«Пост в нашей жизни»

В этом выпуске своими удивительными историями и впечатлениями, связанными с опытом прохождения поста, поделились ведущие радио ВЕРА Александр Ананьев, Алла Митрофанова и Кира Лаврентьева, а также наш гость — клирик храма Сорока Севастийских мучеников — протоиерей Максим Первозванский.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев

— Здравствуйте, дорогие друзья. Прежде чем я представлю участников наших сегодняшних «Светлых историй», я хочу поблагодарить наших зрителей. Вы даже не представляете себе, сколько теплых слов благодарности мы — редакция радио «Вера», ведущие радио «Вера», гости радио «Вера» — получили от людей, которые слушают и смотрят «Светлые истории», и для которых вот понедельник, когда «Светлые истории» выходят в эфир на радио «Вера», стал каким-то особенным днем. Они стали ждать этого свежего воздуха спокойствия, позитива — не бравады, не пошлости, не шапкозакидательства, а реально живых светлых человеческих историй, от которых становится теплее, спокойнее и увереннее. Хотя бы на время. Сегодня это ой, как важно. Спасибо вам за то, что вы нас слушаете, спасибо за то, что пишете. И мы вот с моей женой, Аллой Митрофановой, снова и снова повторяем каждому, кто нам звонит, кому мы звоним, кто к нам приходит: давайте держаться вместе. Просто вместе. Потому что мир меняется, ситуация меняется, обстоятельства меняются, не всегда, далеко не всегда в лучшую сторону. Но пока мы вместе, мы справимся. Это «Светлые истории» на радио «Вера» — замечательный новый проект радиостанции, где ведущие радиостанции и гости радиостанции встречаются для того, чтобы рассказать истории на заданную тему. И прежде, чем я озвучу тему, разрешите представить вам участника сегодняшнего разговора. Во-первых, наш дорогой... Можно я скажу, что друг? Не только наш с Аллой, с моей женой, но и Добби вас часто добрым словом вспоминает, отец Максим, передает привет. До сих пор в интернете гуляет фотография, где Добби знакомится с замечательным священником, клириком храма Сорока Севастийских мучеников, протоиереем Максимом Первозванским. Добрый вечер, отец Максим.

Протоиерей Максим

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— Рад вас видеть.

Протоиерей Максим

— Я тоже, взаимно.

К. Лаврентьева

— Для тех, кто не знает, Добби — это собачка Аллы и Саши. Ну, может, кто не знает.

А. Ананьев

— Позвольте, во-первых, Добби — человек. И потом только для всех остальных...

К. Лаврентьева

— Хорошо. Аминь.

Протоиерей Максим

— Во-первых, Добби — свободный эльф.

А. Митрофанова

— Вот, он свободный эльф.

А. Ананьев

— Свободный эльф — да.

А. Митрофанова

— Потому что он регулярно получает от хозяина носки. А когда не получает, то берет их сам.

А. Ананьев

— Носки и котлеты. Во-вторых, я не знаю, чего больше в этой девушке — чувства юмора, природной красоты или обаяния — прекрасная ведущая программ «Путь к священству» и еще многих и многих проектов радио «Вера», ведущая Кира Лаврентьева.

К. Лаврентьева

— Спасибо, Сашенька. Здравствуйте, дорогие радиослушатели.

А. Ананьев

— И я с огромным удовольствием представляю моего верного соратника, любимую жену и ведущую радио «Вера» — Аллу Митрофанову.

А. Митрофанова

— Добрый вечер светлый.

А. Ананьев

— Сегодня, как полагается на первой неделе поста, у нас было... Сколько мы вам тем возможных прислали, отец Максим?

Протоиерей Максим

— Десять.

А. Ананьев

— По-моему, десять, да.

Протоиерей Максим

— Ровно десять.

А. Ананьев

— Десять. И из этих десяти там, абсолютно даже не сомневались, что вы выберете эту тему. Отец Максим выбрал тему — Великий пост. Истории, запомнившиеся, именно которые случились Великим постом, связанные с Великим постом или нет. И, судя по тому, что вы выбрали эту тему, дорогой отец Максим, вам и начинать. Наверняка, сколько вот у вас Великих постов было?

Протоиерей Максим

— В первый раз я постился в 90-м году, соответственно, ну вот сейчас 32-й.

А. Ананьев

— 32-й. И наверняка были какие-то ярчайшие истории, которые обязательно захочется пересказать нашим слушателям своим друзьям.

Протоиерей Максим

— Ну ярчайших нет. Вообще я всегда и всюду, Саш, вы уже, я думаю, неплохо меня знаете, потому что я о себе, бывает, рассказываю как на радио или в личных разговорах, у меня нет в жизни ярких историй. То есть у меня жизнь, она сама по себе яркая, и я не считаю ее какой-то скучной или неинтересной, но чего-то такого, прямо из ряда вон выходящего, в ней нет. И с постом у меня тоже прямо вот ярких историй нет. Запоминающиеся для меня лично...

К. Лаврентьева

— Отец Максим, вы всегда так говорите, но каждая ваша история и каждый ваш рассказ это что что-то совершенно потрясающее. У меня нет ярких историй... И дальше следует какой-то очень интересный рассказ.

Протоиерей Максим

— Ну, наверное, у меня просто жизнь такая, которая мне кажется обычной. Я могу вспомнить свой первый пост — это как раз пост 90-го года, когда я впервые, вот буквально незадолго до поста, окунулся не просто в церковную жизнь как посещение храма, а встретил людей, которые этой жизнью жили. И не только непосредственно на богослужении. Более того, как раз в совместных богослужениях мы с ними никак не участвовали. Это были люди, которые составили на тот момент костяк и начало общества «Радонеж» — это замечательный Евгений Андреевич Авдеенко, Александр Григорьевич Коропов, ныне здравствующий Евгений Константинович Никифоров, это покойный архимандрит Амвросий (Юрасов), и многие-многие другие живущие или, к сожалению, в значительной своей части уже усопшие люди. И ныне здравствующий Володя Чурсин, который был моим страшим коллегой по работе в таком оборонном ящике, связанной с ядерной физикой денсиметрией и так далее, где я тогда успешно работал, он пригласил меня в баню. Я начал ходить в баню. Это были Селезневские бани, там вот я всех этих чудесных людей встретил и узнал, что вообще-то люди живые, в храм ходящие, называющие себя православными, молящиеся, еще и пост соблюдают. Я с ужасом узнал и услышал, как они собираются соблюдать пост.

А. Ананьев

— До чего же причудливы дороги, ведущие к храму. У вас она проходила буквально через баню.

А. Митрофанова

— Через баню.

