У нас в гостях были главный архитектор финансово-хозяйственного управления Московского Патриархата клирик храма Всемилостивого Спаса в Митино протоиерей Андрей Юревич и Заслуженный архитектор Российской Федерации, председатель правления Гильдии храмоздателей Андрей Анисимов.
Мы говорили с нашими гостями о секретах храмового зодчества, о церковной архитектуре и о том, как сегодня строятся храмы и где этому учат.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели! Программа «Светлый вечер» на Светлом радио. Сегодня здесь, в этой студии, приветствуем Вас мы — Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— И вместе с Вами и с нами ближайший час проведут, эту часть «Светлого вечера», протоиерей Андрей Юревич, клирик храма Всемилостивого Спаса в Митино, главный архитектор Финансово-хозяйственного управления Московской патриархии. Здравствуйте!
Протоиерей А. Юревич
— Добрый вечер!
А. Пичугин
— Андрей Анисимов — заслуженный архитектор России, член Союза архитекторов России, председатель правления Гильдии храмоздателей. Здравствуйте!
А. Анисимов
— Добрый вечер!
А. Пичугин
— Поводом к нашему сегодняшнему разговору стало открытие курсов повышения квалификации для архитекторов. Мне кажется, мы с Андреем Альбертовичем в этой студии уже неоднократно говорили о том, кто такие церковные архитекторы, о том, почему вообще сейчас церковные архитекторы выделяются вот в такую определенную профессиональную группу, подгруппу. Казалось бы, ну, действительно, много людей, которые у нас имеют архитектурное образование, много людей строят — строят жилые дома, торговые центры, строят храмы (те же самые люди). Ну, и что такого? Храмы стоят, в них проходят службы. Почему мы специально выделяем церковных архитекторов? Про это мы говорили неоднократно, и еще сегодня тоже, я думаю, поговорим. С другой стороны, мы сегодня видим, что целые курсы повышения квалификации для архитекторов, я так понимаю, открываются при церковных каких-то учреждениях. Все так?
А. Анисимов
— Насчет церковных учреждений не знаю, но вот начнем сначала. О профессионализме. Ведь, на самом деле, у нас нет пока такого понятия — «профессия «церковный архитектор», массового. Есть отдельно взятые, и очень немного, я бы сказал, людей, которые своей профессией сделали церковную архитектуру и как бы церковное искусство. Иконописцев много, ювелиры есть, различные другие ремесленники, прикладники, колокола, мастера колоколов и так далее, а вот архитекторов-профессионалов, которые занимались бы только этим с утра до вечера и круглогодично, таких очень мало. Почему нужно выделять именно как профессию? Потому что строить жилой дом, строить торговый центр или еще какое-либо светское заведение — это не совсем тот круг задач, который решает церковная архитектура. Церковный архитектор создает — мало того, что он создает архитектурный образ, создает какое-то конструктивное решение, он наполняет этот храм многочисленными произведениями искусства, церковного искусства. И создает условия для совершения литургии, некие акустические условия создает — для хора, для колокольного звона, и так далее. То есть круг знаний, круг как бы организационный, то есть то, что находится в этом оркестре, а он дирижер, этот оркестр гораздо шире, чем в любом другом светском здании. Поэтому давняя идея — работать над тем, чтобы создавать такую профессию.
А. Митрофанова
— Эти курсы — они для кого, собственно говоря, организованы, и кто может к Вам туда записаться? Насколько я понимаю, и Андрей Анисимов, и протоиерей Андрей Юревич, наши сегодняшние гости, оба человека имеют к этим курсам самое прямое отношение. Вы ими занимаетесь, Вы наполняете, составляете некую программу. Для кого они, кого Вы призываете в свои ряды?
Протоиерей А. Юревич
— Алла, можно не закрыть предыдущий еще пока вопрос?
А. Митрофанова
— Конечно.
Протоиерей А. Юревич
— ...по поводу профессии и профессионализма. Я бы хотел тоже высказать свою точку зрения, отчасти где-то, может быть, дополнить Андрея Альбертовича, отчасти свое какое-то видение... Мне кажется, что изначально, как бы базово все-таки, если говорить речь о профессии, то есть профессия архитектора, есть профессия, допустим, строителя, какие угодно другие... Архитектор — ну, я сейчас не буду описывать, что это такое. Наверное, всем понятно, что есть архитектор, в отличие, допустим, от художника, дизайнера и от всего остального. А вот чем уже архитектор занимается, какими направлениями своей работы, я, может быть, это все-таки словом «профессия» не называл бы. Церковный архитектор — он изначально должен быть все-таки архитектор, это профессия. Церковная архитектура — это именно какой-то сектор, что ли, приложения труда архитектора. Другое дело, что это совершенно особый, специфический сектор, потому что вся остальная архитектура, кроме церковной, занимается, в общем-то, вещами земными — это благоустройство здесь, на земле. А вот что касается церковного архитектора, здесь он касается вопросов веры, вопросов религиозных, вопросов все-таки связанных с мистикой, с каким-то вот этим сакраментумом, то есть с Царством Божьим, пришедшим в силе и так далее. То есть человек должен быть одновременно вооружен знаниями общеархитектурными, естественно, знаниями теми, о которых говорит Андрей Альбертович, специфическими — скажем, церковной архитектуры — и насмотренность памятников, и изучение в истории уже архитектуры, и приемов уже современных церковного зодчества, и определенная опытность, потому что опытность все-таки приходит с годами проектирования и построек. Но, в том числе, церковный архитектор, конечно, в немалой степени —это человек, который должен быть приобщен к духовной жизни. И вот если этого нет, то вот я уже, как... Тут уже как не просто архитектор, но священник, я вижу, что эти люди теряют и в архитектурном плане. Если они люди, например, нецерковные, если они не понимают, что такое богослужение, потому что храм — это место для совершения богослужений.
А. Пичугин
— Как далеко не каждый художник может быть иконописцем.
Протоиерей А. Юревич
— Ну конечно! Да, совершенно верно. То есть вот художник и иконописец — и также обычный архитектор, например, светский, и архитектор церковный. Вот Алексей правильно подметил — что-то, какая-то параллель есть, да... То есть здесь архитектор входят в совершенно какие-то ирреальные сферы. Он должен быть к этому приобщен.
А. Анисимов
— Простите...
Протоиерей А. Юревич
— Не думаю, что на курсах таким вещам можно научить — вот что касается духовного, да? Но, тем не менее, все-таки сюда это входит. Вот по поводу профессии, профессионализма.
А. Пичугин
— Да, Вы простите, сейчас мы к курам перейдем, но вот Вам могут возразить: до революции самые известные наши архитекторы, которые, в том числе, и церковные архитекторы — Бондаренко, Щусев, Кузнецов, мы можем прекрасные храмы, но, в то же время, прекрасные доходные дома...
Протоиерей А. Юревич
— Покровский, Косяков...
А. Пичугин
— ...и прекрасную промышленную архитектуру. Люди успешно занимались и тем, и другим, и совмещали. И более того, некоторые из них еще и росписями храмов занимались. Вот дело в том, что прошли 70 лет, когда мы были в отрыве от церковной традиции, и просто поколение архитекторов, которые воспитывают следующее поколение, не учат их, в том числе, на основе, церковной архитектуры, или дело в другом? В чем тут дело?
Протоиерей А. Юревич
— Вот Андрей Альбертович — я просто его давно знаю, — он, например, исповедует такую позицию. Он говорит: «Я, кроме занятий церковной архитектурой, принципиально больше ничем не занимаюсь».
А. Анисимов
— Правильно.
Протоиерей А. Юревич
— Хотя я знаю прекрасно, как он великолепно может сделать все, что угодно, — и резиденцию...
А. Митрофанова
— И загородный дом!
Протоиерей А. Юревич
— ...и доходный дом, загородный дом, да, и все, что касается, допустим, социальной сферы, и все, что касается какой-нибудь едальни, потому что он это делает замечательно в комплексах, в том числе, и храмовых. Но я еще считаю так, что архитектор чисто светский, который никогда не занимался храмами, храм хорошо сразу, с ходу едва ли сделает, а архитектор, который замечательно делает храмы, может сделать и любой другой какой-нибудь...
А. Анисимов
— Ну, тут я не совсем согласен, потому что так как я, действительно, архитектор, занимающийся только храмами, я могу сказать, что я — как в Туле с автоматом: что ни делаешь, делаешь самовар, прикручиваешь носик — получается автомат Калашникова. Вот у меня примерно то же самое — я что ни проектирую, у меня все равно храм получается. Ну, потому что я так... я другого не умею. Я не знаю современных материалов строительных, я не знаю современных отделочных материалов...
Протоиерей А. Юревич
— ...норм.
А. Анисимов
— Норм не знаю. Я много чего не знаю в современной светской архитектуре. Но я и моя команда знаем в церковной архитектуре и церковных искусствах гораздо больше любого действующего архитектора, это я могу сказать стопроцентно, потому что люди занимаются этим ежедневно, люди изучают аналоги, изучают смежные искусства. Это вот одна из задач наших курсов — рассказывать не только об архитектуре, а так как архитектура — это синтез искусств, то рассказывать о всем наполнении храма.
А. Митрофанова
— Поскольку сейчас снова речь зашла о курсах, мне бы хотелось, чтобы немного более конкретики у нас прозвучало в эфире. Кто организатор этих курсов, кто исполнители, те педагоги, к которым архитекторы, желающие расширить свои знания в области церковного искусства и церковной архитектуры захотят приехать, обратиться и так далее? И, собственно, кого Вы ждете?
А. Анисимов
— Ну, давайте я отвечу, потому что я, наверное, может быть, даже немножко больше в курсе, потому что мы занимаемся этим достаточно плотно. Курсы организуются по благословению Святейшего Патриарха при МАрхИ — Московском архитектурном институте Государственной Академии. Эти курсы будут иметь статус курсов государственных, и диплом будет выдаваться о повышении квалификации государственного образца. Это совершенно не внутрицерковная какая-то такая история. Гильдия храмоздателей выбрана как база для практических занятий — для мастер-классов, изучения различных смежных искусств и привлечения действующих специалистов, мастеров различных направлений. Не только архитекторы, искусствоведы, художники, иконописцы, причем, ведущие, скульпторы — список достаточно большой, интересный. Много людей из тех, кто хочет преподавать и уже есть в списке преподавателей, это и Александр Николаевич Солдатов, и сам Дмитрий Олегович Швидковский, ректор МАрхИ, и отец Андрей Юревич...
Протоиерей А. Юревич
— ...и многие другие практикующие архитекторы.
А. Анисимов
— ...и Михаил Юрьевич Кеслер, который сейчас будет возглавлять эти курсы, очень известный архитектор, построивший много храмов, и так далее, и так далее. Для кого эти курсы предназначены? Они предназначены для двух... там два направления. Первое — это у нас сейчас введено такое понятие, такая должность, как епархиальный архитектор. Вот курсы повышения квалификации епархиальных архитекторов — они на это нацелены. То есть это одна из наших задач — это епархиальным архитекторам, в различных, в первую очередь, удаленных епархиях, для того, чтобы их снабдить информацией, для того, чтобы они могли... Так как епархиальный архитектор — это не тот человек, который непосредственно проектирует, это человек, который отбирает возможные варианты — то есть он такой: с одной стороны, должен обладать определенным вкусом, знаниями, организаторскими способностями... Мы вот с отцом Андреем все время проводим такую аналогию — что нас объединяет то, что мы когда-то были главными архитекторами городов. Причем, оба наши города были сибирские: у отца Андрея был Лесосибирск, а у меня...
А. Митрофанова
— ...Когалым.
А. Анисимов
— ...всемирно известный Когалым, да. (Смеется.)
Протоиерей А. Юревич
— Примерно в одном возрасте своей жизни.
А. Анисимов
— В одном возрасте мы убежали из Москвы...
А. Митрофанова
— ...на севера.
А. Анисимов
— ...да, «на севера». И поэтому мы очень хорошо знаем обязанности главного архитектора города. Вот епархиальный архитектор — это примерно то же самое, только в епархии, а не в городе. То есть это те, кто сам не обязан проектировать.
А. Пичугин
— Это даже, наверное, главный архитектор районный! Епархиальный — все-таки у нас до недавнего времени область на епархию... Сейчас, конечно, их разделили...
А. Анисимов
— Ну, это не важно...
Протоиерей А. Юревич
— Может быть, он митрополичий архитектор. То есть, скорее всего, это митрополия.
А. Пичугин
— Ну, да, да.
