«Сергей Фудель о Церкви». Даниил Черепанов - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Сергей Фудель о Церкви». Даниил Черепанов

Сергей Фудель о Церкви (11.02.2025)
Поделиться Поделиться
Даниил Черепанов в студии Радио ВЕРА

У нас в студии был кандидат филологических наук, старший преподаватель МГУ имени Ломоносова и преподаватель Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета Даниил Черепанов.

Разговор шел о размышлениях о Церкви и церковной жизни известного духовного писателя, богослова, исповедника веры XX-го века Сергея Фуделя, приведенных в его книгах «У стен Церкви» и «Моим детям и друзьям».

Этой беседой мы продолжаем цикл разговоров о наследии Сергея Иосифовича Фуделя.

Первая беседа с Даниилом Черепановым была посвящена жизни и судьбе С.И. Фуделя.

Ведущий: Константин Мацан


К. Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Даниил Черепанов, кандидат филологических наук, старший преподаватель Московского государственного университета имени Ломоносова, преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. И мы этой беседой продолжаем наш цикл программ на этой неделе, посвящённый Сергею Иосифовичу Фуделю, замечательному духовному писателю, богослову. И вот с этой программы начинаем говорить собственно о его наследии, о его идеях, о темах его творчества. Вчера, я напомню, мы с Даниилом поговорили на волнах Радио ВЕРА о жизни Сергея Фуделя, о его юности, детстве, о его трёх арестах и трёх ссылках, о последнем периоде его жизни, когда он начал писать и от которого нам остались порядка 20 вот таких законченных, крупных относительно работ. Наша сегодняшняя программа будет посвящена теме Церкви — Фудель о Церкви. Эта тема для Фуделя едва ли не центральная. Он жил в Церкви, жил Церковью и любовью к Церкви. И, наверное, вот с места в карьер начать этот разговор нужно с обсуждения темы о тёмном двойнике Церкви у Фуделя. Потому что даже люди, не читавшие, может быть, давно, не перечитывавшие работы Фуделя, из публицистики, из медиа, даже из эфира нашей радиостанции слышали это выражение. Вот Фудель, тёмный двойник Церкви — даже если набрать имя в поисковике, одна из статей будет вот «Сергей Фудель — человек, который не испугался тёмного двойника Церкви». И настолько это выражение уже даже немножко затёртым стало, что пользуются им по разным поводам, иногда в тех каких-то значениях, может быть, не совсем совпадающих с тем, о чём в этом отношении писал сам Сергей Иосифович. И вот давайте с этого начнём. Что это такое — «тёмный двойник Церкви» у Фуделя?

Д. Черепанов

— Это такая хорошая тема для начала, непростая. Я напомню то, о чём мы говорили вчера: Сергей Иосифович ровесник ХХ века — он родился в последний день 1900 года, умер в 1977 году. Он видел, соответственно, и дореволюционную жизнь церковную, и литературную, и культурную, и то, что было во время гражданской войны и революции, и то, что было после. И успел заглянуть в каком-то смысле в будущее, предчувствуя если не окончание советского периода, то некую новую эпоху, которая в истории явно намечалась. У него было время обдумать увиденное. Когда говорят о тёмном двойнике, конечно, вспоминается написанное Фуделем о дореволюционной церковной жизни. У Сергея Иосифовича была манера писать яркими и запоминающимися такими фрагментами, немножко эссеистичными, где он вспоминает какие-нибудь чёрточки и признаки дореволюционной действительности. Ну вот, скажем, вспоминает некую газетную вырезку, в которой сообщалось об убийце, который убил маленькую девочку, возвращавшуюся с каникул в школу. Причём при ней было несколько рублей денег и лукошко с яйцами. Когда убийцу очень быстро поймали, денег при нём уже не было, а яйца съедены не были. На вопрос «почему же он не съел яйца?», который убийце задал следователь, тот отвечал: «Как я мог съесть? — ведь день был постный». По этому поводу Фудель замечает, что кто-то же передал этому человеку определённое представление о том, что такое Церковь — вот убить человека он может, а переступить через среду или пятницу никак не может. Здесь Фудель вспоминает очень многое, из увиденного им. Что характеризует, конечно, не дореволюционную церковную действительность, а внутреннюю жизнь каждого человека. Вот где-то здесь, во внутренней жизни, находится этот тёмный двойник.

К. Мацан

— Вот если взять текст работы «У стен Церкви», там есть упоминание, в том числе, кстати, митрополита Антония Сурожского. Его называет, правда, Сергей Иосифович по фамилии — митрополит Антоний (Блум). Фудель пишет, что вот митрополит Антоний говорит, что у Церкви есть два аспекта: аспект славный и аспект трагический. И вот аспект трагический — это вот каждый из нас в своих грехах. Вот это об этом, это тоже о тёмном двойники Церкви?

Д. Черепанов

— Это родственная тема, да. Конечно, здесь говорится о грехах человека. Когда мы заговариваем о тёмном двойнике Церкви, без грехов не обойтись, вернее, может быть, без страстей. Фудель хорошо знал аскетическую традицию и монашескую практику, письменность святоотеческую и часто цитировал соответствующие святоотеческие тексты. Но дело всё-таки не в грехах — дело именно в представлении о том, как правильно жить. Это некий идеал святости, идеал праведности, идеал правильной, хорошей жизни, но это идеал ложный, который пытается заместить собой Евангелие и церковные предания. Причём он может быть похож до неотличимости. Сергей Иосифович вспоминал здесь и литературных персонажей, говоря, например, что книга «Господа Головлёвы» необычайно важна, её стоило бы сделать обязательной в любой семинарии. И он вспоминает Ферапонта — такого тёмного двойника старца Зосимы из «Братьев Карамазовых». И там и там есть, конечно, страсти — это, может быть, гордость, это, может быть, сребролюбие, а может быть, праздность и некая лень внутренняя. Но результатом их действия является жизнь, которая, на первый взгляд, кажется достойной подражания. Поэтому вопрос о тёмном двойнике — это одновременно вопрос о  различении: различении духов и умение разобраться в церковном предании, отличая там, так сказать, внешнее от существенного, ложное от истинного. И при этом и мудрости, чтобы не выплеснуть вместе с водой и ребёнка, как это иногда происходит, когда человек берётся разбираться.

