательные для всех беседы, и кто-то даже ушел через некоторое время — хорошо, мы никого не держим. И вот мы стали проводить беседы, подготовка к исповеди и причащению, серьезная подготовка, тем более, что они же рядышком — этот же храм и охраняют, в котором батюшка с ними ведет эти беседы. И вы знаете, опять же, в душу не заглянешь, но они все сегодня причащаются каждый пост, и я вижу, как некоторые из них кардинально изменились. Даже внешне я смотрю на них, общаюсь с ними — это совершенно другие люди, чем те, которые пришли в начале. И вот эти семь лет работы сначала, может быть, ста священников, сегодня уже тысяча (у нас 43 священника) — это работа, которую невозможно посчитать, нет прибора, который мог бы проверить уровень веры. Нет такого прибора! Или пытаются сегодня посчитать работу человеческого интеллекта — это тоже всё очень приблизительно. А тем более проверить силу веры, силу молитвы! То же самое и здесь, я считаю, что семь лет — это огромная работа. И, конечно, это работа в кадетских корпусах. Посмотрите, при каждом корпусе есть духовник, при каждой школе стараемся, чтобы был духовник. Вот про Первый казачий университет я сказал, у них 18 филиалов в регионах и в каждом — духовник. Отец Тимофей — мой главный помощник в Синодальном комитете, он духовник в том числе и казачьего университета. Недавно мы с ним вместе проводили видеоконференцию по духовному воспитанию, воцерковлению с духовниками, руководителями филиалов и самого университета. Это же всё работает! Но повторяю, что, конечно, до конца все проверить очень-очень сложно. Но сегодняшнее казачество, и даже поверьте, что из уст людей-обывателей (простите, если так можно назвать), граждан наших, большинство из которых казаков всё-таки ряжеными называли когда-то, уже меняют свою точку зрения. И я этому свидетель как обычный гражданин, я слышу эти возгласы и справа, и слева. Меняется ситуация! И вот я еще хочу сказать о том, что надо сегодня заниматься всем обществом, но в том числе нужно заниматься в первую очередь, на мой взгляд, теми частями общества, где есть точки роста. Вот нельзя сегодня найти ту часть общества, в которой бы все себя назвали (скажем, учителя, врачи или писатели Союза писателей России) православными людьми. А все казаки себя называют православными людьми! Разве Церковь не должна на это среагировать? Все казаки, кроме небольшой части буддистов и мусульман, говорят: «Мы — православные люди». И они готовы подписаться под этим. Более того, присягу принимают на кресте и на Евангелии в храме. Ну как на это не реагировать? Во-первых, это радостно, это сотни тысяч, миллионы человек, а, во-вторых, значит, раз они себя называют таковыми, то они готовы и обучаться воспитанию, что мы по силам, по возможностям и делаем.
А. Митрофанова
— Владыка, нам уже нужно заканчивать программу, но мне бы всё-таки в конце хотелось задать вам вопрос, важный, как мне кажется, сегодня особенно, и в контексте нашей темы тоже. Буквально в нескольких словах, если можно, очень кратко. Вы не раз сегодня употребили слово «патриотизм». А в чем, как вы считаете, принципиальная разница между настоящим таким патриотизмом как любовью к Родине, и тем, что сегодня называют «ура-патриотизмом», когда с шашкой наголо и с головою в рожь, «порвём всех» и т.д.
Митр. Кирилл
— Настоящий патриотизм, во-первых, для начала, может быть, в той идеологии, которая произносится из уст патриота. Это — первое. Второе — это уже проверка в деле. Что же мы можем сказать против патриотизма, проверенного сотнями тысяч погибших казаков? Только сказать: «Ура! Спасибо огромное! Благодарность всей страны такому явлению, как казачество, которое положило свои жизни за Отечество и за весь большой многонациональный народ!»
А. Митрофанова
— Но опять же, если мы не про историю…
Митр. Кирилл
— Сегодня настоящие казаки, во-первых, уже себя немало показали, можно так сказать, в разных ситуациях. Даже в ситуациях встречи с наркодельцами и с бандитами, и немало сегодня сделано добрых дел. И я уверен, что настоящие казаки, по-настоящему, честно дав присягу на кресте и Евангелии, а, может быть, еще и родовые казаки, наследники своих отцов и дедов — великих героев нашей страны, поведут себя точно так же, как и они. И они — настоящие патриоты! И по большому счету мы же знаем тех «ура-патриотов» и среди казачества, и среди русского народа. Мы прекрасно это знаем! Или, когда есть прямые «подставы», когда с лозунгами «ура-патриотизма» пытаются уничтожить патриотизм в нашей стране, называя их черно-коричневыми (помните, в 90-е годы, как всё это было!)
А. Пичугин
— Красно-коричневыми их называли.
Митр. Кирилл
— Ещё были черно-коричневые, да. Они выходят на улицы, и после этого сразу попробуй слово скажи о патриотизме. Сразу забьют либеральные газеты 90-х годов в нашей стране. Вот, конечно, в принципе, мы это знаем. И всё-таки большинство нашего народу, это видно по всем показателям, и большинство нашего славного казачества — это патриоты. И если есть некий авангард, есть люди, которые в тылу, есть, которые в другом своем месте, то всё-таки, на мой взгляд, лучшая часть казачества — это авангард!
А. Пичугин
— Спасибо! Митрополит Кирилл — митрополит Ставропольский и Невинномысский, председатель Синодального комитета по взаимодействию с казачеством, член Совета по делам казачества при Президенте России. Алла Митрофанова…
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин!
А. Пичугин
— Всего хорошего!
Митр. Кирилл
— Милости Божьей всем вам! Всего самого-самого доброго!
А. Митрофанова
— Спасибо!
«Генерал Владимир Константинович Витковский». Константин Залесский
Поделиться
Константин Залесский
Гостем программы «Исторический час» был историк Константин Залесский.
Разговор шел о судьбе яркого военачальника русской императорской армии — генерала Владимира Константиновича Витковского, о его участии в Первой Мировой войне, в Белом движении, а также о жизни в эмиграции.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
«Путь иконописца». Мария Глебова
Поделиться
Мария Глебова
У нас в гостях была доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Мария Глебова.
