«Семья, искусство, культура». Протоиерей Алексей Батаногов, Ия Батаногова

Нашими гостями были настоятель храма равноапостольного князя Владимира в Новогиреево протоиерей Алексей Батаногов и его супруга Ия.

Мы говорили о том, в каких случаях искусство может приносить пользу для души, а в каких — скорее вред, как отличить одно от другого, и как можно помочь детям и подросткам на пути их культурного развития.

---

А. Ананьев

— Ох и прекрасный разговор состоится сегодня в эфире на Радио ВЕРА, друзья! Я вам даже завидую. Потому что я бы очень хотел послушать его как слушатель и получить удовольствие от тех гостей, которые сегодня у нас в студии. Но, увы, я всего лишь ведущий, меня зовут Александр Ананьев. И всего лишь ведущая на этом празднике жизни моя прекрасная жена, Алла Сергеевна Митрофанова.

А. Митрофанова

— Здравствуйте, дорогие друзья.

А. Ананьев

— Сегодня мы будем говорить с прекрасными людьми о прекрасном. Причем прежде, чем я представлю людей, я объясню, почему именно они сегодня у нас в гостях на Радио ВЕРА. Я хочу озвучить тему. Буквально вчера мне попался фильм, который я ужасно захотел посмотреть. Мы договорились с продюсером, что Александр Ананьев больше не будет произносить в светлой студии Радио ВЕРА названия сомнительных фильмов, художественных произведений и всего остального, что могло бы сделать светлые стены в нашей студии менее светлыми. Поэтому я не буду произносить название этого фильма. Скажу только, что мой выбор разочаровал бы постоянных слушателей радио. Но мне хотелось его посмотреть. При этом я понимал...

А. Митрофанова

— Ну это боевик такой, скажем.

А. Ананьев

— Ну это не боевик, это фильм ужасов.

А. Митрофанова

— А...

А. Ананьев

— Это фильм ужасов, в котором при этом есть священники там и, в общем, страшная вещь. Страшная вещь, да, но мне хотелось его посмотреть — это новый фильм, с известным актером... Неважно. Вот при этом я понимал, что Алла Сергеевна Митрофанова не будет смотреть этот фильм.

А. Митрофанова

— Ну мне просто неинтересно.

А. Ананьев

— Ну ей просто неинтересно. Она, конечно, скажет, что ей просто неинтересно, что она просто хотела спать, что пока есть Достоевский, Пушкин, Лермонтов и Гоголь, нечего тратить время на всякие проходные вещи. Но я, откровенно говоря, понимаю, что для нее это не прекрасно, и у нее есть граница прекрасного, за которую она переступать не будет. И это очень правильно, это очень круто. То есть мой нравственный ориентир в выборе фильмов — жена, или по крайней мере должна им быть. И я подумал, что, наверное, в каждый семье есть такой, знаете, красный маркер, который пунктирной линией глава семьи там — матушка там, жена, да, — ну, в общем, тот кто во главе, он так берет маркер, говорит: друзья мои, значит, сейчас я вам очерчу линию, через которую мы переступать не будем. Мы не будем слушать вот такую музыку — она не на пользу. Мы не будем смотреть эти фильмы — они нам не на пользу. Значит, на вот такие-то сообщества в социальных сетях — мы не будем подписываться, они нам вредят. И мы точно не будем ходить в Пушкинский музей, потому что там много голых женщин. Здесь должна быть глубокомысленная пауза. И мы долго думали с Алечкой, кого бы пригласить на разговор о прекрасном.

Протоиерей Алексей

— О Пушкинском музее.

А. Митрофанова

— О Пушкинском музее, тогда — да.

А. Ананьев

— На разговор о прекрасном. И первые, кто нам пришли в голову — это невероятные люди, которые ну просто состоят из прекрасного. Настоятель храма святого равноапостольного Владимира в Новогиреево, протоиерей Алексей Батаногов. Добрый вечер, отец Алексей.

Протоиерей Алексей

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— И, конечно же, очень трудно представить вас без вашей верной спутницы, красавицы-матушки Ии — флорист, художник, вдохновитель, я не знаю...

А. Митрофанова

— Дизайнер.

А. Ананьев

— Устроитель прекрасного. Добрый вечер, матушка Ия.

И. Батаногова

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— Есть ли у вас на холодильнике правила? Что мы не будем смотреть, слушать, в чем мы не будем принимать участие, список театров, в которые вы не будете ходить — в общем, все то, что будет вредить вам, вашим прекрасным детям и внукам.

И. Батаногова

— Ну что, отец Алексей, ты первый?

Протоиерей Алексей

— На холодильнике у нас много магнитиков, правил жизни таких, и там цензуры нет, но такое железобетонное правило: не есть по ночам. Не заходить в холодильник по ночам. И даже по вечерам.

И. Батаногова

— Кстати, почему-то там оказался такой большой магнитик о папе, что папа...

Протоиерей Алексей

— Ну папа, в общем, прав.

И. Батаногова

— Папа прав всегда. Конечно, в нашей семье есть цензура и, наверное, я думаю, что дети это хорошо понимают и чувствуют, но она не жесткая, не жесткая цензура. Мы относимся, все-таки стараемся относиться к детям с неким таким пониманием и, наверное, даже пытаемся слушать их музыку, смотреть их кино. И я думаю, что запретить что-либо нельзя, особенно взрослым детям. Посмотреть, обсудить и сказать свое на это мнение — я думаю, что это очень важно и очень будет полезно.

Протоиерей Алексей

— Чем жестче цензура, тем больше обмана.

А. Митрофанова

— Да.

И. Батаногова

— Поэтому мне кажется, что нельзя что-либо запретить. Нужно, наверное, предлагать альтернативу. Или обсуждать.

Протоиерей Алексей

— Обсуждать, конечно.

И. Батаногова

— У меня было время, когда мы вместе с сыном смотрели кино. Вместе садились, и Ваня мне предлагал: давай посмотрим вот этот фильм. Или давай вот этот фильм посмотрим. Мы начинали смотреть, и Ваня так на меня косится, так смотрит со стороны и говорит: мам, мне кажется, тебе не нравится. И я ему говорю: Вань, ты понимаешь, мне не нравится, как люди разговаривают, что это за вообще какая-то... почему так пошло, почему так некрасиво? И он мне говорит: мама, ну это же классика, ну все же это смотрят, ну это же здорово. И я ему говорю, что: Вань, может быть, это и классика, может быть, и здорово, но мне кажется, что это все-таки не очень хороший фильм.

