«Служение на северных землях». Митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Служение на северных землях». Митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан

* Поделиться

У нас в гостях был митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан.

Разговор шел о Мурманской епархии и об особенностях служения владыки на северных землях. Также мы говорили о работе Патриаршей комиссии по вопросам физической культуры и спорта, которую возглавляет владыка Митрофан, и о том, как могут быть связаны спорт и православная миссия.

Ведущие: Алексей Пичугин, Константин Мацан


А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. Здесь, в этой студии, приветствуем вас мы:

К. Мацан

— Я — Константин Мацан.

А. Пичугин

— И Алексей Пичугин. С удовольствием представляем нашего гостя: эту часть «Светлого вечера» вместе с нами и вместе с вами проведёт митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан. Владыка, добрый вечер.

Митр. Митрофан

— Добрый вечер.

А. Пичугин

— Мы с вами неоднократно в этой студии встречались, но, правда, в предыдущие наши встречи вы были епископом Североморским и Умбским — это тоже Мурманская область. И вот уже два года, как вы управляете Мурманской кафедрой. Очень интересно, как это на вас отразилось, и что такое перейти из управления относительно небольшой епархией на главную, первую кафедру? Хотя перед началом программы мы говорили, что территория Североморской епархии, наверное, больше Мурманской, но по населению, по количеству храмов, конечно, меньше.

Митр. Митрофан

— Безусловно, это большая перемена, достаточно для меня неожиданная. Дело в том, что я себя всё-таки весьма комфортно чувствовал на Североморской кафедре. Я вернулся в родные места, которым посвятил практически всю мою жизнь — 26 лет я служил на Северном флоте. И туда вновь вернулся в ином качестве, с иными, думаю, не менее важными задачами, чем в своей прошлой жизни, а именно с вопросами становления военного духовенства, чем, собственно, и занимался в течение этих лет, с 2013 года. И были большие планы, и достаточные уже достижения там были. Но воля Божия такова была, что меня пригласили уже на митрополичью кафедру. Ну, что поделаешь? Я скажу, что, конечно, это новое испытание, новый участок работы. Это всё-таки иная среда, это промышленность, это рыбаки, это наши северяне, приезжающие на различные объекты очень активного, энергичного строительства, развития, которое сейчас происходит на этом арктическом стратегическом направлении практически вообще всей нашей страны. И приходится включаться теперь в эту новую жизнь, новые контакты, новые задачи. Поэтому впечатление такое, что, как говорится, вперёд и с песней, как оно всегда и бывало, когда тебя бросало и по военной службе — на новые корабли, новые гарнизоны, — так и здесь: новые объекты, новые задачи, новые люди. Я надеюсь, что сейчас уже в полной мере вошёл в курс дела и много чего интересного происходит у нас теперь на Мурманской моей кафедре, в моей Мурманской епархии.

К. Мацан

— Вы произнесли слово «северяне». Я думаю, что те, кто нас слушают, например, в европейской части России, да и не только, а и в Москве, в больших городах, многие просто никогда не были там, где вы служите. Я, например, никогда там не был. Поэтому мне очень интересно вас спросить об этих местах и об этих людях, которых вы называете «северянами». До начала нашей программы мы разговаривали с вами, и вы рассказывали — как я эту мысль уловил, — что вы предпочитаете даже работать там и чтобы священниками у вас становились те, кто там вырос, кто чувствует, знает Север, кто его любит. И заезжие, может быть, даже не всегда справляются. А в чём специфика, это про что?

Митр. Митрофан

— Земля особая, земля испытывает. Здесь нельзя быть не до конца преданным этой малой своей родине, этой земле. Это ты должен полюбить, и тогда она полюбит тебя. Эта земля сама избирает того, кто здесь должен быть. И случайные люди, такие залётные, которых очень много бывает, которые приезжают, вот у нас есть места, где служить, есть хорошие должности, куда можно устроиться священнику, который где-то там не состоялся или чувствует, что его не в полной мере понимают, такие приезжают, достаточно много просятся. Мы принимаем и всё это отдаём на волю Божию, и очень скоро становится понятно, что такой, как говорится, залётный человек там оказывается совершенно неуместен.

А. Пичугин

— А всегда так? Потому что я достаточно много слышал историй о том, что люди, приезжающие на Север не с Севера, плохо там приживаются. Не потому, что они плохие, а потому что их Север не принимает, не принимают люди, которые там живут.

Митр. Митрофан

— Север — да.

А. Пичугин

— Но так бывает тоже не всегда. Я знаю, например несколько семей, в том числе семей священников, которые ехали в очень отдалённые и ненаселённые районы Архангельской области — я знаю семью священника, который туда приехал служить, его там рукоположили, и он там живёт, и всё у него там неплохо — его приняли. Но это, я так понимаю, что достаточно нераспространённая история.