Наша гостья рассказала о своем пути к вере и знакомстве с отцом Иоанном Крестьянкиным, об удивительных людях, повлиявших на ее путь в иконописи, а также о своем участии в работе над созданием иконы Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
Диакон Игорь Цуканов:
— Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У микрофона, как обычно в это время, в студии Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Диакон Игорь Цуканов:
— Диакон Игорь Цуканов. И сегодня мы с Кирой очень рады представить нашу сегодняшнюю гостью Марию Олеговну Глебову. Мария Олеговна, добрый вечер. Мария Олеговна — доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, преподаватель также копирования в Суриковском институте, человек, который лично имел радость, такую благодать лично общаться и знать отца Иоанна Крестьянкина, да?
Так что у нас сегодня будет о чём поговорить. Мария Олеговна, добрый вечер.
Мария Глебова:
— Здравствуйте, уважаемые отец Игорь и Кира.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну вот, вы знаете, первое, с чего я хотел, честно говоря, начать наш разговор, это такая важная для меня, например, тема, потому что у нас в храме есть курс, последние несколько месяцев, курс, мы рассказываем о новомучениках нашим, прихожанам, потому что у нас храм царя Николая. А вы участвовали в создании вот той самой знаменитой иконы новомучеников и исповедников Церкви Русской, которая была написана как раз в стенах ПСТГУ к 2000 году, когда состоялся юбилейный архиерейский собор, на котором был прославлен Собор новомучеников и исповедников. И мне хотелось попросить вас рассказать, как вообще эта икона создавалась, и какую роль, какое значение новомученки в вашей жизни играют, если можно.
Мария Глебова:
— Икона эта создавалась как бы не то, что была поручена Святейшим Патриархом Алексеем, была поручена нашему университету, отцу Владимиру Воробьёву, который являлся членом комиссии по канонизации. Было благословение разработать эту иконографию. Председатель комиссии был тогда митрополит Ювеналий. И нас собрали преподаватели, сказали, что вот мы будем разрабатывать эту икону. Мы были представлены митрополиту Ювеналию, и были изложены некоторые задачи, что необходимым условием, что в центре должен быть храм-мученик, храм Христа Спасителя. Также должны в этой иконе быть отражены разные мучения новомучеников в разных концах нашей страны. И мы делали разные эскизы, все преподаватели, нас человек было 5, разные композиции, у нас до сих пор сохранились эти планшеты. Сначала мы думали сделать эту икону наподобие иконы Всех русских святых, разработанной матушкой Иулианией. То есть как бы русскую землю и разные группки святых, как бы куски земли. Там у неё же, насколько я понимаю, тоже с севера на юг есть распространена ориентация. И мы так тоже распределили. В центре у нас был храм-мученик. Но как-то не приняли эту икону. Ещё мы думали, что по бокам вот клейма с отдельными святыми, потому что русских святых, конечно, много, но какие-то есть наиболее чтимые, а здесь как-то хотели именно прославить святых, очень большие списки были, и хотелось отразить ещё наиболее ярких новомучеников и какую-то часть их жития. В общем, была у них такая задача очень большая.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну да, грандиозная.
Мария Глебова:
— Ну, конечно, саму иконографию у нас разрабатывал отец Владимир и наш декан, отец Александр Салтыков. И отец Александр, и отец Владимир, они сами потомки новомучеников. Вот у отца Александра его отец был членом общины российской, он сидел за веру, известны его стихи, которые он написал в заключении. И также известно, что когда он отбывал ссылку, последние годы ссылки были у него в Гжеле. И он, будучи искусствоведом, возразил, что у нас есть Гжель, это благодаря только отцу отца Александра Салтыкова.
По-моему, он Александр Александрович тоже. До ареста он был директором Пушкинского музея. Вот это был очень грамотный человек, и богословски, и как бы в истории искусства он очень обширные были у него знания. И эти знания он передал своему сыну, отцу Александру, и своему племяннику, отцу Владимиру Воробьеву. У нас вот отец Владимир очень разбирается в иконописи. То есть это редко настолько глубоко, такой у него хороший вкус, ну редко встретишь такого священника. Но это всё благодаря тому, что их в детстве водили в музеи, очень много с ним общался отец отца Александра. Он просто их вдвоём как бы образовывал. Вот, и поэтому они взялись тоже, отец Александр и отец Владимир, за богословскую часть этой иконы. Мы были исполнителями, мы сами придумывали сюжеты, композиции, но идея была отцов, корректировал как бы наши эскизы, вот как бы вся эта комиссия, митрополит Ювеналий, мы делали эскизы, мы привозили туда, в Донской монастырь, показывали их, вот, и нам делали замечания. Постепенно, как бы, канонизация святых, она шла как бы постепенно, то есть у нас постепенно заполнялись пустые места, то есть этих святых было очень много, и они добавлялись и добавлялись. Это было очень сложно, потому что вот мы начинали отрисовывать, говорили: надо ещё вписать нескольких святых. В результате там огромное количество, ну, больше трёхсот у нас святых в среднике. Конечно, таких икон не существует. И была задача, вот как это связать с клеймами. Это сложная была задача тоже. Вот сам средник мы всё равно использовали какие-то наработки матушки Иулиании, вот это как бы переливание нимбов друг в друга, мы шли от пятен, как бы, от пятен голов, то есть некоторые головы у нас соединены, так тоже на её иконе Собор русских святых, потому что, если мы бы делали по-другому, но она тоже, в свою очередь, посмотрела, ну, это наблюдала в древних иконах, вот, чередование там у нас поворотов голов, вот, очень сложно было, а у нас был тональный эскиз, перевести его в цвет. Сложная была задача, тоже продумывали. И тут очень много говорил нам отец Александр о символике цвета. Например, что вот у нас патриарх Тихон, он в зелёном облачении, митрополит Кирилл в красном. Вот он как бы, ну, как бы их подвиг тоже как-то... Я сейчас много не вспомню, но он как-то это всё объяснял. Они очень хорошо, например, у отца Владимира дедушка, он общался с митрополитом Кириллом. У него есть письма...