А. Ананьев

— Матушка Ия, не могу не попросить вас и отца Алексея (мне кажется, что у вас будут разные формулировки) дать ваше личное, выстраданное определение того, что такое пошло.

И. Батаногова

— Ой, как сложно. Да, у каждого ведь свои морально-нравственные такие рамки...

А. Ананьев

— А это имеет отношение к морально-нравственным рамкам?

И. Батаногова

— У меня полное такое ощущение, что все что мы читаем, все что мы смотрим, и даже где мы живем, это формирует человека и это влияет на человека. И вот, кстати, мы сейчас с Аллой вспоминали Татьяну Черниговскую, которая сказала, что нельзя недооценивать, что наш мозг, он впитывает все.

А. Митрофанова

— Естественно. Не зря появился глагол «развидеть», в контексте: как мне это развидеть? Я что-то увидела, и я хочу об этом забыть. Но эта картинка прочно врезалась мне в голову.

И. Батаногова

— Врезалась в голову. И нельзя к своему мозгу относиться как к большой помойке. И поэтому для меня (вот для меня лично — я не навязываю это даже своим детям) есть четкое понимание, что я буду смотреть, что нет. И я убеждена, что все что ты смотришь, а критерий: это тебя возвышает, это тебя облагораживает, что это тебе дает? Или тебя это разрушает. Для меня, наверное, больше всего этот критерий. Мы однажды с моим другом очень сильно поспорили и даже поругались над одним фильмом. «Голгофа» он называется, да?

А. Митрофанова

— Ой, гениальный фильм.

И. Батаногова

— Гениальный? Тебе понравился?

А. Митрофанова

— Да. Два раза его смотрела, со слезами оба раза все.

И. Батаногова

— Вот где священник, да?

А. Митрофанова

— Да, где священник, знающий, что на него готовится покушение, стоит перед выбором, либо он...

А. Ананьев

— Не покушение, это была казнь.

А. Митрофанова

— Ну казнь, да, казнь.

Протоиерей Алексей

— Его приговорили в начале фильма.

А. Митрофанова

— В начале фильма к нему приходит человек, который на исповеди ему говорит, что я приду тебя убить. Потому что буду мстить за ту травму, которую когда-то получил...

Протоиерей Алексей

— От другого священника.

А. Ананьев

— От другого священника. И этот фильм показался вам...

И. Батаногова

— И вот этот фильм для моего восприятия показался очень тяжелым и очень жестким. И после этого фильма у меня было какое-то очень тяжелое состояние, тяжелое ощущение. Вот для себя я бы этот фильм не смотрела. Мне кажется, что он меня к Богу не приводит, не привел бы. Но я вполне понимаю, что другие люди, смотря этот фильм, он для них может быть полезен, и они смотрят на него даже как на большое искусство.

А. Ананьев

— Слушайте, простите, отец Алексей, мне очень важно, что скажете вы, но я не могу вот матушке Ии еще уточняющий вопрос не задать: так получается, тяжелое смотреть не надо? Тяжелое читать не надо. Надо смотреть только комедии с Леоновым. Я провокатор, я знаю.

И. Батаногова

— Нет, нет, Саша...

А. Ананьев

— Я провокатор, я знаю.

А. Ананьев

— На самом деле вы провоцируете. Потому что я очень, например, люблю Достоевского — я выросла на Достоевском, и я его перечитала практически всего. Но я могу сказать, что сегодня я бы Достоевского не читала, потому что для меня это очень тяжелые произведения, и я эмоционально уже не готова сегодня его читать. Мне хочется литературу, наверное, немножечко попроще. Хотя я очень люблю сложную литературу. И вот как мы, например, с Аллой сейчас как раз говорили, что для меня важно, если книга, то она должна быть содержательной, она должна быть глубокой, и она должна на тебя влиять. Иначе для меня это может быть просто пустое времяпровождение. Жалко терять время на плохой фильм, жалко терять время на плохую книгу, сходить в плохой музей. Для меня важно очень, если ты идешь, то ты идешь и понимаешь, что ты смотришь. И когда ты посмотрел, ты наполнился и тебе хорошо.

А. Ананьев

— Разговор о прекрасном с прекрасными людьми. Настоятель храма святого равноапостольного Владимира в Новогиреево, протоиерей Алексей Батаногов, его замечательная супруга, матушка Ия, я Александр Ананьев и Алла Митрофанова в студии.

А. Митрофанова

— Позвольте, поделюсь своими тоже размышлениями о пошлости. Определяю для себя это понятие так. Для меня пошлость — это повтор. Авторское высказывание, произведение искусства настоящее, художественное произведение, да, будь то фильм, книга, холст, картина, или скульптурная композиция, или инсталляция, или перфоманс, спектакль, да что угодно — вот оно по-настоящему художественное произведение для меня в том случае, когда я вижу там авторский поиск. Для меня вообще настоящее произведение искусства — это вот этот вот крик от земли к небу. Или, может быть, этот крик может быть криком радости, он может быть криком отчаяния. Он может быть песней, когда человек вот о чем-то таком, о прекрасном поет с земли в небо. И это может быть крик боли. Но это всегда очень честное авторское высказывание и путь поиска.

И. Батаногова

— А сама форма тебя не смущает?

А. Митрофанова

— Форма может быть разная. Для меня форма может быть разной. Она может быть очень жесткой. Например, ну мой любимый фильм, простите, «Крестный отец» — это крайне жесткая форма, это фильм про гангстеров. И Саша каждый раз удивляется: как ты, вся такая, значит, возвышенная и утонченная (ну это троллинг такой, да?) можешь любить этот фильм? А для меня это очень важная, как это сказать, анатомия того, как человек, даже если он ставит перед собой какие-то очень высокие цели и задачи — защитить семью, вот я все делаю ради семьи, — если он переступает человека внутри себя, то все обращается в прах. Мы видим, как у этого героя, Майкла Корлеоне, все обращается в прах. Но не суть. Вот для меня это честное высказывание. Там, где я вижу повтор, ну то есть там, где я вижу, это слеплено по каким-то законам, где я вижу какое-то эпигонство или мартышничество — ну вот с кого-то, за кем-то повторили, то есть это не мое собственное открытие, как художника, это я подсмотрел и сделал так же, но только у меня получилось хуже. Потому что там было честно, а у меня нет. И я заранее знаю ответ, к которому зрителя хочу подвести, и я к этому моменту его и подвожу. Вот это вот для меня такая нечестная история, я это считаю пошлостью.