Протоиерей Максим

— Да. Больше того, под это было потрясающее такое, знаете, исторически-культурное обоснование. Поскольку одним из таких вот запевал и заводил всей этой тогда молодой и шумной компании был Евгений Андреевич Авдеенко, а он такой большой специалист по античности, он как раз говорил, что в античности образование юношей велось, собственно, в банях. То есть я прямо тогда понимал, что я попал туда, куда надо, то есть я попал туда, где я могу получить нормальное образование. То есть баня в античности это не было место, где моются, понимаете.

А. Митрофанова

— Это было место общественных собраний, важнейших разговоров, философских дискуссий.

К. Лаврентьева

— И решений.

А. Митрофанова

— И решений политических задач каких-то, это правда.

Протоиерей Максим

— Вот я попал в такую ситуацию, да, то есть я попал и сразу понял, что я не просто мыться в баню хожу.

К. Лаврентьева

— Вы на месте.

Протоиерей Максим

— Любителем бани я был с детства, а тут еще и попал в такую историю. После бани мы обязательно ходили или к кому-нибудь в гости, или куда-нибудь покушать. В общем, все это продолжалось до позднего вечера, и не очень сильно нравилось моей жене.

А. Митрофанова

— Еще бы.

Протоиерей Максим

— Хотя все это, в общем, было очень в пределах и очень по-православному, при этом по-православному так неофитски. Отец Амвросий (Юрасов), он всегда отличался такой конкретной строгостью на самом деле и такой вот четкостью. Я ни разу не исповедался у него, не стал его духовным чадом, хотя меня туда всячески тянули, но вот сама атмосфера, само общение, так вот я узнал, например, что некоторое мои вот новые друзья, они собираются Великим постом поститься на пяти просфорах в день. Один из молодых людей, ровесник мой, сказал, что он едет к отцу Амвросию, будет жить у него на чердаке, ходить на службы, и питаться вот этими там просфорами и водой все сорок дней до Пасхи. То есть я прямо вот попал в такую историю, когда я понял, что пост — это прямо вот совсем серьезно. Но уже тогда, сказал он теперь с таким этим самым, так сказать, с налетом мудрости, я был мудрым человеком и понял, что мне это не годится и надо попробовать поститься без мяса. То есть вот мой первый пост, он был с намерением обойтись без мяса. Но, пропостившись первую неделю, а у меня не было никакого опыта поста, то есть я никогда себя ни в чем вот с точки зрения еды не ограничивал до этого никак вообще. И тут вот неделю без мяса. При этом я жил в семье, которая, собственно, поститься и не собиралась: ни мои родители, с которыми мы тогда жили, ни моя супруга, не были настроены на пост. И поэтому, значит, что значит «без мяса» в советской семье, конца 90-х годов? Это значит гарнир, ну еще там творог, я помню, я ел. И помню свои ощущения... А я начал еще в храм ходить так активно прямо, на Преждеосвященную пошел. И я вернулся после Преждеосвященной, съел творога в первую среду и понял, что это неправильно, что я не могу есть творог Великим постом. Несмотря на то что я решил, что я буду его есть, несмотря на то что я взял благословение у замечательного московского священника, протоиерея Аркадия Станько, который тогда был настоятелем храма Петра и Павла. И вот не помню сейчас, с какого дня, с четверга ли или с воскресенья, я решил, что я буду поститься как положено. И с удивлением для себя вот этот первый же мой пост, кроме первой недели, самой строгой, которая у меня была нестрогая, он такой пошел вот, собственно, на гарнирах. Потому что это сейчас у нас фестивали постной кухни, там много всяких постных блюд...

А. Митрофанова

— Но не в 90-м году, наверное.

Протоиерей Максим

— А родители продолжали готовить, как они готовили — трескали мясо там или еще что-то, и мне доставалась пустая картошка или там какие-нибудь пустые макароны. И, по-моему, вот где-то с середины поста моя жена посмотрела на меня и говорит: давай я тебе что ли лука потушу. Специально вот. И вот что-то к картошке тогда добавилось. Вот такой был первый пост. Ну зато он действительно сыграл настолько удивительную для меня духовную роль. Не телесную, а именно духовную: на Пасху я не мог выйти из храма после этого — то есть я ходил утром и вечером, слушал, не зная совершенно песнопений, «радостью друг друга обымем...», «воскресения день...» — то есть это было такое полное погружение, и у меня такого больше никогда не было.

А. Митрофанова

— Вот. А говорят, что главное не есть людей, а все остальное второстепенно. Оказывается, не второстепенно.

Протоиерей Максим

— Нет, не второстепенно совершенно. И я первый, кто говорит, что главное не есть людей. Но вот то, что нет поста без пощения, без вот воздержания такого телесного, пищевого, это я сто процентов знаю.

А. Ананьев

— Напомнило мне, вот этот вот эпизод: «Я буду поститься...» — помните, была игра с Владисом Пельшем? «Я угадаю эту мелодию с четырех нот». «А я буду поститься в Великий пост тремя просфорами в день и водой».

А. Ананьев

— «Светлые истории» на радио «Вера», посвященные Великому посту. Только что своими переживаниями о своем первом Великом посте поделился протоиерей Максим Первозванский. Здесь также Алла Митрофанова и ведущая радио «Вера» Кира Лаврентьева. Каждая твоя история, Кира, она вот настолько непосредственная, светлая и легкая, насколько она может быть у ребенка. Ты удивительным образом сохранила детский взгляд на происходящее. И я с нетерпением жду твоих каких-то воспоминаний о твоих опытах проживания Великого поста.

К. Лаврентьева

— Да, слава Богу, и «отвага — наш девиз», и об этом будет моя следующая история. Ну на самом деле меня не постили родители, если можно так выразиться, не постили совсем. А единственное, что были ограничения в развлечениях, просмотре каких-то сериалов, передач...

А. Митрофанова

— Ну то есть постили все-таки.

К. Лаврентьева

— Ну мне говорили: ты что, Великий пост, одумайся! Какие походы сейчас там с подружками, еще куда-нибудь. Но так — нет, вообще никогда, то есть я даже не знала, что такое гастрономический пост, в плане еды. Может быть, в моем случае это было даже очень, кстати, не плохо. Потому что, когда я поступила на первый курс и стала жить самостоятельно, естественно, в первый год я и понятия не имела, что такое пост. То есть я знала, что он идет, но смотрю, значит, другие мои одногруппники, а я училась в православном вузе сначала, они, значит, почему-то в «Макдональдс» не идут. Ну я думаю: не идут, так не идут. И тут я поняла, что я одна осталась, кто ходит в «Макдональдс» в Великий пост. Ну это ладно, значит, первый год так прошел. А лет в восемнадцать, на 2 курсе я все-таки решила заняться этим серьезно, этим вопросом. И как-то это очень было осознанно. Не потому, что мама сказала, не потому что батюшка сказал, а потому что вот пришло время поста, и я как будто дозрела. Как будто я в тот момент была готова к осмысленному прохождению этого периода перед Пасхой. И приехала я в Лавру. Все серьезно, то есть если браться, то хардкор, по полной программе. Приехала я в Лавру, поселилась в гостинице, первую неделю поста я жила, значит, в Лавре. Ну что положено просить человеку, который все детство святых отцов читал, а в аскезе ни бум-бум, вообще ничего, вообще ничего не стоит, ноль просто без палочки, что он просит? Он просит смирения, понимаете. То есть ты осуждаешь, там ходишь на какие-то праздники, на какие-то сборища, и, в общем-то...