А. Анисимов
— Каковы размеры подопечной территории, не важно — важно, как это все организовано. То есть прием различных эскизных проектов, как с ними работать, как их дальше проводить в строительство, как организовать исполнителей, строителей, художников, иконописцев и так далее. Это вот первая задача. Вторая задача — это помощь тем архитекторам, которым поручено проектировать храм (по разным причинам, им поручено проектировать храм), но они не очень знают, умеют это делать. Это, скорее, должна быть такая... Это те наши потенциальные абитуриенты, или как они называются правильно, я не знаю, — учащиеся...
Протоиерей А. Юревич
— Курсисты!
А. Анисимов
— Курсисты, вот да, замечательно! Так и запишем. Которые приходят к нам добровольно. Либо их посылают епархии, либо их посылают организации, которым поручено строительство храма.
А. Митрофанова
— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня протоиерей Андрей Юревич, главный архитектор Финансово-хозяйственного управления Московской патриархии, клирик храма Всемилостивого Спаса в Митино, в Москве, и Андрей Анисимов, заслуженный архитектор России, член Союза архитекторов, председатель правления Гильдии храмоздателей. Мы говорим сегодня про курсы повышения квалификации для епархиальных архитекторов и для тех архитекторов, которые хотели бы научиться разбираться в храмовом пространстве — как его создать, на какие принципы здесь опираться, какими знаниями можно оперировать, какие материалы использовать и так далее. То есть огромное количество тонкостей. Как сказал наш гость Андрей Альбертович Анисимов в первой части нашего разговора, архитектор — он же, фактически, дирижер, который отвечает за звучание всего оркестра. Вот в храмовом пространстве, действительно, архитектор — это такой человек, который должен слышать созвучия всех материалов и видов искусств. Храм как синтез искусств. И, вместе с тем, Вы знаете, мне веки хочется разобраться... Вот XXI век, который, по сути, тоже синтез совершенно разных видов искусств, и разные стили архитектуры у нас сегодня присутствуют в городском интерьере, и мы видим и в современной храмовой архитектуре апелляцию к совершенно разным тоже стилям и так далее...
А. Пичугин
— А иногда и не видим апелляции ни к чему.
А. Митрофанова
— А иногда это просто копия, может быть, даже и не самая талантливая. А может быть, и талантливая, но все равно копия, а не какой-то самостоятельный поиск и прочее. Вот мне хотелось бы Вашего экспертного мнения: что же все-таки должно быть в современном храме, чтобы, глядя на него, можно было сказать, что да, вот здесь архитектор действительно постарался — здесь есть поиск, есть новое слово? При том, что вот, я не знаю, ну колоссальное богатство выбора из стилей предыдущих эпох, и, как мне кажется (ну, я не профессионал и даже близко не стою к этому), но мне кажется, что уже все, практически все уже перебрали, все, что есть. Отец Андрей, что скажете?
Протоиерей А. Юревич
— Ну, если мы так скажем, что перебрали все, что есть, и ничего нового быть не может, то тогда надо закрыть страницу под названием «творчество». А этого быть не может в принципе, потому что Бог дал, заложил творчество в природу человека, и творческое начало не может иссякнуть. Поэтому все должно развиваться, как-то меняться, жить. Жить — это значит творить новое, а творить новое — это значит жизнь, иначе — смерть. «Се Творю все новое», как и сказано, да? Некоторые вот хотят даже: «Вот не надо нам ничего нового, вот давайте останемся на том, что вот сейчас есть». Ну, это тогда, извините, называлось в недавнюю пору словом «застой». Поэтому все должно идти вперед.
А. Пичугин
— Кто-то скажет, что это традиция, отступать от традиции нельзя.
Протоиерей А. Юревич
— А традиция есть жизнь, вот ведь в чем все дело.
А. Пичугин
— Это важно.
Протоиерей А. Юревич
— Традиция — это жизнь. А жизнь, то есть слово «живая традиция», да? А жизнь — это как раз развитие. Вот сегодня нам по 60 лет, кому-то по 30, кому-то по 25, а через пять лет все сдвинется, и все будет уже по-другому. Поэтому надо понимать, что если мы встанем поперек нового, то мы попытаемся встать такой плотиной поперек текущей реки. Ну, немножко на высоту плотины вода наберется, наберется, а потом, в конце концов, она просто перельется или эту плотину снесет. Это будет, вообще-то, плохо. Поэтому в этой плотине надо делать какие-то там шлюзы, водоотводы, чтобы организованно вода текла. Пусть это будет организованно, но вода должна течь — иначе никак. В этом смысле я бы хотел как раз вернуться к курсам. Андрей Альбертович рассказал о том, что они сегодня из себя представляют, а я хочу немножко — я думаю, это будет интересно слушателям тоже — о генезисе, откуда и зачем вообще все это произошло. Ну, сначала, скажем, со времен начала перестройки, после 1000-летия Крещения Руси, когда стало возможно совершенно свободно и спокойно проектировать и строить церковные сооружения, храмы (ну, 30 лет назад, так условно назовем), то сначала это было все неорганизованно, так, немножко стихийно. То есть приходы, может быть, какие-то архиереи находили каких-то архитекторов, или архитекторы находили. Или я уж не знаю, как это все возникало — там, спрос рождал предложение или как... Появлялись заказы, появлялись проекты, появлялись стройки. Андрей Альбертович как раз у самого начала этого всего был, вначале занимался реставрацией, а потом и новым проектированием и строительством, с маленьких храмов, часовен, потом большие... А потом, со временем, как-то это все начало структурироваться. Какие-то архитекторы стали специализироваться на этом, и возникли уже какие-то даже фирмы. Возникло товарищество реставраторов — мастерские Андрея Анисимова, возникли мастерские Данилова монастыря, возник во главе с Андреем Оболенский морхрам. Ну, вот три таких можно основных назвать, может быть, и еще какие-то. Я знаю, что у нас, например, в Красноярске тоже возникала мастерская — специально для этого, чтобы заниматься проектированием церквей. Это был, опять же, со стороны архитектурного сообщества посыл. А вот со стороны Церкви, церковных структур, скорее всего, это началось тогда, когда в Москве (Москва — столица, понятно, Москва — епархия Святейшего Патриарха) возникла программа, поначалу называемая «200 храмов». Или как сейчас — мы ее не ограничиваем числом, а это просто программа...
А. Пичугин
— ...чтобы храмов стало гораздо больше.
Протоиерей А. Юревич
— Да, и с новыми территориями, и вообще.
А. Митрофанова
— В спальных районах это было актуально очень.
Протоиерей А. Юревич
— Да, их сейчас уже около 400. Это как раз программа именно для спальных районов. Потому что когда посчитали и увидели, что центр Москвы насыщен храмами, а основная как раз территория Москвы, где живут-то все жители, которых вытеснили из Центра, там никаких храмов нет... Может быть, в старых деревнях, которые поглотила Москва, каких-нибудь там Черкизово, Тропарево, они есть, а так нет. И возникла программа строительства новых храмов по Москве — несколько сотен. И тут сразу со стороны Церкви тоже началось структурирование. Сначала поручили некоторым ведущим, головным московским институтам («Моспроект-2, −3», НИИ ТЭП) разработать некоторые типовые проекты. Ну, сделали вот их там пять-шесть и хотели ими застраивать. Потом возникла при Финансово-хозяйственном управлении Московского патриархата архитектурная служба (вот я как раз ею руковожу пять лет). И мы посмотрели и как-то подумали: ну это же невозможно — как это можно одними и теми же храмами столицу застраивать? Они должны быть индивидуальные. Патриарх сказал: да, только так и должно быть. Потом возникли храмовые комплексы, потом еще много интересных новых идей, конкурсы и прочее, все. Причем, с подачи Церкви, совместно с Союзом архитекторов, с Гильдией храмоздателей. Потом стали говорить: а как — архитекторов-то ведь надо же обучать специальности — не профессии, а именно вот специальности, скажем, специализации церковного зодчего. И через какое-то время появилась кафедра церковного зодчества в МАрхИ, которая тоже, в общем, к этому как-то созрела, еще и в недрах Архитектурного института. Вот в этом году был первый выпуск магистратуры на этой кафедре. Но, кроме этой кафедры, еще и наше сообщество, которое работает в этой теме церковного зодчества, видит, что, действительно, есть много уже сложившихся, профессиональных архитекторов, действующих, но они, как Андрей Альбертович сказал, в этой теме, ну, недотягивают, многого не знают, не понимают. Их нужно подтянуть тем, кто силен в этой теме, кто уже профессионал 30 лет, кто преподает это давным-давно, кто, может быть, как-то с духовной точки зрения и так далее. И вот в церковно-архитектурном сообществе возникла идея как раз таких курсов — то, о чем замечательно рассказал Андрей Альбертович. То есть, в то же время, это, само собой, уникальное явление, но это то, что лежит в каком-то понятном русле, одно за другим. То есть оно сейчас превращается в такую целую систему, системность. Есть магистратура, не знаю, нужен ли бакалавриат в этом. Есть, может быть, будет какая-то и аспирантура. Есть вот курсы повышения квалификации для действующих уже архитекторов, может быть, дальше еще что-то будет возникать. Вот там же, где про курсы говорили, уже приняли Ассоциацию молодых церковных архитекторов — то есть такая тоже секция, своего рода. Все структурируется. Это очень интересный процесс, которому мы сейчас с Вами свидетели и участники. Это здорово.
А. Пичугин
— У нас небольшой перерыв — буквально минута. Я напомню, что в гостях у Светлого радио сегодня замечательные гости — Андрей Альбертович Анисимов, заслуженный архитектор России, член Союза архитекторов нашей страны, председатель правления Гильдии храмоздателей, и протоиерей Андрей Юревич, главный архитектор Финансово-хозяйственного управления Русской Православной церкви, клирик храма Всемилостивого Спаса в Митино.
Протоиерей А. Юревич
— Вообще-то, тоже член Союза архитекторов нашей страны.
А. Пичугин
— Член Союза архитекторов нашей страны, да! Прошу прощения. Учтем и исправим тут вот, в нашем представлении. Алла Митрофанова, я — Алексей Пичугин, через минуту — снова в этой студии.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова, и с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас сегодня два архитектора замечательных — оба члены Союза архитекторов России...
Протоиерей А. Юревич
— Два Андрея! (Смеется.)
А. Митрофанова
— Два Андрея: протоиерей Андрей Юревич, главный архитектор Финансово-хозяйственного управления на Московской патриархии, клирик храма Всемилостивого Спаса в Митино в Москве, и Андрей Анисимов, председатель правления Гильдии храмоздателей. Мы говорим о курсах повышения квалификации для епархиальных архитекторов, для людей, которые хотят понять, как же строить храмы сегодня, в XXI веке. Ну, это одна из тем нашего разговора, потому что, как всегда, с нашими гостями он уже так разрастается, и множество разных аспектов мы уже затронули и коснулись. И мне бы хотелось все-таки... Все-таки современная храмовая архитектура — тема, по-моему, неисчерпаемая. Каждый из нас... Я думаю, из наших слушателей много таких людей, кто хотя бы раз в жизни в православный храм заходил. И, может быть, кто-то был и в храме, скажем, XVII — XVIII веков и в храме XXI века. И есть возможность два этих пространства, ну, так или иначе между собой сопоставить. И тогда становится очевидно, что современные храмы — они гораздо больше (ну, что логично) на современного человека рассчитаны, чем храмы XVII — XVIII веков. И, может быть, мы в какие-то моменты эту разницу чувствуем, но не всегда понимаем, а в чем же она, собственно, состоит. Вот XXI век какие новые задачи перед храмовым архитектором ставит? И что обязательно надо учитывать, о чем в книжках по архитектуре, скажем, XIX еще века, не написано? Андрей Альбертович, наверное, к Вам вопрос.
А. Анисимов
— Ну хорошо. Я могу сказать о своей позиции, которую я уже давно, 30 лет, озвучиваю, что начинать нам надо было, и мы начали именно с того, что мы начали осваивать тот стиль архитектуры, ту архитектуру, на которой, можно сказать, церковное зодчество остановилось в начале ХХ века. Стиль модерн, неорусский стиль — в общем, какие-то такие вот вещи. То есть...
Протоиерей А. Юревич
— Псевдовизантия.