Протоиерей Алексей

— Вот мы сегодня и поговорим, вот и поспорим...

А. Ананьев

— Нам так интересно, отец Алексей, узнать ваше мнение. Мы сейчас выскажем все свое...

Протоиерей Алексей

— Я так внимательно слушаю, мне так нравится. Я понимаю, что нам времени не хватит.

А. Митрофанова

— Простите, да.

А. Ананьев

— Ну знаете, прежде чем я дам слово отцу Алексею...

А. Митрофанова

— Вот по этой причине как раз я могу смотреть и сложное, и тяжелое кино, и всякое. Если оно для меня честное, вот такое.

Протоиерей Алексей

— В нашем споре родится истина, будем надеяться на это.

И. Батаногова

— Ну мы не спорим.

А. Митрофанова

— Мы не спорим, мы делимся.

А. Ананьев

— Зная тебя, я был уверен, что ты дашь иное определение тому, что такое пошло. Попробую его сформулировать максимально лаконично. Самый дешевый способ заставить зрителя плакать — это показать, как котенку отрезают хвост.

А. Митрофанова

— Или что-нибудь еще, да, похуже. Ну это правда.

А. Ананьев

— Так вот пошлость, как мне кажется, по твоему мнению, это дешевый способ. Это дешевый способ заставить человека плакать, смеяться, желать...

А. Митрофанова

— И это тоже.

А. Ананьев

— Испытывать какие-то эмоции, чувства и страсти.

А. Митрофанова

— Ну дешевый способ — это тот же самый повтор отработанного сюжета, который, сто процентов, сработает.

А. Ананьев

— В общем, пошлость — это дешевый способ. Отец Алексей, какое определение дали бы вы?

Протоиерей Алексей

— Ну можно я не определение, а просто об этом поговорим, продолжим. Я думаю, послушав вас, что есть пошлое содержание, а есть пошлая форма. И это не одно и то же. И я не соглашусь, вот не на сто процентов соглашусь насчет повторов. Просто радикальный пример привожу — иконопись. Иконы пишутся по канонам, и они повторяют — иконы, иконы, иконы — повторяют. И это никогда не пошло — ни по форме, ни по содержанию.

А. Митрофанова

— Вы знаете, мы говорили с иконописцами много на эти темы, и, если человек не проживает, понимаете, в иконописи тоже есть это понятие.

Протоиерей Алексей

— И тем не менее. Иконописец по определению ограничен рамками канонов изображения того или иного святого, праздника. Поэтому я понимаю, о чем вы, Алла, говорите, что такое пошлое содержание — когда что-то такое вот копируется, но дурно. То есть вот повторение — мать учения, то есть на самом деле какое-то повторение, оно имеет право, и его нельзя назвать пошлым, а какое-то копирование становится пошлым по содержанию. И я скорее говорил о пошлом по форме. Это просто разные вещи. Пример.

И. Батаногова

— Искусство должно возвышать.

Протоиерей Алексей

— Есть очень талантливые, прекрасные с точки зрения искусства фильмы, которые красиво сняты, там прекрасная игра актеры, там какие-то совершенно невероятные находки. Но они могут быть безнравственны по содержанию — они могут человека развращать, пропагандировать наркотики, не знаю, какую-нибудь там однополую любовь или там еще что-то. Форма может быть очень талантливая, но содержание может быть при этом... И это самое опасное, кстати, когда талантливо по форме, но безнравственно по содержанию. И, может быть, наоборот, на самом деле — что действительно идея, мысль, содержание нравственно, а форма бездарная.

А. Митрофанова

— И это еще хуже.

Протоиерей Алексей

— Это обесценивает, конечно, содержание.

А. Митрофанова

— Это ужасно.

Протоиерей Алексей

— Хорошо, когда есть соответствие. Но диавол в деталях, как известно, и он пользуется такими приемами, как обмануть человека, и искони лжец. Как за красивой оберточкой, за талантливой — не то что какой-нибудь там мишурой, — за талантливой, красивой оберткой может, так сказать, опасность скрываться.

А. Ананьев

— Все это так, но это же настолько все субъективно.

Протоиерей Алексей

— Это отчасти. Отчасти объективно.

А. Ананьев

— В какой степени это объективно, отец Алексей?

Протоиерей Алексей

— Если мы говорим о том, что красота — это субъективное понятие разве? Красота все-таки имеет объективные какие-то моменты. Нравится, не нравится — это субъективно. Или, скажем, любовь, добро. В конце концов христианские заповеди, они в нашем мире, их пытаются сделать субъективными, но они все-таки объективны. Слово Божие — это истина. Поэтому вот такой толерантный (я не знаю, насколько здесь уместно это слово) подход, что ну у этого такие заповеди, у этого такие заповеди, и это имеет право на существование, и это имеет право на существование — все-таки у такого подхода есть граница. То есть есть какие-то вещи, ну не знаю, — Бог, врожденное понятие там добра, красоты, любви. Все-таки, безусловно, есть попытка их опошлить, исказить... Вот, кстати, интересная тоже мысль, про пошлость, да, что это искажение некое вот такое, опошление истин.

А. Митрофанова

— Упрощение.

Протоиерей Алексей

— Упрощение нравственного закона, может быть.

А. Митрофанова

— И уплощение тоже, да, когда более плоской становится глубина.