Митр. Митрофан

— Безусловно. Это призыв некий. Господь призывает этого человека. Он глядит в его сердце и понимает, что он там нужен. Допустим, сейчас только что иеродиакон, отец Кирилл такой, 12 лет в Оптиной пустыне, казалось бы. И что-то ему вдруг ему очень захотелось на Север. А у нас вот только в прошлом году открылся монастырь. Исторический монастырь, который там с XVI века был — Свято-Троицкий Феодоритов Кольский монастырь. И там идёт становление, братия нужна, нужны опытные священники, монахи, которые имеют опыт службы. И он туда просто рвался, приехал. Но мы так же сказали: «Давай, брат, поживи, посмотрим». И он сейчас прямо в братию настоящую вписался и служит. Мы его рукоположили во диакона — он был просто монахом. И он исключительно доволен, и все им довольны. То есть этот человек как бы от Бога прислан в помощь. Видимо, Феодорит Кольский вымолил хорошего собрата в хорошей знаменитой Оптиной обители. Поэтому всё-таки эта традиция идёт с древности. У нас и святые такие — очень штучные, как говорится. Это всегда люди с такими непростыми судьбами, каждый со своей историей. И их не так много, но мы сейчас их жития уже в полной мере восстановили, издаём молитвословия им соответствующие. И мы понимаем, что это такие просто адаманты веры. Вот наша Кольская троица: Трифон Печенгский, Феодорит Кольский, Варлаам Керетский и их ученики верные — это всё XVI век. Это такие просто титаны духа, это такой пример для нас. И земля выбирает именно таких людей неординарных очень. Там сложно, по всем вопросам сложно. Я вот 13 лет провёл в поморском селе и знаю, что такое служба.

А. Пичугин

— Удивительные истории вы рассказывали в прошлый раз, когда к нам приходили, про жизнь в этом поморском селе, о том, как люди относились к священнику, как до этого священники там долго не задерживались, а вот вы сумели. И как долгое время, при отсутствии священников, служащих постоянно, а в советское время и вовсе в отсутствии священников, просто местные жители брали эту функцию на себя, насколько это было возможно. И была женщина, которая вам сдавала тетрадки, где были записаны последования, люди. Напомните эту историю замечательную.

Митр. Митрофан

— Да-да-да. Это замечательный пример вообще того, как, казалось бы, вера и... последний священник передо мной был расстрелян — протоиерей Николай Гусев. Он был расстрелян в 1940 году. После этого село осталось... ведь это же совершенно замкнутые такие патриархальные места поселения, практически не контактирующие ни с кем и ни с чем. Они живут своим миром. До ближайших населённых каких-то пунктов и тем более городов там сотни километров. Естественно, никакого контакта нет. И им надо как-то выживать именно в этом замкнутом пространстве. А люди-то оставались верующими, и вдруг непонятно, как крестить, как отпевать, как помолиться об удаче на рыболовецком промысле, либо на охоте и так далее, и многие другие вопросы. И вот эта девушка юная, в те времена ещё, Еликонида Чурилова, почему-то ей Господь в сердце вложил, что она должна взять на себя. И действительно, она поехала в дальние края, в город Кандалакшу, и там нашла какую-то монахиню. И потом в эту тетрадочку ученическую 12-листовую она прямо записала под запись, и ей эта монахиня диктовала, что делать при отпеве, что при крестинах, какие молитвы. И она потом в течение вот этих лет, покуда я там не появился, да даже и когда я появился — всё равно все ходили к ней. Ну появилась какая-то странная фигура в странном наряде — они такого не видели, ведь люди выросли уже без священников, это же замкнутое пространство. Если в городах всё-таки были священники и храмы...

А. Пичугин

— Кто туда, в эти города, ездил.

Митр. Митрофан

— Да, в городах были, а в селе это всё полностью исчезло напрочь. Вот убрали священника, закрыли храм — значит, всё, и больше об этом никто ничего не знает. Поэтому традиция прервалась, но осталась вот эта вот... знаете, как подземная текущая река, — всё равно продолжала жить вера. И вот эта женщина, потом уже бабушка, бабка Еликонида, как её звали — все к ней ходили. И она, только лишь спустя четыре года моего пребывания там, мне передала свои обязанности, причём это сделала торжественно. Я по своей такой недалёкости, может быть, и непониманию того, что происходит, мне было странно, когда она позвала меня к себе домой и стала торжественно зачитывать все свои записи в этой тетрадочке. Эта тетрадочка уже была шестая по счёту, потому что от многочисленных переписываний и использования эти тетрадки приходили в ветхость. И она потом их переписывала, и таких тетрадей было шесть, представляете? Шесть раз она за это время, с того 1940-го года, переписывала. И вот она показала уже последнюю, тоже истрёпанную. Конечно, там накопились какие-то ошибки, какие-то пропуски, неточности за эти шесть переписываний. Но всё равно это было такое удивительное свидетельство, что вера жива и что она неистребима, и что никакие эти страшные годы не могут одолеть — врата ада не одолеют Церковь. И, конечно, для меня это было такое удивительное свидетельство вот этой глубинной веры народа. И она мне передала эти обязанности, всем объявила на селе, что больше к ней не приходить. И её сразу все послушали, что «всё — Еликонида сказала, что всё». И она в принципе скончалась очень быстро — года через два уже.

А. Пичугин

— А к вам она ходила на службы?

Митр. Митрофан

— Да, она приходила и причащалась — это всё было, да. То есть это такой опыт, который я застал, о том, как же на самом деле было дело не в городах, а в таких отдалённых селениях. Сохранялась вера, и люди брали на себя эту функцию. Вот это удивительный опыт для меня был.