А. Ананьев

— Принимаешь участие в хороводах.

К. Лаврентьева

— Принимаешь участие в хороводах, носишь кокошник.

А. Митрофанова

— Наверное, и попадаешь под хороводы.

К. Лаврентьева

— Ну, в общем, ты далек от какой-то маломальской даже праведности. Ну а надо же просить смирения, пост ведь. Ну а что еще просить? Как-то все остальное, оно не стоит никакого, в общем-то, внимания даже. Прихожу я в Успенский собор, идет канон Андрея Критского, понедельник, очень много народу. И когда начинается...

А. Ананьев

— Ой, сколько там народу Великим постом!

К. Лаврентьева

— Там очень много народу. Это прекрасный семинарский вот этот хор...

Протоиерей Максим

— И это не китайцы.

К. Лаврентьева

— И это не китайцы, это наши паломники, это совершенно чудесно. Вот эта вот, представляете, темнота, иконы, росписи прекрасные. Ну то есть вообще непередаваемо, все кто были, все знают. И я, значит, начинаю делать поклоны на молитве Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего...», и я, значит, говорю: «Господи, дай мне смирения». Кстати, очень назидательная история. И я начинаю делать земной поклон, и мне просто со всей дури человек, который впереди стоял, мне ботинком дал по голове. Я думаю: ну это явно совпадение. Ну я очень обиженная, оскорбленная — как это, прервали мою молитву, да тем более такую высокоумную.

А. Митрофанова

— Ботинком в лоб.

К. Лаврентьева

— Перешла вправо. Справа — мужчины, слева — женщины, но там вообще все было вперемешку. И я иду в правую часть. Никогда ни до, ни после (Лавра — это любимое мое место), никогда ни до, ни после такого не было. Я только подхожу — все темно, никто никого не видит, я очень тихонько, как мышка, подхожу, поворачивается женщина, как будто она меня там ждала, как будто она специально стоит, чтобы меня туда не пустить. Поворачивается, говорит: «Здесь только мужчины!» Я вообще поняла, что все...

А. Ананьев

— Сказала она мужским голосом.

К. Лаврентьева

— Я смирилась. И ушла из Успенского собора, пошла, значит, к батюшке Сергию туда, в Троицкий. Сажусь в стадии. Я очень загоревала, думаю: да что же это? Я на богомолье приехала, я, в общем, взялась за себя, за свою душу, и тут такое: за пять минут уже там и ботинком, и наорали. И, в общем, никакая молитва уже не идет у меня. И сижу я, значит, в стадии этой и, представляете, я с горя, значит, уснула. Ну, видимо, еще и без мяса, и сил нет, и строгая аскеза с непривычки. И я уснула. И опять же ни до, ни после такого не было. Я только уснула, и меня, значит, служащий храма просто начал, ну как бы как бродяжку, просто. Говорит: «Ты что?! Здесь не спят!» Я говорю: так...

А. Митрофанова

— Просила у Бога смирения...

К. Лаврентьева

— Все, смирения мне не надо. Я начну сначала. Все, все. Как только я решила, что я больше... Знаете, и я в этом увидела определенную, знаете, Господь же говорит с каждым на его языке. Вот в тот момент Он со мной даже с юмором так немножко поступил.

Протоиерей Максим

— Не помню, кто из святых отцов сказал, что если ты просишь у Бога смирения, ты просишь человека, который бы тебя обидел.

— Смирил. Ну то есть понимаете, отец Максим, тут было настолько очевидно, что после молитвы это в течение 15 минут вот это все, одно за одним. И это было даже немножко смехотворно. То есть это было, знаете, как в фильме, как будто это постановка какая-то. И я поняла, что не надо делать из себя какое-то чучело. Нет, серьезно, в моем случае это было именно делать из себя чучело. Не надо навешивать на себя какие-то непонятные ярлыки, если ты вообще еще ну трехлетний, двухлетний как бы в плане вообще духовной жизни, не надо требовать от себя, я не знаю, каких-то «ивансусанинских» подвигов. И в тот момент, в общем, я сказала: так, все, хватит. И все остальные три дня я очень прекрасно прожила в Лавре и проходила на службы, на каноны, и все у меня было очень даже замечательно. И до сих пор я живу воспоминаниями об этой поездке, о первой неделе вот этого своего первого в жизни поста.

А. Митрофанова

— Но ботинком больше никто не бил?

К. Лаврентьева

— Нет, нет, удивительно, сколько я туда ни езжу, ну действительно не было такого, чтобы меня кто-то откуда-то прогонял, кто-то где-то... Ну ладно, ботинком можно ударить, если много народа, там действительно мне часто попадало, по грехам: по делам вашим да будет вам. А вот так чтобы кто-то кого-то гонял, ну вот если честно, ни разу не было, ни до, ни после. Сколько уже прошло с тех пор, 13–14 лет, и ни до, ни после. А в тот момент 15 минут подряд мне вот это. И это, конечно, было так, научительно, назидательно.

А. Ананьев

— У меня была похожая история. Но не такая яркая и убедительная, как ботинком в лоб прекрасной девушке. Но однажды я тоже, проникнувшись желанием обрести смирение, у меня было какое-то такое понимание, что смирение очень важно...

К. Лаврентьева

— Да, это высший пилотаж такой.

А. Ананьев

— И если вдруг что-то тебя раздражает там или бесит, нервирует...

К. Лаврентьева

— Ты не смиренный.

А. Ананьев

— Ты не смиренный, тебе надо с этим работать. И стоило мне об этом подумать, вот, наверное, в точности как у тебя, как я оказываюсь на великопостной службе, и рядом со мной — вы знаете, я его даже не видел, мне было страшно и неприятно оборачиваться. Рядом со мной какой-то неприятный, судя по голосу, мужчина — очень экзальтированный, очень искренний и очень хороший. «Неприятный», конечно же, в кавычках, потому что у меня было его такое восприятие. Было ощущение, что он пел, положив мне голову на плечо, так вот прямо в ухо. И так нескладно, и так мимо нот. Вот так насколько, такое впечатление, что он поставил перед собой цель...