Здесь есть ещё одна тема, связанная с тёмным двойником. Это, конечно, вопрос о том, во что человек верит. Как человек молится, как он живёт и как он верит — это три стороны, неразрывно связанные друг с другом. Сергей Иосифович говорил, что люди узнают друг друга по близости, тождеству их пути, сравнивая встречу церковных людей, со встречей людей, которые несут маленькие огоньки в Чистый четверг домой после службы. Вот умение правильно выбрать путь — это одно из ключевых умений, которое нужно, чтобы разобраться в теме тёмного двойника.

К. Мацан

— А вот что, если угодно, советует делать Сергей Фудель? Хотя вопрос сформулирован грубовато. Но вот легко сказать, что у Церкви есть тёмный двойник. И поэтому это выражение так любят церковные публицисты, называя этим всё, что конкретному человеку в Церкви не нравится. Но тут тоже важно же понимать, что если сегодня кто-то, может быть, использует это выражение «тёмный двойник Церкви» для обличения Церкви, что вот это не Церковь — это тёмный двойник, бойся его, мы его не любим, — то по моим ощущениям читательским, Фудель к этой теме обращается как бы, чтобы не перепутать, чтобы идти в Церковь. То есть «вы пойдёте в Церковь», — говорит Фудель своему читателю. Вы можете увидеть там то, что вот он называет «тёмным двойником», но нужно не бояться, нужно его отличить и как бы не разувериться в Церкви самой. То есть эта проблематизация Фуделя как бы не ради обличения или осуждения Церкви, а наоборот, ради того, чтобы показать её подлинную красоту и то, с чем это можно перепутать. И отделить — вот некую завесу, которая мешает эту подлинную красоту разглядеть. Но цель в том, чтобы показать красоту. И вот в чём он эту красоту видит? Вот он много пишет, не знаю, о чём — о людях. Вы сказали «святость» — где он её может разглядеть, учитывая вот ту эпоху, в которой он живёт?

Д. Черепанов

— Это хороший вопрос — что советует делать? Здесь, наверное, нужно отчасти повторять то, что мы говорили вчера о биографии Сергея Иосифовича. А ведь то, что он пишет, не публицистика — в том смысле, что не даёт каких-то общезначимых рекомендаций. Для Фуделя всякий разговор о вере — разговор очень личный и одновременно обращённый лично к собеседнику. Обстоятельства внутренней и внешней жизни очень разные. Здесь рекомендации дать сложно. Поэтому всё больше рассказывает о том, что он видел, предоставляя человеку делать выводы. Вот, например, Фудель рассказывает об увиденном в детстве, обращаясь к этому через тему преодоления смертности. Он пишет в книге «Моим детям и друзьям»: «Всякая жизнь трудна и мучительна, хотя бы потому, что она кончается смертью». Поэтому чувство преодоления смертности — самое яркое, самое светлое чувство, которое человек может испытать. И раз увидев что-то, что выходит за пределы этой земной жизни, раз ощутив, что воскресение мёртвых, которого мы чаем, реально, человек приобретает какой-то критерий, какой-то эталон подлинного. Там, где он видит это, там живёт Церковь.

В «Воспоминаниях» Фудель рассказывает о своих впечатлениях от Оптиной пустыни, от старцев Зосимовой пустыни: «Любовь, изливающаяся от старца, превосходила даже то, что я ощущал от родителей. В ней, в этой любви, начинается вечная жизнь, вот здесь и сейчас присутствует святость Божия», — вот это эталон, который нужно где-то увидеть. Огонь рождается от огня — Церковь нужно встретить. И она человеку должна ещё открыться. Потому что очень часто человек, соприкоснувшись с Церковью, ничего не замечает, проходит мимо — происходящее, по существу, от него скрыто.

К. Мацан

— Даниил Черепанов, преподаватель Московского государственного университета и Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о наследии Сергея Фуделя и о том, что он думал, писал о Церкви. Вот мы вчера, и вы уже сейчас упомянули то, что Фудель называл «оптинским духом». Это собирательное название, отсылающее, конечно, и к Оптиной пустыни, но не только конкретно к этому монастырю. Потому что оптинский дух может быть и вне стен монастыря Оптина пустынь. Я думаю, что человеку, который бывал в Оптиной, понятно, о чём говорит Фудель. А вот человек, который, допустим, не бывал или, может быть, приехал на экскурсию, посмотрел, но вот не встретил Церкви — как бы вы, но опираясь, само собой, на Фуделя, описали, в чём этот оптинский дух состоит? Есть какие-то синонимы для него, вот через что он является?

Д. Черепанов

— Если искать синонимы, можно, конечно, вспомнить известную Сергею Иосифовичу беседу преподобного Серафима с Николаем Мотовиловым о действии Духа Святого. Фудель часто ссылается и на гимны преподобного Симеона Нового Богослова, где говорится об опытном переживании благодати — так называлась одна из статей Сергея Иосифовича. Здесь есть проблема подлинности: человек склонен что-то переживать и предавать своим переживаниям некое абсолютное значение. Поэтому Фудель пишет, вспоминая одного своего учителя: «Записывайте всё, что знаете о современных святых». Но чтобы это делать, нужно в каком-то смысле их знать, нужно их увидеть, встретить, найти и сравнить тот опыт, который человек получил, с тем, который хранится в Церкви. Когда они сходятся, происходит чудо узнавания: человек понимает, что кто-то прошёл по пути, который перед ним открылся дальше и может его на этом пути поддержать, наставить и им руководить. Так происходит эта встреча. Фудель также говорит, что до познания Бога человек доходит многими слезами. Не то же ли самое в отношении Церкви? Нужно немало пережить, увидеть и понять, прежде чем эти вопросы перед человеком станут.