Протоиерей Алексей

— Есть замечательные слова апостола Павла: все мне можно, но не все полезно. И ничто не должно возобладать мною. Я думаю, что есть разные люди. Я вот слушал Ию — ну мы уже обсуждали это не раз. И я вот так думаю: интересно, Ия скажет про Достоевского или нет? Я уверен, для многих слушателей это довольно странно прозвучит — как может православный человек не любить Достоевского? Но хорошо понимаю Ию. Потому что действительно как бы всему свое время. Вот Ия действительно прочитала — ну всего, наверное, невозможно, есть какие-то письма, еще что-то, но все основные романы, повести, рассказы прочитала. И сейчас читать Достоевского не хочет. Она читает что-то другое. И какому-то человеку — это, кстати, от возраста зависит тоже, — в каком-то возрасте нельзя ничего кроме молочка, в прямом смысле грудное молочко. Потом прикорм дают — овощное пюре, потом там мясное пюре, потом еще что-то, более твердую пищу. И в каком-то возрасте должна быть, конечно, жесткая цензура — нельзя развращать детей. Нельзя им жесткую пищу, опасную для их организма и для их души давать. Но взросление происходит, и человек способен фильтровать. Потому что, если будет тепличная атмосфера, условия, вот, скажем, и в 18, и в 19, и в 25, а потом когда-то эта теплица разрушится, и человек столкнется с совсем другой жизнью, совсем другой культурой, с совсем другими отношениями между людьми, то это трагедия тоже. Мы это не раз обсуждали на примере православных школ, что с одной стороны, это очень хорошо, что это такое как бы тепличное взросление, но до какого-то момента. Это сложно: в какой момент какому человеку, с каким устроением души что можно допустить. Здесь, наверное, критерием моим является любовь родительская, которая понимает, что вот это сейчас вредно. А вот это мы уже можем обсудить. А вот это мы просто должны обсудить, потому что человеку нужно прививку против зла какую-то предпринять. И взрослые люди тоже по своему такому психологическому состоянию, устроению души они разные. То есть есть люди, у которых есть какой-то иммунитет, которые могут «развидеть». Ну, может быть, не абсолютно развидеть, но это их не будет, так сказать, досаждать им. А есть люди, которые настолько сильно могут воспринять какую-то картинку, или какой-то текст, или идею, что потом просто действительно будет вред для души. Потому что это будет все время, так сказать, таким пятном. Я думаю, что Ия как раз, она очень чуткий человек. И я поражаюсь, в хорошем смысле этого слова, насколько Ия четко фильтрует: это мы смотреть не будем. Я иногда могу что-то посмотреть без Ии, потому что я знаю, что она это точно смотреть не будет, а у меня есть фильтр — то есть это не прилипнет, не приклеится, я смогу, так сказать, с минимальным вредом это переварить. Я думаю, что медики, наверное, со мной согласятся. Я ни в коем случае не пропагандирую курение, курение — это грех, это зло, это зависимость, это ни в коем случае нельзя делать. Но я от кого-то из медиков слышал, что если человек выкуривает там одну или две сигареты раз в неделю, что организм абсолютно без болезни это переварит. Курить нельзя, это просто пример. Если я посмотрю иногда какой-то фильм, который мне по какой-то причине интересен — игра актера или, может быть, там какие-то есть сюжетные линии, или какая-то мысль там, еще что-то, — и там (ну а в современном кино все время там что-то есть, чего бы не хотелось видеть) ну я либо отвернусь, либо перемотаю, либо закрою глаза, либо просто: Господи, благослови, так сказать, и дальше.

А. Ананьев

— Спасибо, сразу тоже много мыслей. Первая — о важности того, что плохо. В одном из взрослых старых добрых, из 90-х еще, мультфильмов, которые ты, Алла Сергеевна, еще даже в жизни не видела и я тебе даже не покажу (не будем называть этот фильм в эфире Радио ВЕРА) прозвучала потрясающая по своей глубине мысль. Я попробую сформулировать на несколько заниженном как бы языке, чтобы она сохранила свою эстетику: «Пойми, чувак, отстой нужен в жизни. Если бы не было отстоя, как бы мы поняли, что такое круто?»

А. Митрофанова

— А это не касается, мне кажется. Понимаешь, человек, который смотрит плохое кино, у него в какой-то момент эта насмотренность будет настолько плотной, что, мне кажется, он не распознает настоящее произведение искусства.

Протоиерей Алексей

— Количество имеет значение. Опять же насмотренность: если человек действительно смотрит только плохое кино, то у него не формируется вкус, он не поймет хорошее кино, он вообще не будет его смотреть, это вообще не его история. Но действительно иногда Господь нам в жизни — даже не в искусстве, не в культуре, а в жизни открывает какие-то ужасные вещи, от которых хочется отряхнуться, уйти, забыть, там не вспоминать. Но они нам попущены Богом для какого-то блага — для того, чтобы мы возненавидели грех, для того чтобы мы выбрали добро, а не зло, для того чтобы мы поняли, а куда могла привести эта дорога — то есть это какой-то отрицательный пример, он тоже пример.

И. Батаногова

— Знаете, я вот сейчас вас слушала... Помнишь, мы однажды говорили о том, как меняется очень быстро, вот если взять в разрезе даже фильмов, мультиков музыки, на чем росли наши дети. Ну вот нашей Маше 30 лет. Я старалась очень сильно фильтровать все, что она смотрит. Мы смотрели там «Серую шейку», потом «Снежная Королева» — все это очень доброе, все это такое...

А. Ананьев

— «Снежная Королева» добрая?

И. Батаногова

— Ну конечно, добрая.

А. Ананьев

— Это про холодную женщину, которая мальчику в сердце лед засунула?

И. Батаногова

— Это про любовь, про жертвенную любовь, и Андерсен нам очень всегда нравился, и я в этом воспитывала Машу. И вот я очень сейчас сокрушаюсь, что наша внучка Соня, который пять лет, она уже эти мультики не смотрит, это ей уже неинтересно. Она смотрит уже какие-то агрессивные мультики — очень яркие, очень кричащие, вопящие. У меня сердце кровью обливается.

А. Ананьев

— Погодите, а у вас же есть право вето?

И. Батаногова

— Да, я все время пытаюсь внучке Сонечке сказать, что давай мы посмотрим вот это, например, «Волшебник Изумрудного города». Соня может посмотреть пять минут — все, я все поняла, давай я буду смотреть. И знаете, на самом деле здесь проблема в том, что грех настолько входит плавно в нашу жизнь, что мы этого даже не замечаем. Нам уже современные мультики кажутся, что это ну даже и нормально, и хорошо. Хотя у меня был такой опыт: несколько месяцев мы не смотрели телевизор вообще, вот ничего не смотрели. И когда ты первый раз включаешь после длительного перерыва телевизор, тебя поражает эта жуткая речь — насколько сейчас все агрессивно, насколько действительно пошло. Ты к этому быстро привыкаешь, и тебе кажется, что уже нормально. И ты даже уже адекватно не можешь ну это как бы фильтровать — опять же это слово скажу, остановиться вовремя. Уже кажется нормально.

Протоиерей Алексей

— Слишком много шума, который уже трудно отфильтровать, выражаясь, так сказать, языком, может быть, радио или там звукорежиссера. Слишком много шума, который мешает делить его.

А. Ананьев

— Отличительная черта современного уныния, сказал однажды протоиерей Алексий Уминский, это много шума. Много шума и слишком яркое — это современное уныние.

И. Батаногова

— Конечно, так и есть.