К. Лаврентьева

— Да, это испытание.

А. Ананьев

— Петь мимо нот и именно мне в ухо. А я же вот еще в другой ситуации я бы встал и ушел — ну что себя бесить?

К. Лаврентьева

— Ну а тут ты смиряться решил.

А. Ананьев

— Или бы сказал: мужчина, прекратите эту вакханалию! Ну тут я подумал: слушайте, ну это же вот испытание, значит, надо взять себя в руки. Саша, ты...

А. Митрофанова

— Так...

А. Ананьев

— Как мне было плохо! А я потом с одним священником тоже, жаловался ему — я мучился, я потом болел, наверное, дня два, мучился потом. А к священнику прихожу потом к одному, говорю: слушайте, ну вот что-то... Он говорит: да дурь какая! Уйди, или скажи, чтобы перестал ныть. Зачем тебе это? Не надо.

Протоиерей Максим

— Вообще, да, смирение такая сложная добродетель, что даже икона Матери Божия есть с таким названием — «Призри на смирение», которая, например, у нас в храме есть, тоже чудесная совершенно икона, она воспринимается людьми совсем не так, как должно. Обычно люди, приходящие к иконе «Призри на смирение» — то есть «посмотри на смирение», да, посмотри, увидь, воспринимают это так: Матерь Божия, посмотри, какой я хороший, посмотри, как я смиряюсь. Хотя на самом деле смысл этого совсем другой.

К. Лаврентьева

— А на самом деле владыка Антоний даже про смирение писал очень интересно. Он говорил о том, что смиренный человек — это не вот человек с понурой головой и очень таким нечастным взглядом, печальным, исполненным печали и который говорит всем «простите», «благословите». Это в основном очень сильный человек, очень сильный, веселый скорее всего, легкий, и вот без этого вот всего напускного. Это крайне важно. Но почему-то на первых этапов наших шагов в храм думаем, что смирение — это что-то такое вот.

Протоиерей Максим

— Ну от внешнего к внутреннему стараемся.

К. Лаврентьева

— Ну понятно. Ну в нашем же случае это только фарисейство, что...

Протоиерей Максим

— Ну так, да, но получается иногда, правда, смешно.

К. Лаврентьева

— «Господи, спасибо, что этот человек такой плохой, а я вот такой смиренный. Спасибо, Господи, что я такой смиренный, не то что этот человек».

Протоиерей Максим

— Да.

А. Митрофанова

— Уже не раз мы, по-моему, говорили здесь, в студии радио «Вера», что у слова «смирение», в общем, этимология слова...

К. Лаврентьева

— Да, знать свою меру.

А. Митрофанова

— Она подсказывает его истинное значение.

К. Лаврентьева

— Абсолютно.

А. Митрофанова

— То есть, во-первых, это мир внутри, а потом действительно, раньше же писалось не смирение, а «смерение» — то есть понимание собственной меры, собственных возможностей на данный момент. И не ставить себе...

А. Ананьев

— Какая-то лазейка в законе, Алла Сергеевна.

К. Лаврентьева

— А так классно, мне даже кажется, это как-то про границы, смирение. Нет?

А. Митрофанова

— Это и про границы.

К. Лаврентьева

— Про границы чужие, про границы свои — это очень круто.

А. Митрофанова

— И про чтобы не стать фарисеем: «Спасибо, Господи, что я не такой, как вот эти вот все, помехи справа и слева». И про то, чтобы не взбираться на Эверест, пока у тебя не отросли крылья. И про то, чтобы кому-то не пришлось, пока ты возносишься на небо...

К. Лаврентьева

— Смиряться по-настоящему.

А. Митрофанова

— Тебя за ботинок хватать и спускать на землю. Вот тут... Да, отец Максим, простите.

Протоиерей Максим

— Нет, отлично, как раз мы друг друга не смиренно так перебиваем.

А. Митрофанова

— Отлично, да.

Протоиерей Максим

— У меня просто есть своя формула смирения, уже много лет как выработанная, и я ее в разных ситуациях обкатываю и понимаю, что как здорово, что я ее придумал.

К. Лаврентьева

— Она работает, да.

Протоиерей Максим

— Какой вот я замечательный, особенный и все такое, что придумал такую чудесную формулу. У нее три составляющих. Первая — я такой же, как все, во мне нет ничего особенного, таких как я много. То есть не считать себя тем самым каким-то избранным, особенным. Второе — не все мои желания сбудутся. Некоторые сбудутся, но, чтобы они сбылись, придется серьезно поработать и необходима воля Божия. А так не все мои желания сбудутся. И третье — мне никто ничего не должен. Если мне кто-то что-то делает, это здорово, замечательно, спасибо ему огромное. А так он не должен. Вот эти три компонента, они, мне кажется, позволяют хоть в каких-то границах и рамках пребывать.

А. Митрофанова

— Гениально.

А. Ананьев

— Блестяще, отец Максим, спасибо вам. Пока наши слушатели записывают...

А. Митрофанова

— Формулу.

А. Ананьев

— Вот эту вот трехсоставность смирения от протоиерея Максима Первозванского, мы уходим на короткую паузу. А через пару минут полезной информации на светлом радио вернемся к нашим «Светлым историям».

А. Ананьев

— Живые, человеческие, теплые, светлые истории, связанные с Великим постом, вспоминаем мы сегодня в студии радио «Вера». Это «Светлые истории», здесь прекрасная Кира Лаврентьева, моя жена, ведущая Алла Митрофанова, протоиерей Максим Первозванский, я Александр Ананьев. И, Алечка, вот уж коль уж ты заявила, что... ну не заявила, ты действительно так считаешь, что смирение суть знание своей меры и соответствие тем своим как бы внутренним возможностям, инструментам, которыми ты обладаешь, это на самом деле лазейка в законе. Потому что если бы я соответствовал тем своим возможностям и инструментам, которыми я обладаю, мне тогда Господь велит кидаться кактусами во всех проходящих. Потому что вот моя мера на самом деле. Так раздражаться на людей, как раздражаюсь я, по-моему, никто во всем свете не умеет. Ужасно.

К. Лаврентьева

— Вот оно истинное смирение, посмотрите. Прекрасно.

А. Ананьев

— Нет, я очень хорошо себя помню, Кирочка, Великим постом. Мы с Аллой поехали в Троице-Сергиеву Лавру, как я там...

К. Лаврентьева

— Раздражался.

А. Ананьев

— Ругался.

К. Лаврентьева

— Ну понятно, я это понимаю.

А. Митрофанова

— Это была Крестопоклонная неделя, и Троицкий собор на ранней литургии в шесть утра...