К. Мацан

— Я помню, как меня поразило, когда я читал одну из работ Фуделя, такое очень простое, но, казалось бы, внятное свидетельство такой силы веры. Он описывает богослужение, где был священник, у которого были страшные головные боли. И они мучили его прямо во время богослужения, а это было какое-то такое богослужение, где было много священников. А есть определённый чин, определённое место, где священник во время службы, особенно если там много священников, вместе, допустим, с архиереем служит, должен стоять — это определённые правила. Но вот так у человека сильно болела голова, что он, как бы презрев все условности, формальности и даже, может быть, потом какой-то там выговор, который он потом получит, вышел из строя, из ряда подошёл к лампаде, по-моему, перед иконой Серафима Саровского окунул палец в масло и перекрестил себе лоб, помазал лоб, потому что очень сильно болела голова. И голова, по-моему, прошла — по этим воспоминаниям.

Д. Черепанов

— Да, по этим воспоминаниям — прошла.

К. Мацан

— Вот это что? Это сила веры? Это пример чего для Фуделя, как вам кажется?

Д. Черепанов

— Я думаю, что Фудель вспомнил бы здесь евангельское слово «знамение» — знак, который ещё раз подтверждает реальность того, что человек уже предчувствует. Но это, собственно говоря, именно знамение — знак, который находится как-то рядом с верой, укрепляет в ней. Фудель в этом смысле не к вере в чудеса призывал — для него существование чудес не вызывало сомнений. Речь шла скорее о том, как человек отреагирует, если ему откроется Церковь. Вот Фудель пишет, что воспоминания о пасхальных ночах должно лежать неким грузом на дне памяти. Посреди ночи истории, посреди ночи земного страдания человеку раскрывается вечность в Воскресении — Христос, воскресший из мёртвых. Но дальше человек волен распорядиться так или иначе полученным богатством. Он может его приумножить, а может расточить. Вот Фудель говорит, что он сам не приумножал — он всегда так самокритичен — и не передавал дальше. Это связано с темой служения. Мы вчера говорили об этом. Фудель получил призвание к священническому служению от старца Нектария Оптинского, сопровождавшееся словами: «Идите к Патриарху Тихону и просите, чтобы он вас рукоположил. А если не пойдёте, будете много и долго страдать». Фудель не пошёл — и слово о страдании сбылось.
И где-то здесь, в страданиях и постепенном очищении человека, Фудель почувствовал, что он всё-таки может каким-то образом Церкви служить. Это очень небыстро кристализовывалось. Вот он рассказывает о своей встрече с архимандритом Серафимом (Битюковым), которая произошла в Загорске в конце 30-х годов. Где-то с 1939 года он с архимандритом Серафимом был знаком. Архимандрит Серафим служил тайно в одном из домов и жил там же тайно на нелегальном положении, быв впоследствии похоронен под полом этого же дома — всё там же, в таком вот добровольном затворе. Ну так вот, архимандрит Серафим уже не говорил о священстве, но призывал твёрдо стоять в вере. И это тоже воспринималось как служение, учитывая, что это значило в 30-е годы. Сохранять реальную связь с верующими, поддерживать друг друга, встречаться — это уже, собственно говоря, основание для уголовного обвинения, которое впоследствии и имело место.
К. Мацан

— Вот если читать «У стен Церкви» — кстати, а когда она была написана? Это же не первая его книга, хотя она ходила в самиздате, была очень популярна.

Д. Черепанов

— Нет, это не первая книга — это рубеж 60-х годов, если не 70-х. Это попытка осмыслить и изложить несколько более подробно тот опыт, который был уже намечен в книге «Моим детям и друзьям». Это попытка передать опыт святых, передать благословение святых, которых мы видели.

К. Мацан

— Ну вот вы очень точно сказали, причём я так об этом никогда не думал. Но вот когда вы сказали, я понял, что это правда так. Что передаёт Фудель? Он видел людей святой жизни, а в условиях Советского Союза далеко не все такой роскошью могли обладать. И он хочет вот этот опыт передать. Тоже, мне кажется, в этом смысле кто-то говорил про «Исповедь» блаженного Августина — Августин пишет о себе, но не о себе он пишет. Вот Фудель так же: он пишет о своей жизни, о себе, но не о себе он рассказывает. А вот в этой череде имён, лиц, обликов святых, людей святой жизни, которых мы на страницах «У стен Церкви» встречаем, что вот у вас больше всего в памяти, что вас больше всего в сердце ударяло или ударяет, когда вы перечитываете? Поделитесь примерами какими-то.

Д. Черепанов

— Поделиться примерами? Мне, конечно, запомнилось то, что Фудель писал про Зосимову пустынь, про суровую природу Северной Фиваиды. Обычно считается Северной Фиваидой ещё севернее, но Фудель так воспринимал Зосимову пустынь. Запомнилось то, что он писал об архимандрите Серафиме (Битюкове), холодок епитрахили, которую он накладывал на голову исповедующихся у него, шёпот, которым он говорил с исповедующимся, и ощущение, что тают все грехи. Вот это ощущение благословения Божия, которое растворяет и неверия, и грехи, и некое малодушие, и даже жизненную неудачу, в том смысле, что замысел о жизни человеческой как-то не складывается — всё это растворяет благодать Божия. Вот это как-то осталось в памяти.