Протоиерей Алексей

— Это почему происходит? У человека пустота. Внутренняя пустота и, дабы не унывать, он начинает заполнять ее всем подряд — ярким, шумным, громким.

А. Ананьев

— Жирным, соленым, острым.

И. Батаногова

— И получается, что мы абсолютно становится неразборчивы и забываем, что наш мозг все впитывает и все остается в нашей голове. Так же можно сказать и про наше сердце и душу. Поэтому здесь нужно быть очень аккуратным. Но с детьми, со старшими нашими детьми — здесь очень сложно, когда у них совершенно другие понятия, они общаются, они смотрят другие, конечно, фильмы.

А. Ананьев

— Спасибо вам огромное, матушка Ия, за вот это наблюдение: грех незаметно входит в нашей жизнь. Я на этой мысли предлагаю подвесить нашу дискуссию, прерваться на минуту полезной информации на Радио ВЕРА — такова уж традиция неизбежная. А через минуту продолжим этот потрясающий разговор на Радио ВЕРА.

А. Ананьев

— «Семейный час» на Радио ВЕРА. Он гораздо шире даже, чем семейный, такой общечеловеческий час о прекрасном. В студии ведущая Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Ведущий Александр Ананьев.

А. Ананьев

— Настоятель храма святого равноапостольного Владимира в Новогиреево, протоиерей Алексей Батаногов, его красавица-жена, матушка Ия. Говорим сегодня о внутренних границах прекрасного, внешних границах прекрасного, должны ли родители ограничивать детей от пошлого и ограждать их, должны ли мы сами ограждать себя от пошлого, правда ли, что если очень хочется, то можно — это отдельная тема от Александра, 46 лет. Да, ну я серьезно думаю, что если тебе хочется, если у тебя есть в этом потребность — значит, можно.

Протоиерей Алексей

— Апостол Павел дальше говорит: можно, но не полезно.

И. Батаногова

— Но не всем полезно, да.

Протоиерей Алексей

— Может быть не полезно.

А. Ананьев

— Я очень хорошо понимаю логику матушки Ии и Аллы Сергеевны. Потому что они понимают, что они включают, и они говорят: слушай, вот откровенно, просто жалко время на это.

И. Батаногова

— Да.

А. Ананьев

— Вот просто жалко.

А. Митрофанова

— Вопрос: зачем?

А. Ананьев

— А у меня нет такого. Вот я включаю — и мне интересно. Там у всех лазерные мечи и везде зомби — это прекрасно.

И. Батаногова

— Саша, нельзя недооценивать все-таки и влияние. Я вот, помнишь, мы когда еще разговаривали с нашими друзьями, тоже уже возраста наших родителей, они говорят: что же у нас сейчас за телевизор такой? Я включаю фильм — и за пять минут мне рассказывают, как можно быстро убить человека, как можно быстро замести следы, как бы относиться к смерти легко, непринужденно, да еще сострадать убийце. И все это очень быстро нам как-то вот красиво преподносят.

А. Ананьев

— Ну, кстати, да, так и получается.

А. Митрофанова

— Это, кстати, раньше было...

А. Ананьев

— Слушайте, раньше было. А какой фильм мы с тобой вчера смотрели?

А. Митрофанова

— Ну подожди, дело не в этом. Дело в том, что мне сразу пришел на ум роман Дюма «Три мушкетера» — легкое отношение к смерти, сколько там народу может уложить Д’Артаньян по пути за подвесками королевы?

Протоиерей Алексей

— А вы знаете, Алла, это потрясающий пример. Можно я по этому поводу скажу?

А. Митрофанова

— Конечно.

Протоиерей Алексей

— Однажды отца Владимира Воробьева спросили с возмущением родители, почему учитель литературы в православной школе дал на лето прочитать «Три мушкетера» Дюма — там же разврат, там же убийства, там алкоголь, там драки, это все? И потрясающий — а я запомнил этот ответ, прямо не дословно, смысл: что подросток этого не видит. Он видит там благородство, красоту, дружбу, честность. Поэтому, знаете, один человек со мной разговаривал, и он пришел в храм, посмотрев «Звездные войны» фильм. Я понятия не имею, как это может быть, но тем не менее.

А. Митрофанова

— Александр Ананьев ликует.

Протоиерей Алексей

— Бог разговаривает с человеком на том языке, который человек может воспринять. И действительно это не потому, что этот фильм ведет человека к Богу, нет, конечно. Но Бог может в какой-то ситуации вот Своим промыслом так сопоставить что-то в жизни человека, что это принесет ему какое-то благо.

А. Митрофанова

— Кстати, по поводу «Звездных войн». Я-то сама не знаток и не фанат. Но люди, которые смотрят, не пропускают ни одной новой серии, и хорошо знают всю вселенную «Звездных войн», среди них немало людей глубоко верующих и причем церковных, и они говорят, что это глубоко христианское кино по той проблематике, которая...

Протоиерей Алексей

— Возможно, я не смотрел.

А. Митрофанова

— Я тоже. Я поэтому здесь совершенно как эксперт выступить не могу, не мой киноязык.

Протоиерей Алексей

— А мне хочется рассказать, вспомнить историю нашей Маши: когда она училась там в 10-м, может быть, классе или в 11-м, ну неважно, в старшей школе, появились «Сумерки», всевозможные варианты — и книги, и фильмы.

А. Митрофанова

— Было дело.

Протоиерей Алексей

— Про вампиров, сага про вампиров. Было родительское собрание, в нашем классе учились только девочки, и родители обсуждали, что что же делать, нужно запретить, они смотрят. А накануне я разговаривал с Машей, которая мне сказала: пап, дело в том, что весь класс, без исключения, все девочки смотрят и читают, и нет ни одной, которая не смотрит и не читает. Но есть родители, которые об этом знают, как вы, например, а есть родители, которые не знают об этом, которых девочки обманывают.

А. Митрофанова

— Потому что родители запретили. Или запретят.

Протоиерей Алексей

— Да, чем строже цензура, тем больше вранья. И я понимаю, что такие явления, как «Гарри Поттер» — тоже, помните, одно время церковные, так сказать, многие церковные люди считали...

А. Митрофанова

— До сих пор.

Протоиерей Алексей

— Есть книги, вот такие книги как «Гарри Поттер», как вот эта вампирская сага — там есть что обсуждать, их запрещать нельзя. Многие, как известно, вообще прочитали в жизни единственную книжку — это «Гарри Поттер». Вот или первую книжку, которую они прочитали. Это нельзя запрещать, это нужно обсуждать. Там есть о чем поговорить: о дружбе, что больше — любовь, вера или магия. Девочки, конечно, там не вампирами увлекались, а романтическими отношениями в этой саге.