А. Анисимов
— Да, Византию... То есть с чего мы начали? И я считаю, что это правильно. Мы начали со штудий. То есть вот как приходит художник учиться, он сначала рисует кубик, потом голову, потом натуру — и так далее. То есть вот мы начали с того, что мы начали... У нас же не было образования — вот такого, как сейчас дают курсы. (Смеется.) Поэтому мы учились на том, что сами строили. И я так думаю, что это правильно. То есть в программе обучения обязательно должна быть программа изучения исторического наследия. Потому что всякая попытка спроектировать храм новый, вот просто прийти и сказать: «Все», все перечеркнуть, «мы наш, мы новый мир сейчас вот прямо построим», — это дело, мне кажется, совершенно бестолковое и проигрышное. Если посмотреть на западный опыт архитектуры, не только церковной, а вообще, хорошей западной архитектуры, мы видим, что, допустим, скандинавская архитектура кардинально отличается от японской. Потому что они, каждая из них, основаны на своей национальной какой-то культуре. А у нас — стремление прибиться к какому-то направлению, которое не основано на русской архитектуре. Я имею в виду, зачастую бывают поиски современной архитектуры такие, отвлеченные от наших корней. Это, мне кажется, совершенно неправильно. То есть у человека должна быть очень хорошая информационная база русской национальной культуры, искусства, архитектуры, музыки, костюма. Вот это должно быть обязательно у человека. Только такой человек может продвинуть дальше идею современной именно нашей русской архитектуры церковной. И вот, в частности, и курсы наши — они как раз к этому... Мы хотим как раз в это направление их сориентировать, то есть насытить человека информацией. Мы ему не будем рассказывать, как надо проектировать. Каждый человек — автор. Но, как говорил мой замечательный преподаватель Алексей Александрович Хрусталев, «Вы все замечательные архитекторы, Вы только отличаетесь уровнем информации, которая в Вас есть». То есть, «Вы все — хорошие архитектуры, но надо насытить информацией, тогда будут хорошие архитекторы». Вот, мне кажется, это одна из задач курсов.
А. Пичугин
— А может быть, мы сейчас «на землю» немного опустимся, в сами епархии? Вот церковный, епархиальный, вернее, архитектор, да? В чем его главная задача? Я представляю, что сейчас довольно много храмов строится в разных епархиях, и вот у священника, которого назначают на приход, которого нет, это не руины XIX или XVIII века, а его назначают, грубо говоря, на котлован, и у него задача — найти проект, найти архитектора, который этот проект сделает, и вот от проекта до освящения храма всю эту работу провести. В данном случае епархиальный архитектор в какой роли будет выступать?
А. Анисимов
— Вот мне кажется, что у нас очень большая проблема — вкусовая. У заказчика. Она именно из-за того, что я только что сказал, — это отсутствие информации. Поэтому, к сожалению, мы, как архитекторы практикующие, когда получаем заказ, нам сразу определяют границы: «Так, нам нужен XVII век». И куда денешься? Архитектор — он в этом смысле подневольный человек. И он начинает проектировать XVII век. Ему говорят Византию, он начинает проектировать Византию.
А. Пичугин
— И вот у нас есть церковный, епархиальный архитектор.
А. Анисимов
— Да. А вот епархиальный архитектор, у которого есть какое-то представление, как вот, допустим, есть какое-то представление у отца Андрея. Вот он же...
Протоиерей А. Юревич
— «Если бы я был епархиальным архитектором», да, из рубрики... (Смеется.)
А. Анисимов
— Если бы он был епархиальным, если бы он имел какие-то такие полномочия... (Смеется.)
Протоиерей А. Юревич
— «Если бы я был директором»... (Смеется.)
А. Анисимов
— Но тем не менее...
Протоиерей А. Юревич
— Я, кстати, был шесть лет епархиальным архитектором, руководил этим отделом.
А. Пичугин
— Я у Вас сейчас тогда спрошу...
А. Анисимов
— Да, тогда Вам надо у отца Андрея спросить. Но мне кажется, что во многом епархиальный архитектор призван формировать определенные вкусы. То есть он еще у себя в епархии должен, мне так кажется, своих заказчиков, то есть настоятелей, попечителей — ну, каким-то образом им показывать, что существует не только копия XVII века или Храм Христа Спасителя.
А. Пичугин
— Это в идеале. Но на практике же, наверняка, мы сталкиваемся с такой ситуацией, когда есть заказчик. Это не просто приход, а появляется человек в приходе, который говорит: «Я дам денег. Я дам денег на большую часть строительства. Но только вот, ребята, я хочу, чтобы это был... Покрова-на-Нерли, но, впрочем, нет, не совсем... Сюда еще такую колокольню пристройте. А вот на другое я денег не дам». И вот к Вам как к епархиальному архитектору приходит настоятель, который может понимать, что это не просто отсутствие вкуса, а это трагедия, когда в существующий пейзаж будет вписано это нечто, а может не понимать этого, говорить: «Ну он же денег дает, у нас храм Божий будет — пускай уж, давайте построим так, как он хочет».
А. Анисимов
— Описанная ситуация — это стандарт.
А. Пичугин
— Это классика, да.
А. Анисимов
— Вот интересно, как отец Андрей ответит.
Протоиерей А. Юревич
— Вот на самом деле получается, что не совсем так. Я знаю, что есть такая ситуация, и я сейчас уже по рассказам настоятелей с этой ситуацией встречаюсь. Но у меня вот лично, как у епархиального, скажем, архитектора, как у того священника, который руководил отделом реставрации архитектуры в довольно большой епархии — Красноярский край, второй субъект, вообще-то, в России, по территории, и как у настоятеля, который участвовал в проектировании и строительстве храмов уже на своем приходе, ни разу такой ситуации не было. В нашем городе вообще настолько было доверие... Ну, я там вырос, как главный архитектор города, и меня там все знали как облупленного как архитектора и поэтому говорили: «Отец Андрей, вот чего скажешь — то и будет, что спроектируешь — то и будет построено. Мы верим, что все будет хорошо». Никогда не было!
А. Митрофанова
— Карт-бланш.
А. Пичугин
— Это не самая распространенная ситуация.
Протоиерей А. Юревич
— А вот в смысле епархиальном бывало, что сказали — «хочу большой», «хочу помпезный», «хочу высокий», «хочу пятикупольный», «хочу еще что-то», но чтобы сказали «Покрова-на-Нерли», точно задали стилистику, эпоху или еще что-то — такого не было.
А. Пичугин
— Ну, я утрирую, видите... Ну, вряд ли... Но будет какое-то представление о...
Протоиерей А. Юревич
— Так надо учить, надо их тоже как-то воспитывать, надо с ними разговаривать... Вот я сейчас, находясь на своей должности, со всей Москвой, почти со всей Россией, то же самое, имею дело. И приходят не какие-нибудь заказчики — приходят сами архитекторы, и начинаешь, чтобы их не обидеть... Архитектора же всякий обидеть может, а материально помочь — мало кто... И приходится их как-то, ну, как цензор, что ли, начинать разруливать и говорить: «Слушай, давай вот здесь не совсем так, здесь не так, здесь не так» — помягче как-то, причем, чтобы его как-то, как маэстро, сразу не обидеть. Я думаю, что то, о чем сказал Андрей Альбертович, это действительно очень важно — вот то, что касается информации, информативности, то, что касается древности.
А. Пичугин
— Ну ведь вкус — он либо есть, либо его нет.
А. Митрофанова
— Вкус можно воспитать.
Протоиерей А. Юревич
— Алексей, вот в это лето у меня получилось так... Я хочу сейчас вот какую вещь сказать... В это лето у меня очень много случилось поездок как раз по России. В отпуске я поехал в Ярославскую область, Костромскую, Владимирскую, насмотрелся старины вдоволь. Недавно совсем ездил в Вологду, в Ферапонтов монастырь, в Кирилло-Белозерск. Я столько увидел! Причем, не снаружи — снаружи-то фотографий много. Я внутрь заходил во все эти памятники и своими глазами видел то, что фотография не передаст. И я понял одно — что мы все говорим о традициях и древности, мы абсолютно не знаем своих традиций и всех этих древностей. Это все филькина грамота. Мы только по верхушкам как-то вот идем, идем, идем...
А. Пичугин
— Мы знаем десять самых ярких построек каждого времени, всего десять. И к ним апеллируем.
Протоиерей А. Юревич
— Ну конечно. Ведь смотрите, что такое любое здание, а в основном, в особенности — храм? Это, конечно же, почувствовать какое-то литургическое пространство, то есть что-то такое немножко специфических моментов, да? Что-то в плане, скажем, здания понять. Но в основном это способ перекрытия, то есть способ покрытия — как? Исходя из материала. В дереве, например, в деревянных храмах мы нигде не найдем никаких круглых арок, никаких сводов, никаких парусов, никаких тоже тромпов, люкарн и так далее. Это все термины...
А. Митрофанова
— Какие слова интересные! (Смеется.)
Протоиерей А. Юревич
— Да, это термины, которые появились в результате сферических линий. Это все есть в камне и кирпиче — то есть то, что позволяет вот этими арочными способами перекрывать. В деревянных — то же самое.
А. Митрофанова
— А закомары? Вот слово знаю — «закомары».
Протоиерей А. Юревич
— В деревянных... Ну, в дереве закомары есть, да.
А. Митрофанова
— Хотела выпендриться — не вышло! (Смеется.)
Протоиерей А. Юревич
— В деревянных храмах все прямое, что называется. А вот эти вот все способы — я смотрю, и я поражаюсь: сколько же придумали наши древние зодчие способов, приемов! Например, перейти от восьмерика к четверику, то есть от круглого барабана как выйти к квадратному в плане храму-то, обычному зданию, кубику? Как к кубику выйти? Вот они тогда и придумали все эти своды, все эти подпружные арки, все эти какие-то там паруса и еще что-то. Это все работает в камне и в кирпиче — в штучном материале. Теперь что мы делаем? Мы говорим: для того, чтобы сегодняшние технологии мы включили в строительство — быстрота, надежность, еще что-то, — мы не верим, что тут каменщики смогут сделать из камня хороший пролет, мы делаем железобетон. А железобетон этот делаем — ну вообще ужасно, когда делают прямоугольно, а потом гипсокартоном подшивают гнутые своды. Вот даже если не...
А. Пичугин
— ...а свод XVII века бетоном залить.
Протоиерей А. Юревич
— Да, делают своды, паруса и все остальное из железобетона, который вообще совершенно не требует этого! Этого требует штучный кирпич! Железобетонный храм должен быть абсолютно другой. Какой — никто об этом не думает. Почему? Потому что не знаем своих традиций. Мы не знаем, что это, оказывается, всего лишь приемы того времени, соответствующие тому времени. Эти приемы никто не изучает, ими никто не оперирует. У архитекторов никто... Ну, никто... Смотрю на Андрея Альбертовича, и сразу слово «никто» убираю в карман. (Смеется.) Кто-то такой есть все-таки!
А. Анисимов
— Спасибо.
Протоиерей А. Юревич
— Но большинство, скажем. Большинство этого не знает и не умеет. А знало бы и умело — давно бы уже сказало: «Нет, тут надо каким-то другим путем идти».
А. Пичугин
— А может быть, хорошая идея тогда — Ваших курсантов, курсистов, в общем, возить?..
Протоиерей А. Юревич
— Возить нужно и показывать. Конечно!
А. Пичугин
— Возить. Не просто...
А. Анисимов
— Правильно. У нас это есть, да-да-да.
Протоиерей А. Юревич
— Конечно.
А. Пичугин
— Не просто слайдами — вот это мыт, это...
Протоиерей А. Юревич
— Обмерять, зарисовывать, требовать от них зарисовок этих всех элементов внутренних, чтобы они действительно это все изучили.
А. Митрофанова
— Вот это прямо прекрасная мысль.
Протоиерей А. Юревич
— Погружение вот туда, в традицию.
А. Анисимов
— Я Вам скажу, что...
Протоиерей А. Юревич
— Художники копировали старых мастеров.
А. Митрофанова
— И так учились рисовать. И чувствовать.
А. Анисимов
— Да. Это вот опять про штудию. Разговор про штудию.
Протоиерей А. Юревич
— Да-да.
А. Анисимов
— И дело в том, что водить по известным памятникам — ну, я имею в виду, там, Храм Христа Спасителя или что-нибудь подобное — это не самое главное. Самое главное — это водить в наиболее древние, такие с виду, может быть, какие-нибудь корявенькие и невзрачные — ну вот типа Пскова, типа, я не знаю...
Протоиерей А. Юревич
— ...Андроникова монастыря...
А. Анисимов
— Андроников монастырь, да-да-да...
А. Пичугин
— По Ярославской и Ивановской области проехаться — сколько там всего в селах!
Протоиерей А. Юревич
— Потрясающая конструкция! Почти в центре Москвы.
А. Анисимов
— Да, да. Можно, на самом деле, и в Москве найти. То есть вот эти пространства, которые...
Протоиерей А. Юревич
— Русский Север — это же великолепно!
А. Анисимов
— ...да, которые вот как скульптура. То есть вот русский храм понять — не только русский, и любой балканский храм — понятно... То есть вот то, что...
Протоиерей А. Юревич
— Грузия...