К. Мацан

— А вот фигура Афанасия, епископа Ковровского? Я, может быть, нашим слушателям приоткрою завесу тайны: вы сами биографически из этих мест — из Покрова, из Владимирской епархии. И, наверное, с этой стороны тоже фигура исповедника как бы для вас значима. Но он и на страницах работ Фуделя присутствует, и в жизни его присутствовал в полный рост. Вот что это была за фигура для Фуделя?

Д. Черепанов

— Я попробую кратко рассказать. Мне посчастливилось быть в домике святителя Афанасия — он и сейчас действует. Сохранялась тогда ещё даже и комната владыки. Сейчас, в результате неизбежных процессов ветшания, понадобился ремонт. И можно было представить себе то место, о котором Фудель рассказывает в своих «Воспоминаниях», говоря про владыку. Как он приезжал к владыке Афанасию, когда тот жил в Петушках, и слышал за стенкой, как владыка умывается с утра рано утром и возглашает: «Вставайте, вставайте ленивии». Это слово «ленивии» было совершенно не обидно для гостей, и не только из-за церковнославянской интонации, но и потому, что владыка сам был таким мягким человеком, в каком-то отношении. Есть вот это ощущение непрекращающейся молитвы, очень тесно связанной с Литургией, которую владыка старался совершать каждый день, несмотря на отмороженные в лагерях ноги — ему было мучительно трудно стоять. Но есть и биографические факты. Сергей Иосифович был очень тесно связан с владыкой Афанасием, начиная с ссылки в 1922 году. Эта связь пунктиром продолжалась всю жизнь. Пунктиром — потому что и сам Сергей Иосифович был в непростых жизненных обстоятельствах.
Я напомню, что он трижды только в ссылке был. И владыка Афанасий провёл в ссылках, в лагерях, в тюремных работах более 33 лет. Была какая-то переписка. И, самое главное, был круг людей, которые, как писал про себя Фудель: «Мы, владыка, числим себя в вашей епархии», — числя себя членами епархии владыки Афанасия. Епархия это была такая потаённая, разбросанная в пространстве и времени, но она существовала. Вот с этими людьми Фудель взаимодействовал, были какие-то письма, кое-что сохранилось, доставлявшееся к владыка с оказией. И владыку он воспринимал как такого духовного руководителя — нельзя сказать, что духовника, потому что слишком редко виделись. И владыка задавал определённый образ Церкви. Фудель иногда писал о последних христианских временах, разумеется, в таком расширенном смысле, которые смыкаются с первой христианской эпохой. Владыка был вот таким представителем первохристианской Церкви для него.

К. Мацан

— А вот как раскрывается это понятие у Фуделя — первохристианская Церковь? Мы интуитивно как бы понимаем, что это что-то очень хорошее, настоящее, подлинное. Но вот соотнося с эпохой, в которой жил Фудель, что это — про страдания, про исповеднический опыт?

Д. Черепанов

— Хорошее ли? Здесь нужно вернуться к тому, о чём мы говорили вчера. Вот, например, к этим богослужениям в тюремной камере или в домике в ссылке. Ведь, когда мы читаем Книгу Деяний, мы находим это место, где говорится, что был страх на всякой душе, и никто не смел примкнуть к ним. «К ним» — это к ученикам, к первым христианам. Там же говорится, что люди, которые имели землю, продавали её и вырученное приносили и полагали к ногам апостолов. Это предполагает некоторую целостность жизни, когда человек ради Церкви, ради веры, ради служения Богу и ближнему готов отречься от себя, от того, что он имеет, и от надежд на некое благополучное течение земной жизни. Потому что иногда человеку кажется, что вера должна, если не обеспечивать ему благополучие, то как-то облегчать земной путь. Как Фудель писал: «Иногда говорят: блажен, кто верует, тепло ему на свете». В таком, бытовом смысле слова, это неверно может быть: тепло нужно бы заменить на «горячо» — на огонь, который и освещает, и одновременно пожирает человека.
Вот для владыки Афанасия это в каком-то смысле было реальностью — он и сам жил, как странник, ничего не имеющий. И люди, которые были с ним связаны, в каком-то смысле подписывались под то, что в любой момент к ним могут прийти. Есть замечательные воспоминания о том, как Фудель жил даже в последние годы в Покрове. Молодые люди приезжали к нему, привозя продукты из Москвы, как-то надеясь на какое-то общение. Хотя Фудель не пытался добавить к тому, что он написал, в устной беседе. «Открываем, — говорит этот молодой человек тогда, — видим полностью пустой холодильник». В каком-то смысле Фудель старался не иметь вещей, которыми бы он дорожил, чтобы их было не жалко потерять.

К. Мацан

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, что сегодня мы говорим о творчестве Сергея Фуделя и о теме Церкви в этом творчестве. Не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, продолжается. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Даниил Черепанов, кандидат филологических наук, старший преподаватель Московского государственного университета имени Ломоносова и преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Мы продолжаем разговор о теме Церкви у Сергея Фуделя. И вот ещё одна тема, связанная, безусловно, с темой Церкви, которая в разных формах постоянно в текстах у Сергея Фуделя встречается и то, о чём мы на самом деле уже отчасти начали говорить — это монастырь в миру. Вот как это понятие раскрывается в текстах Фуделя?