А. Ананьев

— Да, я там как в 8.45 на Таганско-Краснопресненской ветке метро, так стоял, зажатый бабушками. Бабушки там толкались, а я просто старался просто молчать хотя бы, ну просто молчать.

К. Лаврентьева

— Там о молитве речь уже не идет.

А. Ананьев

— Да, то есть в этом смысле очень тяжело.

А. Митрофанова

— Допандемийные времена, да. Тут надо напомнить, что такое было, да.

А. Ананьев

— Ну из толчеи Троице-Сергиевой Лавры в тишину тайги, наверное, Алла Сергеевна, перенесемся. Я знаю, о чем будет твоя история, и она действительно прекрасна. Алла Митрофанова, ведущая радио «Вера», ее светлая история, связанная с Великим постом.

А. Митрофанова

— Ну ты так интригующе про тайгу сказал. Да, действительно есть у меня история, связанная с тайгой. Карельской, правда. Карельская тайга — это отдельный совершенно, мне кажется, феномен в нашей жизни. Храмы Русского Севера и вообще христианство Русского Севера — явление до конца не изученное, невероятное по своей глубине и, мне кажется, еще способное нас очень сильно напитать и вдохновить. А в ближайшие годы, ну и вообще на протяжении, я думаю, всей истории, пока мир стоит. Дело было так. В Карелии у меня замечательные друзья, часто о них рассказываю на радио «Вера». Мы, правда, очень давно с ними не виделись, если так получится, что они меня сейчас слышат, передаю им низкий поклон. Священник Олег Червяков, его супруга Наталья — люди, уехавшие в свое время сознательно из большого города Петрозаводска в пустынные места на острова Водлозера. В те края, где раньше стояли деревни, но в 50-е годы XX века, когда крестьян советская власть стала расселять, естественно, деревни эти, они опустели. И там, где сейчас часовни сохранились, и их, благодаря замечательным волонтерам движения «Общее дело», удается каким-то образом законсервировать...

Протоиерей Максим

— С отцом Алексеем Яковлевым.

А. Митрофанова

— Да, в том числе. Ну вот отец Олег с Наташей, они тоже очень много усилий предприняли в этом направлении.

А. Ананьев

— А они сейчас там живут, работают на островах?

А. Митрофанова

— Живут на этих островах по-прежнему.

А. Ананьев

— Так, а у меня зависть просыпается сейчас.

Протоиерей Максим

— Что они заранее подготовились.

А. Ананьев

— Да, ну подождите, ну еще не поздно, в Карелию-то можно выбраться.

Протоиерей Максим

— Нет, на самом деле жить в условиях, к которым ты не привык... Я знаю просто очень много людей, которые уехали из городов...

А. Ананьев

— А то я к этим условиям привык.

Протоиерей Максим

— Нет, люди, которые уехали из городов... Я просто опять-таки немножко старше получаюсь — так сказано опять несмиренно, — всех вас. И многие мои ровесники в 90-е годы, буквально чуть ли не каждый третий православный из неофитов куда-то уезжал. У меня двое родственников уезжало, и я просто представляю себе, что такое, когда городской житель оказывается в условиях даже комфортных, не северных карельских островов, а какой-нибудь там средней или даже ближе к южной России, просто в деревне — это тяжелейшая вообще история, которую далеко не все выдерживали. И очень много людей сломалось, и много семей распалось. Именно потому, что намерения и романтические представления о том, как это будет — это одно, а реальная практика туалета на хоздворе с крюком, вбитом в стену и обледенелой ямой на протяжении одного, второго, третьего, пятого, десятого, пятнадцатого года жизни — это совсем другое.

А. Митрофанова

— Словом, да, разделяю полностью то, что сказал отец Максим.

Протоиерей Максим

— Ну просто я к тому, чтобы не испытывали романтических каких-то... Люди, о которых вы рассказываете — это на самом деле настоящие подвижники, это не романтическая история, это настоящий подвиг.

А. Митрофанова

— Романтики, надо сказать к ним туда приезжали регулярно. Вот в этом порыве жить от земли приезжали... И уезжали обратно.

Протоиерей Максим

— Да, я был тоже в Карелии неоднократно. Это чудесное место, когда светит солнышко, когда созрела морошка, вот когда несмотря на это в середине лета температура воды 11 градусов в озере...

А. Митрофанова

— Комары.

Протоиерей Максим

— Комары и мошка бесконечная, от которых не помогают никакие противомоскитные сетки, ну и так далее.

А. Митрофанова

— Словом, много нюансов, скажем так. Однако друзья мои действительно подвижники. И помню, приехала я к ним Великим постом, в марте, на второй неделе. И взяла как раз отпуск на работе, поехала. И там чтобы к ним добраться, это нужно из Петрозаводска в объезд озер добраться до города Пудожа — это ночь на автобусе. Автобус — такая «буханочка», которая трясется и бензином пахнет.

Протоиерей Максим

— Пазик.

А. Митрофанова

— Да. Оттуда до Медвежьегорска, потом оттуда до Шани, от Шани уже не помню... В общем, короче говоря, последний отрезок пути — это когда отец Олег из деревни Куганаволок тебя на «Буране» забирает («Буран» — это такие мотоциклы на лыжах) и везет через озеро по льду, собственно, в деревню Варишпельда, где они живут. И проделав весь вот этот путь, ясный пень, я чувствую себя героем.

Протоиерей Максим

— Ну как можно не воспринимать это романтично? Вот мы только что сказали, что это не романтично...

К. Лаврентьева

— Очень романтично.

Протоиерей Максим

— Это очень романтично.

А. Митрофанова

— Так вот, проделав этот путь...

А. Ананьев

— Зная мою «любовь», в больших жирных кавычках, вернее «любовь» Аллы Сергеевны к холоду — а для нее холодно все, что ниже плюс пяти градусов и если нет рядом Средиземного моря, оливкового масла и загорелых греков.

К. Лаврентьева

— Последнее особенно.

А. Ананьев

— Не романтично, вообще ни разу не романтично. Она когда выходит на улицу, а там минус семь, она похожа на Терешкову, которая выходит в открытый космос без скафандра.

К. Лаврентьева

— Ну Алла при этом помнит каждое название, каждую речку, каждую кочку, каждый населенный пункт. А я бы в жизни тридцати процентов не запомнила бы.

А. Ананьев

— Она просто злопамятная.

К. Лаврентьева

— Сейчас жители Карелии, которые нас слушают и смотрят — мы передаем им большой привет, они порадовались, конечно, я уверена.