А. Анисимов
— Грузия... То, что вот сделано, понимаете... То, что сделано руками. Почему я противник бетонных храмов (хотя в данный момент строю бетонный храм, и не один, но сейсмические зоны). В сейсмических зонах мы вынуждены строить бетонные храмы, и, к сожалению, мы их строим с теми самыми арками и сводами, про которые говорит отец Андрей. Потому что заказывается архитектура «а ля рюсс», но так как сейсмическая зона — бетон, и вот мы вынуждены...
Протоиерей А. Юревич
— Образ древний, материал современный.
А. Анисимов
— Да, материал современный. Это нонсенс.
А. Митрофанова
— А ведь можно было бы решить, наверное, и в железобетоне это тоже как-то интересно, гармонично, да?
А. Анисимов
— Можно. Да. То есть надо было в железобетоне... Надо делать современный храм. Если железобетон и другого варианта нет в сейсмической зоне, по идее, надо было бы делать, конечно, храм... Но, в любом случае, даже в железобетонный храм можно привнести материал человеческих рук, который сделан человеческими руками. Это вот отличает наш храм, да и вообще любой древний храм, от современной постройки, от евроремонта. Отличает то, что есть след руки, а соответственно, есть душа человека. Вот это вот для нас очень важно, поэтому для нас, вот в наших храмах, например, Вы не встретите ни штукатурки, ни каких-нибудь плоских бетонных перекрытий. То есть этого всего...
Протоиерей А. Юревич
— В «наших» — это имеются в виду храмы, которые спроектировала мастерская Андрея Анисимова. (Смеется.)
А. Анисимов
— И построила, да. (Смеется.)
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у Светлого радио сегодня протоиерей Андрей Юревич, главный архитектор Финансово-хозяйственного управления Московского патриархата, клирик храма Всемилостивого Спаса в Митино, член Союза архитекторов России, Андрей Анисимов, заслуженный архитектор России, член Союза архитекторов, председатель правления Гильдии храмоздателей. Ну, все-таки так мы на этот вопрос и не ответили. Епархиальный архитектор: привить вкус — задача сложная. А человеку «на земле» приходится работать, сталкиваться с совершенно разными случаями, в том числе когда ему откровенно говорят: «Вот будет такой проект, как я хочу, пускай он — я не знаю ничего этого, Ваше дело, как сделать его красивым, — я дам денег, не будет так, как я хочу, значит, не дам, значит, ищите где-то еще».
А. Митрофанова
— Вообще, конечно, это очень хороший вопрос, потому что я тут сидела и думала насчет того, можно ли привить человеку вкус. Мы с Лешей — два человека без музыкального слуха, но в глубоком детстве мама мне говорила, что «если ты захочешь, внутренний слух у тебя есть, и можно его будет разработать». И частично это удалось. Но я понимаю, что если бы больше труда я к этому приложила, то, наверное, вполне бы могла и как-то даже и вполне прилично петь. Вот то же самое и со вкусом. Когда человек прикладывает к этому усилия, расширяет постоянно свои горизонты, ездит по всяким там уголкам и смотрит разные храмы, примеры, это начинает работать. Просто это больших сил стоит. И совсем другое дело — когда, конечно, я стою на месте, и так, как я хочу, так пусть все вокруг пляшут и так и строят.
Протоиерей А. Юревич
— Алла, я вот, как человек, который, понимаю, что по обязанности, по должности являюсь в каком-то смысле вот таким храмовым духовным цензором, я постоянно борюсь со своими собственными вкусовыми предпочтениями. Потому что я понимаю, что плохих, скажем, направлений нет — есть плохие конкретные произведения. То есть стилей плохих нет, эпох плохих нет. А вот конкретное произведение — оно может быть плохим, неудачным. И если вот нам с Андреем Альбертовичем нравится русский модерн — ну ничего мы с этим поделать не можем, вот нравится он нам, и все, ну и что ж теперь делать-то? Ну сколько всяких разных других интересных есть направлений! И если действительно вещь удачная, я, допустим, соглашаюсь — пожалуйста, замечательно, пусть будет. Я думаю, что с такими людьми... Вот Алексей попытался сгустить, конечно, краски и создать...
А. Пичугин
— Я так всегда делаю.
Протоиерей А. Юревич
— Я понимаю, да...
А. Митрофанова
— Драматургия разговора! (Смеется.)
А. Анисимов
— Это жизнь такая.
Протоиерей А. Юревич
— ...смонтировать, скажем, такую совершенно патовую ситуацию. Или ты строишь симулякр какой-нибудь, или тебе денег не дадут. Я думаю, что в конкретной ситуации, если она появится, всегда можно будет найти какую-то дырочку, которую можно будет постепенно «расточить» в большое какое-то пространство свободное. То есть с этим человеком тогда надо немножко как-то поработать, как-то поговорить, как-то ненавязчиво курсы с ним какие-то провести. (Смеется.) Не знаю уж, где.
А. Митрофанова
— Разработать слух.
Протоиерей А. Юревич
— В трапезной ли за чашкой чая, или поехать с ним вместе куда-нибудь. Да мало ли какие бывают подходы! В конце концов, попросить, может быть, правящего архиерея: «Владыка, ну не хватает моей... вот чего там... уровня — ну поговорите как-то, пообщайтесь с ним». Его вооружить какими-то набросками интересными. И так далее. Ситуацию можно решить.
А. Пичугин
— Мне кажется, что епархиальный архитектор может помочь в разрешении еще одной патовой ситуации, которая периодически возникает. Я знаю такие примеры, когда есть архитектор, а есть настоятель храма. И вот настоятель храма без какого-либо архитектурного образования — он, может быть, прекрасный священник, он, может быть, прекрасный профессионал в своей предыдущей какой-то светской профессии, но в архитектуре он не понимает, и ему архитектор говорит одно, а он говорит: «Нет, я не благословляю». Вот «не благословляю» становится решающим. Ему говорят: «Ну батюшка, ну не может здесь этого быть!». Он говорит: «Нет, я хочу так и благословляю тебя сделать вот именно так!». Вот в данном случае епархиальный архитектор, который будет над какими-то «хотелками», может, наверное, помочь в разрешении таких ситуаций.
А. Анисимов
— Если у него будут такие полномочия, если ему дадут, то да. Но во многом вот та ситуация, которую Алексей смоделировал, когда архитектору говорят, что «так и никак иначе», это 99,9%.
Протоиерей А. Юревич
— Андрей Альбертович, вообще-то, Священный Синод утвердил уже Положение. Священный Синод уже утвердил Положение о епархиальном архитекторе, в котором прописано, что у него такие полномочия есть.
А. Анисимов
— Я это помню, да.
Протоиерей А. Юревич
— Да. Он подотчетен только епархиальному архиерею. Настоятели над ним не имеют никакой власти и ничего ему благословлять не могут.
А. Пичугин
— А можно еще вопрос — он, в данном случае, не патовый, но тоже, опять же, частый очень. Получает священник направление в храм, назначение, вернее, указ на приход, у него пока ничего нет или он служил в каком-то маленьком, а они решили строить новый храм... Я знаю, опять же, такие частые случаи, когда нужно найти денег на то, чтобы сделали проект. А вот с появлением епархиального архитектора может ли эта финансовая сторона уйти на второй план? То есть, соответственно, у священника будет какое-то количество типовых или не типовых, или индивидуальных проектов, но которые будут за счет или епархии, или еще кого-то, но на приход вот это бремя финансовое не ляжет?
А. Анисимов
— Ну, меня все время это очень удивляет — ведь стоимость проекта, по сравнению со стоимостью строительства, очень маленькая. Это же...
А. Пичугин
— Но ведь деньги на проект, деньги на строительство, деньги еще на что-то... И копейка к копейке.
А. Анисимов
— Но как можно экономить на проекте, если Вы затеяли строительство?
А. Пичугин
— То есть в данном случае священник не обязан будет обращаться к епархиальному архитектору, если ему нужен будет проект. Он его может заказать у Вас, он может его заказать где-то еще — в Москве, не в Москве. Но, в данном случае, никакой цензуры со стороны епархиального архитектора не будет, если сам священник к нему за советом не обратится?
Протоиерей А. Юревич
— Такого не может быть. Епархиальный архитектор должен руководить этим процессом целиком...
А. Пичугин
— В любом случае?
Протоиерей А. Юревич
— В любом случае, да. Как это будет — в начале ли он будет подбирать и рекомендовать, потом ли, когда уже появились какие-то эскизы или проекты... Конечно, я представляю, что могут быть ситуации, когда уже начали стройку, то есть уже спроектировали и все на свете, там, получили, и только тогда он узнал о том, что идет такая работа. Но на то есть правящий архиерей, чтобы эти вещи разруливал. Постепенно, я думаю, это все как раз уладится. У нас в епархии... Ну да, я был священником, конечно, то есть я был с настоятелями как бы на одном уровне, и никогда не возникало какого-то противодействия... То есть все было... Церковь — структура достаточно... как армия, такая. Она же в этом смысле очень выстроена на послушании. Все прекрасно понимают — как только появилось какое-то ответственное лицо, попробуй его не послушаться — сразу будешь иметь дело с какими-то неприятными моментами. То есть у нас понимают, что надо слушаться ответственных лиц.
А. Митрофанова
— Этот самый епархиальный архитектор, на котором, получается, такое количество ответственности... И ведь если что-то пойдет не так — а что-нибудь, наверняка, рано или поздно в какой-то ситуации пойдет не так, — спросят тоже с него. К каким ситуациям — кризисным или, может быть, форс-мажорным — архитектор в принципе должен быть готов? Что может возникнуть в процессе?..
Протоиерей А. Юревич
— Епархиальный?
А. Митрофанова
— Да, да. Вот именно такое. Отец Андрей, может быть даже, здесь и Вы тоже своим опытом поделитесь? Потому что Вы-то как раз эту должность занимали и понимаете, что там, какие есть подводные камни, что учитывать нужно обязательно?
Протоиерей А. Юревич
— То есть мы даем советы будущим епархиальным архитекторам, с чем они могут столкнуться?
А. Митрофанова
— Да. С чем столкнуться, да.
Протоиерей А. Юревич
— Ну, видите, еще раз говорю: во мне было, в какой-то степени, ну, как бы немножко так уникально сошлось, потому что я одновременно и профессиональный архитектор, и был клириком епархиальным, то есть священником служившим. Я думаю, что, конечно же, подавляющее большинство епархиальных архитекторов будут все-таки люди-миряне, светские люди, то есть не в сане. И здесь, с одной стороны, они свободнее, чем священники, в проявлении своих каких-то действий, с другой стороны, я понимаю, о чем речь идет — священники к ним уже совсем по-другому относятся. Они будут пытаться благословлять там что-то такое, не слушаться, повелевать или еще что-то. Я понимаю. Но тогда этому епархиальному архитектору, конечно, надо работать в связке с епархиальным управлением — со своими благочинными, с секретарем епархии, с самим правящим архиереем. То есть у нас, я еще раз говорю, достаточно четкая, жесткая структура, и они должны в этой структуре ориентироваться. То есть это епархиальный чиновник, своего рода, такой вот менеджер, который должен встроиться в эту структуру, понять какие-то рычаги, использовать эти рычаги, в то же время оставаться и творческим человеком, не совсем уж чиновником. Но я вот в этом уже много лет вращаюсь, да... И...
А. Митрофанова
— ...творческим человеком Вы быть не перестали, это точно!
Протоиерей А. Юревич
— К счастью, да. Хотя очень многие хотели бы, чтобы как-то это все переформатировалось. Ну, я думаю, что все ситуации конкретны. Вот хорошо разбирать конкретную ситуацию. Выстроить ее сейчас умозрительно очень сложно.
А. Митрофанова
— Андрей Альбертович, а Вы же ведь, так получается, тоже ведете единовременно сразу несколько проектов. И как-то хватает Вам тоже и сил, и времени на то, чтобы перемещаться из пункта А в пункт Б, туда, где Ваши храмы строятся, наблюдать за этой стройкой? И вот здесь вот, когда в голове у архитектора сразу несколько объектов, причем, каждый из них — первой важности, каждый — самый главный и так далее, вот что очень важно тоже иметь в виду? Вот на какие вещи обращать внимание во время проектирования, во время ведения этих объектов? Вот что здесь? Может быть, лайфхаки какие-то подскажете?
А. Анисимов
— Ну вот мне так кажется, что самое главное — это то, с чего мы и начали, — то, что строительство храма, проектирование храма и строительство храма — это оркестр. То есть архитектор руководит оркестром. Поэтому самое главное — это представлять себе не то, чтобы конечный результат... Конечный результат, если так честно, я, когда даже начинаю строить, я еще конечного результата не вижу. Не знаю, может быть...
А. Митрофанова
— Ничего себе!