К. Мацан

— Митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Опять же до начала нашего разговора вы процитировали слова известной песни: «Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда». А как менялось ваше переживание ощущения от малой родины во времени? Вы были много лет морским офицером, потом вернулись как монах, священник, теперь епископ. В чём вы сегодня не равны себе вчерашнему или 10 лет назад?

Митр. Митрофан

— Я, конечно, коренной петербуржец, в те времена ленинградец...

А. Пичугин

— А вот я, простите, как раз хотел уточнить: вы, как коренной ленинградец, с такими очень глубокими петербургскими корнями, ощущали Север в Петербурге? И Север ли это для северян?

Митр. Митрофан

— Всё-таки это, конечно, цивилизация, но мы относимся всё-таки к Петербургу, как к некой такой столице Севера. Недаром называют Северной столицей — это не просто красивое словцо. И Мурманск, и Петербург — это какие-то такие точки начала и конца вот этой территории, молитвенного пространства, которое должно простираться оттуда до сюда, покрывая весь наш северный край. И для, конечно, малая родина — я всё время ощущал себя и очень тосковал без Ленинграда, потому что корни глубокие, воспоминания очень яркие от всего — мы жили рядом с Исаакиевским собором. И меня нянечка водила в этот собор, мы смотрели маятник Фуко там, который качался вместо того, что положено в храме. И все эти Конногвардейские бульвары, Манеж и набережные Невы — это всё, конечно, в моём сердце осталось. И когда я уехал лейтенантом служить на Север в 1976 году, естественно, предполагал, что вот послужу на Севере — это карьера, опыт, это всё-таки Север, Северный флот, самый мощный флот — и потом вернусь обратно к своим родным местам. Но вот с того 1976 года я всё возвращаюсь. Вот уже прошло сколько лет, страшно подсчитать, скоро того и гляди 50 будет, как я всё возвращаюсь. Естественно, за это время, как вы говорите, произошла перемена. Естественно, я прикипел к этому краю, он родной край. Потому что всё-таки у меня служба была такая, что я достаточно рано стал командиром. Корабли были небольшие, так называемый ещё, самый первый мой корабль, помню, рейдовый тральщик — противоминный корабль. Они в основном не океанские походы совершают — они ходят именно вдоль побережья, заходят там в губы, у нас там дозоры, какие-то противодиверсионные мероприятия. То есть я эту землю по этим губам всю изучил. Высаживаешься на берег на шлюпке, дышишь этой тундрой, всей этой красотой, скромной, но очень такой проникающей в сердце, красотой вот этого нашего Кольского севера. И это, естественно, не могло не отразиться на мне, поэтому теперь я не знаю, вернусь ли когда, но, может быть, уже завершая службу когда-нибудь вернусь, но пока, видите, Господь меня отпускает. И я думаю, что многое что нам ещё предстоит сделать и действительно большие планы на Севере.

А. Пичугин

— Мурманской епархии не так много лет, мы сейчас перед программой считали — 25 лет, как эта огромная территория выделилась из состава Архангельской области. Тут надо, наверное, нашим слушателям пояснить, может быть, не все знают, потому что это административное деление понятно — Мурманская область, Архангельская область, республика Коми. Когда-то это всё до недавнего времени, на нашей практически памяти было одной огромной епархией, откуда сначала выделили Коми, потом выделили Мурманск. И вы говорили. Что нет кафедрального собора — это чуть ли не единственная епархия с большим областным центром, где нет кафедрального собора.

Митр. Митрофан

— Да.

А. Пичугин

— А как так получилось?

Митр. Митрофан

— Правильно вы говорите, что это всегда принадлежало какой-то епархии. Исторически с древних времён это была, например, территория Новгородской епархии, затем Холмогорская, Архангельская, какое-то время к Карелии её приписывали, потом даже к Ленинградской приписывали епархии. В общем, это всегда был такой медвежий угол, который никогда не имел архиерея и вот этой заботы духовной об этом крае. Архиереи туда добирались крайне редко. Допустим, я служил в этом своём селе Варзуга, о котором тут вспоминал. И я там обнаружил, допустим, клировые ведомости 1915 года. И там указано было — в последнем пункте положено было заполнять священнику, вопрос был такой: когда на приходе в последний раз служил преосвященный? И там в 1915 году было указано, что в 1856 году. То есть прошло 60 лет и никакого архиерея в глаза никто не видел. Естественно, можно понять такую замкнутость, и священник сам по себе, и собственно кто его чему учил тогда. И вот это всё такое уныние и не вполне грамотное служение имело место, и вот этот край в этом смысле был таким, прямо скажем, медвежьим углом. Поэтому когда 25 лет назад это решение было принято, конечно, это радикально всё изменило. Прибыл первый владыка самостоятельный — тогда ещё епископ Симон. И вот оно практически 23 года трудов положил, чтобы эту землю...

А. Пичугин

— Тоже фактически стал северянином за 23 года.

Митр. Митрофан

— Конечно. Он так и говорил, что это, как его невеста, которую он не бросит, и любит этот край.

А. Пичугин

— И так он там и живёт.

Митр. Митрофан

— Он продолжил там жить, да. В общем-то, он совершил свой важный этап работы, важный задел, который он сделал в течение этих лет, то есть создавая практически из ничего эту новую епархию Кольского севера, которую так давно ждала эта земля.