Диакон Игорь Цуканов:
— Смирновым.
Мария Глебова:
— Смирновым, да. У него есть, думаю, письма от него, какие-то памятные подарки. То есть митрополит Кирилл с детства был близок к отцу Владимиру, он собирал о нём, пытался найти его письма, найти... У него были какие-то документы, он собирал, митрополит Кирилл, долгое время о патриархе Тихоне тоже. В общем, всё это было утеряно. Надо отца Владимира, конечно, спрашивать, я сейчас боюсь соврать, но он очень следил за каждым ликом, как мы его пишем, похож, не похож. Мы бросали жребий и писали каждый какую-то свою группу святых, как их и свои клейма.
Диакон Игорь Цуканов:
— А кого вы писали?
Мария Глебова:
— Я писала митрополита Кирилла, разрабатывала убиение митрополита Владимира, ну, со своей студенткой я писала. И ещё я писала икону, где забирают священника у престола. И что-то ещё. Ну, и в среднике тоже. Ну, деисус ещё. Я деисус разрабатывала со студентами. Ну, мы все отрисовывали средник, и у нас очень большое было количество ликов в среднике. А также я... ну, просто вот мы все рисовали, и как-то все очень спорили, вот. А я училась в Троице-Сергиевой лавре, и как-то... Ну, как-то мне так Господь открыл, что у нас не получалось какое-то время. Ну, в цвете все разные люди. Я всех подчинила и просто сориентировала цветовой строй иконы на икону «О тебе радуется» Дионисия. Ну, как бы вот не то, что я прям срисовывала, но просто я ее сориентировала по цвету, заритмовала клейма по цвету. Ну я вот отвечала за цветовую всю часть и замешивала всем колера, потому что иначе эта работа начинала выходить нецельной. На меня очень все ругались, но всем пришлось смириться, и работа очень цельная вышла. Просто я замешивала каждый цвет, каждую опись, требовала исполнения, чтобы четко придерживались к цвету. Если бы такого не было, эта бы икона, она и так многолюдная, она бы просто развалилась бы по цвету, ну, и невозможно было бы смотреть. Но также я смотрела, чтобы личное было, тоже приём, написания был один, одежды, следила и за цветовой, и за такой структурой. Вот как бы мой вклад был. Ну и лики разрабатывала наравне со всеми. Но цвет я просто взяла в свои руки, потому что в Лавре мы много копируем, и у меня опыт был больше, чем у остальных в копировании, опыт с цветом, и я немножко всех уговорила меня слушаться.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мария Олеговна, скажите, пожалуйста...
Мария Глебова:
— Сначала жаловались, а потом все уже радовались. Икона, в общем, цельная.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну, потому что результат прекрасный, да. Мария Олеговна, скажите, пожалуйста, вот вы ведь крестились уже в таком, ну, можно сказать, взрослом возрасте, да? Вот как это получилось, учитывая, что все-таки у нас в церкви есть традиция крестить детей еще маленькими? То есть ваши родители как-то сознательно решили дождаться, чтобы это было именно ваше решение?
Мария Глебова:
— Ну, знаете, мы в детстве ходили в храм, но мы были некрещеные. Вот мы и живем рядом с храмом Архангела Гавриила, и нас всегда на Пасху водили. Мама водила, мама была крещеная, а мы нет. Мы на крестный ход ходили, ну, как-то вот там яички там носили. В общем, как-то появлялись мы в храме, но мы были некрещеные. И когда я поехала вместе, я училась в московском лицее художественном, мы поехали на практику на раскопы в Псков, и как раз столкнулись с Псковщиной. И там мы очень много верующих людей встретили, там прям была такая святая Русь. Когда мы попали в Печоры, мне показалось, что мы в 17 век попали. Сейчас, конечно, Печоры уже другие, там были какие-то странники. Там были чуть ли не в веригах люди, в каких-то лохмотьях, какие-то в старых русских каких-то одеждах, я не знаю, и такие просто, ну, бородатые какие-то странники, там настоящие были странники, люди, которые прямо, ну, то есть такая прямо... Это был 1986 год, вот. И меня настолько это всё поразило, Печоры, что, конечно, и Троицкий собор. В Троицком соборе тогда служил, он уже сейчас пожилой, отец Олег Теор. Интересно, он тогда был молодым, а потом он заболел раком и исчез. Все думали, что он умер. А он очень молился, постился и исцелился от рака. Его не лечили, вот как-то чудом. А сейчас вот он такой почитаемый очень старец.
Но мы его знали, он с нами разговаривал очень много, с молодёжью.
Печоры, что, конечно, и Троицкий собор. В Троицком соборе тогда служил, он уже сейчас пожилой, отец Олег Тэор. Интересно, он тогда был молодым, а потом он заболел раком и исчез. Все думали, что он умер. А он очень молился, постился и исцелился от рака. Его не лечили, вот как-то чудом. А сейчас вот он такой почитаемый очень старец. Мы его знали, он с нами разговаривал, с молодёжью. Потом там вот митрополит Иоанн, я его помню. Вообще там, конечно, на Псковщине такая вера была сохранённая. И приходы, и люди какие-то были. Вот это всё мы увидели. Конечно, так всколыхнулось. И вот у меня подруга, она поехала в Порхов. Её пригласила, она плакала, и к ней подошёл отец Рафаил Огородников и говорит: вот не хотите приехать к нам чай попить? И она поехала, а я как раз тоже зарисовывала находки. Мы работали на раскопе, раскапывали деревню XII века, вот нам попадались даже кресты, кресты до Крещения Руси, то есть там были, вот мы их зарисовывали, эти находки, и как-то я вот очень унывала.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть кресты вот этих первых храмов, которые еще при Ольге, да, были?