А. Анисимов
— Да. Это импровизация чистой воды. У нас... Пожалуй, что это самое интересное вообще в нашей профессии — это импровизации. Поэтому я очень не люблю — вот отец Андрей знает, что я очень не люблю, — когда меня отсекают от строительства храма. Говорят: «Вы спроектируйте, а мы тут сами построим». Вот это для меня самое нелюбимое. Я люблю участвовать и в кирпичной кладке, и в изготовлении главки. Потому что кажется, что кирпичная кладка одна и та же у всех — ничего подобного. Это все совершенно разные вещи. Более того, мы экспериментируем, делаем ее — вот то, что я говорил, — чтобы это была ручная работа, чтобы это не была облицовка новорусского особняка, понимаете? Чтобы это была какая-то живая поверхность. Если мы говорим о каких-то уже интерьерных делах, то мы стремимся к тому, чтобы, допустим, штукатурка была с определенными составами... Мы все это будем рассказывать на курсах. То есть мы хотим, чтобы это человеческое тепло через руки передавалось — через стены, через материалы — тем людям, которые приходят в храм. Вот это все — самое интересное. Когда придумываешь, видишь уже свой собственный построенный храм, и тот интерьер, который был спроектирован за столом, он рвется, бросается в урну и создается совершенно новый. Возникает совершенно новое решение по росписям. Вот это очень интересно.
А. Пичугин
— Минута у нас осталась, и напоследок: курсы открываются — кто, когда и как может на них записаться?
А. Митрофанова
— И где?
А. Пичугин
— Еще раз напомним, где.
А. Анисимов
— Все через МАрхИ. МАрхИ по благословению Патриарха поручено создание этих курсов, поэтому все заявки будут приниматься в МАрхИ. Естественно, мы будем заниматься организацией этих курсов. Группы будут достаточно маленькие — 10, не более 12 человек.
А. Пичугин
— И когда Вы планируете начать?
А. Анисимов
— Ну, к сожалению...
Протоиерей А. Юревич
— Сейчас идет отработка уже конкретной программы, содержания этих курсов.
А. Анисимов
— Да, с началом учебного года мы, естественно, не успели, потому что благословение получили только месяц назад. Поэтому это, наверное. будет только во второй половине учебного года...
А. Митрофанова
— Второй семестр.
А. Анисимов
— ...то есть в начале следующего года.
А. Пичугин
— А рассчитаны курсы по времени?
А. Анисимов
— А, это вот интересно, мы упустили... Я не знаю, жалко, что минута осталась. У нас четыре таких — это называется у нас четыре сегмента...
Протоиерей А. Юревич
— Направления, сегмента, да.
А. Анисимов
— Четыре сегмента по пять дней. Вообще, 72 часа. Итого — это 72 часа. То есть это норма государственных курсов повышения квалификации. И пятый сегмент — это диплом, дипломная работа, проект. Каждый сегмент — это усложнение курса. Можно выборочно взять — не первый, второй, третий, четвертый, а можно взять четвертый, третий, второй, первый — в любом направлении.
А. Митрофанова
— (Смеется.).
Протоиерей А. Юревич
— И они немножко разные, курсы — по составу, по насыщенности, по содержанию и по времени, в том числе, продолжительности — курсы для епархиальных архитекторов и курсы повышения квалификации для проектировщиков.
А. Пичугин
— Спасибо! На этом будем заканчивать нашу программу. Напомним, что сегодня у нас в гостях были член Союза архитекторов России протоиерей Андрей Юревич, Андрей Анисимов. Мы говорили про современную церковную архитектуру, говорили про курсы, которые открываются при МАрхИ, в ближайшем будущем уже откроются, куда мы...
А. Митрофанова
— Начиная со второго семестра...
А. Анисимов
— Мы надеемся.
А. Пичугин
— ...да-да, куда могут поступить и люди, которые сейчас занимают должности епархиальных архитекторов, возможно, их займут, и люди, которые хотят строить храмы, будучи уже архитекторами профессиональными. Спасибо большое! Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— Всего хорошего, до встречи!
А. Митрофанова
— До свидания!
Протоиерей А. Юревич
— До свидания!
А. Анисимов
— До свидания!
Послание к Ефесянам святого апостола Павла

Рембрандт (1606—1669) Апостол Павел
Еф., 233 зач., VI, 10-17

Комментирует священник Антоний Борисов.
Когда молодые монахи однажды спросили святого Антония Великого, какую добродетель нужно прежде всего просить у Бога, тот ответил — рассудительность. Именно так. Здоровая, освящённая Господом рассудительность способна помочь нам принять правильные решения, сделать верные выводы и избежать вредных крайностей. Теме рассудительности, среди прочего, посвящён отрывок из шестой главы послания апостола Павла к Эфесянам, что читается сегодня утром в храме во время богослужения.
Глава 6.
10 Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его.
11 Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских,
12 потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных.
13 Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять.
14 Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности,
15 и обув ноги в готовность благовествовать мир;
16 а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого;
17 и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие.
Возникновение Церкви Христовой в день Пятидесятницы, то есть на пятидесятый день после Воскресения Христова, когда на апостолов сошёл Дух Святой, стало огромным по значению событием для всего человечества. Но, как известно, даже самый обильный дар благодати, от Бога исходящей, не упраздняет человеческой свободы. Не только в том смысле, что человек может принять или отвергнуть этот дар, но и в том, как человек способен использовать благодать Божию. Во благо или во осуждение.
Об этом и рассуждает апостол Павел в прозвучавшем отрывке из послания к христианам Эфеса. Перед этими людьми, обратившимися из язычества, стояли два рода искушений. Первый заключался в том, чтобы лукаво совместить христианскую веру с прежним образом жизни. На практике — быть только внешне членами Церкви, а на самом деле оставаться язычниками, прикрываясь соблюдением некоторых обрядов и правил. Такое лицемерие апостол Павел нещадно обличает, прямо говорит о невозможности служить одновременно Богу и идолам — не столько внешним, осязаемым, сколько внутренним, замаскированным.
Существовал и другой тип крайности. То, что можно было бы назвать духовным радикализмом, который заключался в поиске причин каких-то нестроений исключительно в людях, во внешнем. Опасность такого видения заключалась в том, что человек начинал заботиться не столько о своём духовном мире и покаянии, сколько принимался бороться с другими людьми. Часто по причине того, что себя и свои убеждения считал по умолчанию идеальными. И апостол Павел призывает эфесских христиан не увлекаться поиском врагов, расклеиванием ярлыков — кто праведник, а кто нет.
Павел, в частности, пишет: «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». Таким образом, апостол призывает читателей сохранять чистый, искренний, праведный образ жизни. Только благочестие, основанное на любви к Богу, и является единственным средством победы над тёмными силами, над злом, которое, к сожалению, по-прежнему влияет на мир. И апостол пишет: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности».
Только целостность веры и жизни способна приблизить человека к Господу. И одним из признаков этого приближения становится освящённая Богом мудрость, способная отделять людей от их ошибок. Что очень важно. Потому что, с одной стороны, мы признаём — человек хорош, но не сам по себе, а потому что Богом сотворён. С другой стороны, мы не ставим знака равенства между человеком и его образом жизни. Ведь человек далеко не всегда правильно распоряжается своей свободой. И мы не должны закрывать глаза на творимое людьми зло. Но обличая зло, мы не имеем права унижать кого-либо, оскорблять, презирать. Это не христианское поведение, о чём и призывает помнить апостол Павел, сам умевший здраво, без лукавства и озлобленности, в согласии с заповедями Божиими рассуждать. А именно, различать человека и его ошибки, человека благословляя и поддерживая, а его промахи в хорошем смысле обличая и, что более важно, помогая исправить. Чему и нам, безусловно, стоит постоянно учиться.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Псалом 10. Богослужебные чтения
Не раз в Священном Писании говорится о том, что Бог любит правду и ненавидит ложь. О какой именно правде идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в псалме 10-м пророка и царя Давида, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Псалом 10.
Начальнику хора. Псалом Давида.
1 На Господа уповаю; как же вы говорите душе моей: «улетай на гору вашу, как птица»?
2 Ибо вот, нечестивые натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем.
3 Когда разрушены основания, что сделает праведник?
4 Господь во святом храме Своём, Господь, — престол Его на небесах, очи Его зрят на нищего; вежды Его испытывают сынов человеческих.
5 Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его.
6 Дождём прольёт Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер — их доля из чаши;
7 ибо Господь праведен, любит правду; лицо Его видит праведника.
Когда Давид был юношей, он спасался бегством от царя Саула, который по причине зависти и ревности хотел его убить. Когда Давид сам стал царём и достиг зрелого возраста, он спасался бегством от собственного сына, Авессалома, который поднял против отца мятеж и стремился отнять у него не только власть, но и жизнь. Одним словом, Давид не понаслышке знал, что такое спасать свою жизнь бегством.
А потому только что прозвучавший псалом, который, видимо, написан по поводу очередного социально-политического потрясения, начинается со слов недоверия, которое Давид высказывает своим советникам: «как же вы говорите душе моей: "улетай на гору вашу, как птица"?» Богатый жизненный и духовный опыт подсказывал царю, что в конечном счёте спасают не быстрые ноги и не тайные, скрытые от посторонних глаз убежища. Спасает Господь. Поэтому и начинает он словами: «На Господа уповаю». Иными словами, теперь я не побегу. Теперь я не вижу в этом смысла. Теперь я отдам всё в руки Божии.
Глубокая мудрость скрывается в этих словах. Очевидно, что у всякого из нас есть такой период в жизни, когда мы просто учимся выживать в этом мире. И на протяжении этого времени все средства, которые мы используем для выживания, как нам кажется, хороши. Мы решаем свои проблемы так, как можем. Зачастую, не особо советуясь со своей совестью. Наша задача проста — выбить своё место под солнцем, обойти конкурентов, забраться как можно выше, просто не быть съеденным злопыхателями. Мы не особо внимательны к себе. Не особо задумываемся о мотивах и последствиях своих поступков. Мы не желаем видеть правду о самих себе. И Бог терпит это. Он по милости Своей даёт нам время.
Однако неизбежно каждый из нас приходит к той точке, когда мы оказываемся перед выбором: или убежать и спрятаться, то есть закрыться от проблемы своими привычными словами и поступками и потерять окончательно своё достоинство, или остановиться и встретиться лицом к лицу с тем, от чего бегал всю жизнь. А потом на свой страх и риск поступить по-новому. С упованием на Творца и с доверием Ему. Поступить по Его закону.
По словам Давида, те потрясения, которые выпадают на нашу долю, — это каждый раз приглашение к такому мужественному поступку. Поэтому и говорит Давид сегодня: «Господь испытывает праведного». И с каждым разом этот призыв всё настойчивей. Так Бог напоминает, что всякому из нас неизбежно придётся пойти на этот шаг.
Только мы сами можем ответить себе на вопрос «чего я боюсь, от чего бегу», выражаясь словами прозвучавшего псалма, от чего и почему каждый раз «улетаю на гору, как птица». Увидеть это — уже огромный шаг на пути духовного взросления. Но увидеть это однозначно придётся. Потому что, как пишет Давид, «Господь праведен и любит правду». И лишь тогда, когда мы признаём эту правду, наши отношения с Богом становятся по-настоящему полноценными. И для каждого из нас это в первую очередь правда о себе самом.
Псалом 10. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 10. (Церковно-славянский перевод)
«Вера в Бога и познание себя». Игумен Дионисий (Шлёнов)
Гость программы — Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря.
Ведущий: Алексей Козырев
А. Козырев
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи» и с вами ее ведущий Алексей Козырев, сегодня мы поговорим о вере в Бога и познании себя. У нас сегодня в гостях наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). Здравствуйте, батюшка.
о. Дионисий
— Здравствуйте, Алексей Павлович. Очень радостно принимать участие в таком философском мероприятии с богословским смыслом.
А. Козырев
— Я напомню нашим радиослушателям, что, хотя отец Дионисий сегодня в гостях у нашей передачи, мы в гостях у отца Дионисия, поскольку студия Радио ВЕРА находится в Андреевском монастыре на берегах Москвы-реки, а это один из старейших московских монастырей, где уже в XVII веке была школа ученого монашества. Как я говорю: это родина русского просвещения.
о. Дионисий
— И не только в XVII веке. Конечно, в XVII веке несомненный перелом, 1648 год — год, когда, кстати сказать, была издана в Москве же «Книга о вере», которая потом получила такую свою дальнейшую судьбу среди старообрядцев, но издана еще до раскола, это год воссоздания Андреевского монастыря царским окольничим Федором Ртищевым, в достаточно молодые для себя годы он это делал, а идея была еще несколькими годами ранее им же сформулирована, но Андреевский монастырь существует с XIII века, как известно, нет письменных тому свидетельств, и был посвящен Преображению, а Преображение — это очень монашеский и очень богословский праздник, потому что богословие святителя Григория Паламы XIV века — это апогей византийского, апогей святоотеческого православного богословия, и здесь с XIII века тем самым монахи воспринимали Преображение как свой престольный праздник.