А. Пичугин

— Вы говорите, что нет кафедрального собора, а я смотрю и вижу, что в интернете пишут про Мурманский морской кафедральный собор, Никольский кафедральный собор.

Митр. Митрофан

— Мурманский морской кафедральный собор — это такая мечта, которую мы всё пытались воплотить, но которая так и не состоялась по теперь известно, какой причине. Я могу рассказать, с чем это связано. А исполняет эту обязанность сейчас Никольский кафедральный собор. Он построен был в советское время в таком очень депрессивном районе, к нему доступ очень сложный, как специально, но это понятно — естественно, никто храм не собирался строить так, чтобы его было видно. Поэтому, конечно, он исполняет обязанности кафедрального собора, но он таковым являться не может, безусловно, потому что должен быть достойный и видный всем кафедральный храм.

К. Мацан

— А почему нет кафедрального Морского собора?

Митр. Митрофан

— Дело в том, что это всё мы планировали, и предыдущий архиерей очень долго эти планы составлял, места искались. Но всё как-то не складывалось, и Святейший Патриарх не одобрял выбранное место и все эти проекты, которые предлагались, как-то это всё на душу не ложилось. И до сих пор, до последнего момента, до конца прошлого года нам, собственно, даже было непонятно, почему такая маета с этим собором, почему мы самые несчастные из всех городов кафедральных по всей нашей великой православной Ойкумене. Но в конце этого года к нашему 25-летию, по сути дела это такой подарок получился, мы открыли документы в ГАРФе. Никто как-то не задумывался вообще, никто до этого вопроса не задавал: а вот какое было последнее решение последнего заседания Святейшего Синода, прежде чем он перестал существовать и рухнула вся империя, и началась революция? Чему было посвящено последнее заседание? И выясняется, что последнее заседание было посвящено как раз нашему собору. И было принято решение, потому что была воля императора, высочайшая воля, и естественно, что Святейший Синод всемерно поддержал эту идею о том, что в городе Романов-на- Мурмане — так должен называться наш город, мы это знаем — должен быть построен величественный храм-памятник всем, погибшим во Вторую Отечественную войну. Вторая Отечественная война — это так должна была называться Первая мировая, «несправедливая», «буржуазная», «империалистическая» и вообще со всеми другими мерзкими титулами, которые присвоили этой героической войне и всем нашим героям, которые там полегли, миллионы, на этой войне. И был объявлен всероссийский сбор средств, и был создан комитет по созданию проекта и вообще решению этой величественной задачи, как там сказано, поскольку количество жертв и героизм, который был проявлен, действительно был очень велик. Но это оказалось всё забыто, и даже сама идея. И только сейчас к нашему 25-летию вдруг нам стало понятно, почему мы не можем построить: потому что мы не то строим. Строить надо — исполнять решение Святейшего Синода и Его императорского величества.

А. Пичугин

— Мы продолжим буквально через минуту с моим коллегой Константином Мацаном программу «Светлый вечер». Напомню, что гость у нас сегодня — митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. У нас сегодня в гостях митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан. В студии мой коллега Алексей Пичугин, я — Константин Мацан. Мы говорим о северных землях, о служении владыки Митрофана в этих землях. Потрясающую историю вы нам рассказали в конце предыдущей части. То есть теперь есть планы построить в Мурманске кафедральный собор не просто по своему, скажем так, выбору, почину, а именно во исполнение решения дореволюционного Синода?

Митр. Митрофан

— Да. Это было последнее решение Синода. И мы посмотрели, кто его подписал, какие члены Святейшего Синода — это удивительно, это практически все новомученики, это все архиереи. Там митрополит Киевский Владимир, это Патриарх Тихон — в то время ещё не Патриарх, естественно, — это Сергий (Старогородский), это Новгородский архиерей. Практически все члены Священного Синода стали новомучениками. И там их подписи стоят — это последнее решение, которое они приняли. И дальше пошла уже Голгофа. И поэтому это наш долг. И самым удивительным образом мы всё никак место не могли найти. Святейший Патриарх всегда говорил, что место не то, что что-то не там строите. Предыдущий архиерей очень от этого расстраивался, который сейчас на покое, владыка Симон, что его место не утверждается и что он не понимает, что тут не нравится. А, видимо, Его Святейшество чувствовал, что не то — не то мы строим.

К. Мацан

— Удивительная вещь ещё и тем, что вы неслучайно упомянули, что по решению этого Синода должен был возникнуть храм-памятник во имя погибших в Первую мировую войну. Мы ведь и сегодня даже, сейчас, в наши дни, намного меньше знаем, просто помним о Первой мировой, чем о Второй. И это, с одной стороны, понятно, и у этого есть вполне естественные причины, но нередко такие мнения и у просто людей, и у историков встречаются, что пока мы до конца не осмыслим подвиг и вообще события Первой мировой войны, наша память и почёт, и наше какое-то сочувствие Второй мировой тоже будет неполным. И вы, получается, и эту миссию по-своему исполняете. В советские годы просто была задвинута на задворки любая память о Первой мировой войне.

Митр. Митрофан

— Потому что это позорная страница большевиков. Это тот самый «похабный Брестский мир», это все признавали. Это же их идея — уничтожить плоды победы, которая завоёвана была миллионами погибших, и невероятный героизм проявлялся.