Мария Глебова:
— Да, при Ольге это были янтарные кресты, вот я просто прямо помню эти находки, и металлические там, и каменные были крестики нательные, тапочки 12 века, вот, и 9 века, там разные были находки, мы слоями снимали деревню около прямо, это на Завеличье было, рядом, недалеко от Троицкого собора, и там, ну, чтобы перед стройкой в Пскове каждый слой снимается, зарисовывается, находки зарисовываются, а потом уже следующий слой.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Мария Глебова, доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств в Свято-Тихоновском гуманитарном университете, преподаватель копирования кафедры Суриковского института, мастерской реставрации, у микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Так-так, Мария, продолжайте, пожалуйста, про Псков, это очень интересно.
Мария Глебова:
— Ну и ещё как бы рассказать, что вот мы учились в лицее, у нас было несколько подруг, мы очень много рисовали в разных стилях, очень много по музеям ходили, наброски, пейзажи. И вот в этот момент, мне было уже 16 лет, у нас это девятый, это у нас шестой класс или пятый,
по-моему, пятый класс ещё был, да. И у меня был какой-то свой стиль письма такой, и как-то я чувствовала, что в этой стилистике, в которой я пишу, я чувствовала уже какой-то тупик, вот это вот муки творчества, то есть мне хотелось что-то другого языка какого-то. То есть у меня очень цветная была живопись, очень такие тонкие отношения. И как-то вот что-то мне хотелось другого, как передать свет, я думала. Ну ещё разные, я всё время, мы там до трёх ночи писали в Пскове белые ночи, мы вот писали, писали. В свободное время от работы мы всё время занимались живописью, я всё время с этюдником ходила. Помню, что мы очень бедно жили, нам нечего было есть, там очень маленькая была зарплата, какие-то корочки хлеба, всё время рисуем, куда-нибудь ездили, там рисовали, в общем, везде. Как бы занимались живописью, я чувствовала, что у меня какой-то тупик в моём творческом пути, и тупик какой-то мировоззрения. Я вот хотела креститься, но как бы я не знала, как к этому подойти. И вот моя подруга, она поехала в Порхов, познакомилась с отцом Рафаилом, и потом приехала такая счастливая к нам, а мы вот уже там всё сидим, рисуем эти находки, ужасно скучно, грустно, почему-то какая-то тоска такая, пишешь одно и то же, как-то не можешь вырваться из этой стилистики живописной, хочется чего-то другого, а не можешь это найти. Это такой вот кризис какой-то и внутренний, и в творчестве, и какой-то внутренний. И, в общем, когда мы её увидели такой счастливой, я тоже захотела поехать туда, в Порхов. И отпросилась с работы и поехала в Порхов вместе с этой подругой своей. Туда мы приехали. Вот, я думаю, только креститься я точно не буду, потому что я не готова. Ну, к крещению я читала, что надо очень готовиться. Я не готова, пускай даже... А все же подходят, говорят: давай, мы тебя покрестим. Я говорю: нет, я буду готовиться. Вообще, я ехала, думала, только бы он меня не крестил, отец Рафаил. Я откажусь. Мы пришли в такой домик, такая избушка, двор какой-то, мухи там летают, какие-то котята ползают. Зашли туда, и он увидел меня, говорит: ну нет, крестить мы тебя не будем. И я думаю, ну и хорошо. В общем, там все чай пили, какие-то были люди, вот была жена Булата Окуджавы, я видела, потом ещё какие-то очень, вот отца Василия Рослякова, он туда приезжал, какие-то были люди, батюшки, вот отец Никита там был. Я помню, отец Виктор был такой очень лохматый, чёрный такой, как цыган, монах Гришка. Вот они там все туда приходили.
Кира Лаврентьева:
— В общем, публика такая довольно колоритная.
Мария Глебова:
— Да. И какие-то были очень такие богемные и московские люди, и такие какие-то монахи. В общем, там помогали чай разливать, в общем, ну я всё думала про крещение, вот как-то про своё, ну вообще, что, и отец Рафаил очень такие духовные беседы вел интересные за столом, такие, ну как бы, ну как-то немножко всех поддевал так, и меня тоже. Но я была вот очень погружена в то, что мне хочется креститься, как это сделать, как подойти к Богу, молилась я всё время. Вот я даже ничего не замечала, что там, я даже не очень помню, потому что для меня это всё не существовало. Очень много я молитв читала каких-то своих, вот такой путь к Богу вот был у меня. А потом всё-таки, по-моему, как-то я услышала, что все едут в Печоры к отцу Иоанну какому-то. И я сказала, что я тоже хочу. И я поехала как раз с этим Гришкой, монахом таким чёрным, страшным. Но мне было всё равно. Я помню, что у меня и одежды какой-то не было, какое-то было платье, было холодно, какие-то, ну ещё какая-то крайняя нищета, но дух парил, я вообще была вся в молитве. Мы поехали туда и оказались в Печорах. Меня они поразили, конечно. Мы стояли на службе, и после литургии в Сретенском храме вышел такой очень радостный человек, такой действительно похожий на Айболита. Это отец Иоанн был. Он так на меня очень как-то мимо, вскользь посмотрел, как будто меня нет, разговаривал с Гришей. Он говорит: вот у нас некрещённая. Он говорит: ну, надо её крестить к Преображению. И тогда же на меня не смотрят, говорят: как твоё имя? Я говорю, Мария. Ну, думаю, если уж креститься, то уж с именем Марии Магдалины. Он говорит: ну, какой у тебя день рождения? Я говорю, ну, ноябрь. Он говорит, ну, тогда у тебя Блаженная Мария будет. Вот думаю, ну, вот ещё. Вот тоже как-то я расстроилась. И вообще он сказал, чтобы меня покрестили, и я приехала в Печоры уже причащаться. И вот потом я поехала опять на работу, но уже как-то у меня уже радость такая была в сердце большая. Там какие-то находки, доделала дела, и обратно поехала в Порхов. Вот Рафаил меня исповедовал вечером, а утром меня покрестили. Вот, ну как-то всё, он очень много шутил, он такой очень был добрый человек. Ещё, что меня подкупило, в те годы была бедность большая, а он нас всё время угощал, он покупал ящиками фрукты, а там были ещё какие-то бедные дети жили, там много людей жило, какая-то женщина, ну вот её муж бросил с детьми, мы все поедали эти груши, персики, такой прям отец такой, каких-то собачек он ещё, кошечки, все у него там ели. Люди какие-то несчастные там было много. Потом всё время он подавал каким-то милостыню, за ним бежали. Такой очень любящий человек. Меня это поразило, конечно. Нигде такого не увидишь. Такая монашеская любящая душа, любящая всё живое. Он ещё мух не разрешал убивать, потому что это живая тварь, объезжал лягушек на машине. Какой-то удивительно такой нежный человек, добрый ко всему, живому, сострадательный. Видела после, как приезжал к нему отец Тихон, сейчас митрополит. Он был тогда ещё послушник, жил в Москве как-то, он унывал. И я видела, что отец Рафаил его утешал, очень как-то разговаривал с ним, и очень много за него молился. Вот мы видели, что он как-то поклоны много кладёт. Мы говорим, батюшка: за кого вы молитесь? Он говорит, вот за этого Георгия, чтобы он с пути не сбился. То есть он очень много вымаливал его.