А. Митрофанова

— Конечно.

Протоиерей Алексей

— И тогда говорю: Маш, давай мы сделаем так — идем в книжный магазин, и я тебе покупаю эту книгу на английском. Читай на английском. Ты можешь читать на английском? Она нормально знала английский, могла читать, и я говорю: язык подтянешь, будет какая-то польза, а не только, так сказать, вот. И на родительском собрании как раз, когда родители все там говорят: надо запретить, запретить. А я им даже сказал, что, позвольте, мы очень сильно опоздали. И нельзя запретить читать то, что уже прочитано или там смотреть фильм, который уже пересмотрен несколько раз. Нужно об этом разговаривать, нужно это обсуждать. И, кстати говоря, даже если у родителей есть такт, ну какое-то углубленное, внимательное отношение к детям, если не просто там крик — нельзя там, а если это какой-то аргументированный разговор, то даже если ребенок-подросток не согласится, он все равно точку зрения родителя услышит и запомнит. И я знаю такие примеры, что ребенок, подросток там, молодой человек спорит там с отцом, с матерью, но если у папы и у мамы аргументы такие взвешенные, глубокие, если этот разговор с уважением, то потом этот ребенок может говорить со своими одноклассниками, одногруппниками и высказывать позицию отца или матери своих. То есть он с отцом поспорил, но впитал то, что ему сказали.

А. Митрофанова

— Позвольте, здесь пример приведу. Мне кажется, очень здорово то, что отец Алексей сейчас озвучил. Есть у нас прекрасные друзья в Германии — замечательная семья, глубоко верующие люди. Они, правда, очень глубокие, они из человеческой глубины пришли в христианство, и вот они прямо церковные люди уже много-много лет. И у них с детьми — а дети прошли через переходный возраст, там вот все эти метания, кризисы, поиск себя, поиск собственной идентичности, при том что они русская семья, в Германии, ну то есть там разные есть вызовы, — у них с детьми замечательные, доверительные и очень глубокие отношения. Старшей дочке сейчас уже, по-моему, 25, а младшему сыну, по-моему, 19–20 — ну то есть вот они прошли все вот эти вот сложные самые периоды на одной волне и заодно с детьми. Какая у них есть традиция — причем эта традиция, она многолетняя, началась с первого ребенка, продолжилась на втором. Если они куда-нибудь едут, а они много ездят в машине, они по очереди выбирают, какую песню сейчас будут слушать и обосновывают свой выбор, рассказывают, чем эта песня им дорога. Папа рассказывает о своей песне, допустим, там он хочет «Что такое осень» послушать. Мама, допустим, «Hijo de la luna» в исполнении Монсеррат Кабалье. А сын что-то такое, про что я вот там эту субкультуру его я не знаю, но я была свидетелем, как это происходит, и он что-то такое ставил, что для меня звучит совершенно непривычно. Но он объясняет, обосновывает, что он здесь находит для себя, какие смыслы для него важны, какое открытие с его точки зрения сделал музыкант как автор, как исполнитель и так далее. То есть это вот такой диалог, который может продолжаться несколько часов.

Протоиерей Алексей

— Нужно разговаривать.

И. Батаногова

— Это очень правильно.

Протоиерей Алексей

— Обсуждать и разговаривать. Не просто сказать: нет. А нет — потому что не надо, это не полезно, давай по-другому. Ну то есть нужен разговор.

А. Митрофанова

— Вот они как раз этим путем идут. То же самое с фильмами. То есть, допустим, один вечер они выбирают сами, что посмотрят. Другой вечер, допустим, приехала старшая дочь, она говорит: мама, папа, я хочу вместе с вами посмотреть вот такое-то кино. Она, кстати, замечательный фильм, который называется «Эксперимент 2: Волна» однажды из школы принесла, благодаря чему мы все тоже этот фильм посмотрели. Про то, как легко фашизм может зародиться в среде, которая, казалось бы, не предвещает никакой агрессии и так далее, как далеко это может зайти. Потрясающе глубокое кино, которое там смотрят в школе просто на уроке естествознания. И вот она пришла и говорит: мы посмотрели в классе, я хочу посмотреть с вами, я хочу услышать, что скажете вы.

И. Батаногова

— Это очень правильная позиция. Мне кажется, это один из лучших вариантов. Во-первых, потому что люди проявляют уважение друг другу и здесь открытые, доверительные отношения, а это очень важно для семьи. Потому что сколько мы сейчас говорили, что просто запретить нельзя, а обсуждать нужно. Мы тоже с отцом Алексеем слушаем современные песни наших детей. И я даже могу сказать, мне что-то очень нравится, я даже вместе с ними пою эти песни. Но если мне не нравится, дети уже, они прекрасно понимают, что да, ну давайте не будем слушать, давайте что-нибудь другое. Действительно это уважение, и детей это формирует.

Протоиерей Алексей

— Вот мне хотелось вернуться немножко назад и сказать, как мне кажется, очень важную вещь — простите, что я так оцениваю это, но просто не сказать об этом я не могу. Вот я говорил, что что-то можно посмотреть, помните, если это не очень много, да, то там отфильтруешь. Сейчас я хочу себя немножко как бы поправить. Смотрите: мы не должны забывать, что человеческая природа греховна, и она удобопреклонна ко греху. И если смотрю фильм, картину, книгу, не знаю, какое-то произведение искусства, и это вызывает во мне низменные чувства, греховные — это как раз то, о чем апостол Павел говорит: это не полезно. То есть есть интеллектуальный вопрос — мне эта интересна тема, я могу об этом подумать, закрыть глаза там на что-то. Но если это меня развращает, если это поднимает во мне гнев там, не знаю, сребролюбие или там блудную страсть, любую из страстей — то вот это как раз для христианина не полезно.

А. Ананьев

— Картины и статуи в Пушкинском музее.

Протоиерей Алексей

— Как раз хотел сказать, я готов. Пока мы разговаривали, я об этом подумал. У меня они не вызывают низменных чувств. Это, понимаете, может быть одета своеобразным образом женщина, или мужчина, или еще что-то, и вызывать низменные чувства. То что, Александр, вы говорите про Пушкинский музей — они не вызывают низменных чувств, которые, так сказать, не разогревают страсть.