А. Пичугин

— Что самое важное.

Митр. Митрофан

— Вот смотрели вы фильм «Батальон»? Про батальон смерти. Это маленький эпизод, но какая сила духа — женщины идут показывать пример мужчинам. Или та же самая «атака мертвецов» у Осовеца — это же ничего нигде не прозвучало. Я об этом написал сразу же в комментариях, что там должны быть такие барельефы, там должно быть всё это вспомнито — великий героизм. Брусиловский прорыв — это же гибель наших всех именных полков гвардейских, это же там всё происходит. Это же всё должно быть вспомянуто. Но самое удивительное, что оказалось, что наконец-то мы делаем то, что нужно — нам Господь указывает. Место даже нам расчистили ещё до того, как мы поняли, для чего. Удивительное дело, когда Святейший Патриарх приезжал к нам и ехал по городу совместно с губернатором и с митрополитом смотреть место, где бы мог быть наконец-то собор поставлен, в этот момент это место было ещё занято. Занято ни больше ни меньше парком аттракционов и колесом обозрения — это самое такое место достойное, и там колесо, конечно, должно стоять — главный символ нашего города. И удивительно, что пару лет назад это всё снесли.

А. Пичугин

— Просто снесли?

Митр. Митрофан

— Снесли и просто это место стоит пустое — плато на вершине города.

А. Пичугин

— А снесли просто потому, что аттракционы пришли в упадок, а на новые денег не было?

Митр. Митрофан

— Наверное, да. Кто-то там разорился. То есть Господь подготовил и место. И сейчас мы, уже разбирая архивы наши местные, мурманские, выясняем, что, оказывается, на этом месте было захоронение солдат, погибших в Первую мировую войну — на месте этих аттракционов. И в советское время их, якобы, перенесли. Но у нас есть подозрение, что вряд ли в советское время стали бы переносить ненавистных... потому что там было очень много наших союзников захоронено — англичане, сербы там были захоронены, большие захоронения были. Потом это всё закатали и сделали парк.

А. Пичугин

— Знаете, почему-то это очень распространённая история по отношению к кладбищам Первой мировой войны.

Митр. Митрофан

— Ненависть страшная...

А. Пичугин

— Вот у нас недалеко от центра Москвы, у метро «Семёновская» есть парк, он и сейчас парк. А когда-то, до революции и в первые годы советской власти, это было мемориальное кладбище, где были

похоронены останки солдат, погибших на той самой Первой мировой войне. И ничего — какие-то могилы выворотили, какие-то остались до сих пор. И долгое время, по описанию местных жителей, бугорки так и соседствовали со скамеечками и благоустроенными газонами.

Митр. Митрофан

— Вот, увы, это та же самая история. И наверняка те, кто там лежат, тоже ходатайствуют и молятся о том, чтобы наконец это место было местом памяти, а не местом развлечений и весёлых аттракционов.

А. Пичугин

— Ну, там нет аттракционов, там просто парк.

Митр. Митрофан

— Парк — это наилучший вариант. Так что, мы сейчас стоим на пороге вот этих событий. И, естественно, уровень решения этой задачи достаточно велик. И, может быть, это не моё ведение теперь уже в полной мере. Потому что если мы вспомним, какой храм посвящён 1812 году — Христа Спасителя, и какой в парке «Патриот» — 1941-45, то тогда 1914-18, наверное, это тоже что-то должно быть весьма достойное. Правильно же? Это же целая эпоха. И по сути дела вы правильно сказали, ведь наша Великая Отечественная родом из той — Второй Отечественной, потому что это продолжение той же самой истории. Мы тогда взяли и плоды победы ликвидировали, но, естественно, задача не решена.

А. Пичугин

— Я абсолютно уверен, что у нас в России не хватает памятников Первой мировой войне.

Митр. Митрофан

— Конечно. То, что поставлено на Поклонной горе — хорошо, там какой-то такой мемориальчик, но это совершенно не тот уровень почитания того мужества и героизма, которые были проявлены. По сути дела это последний всплеск той императорской России, той веры, той идеи державной, которая тогда была. Это последнее, что она принесла, прежде, чем всё это рухнуло — это героизм войны.

К. Мацан

— Не могу ещё не спросить об одном аспекте, напомнить тем, кто, может быть, слышал наши с вами разговоры на радио «Вера» раньше, а тем, кто не слышал, просто об этом чуть-чуть рассказать: на монашество вас благословил старец Иоанн (Крестьянкин). Вы рассказывали у нас в эфире эту удивительную историю, когда вы приехали в Печоры просить благословения старца на венчание, а в итоге получили благословение на монашество. И с Божией помощью эта ситуация у вас в семье разрешилась, и вы действительно приняли постриг. А у многих, кто смотрит на церковную традицию со стороны, есть стереотип о монашестве, что это такие угрюмые отшельники, которые скрылись от мира, может быть, из-за проблем, чуть ли не из-за несчастной любви. Есть такое ощущение у тех, кто не знает, что мальчики в семинарию идут потому, что девушка бросила — и вот назло всему женскому роду пойду, теперь буду попом или монахом. А сами монахи при этом говорят и любят повторять, что в монастырь не уходят, а в него приходят. Что для вас самое главное в монашестве? Как это менялось со временем, как это связано опять же с северной природой, с северным бытом, таким суровым? Вы же, получается, в себе как бы, в вашей биографии соединили два таких архетипа культурных: воин и инок. Вы были офицером, и мы понимаем, что бывших офицеров не бывает, и теперь вы монах и епископ.