Вот, наверное, благодаря ему и как-то его жизнь так сложилась. Ну, в общем, как бы меня покрестили, и я вечером... Такой ночной поезд был, поехала в Печоры. В Печорах была служба, я первый раз причастилась на Преображение. Такое было большое счастье. И потом отец Иоанн сказал, чтобы к нему пойти. А там очень много всяких женщин, на какой-то меня источник. Меня там уморили молениями, то есть я часа в три уже попала к отцу Иоанну. Отец Иоанн принимал при входе в братский корпус, там была комната, и он обнимал каждого человека, клал его голову на грудь. Это какое-то такое счастье, что даже описать невозможно. Встреча с таким человеком. Это, наверное, ни на что не похоже. У него огромные глаза. Он заглядывал тебе в твои глаза, и твоя душа просто таяла. Просто ты весь как ребёнок на ладони был. Это действительно такое усыновление было.
Конечно, кто видел такое, это человек никогда не забудет. Вообще большое счастье каждому увидеть такого человека. Можно описывать, но благодать, её невозможно описать. Как вот он с тобой молитвы читал, как говорил, это невозможно. Кто это видел, это на всю жизнь путь такой в жизни даёт, путь веры как бы. Вот, наверное, вера, она так и передаётся как бы из...
Диакон Игорь Цуканов:
— Из рук в руки, да. Вот, дорогие друзья, если кто-то сомневался, что, так сказать, задавался, может быть, вопросом, кто у нас сегодня в гостях, я думаю, даже потому, как Мария Олеговна рассказывает, мы можем понять, что это живописец, потому что ваша речь, она очень живописна, да. Себе просто представляешь очень живо вот всё то, о чём вы рассказываете. У нас в гостях сегодня доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Мария Олеговна Глебова. Также Мария Олеговна преподает в Суриковском институте, она преподаватель копирования. У микрофона Кира Лаврентьева, я диакон Игорь Цуканов. Мы вернемся в студию буквально через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, у нас в гостях Мария Глебова, доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств в Свято-Тихоновском гуманитарном университете, преподаватель копирования кафедры Суриковского института, мастерской реставрации, у микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мария Олеговна, вот хотел задать вам вопрос о ваших еще наставниках, потому что я прочитал в одном из ваших интервью, что вашим преподавателем по иконописи была такая Екатерина Сергеевна Чуракова, одна из ближайших учениц как раз матушки Иулиании Соколовой, которую вы уже упоминали. А благодаря матушке Иулиании мы вообще, как я понимаю, ну, может, я ошибаюсь, вы меня тогда поправьте, но мы имеем ту иконописную школу, которая, ну, вот это преемство дореволюционной такой старой классической иконописи, оно произошло в нашу жизнь уже как раз через матушку Иулианию во многом. И вот Екатерина Сергеевна была таким вашим преподавателем. Вот что вам помнится о ней и как, может быть, какую тоже роль она сыграла в вашей жизни?
Мария Глебова:
— Ну, Екатерина Сергеевна, я вообще из семьи художников, конечно. Самую большую роль во мне сыграла моя мама. Как бы она меня и наставляла. Но вот в иконописи, конечно, открыла иконопись моя преподавательница Екатерина Сергеевна Чиракова, как бы основной был завет: учитесь у древних икон. Мы очень много копировали, сама она тоже очень много копировала, реставрировала. Она была очень интересный человек, такая личность.
Она была чадом отца Иоанна Маслова. Она строгой жизни была, у неё был распорядок, хотя она была уже очень пожилой человек, но и до самой смерти она очень рано вставала, вела дневник каждый день. Она меня научила работать, ну, даже учиться — это тоже работа. То есть она говорила, что на день себе надо задачу ставить, и обязательно её выполнять. То есть распределять время. Но сама она так и работала. Она очень много сделала. Почти весь ЦАК и многие храмы в Лавре отреставрированы именно ею. Но в ЦАКе просто почти каждая икона отреставрирована ею. Это большой труд, и реставрация такой...
Диакон Игорь Цуканов:
— ЦАК — это церковно-археологический кабинет в Лавре.
Мария Глебова:
— Да, церковно-археологический кабинет. Ну, также, когда мы только поступили, мне, конечно, она не очень понравилась. Какая-то бабушка, вот у других молодые учителя, а у нас какая-то бабушка, и она всё время ходила по классу и говорила, мол, «положи, Господи, хранение устом моим». Мы её что-то спрашиваем, и она не всегда рассказывала.
То есть мы хотели её расспросить про матушку Иулианию. Она говорит: «Это для меня очень дорого, и я это на ветер не бросаю». Она вот не любила как бы выносить что-то так. То есть она очень такой сокровенный была человек. Ну, стихи она знала, даже пела нам. Она очень богата культурно была человек. Мне вот это очень было близко, потому что учиться я у неё училась, она очень приветствовала все мои начинания, я очень много ездила, копировала, даже вот к овчиннику ездила, она всё это поддерживала, мне это очень нравилось, разрешала всё, разные работы делать. То есть я такой человек активный, она меня как бы поддерживала в этом.