Д. Черепанов

— Здесь нужно, действительно, говорить и о текстах, и о круге людей, с которыми Сергей Иосифович был связан. Потому что это понятие для него реальное, в том смысле, что он этот монастырь так или иначе видел и, прозревая его внутреннюю сущность, всегда имел в виду и конкретные обстоятельства. Я уже упоминал круг друзей отца Иосифа Фуделя на вчерашней беседе, в которой входил, например, ныне прославленный Михаил Новосёлов, собравший кружок людей, ищущих просвещения в духе Православной Церкви, духовного просвещения. Это не был, конечно, монастырь в нашем смысле слова. Но это были единомышленники, которые пытались поставить на первое место веру и, будучи людьми образованными, имея определённый талант, поставить этот талант на службу Церкви — так, чтобы духовная жизнь раскрывалась и в их жизни, и в том, что они делают.
Были круги, связанные с традицией святого Алексия и священномученика Сергия Мечёвых, с которыми Фудель был знаком. Хотя бы потому, что его учитель Сергей Николаевич Дурылин одно время служил в качестве священника в храме святителя Николая на Маросейке. Удивительная вещь: в отличие от очень многих приходов, распавшихся вместе с закрытием храма, этот приход не распался, а продолжил существовать как христианская община, но не приход, и во время гонений. И он просуществовал до конца советского времени. Соответственно, последние члены общины пришли снова во вновь открывшийся храм. Фудель был с ними знаком, отчасти связан и видел вот такую жизнь христиан в миру. Были и другие не менее известные группы людей, которые продолжали жить таким вот образом. Фудель часто упоминал отца Валентина Свенцицкого, который лично на него повлиял, и архимандрита Серафима (Битюкова), духовные чада которого тоже жили вот таким образом — как христиане монашествующие, отрекшиеся от мира, в миру. Но и был, конечно, круг людей, связанных с владыкой Афанасием (Сахаровым), о которых я уже говорил. Впрочем, эти круги отчасти и пересекались между собой.

К. Мацан

— То есть монастырь в миру у Фуделя — это не столько про какую-то организационную форму, не про стены, и даже не про какую-то регулярность собраний, хотя там они были и продолжались, а про внутреннее состояние человека. Про то, что как бы нет разделения на то, что вот есть заповеди, не знаю, аскетика для монахов, людей в сане, и вот как-то они живут, а миряне просто к ним приходят и отслушивают службу. Нет — христианство одно для всех, Бог един для всех. Христос дал людям то, как жить. И вот просто жить в жизни в любых обстоятельствах, следуя за Христом, это и будет монастырь в миру.

Д. Черепанов

— Здесь одно от другого, конечно, отделить нельзя. Вот, например, о внутренней жизни Сергей Иосифович в книге «У стен Церкви» очень пронзительно пишет, что, собственно, христианство есть там, где есть стояние у Креста. Пока люди находятся, в каком-то смысле, при Голгофе, они находятся у стен Церкви. И одновременно там же говорится о Пятидесятнице, о том, что она тоже должна присутствовать в жизни человека как ясно переживаемый дар Духа. Но внутреннее нельзя здесь отличить от внешнего — вера требует воплощения. Вера без дел мертва, даже и в том смысле, что она должна созидать соответствующие формы. Человек, который говорит, что он верующий, а живёт совершенно не в соответствии с этим, конечно, на внутреннюю жизнь сослаться не сможет. Так что монастырь в миру — это и о формах тоже, не в смысле формальностей или уставов, или правил, а как мог бы говорить о форме художник, который, имея некое видение, нечто созидает — будь то статуя, будь то текст, будь то музыкальное или драматургическое произведение.

К. Мацан

— Очень интересно то, что вы говорите. Мы, кстати, об этом уже отчасти тоже поговорили, когда вспоминали историю священника, который помазал себе лоб маслом из лампады, потому что очень сильно болела голова. Тут вот возникает такое какое-то напряжение, с одной стороны, потому что думаешь: Фудель так много пишет, действительно, о христианстве как об особом состоянии сердца, которое, само собой, должно выражаться в поступках, в жизни, в том, как вот то, что вы говорите, когда описываете его жизнь. И тут вдруг пример такого, казалось бы, вот очень простого телесного поступка, ну и некоего произошедшего чуда. Действительно, внешнее от внутреннего не отделяется. Как будто даже, читая Фуделя, ждёшь вот такого акцента на внутреннее, и он есть, но тут же вот люди, которые стояли, молились, переживали Литургию, какие-то воспоминания.
По-моему, это отец Серафим (Битюков) ему говорил, что если нет возможности причаститься, а вы чувствуете вот неотложность Причастия, то прочитайте все положенные правила, каноны, а дальше положитесь на волю Божию. Но вот можно так немножко дерзновенно додумать, договорить: ну как-то Господь откликнется, как-то Он вас — вот сейчас в очень осторожном смысле — причастит Себе, явит Себя. Но вот даже в этих словах — вот неотложность причащения, то есть при всём акценте на внутреннее, сердечное, любовь, молитва, вот Церковь как практика настолько освещена светом в текстах Фуделя, даже вот в этих, казалось бы, формальных вещах. Я сейчас вспоминаю, я не помню, кто — по-моему это был как раз святитель Афанасий (Сахаров), который очень благосклонно прочитал текст работы «Путь отцов» Фуделя — текст-то, в общем-то, по аскетике. И про себя Афанасий говорит, что я, вообще-то, чуть ли не буквоед, я такой вот обрядовер, то есть вот эта вся обрядовая составляющая Церкви свята, важна, без неё никуда, её ни в коем случае нельзя обесценивать. При том что свет и опыт, и человек живёт внутренней жизнью во Христе. Вот как в вас всё это отзывается?