А. Ананьев

— Почему?

Протоиерей Алексей

— Не знаю.

А. Ананьев

— Матушка, есть у вас объяснение? Я просто...

И. Батаногова

— Я согласна с отцом Алексеем, что можно даже написать портрет строго одетой женщины. Но если художник очень глубокий и умеет передавать внутренний митр человека, и если этот внутренний мир, он нецеломудренный...

А. Ананьев

— Это будет вульгарно.

И. Батаногова

— Если мы даже говорим про женщину, портрет женщины — это будет очень вульгарно. Даже если она будет одета. Поэтому сколько мы ходили по музеям и встречали очень потрясающие, красивые скульптуры, кроме как высокое искусство на это даже по-другому никак нельзя посмотреть.

А. Ананьев

— Я долго размышлял об этом, стоя в Париже возле роденовского «Поцелуя». И думаю: вот странно, я смотрю на это — и это прекрасно. При этом если бы что-то подобное происходило ну вот вживую здесь же — это было бы пошло. Вот в какой момент искусство превращаешься в пошлость, а пошлость в искусство?

Протоиерей Алексей

— Думаю, что тут, наверное, было бы правильней пригласить искусствоведов, которые хорошо разбираются в искусстве того или иного направления, той или иной эпохи, но у каждой эпохи свой язык есть еще. То есть я думаю, что в ту эпоху, в то время некая чувственность — понимаете, это же вот действительно я чувствую себя некомпетентным в этом вопросе, но я понимаю, о чем здесь речь идет. Мы смотрим, допустим, Сикстинскую капеллу, и там ангелы изображены так, как для православного человека как бы их не принято изображать, там очень подчеркнута телесность, и в ту эпоху некое подчеркивание телесности и противопоставление духовности, и как бы подчеркивалось то, что душа связана с телом — это был язык искусства. Поэтому говорить о искусстве прежних эпох, не зная...

А. Митрофанова

— Контекста.

Протоиерей Алексей

— Этого языка, контекста, не очень корректно. Мы можем апеллировать к своим чувствам, к своим каким-то ощущениям — как я это воспринимаю. Вот я не воспринимаю статуи или изображения живописные классические, где есть обнаженное тело, как вызывающее что-то низменное. У меня это не вызывает ничего низменного.

А. Митрофанова

— И тот же потолок Сикстинской капеллы, помянутый вами.

А. Ананьев

— Кстати, о потолках.

А. Ананьев

— «Семейный час» на Радио ВЕРА. Алла Митрофанова, Александр Ананьев, Настоятель храма святого равноапостольного Владимира в Новогиреево, протоиерей Алексей Батаногов, матушка Ия, красавица, прекрасно разбирающаяся в фильмах, книгах, искусстве и красоте, и знающая, как оградить себя и свою драгоценную семью от пошлости. О потолках. Вспоминаю наш визит к дорогому, любимому, Царствие ему Небесное, протоиерею Вячеславу Перевезенцеву. И в восстановленный им храм, который вызывал смущение и гнев у прихожан.

А. Митрофанова

— Ну нет, там мнения разделились.

А. Ананьев

— Будешь поправлять мужа — будешь бита. Шутка. На потолке — в притворе, да? Ведь это правильно называется, Алечка?

А. Митрофанова

— Да.

А. Ананьев

— Были сцены сотворения мира — Адам, Ева, и они были изображены настолько натуралистично и талантливо, что прихожане смущались, считая это, ну откровенно говоря, пошлым и вульгарным. При этом мы с Алечкой видели эти фрески, и они нам безумно понравились. Ну это очень красиво. Я тогда тоже задумался о том, все-таки насколько разное у нас восприятие того, что вот хорошо, а что такое плохо.

Протоиерей Алексей

— Разный культурный уровень, воспитание, разное знакомство, насмотренность произведениями искусства, разное знание или абсолютное незнание традиций — это, конечно, человеку, не каждый человек может в этом так вот легко разобраться. Здесь это сложно. Вот я вспомнил сейчас купол Флорентийского собора. Именно, по-моему, во Флоренции, и там купол, который был расписан, вызвал потрясающее, очень сильное возмущение, именно то, что, так сказать, там было изображено. Не помню детали сейчас, давно очень были там, помнишь, и экскурсовод рассказывал, но именно факт, что сейчас это воспринимается как величайшее произведение искусства, но в какой-то момент, когда это было написано, это было...

А. Митрофанова

— Отходом от канонов.

Протоиерей Алексей

— Неуместным.

А. Митрофанова

— Вот как раз, понимаете, нарушением канонов. А часто гениальность на стыке с нарушением канонов проявляется.

Протоиерей Алексей

— На грани. Все гениальное немножко на грани.

А. Ананьев

— Да. Мне очень нравится современное искусство. Алечка знает. Я влюблен в современное искусство, и лучшее время, проведенное мною — это время, проведенное на пяти этажах музея Эрарта современного искусства в Санкт-Петербурге, я просто могу там пропасть навсегда. Алечка гораздо более спокойно и, если не сказать больше, относится ко всему этому по одной простой причине. Что такое современное искусство? Это попытка человека найти границу изведанного, допустимого, разрешенного, и занести ногу и попытаться ее переступить. Именно так создаются какие-то шедевры, которые потрясают, которые раскрывают какие-то новые горизонты, которые заставляют тебя смотреть на мир по-новому. Хотя по всем формальным признакам это, простите меня, пошло. Пластиковый, вернее даже пластиковая женщина с крыльями от ИЛ-2, покрашенная в красный цвет, со светом, падающим на ее сверху — кто-то скажет, что это пошло. Я считаю, что это достойный экспонат в постоянной экспозиции музея Эрарта.

И. Батаногова

— Ну опять же это все... Я, например, очень спокойно отношусь к современному искусству. Мало того, я его даже, можно сказать, и не принимаю, и не понимаю. Я не вижу в нем истинной красоты и, самое главное, я даже не вижу глубины. А мне кажется, что современное искусство, к сожалению, оно немножко упростилось. Вот все немножко стало проще. И, наверное, даже становится от этого очень обидно. Мой двоюродный брат занимается современным искусством. И поэтому я часто отслеживаю его...

А. Ананьев

— Вы с ним больше не разговариваете?

И. Батаногова

— Нет, мы с ним разговариваем.

Протоиерей Алексей

— Но не на тему современного искусства.