Вот я копировала в Кремле, очень много общалась с реставраторами. И, конечно, там я узнала, что у нас очень великий педагог, потому что она известная очень реставратор. И вообще их род, ну, как бы отец её, братья, они все реставраторы очень известные. Благодаря имени Екатерины Сергеевны открывались многие возможности по копированию. Вот, например, в Кремле мне давали прямо в руки Рублёва, и я копировала. Вот.
Также вот больше всего меня поразило, что она очень точно видит цвет. Вот тоже мы делали выкраски в Благовещенском соборе Московского Кремля, были на балконе, до икон метров 20-30, и она сделала выкраску. Мне показалось, что она ярковатая. Ну, я не сказала, но она мне дала её, я думаю: ну ладно. А когда спустили эти иконы, я приложила, этот цвет был один в один. То есть это очень, у неё точные были знания, древние иконы. Потом она сама была очень хороший художник. Я потом уже, когда бывала у неё в гостях, видела её зарисовки, альбомы. Вообще их семья, у неё папа учился у Серова.
К ним, ну, как бы друг их семьи, был Корин, и к ним часто приходил Нестеров, вот, советовался с ними о своих картинах, в доме остались какие-то памятные вещи об этом. Вообще, сам дом, они все его построили, разукрасили всей семьёй, все художники. Там резные были колонны у этого дома, все стулья были сделаны из каких-то коряг, столы, ложечки, всё выточено, потому что братья скульпторы были. В общем, весь дом был живой, всё было расписано. Это было просто какое-то торжество искусства. И вообще всё, что у Екатерины Сергеевны было, всё было живое, красивое, интересное. Она такая была, очень самобытный человек. И очень любила икону древнюю. Она мне сказала, вот держись, древней иконы, и тогда всё будет хорошо. Вот такой завет. И я тоже стараюсь своим ученикам это передавать, не придумывать, а держаться за традиции. Потому что вот тоже недавно была беседа с Евгением Николаевичем Максимовым. Он сказал, что он как бы понял, что
вот почему нам нужна традиция? Это как благодать передаётся от отца к сыну. Вообще вот что в церкви как бы. От старшего к меньшему. Так и мы вот от древней иконы мы перенимаем. Мы не своё что-то создаём, а мы вот как бы это воспринимаем то, что уже есть, и дальше это храним. Как благодать она передаётся, ты не можешь её придумать, но её обязательно надо получить.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну еще на Стоглавом соборе же было заповедано, что писать, как писал Андрей Рублев.
Мария Глебова:
— Это да, но это как бы слова такие каноничные, а вот как понять это изнутри? Вот тоже интересное такое наблюдение академика. Вот он говорит, что я сам до этого додумался. Тоже интересно.
Кира Лаврентьева:
— Я вот как раз на эту тему хотела спросить, Мария. Радостно, конечно, видеть вас в нашей студии сегодня, помимо того, что вы очень интересный многогранный человек, вы ещё очень благоговейно говорите об иконописи. Это уже так, наверное, нечасто встретишь, хотя я не каждый день общаюсь с иконописцами, художниками, но всё же пересекаюсь и по роду профессии, и просто среди знакомых есть такие люди. Да, тоже прекрасные и замечательные, но что я хочу спросить. Ведь раньше, прежде чем художник брался за образ, он же постился, молился, не разговаривал. Если он какой-то помысел в себе там допустил, не дай Боже, он бежал к старцу, потому что у него, например, мог не прописываться образ. Вот он видит, что у него не пишется образ так, как нужно, он начинает вспоминать, может быть, он что-то не исповедовал. Я так много читала об этом, что, может быть, это, конечно, гипертрофированно, я понимаю.
Мария Глебова:
— Может быть, сейчас это существует, но, может быть, в другом виде?
Кира Лаврентьева:
— Почему я спрашиваю? Какое-то вот это благоговейное отношение. Я понимаю, что невозможно, когда у тебя там семьи, дети, и ты иконописец, поститься перед написанием каждого образа 40 дней. Я понимаю. Но какая-то форма все-таки аскезы, она хотя бы проговаривается на уровне обучения?
Мария Глебова:
— Ну мы читаем молитвы перед началом всякого доброго дела, потом читаем молитвы Алипию Иконописцу и преподобному Андрею Рублеву. Ну, понимаете, благоговейные ученики, они так это и несут. Другие, ты их не проверишь. Но я молюсь перед работой. Стараюсь, когда ответственное что-то пишу, причаститься и писать. Ты сам образ не напишешь. Особенно, когда срисовать некогда. Это только особая благодать просто.
Ну, все по-разному, но вот я просто, ну, акафист читаешь или там слушаешь, как бы, сейчас получается, что ты пишешь и слушаешь. У нас, конечно, очень заняты руки. Руки, но я часто слушаю службу просто, акафист, канон там, песнопения кто-то слушает. Ну, кто как может. Ну, стараюсь на литургию ходить, вот, когда пишу часто.
Ну, конечно же, исповедоваться. Мы все ведём такую церковную жизнь. Да, это не искусство. Это всё-таки такая... Ты создаёшь святыню, конечно, иконописец обязан быть чистым человеком. Вот даже если человек живёт уже, он как бы грешит, всё равно молитву Иисусу творить стараешься. Я не знаю, мне еще помогает очень природа, но я стараюсь, в Москве ты пишешь — как-то это не так, я вот стараюсь писать на природе, у себя на даче мне нравится сидеть, там слушать что-то, писать, чтобы было тихо, спокойно, мне это очень важно. Я даже мастерские не очень люблю совместные, люблю одна писать, мне легче сконцентрироваться. Ну, конечно, общество — это прекрасно. Может, потому что я преподаватель, но мне нравится уединение.
Диакон Игорь Цуканов:
— Дорогие друзья, сегодня в гостях у «Вечера в воскресенья» Мария Олеговна Глебова, доцент кафедры и иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. У микрофона Кира Лаврентьева, я диакон Игорь Цуканов.
Кира Лаврентьева:
— Я просто почему спрашиваю? Ну, вопрос мой, наверное, наивен для вас, и вообще рассуждения такие детские, может быть, немножко, но всё же мне кажется, что благоговение нельзя терять. Всё-таки иконопись, да, это ведь не обычная живопись.