Д. Черепанов

— Тема света здесь, конечно, действительно важна. У Фуделя есть замечательные слова о том, что нужно идти к людям и стоять с ними плечом к плечу в тесноте храма. Это можно понять по- разному. Потому что в другом месте, в воспоминаниях об отце Николая Голубцове, известном московском священнике, старце, который одно время был для Фуделя тоже таким духовным руководителем, старшим другом, есть слова про человека, который на похоронах отца Николая впервые нечто пережил и сказал: «Теперь я видел Церковь». Была толпа, толпу человек видел и раньше, был кадильный дым и звук богослужения, но всё это он знал и раньше, теперь он увидел нечто большее: явилась Церковь. Вот только в этом выходе из своего одиночества, из самого себя, в прикосновении к реальности церковной жизни с храмами, с таинствами, со священством, епископами, с некой материальной реальностью, в которой мы живём, вот здесь где-то и может это чудо произойти.
Фудель всё время писал о том, что Церковь — это преодоление одиночества, выход из своего одиночества. Мы очень часто склонны, говоря про духовную жизнь, про внутреннюю жизнь, сосредотачиваться на себе, погружаться в себя и в каком-то смысле развоплощаться, впадая в такое уныние, иногда, как пишет Фудель, окрашенное апокалиптизмом, но апокалиптизмом ложным: всё погибло, один я спасаюсь. Вот это и есть жизнь «в своё духовное пузо» — по Достоевскому. Есть истинный апокалиптизм, Фудель называет его апокалипсисом любви и радости, когда Церковь раскрывается как дар, как спасение, как свет, как истинная жизнь, как реальное пространство, в котором преодолевается и время, и смерть. И мы вступаем в общение с живыми и мёртвыми, со святыми, которых мы знаем и с теми, которых мы не встречали лично. Происходит некое преображение мира вот здесь, в этой материальной реальности.

К. Мацан

— Я вам очень благодарен за этот акцент. Потому что меня в своё время поразила такая мысль Сергея Фуделя, сейчас не помню, правда, из какого текста точно, я её своими словами пересказываю. Мы все такие немножко индивидуалисты, и вот сложнее всего верить в Церковь в том смысле, что вот ты стоишь на службе, а рядом вот эта вот бабушка, тебе неизвестная. И хочется себя так немножко вроде как бы отделить: я тут сам по себе. Но вот без некого осознания, что вот ты спасаешься вместе с этой бабушкой и без неё этого не происходит, вот нет Церкви. Какой-то вот такой призыв к действительно преодолению внутреннего такого если не эгоизма, то какого-то эгоцентризма, такого эготизма. Выход за пределы себя к другому, к людям, без которого не бывает Церкви, без которого не бывает, собственно говоря, какого-то настоящего содержания жизни — это ведь об этом.

Д. Черепанов

— Да, это об этом. Фудель всё время подчёркивал, что человек должен искать эту жизнь, которая открывалась, например, в ссылке, где епископы, священники, верные — это, конечно, уже не миряне, а члены Церкви верных — собираются вместе вокруг престола, вместе совершают Евхаристию и вместе потом трапезничают. И волей или неволей жизнь их общая: они вместе пойдут по этапу, вместе будут жить там неподалёку. И вот даже такое совершенно не монашеское дело, как венчание, совершается в присутствии двух архиереев, которые в этом участвуют и благословляют молодых. Человек должен в каком-то смысле разделить свою жизнь с другими: где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них. Фудель говорит о Церкви как о Теле Христовом в этом очень прямом и конкретном смысле: человек должен в Церкви соединиться с другими людьми. Только по мере того, как мы раскрываемся для Церкви, включаемся в её жизнь, мы, собственно, и входим в спасение. Проблема в другом — в том, что человек часто не может увидеть этой Церкви, не может её для себя найти. И он стоит посреди неё, и она ему не раскрывается. Вот это чудо должно произойти, его нужно искать. Но это происходит не в одиночестве, не в неком благочестивом покуривании у церковных стен, а в подвиге и поиске. И тут мы снова говорим о монастыре, который начинается с послушания и трудничества, точнее, с трудничества и послушания.

К. Мацан

— Даниил Черепанов, кандидат филологических наук, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Вот к вопросу об этом раскрытии себя другому — меня тоже в своё время поразила история, где-то прочитанная у Фуделя. Он описывает, что он собирался всю ночь сосредоточено молиться, разложил книги, подготовил всё. И вот когда он уже буквально почти приступил к этому такому личному всенощному бдению, в дверь кто-то постучал — в дверь домика, в котором он жил, видимо. Это был путник, который то ли на ночлег просился, то ли ещё что-то такое. И Фудель, поскольку собирался вот сейчас ночь посвятить молитве, он его как бы не пустил к себе и не предложил разместиться, не предложил поужинать, к кому-то другому его отослал и вроде освободился. А потом молитва, как он говорит, не шла, вот не получилось — всё время что-то ей мешало. Вот потому что, грубо говоря, он не проявил любви к этому человеку, к ближнему, хотя добрейшим человеком был Сергей Иосифович. И вот это свидетельство того, что вот в этом общении с другим раскрывается твоё христианство.

