Поделиться
Семилетний сын прибегает домой с прогулки. Румяный с мороза, врывается, как ураган, ко мне на кухню. В руках что-то держит.
— Мама, смотри, что я нашёл! Лежала прямо на дороге.
Раскрывает ладони, а там... синичка! Жёлтая, пушистая и... едва живая. Маленькие глазки подёрнулись плёнкой, тельце обмякло.
— Что с ней, мам? — спрашивает сын, и в глазах у него тревога.
— Она замёрзла, и, наверно, давно ничего не ела — отвечаю осторожно. Сын мчится в свою комнату. Иду за ним, заглядываю в приоткрытую дверь. Он не замечает меня. Мастерит из тёплого шерстяного свитера что-то вроде гнезда, осторожно укладывает туда синицу, дышит на неё, чтобы согреть. Потом поднимает голову, смотрит куда-то вверх, и я вдруг слышу, как мой ребёнок... молится Богу!
— Ты же всё можешь, — громко шепчет он, — Сделай так, чтобы птичка выздоровела!
Я ухожу на цыпочках. Конечно, синица вряд ли выживет. И мне, вероятно, предстоит многое объяснить ребёнку... С такими мыслями отправляюсь готовить обед. За делами отвлекаюсь и совсем забываю о бедной птице. Вдруг — радостный топот. Прибежал сын. Глаза у него сияют. А вслед за ним, с громким весёлым щебетом, на кухню залетает... синичка! Живая и здоровая.
Насыпаю в блюдце пшена. Птичка косится недоверчиво, потом садится на краешек и начинает осторожно клевать. Ребёнок смотрит на синицу, затаив дыхание. А я смотрю на сына, и думаю о том, сколько веры и надежды в сердце этого маленького человечка. И что мне, взрослой, есть, чему у него поучиться.
Все выпуски программы Утро в прозе