Мария Глебова:
— Да, это совсем разные вещи. Я не знаю, мне просто, я как бы не дорассказала, когда я крестилась, я сразу стала писать иконы, мне вот стало тягостно заниматься светским искусством. Да, я была очень счастлива, что я потом уже оставила всё светское. Хотя я часто пишу пейзажи, природа меня просто радует. И мне кажется, что в иконах очень много от природы красок. То есть вот так, сидя в серой Москве среди каких-то домов, ты не напишешь хорошо. Всё-таки природа — это такой, как бы, Дом Божий такой. И нам много можно, художникам, взять из этого творения Божьего, для своей работы. Конечно, мы не такие аскеты, как раньше, но мы как бы со смирением, с покаянием пишем иконы и как бы стараемся следовать поэтому святым этим образам, которые написали наши предшественники, которые были высокой духовной жизни, молиться. Вот я не знаю, для меня вот, ну и копирование, ты как бы постигаешь этот образ, это большое счастье, углубляешься в него. Я думаю, что такого нового что-то современный человек едва ли может прекрасного создать, хотя бы соприкасаться.
Диакон Игорь Цуканов:
— А вот как сегодня работает иконописец в том смысле, что очевидно, что он пишет иконы по заказу, я не знаю, храмов или каких-то благотворителей, но вот как это происходит? Вот приходит какой-то
проситель, то есть тот, кому нужна икона, говорит, что вот мне нужна икона, там, святителя Николая Чудотворца, например. Вот насколько иконописец, скажем, ну, свободен в том, чтобы, вот, существует же много, множество иконографических типов, допустим, иконы святителя Николая того же самого. Насколько иконописец свободен в том, чтобы написать конкретного святителя Николая, вот именно такого, а не какого-то другого? Или обычно вас ставят в какие-то жесткие рамки, что вот только так и никак иначе?
Мария Глебова:
— Да по-разному. Ну, я всегда беседую с заказчиками, и прислушиваются очень многие люди, объясняю, что там светленький лик такой живоподобный, что это, как бы, это времён упадка такое изображение. Как мы говорим о том, какой образ лучше. И вот часто заказчики прислушиваются, то, что они с уважением относятся, даёт то, что ты можешь как-то сделать достойный образ, выбрать образец хороший, доказать заказчику, что именно это хороший образец, и стоит его делать, что он и грамотный, и в традиции выполнен, что он духоносный этот образ, художественно прекрасен. Ну, объясняешь это, объясняешь почему. Некоторые прям не верят, но постепенно перестраиваются. Вот такой диалог, он сейчас почти повсеместный, потому что людям часто нравится, ну, как в музыке попса, так им нравятся такие какие-то слащавые образы, безвкусные из интернета, и вот получается, что заказчик, благодаря иконописцу, он образовывается тоже. Получается, что для иконописца сейчас необходимы знания, вот, в принципе, наш вот университет, он много знаний даёт, у нас немножко маловато практики, часов, но уж знаний у нас даётся более чем, то есть у нас очень грамотные выходят ребята. Некоторые даже искусствоведами начинают работать, кто не такой талантливый, потому что очень гуманитарное, достойное такое образование дается, и они вполне способны к диалогу.
Диакон Игорь Цуканов:
— А какое количество выпускников после того, как они уже заканчивают ПСТГУ, действительно остаются, иконописцами, становятся? Кто-то ведь уходит на какие-то другие стези, да?
Мария Глебова:
— Ну, понимаете, вот, например, я в своей мастерской. У меня, конечно, такое образование, такое, может быть, тяжёлое, я очень много заставляю заниматься, но вот мои почти все работают выпускники в профессии. Но тоже идут, например, в мастерскую ребята, которые действительно хотят учиться, работать, ну, как бы у нас очень жёсткий режим, я опаздывать не разрешаю, занятия начинаются, прогуливать не разрешаю. Как-то так.
Диакон Игорь Цуканов:
— А если прогуливают или опаздывают?
Мария Глебова:
— Ну, объяснительные пишут.
Диакон Игорь Цуканов:
— Но вы за это не отчисляете?
Мария Глебова:
— Нет, мы не отчисляем, но я просто стараюсь, чтобы была дисциплина. Вот, потому что...
Диакон Игорь Цуканов:
— Екатерина Сергеевна как раз, да?
Мария Глебова:
— Ну да, чтобы люди, чтобы мы успели пройти всё, потому что у нас очень много устных предметов, а если всё-таки быть иконописцем, надо очень много практически работать. И для этого надо много учиться, потому у нас ребята приходят часто вообще без художественного образования. И вот так, ну, как бы такая милость Божья, очень у нас хорошие есть преподаватели, окончившие Суриковский институт, они могут обучить рисунку, живописи, и вот получается, что многие ребята учатся и академическому, и иконописи, параллельно, но без этого нельзя. Вот, как отец Иоанн сказал, что надо научиться сначала рисунку, живописи, чтобы рука была верная и сердце верное, а потом уже начинать заниматься иконой. Вот отец Иоанн Крестьянкин, когда благословлял меня на учёбу по иконописи, он говорил, что обязательно надо, чтобы был хороший рисунок и живопись. То есть он меня благословлял учиться, чтобы я хорошо училась по этим предметам, потому что в иконописи это всё очень важно.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть можно ли сказать, что вся ваша деятельность, художественная жизнь, она проходит по благословению отца Иоанна? Так и получилось, да?
Мария Глебова:
— Ну, он очень помог, когда я поступала учиться, мы поступали с его благословения, учились, какие-то проблемы были. Потом уже батюшки не стало, у меня духовник, отец Владимир Воробьёв, какие-то я вещи спрашиваю. Человек должен трудиться, но Господь ведёт человека, у нас каждый день что-то происходит, какие-то задачи, какие-то события. Мы должны по-христиански проводить свою жизнь, освящаться молитвой, богослужением, таинствами. Вот такой труд благодатный, это, конечно, большое счастье. Трудиться и преподавать мне тоже нравится. Иногда, конечно, я устаю, потому что институт — это всё-таки некое заведение, там эти экзамены, просмотры всякие бывают сложные. Это не просто мастерская. График, какие-то сейчас всякие там требования такие бывают тяжёлые. Ну, всё равно очень приятно общаться с ребятами вот такими молодыми. Есть очень хорошие, искренние такие сердца, трепетные души. Очень приятно сталкиваться с такими вот ребятами.