А. Митрофанова

— Низкий поклон всем жителям Карелии, этого удивительного действительно края. Возвращаясь к своему рассказу. Приехав в Варишпельду, чувствую себя, естественно, настоящим таким альпинистом, который только что совершил подвиг. Однако друзья мои говорят: Алечка, мы запланировали поездку на Монастырское озеро — мы бы хотели отслужить литургию в том месте, где стоял монастырь преподобного Диодора Юрьегорского. Преподобный Диодор Юрьегорский — это один из тех удивительных подвижников нашего Севера, который своей монашеской традицией, аскезой, практикой восходит к преподобному Сергию Радонежскому. У преподобного Сергия было много учеников, которые разошлись по разным уголкам русской земли и на Русский Север тоже пришли.

Протоиерей Максим

— Это та самая Северная Фиваида, да.

А. Митрофанова

— Да, вот действительно, это та самая Северная Фиваида. Преподобный Диодор Юрьегорский, от монастыря которого, естественно, в годы советской власти уже ничего не осталось. Однако озеро, названное Монастырским, есть, место, где стоял монастырь известно. И друзья мои видят свою задачу в том, чтобы ездить по таким местам и служить там литургию. Потому что Ангел монастыря, Ангел храма, он по-прежнему там, где стоял храм, там в идеале, конечно, должна вестись служба, и они делают все от себя возможное, зависящее и даже невозможное для того, чтобы эти богослужения продолжать. А дальше вот такая история. Значит, Варишпельда и Монастырское озеро на расстоянии друг от друга, по-моему, в 125 километров. Проехать туда можно только вот на этом самом «Буране», то есть мотоцикле на лыжах. Таких мотоциклов у моих друзей два. Вдвоем отец Олег и Наталья садятся на свой, прицепом туда, такими, знаете, санями деревянными, устланными еловыми ветками, сажают или кладут академика, который прибыл из Петрозаводска специально совершить с ними это путешествие-паломничество. При этом он себя позиционирует как атеиста...

Протоиерей Максим

— Представляю себе Доктора Айболита такого, который там на орлах тоже каких-то, на китах...

А. Митрофанова

— Да, совершенно верно. Но он этнограф, поэтому ему интересно возрождение вот этой духовной жизни в Карелии. С этнографической точки зрения. При этом он, ну как сказать, человек довольно крупного телосложения, то есть везти его в этом прицепе — это прямо...

Протоиерей Максим

— Чтобы не замерз.

А. Митрофанова

— Ну да, с этим все отлично. А меня сажают на второй «Буран». Причем этот «Буран», сама я управлять им, естественно, не могу, но мне и не надо, от меня и не требуется, потому что есть еще один паломник, который едет в этом путешествии. Это дяденька, с которым мы познакомились накануне, вот за два дня, когда я приехала в эту самую Варишпельду, и который у меня вызвал жесточайшее, сильнейшее раздражение по всем фронтам, абсолютно по всем фронтам. Он необразованный, он темный, он дикий, он обросший, он какой-то такой весь простой. А я такая вся, понимаете, выпускница МГИМО...

А. Ананьев

— Как ты за меня замуж вышла?

А. Митрофанова

— С тремя иностранными языками, вся такая, понимаете, значит, всего там начиталась. И какой-то вот этот вот похожий на какого-то домового дядька, весь обросший. И, оказывается, мне нужно с ним ехать на этом «Буране», сидя позади него...

Протоиерей Максим

— Еще и обнимать его за талию.

А. Митрофанова

— И вот это для меня было... Вот, понимаете, отец Максим, мы сели и поехали. Очень быстро я поняла, что с этого «Бурана» скачусь на первой же кочке, а тайга, она вся в кочка, кто не знает, карельская. Там повсюду вот эти вот кочки болот — «клюквы красные льдинки на кочках болот». Только сейчас там клюквы не видно, потому что все в снегу, но кочки-то пропорционально сохраняются. И вот мы едем, и я такая: ни за что не буду за него держаться! Ни за что! Не возьмусь! Буду держаться за сиденье, буду держаться за воздух, за что угодно, только не за него. И мы проехали, значит, какой-то неимоверно долгий отрезок пути, отменно длинный-длинный. Давшийся мне тем, что у меня болит каждая мышца моего тела, потому что мне очень трудно, у меня нет опыта езды на мотоцикле в тот момент.

Протоиерей Максим

— А там надо обнимать впереди сидящего. Почему парни деревенские так любят катать девчонок...

К. Лаврентьева

— Да, да.

А. Митрофанова

— Конечно.

Протоиерей Максим

— Потому что она же тебя так обнимает, потому что по-другому она не может.

А. Митрофанова

— Естественно.

Протоиерей Максим

— А ты думаешь, что она тебя любит.

А. Митрофанова

— А я нет, ни за что. И вот у нас остановка. Я думаю: наконец-то мы доехали, наконец-то! Я еле-еле, потому что меня болят ноги, у меня болит спина, у меня болит талия, у меня болят руки, у меня болит голова от этого напряжения.

Протоиерей Максим

— И не постесняюсь сказать, что у вас даже копчик болел.

А. Митрофанова

— Ясный пень, конечно.

К. Лаврентьева

— Нет, это ужас, так ехать.

А. Митрофанова

— И я такая радостная соскакиваю, говорю: наконец-то мы приехали? На что отец Олег, понимая просто внутренне как бы, считывая все, что происходит во мне и между мной и этим самым дяденькой, он говорит: мы проехали первые 25 километров. Мы в часовне Параскевы Пятницы, и сейчас мы здесь совершим молебен и поедем дальше. То есть мы проехали одну пятую этого пути. И дальше, в часовне Параскевы Пятницы, отец Олег совершает молебен, и в тропаре ей слышу слова — дословно сейчас не помню, но смысл их в том, чтобы что она обрела в своем немощном женском теле настоящую мужскую стойкость. И я такая: упс... Параскева Пятница. А вот, наверное, это очень важно мне сейчас услышать. Можно я тебя об этом попрошу? Пожалуйста, помоги мне. Я своими человеческими силами не справлюсь, потому что вводных очень много: гордыня, которую я сейчас не обломаю внутри себя — это надолго, вдолгую игра. Но вот помоги хоть как-то, я не знаю, как. И дальше мы, совершив этот молебен, садимся снова на «Бураны», и внезапно я интуитивно нащупываю такое положение, в котором можно балансировать на мотоцикле и не держаться за того, кто сидит впереди.

К. Лаврентьева

— Я все надеялась, что будет счастливый конец.

А. Ананьев

— «И тут она воспарила над «Бураном».