Митр. Митрофан

— Дело в том, что монашество — это тоже воин прежде всего. Когда идёт постриг — ведь в чине пострига конкретно об этом указывается и подчёркивается. Когда после пострижения волос идёт облачение монаха, и он облачается по образу воина в доспехи. Допустим, я держу сейчас в руках чётки — это «прими меч духовный». Что такое чётки? Это непрестанная молитва, для этого тут вот эти зёрнышки все. Ему напоминание, как их надо перебирать и читать эту молитву непрестанную, молитву Иисусову. И всё остальное: надевают клобук и говорят: «Прими шлем спасения», — и так далее, то есть это всё доспехи воина. Поэтому это в принципе духовный воин... ведь монашество так и появилось, как те, которые выходят на сражение с князем тьмы. В общем-то, это не скрывалось. Если мы возьмём наш самый первый монашеский опыт, допустим, Антония Великого, то это постоянная борьба с нечистыми духами, которые ненавидели монашество именно за то, что они себя позиционируют как воины Христовы, то есть они борются с силами тьмы, и открыто борются. И они этого не боятся, в силу того, что они принимают три обета, соответственно: всецелого послушания, отсечения своей воли; целомудрия, и физического и духовного; и нестяжания — ничего нету. В результате у врага рода человеческого, князя тьмы, исчезают рычаги, которыми он обычно воздействует на человека по всем этим позициям. Уж как насчёт целомудрия воюет в нашем мире — это просто отдельный рассказ — что творится вообще в этом мире, насколько он разлагается в блуде. А монах лишает его этими... и таким образом он выходит смело, потому что если он не имеет двойного дна, ничего не скрывает... если скрывает, то он проиграет и будет посрамлён, и участь будет страшная такого монаха, враг ему не простит это. Но если он чист абсолютно и непорочен, то он действительно страшен и он изгоняет всю эту нечисть вокруг себя, и может помочь другим людям, которые будут с ним общаться.
В частности такую помощь оказывал и упомянутый вами архимандрит Иоанн. Я знаю, что сейчас есть необходимость рассмотреть вопрос о его прославлении. Безусловно, я это полностью поддерживаю. И я знаю, что владыка Тихон собирает материалы о чудотворениях, об этих чудесных вмешательствах его, помощи, как это в истории со мной произошло. И, конечно, я свой случай, безусловно, подам тоже в копилку этого собираемого духовного сокровища для прославления этого удивительного старца конца XX-го, начала XXI века. Что касается того, какие перемены произошли: дело в том, что я считаю, что мой архиерей, который постригал меня, владыка Симон, направив меня в это удалённое село, он как раз вырвал меня из прошлой жизни. Он в полной мере дал мне возможность порвать. Очень трудно, понимаете, постриг совершается, и этот человек, монах, остаётся в этом миру, продолжает тут представительские функции выполнять, встречи, фуршеты. И он такой монах, у которого торчит белая рубашка с золотыми запонками — в общем, такое учёное монашество, так сказать.

А. Пичугин

— «Паркетное» — есть такой термин.

Митр. Митрофан

— Да. Вот это, собственно, из-за чего империя наша и грохнулась, прости, Господи, — что не осталось тех, кого упомянули как суровых отшельников. Я суровым отшельником не был, в силу того, что у меня всё-таки приход был, хоть и маленький, но и село-то маленькое, понятно. Тем не менее я трудился в миру. Но условия жизни и такой аскезы там были в полной мере, безусловно. И Господь меня действительно испытывал. Я человек-то всё-таки городской, понимаете, и в деревне не жил. И для меня это была одновременно решительная перемена, отказ от своего прошлого. То есть действительно я не только умер для мира, изменив имя, но действительно реально оказался в ином как бы пространстве жизненном, для меня несвойственном.

К. Мацан

— А что было самое тяжёлое в этом смысле — физическое: природа, деревенский быт — или психологическая оторванность от цивилизации? Вот вы Петербург неслучайно цивилизацией назвали, то есть там, где вы служили, слово «цивилизация» не может быть использовано для описания этого быта.

Митр. Митрофан

— Конечно, физические все тяжёлые условия жизни, особенно первые годы они были просто такие подвижнические, просто на уровне, как говорится, XVI века, то есть дом не достроен, воды нет, печка еле работает, электричество дают на несколько часов, дизель ломается постоянно. То есть такое всё было.

А. Пичугин

— И вы напомните, сколько это километров от ближайшей цивилизации, в представлении жителя большого города.

Митр. Митрофан

— Это до Кандалакши 250 километров.

А. Пичугин

— По зимникам, по тайге, по тундре...

Митр. Митрофан

— К моему приезду как раз была пробита дорога-грунтовка. Раньше, естественно, это был только зимник, либо ездили летом по отливу — такое понятие было «пойдём по отливу». То есть когда Белое море отступает, то абсолютно ровный, очень плотный песок появляется.

А. Пичугин

— На внедорожнике можно проехать.