И. Батаногова

— Но не на тему современного искусства. И я понимаю, может быть, это и неправильно, Саша, ты со мной согласишься, может быть, это некая такая предвзятость. Но мне кажется, что современное искусство сейчас отображает наше время, к сожалению.

А. Митрофанова

— Но оно очень разное.

И. Батаногова

— Оно разное.

А. Митрофанова

— И как время, внутри которого самые разные векторы, точно так же и в искусстве, конечно.

И. Батаногова

— Я никогда не понимала и никогда не пойму Малевича. Я никогда не скажу, что это...

Протоиерей Алексей

— Ну это уже не современное, это уже...

А. Митрофанова

— Это уже классика.

И. Батаногова

— Я никогда с этим не соглашусь и не приму.

А. Митрофанова

— А знаешь, замечательный был у нас разговор о Малевиче и, в частности, о «Черном квадрате» здесь, в этой студии, с блестящим искусствоведом Ириной Константиновной Языковой — можно найти на сайте Радио ВЕРА. Нам прямо очень интересно было (по-моему, мы с Костей Мацаном вели эту программу), нам очень было интересно вкопаться в систему координат и систему смыслов «Черного квадрата».

И. Батаногова

— Алла, а нет такого ощущения, что там не о чем говорить и копаться, а просто...

Протоиерей Алексей

— Нет, я думаю, что есть, Июшка.

А. Митрофанова

— Конечно.

Протоиерей Алексей

— Там знаешь, какая ситуация? Чтобы понять это, нужно погрузиться в язык того времени.

А. Митрофанова

— Конечно.

Протоиерей Алексей

— Вообще в то, чем жила тогда, художники чем жили. Это нельзя оторвано от времени смотреть. Я думаю, что у современного искусства, как у любого искусства, есть отражение, конечно, того времени, когда создается то или иное произведение там искусства или псевдоискусства, ну неважно. И, наверное, у нашего времени есть такая отличительная черта — такого хаоса: то есть, с одной стороны, есть запрос на глубину, а с другой стороны, есть какая-то вот не глубина, поверхностность. Люди не очень образованны, ну это клиповое сознание, и такие вот кичевые (я не знаю, правильно ли я слово употребляю) произведения искусства, они как бы призваны взорвать мозг. Просто ну вот думай сам. Объясни, распознай, произнеси вслух. Я помню, как-то был на заре своего воцерковления на выставке (не помню, что была за выставка, но это было, условно говоря, там в 90-м году) и меня отвратительно поразило одно произведение, так сказать, «искусства»: была напечатана икона Спасителя — ну просто хорошая икона, так сказать, какой-то образец, — и там был там приделан бычок от сигареты.

А. Митрофанова

— Ой-ой...

Протоиерей Алексей

— Ну то есть какие-то есть, должны быть границы, понимаете. Есть вот вещи, которые, не всегда их просто сформулировать. Понимаете, вот есть закон об оскорблении чувств верующих...

А. Митрофанова

— Ну странная тоже история.

Протоиерей Алексей

— А чувства верующего, в принципе, как мне кажется, оскорбить нельзя. Не хочешь — не смотри. Но границы какие-то должны быть все равно, то есть есть вещи какие-то, которые нельзя делать. А современное искусство часто пытается и как раз вот...

И. Батаногова

— Размыть эти границы.

А. Ананьев

— Кто из твоих собеседниц шокировал меня, просто свалил с копыт буквально, сказав, что Сальвадор Дали — это сатанизм, который аккуратно втерся к нам в доверие?

А. Митрофанова

— Это не мои собеседники, это был Сергей Николаевич Андрияка.

А. Ананьев

— А, да, Сергей Николаевич Андрияка.

Протоиерей Алексей

— Акварелист.

А. Ананьев

— Да, это было потрясающе.

А. Митрофанова

— Ну вот это его взгляд такой.

А. Ананьев

— Я с тех пор хожу, об этом думаю. Да, это его взгляд и это то, к чему можно прислушаться. Послушайте, у нас осталось две минуты. И я знаю, что это невозможно, но я очень хотел вам задать вопрос, и я задам, матушка. И вам, и отцу Алексею. А что, если мы не будем рисковать и все вместе — мы, вы, слушатели Радио ВЕРА, — выключим телевизоры, выбросим все книги, оставим только Священное Писание? Кто из святых сказал: зачем мне читать другие книги, если есть Библия?

А. Митрофанова

— Sola Scriptura, получается.

А. Ананьев

— Оставим это и все. Вот давайте просто возьмем эту идеальную ситуацию. Вы считаете правильным? Вот такая, практически невозможная история. Или же это порочный путь?

Протоиерей Алексей

— У меня есть ответ. Если ты монах, который уже достиг определенного уровня духовности, то с этим можно согласиться, пожалуйста. Если ты живешь в современном мире, если ты воспитываешь детей, внуков, если ты, в силу свой деятельности, работы, служения даже, как священник, общаешься с самыми разными людьми, то ты должен был открыт к миру...

А. Ананьев

— У тебя быть должна прививка от греха?

Протоиерей Алексей

— Ты должен был открыт к миру. А прививка от греха — само собой. Но тогда тебе нужно быть отчасти знакомым и с современным искусством, и просто с искусством. А если ты уже действительно подвижник святой жизни, то закрой келью иконой, окно кельи закрой иконой и читай Священное Писание.

И. Батаногова

— А я хочу сказать, что искусство — истинное, настоящее искусство, оно нас наполняет и делает счастливыми. И даже иногда спасает. Я знаю одну женщину, очень глубоко верующую женщину, которая пережила жуткое потрясение давно когда-то — она потеряла сына. И она сказала, что я с утра до вечера слушала классическую музыку, я все время слушала классическую музыку и, благодаря этой музыке, я просто пришла в себя, выздоровела и пришла в храм.

Протоиерей Алексей

— Музыка — это шаг к молитве.

И. Батаногова

— Да.

А. Ананьев

— Настоятель храма святого равноапостольного Владимира в Новогиреево, протоиерей Алексей Батаногов, его супруга матушка Ия, Алла Митрофанова, Александр Ананьев. Нам очень горько признавать, что час подошел к концу. И нам очень приятно сказать вам: завидуйте, потому что мы сейчас выключим микрофоны и продолжим говорить об искусстве, о фильмах, о театрах. Потому что невозможно остановиться и невозможно отказать себе в этом удовольствии. Спасибо вам огромное за этот час вместе с нами.

А. Митрофанова

— Спасибо.

И. Батаногова

— Спасибо вам.

Протоиерей Алексей

— Спасибо.