А. Митрофанова

— Понимаете. И я поняла, что милостивый Господь по молитвам Параскевы Пятницы, видя все вот эти изломы внутри меня и вот эту гордыню, размером со слона, которая из меня прет во все стороны, и понимая, что я сейчас с этим не справлюсь, испытывая вот просто к каждому, к каждому чебурашке, типа меня, испытывая какую-то бесконечную милость, просто погладил меня по головке и сказал: ну пока так. И подсказал мне положение, в котором действительно можно сидеть, не напрягая все мышцы тела — это очень удачный баланс, и можно при этом ехать спокойно. И лавировать даже на всех этих бесконечных поворотах, кочках, извилинах дороги и так далее. И, милостью Божией, мы действительно проехали все 125 километров, мы доехали в ночи до Монастырского озера. В ночи мы проехали через пургу, через буран, через, я не знаю, какие неимоверные препятствия, когда не видно ни зги...

К. Лаврентьева

— 125 километров.

А. Митрофанова

— И отец Олег едет впереди, и я понимаю, что дорогу он освещает фонариком и молитвой. Никакого компаса, ничего, фонариком и молитвой. И мы оказываемся в избушке лесника, на Монастырское озере, который нас ждет несколькими часами раньше, но вот эта метель, она нам мешает пробраться. И испек нам горячего хлеба, и испек нам каких-то оладьев. И мы съели этих оладьев. Мы сначала отслужили там, значит, всенощную, значит, съели этих оладьев. У меня дико заболел живот, оттого что они на масле. Ну то есть все по полной программе. У меня такая там резь, такое там все внутри, и я лежу и думаю только о том, что завтра литургия, и сейчас двенадцать, уже за полночь, и сейчас уже ни воды попить, ни чая, ничего, лучше вот этого ничего не делать, и если можешь потерпеть — потерпи. Мы просыпаемся утром, служим еще утреню, исповедуемся все, читаем правило. И в районе двенадцати часов дня мы выходим на литургию. Выходим на литургию — это, значит, мы выходим под открытое небо, на то место, где стоял храм, и отец Олег, глядя на березки, говорит: вот, а это наш иконостас. И я понимаю, ведь действительно, мне еще раньше его супруга Наталья говорила, что высокий русский иконостас...

Протоиерей Максим

— Что он ненормальный.

А. Митрофанова

— Высокий русский иконостас — это не только про многоярусные, высокого уровня художественного мастерства иконы, это в первую очередь лестница в небо, и березы в этом контексте лестница в небо. Отец Олег сооружает временный алтарь и начинает служить на антиминсе. Служит он долго, в составе хора, собственно, только его супруга Наталья, поет она по крюкам, как местные бабушки ее научили, сохранившие эту традицию еще из дореволюционных времен, она их застала и у них это переняла. И поет она медленно, и служит отец Олег тоже медленно. И литургия наша длится. А это, надо сказать, воскресенье Григория Паламы, то есть это второе воскресенье Великого поста. Преподобный Диодор Юрьегорский исихаст, как и преподобный Сергий Радонежский, то есть все в этом смысле неслучайно. А я еще когда в университете училась, нам Владимир Романович Легойда на 1 курсе рассказывал про исихастов, мне все казалось, что как же интересно было бы посмотреть, что это такое. Господь наши желания выполняет. Кончилась эта литургия, наверное, часа через три с половиной, в тот момент я просто упала в сугроб — от невозможности больше стоять, от голода, от всего. И как только я упала в сугроб, началось причастие. Дальше, просто чтобы завершить поскорее историю, могу сказать, обратная дорога была на следующий день легкой настолько, как будто нас несли на крыльях. И никакой метели, ослепительное мартовское вот это карельское солнце, и радость, которая потом еще... Ну я ее вспоминаю до сих пор. Вот такая история.

А. Ананьев

— «Светлые истории» на радио «Вера». Здесь Кира Лаврентьева, протоиерей Максим Первозванский, я Александр Ананьев и Алла Митрофанова. Спасибо тебе огромное за эту историю, у нас у всех здесь мурашки размером с тараканов просто.

К. Лаврентьева

— Ты великая женщина. Куда там мой ботинок в Успенском соборе. Это же вообще просто.

А. Митрофанова

— Нет, если ты слушала внимательно, ты как раз должна понять про меня все по-настоящему, понимаешь.

К. Лаврентьева

— Это такая сила воли, такая сила характера...

А. Митрофанова

— Ой, Господи, помилуй, да ничего там нет.

К. Лаврентьева

— Это правда есть, здорово.

Протоиерей Максим

— Не, я могу смело сказать про Аллу, что ну она просто влипла, во что не знала, дальше надо было выживать.

А. Митрофанова

— Вот именно, совершенно верно, отец Максим. Но вообще сама по себе история, конечно, такая, да.

К. Лаврентьева

— А мне кажется, это опыт совершенно невероятный, потрясающий.

Протоиерей Максим

— Вот ее надо куда-то записать. Потому что сейчас как говорят: гвозди бы делать из этих людей — крепче бы не было в мире гвоздей. Это я уже не про вас.

А. Митрофанова

— Да, я уже не такая.

Протоиерей Максим

— Это про отца Олега с матушкой. Но вообще это вот, мне кажется, история достойная патерика. Как это, помните, как в том фильме 90-х годов: как люди жили, как чувствовали! То есть вот такого, это штучная вообще история, правда.

А. Митрофанова

— Это совершенно точно, так и есть.

А. Ананьев

— Великолепная.

А. Митрофанова

— И я сейчас уже бы этого не выдержала, мне кажется. Вот это тоже важно понимать.

А. Ананьев

— Ты бы выдержала.

Протоиерей Максим

— Вообще никто такого выдержать не может. Вы, с одной стороны, не прибедняйтесь, а с другой стороны, и не возноситесь. Потому что если Господь нас в какую-то историю впутывает, Он всегда дает нам силы, возможности...

К. Лаврентьева

— Ровно на это.

Протоиерей Максим

— Эту историю пережить, как вот вы только что рассказали.

А. Митрофанова

— Да, согласна.

Протоиерей Максим

— Про то положение, которое вы нашли на «Буране» и так далее. То есть Господь дает. Если мы своей волей решаем, что мы сейчас в какую-нибудь историю впутаемся, достойно ее пронесем, у нас есть силы — как раз все, ничего не получится, Господь нас посрамит.

К. Лаврентьева

— Но я, если честно, ждала, что, она, знаете, чем закончится? Знаете, да? Что Алла вступит в философский разговор с этим мужчиной...

Протоиерей Максим

— И окажется, что это тоже академик.

К. Лаврентьева

— Которого она осуждала, а он кандидат философских наук. Алла поймет, что ее гордыня посрамлена и, в общем, все тут полный хеппи-энд. Но не все так в жизни бывает.

А. Митрофанова

— А при этом он замечательный человек.

К. Лаврентьева

— Да понятно, наше восприятие субъективно.

А. Митрофанова

— Просто тараканы размером со слонов в моей голове, естественно, да, это отдельная болезнь.