А. Козырев
— А вот вера Бога, она преображает человека или необязательно? То есть вот человек сначала ищет чего: он ищет какого-то изменения, или он сначала находит веру, а потом через веру меняется?
о. Дионисий
— Вера бывает разная, сначала она маленькая, потом, от веры к вере, духовное восхождение, и по мере усиления, по мере укрепления веры, вера все более и более преображает человека, но без стремления к преображению, без стремления к очищению самого себя, без стремления к настоящему самопознанию, которое не эгоистичное самопознание, а жертвенное самопознание, невозможно обрести такие важные добродетели, как веру, надежду и любовь, из которых, по аретологии апостола Павла, больше — любовь. Получается, что вера — это, с одной стороны, причина, а с другой стороны, следствие. И, как причина она описывается апостолом Павлом, если дословно перевести 1-й стих 11-й главы из Послания к Евреям, то получится такой перевод: «вера есть основание надежды», в этом дословном переводе вера оказывается причиной надежды.
А. Козырев
— Как в синодальном: «уповаемых извещение».
о. Дионисий
— Да, «уповаемых извещение», но в Синодальном переводе определённая интерпретация данного места духовно значимая и полезная, но такая, не абсолютная. Если мы посмотрим в традиции экзегезы, как святые отцы понимали это место, то мы найдём определённый такой средний лейтмотив. Святые отцы, когда будут говорить о взаимосвязи веры, надежды и любви, и о значимости веры, как той добродетели, которая предшествует надежде, они будут использовать часть этого стиха как самодостаточную максиму и вкладывать в эту формулировку очень конкретный смысл о глубокой взаимосвязи веры и надежды при определённом доминировании любви, потому что Григорий Нисский и ряд других святых отцов, они проводят такую необычную для нас мысль, что в Царствии Небесном вера и надежда будут не нужны, потому что там человек окажется перед Богом лицом к лицу, а любовь, как большая из всех, она там останется. Из самой этой мысли можно сделать умозаключение о некоторой относительности веры и надежды, но если мы будем так мыслить, то мы немножко обесценим веру и надежду, и мы не имеем на это право, получается, они абсолютны, но святые отцы, тем не менее, подчеркивают определённую значимость, высоту любви в этой аретологической цепочке.
А. Козырев
— Я вспоминаю почему-то вот Хомякова, его учение о цельном разуме, где вратами является тоже вера, то есть сначала человек верит в то, что познаваемое им есть, то есть он располагает себя к тому, что он хочет познать, потом волей он постигает это, хочет понимать, ну и, наконец, рассудком он укладывает это в какую-то логическую структуру понимания, но вера, опять-таки, является вот теми вратами.
о. Дионисий
— Но врата, понимаете, они бывают разными. Есть врата, которые вводят в город, есть врата, которые вводят в храм, есть врата, которые вводят в монастырь, а есть врата, которые вводят в алтарь. И вот со святоотеческой точки зрения рай, он имеет врата. И ряд добродетелей, которые считаются добродетелями на новоначальном этапе особо важными, как, например, добродетель смирения, эта добродетель преподобным Никитой Стифа́том описывается как врата рая, а любовь— и это парадоксально, описывается им же, — как врата рая, но с диаметрально противоположной стороны. И тогда и вера, как врата, может восприниматься как врата, которые ведут в очень возвышенное пространство, и для того, чтобы прийти в это возвышенное пространство, с точки зрения святоотеческой мысли, сама вера — это очень высокая добродетель, та добродетель, который требует, с одной стороны, духовного подвига, а с другой стороны, она даёт силы для этого духовного подвига. И преподобный Максим Исповедник в одном из вопросоответов к Фала́ссию, он отождествляет веру и Царствие Небесное, и говорит, что «вера — это и есть Царствие Небесное», «Царствие Божие внутрь вас есть», он говорит, что это вера. Но дальше он поясняет, что «вера является невидимым царствием, а царствие является божественно приоткрываемое верой». Такие глубочайшие слова, которые показывают какое-то очень тонкое различие, то есть что вера, как невидимое царствие, как некое семя, как некое начало, как некий призыв, а Царствие Божие, оно начинает божественно приоткрываться в душе по божественной благодати, и так человек через веру идет путем спасения, где всё очень диалектично, где нельзя сказать, что вера — это начало, а потом будет что-то другое, она есть всегда. И эта вера, сама отождествляемая Царствием Божиим, все сильнее и сильнее приоткрывается в той душе, которая ищет Бога, которая идет путем преображения.
А. Козырев
— То есть это как крылья такие, на которых человек летит, и если он теряет веру, то он теряет крылья и падает.
о. Дионисий
— Но, вот если вспомнить того же преподобного Никиту Стифата — просто мне всю жизнь приходится им заниматься, я с академической скамьи начал переводить его творения, сейчас многие переведены, и диссертация была ему посвящена в Духовной академии, и мысль прониклась именно образами преподобного Никиты. Так вот, преподобный Никита, так же, как и другие отцы, например, преподобный Иоанн Дамаскин, считает, что он был знаток философии, но современные исследователи пишут, что преподобный Иоанн Дамаскин черпал философские знания даже для своей «Диалектики» из вторичных источников, то есть уже из неких антологий, сложившихся в христианской традиции. И преподобный Никита Стифат так же, он был монахом, ему некогда было изучать Платона, Аристотеля, но он был знаком, тем не менее, с какими-то максимумами Филона Александрийского, откуда-то он их брал, и вот преподобный Никита Стифат пишет о смирении и любви, как о крыльях, как вы сказали. Ну и, конечно, так же и вера, как утверждение надежды или извещение надежды, это тоже в его системе присутствует. Так же, как и в самой святоотеческой мысли вера в Бога, она описывается, например, как что-то непостижимое, неосязаемое, недосягаемое, то есть вера описывается так, как Бог, вера описывается так, как Царствие Божие, но в конце концов оказывается, что человек, для того, чтобы верить в Бога, он должен разобраться в себе, то есть он должен исправить самого себя.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами её ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов), мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя. Вообще, вот эта идея познания себя, она ведь пришла из античной философии, семь мудрецов говорили: «познай самого себя» и, по-моему, это было написано на храме Аполлона в Дельфах, на языческом храме, на портике этого храма, человек подходил и вот читал: «познай себя», а как познать себя — ну, прийти к Богу, то есть вот ты пришёл в храм и, наверное, получил какую-то надежду познать себя, сказав: «Ты есть, ты Еси», другая надпись на другом портике этого храма, вот если ты не сказал «Ты еси» Богу, то ты и не познал себя. То есть что же получается, уже для античного человека, для язычника, который не имел ещё Откровения, уже вот эта связь веры и познания была?
о. Дионисий
— Несомненно, она присутствовала, просто, поскольку богов в античной традиции было много, то и такая форма звучала: «познай самого себя, чтобы познать богов». И эта взаимосвязь между самопознанием и богопознанием, она имела место, но, может быть, она у стоиков выражена сильнее, чем в предшествующей до стоиков традиции. Действительно, эта античная максима очень сильная, она, можно сказать, является первоистоком для философского дискурса, и она является первоистоком для богословской мысли, и не просто для богословской мысли, а для богословско-аскетической мысли, потому что святые отцы, они не отказались от этого принципа самопознания, но они его углубили, они его связали с образом Божьим, то есть они обозначили объект этого самопознания, и объектом этого самопознания оказывается образ Божий. Так же святые отцы прекрасно понимали, что сама формула «познай самого себя», она античная, она отсутствует в Священном Писании как таковая, и они пытались найти аналоги для того, чтобы поместить эту античную максимуму о самопознании на богословскую почву, и тогда, конечно, и книга «Исход»: «внимай самому себе», и Климент Александрийский, и ряд других христианских писателей, они отождествили: «познай самого себя и внимай самому себе» и, по сути дела, на святоотеческом языке это было одно и то же. Но когда святые отцы говорили «познай самого себя», они пользовались античным инструментарием, когда они говорили «внемли самому себе», они пользовались библейским инструментарием. Это закончилось тем, что в известнейшем слове святителя Василия Великого на «внемли самому себе» толковании, это слово завершается: «внемли самому себе, чтобы внимать Богу», то есть такая чисто библейская формула, по сути дела, это формула о самопознании, которая связывает воедино самопознание и Богопознание.
А. Козырев
— А вот «внемли» — это что? Понятно, что слово «внимание» здесь: надо услышать что-то, голос Бога услышать в себе? Когда мы говорим «внемли проповеди», я должен услышать проповедь, проповедника, а вот «внемли себе» — это слух, это какое свойство?
о. Дионисий
— Это внутренний слух, это духовный слух, то есть это внимание мы переводим, как «внимать», и мы говорим на службе: «премудрость вонмем», вот это слово «вонмем», то есть мы внимательно относимся к мудрости. Это не только слуховое внимание, это такое всестороннее внимание, то есть это молчание, такая концентрация сил души, беспопечительность, попытка проникнуть в смысл. Может быть, это такой ключевой призыв к понятию, которое мне лично пришлось обозначить в изысканиях, связанных с преподобным Никитой Стифатом, как «преображение чувств», потому что в пифагорейской традиции было представление о соответствии внешних чувств таким определенным аналогам, силам ума, так скажем. Например, зрение соответствует разуму, есть и другие соответствия. И в самой святоотеческой традиции это соответствие, когда Ориген, он не святой отец, даже осужден, но важен для христианского богословия...
А. Козырев
— Учитель Церкви.
о. Дионисий
-... он брал выражение библейское «десятиструнная псалтирь» и соотносил с этой десятиструнной псалтирью внешние и внутренние чувства. Тема очень такая сильная, ёмкая, она присутствует у разных святых отцов, в частности, у святителя Афанасия Александрийского, и в этой теме как раз вот слово «внемли» или внимать«, то есть, возможно как такое переключение, когда человек отключает внешние чувства и включает внутренние чувства, но эта кнопочка, она не материальная, она не механистическая, а она связана с духовным подвигом и в этом внимания столько заложено. То есть, получается, это и знание или попытка познать, и в то же самое время это знание, соединенное с действием, то есть это не бездеятельное знание, и по сути дела, это соответствует античному представлению о любомудре — о философе, потому что кто такой философ с точки зрения самой античной традиции и потом, конечно, еще в больше степени с точки зрения христианской традиции — это любомудр, то есть тот, у кого дело не расходится со словом. Ну, христиане очень обрадовались, потому что они в идеале любомудра получили то, что и нужно было получить — идеал аскета, который при этом ищет истину и наполнен словом, некий ученый-монах любомудр, но в очень широком смысле, то есть любой человек, даже не монах и даже не ученый, он может быть любомудром, если у него слово не расходится с делом, а дело не расходится со словом.
А. Козырев
— А для этого нужно внимание. То, что вы говорите, меня наводит на мысль, что у нас вообще в обществе нет культуры внимания. В школе учительница говорит детям: «вы невнимательны». Но не только дети в школе невнимательны — люди вообще невнимательны, невнимательны к Богу, невнимательны к себе, невнимательны друг к другу, и как бы никто не учит, вот, может быть, Церковь учит вниманию, служба учит вниманию, а по сути дела, никто не учит вниманию.
о. Дионисий
— Ну вот когда человек стоит на молитве, то на него нападает рассеяние, то есть ему приходится сражаться со своими помыслами. И вот всё было хорошо, он вроде забыл о многих мирских проблемах, но вот встал на молитву, и на него обрушивается поток помыслов, и духовная жизнь, она описывается святыми отцами и в традиции Церкви во многом как борьба с помыслами, но сами эти помыслы, они первоначально могут быть прилогами, потом хуже, хуже, хуже, становятся страстями, и в древней традиции, идущей от Евагрия Понтийского, но подхваченной, развитой, углубленной святыми отцами, помыслы равны страстям, равны демонам, и очень важно их преодолеть. Конечно, внимание — это именно преодоление этих помыслов, но само по себе это, может быть, не совсем самостоятельный инструмент, то есть внимание — это результат молитвы, результат безмолвия, уединения, результат добродетельной жизни. То есть это такой не самостоятельный инструмент, это скорее метод, как познай самого себя, то есть обрати внимание на самого себя. А как ты познаешь самого себя? Ты должен себя очистить, и здесь уже возникают другие категории, которые помогают понять, что происходит. Современный греческий богослов, ну, относительно современный, протопресвитер Иоанн Романи́дис, написал книгу «Святоотеческое богословие», в этой книге он оперирует тремя понятиями, он сводит православие к трем понятиям: это очищение, озарение и обожение. И он усматривает эти три понятия везде, и в античной традиции, как в преддверии христианства, и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, и во всей святоотеческой традиции, и расхождение Востока и Запада связано у него с тем, что на Западе неправильно понимали эти три категории, то есть буквально три слова описывают православие. Я очень детально читал его книгу, и, можно сказать, делал черновой перевод, который пока не издан, и я задумался: а в действительности как дело обстоит? Можно ли так свести православие к этим трём словам? Тогда я взял греческие термины и стал изучать понятия «очищение» — «кафарсис», «озарение» — «эллапсис», там два понятия: «эллапсис» и есть ещё «фатизмос» — «освящение» — это более библейское слово, которое используется в библейских текстах, а «эллапсис» — более философское слово, которое не используется в библейских текстах, но при этом является доминирующим в Ареопагитиках, и потом у святителя Григория Паламы. И я как-то через изучение этих терминов пришёл к таким ключевым текстам святых отцов, где действительно эти понятия имеют очень большое значение, но всё-таки так прямолинейно обозначить тремя терминами всю православную традицию — это несколько обедняет.
А. Козырев
— Ну, кстати, можно перевести, может быть, я не прав, но и как «просвещение», да?
о. Дионисий
— Да, да.
А. Козырев
— То есть не только озарение, а просвещение нам более понятно. Вот «Свет Христов просвещает всех» написано на храме Московского университета, на Татьянинском храме.
о. Дионисий
— Но здесь надо всё-таки смотреть на греческие эквиваленты, то есть вот «Свет Христов просвещает всех», слово «просвещение», если мы поймём, какой там греческий термин — простите, я всё время настаиваю на греческих терминах, но они позволяют более математически точно отнестись к той святоотеческой традиции, часть которой представлена древнегреческими, так сказать, византийскими текстами, и тогда, оказывается, да, можно перевести как «просвещение», но в сути вещей это не эпоха Просвещения и это не сверхзнание, а это духовное просвещение, то есть очень высокий духовный этап.
А. Козырев
— Мы сегодня с игуменом Дионисием (Шлёновым), наместником Андреевского монастыря в Москве, говорим о вере в Бога и познании себя. И после небольшой паузы мы вернёмся в студию и продолжим наш разговор в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА в программе «Философские ночи».
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского монастыря в Москве. Мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя, и в первой части нашей программы мы выяснили, что познание себя, внимание себе — это и есть попытка разглядеть внутри нас образ Божий. А подобие?
о. Дионисий
— Образ и подобие, они, если мы вспомним лекции, которые читались в духовной семинарии, то согласно общепринятой подаче материала есть две точки зрения, они восходят к самой святоотеческой традиции, то есть часть святых отцов учит о том, что образ Божий — то, что дано всем, а подобие надо приобрести через добродетельную жизнь. А некоторые святые отцы отождествляют образ и подобие и говорят, что нельзя говорить о подобии без образа и нельзя говорить об образе без подобия, то есть фактически они тождественны, и тогда нет этого шага от образа к подобию, но есть при этом понимание, что образ может быть омрачён, тогда и подобие будет омрачено. Если мы очистим свой образ, то и подобие, которое сокрыто в этом образе, оно раскроется. Тогда можно спросить, наверное, говорящего, то есть меня самого: к какой точке зрения можно склоняться? И та, и другая точка зрения, по-своему они передают определенную динамику, то есть задачу человека не стоять на месте, находиться в движении, и в святоотеческой традиции очень важно представление об этом движении, о пути, (простите, еще одна тема, но она очень взаимосвязана с этой) это тема пути или тема царского пути, то есть царский путь, как неуклонение ни направо, ни налево, это не только царский путь в догматике, где, например, православие шествует царским путем между крайностями монофизитства и несторианства, к примеру, но это и царский путь в аскетике, когда христианин следует царским путем, например, между невоздержанностью, с одной стороны, и предельным воздержанием, которое проповедовал Евстафий Севастийский, это духовный наставник семьи святителя Василия Великого, в противовес чему святитель Василий Великий сформулировал аскетику весьма строгую, но не такую строгую, как у Евстафия Севастийского. Вот царский путь, и тогда и образ Божий, который в нас, мы пытаемся через ряд духовных предписаний, через жизнь по заповедям Божьим, через послушание Богу, через послушание Церкви, через жизнь в Церкви мы пытаемся исправить свой образ Божий, из мутного зерцала сделать его более чистым зерцалом. В святоотеческой традиции было, насколько я понял, а я это понял через изучение антропологии святителя Иринея Лионского, но эту антропологию пришлось изучать сквозь призму последующей традиции, то есть была попытка понять, а как учение Иринея Лионского об образе Божьем, как об образе образа, есть такое выражение: «образ образа», такое сильное выражение, и оно заставляет задуматься: я являюсь «образом образа», что это вообще значит, это что такое, какой-то святоотеческий неологизм, который просто Ириней Лионский использовал, и потом он повис в воздухе, или эта мысль, она потом была подхвачена отцами, в зависимости от Иринея Лионского, или, может быть, независимо от него?
А. Козырев
— У Платона была идея: «подобие подобий», он так называл произведения искусства, портреты. Может быть, человек — это в каком-то смысле тоже произведение искусства, только в хорошем смысле этого слова, если он работает над собой.
о. Дионисий
— Да, но здесь еще появляется библейская почва, потому что, по-моему, у апостола Павла в Послании к Евреям в 1-й главе используется выражение «образ ипостаси», и, собственно, Христос Спаситель — вторая Ипостась Святой Троицы, Он именуется «образом», и когда Ириней Лионский говорит об «образе образа», то он имеет в виду, что образ Божий нам дан, но мы являемся образом образа, то есть образом Христа Спасителя, который сам именуется образом, получается, образ — это одно из божественных имен Христа Спасителя. И действительно, если мы посмотрим на такие антропологические концепции первых святых отцов и христианских писателей, то мы увидим, что они часто соотносили образ, который в нас, не с тремя Лицами Святой Троицы, это такая классическая схема, которая появляется в антропологии святителя Афанасия Александрийского, может быть, у кого-то раньше, но после святителя Афанасия Александрийского это очень такая устойчивая параллель, которая присутствует в святоотеческой традиции. До святителя Афанасия Александрийского святоотеческой мысли было свойственно исходить из понятия «образ образа», то есть видеть в человеке образ Христа Спасителя. Но, собственно говоря, этот идеал никуда не делся, он остался, наша жизнь должна быть христоподражательной или христоцентричной, мы должны подражать Христу Спасителю, и в позднем византийском богословии это сравнение тоже оставалось. Но у святителя Афанасия Александрийского мы находим: Бог Отец — и в соответствии с первой Ипостасью Троицы человек наделён разумом, Бог-Слово, Бог Сын — и у человека есть логос-слово, Бог-Дух Святой — и человек обладает духом. Такая трёхчастность Троицы отражается в образе Божьем, тогда и задача перед человеком стоит немалая, то есть он должен иметь эти три части в правильном состоянии, его разум, его слово, его дух, они должны стремиться к Богу, они не должны омрачаться грехом, и потом святоотеческая антропология, да и не обязательно потом, я здесь не могу сейчас выстроить такую чёткую хронологию, но представление о разуме, как о главенствующем начале, и трёхчастная схема души по Платону: разум, гнев и гневное начало, и желательное начало, три, в святоотеческой антропологии эта платоновская схема была очень важна, можно сказать, она была такая школьная, хрестоматийная, то есть, возможно, были другие представления, было представление о том, что у души много сил, но эта трёхчастность души, она была такой базовой, и в этой базовой трёхчастности роль разума, как ведущего начала, очень велика.
А. Козырев
— То есть всё-таки в церковном учении разум чего-то стоит, да? Потому что иногда говорят: «надо совлечь с себя разум, наш греховный разум», вот юродство, есть такой тип.
о. Дионисий
— Ну, здесь разум или ум, иногда у славянофилов были такие разделения...
А. Козырев
— Рассудок.
о. Дионисий
— Есть рассудочное такое, земное, а есть разумное, умное, духовное. Но в самой святоотеческой мысли есть представление об уме-разуме, который является высшей силой души, а сама по себе душа — это высшая сила человека. Ну, конечно, у Филиппа Монотро́па всё по-другому в «Диоптрии» XI века, где не душа даёт советы телу, а тело даёт советы душе, плоть советует душе, почему? Потому что душа помрачённая, несовершенная, в своём несовершенстве она оказывается ниже плоти, и плоть, как менее павшая, чем душа, или совсем не павшая, она советует душе..
А. Козырев
— Я думаю, тут ещё такой жанр византийского сатирического диалога, где служанка учит госпожу.
о. Дионисий
— Ну, не в этом суть, вот основная схема — это господство разума, власть разума, сила разума, но внутреннего духовного разума, который, по сути, тождественен духу, тождественен духовной жизни и является источником духовной жизни, это не рациональный разум какого-то там доктора математических наук, а это разум подвижника.
А. Козырев
— Мудрость, да? Если можно так сказать.
о. Дионисий
— Ну, можно так.
А. Козырев
— Мудрый разум, то есть разум, который нацелен на то, чтобы как-то человеку правильно жить, правильно постичь образ Божий в себе.
о. Дионисий
— Но этот разум, он является высшей частью этого образа Божия, и когда он правильно руководит душой, а душа правильно руководит телом, то в таком случае человек идёт путём спасения, идёт царским путём, идёт путём приближения к Богу, постепенно восходит от одного барьера к другому, поэтапно.
А. Козырев
— Царский путь — это же путь для царей, а мы же не цари. Обычный человек, простой, он же не царь, как он может идти царским путём?
о. Дионисий
— «Царский путь» — это такое выражение, которое в «Исходе» встречается, когда Моисей просил царя Эдомского: «Разреши нам пройти царским путём», была система царских путей, а он сказал: «Нет, не разрешаю». И вот этот вопрос Моисея с отрицательным ответом стал основанием для Филона Александрийского, чтобы сформулировать уже такое духовно-нравственное учение о царском пути, а потом для святых отцов, чтобы святые отцы воспользовались образом царского пути для того, чтобы вообще сформулировать принципы христианского вероучения. Душа — да, она трёхчастна, она должна быть очищена, и образ Божий по-своему трёхчастен, но именно трёхчастность образа Божия сравнивалась святыми отцами с тремя лицами Святой Троицы. Трёхчастность души платоновская — я не помню, чтобы святые отцы именно с ней проводили такую троечную параллель.
А. Козырев
— А можно сравнить царский путь с золотой серединой Аристотеля, или это всё-таки разные вещи, вот избегать крайностей?
о. Дионисий
— Я думаю, что можно, но просто золотая середина — это более статичное понятие, а царский путь — это более динамичное понятие. Но, собственно говоря, сочетание статики и динамики, и такое диалектическое сочетание, оно очень свойственно святоотеческой традиции. Я всё, простите, у меня Никита Стифа́т в голове, потому что его читал, переводил, искал к нему параллели и получается, этот автор научил меня как-то так ретроспективно обращаться ко всей святоотеческой традиции. Ну вот у преподобного Никиты Стифата нахожу две категории: «стасис» — стояние, и «кинесис» — движение. Получается, это те категории, которыми пользовался автор Ареопагитик и, по сути дела, преподобный Никита, он где-то повторяет, где-то пользуется уже так более свободно этими категориями, он описывает приближение души к Богу, как приближение к Богу ангельских Небесных Сил, и они находятся в движении, и в то же самое время цель их в том, чтобы оказаться рядом с Богом и застыть рядом с Богом в таком священном стоянии, в священном восторге, в священном безмолвии. А церковная иерархия, у Ареопагита было шесть чинов церковной иерархии, а преподобный Никита Стифат увидел, что нет полной параллели, что девять небесных чинов, и только шесть церковной иерархии в Ареопагитиках, он тогда еще три чина добавил, получилось девять чинов небесной иерархии и девять чинов церковной иерархии, так сформировалось у самого Стифата в XI веке. И смысл чинов иерархии по Ареопагитикам, как такое приближение к Богу, уподобление к Богу, движение, приближение и стояние, и путь души, потому что в трактате «О душе» он описывает, как идет душа, и он использует для этого пути термин «васис», а «васис» — это «база», то же слово, что «база», происходит от слова «вэну» греческого, а «вэну» — это не просто шагать, а это «шагать твердым шагом», то есть когда человек идет, вот он совершает шаг, и он твердо на него опирается, то есть в самом слове «движение» заложена идея не только движения, но и стояния, мы говорим: «база», это что-то твердое, это основание, но это не просто основание, а это результат движения. И вот такая диалектика присутствует не только у одного автора и не только у нескольких авторов, это не просто интеллектуальная конструкция, которую святые отцы придумали для того, чтобы пофантазировать или чтобы выразить результат своих фантазий на бумаге, а это, собственно говоря, суть жизни православного христианина, и действительно, когда наши прихожане или братия обители, каждый индивидуально, сам, когда он живет без движения и без подвига, без труда, без напряжения, поддается обстоятельствам, делает то, что внешне важно, но не придает значения внутренним смыслам или откладывает эти смыслы на потом, или суетливо молится, или пропускает молитву и думает: «завтра помолюсь, завтра буду внимательно относиться к тому, чему сегодня не внимаю, сегодня я не почитаю Священное Писание, а уж завтра почитаю и пойму сполна». А завтра он думает о послезавтрашнем дне, а когда начинает читать, то читает очень невнимательно, в одно ухо влетает, в другое вылетает, потом идет учить других тому, чего не знает и не умеет сам, становится лицемером и привыкает даже к своему лицемерию, пытается себя самооправдать, и вместо того, чтобы смиренно двигаться вперед, он гордо двигается назад.
А. Козырев
— Как и все мы.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш гость, наместник Андреевского монастыря в Москве, игумен Дионисий (Шлёнов). Мы говорим о вере в Бога и познании себя, и вот этот ваш образ статики и динамики, у русского философа Владимира Ильина была такая работа: «Статика и динамика чистой формы». А Алексей Фёдорович Лосев (монах Андроник) говорил, используя неоплатонический термин, о «единстве подвижно́го покоя самотождественного различия». Не говорит ли нам это о том, что надо иногда делать остановки в нашей жизни, то есть надо двигаться, пребывать в движении, но всё-таки иногда задумываться о том, куда мы движемся, и создавать себе какие-то минуты такого покоя, подвижно́го покоя, чтобы не оказаться вдруг невзначай там, где не нужно?
о. Дионисий
— Здесь мы должны провести такое чёткое различие, то есть то движение, о котором писали святые отцы, это такое духовное положительное движение, которое не противоречит покою. Но есть другое движение, естественно, — это суета нашей жизни, и ход нашей жизни, который часто бывает достаточно обременён суетой, и несомненно, при этом втором варианте очень нужно останавливаться. Если нет возможности совершить длительную остановку, то хотя бы ту краткую остановку совершить, какая только возможна, остановиться хоть на две секунды, хоть на минуту. Это действительно очень важная тема, и очень актуальная, я думаю, для современного человека, потому что люди так устроены, что они хотят как можно больше всего успеть, и набирая обороты, набирая скорость в житейских делах, они иногда могут остановиться, но не хотят останавливаться, или они останавливаются внешне, но они не останавливаются внутренне, а для Бога, для веры спешка не нужна. Один из афонских монахов, очень высокой жизни человек, известный духовный писатель Моисей Агиорит, он выступал с разными докладами духовными в Греции в своё время, и оставил жития афонских подвижников, приезжал в Духовную академию, и в Духовной Академии он услышал слово «аврал» и сказал: «У нас, среди монахов, нет авралов», то есть этим он констатировал, что в жизни присутствует даже не просто остановка, что если человек живёт по заповедям Божьим размеренно, то может, у него вся жизнь такая духовная остановка. Но для современного человека очень важная, такая животрепещущая, актуальная тема, и для тех, для кого она актуальна, очень важно останавливаться. Остановка предполагает исполнение призыва апостола Павла к непрестанной молитве, апостол Павел говорит: «непрестанно молитесь», монахи с трудом исполняют это предписание, миряне благочестивые стремятся, не у всех получается, но те, у кого не получается, они не должны унывать, они должны знать, что они остановились душой и помолились, то есть они эту остановку сделали для Бога, такая остановка, в которой мы забываем о себе и помним о Боге. Надо сказать, что в максимах более поздних, византийских, там была формула не только «познай самого себя, чтобы познать Бога», но и «забудь самого себя, чтобы не забыть Бога». В одном произведении агиографическом есть такая формула.
А. Козырев
— То есть надо забыть себя, но помнить о Боге?
о. Дионисий
— Да, чтобы помнить о Боге, то есть такая память. Это разными мыслями выражается, например, святитель Герман II Константинопольский, это уже же второе тысячелетие, толкуя слова «отвергнись себя и возьми крест свой, и за Мною гряди», известные слова об отречении, призыв Христа Спасителя к своим ученикам после некоторого колебания и сомнений со стороны апостола Петра. И святитель Герман говорит: «Отречься от самого себя и взять свой крест — это означает вообще раздвоиться, то есть выйти за пределы самого себя, относиться к самому себе, как к человеку, который стоит рядом с тобой». Вот до такой степени напряжение, преодоление своего греховного «я» и несовершенства, и это, конечно, необходимо делать во время такой духовной остановки, потому что, когда человек очень спешит и пытается успеть все на свете, то в этот момент он занят внешними делами, у него нет времени для внутреннего сосредоточения.
А. Козырев
— То есть вот движение медленных городов, которое сейчас существует, медленные города, вот Светлогорск у нас в этом движении участвует, где образ черепахи, никуда не спешить, вот это не то, это такая секулярная, светская экологическая параллель, к тому, о чём мы с вами говорим, то есть надо не медленно что-то делать, а делать осмысленно прежде всего.
о. Дионисий
— Все эти образы, в том числе образ остановки, они имеют духовное значение, то есть можно по-разному остановиться, кто-то набрал скорость, и он должен трудиться до конца и без остановок двигаться вперёд, потому что остановка в какой-то ситуации будет тождественна или эквивалентна движению назад, и не всегда можно останавливаться, но для Бога нужна остановка, как и движение для Бога, то есть тот процесс, который происходит не для Бога, а для мира или в соответствии с принципами мира, может быть, сам по себе он нейтральный, не обязательно плохой, но он недостаточен, и поэтому надо всеми силами стараться хранить в своей жизни память о Боге непрестанно или хотя бы время от времени, но не думать, что если мы не можем непрестанно выполнять призыв апостола Павла, тогда мы вообще ничего не делаем и вообще не молимся, всё равно мы стремимся к тому, чтобы память о Боге проникала жизнь. Нельзя сказать, что память о Боге — это то, что только на остановке может позволить себе православный христианин, она всё равно должна проникать всю жизнь, и этим отличается, может быть, верующий человек, действительно, от маловерующего: тем, что у него сильнее живёт вера в душе, и он уже живёт вместе с этой верой, это уже неотъемлемая часть его жизни, и он не может от неё отречься ни на одно мгновение.
А. Козырев
— Как в Ветхом Завете сказано, по-моему, в книге пророка Иеремии: «Пойдём и не утомимся, полетим и не устанем».
о. Дионисий
— Да, так.
А. Козырев
— Меня всё время не покидает мысль, отец Дионисий, что в Андреевском монастыре возвращаются какие-то древние традиции, поскольку здесь всегда с особой чуткостью относились к греческому языку, к греческой богословской традиции. Действительно ли вы сейчас пытаетесь возродить эту традицию учёного монашества, которая в Андреевском монастыре была, и он славился, об этом в начале передачи говорили?
о. Дионисий
— Само понятие учёного монашества, оно не совсем однозначное, потому что, если есть учёное монашество, значит, есть «не учёное монашество», и те, которые будут именовать себя «учёными монахами», у них будет такая почва для гордости, тщеславия, надмения. Да и кто назовёт себя обладающим чем-то, потому что всё большее знание приводит к пониманию своего всё большего незнания. Но, действительно, исторически Андреевский монастыре был воссоздан Фёдором Ртищевым как училищный монастырь. В середине XVII века по трёхчастной схеме «филология, философия, богословие» здесь вёлся такой преподавательский цикл. Фёдор Ртищев — ктитор монастыря, как известно из его жития и жизнеописания, приезжал по вечерам в Андреевский монастырь для того, чтобы брать уроки греческого у монахов, и мне очень радостно, что сейчас мне, как наместнику монастыря, удаётся, я не скажу: возродить ту традицию, которая была, но привнести определённую лепту в то, чтобы Андреевский монастырь стремился к тому, чтобы продолжать оставаться и в то же самое время приобретать что-то новое, как училищный монастырь. Здесь проводятся семинары, занятия аспирантов Московской духовной академии, мне приходится также руководить аспирантурой. Здесь, через изучение греческого языка, через уроки греческого удаётся услышать это живое слово святоотеческой традиции при подготовке к проповедям. Я время от времени открываю греческие первоисточники и нахожу там те толкования, те святоотеческие мысли, которые можно простыми словами, без такой научной детализации, донести до слуха прихожан и чувствую определённый отклик, если прихожанам нравится такое святоотеческое богословие, им нравится святоотеческая аскетика. Прихожане — это очень тонкие люди, вне зависимости от тех специальностей и профессий, которыми они занимаются, и кажется, как будто бы такая аскетика Максима Исповедника для избранных, но она, и не только она из святоотеческом богословия, находит отклик, и это утешает, радует. Мы видим, что сама богословская наука, она очень глубоко взаимосвязана с духовным просвещением, и, может быть, принципы духовного просвещения, они даже сильнее связаны с принципами науки, чем может показаться на первый взгляд. Часто у нас существует отрыв, то есть учёные занимаются такой сухой наукой, и мы это наукообразие видим в разных научных журналах, статьи прекрасны, труд огромный, чтобы их написать, чтобы их издать, но круг читателей этих статей всегда очень узок, даже тогда, когда эта статья имеет очень широкий спектр смыслов и значений, но она написана таким языком, который доступен не всем, а просвещение, знание, образование — это, если хотите, внимание себе, то есть это повторение одного и того же. Например, чем отличается проповедь от научной статьи? Научная статья, она в систематическом виде излагает какую-то систему смыслов, взглядов, а проповедь, она берёт один стих Священного Писания, «да возьмет крест свой», и даже части этого стиха, двух слов, достаточно для того, чтобы сказать проповедь. Но это же не просто повторение, как ликбез, это повторение с углублением. Получается, что проповедь, в отличие от научной статьи, она даже глубже раскрывает тот смысл, который заложен, например, в этих двух словах: «да возьмет крест», она имеет своё духовное значение, и теория, практика...
А. Козырев
— Но проповедь тоже имеет древнюю структуру, то есть это же не просто романтическое какое-то описание, да?
о. Дионисий
— Это такой призыв к душе, обращение к душе, покаяние, то есть проповедь о покаянии, об исправлении, такие духовные смыслы. В Андреевском монастыре в XVII веке, так и говорится в описаниях, была возрождена традиция древнерусской проповеди, потому что после татаро-монгольского ига проповедь уменьшилась.
А. Козырев
— Ну вот «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона — прекрасный образец.
о. Дионисий
— Да, но это древнерусская проповедь, до татаро-монгольского ига.
А. Козырев
— Да, да.
о. Дионисий
— И получается, что эти монахи, которые здесь были, они не просто исправляли тексты, они занимались разными трудами. Епифаний Славине́цкий, он переводил святых отцов, исправлял переводы, составлял духовные гимны, братия Андреевской обители потом пополнила преподавательский состав Славяно-греко-латинской академии, которую создали иеромонахи Софроний и Иоанникий Лиху́ды. Много несли разных трудов, но в XVIII веке Андреевская обитель стала сходить на нет, и в 1764 году, на волне секуляризации Екатерины Великой, она была просто закрыта и превращена в приходские храмы. Но и до 1764 года множество таких тяжелых, драматичных событий, которые, в общем-то, свидетельствуют так или иначе об упадке обители, а основной центр переместился в Славяно-греко-латинскую академию, но самый первый училищный монастырь был устроен здесь, в Андреевской обители. Сейчас, спустя огромное количество времени, я через любовь к греческому языку особо, может быть, как-то пытаюсь ощутить, понять, что же здесь происходило раньше и что мы можем сделать сейчас. То есть мы не должны копировать то, что было раньше, сейчас совершенно другие обстоятельства, в духовных академиях ведется учебный процесс, но, тем не менее, само значение языка, как первоисточника для святоотеческой традиции, оно очень важно.
А. Козырев
— Хочется поблагодарить вас за очень интересный глубокий научный, и в то же время пастырский рассказ о том, как через веру в Бога мы можем познать себя, и пожелать вам помощи Божией в тех делах духовного просвещения, о которых вы говорите, потому что огромное богатство святоотеческого наследия, во многом еще не переведенное, а если и переведенное, то не прочитанное вот таким обыденным прихожанином через вас, через ваши труды становится доступным, открывается людям. Поэтому помощи Божией вам в этом служении, и спаси вас Господи за эту интересную и глубокую беседу. Я напомню нашим радиослушателям, что в гостях у нас сегодня был наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). До новых встреч в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА, в программе «Философские ночи».
Все выпуски программы Философские ночи