Д. Черепанов

— Это очень важная история. И нужно, наверное, привлечь внимание и к другому полюсу. Здесь речь идёт об отношении человека с человеком в каком-то личном или, может быть, индивидуальном измерении, но было измерение историческое, общецерковное. Довольно хорошо известно, что владыка Афанасий был одним из непоминающих епископов, которые прервали общение с тогда митрополитом Сергием (Страгородским) после декларации 1927 года. Владыка Афанасий между тем человек, который призывал всех своих чад вернуться в храмы и вступить в общение со всей Церковью после того, как митрополит Сергий стал Патриархом Сергием и тем более после избрания Патриарха Алексия. Фудель очень внимательно относился к этим призывам владыки и снова и снова в своих книгах подчёркивает недопустимость раскола. Причём раскол он воспринимает как некое сектантство, как противопоставление себя как такой Церкви чистых этой нечистой лжецеркви. Он очень-очень серьёзно относился к таким движениям, говоря об этом мягко, как о недоумении раскола — в том смысле, что человек уходит в некий духовный тупик, не понимая, что он делает. Вот это тема соединения с Церковью, реальной Русской Православной Церковью, такой, какая она есть, для него была всегда очень важна.
И вот на этом единстве Церкви, общении с Церковью Фудель всегда настаивал, говоря, что внутри церковных стен действует церковный двойник. Но этот церковный двойник не Церковь. И Церковь, Русская Православная Церковь, не церковный двойник. Но они существуют в неком общем пространстве. Он часто говорил о церковном двойнике как о внешнем дворе Церкви, который до срока отдан на попирание язычникам. Вот это сложная задача — одновременно и отличать добро от зла, истину от подделки под неё, и сохранять в полноте подлинное церковное общение со всеми людьми, окружающими нас. Это очень сложная задача, к которой Фудель читателей настойчиво призывает, говоря, что тот, кто не возьмёт на себя этой задачи разобраться и найти жизненный путь внутри Церкви, тот не сможет добиться церковной духовной жизни, а может получить какую-то другую — ферапонтовскую, ещё какую-то.

К. Мацан

— Вот ещё об одной теме в этой связи хочу вас спросить. Тема, о которой трудно говорить, просто трудно подбирать слова. Можно говорить как бы описаниями вокруг — это тема о любви. Потому что, читая тексты Фуделя, видишь, что вот той, как он говорит, «золотой пробой христианства», тем критерием, по которому, быть может, подлинная Церковь, отделяется от её двойника, от внешнего двора, от всего, что может иметь внешнюю похожесть на Церковь, это вот вера, действующая любовью. Как состояние, как практика — то, о чём мы поговорили, как реальные взаимоотношения людей между собой. Почему я об этом говорю как о сложной теме? Потому что слово «любовь» затёртое, что угодно под ним можно понимать. Более того, ведь я даже такие мнения встречал, что вот это признак некоторого такого сектантства — бомбардировка любовью, такой позитив: давайте все будем держаться за руки, давайте все будем милыми друг к другу, мы тебя принимаем, приходи, садись, ты наш брат. Понятно, что такого даже близко нет в текстах Фуделя — вот такого какого-то то ли лубочного, то ли поверхностного понимания любви — какими словами ещё описать, не знаю. Но всё равно стоит вопрос: а всё-таки что понимается Фуделем под любовью? Потому что можно сказать слово, а какая практика, как раскрывается вот именно та любовь, которой действует вера, по слову апостола Павла?

Д. Черепанов

— Но тут, конечно, безбрежное море разных недоразумений открывается перед нами. В целом люди, конечно, склонны слово «любовь» понимать в смысле эмоциональном. И об этом Фудель в письмах своему сыну довольно много пишет. Конечно, для Фуделя тема любви неотделима от темы богопознания. Собственно, говорить о праведности человека нельзя — можно было бы говорить об огненной праведности Божией, которой человек становится причастен. Вот этого огня человек должен искать, не путая его со своими эмоциями, ощущениями, состояниями. Опять же, если смотреть на биографию Сергея Иосифовича, то это совсем не тот человек, который выглядит, как любвеобильный проповедник. И манера его после заключения была такая осторожная, и внешний вид, и разговаривал он с людьми с осторожностью. Даже когда он подходил к кому-то из молодых людей в храме, как это было с будущим протоиереем Ильёй Шмаиным, не глядя на него, глядя в сторону, он так тихо спросил его: не желает ли Илья присоединиться к одному домашнему богослужению, которое совершает некий священник, отец Николай Педашенко, сейчас по некоторым обстоятельствам находящийся за штатом? Такое приглашение, очень рискованное. Это реальный риск для приглашающего. Он, убедившись в том, что молодым людям можно доверять, их туда приглашает. Это в каком-то смысле действие любви, но то, как оно совершается, совсем не похоже на эту бомбардировку любовью.
Конечно, Фудель прекрасно знал заботу гонимых христиан друг о друге. И не только посылки посылали, но и многое другое делалось, несмотря на риск. Это тоже в каком-то смысле действие любви. Да, конечно, он сыну много пишет о том, как в быту может выглядеть такая любовь. Иногда он говорит о простой вещи: накормить усталого человека тарелкой супа, или не заниматься своей диссертацией, а повернуться к усталой, пришедшей с работы жене. И это тоже относится к той же области. А вот как отличить любовь от нелюбви — это иногда нетривиальная задача, требующая умения различать и какого-то совета.

К. Мацан

— А вот вы сказали не раз, это очень важная мысль у Фуделя, это буквально его слова из «У стен Церкви»: «Церковь есть преодоление одиночества». Вот отвлекаясь от таких высоких материй, я, готовясь к программе, перечитывая и биографию Фуделя, и эту книгу, подумал, что очень это созвучно тому, что он пишет об опыте именно ссылок. Причём парадоксально, что, будучи совершенно одиноким в третьей ссылке, в частности, физически живя вдали от семьи в деревне, где из-за паводков даже иногда нарушалось почтовое Сообщение, судя по его письмам, вот он не переживал опыта одиночества какого-то такого тяжкого. А вот когда он вернулся уже из ссылки и жил, если не ошибаюсь, в Усмани, в городе между Липецком и Воронежем, пытаясь там наладить быт, найти работу, то есть вроде уже не в ссылке, но ещё не с семьёй, и вот тут одиночество тебя накрывает — в тяжёлом смысле слова. Но так или иначе всегда опыт ссылки — это опыт этого одиночества. И не отсюда ли ещё растёт эта мысль, что Церковь есть преодоление одиночества? То есть не только в таком, знаете, высоком метафизическом смысле, где двое или трое соберутся, но и просто вот опыт жизни, когда человеку тяжело. И в Церкви он находит вдохновение для себя, в вере в то, что Церковь есть как преодоление одиночества. Этот свет брезжит даже в ситуации, когда тяжко одному.