Да все хорошие, и как бы радостно, когда как-то у них жизнь устраивается, работа. У нас не много уже выпускников, все, в принципе, даже кто многодетные мамы, но они даже всё равно ещё умудряются рисовать. Но это сформировало их как личности, вообще иконопись. Многие, прям, много детей, но у них очень творческие семьи, и дети все рисуют. Значит, даже если они сами мало рисуют, всё равно это то, как они освятились иконописанием, как дало благодать их семьям, их детям. Я тоже считаю, что это прекрасно.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мария Олеговна, ну вот вы сказали, что вас благословил на занятие иконописью, на обучение в Лаврской иконописной школе отец Иоанн Крестьянкин, а вот дальше, после вашего первого знакомства в 1986 году, вы ведь продолжали с ним общаться, да?
Мария Глебова:
— Да, ну вот как раз батюшка очень следил, чтобы я хорошо училась в МСХШ, чтобы занималась рисунком, живописью хорошо, чтобы закончила хорошо. Он говорил, что всё это, за всё ты дашь ответ на Страшном суде, за каждое пропущенное занятие, за каждую несделанную работу, что очень важно, мастерство, чтобы было у художника, чтобы, если я собираюсь писать иконы, то моя рука должна быть крепкой, глаз верным, и сердце отдано Богу. Только тогда можно приступать к иконе. Говорил: неизвестно, вот как ты будешь учиться, выйдет из тебя иконописец, не выйдет. То есть иконопись — это уже какая-то награда такая художнику, вот, а не то, что это вот художник одолжение делает, что он занимается.
Диакон Игорь Цуканов:
— Не ремесло.
Мария Глебова:
— Не ремесло. Вот. Также всегда мы болели, когда там родственники у нас там... Я помню, что я ещё как бы батюшке написала помолиться, была какая-то опухоль у наших родных, вот. И мы просили его молитвы, и опухоль рассосалась. Вот такое чудо было у нас. Потом тоже вот часто, ну, как бы отец Иоанн участвует в жизни, мы чувствуем его молитвы, чувствуем какое-то особое присутствие его в своей жизни.
Диакон Игорь Цуканов:
— До сих пор?
Мария Глебова:
— До сих пор, да. Ну, советов очень много давал. Вот самое большое, что он для меня сделал, вот я, например, не очень слушалась свою маму, всё время куда-то уезжала, убегала, что-то искала где-то. А он очень следил, чтобы дети очень почитали своих родителей. Его была задача, чтобы в послушании рос человек. И он всегда спрашивал мнение, как вот мама думает. Вот как мама думает, так мы и поступим. И у всех моих друзей также отец Иоанн, он как бы вернул детей родителям. Это очень много, потому что действительно, что может быть без послушания, без почитания своих родителей. И вот он как бы всегда о своей маме рассказывал. Также я помню, что была тогда угроза в церкви. Пожилой митрополит Виталий, в Зарубежной церкви, он как-то не следил за действиями своей церкви. И началась такая, ну, как можно сказать, экспансия на нашу территорию. То есть начали организовываться приходы новые, каких-то священников сманивали в зарубежную юрисдикцию. Потому что он был старенький, и как бы, видимо, не мог за этим следить. И обычно не самые достойные священники шли, ну как бы предавали, ну как бы нарушали клятву, и образовывались новые приходы. И вот мы тоже ходили к такому священнику, который был чадом отца Иоанна, и постепенно он перешел в Зарубежную церковь. И вот отец Иоанн нас собрал тогда и стал с нами говорить. Им легко говорить зарубежом, что мы предали, что мы сотрудничали с властями, а сами бы они прожили? Говорит, меня Господь вёл через этапы. И Господь меня хранил. Он так трогал свои волосы, говорил, у меня даже волосы не тронули. Настолько Господь вот был со мной в тюрьме. Говорит, когда я шёл, в этапе было объявлено, в этапе священник — волосы не трогать. Говорит, и вот, разглаживал свои волосы, говорит, и вот я же назорей.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть его не остригли, как заключенных.
Мария Глебова:
— Не остригли, да. И он очень осердился на все эти события, что такое происходит в церкви, и поддерживал людей, чтобы они оставались в нашей церкви, не переходили в зарубежную юрисдикцию.
Но потом пришёл, сменил его митрополит Лавр, и как-то наши церкви воссоединились. Интересно, что я, как немножко пострадавшая от этого, от Зарубежной церкви, писала икону новомучеников на воссоединение церквей. Её дарил патриарх Алексей, тоже так интересно было. Ну вот новомученики, они очень близки, и вот отец Иоанн ушёл в День новомучеников, и писали мы на канонизацию эту икону. Как-то в моей жизни они особое участие обо мне принимают.
Кира Лаврентьева:
— Огромное спасибо за этот разговор. Мария, честно говоря, мы с отцом Игорем радостно удивлены. Спасибо вам большое, что вы пришли сегодня в нашу студию. Дорогие друзья, это был «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, у нас в гостях была Мария Глебова, доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете преподаватель копирования кафедры Суриковского института, мастерской реставрации, у микрофонов были диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья, а вам, Мария, желаем помощи Божьей силы, радости.
Мария Глебова:
— Спасибо большое.
Диакон Игорь Цуканов:
—Спаси, Господи.
Кира Лаврентьева:
— Всего доброго. До свидания.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Уверенность в себе». Протоиерей Алексей Батаногов, Елена Браун, Светлана Чехова
ПоделитьсяВ этом выпуске «Клуба частных мнений» протоиерей Алексей Батаногов, юрист, подполковник внутренней службы в отставке Елена Браун и предприниматель Светлана Чехова размышляли о том, что может давать христианину уверенность в себе, как отличить это от ложной самоуверенности и как доверие Богу помогает в жизни.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Клуб частных мнений