К. Лаврентьева

— Все ей болеем.

А. Ананьев

— Я эту историю, вот я ее сейчас впервые услышал, хотя ты мне ее рассказывала раз десять, наверное, эту историю. Но я ее сегодня впервые услышал. Для меня эта история — удивительное свидетельство того, что у человека есть опыт прямого богообщения. Вот абсолютно прямого. Вот знаешь, как святые там рассказывают, что они увидели свет — вот это для меня это то, чего я не переживал пока, то, чего в моем опыте нет. Но то, что возможно, и то, что реально случилось с тобой. Вот для меня это очень большая поддержка. Ну а для слушателей радио «Вера» я хочу напомнить, что Алла Сергеевна — это очень хрупкая, неприученная к суровым условиям девушка, которая в любой непонятной ситуации говорит: у меня лапки, забирается на диван с книжкой Достоевского и постарается не отсвечивать. То есть она не полярник суровый, и не космонавт, и еще там не кто-нибудь, не сталевар, она не рождена для этого. Тем удивительнее вот эта история. Ну и у нас понемногу заканчивается наш прекрасный удивительный час, «Светлые истории» на радио «Вера». И, наверное, мне тоже нужно было бы рассказать какую-то историю, связанную с Великим постом, но здесь я должен смутиться, потому что, в отличие от присутствующих в студии радио «Вера», дорогого отца Максима, от Киры, от Алечки, у меня это четвертый Великий пост, и мне как раз похвастаться особенно нечем. Ну а чем? Опыта нету, наивности море, гордыни еще больше. Тем не менее есть несколько забавных, важных для меня эпизодов, которые случились Великим постом и, наверное, не могли случиться ни в какое другое время. Одна из них связана с абсолютно рабочей ситуацией. У меня был начальник на одной из работ — тогда я его воспринимал как мерзавца, как негодяя, как номенклатурщика. Молодой парень, моложе меня, который носит, в общем, на обычной работе недорогой костюм партийного вида, требует, чтобы его называли по имени отчеству и, занимая какую-то должность, выдает какие-то абсолютно идиотские приказы. Ну типа того, чтобы мы записывали в журнал время, которое мы потратили на кофе — ну вот что-то такое, то есть абсолютнейший абсурд. И, естественно, мы с ним находились в какой-то жесткой абсолютно конфронтации, конфликтах. При этом он был начальник, я был просто опытный человек, который работал на этом месте, не скажу, что продолжительное время, но довольно успешно. И когда наш конфликт дошел до какого-то абсурда, до какого-то гротеска — я понимал, что сейчас он просто взорвется, этот конфликт, очень некрасиво и закончится очень плохо, мы пошли... Ну так он говорит: все, нам надо поговорить. Я так подумал: господи, я сейчас ему все скажу. Ну вот просто все скажу и просто уйду, потому что так нельзя, это полный бред. И мы зашли в отдельный кабинет, сели...

Протоиерей Максим

— Одели боксерские перчатки.

А. Ананьев

— Практически да. Мы были как два дикобраза, так елками этими, иголками вперед такие, все. И я просто выключил телефон, чтобы звуки, и оставил открытым — это было Великим постом. И наши взгляды одновременно упали на маленькую иконку святителя Николая в обложке моего телефона. И я это почувствовал вот просто сверху донизу так — и его взгляд почувствовал, и свой взгляд почувствовал, и очень хорошо почувствовал взгляд святителя Николая. И мы вместо того, чтобы начать как-то... Мы помолчали, одновременно выдохнули и сказали: слушай, давай просто по-человечески. Ну у тебя свои задачи, у меня свои задачи. Но у нас же может быть все хорошо. И вдруг неожиданно, по щелчку пальцев, то, что должно было превратиться в очень некрасивую историю, превратилось в конструктивный разговор — не друзей, не врагов, даже не коллег, а двух людей, у которых разные взгляды, у которых разные задачи, разный бэкграунд, они просто разные. Но они вдруг сели за один стол и решили, что мир важнее. Я вышел из этого кабинета, наверное, минут там через сорок. Мы довольно долго говорили, ну и как-то пытались разбирать какие-то ситуации. И когда мы подбирались к каким-то очень конфликтным моментам, мы одновременно говорили друг другу, да даже без слов, мы говорили: так, стоп, стоп. Здесь мы делаем шаг назад, и мы сейчас это не обсуждаем, мы отложим это на потом. И продолжали идти уже в другом направлении в нашем разговоре. Минут через 45 я вышел из этого кабинета с ощущением какого-то чуда. Я сразу Алечке позвонил, я говорю: слушай, сейчас вот было чудо, правда. Непонятное, может быть, рядовое какое-то, но для меня очень важное. Это было такое явное свидетельство заботы обо мне, как будто бы кто-то дал мне сил, разума, света, мира, смирения, поумерил мою гордыню, погладил по голове, сказал: так, успокойся, сейчас все будет хорошо. И я очень надеюсь, наверное у этого есть какое-то название, отец Максим, у этого феномена.

Протоиерей Максим

— И этот человек говорил нам пять мнут назад, что у него нет прямого опыта богообщения.

А. Митрофанова

— Прибедняется.

А. Ананьев

— Ну я в сугроб не падал.

Протоиерей Максим

— Зато святитель Николай непосредственно вас мирил — это же чудо.

А. Ананьев

— Это абсолютное чудо. И я это почувствовал просто на физическом, тактильно это почувствовал. Настолько, я говорю, что я сразу жене позвонил. Я знаю, что это бывает. Я знаю, что если у тебя нервы на пределе, это возможно. И я очень вот прямо всем своим существом, всем сердцем и всей душой желаю этого каждому, от кого хоть что-то зависит сегодня, чтобы они нашли в себе... Нет, в себе это найти невозможно, вот просто невозможно. Мы настолько изломанные, настолько злые, настолько ослепшие...

Протоиерей Максим

— Не смиренные.

А. Ананьев

— Не смиренные. Но я прошу Божией помощи просто, чтобы на них это все также вот, накрыло бы мягкой наволочкой, вот это вот необъяснимая какая-то тишина на выдохе, и чтобы они сказали: а что нам спорить? Давай договоримся. Мы же люди. Тебе хочется мира, мне хочется мира. Давай договоримся. А болезненные вопросы отложим на потом, а потом решим. Спасибо вам за то, что вы провели этот час вместе с нами, друзья. Это были «Светлые истории» на радио «Вера». Кира Лаврентьева, Алла Митрофанова, протоирей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников, и я, Александр Ананьев, желаем вам мира. Всего доброго.

А. Митрофанова

— До свидания.

Протоиерей Максим

— Храни нас всех Господь.