Д. Черепанов

— Здесь есть, конечно, этот биографический момент. Здесь не нужно ограничиваться ссылками. Можно вспомнить Сергея Иосифовича в его поздние годы, когда он уже неисцелимо, тяжело болел, находился в этом смысле в состоянии одиночества. Как говорил Ремарк, каждый умирает сам по себе. Можно вспомнить, однако, и более ранние годы. Фудель не раз подчёркивал, что пока он стремился к тому, чтобы устроить свою жизнь, чтобы стать кем-то, чтобы реализоваться, он в этом смысле находился в состоянии одиночества и некой боязни. Есть замечательные воспоминания сына, Николая Сергеевича, о том, как после пожара, уничтожившего первый домик, построенный Фуделями в Загорске, его отец, растрёпанный, покрытый копотью, в испорченной рубашке, возводит очи горе, возносит руки и восклицает: «Бери! Всё бери!» Эти воспоминания о личной истории тоже нельзя выбрасывать. Это тоже часть преодоления одиночества, постепенного пути, по которому Господь ведёт человека.

К. Мацан

— Вы знаете, это очень яркий эпизод. И как раз к нему можно вопрос задать, что ведь это «бери всё, бери!» можно по-разному прочитать и разную мотивацию за этим предположить. Кто-то в этом услышит даже обиду на Бога: забирай, раз Ты такой. Причём это тоже не просто там дом, это Фудель вернулся, по-моему, если не ошибаюсь, из первой своей ссылки. Это надежда на то, что вот ты пережил испытание, и теперь немножко начнётся нормальная жизнь. Хотя боязнь ареста постоянно, на всю жизнь после этого с Фуделем, он об этом пишет. Но вот это удалось найти участок, удалось построить дом. Причём очень тепло об этом Фудель вспоминает — вот уютный, с запахом сосны, свежий, вот-вот новоселье отпразднуем. То есть это не просто дом сгорел, а надежда на нормальную жизнь теперь, только-только затеплившаяся, рушится. И вот в этой ситуации, когда горит дом, человек говорит Господу: «Бери всё, бери!» Это либо обида, либо это подлинное смирение, понимание того, что и это по воле Божией, и это, Господи, часть Твоего участия в моей жизни. И я это принимаю, ну, не знаю, с любовью, с благодарностью. Хотя я это произношу и понимаю, что в это трудно поверить, что это так может быть в человеческом опыте. Вот что вы об этом думаете?

Д. Черепанов

— «Чужая душа — потёмки», — говорят обычно. Очень не хотелось бы судить о том, что именно думал Сергей Иосифович, когда произносил эту фразу. Он достаточно часто к этой линии в своей жизни, линии постепенного отречения от мира, возвращался. Есть известное место в Евангелии: «Вот, мы оставили всё и последовали за Тобою. Что же будет нам?» Авва Дорофей в своих «Вопросах старцам» спрашивает: как быть с подобными стихами из Евангелия? И слышит ответ, что «ты пока к этому не готов». Очевидно, с Сергеем Иосифовичем было нечто подобное: оставить всё он был тогда, конечно, не готов. И он знал это о себе, и понимал, что Господь в каком-то смысле Сам руководит им и ведёт его по жизни, и принимал это, как необходимое. Может быть, это понимание следует отличать от спонтанной реакции, которую человек переживает и которая, конечно, всегда бывает сложной, смешанной.

К. Мацан

— В завершение нашего разговора я вспомню вещь, которая очень много мне у Сергея Иосифовича дала понять. Когда у нас в программе в этой же студии много лет назад была внучка Сергея Иосифовича, мы говорили о её великом дедушке. И она упоминала его характер, как он у неё остался в памяти. И она говорила, что это был характер смиренного, доброго, неосуждающего человека. Я тогда спросил её: а это вот была просто черта его характера с детства, с юности, таким он уродился, или это было то, что он в себе воспитал, что он стяжал, к чему пришёл, то, как он себя полагал нужным вести? И она сказала, что это было второе — это был итог его работы над собой, это был плод его духовной жизни. И вот это очень для меня было важно услышать. Я думаю, что нам всем это даёт надежду. Когда мы себя спрашиваем: могу ли я практиковать тот самый монастырь миру, хотя бы в этом смысле, хотя бы в смысле преодоления своего характера по отношению к ближним? Но вот человек, написавший такие тексты, вдохновивший столько людей, свидетельствовавший святость Церкви через рассказы о людях, которых он встречал, вот и в личной жизни явил плод этой духовной практики, а значит, и для любого не всё потеряно.

Д. Черепанов

— Не всё потеряно.

К. Мацан

— Спасибо огромное. Даниил Черепанов, кандидат филологических наук, старший преподаватель Московского государственного университета и преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер» в качестве проводника в мир текстов Сергея Фуделя, которыми Даниил давно и глубоко занимается. Спасибо огромное. Дорогие друзья, я напомню, что цикл, посвящённый наследию Сергея Фуделя как богослова, церковного писателя и исповедника веры, продолжается. И на этой неделе мы ещё поговорим и о том, что Сергей Фудель писал об аскетике, как он прочитывал Достоевского, и как он себя находил в круге русской религиозной философии. Так что оставайтесь с нами на этой неделе с восьми до девяти. Спасибо огромное, до свидания.

Д. Черепанов

— Спасибо большое.


Все выпуски программы Светлый вечер


Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Мы в соцсетях
ОКВКТвиттерТГ

Также рекомендуем