Митр. Митрофан

— Да там на чём угодно можно, то есть это удивительная трасса открывается, и она всё время освежается новым приливом — раз, и опять она, прям как зеркало.

А. Пичугин

— Но это нужно чётко понимать время и сколько у тебя есть часов, чтобы не попасть в прилив.

Митр. Митрофан

— Совершенно верно. Так дело в том, что хорошо, если у тебя машина хорошая. А если она заглохла? То при следующем приливе ты увидишь только её крышу — море поглотит её, она уйдёт в песок. Очень много теряли техники таким образом. Во-первых, надо всегда понимать, что у тебя есть какое-то... и надо гнать. Обычно там местные пацаны, у кого были мотоциклы, что-то ещё, они это делали.

А. Пичугин

— И сколько по времени надо ехать по такой дороге?

Митр. Митрофан

— 250 километров — можно посчитать.

А. Пичугин

— Все 250 километров прям по?..

Митр. Митрофан

— Не все. Значит, до Умбы доехать — это как бы центр. У меня же кафедра была в Умбе — это считалось кафедральное село.

К. Мацан

— Хорошо звучит — кафедральное село. (Смеётся.)

Митр. Митрофан

— Это колорит нашей жизни северной. Вот до неё добраться — это 140 километров, а там уже можно выйти на какую-то дорогу.

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, напомним, что вместе с нами и с вами сегодня в программе «Светлый вечер» митрополит Мурманский Митрофан. И мы говорим о Мурманской епархии. И ещё одна тема, не связанная уже напрямую с Мурманском, но о которой мы хотели бы с вами поговорить, — это Комиссия по вопросам физической культуры и спорта, которую вы возглавляете. Я так понимаю, что эта деятельность сильно оторвана от епархиальной — Комиссия в Москве, но вам приходится приезжать. И какие вопросы вы внутри этой Комиссии разбираете?

Митр. Митрофан

— Да, конечно, приезжать приходится. Я буквально сейчас приехал ради этого, потому что у меня открытие турнира на Кубок Николая Японского в городе Пушкино. Это замечательное мероприятие, очень масштабное, в большом контакте, кстати, с японскими представителями и с посольством, они очень ценят этот опыт нашего единения под именем Николая Японского во всех этих единоборствах. На Красной площади происходило финальное соревнование на Кубок Святейшего Патриарха по русскому хоккею. И я должен сказать, что остаётся большое впечатление от участников — это ребята, которые ещё не подростки, но уже и не дети, где-нибудь лет 10-12 им, и мальчики и девочки. И команда приехали со всей России на финальные соревнования. Я остался просто под большим положительным впечатлением от этих ребят. То есть мы всё время глядим на других ребят, которые оказываются на улицах где-нибудь, непонятно зачем, их дурачат всякие взрослые дяди. Но вот эти ребята, которые выбрали себе эти соревнования, эту спортивную борьбу, и они так горят этим, такие глаза у них. И это замечательное начинание, которое проводится. И то, что финал происходит на Красной площади — это, наверное, вообще такое событие для них на всю жизнь, они вряд ли ещё что подобное когда-нибудь испытают. И это, конечно, величайшая заслуга и прекрасная идея Его Святейшества, что он договорился, что этот финал будет на Красной площади, этот кубок будет вручаться там, что вчера и происходило. У всех было прекрасное настроение, замечательная погода. И ребята, конечно, под громадным впечатлением — все эти девочки, мальчики, девичьи такие команды и мальчишеские, очень боевые ребята. И я просто порадовался, и нам как бы их не испортить, вот всячески их поддержать в этом их движении вверх. Как сейчас готовится у нас такая программа на «Спасе» — «Движение вверх». И об этом и забота нашей Комиссии, чтобы всячески включить духовную составляющую в воспитательный процесс, запустить в мире спорта и физкультуры. Вот этим мы занимаемся обстоятельно.

К. Мацан

— А какое главный, как это сейчас принято говорить, месседж есть у Церкви, у вас, как у епископа, к спортсменам? С точки зрения именно той самой духовной составляющей. Спрашиваю потому, что для кого-то вообще эта связь, соединение Церкви и спорта может показаться не странной, но требующей обоснования: а зачем?

Митр. Митрофан

— Вообще-то, давайте посмотрим на антропологию человека. Всё-таки человек состоит, надеюсь, из души и тела, а не только из тела, как говорилось в советское время, что душа — это какие-то фантазии. Поэтому, если мы хотим создать гармоничную личность, то мы должны заботиться по всем этим направлениям. И если в практической плоскости говорить об реализации такой идеи, то, допустим, мы приступили к строительству, можно сказать, пилотного проекта Духовно-спортивного центра при нашем храме «Спаса-на-Водах» в Мурманске. Уже этот проект выходит на какую-то реальную составляющую, потому что «Норникель» поддержал. И эта идея одобрена руководством, то есть будут средства. И действительно мы хотим показать, как это можно всё организовать, чтобы была возможность и для занятий Воскресной школы, какие-то кружки, и при этом рядом находятся спортивные возможности: и тренажёры, и единоборства, и какой-то теннис. И мы хотим такой комплекс создать, чтобы ребята знали, что сейчас мы с вами давайте поговорим в Воскресной школе, а потом бежим и играем где-нибудь в футбол или бегаем...

А. Пичугин

— А сами вы бы приняли участие?

Митр. Митрофан

— Я бы принял, конечно, но насколько это реально — я ещё сейчас не знаю, надо попробовать. У нас есть священники, которые в полной мере к этому подключатся. И самое радостное из всего этого, что мы не повисаем в воздухе, в том плане, что есть какая-то странная, оторванная от всех идея. Дело в том, что нам удалось — я хочу порадоваться. Сейчас принимался документ о стратегическом развитии физкультуры и спорта в стране до 2030 года. И мы сумели обосновать необходимость моего вхождения и моей комиссии в эту группу, которая разрабатывает этот документ. И сейчас этот документ принят Президентом. И мне кажется, может быть я ошибаюсь, но это практически единственный случай, когда в документе в полной мере прозвучала наша составляющая, в том числе и Патриаршая комиссия. То есть я должен признаться, что первый вариант, который был показан полтора года назад, там вообще не было слов «духовность», «нравственность», «мораль». Там были голы, очки, секунды — вот спорт для этого служит. А воспитание — вроде они как бы и не понимают, что это такое. Зачем, какое воспитание? Нам надо достичь результатов — вот и всё. А каким путём тренер, каким матом-перематом и какими методами этого будет добиваться — это нас не касается. И мы категорически восстали против такой концепции в своё время. И мы достигли результата. Сейчас я смотрю последнюю редакцию — там везде говорится о воспитании, о традициях, о традиционных ценностях, о работе с болельщиками, со спортсменами, какое должно быть мотивирование — не только доллары в глазах мелькают. Вот о чём речь.

А. Пичугин

— А что вообще в Мурманской области сейчас со спортом? Мы просто понимаем, что после советского времени, когда спорт развивался, когда были Детско-юношеские школы олимпийского резерва и много всего прочего, были 90-е, когда спорта практически не было. И я помню прекрасно, как мои сверстники в 90-е годы, которые могли ходить в различные спортивные секции, практически никуда не ходили. Было какое-то новомодное каратэ тогда, но не было ни футбола, ни волейбола, ни баскетбола, просто потому, что ходить было некуда. Я помню, была в нашем доме Детско-юношеская школа олимпийского резерва, от которой осталась только вывеска, которая долго-долго, много лет покосившаяся висела на заколоченной двери. Потом всё начало меняться, но насколько это начало меняться вне столиц?

Митр. Митрофан

— Сейчас как раз мы находимся на том этапе, что не только мы строим этот Центр. То есть нам нужна база, потому что действительно во многих случаях осталась одна вывеска, как вы упомянули. У нас строятся большие комплексы. Есть такая программа развития по всем направлениям. И вообще Север сейчас находится в центре внимания масштабного финансирования развития края, развития промышленного. То есть небывалый рост идёт по всем позициям. И Мурманск, вокруг Мурманска происходит совершенно фантастическое строительство. И прибывший новый губернатор сразу объявил свой такой лозунг его правления, что на Севере жить. Не приехать, простите за моветон, «срубить бабла», как оно было, и в советское время так же было. Это был город временщиков, то есть я приехал, походил на рыбалку, заработал денег, стаж, пенсию и уехал, всё бросив, непонятно кому. То есть всегда этот дух временщиков присутствовал на Севере. И всякие идеи были в 90-е, что вообще город не нужен, пускай всё будет на основе вахтового метода: забросили людей и увезли, и всё, и нечего там жить. Это, конечно, пагубная совершенно, трагическая идея была. И сейчас мы в полной мере ликвидируем её последствия. Развивается — у нас практически всё строительство и город находится на одной стороне Кольского залива. Сейчас осваивается вторая сторона Кольского залива, чего не было никогда. И не хватает, как говорится, даже места. Надо понимать, что Мурманск стоит на незамерзающем порте арктическом. Это единственный незамерзающий порт, у нас больше ничего подобного нет. В этот Кольский залив заходит и в нём заканчивается Гольфстрим, то есть нам Господь дал такую удивительную точку роста. Отсюда же весь старт происходит по Северному морскому пути. Это же здесь начало всему росту и движению по всей нашей арктической территории. А это стратегическая задача — нам владеть ею. Но мы это всё хорошо знаем. Поэтому задача Мурманска и наша, как духовных окормителей этого края, очень велика, и мы на пороге больших перемен. Поэтому то, что касается спортивных сооружений, то они в полной мере сейчас развиваются. И мы хотим добиться того, чтобы мурманчанин не думал о том, надо бы уезжать отсюда — заняться нечем, ходить некуда. Чтобы всё было. И это сейчас реализуется гигантскими шагами. Слава Тебе, Господи.

К. Мацан

— Слава Богу! Традиция наших встреч на радио «Вера» с вами уже тоже в полном смысле слова традиция. И в следующий раз встретимся, и вы, может быть, уже расскажите про те большие перемены, на пороге которых вы сегодня находитесь. А за наш сегодняшний разговор мы вас благодарим. Митрополит Мурманский и Мончегорский Митрофан был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии был мой коллега Алексей Пичугин, я — Константин Мацан. Спасибо большое, до свидания.

А. Пичугин

— Спасибо, всего доброго.

Митр. Митрофан

— До свидания.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем