«Семья и школа». Светлый вечер с Дмитрием Шнолем (11.03.2019)

Мы говорили с нашим гостем о том, как школьный учитель находит общий язык с учениками, как семья нашего гостя повлияла на его выбор профессии и почему важно и в семье, и в школе помогать детям всесторонне развиваться, как интеллектуально, так и духовно.

---

Ведущие:   Анна Леонтьева, Константин Мацан.

А.Леонтьева:

- Добрый светлый вечер! Сегодня с вами в студии Анна Леонтьева…

К.Мацан:

- … и Константин Мацан. Добрый вечер!

А.Леонтьева:

- Сегодня у нас в гостях Дмитрий Шноль, учитель математики, автор книги стихов, отец троих детей.

Дмитрий попросил его скромно представить – учитель математики, автор книги стихов, просил не называть – поэт…

Дмитрий, добрый вечер!

Д.Шноль:

- Здравствуйте!

А.Леонтьева:

- Знаете, с чего-то нужно начать… у меня к Вам очень много вопросов. Потому, что я очень… мне понравились Ваши публикации, и я читала Ваши стихи и восхищалась. Но начнём, всё-таки, с чего-то Вашего… такого… личного.

Может быть, с Вашего детства? Можете ли Вы сказать, что какие-то события в Вашем детстве предопределили как-то Ваш путь? Потому, что учитель математики – это сейчас… вот… не так обычно звучит.

Д.Шноль:

- Наверное, да. У меня была… и есть… довольно интересная семья, и, конечно, были события какие-то, разговоры, какие-то встречи. Бывает, что внутри семьи бывают встречи с собственными родными, для тебя неожиданные – открывается человек по-новому.

Наверное, одно из таких ярких воспоминаний – это воспоминание про мою бабушку. Надо, наверное, сказать, что она 40 лет… ну, может быть, 30 лет проработала учителем литературы и русского языка. Причём, последние годы она работала в Детском доме, в послевоенное время, с детьми-сиротами, и была там и завучем… в общем, полностью была погружена в эту школьную жизнь. Ну, и, стало быть, она преподавала ту программу русского и литературы, которая полагалась, каждый год, со всеми школьниками. И дальше – эпизод из моего детства.

Я был «нечитающим» ребёнком. Я любил бегать по улице, на велосипеде ездить, по стройкам ходить, а читал я только то, что полагалось по программе, и к тому моменту, когда это нужно было читать. В отличие от моего брата, который читал много.

Я помню, как он читал Гоголя и страшно хохотал. И у меня была в детстве – он меня на 3 года старше – у меня была уверенность, что Гоголь – это очень смешной писатель. И когда я читал, по программе положенные, «Мёртвые души», я всё ждал – ну, когда же начнётся что-нибудь смешное?

К.Мацан:

- Где же юмор?

Д.Шноль:

- Так и не нашёл.

Но, возвращаясь к бабушке… видимо, это был мой 6-ой класс ( по-нынешнему, это 7-ой класс ).

Я сижу на кухне – я вообще любил сидеть на кухне – и читаю «Капитанскую дочку» потому, что полагается прочитать «Капитанскую дочку» к урокам.

Входит бабушка – бабушке лет, в этот момент, примерно, 75 – и говорит: «Димочка, а что это ты читаешь?» Я говорю: «Капитанскую дочку».

И она задаёт вопрос… я не понимаю интонацию этого вопроса… она говорит: «В первый раз?»  Я… что уже поздно, что я такой взрослый, что ж я, до сих пор, не прочёл «Капитанскую дочку»… я говорю кратко: «Да».

И она мне говорит: «Как я тебе завидую!»

Почему-то я тогда это очень запомнил, а потом, во взрослом состоянии, я это ещё раз… как-то… вспомнил очень ярко.

Во-первых, с того момента я понял, что… вообще, не страшно – ну, и не читал! Но у тебя, как раз, впереди главное удовольствие в жизни. Ну, ты… мало ли, кто что не читал!

А вторая вещь – ещё более удивительная. Что преподавая литературу, и, конечно, разбирая эту «Капитанскую дочку», из года в год, с очередным классом, она, удивительным образом, не потеряла это ощущение счастья, которое возникает, когда ты читаешь Пушкина.

И вот, я думаю, что на меня почему-то эта сцена утренняя на кухне сильно повлияла.

А.Леонтьева:

- Вошла бабушка – и Дмитрий полюбил читать. Ничего себе!

Д.Шноль:

- Я бы не сказал… нет! Всё это было точно так же. Полюбил я читать в более взрослом состоянии, и началось это тоже с Пушкина, и было это с… уже каких-то поздних поэм Пушкина… с «Графа Нулина», с «Домика в Коломне» - с таких каких-то вот, скорее, юмористических вещей.

А второй человек, который на меня, конечно, сильнейшее влияние оказывал – это мой отец. И он, собственно, математик, и у него даже была… был эпизод в жизни, когда он преподавал в школе.

Это был конец сталинского времени, он вернулся из армии, и с… значит… соответствующей фамилией и графой в паспорте невозможно было никуда устроиться на работу. И вот удалось только устроиться в школу, а дальше у нас был такой… миф, в положительном смысле, в семье. Потому, что он проработал 2 года в школе, и после этого до конца своих дней встречался со своими выпускниками.

Эти выпускники всегда назывались «мальчиками»: «К нам придут мальчики!» И эти «мальчики», когда приходили – когда я их уже помнил – им было уже по 40. А потом эти «мальчики» приходили – им было уже по 60, и они уже были, там, профессора университета, и так далее.

И я понимаю, что это тоже была какая-то модельная история про то, что… вот… 2 года вместе прожили их юность и отцовская тоже, в общем-то, молодость, и после этого – связь на всю жизнь.

У меня, кстати, так не получилось. Потому, что я много классов выпускал… с какими-то отдельными учениками у меня есть связи и отношения, но вот так вот, чтоб с целым классом – так не вышло.

А.Леонтьева:

- Дмитрий, скажите, а вот школа, в которой Вы преподаёте, она чем-то отличается от обычных школ? Потому, что… я так понимаю, что это что-то такое вот… какой-то колледж?

Д.Шноль:

- Ну, у меня был разный опыт.

Я начинал в той школе, которую я закончил. Это была довольно хорошая школа на юго-западе Москвы, №875. В ней был такой… театрально-эстетический уклон, и я в ней 10 лет проработал учителем математики. Но, всё-таки, это, скорее, обычная районная школа с некоторыми дополнительными особенностями.

Потом я работал в школе «Интеллектуал». Это – государственная школа для детей с такой широкой одарённостью, которые не всегда могут себя найти, которым хочется много разного… это прекрасная школа, я как счастье вспоминаю этот опыт.

Последние годы я работаю, и сейчас вот, уже с детьми в частной школе «Летово». Это какой-то другой проект, с тоже очень интересными, по-моему, задачами. Школьники там – со всей России: половина, примерно, москвичей, половина – немосквичей. Ну… ещё рано говорить о каких-то результатах, но процесс – очень интересный, очень.

А.Леонтьева:

- Процесс обучения математике?

Д.Шноль:

- И – обучения математике. И тем, как строятся взаимоотношения между детьми и учителями, как строится, собственно, сама команда учителей, как они взаимодействуют. Мы пытаемся как-то посмотреть на российское образование с международной точки зрения, и, оставив сильные стороны российского образования, добавить, всё-таки, того, что… люди на планете много о чём думали, и много чего придумали, и какие-то вещи стоит перенять и стоит поучиться. Ну, в общем, вот… попытка какого-то соединения нашего опыта и того, что делается и на Западе, и на Востоке – потому, что сейчас в разных местах разные вещи интересные происходят.

К.Мацан:

- Мне очень интересно Вас спросить о сочетании математики и поэзии. Вот, казалось бы… может быть, для Вас и для людей искушённых ничего странного в этом сочетании и нет, но, со стороны посмотреть, такая гуманитарная увлечённость, поэзия, и математика – цифирки, формулы, теоремы…

И… мы знаем примеры таких вот…

А.Леонтьева:

- Мы с тобой гуманитарии, поэтому – сейчас наговорим…

К.Мацан:

- Да, да… я даже вот верю, в каком-то смысле… и мы знаем примеры… там… врачей-драматургов – Булгаков, Чехов – но вот у Булгакова и Чехова мы не можем сейчас спросить, как у них это сочеталось, а у Вас – можем.

Д.Шноль:

- Давайте, я начну с математического анекдота.

Не помню, к сожалению, о ком идёт речь, но о каком-то, довольно выдающемся, математике ( по-моему, немецком ), который заодно был ещё и ярким лектором, преподавателем, и о нём рассказывают такую историю.

У него был достаточно неплохой студент, но, в какой-то момент, он перестал ходить на лекции. И он спросил аудиторию, что случилось с этим студентом. И его сокурсники сказали: «Вы знаете, он перестал заниматься математикой. Он решил стать поэтом». На что лектор сказал: «Ну, я его понимаю. Для математики у него слишком слабое воображение».

А.Леонтьева:

- Отлично!

Д.Шноль:

- Вот. Так, что… мне трудно ответить на этот вопрос. Мне кажется, что это – какие-то близкие, тем не менее, вещи. Особенно близки, на самом деле, математика и музыка – тут есть знаменитое высказывание Лейбница о том, что «когда я слушаю музыку, то душа моя восторгается, бессознательно вычисляя» какие-то гармонические вещи… связанные с мелодическими… построения мелодии или гармонии музыкальной.

Ну, в общем, мне кажется, что и та, и другая сферы требуют довольно сильной сосредоточенности, довольно сильного самоуглубления. Ты не можешь решить задачу по математике, если ты параллельно смотришь кино, грызёшь чипсы и ещё что-то… да? Ну, какой-то примерчик ты решить можешь, но если ты хочешь что-то настоящее сделать, то тебе придётся от всего отстраниться, углубиться внутрь себя, как бы стать далёким от мира, условно говоря, и вот… что-то увидеть, увидеть какие-то связи, поймать какую-то новую мысль, как-то её потом воплотить. Мне кажется, что это – похожие вещи на то, что происходит, когда человек пишет.

Правда, когда человек пишет, у него, скорее, сначала возникает ритм какой-то, на который потом уже возникает смысловой образ, а при математическом творчестве – к которому я, кстати, мало склонен, я именно учитель математики, и никогда ничего нового не доказывал, но, тем не менее, даже когда ты решаешь просто сложную задачу, какой-то элемент математического творчества происходит.

В математике, скорее, это какие-то визуальные образы, всё-таки, возникают… но… мне кажется, что это – недалёкие вещи.

А.Леонтьева:

- Дмитрий, я, может быть, очень неуклюже сейчас вставлю вот это вот… перед Вами лежат книжки, и мы говорим о поэзии. Вы принесли свои стихи? А можно вот, прямо… в подтверждение Ваших слов, попросить что-то прочитать?

Д.Шноль:

- Да, давайте я что-нибудь прочитаю. Ну, вот, я могу прочесть стихотворение «Памяти отца».

После смерти ты стал ещё ближе,

И, как будто, свободнее Там…

Мы сегодня с Васяней на лыжах

Пробежались по нашим местам,

Где ходили мы за земляникой

В допотопных каких-то годах…

Пролетели на скорости дикой –

Так, что слёзы стояли в глазах.

Мы к запруде спускаться не стали,

Бутербродов не съели запас,

Но сверкающий иней застали,

И к обеду вернулись, как раз.

Но к чему тебе эти детали?

И без них ты всё знаешь про нас.

А.Леонтьева:

- Спасибо.

К.Мацан:

- Потрясающе! Спасибо.

А.Леонтьева:

- Дмитрий, а вот меня ещё зацепили… мы начали об этом говорить, и я думаю, что эта тема такая… очень серьёзная.

Вы говорили, что учили одарённых детей. Я не хочу в общем порассуждать на эту тему, я хочу спросить про Ваш опыт. Потому, что я знаю, что одарённые дети – это, на самом деле, очень – во многих смыслах – не простая история.

С одной стороны, потому, что одарённые дети очень нагружены ожиданиями от них родителей. С другой стороны, потому, что вот их приходится помещать вот в такие школы – ну, как интеллектуалов – в такие особые школы, где высокие требования.

Вот, Вы как-то сталкивались с какими-то проблемами этих одарённых детей – вот, прямо на своих конкретных… общениях?

Д.Шноль:

- Да, конечно. Ну, вообще, это – общий взгляд современной психологии, что одарённые дети – это группа риска. Главным образом, потому, что, как правило, к сожалению, одарённые дети не достигают того, что они сами ждут от себя, и что общество от них ждёт, и, в частности, родители что от них ожидают.

Ну, простой пример может быть такой, что человек средних способностей и хорошей работоспособности может стать… я не знаю… инженером, или даже профессором, там… доктором наук, и будет доволен своим местом в жизни – потому, что он этого добился своим трудом. А одарённый человек, став профессором и доктором наук, будет думать, что – нет, он, всё-таки, не доказал главную теорему, не совершил важное открытие, не стал Нобелевским лауреатом и так далее. Это, так сказать… такая… достиженческая вещь – что, пока ты находишься в кругу сверстников, и ты – лучший, у тебя одна история, а когда ты находишься среди сверстников, и среди них почти все такие же одарённые – это другая история. А когда ты попадаешь во взрослый мир, то… как бы… воронка ещё сужается, и это уже третья история.

Но это – не единственная сложность. Как правило, когда… я говорю, конечно, и знаю, только какую-то интеллектуальную одарённость – бывает художественная, спортивная одарённость – это другие вещи… но часто у ребёнка с интеллектуальной одарённостью – у него заторможено развитие в других областях, в частности – в социальной области. То есть, человек…

А.Леонтьева:

- Ну, то есть, он плохо общается…

Д.Шноль:

- … человек, по мозгам, шестнадцатилетний, а по эмоциональным реакциям – может быть девятилетним, да? Он не справляется с трудностям, он истерит, он… там… кидает всё на пол, когда у него не получается, он настолько уходит в себя, когда у него что-то не получается, что не готов ни с кем контактировать, он, наоборот, ведёт себя вызывающе и агрессивно, когда он переутомился – есть разные вот эти вот градации. Потому, что ему, вообще, эта сфера не очень интересна – социальная. Ему интересно сидеть со взрослыми, слушать взрослые разговоры, решать взрослые задачи – входить в этот взрослый мир.

А потом – часто так бывает, что вот такая яркая одарённость, которая бывает в 13-14 лет, к 16-17 спадает, и вдруг возникает человек, который уже не так ярко интеллектуально одарён, но совершенно не овладел простейшими умениями – как дружить… там… не знаю… как вести себя с противоположным полом, вообще – как рассказать о своих сложностях… он – очень маленький эмоционально, психологически, и это – следующая сложная история, как таким людям помогать…

Так, что… да, надо иметь в виду, что… давайте, я так скажу, коротко. У нас в школе «Интеллектуал» есть прекрасные психологи, к которым иногда приходят родители и говорят: «Посмотрите нашего ребёнка! Нам кажется, он – очень одарённый». Ну, они как-то смотрят – уж я не знаю, как они это делают, но часто бывает так, что…

Мама ждёт за дверью, какой-то происходит там разговор, тестирование, какие-то задания, потом выходит коллега-психолог и говорит: «Я Вас поздравляю – у Вас обычный ребёнок!» И это – правда! Потому, что одарённость – это большой груз. И на ребёнка, и на семью, и это – риск. Поэтому, просто к этим людям надо относиться… что ли… ещё с большим трепетом, чем к обычным.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Дмитрий Шноль, учитель математики и автор книги стихов «Савельич и ласточка», сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

А.Леонтьева:

- Но и… с другой стороны, Дмитрий, у нас есть… как бы… другая категория детей, которые тоже, наверняка… мне очень хочется услышать вот именно Ваш опыт общения с этими детьми – чем им помочь?

То есть, с одной стороны, вот эти одарённые дети, которым очень сложно, и, с другой стороны, есть – мы все знаем – дети, про которых говорят: «Они ничего не хотят… Они не хотят учиться».

Но, правда, директор нашей школы – одной из тех, которые мы поменяли – говорила: «Учиться не хочет никто. Школа – это неизбежная расплата за хорошую компанию!»

К.Мацан:

- Ну… кстати, интересная логика.

А.Леонтьева:

- Да-да-да… поэтому, в этой школе мы и осели на какое-то время!

Вот эти вот дети, которые не хотят учиться – они не хотят… они, говорят, вообще ничего не хотят, кроме гаджетов… ну, я уже не говорю о том, что они читать не хотят. Вот, Вы сталкивались с такими детьми? И – что с ними делать?

Д.Шноль:

- Ну… давайте, скажем так. Мне кажется, что, всё-таки, как правило, это – какая-то локальная история. Если человек долго ничего не хочет, то это означает, что это – какая-то травма, какой-то слом жизненной программы, что надо разбираться, в чём дело, и, вообще, дело тогда – не про школу, и не про образование, а про то, что… ну… скорее всего, человек не хочет жить. Да?

Потому, что, в общем-то, что-то вместе делать – хоть что-нибудь – в определённом возрасте всегда приятно. Ну, если нет давления, нет страха, нет… там… ещё чего-то, да?

Про «не хотят читать»… мне кажется, что это, скорее, естественно. Я бы начинал со взрослых. Взрослые гораздо меньше читают, чем раньше.  То ли – ритм жизни другой, то ли – другие каналы информации, через которые мы сейчас много узнаём – и дети просто ещё быстрее ловят вот эту тенденцию.

И уж точно не стоит огорчаться, что: «Ах, мой ребёнок не читал «Три мушкетёра», или Майн Рида, или ещё что-то. Ну, да, бывает, что литература уходит, перестаёт быть актуальной. Но зато, всё-таки, они, почти все, читали «Гарри Поттера», и ничего плохого я в этом не вижу.

А.Леонтьева:

- Ничего себе! Крамольная какая-то мысль для меня…

Д.Шноль:

- Ну, может быть, и крамольная, но, мне кажется, что меняются… действительно, меняются те пласты культуры, которые актуальны. И то, что «Три мушкетёра» сейчас не актуальны – это не хорошо, и не плохо. Это – так. Я не вижу ничего плохого в этом.

И, действительно, там… Пушкина сейчас читать современным подросткам гораздо труднее, чем советским – потому, что Советский Союз был такой немножко... замороженный культурно – и дальше будет ещё труднее. Это – естественно.

Так, что… если ничего не хотят, надо разбираться. Никаким давлением ничего сделать нельзя. Потому, что ребёнок всегда найдёт какую-то лазейку, как бы, всё-таки, обойти все эти… так сказать… «гайки», которые мы закрутили, и, всё равно, сделать вид, что он сделал, но ничего не сделать.

Мне кажется, что мы недооцениваем, насколько мы, взрослые, то ли плохо помним своё детство и свой подростковый возраст, то ли – не хотим помнить. Потому, что это было тяжело и страшно, а мы привыкли думать, что детство – это было прекрасно – не знаю. Но мы недооцениваем, насколько серьёзную жизнь они проживают.

Потому, что в подростковом возрасте человек встречается с тем, что он – смертен, он это – как-то – должен прожить, а ещё – смертны его родители, и умрут они раньше него. И, может быть, он про это совсем не говорит, но это – тот опыт, который ему нужно прожить. Ему нужно отделиться от своих родителей, ему нужно научиться как-то строить свою жизнь в том социуме, в котором он есть – дружить, не дружить, ходить в компаниях, не ходить в компаниях – и это огромная нагрузка! Мне кажется, что во взрослом состоянии мы бы точно не пережили это.

Есть такой знаменитый кусочек из Блаженного Августина, в «Исповеди», когда он говорит, что «если бы мне сказали: выбирай – ещё раз пережить детство или смерть, я бы выбрал смерть».

А.Леонтьева:

- Ничего себе!

Д.Шноль:

- Понятно, что это – совершенная противоположность ощущению… там… последних 30-ти лет, что, типа, детство – это самая лучшая пора жизни. Я так не считаю. У меня ни детство, ни юность не являются лучшей порой жизни. Более-менее нормальная жизнь началась лет в 40 – ну, вот так у меня биографически случилось. Но мне кажется, что и у большинства людей детство – совсем не самая лёгкая пора.

Ну, вот, я хотел бы к этому вернуться, что надо иметь в виду, что все эти разговоры по поводу того, что у тебя «двойка» по химии и почему ты до сих пор не научился собирать свой портфель – они для ребёнка идут на фоне… ну… очень серьёзных переживаний.

Первая любовь - это катастрофическое переживание! Отсутствие… разрыв каких-то дружеских отношений – это тоже катастрофическое переживание, если они серьёзные и первые. Потом человек как-то научается… там… эти раны не так замечать. Ну, и можно поговорить про «двойку» по химии в этот момент, но это… не очень… не очень работает, мне кажется.

А.Леонтьева:

- Ну, да… он, наверное, не очень понимает, почему это так ужасно – «двойка» по химии.

Д.Шноль:

- А это совсем не ужасно, главное! Потому, что мы же… все же взрослые знают, что куча есть людей, прекрасно состоявшихся, которые не учились в школе, плохо учились в школе, были выгоняемы – ну, даже в истории русской литературы есть разные люди: Толстой, который не доучился в Университете, Мандельштам, который тоже не смог, Пришвин, который хулиганил, и его выгоняли из гимназии – Василий Васильевич Розанов от него потерпел, как от хулигана. Ну, мало ли историй!

И мы знаем, что, очень часто, именно вот этого типа люди, которые не очень комфортны, которые в школе не очень приживаются, они потом становятся каким-то… интересными людьми… да?

К.Мацан:

- А как Вам кажется, в этой ситуации, родителям нужно реагировать, себя вести – из Вашего опыта семейного, или из Вашего опыта преподавания – потому, что… вот… «двойка» по химии, или… там… неумение собирать портфель – с одной стороны, сейчас нам легко сказать: «Не надо на этом зацикливаться, потому, что подросток переживает тяжёлый период», а, с другой стороны, наверное, у каждого родителя есть чувство ответственности за воспитание. За то, что от каких-то вещей нужно ограничить, чему-то нужно научить, и вот просто взять, и, вообще, полностью отпустить, и всё покрывать таким снисхождением – тоже можно и избаловать, и ошибиться, в итоге, педагогически. Где эта грань – для родителей?

Д.Шноль:

- Это – правильный вопрос. Естественно, я про него, как отец и учитель, много думал, и у меня есть довольно радикальный ответ. И ответ заключается в том, что школа – это сфера ответственности ребёнка, и, пока он не просит помощи, родитель не должен туда лезть. Вот.

Бывает, конечно, что ребёнок… так… закрылся с одеялом, и у него уже 4 «двойки», и он, до сих пор, не попросил о помощи… что, может быть, надо чуть-чуть ему намекнуть, что «я уже готов тебе помочь». Но мне кажется совсем неправильной, и, к сожалению, очень часто случающейся ситуацией, когда у ребёнка сложно в школе – как-то у него не получается – и, собственно, всё, о чём говорят родитель и ребёнок – это его школьная жизнь.

То есть, у него не получается никакой другой жизни дома – потому, что эта школа, с её проблемами, врывается в его семейную жизнь. В ту часть жизни, которая, в общем-то, не публична.

И вот тут, мне кажется, что надо провести какую-то прямо суровую границу, и говорить о чём угодно, пока не будет ощущения, что он готов тебя услышать, и готов с тобой про это поговорить. Говорить о том… ну… что-то, помимо школы, есть у вас общее со своим ребёнком, о чём можно поговорить? Там, о том, куда вы пойдёте на выходные, там… о том, что вы посмотрели фильм или почитали книжку… я не знаю… о том, что – давай, приготовим сырники…

Мне кажется, что самое трудное для подростка – когда родители и школа играют в одну игру, против него. И, обычно, это бывает, когда родитель испытывает страх.

То есть, мы же не… мы понимаем, что… там… «двойка» по химии – даже в четверти – это не очень страшно. Но для нас не сама «двойка» важна, а важно то, что это – знак его неуспешности, знак его неорганизованности, знак того, что он не может собраться, а это – будет дальше, а тогда он вылетит со второго курса, а потом он – пойдёт в армию, не состоится… Вы знаете такое…

А.Леонтьева:

- … и станет дворником.

Д.Шноль:

- … дворник – прекрасно, да… Это мне напоминает известный, извините, еврейский анекдот - можно, расскажу?

К.Мацан:

- Вам – можно!

Д.Шноль:

- Есть такой еврейский анекдот:

Начало ХХ века, поезд «Минск-Бердичев», или ещё что-то, молодой человек и пожилой человек. Едут, и молодой человек говорит:

- Вы не скажете, который час?

Пожилой человек не отвечает, засыпает у себя на полке.

Потом утром они встают, уже Бердичев, и он говорит:

- Вы меня спрашивали вчера, который час? Так вот, было – полвосьмого вечера.

Молодой человек спрашивает:

- А почему Вы мне тогда не сказали?

- Ну, как, - говорит, - я бы Вам сказал, мы бы разговорились, Вы бы мне понравились, я бы Вас пригласил в гости, а у меня – молодая дочь на выданье! Она бы в Вас влюбилась, пришлось бы сыграть свадьбу, Вы бы стали моим зятем, а зачем мне нужен зять без часов?

А.Леонтьева:

- В общем… про далеко идущие последствия!

Д.Шноль:

- И вот эта цепочка… да… умозаключений, которая у нас существует – что «двойка» по химии, она приведёт к каким-то ужасным последствиям – она не даёт нам возможности… ну… посмотреть более… что ли… объективно на эту ситуацию. Что, вообще-то, неудача – это вещь хорошая! Ну, вот, давай…

Как только мы снимем этот стресс с себя – что это так страшно, и, вообще… «двойка», и, вообще… в школу вызывают родителей, да? Но неудачи у нас у всех бывают.

Но главный неудачник – Господь наш Иисус Христос, как известно! Потому, что Его все оставили, лучший ученик предал, одни женщины остались рядом и Иоанн, и… в общем… казалось, что дело было – напрасно. Поэтому… Он-то – всегда за наших детей! Когда они «двойки» получают, Он – с ними рядом. А мы – хотим быть среди «удачных», как бы, среди тех, у кого – «получается», среди тех, кто успешен. И вот – мы боимся за наших детей…

К.Мацан:

- А нет ли здесь такого ещё аспекта – я, по крайней мере, в себе это замечаю – что когда у ребёнка какая-то неудача, пускай даже мелкая, ты начинаешь его терроризировать не потому, что боишься последствий, а потому, что с себя чувство вины хочешь снять – что это я, вот, виноват, что я его… там… недовоспитал, недопомог ему, недокрутил… и вот, я хочу, как бы, чтобы он меня утвердил в мнении, что: «Всё хорошо: дальше ты будешь учиться хорошо, а я себя успокою тем, что я всё делаю правильно с тобой»?

Д.Шноль:

- Я думаю, что это – известный всем механизм, и я думаю, что Вы правы. И он связан с тем, как мы, собственно, понимаем воспитание.

Чем больше я живу и смотрю на учеников, и на детей своих…там… друзей – так, как нам уже по 50-60 лет, то уже можно проследить, уже дети выросли кое у кого – тем больше я думаю, что воспитание – это такая штука, которая происходит, помимо нас.

Что… ну, это, такая, банальная, вещь – что мы воспитываем собственным поведением, а не тем, что мы говорим. Мы воспитываем тем, как мы говорим, а не теми словами, которые мы произносим. И в семье – это особенно так. Потому, что любой наш двойной сигнал… «Надо делать зарядку!» – и дальше ребёнок ни разу не увидел, чтобы папа с мамой делали зарядку. Ну… всё понятно. То есть, это «надо» – оно вообще ничего не означает в данном случае. А если папа с мамой долго чистят зубы по утрам и по вечерам, то, кажется, стоит этим заняться – недаром они этим занимаются! Или, вот, папа говорит: «Извини, дорогой, я сейчас читаю книжку – не могу отвлечься» – значит, это что-то интересное.

Мне кажется, вот эти поведенческие вещи – они важнее, чем то, как мы… подумали – специально – про это, то, как мы сказали – вовремя или не вовремя, да? И, в этом смысле, да, конечно – наши дети ставят нас под вопрос. Разумеется. Но, в каком-то смысле, это и есть главное, что они делают. Нас очень мало кто, по-настоящему, ставит под вопрос. Ну, там… профессионально, ну, там… как-то… а здесь – они ставят под вопрос нас целиком, как личность. И, кстати, точно так же ученики ставят учителей под вопрос целиком. Мне кажется, что студенты – уже не так. Они готовы принять неприятного лектора, зная, что он – хороший специалист. Вот дети – не готовы. Они будут как-то сопротивляться. Они будут показывать тебе, что они хотя ещё и человека соответствующего, кроме как хорошего специалиста.

И то, что наши дети, или наши ученики ставят нас под вопрос – это очень здорово! Собственно, мы попадаем в ситуацию кризиса. Мы имеем хоть какое-то зеркало.

Поэтому, да – нам это страшно, но мы можем повернуть всё это по-другому, в каком-то смысле, так: «Как здорово, что он получил эту «двойку» по химии! С одной стороны, это для него опыт переживания неудачи, и… все люди переживают неудачи, и если ты сам её пережил, ты сможешь помочь другому, а, с другой стороны, это – опыт для всей семьи переживания какой-то неудачи, и – сплочения, и – какой-то любви, и – взаимопонимания».

То есть, в этом смысле, мне кажется, слова апостола Иакова «радуйтесь, когда впадёте в искушение», то бишь – в испытание, вот – ровно про это. Радуйтесь, когда у вашего ребёнка что-то не получается в школе – потому, что если у него совсем всё получается, то, наверное, школа тоже ему не очень подходит – ну, видимо, он совсем… ну, может быть, правда, он такой гиперответственный, что у него всё получается, но после этого у него здоровья не остаётся – это другая история.

Ну, в общем, я бы не это посмотрел… немножко эпически, что ли, да? Выйдя из этого эпизода конкретного. Посмотрев на это, как на большой роман: ну, потом же будет у этого героя следующий этап, и следующий… семья, там… его дети – вот, как в этом большом романе этот эпизод, как он играет? На что он играет? На какое взросление? На какие взаимодействия?

К.Мацан:

- Я напомню, сегодня в студии светлого радио Дмитрий Шноль, учитель математики и автор книги стихов «Савельич и ласточка». В студии также моя коллега, Анна Леонтьева, и я, Константин Мацан.

Мы прервёмся, и вернёмся к вам, буквально, через минуту.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Леонтьева:

- С нами сегодня разговаривает Дмитрий Шноль, учитель математики, автор книги стихов «Савельич и ласточка», и, что очень важно для нас, отец троих детей.

И мой следующий вопрос, Дмитрий, он о том, о чём Вы говорили. Во-первых, я хотела поаплодировать на фразу «когда школа и семья играют против ребёнка» – это меня прямо пронзило, и… Вы говорите про неудачи детей, а вот Ваши собственные трое детей – сколько им лет, и как они переживали эти неудачи, или… их не было у них?

Д.Шноль:

- Да, у меня трое детей. Старшей дочке – 24 года, следующему сыну - 19, и следующему – 11, то есть, он сейчас – школьник.

А.Леонтьева:

- То есть, Вам есть, о чём поговорить.

Д.Шноль:

- Конечно, да. Конечно, неудачи были! И, конечно, сложности были.

Ну… не знаю… я вот никогда это не воспринимал сколько-нибудь трагически. То есть, мне кажется, что это... прямо нормально. Ну, нормально, что какие-то предметы лучше получаются, какие-то – нет. Нормально пробездельничать и не сдать вовремя домашнее задание. И нормально – всё забыть. Ну… как-то это… это такая площадка – школа – где человек проигрывает свои первые социальные роли: что-то немножко хитрит, что-то… где-то ленится, видит, какая будет обратная связь, что получается, что – нет. Я вот… вот, пример из моей учительской жизни, вот сейчас.

У меня есть ученик в моей школе, в 8 классе, с хорошей головой, который вот просто совсем не делает домашние задания. Вот – совсем, но голова хорошая, и, вроде бы, ему… пока средненько удавалось выходить – на всех самостоятельных, контрольных работах он, более-менее, что-то писал.

И вот – ура! – с моей точки зрения – случилось! На последней самостоятельной работе он не сделал ничего. Потому, что она была очень похожа на то, что надо было сделать дома – дома нужно было как-то самостоятельно поотрабатывать, и вот, наконец, он в первый раз получил, на мой взгляд, полезную обратную связь: дорогой мой, не получается всё взять на лету, иногда надо и поработать.

Но это – какая-то очень нормальная рабочая обстановка, рабочая ситуация. Не то, чтобы я, там, рад, что он огорчился – нет, я просто рад, что это произошло не на первом курсе, когда есть возможность вылететь потому, что ты не получал такую обратную связь никогда, а вот сейчас, в 8-м классе. Ещё экзамены – далеко, ещё можно поменять поведение, ещё можно увидеть, что ты и твоя работа – это разные вещи. Ты – прекрасный, отличный, умный парень, но что-то поработал ты плоховато. Так, что, давай, поменяем свои способы учёбы.

А.Леонтьева:

- Дмитрий, а Вы говорите, что есть о чём поговорить с детьми, кроме школы. Вот, Вы, педагог, приходите из школы – Вам есть о чём поговорить с детьми? Вы не приносите школу в дом?

Д.Шноль:

- Нет, я старюсь школу… ну, наверное, не приношу – потому, что даже когда меня жена, за ужином, расспрашивает, я говорю: «Слушай, давай… я уже устал от этого, давай… в целом, всё неплохо. Я, что захочу, потом порассказываю».

Ну, это важный вопрос, да. Как… как оставлять работу за плечами? Да, неважно, какую работу. Мне кажется, это вопрос какой-то настройки.

Ну, вот, идёшь… я, например, иду… там… от метро до дома, у меня – 10 минут. Можно вот уже… как на поезд, когда ты садишься, ты первую половину пути думаешь о том, что ты оставил, а вторую половину пути думаешь о том, куда ты приедешь, и кого ты встретишь. Ну, вот, так и здесь можно – первые 5 минут додумать мысли рабочие, а следующие 5 минут – уже приготовиться к встрече с любимыми людьми.

А.Леонтьева:

- Называется – тайм-менеджмент.

Д.Шноль:

- Возможно.

К.Мацан:

- Жизненный опыт – называется!

Вы сказали о такой существенной вещи, как то, что в подростковом возрасте ребёнок сталкивается с вопросом смерти – и своей смертности, как категории бытия, и смертности родителей, и так далее. Важнейшая, наверное, тема такая – для становления личности. Вы же много раз упомянули и Евангелие, Блаженного Августина. Вы – человек верующий, и православный.

Насколько здесь, в этой теме, важна, полезна… нужно, вообще, принимать во внимание вот эту сторону жизни – воцерковлённость, рассказы детям о религии, вот эта семейная линия, если она идёт из семьи. Насколько она здесь… релевантна к этой теме?

Д.Шноль:

- Непростой вопрос.

А.Леонтьева:

- Костя всё время такие – непростые – задаёт, ага…

Д.Шноль:

- Да. Мне кажется, что правильная ситуация – когда ребёнок сам что-то спрашивает, и тогда… это, причём, бывает очень неожиданно – бывает в транспорте, или, там… за обедом с большим количеством народа, когда надо как-то ответить…

Можно я расскажу эпизод про… вот, когда мой старший сын…

К.Мацан:

- Можно.

Д.Шноль:

- Почему-то мне, по ассоциации, вспомнилось, но, по-моему, интересный был у нас с ним диалог.

Ему было лет 6. И были события Страстной недели, потом – Пасха, и вот, именно где-то идя, между делом, он меня спросил: «Пап, а вот Христос Воскрес, встретил Иуду, и что Он ему сказал?» Тут я понял, что он, значит, этот эпизод не знает, и говорю: «Ты знаешь, но, к этому моменту, Иуда уже повесился, и… поэтому Он его не встретил».

Прошёл день. Он – переваривал. Потом он говорит: «Слушай, пап, а вот… Христос Воскрес, спустился во ад, встретил там Иуду, и что Он ему там сказал?» – вопросики не хуже Костиных!

К.Мацан:

- Лучше, и точнее, и глубже! А что Вы сказали?

Д.Шноль:

- Я говорю: «Ты знаешь… наверное, Он его пожалел». Он опять задумался.

И вот… вот… мне кажется, что… вот, когда есть такой вопрос, то ты понимаешь, что ты можешь как-то повлиять. А садиться с подростком и говорить: «Слушай, давай поговорим про нашу смертность…»

К.Мацан:

- Конечно, нет… конечно, я не об этом говорил…

Д.Шноль:

- … или: «Ты знаешь, наша вера позволяет нам… не то, как вот те, кто не имеют упования! А мы-то – упование…» – ну… вот… нет. Ну, не работает.

К.Мацан:

- Я тогда спрошу, может быть, даже жёстче… не знаю, что Вы ответите…

Ребёнку из семьи, где есть какое-то религиозное воспитание, или религиозное мировоззрение у родителей какое-то, проще пройти через вот эти вопросы в подростковом возрасте, или тут такой взаимозависимости нет?

Д.Шноль:

- Думаю, что нет. Думаю, что нет.

Во-первых, давайте, скажем честно, что родители бывают в разное время взросления ребёнка в разном состоянии в отношениях со своим мировоззрением. Бывают люди, которые обретают веру, когда ребёнок в подростковом возрасте, и тогда ребёнку мало не покажется – точно совершенно.

К.Мацан:

- Конечно!

Д.Шноль:

- Потому, что неофитский пыл, обрушенный на…

А.Леонтьева:

- О, да!

К.Мацан:

- Как раз и будет: «Садись, поговорим о смерти с тобою сейчас!»

Д.Шноль:

- Ну, сначала «поговорим о сексе», потом ещё, значит, «о смерти», и обо всём этом мы поговорим, и всё будет – известно как.

Бывает наоборот – что родители, когда он был младенцем, были очень активными прихожанами, а потом у них возникли сомнения, сложности, кризис и так далее. И, как раз, к подростковому возрасту, они вообще не знают, как об этом говорить – потому, что у них у самих всё это сложно.

То есть, не бывает такой, мне кажется – если бывает, то это какая-то мёртвая ситуация – стабильной православной… там… христианской или верующей семьи, в ней всё время что-то происходит. Какой-то новый опыт переживается, как-то он осознаётся. Или – долго не осознаётся, а потом неожиданно осознаётся, что то, что раньше как-то нас устраивало и поддерживало, теперь нас угнетает и не даёт нам жизни… да?

Поэтому… да, а, с другой стороны, у ребёнка есть ощущение, что он это уже, вообще, всё слыхал, он это всё знает, он в эту церковь ходит с детства, все эти проповеди батюшки он тоже уже слышал, и как-то это его пока не успокаивает, а вот тут – что-то такое, новенькое – может быть, его и успокоит.

Поэтому, мне кажется, тут просто – разные риски, и разные поддержки могут быть у того и другого типа взросления в разных семьях.

Я бы не сказал, что дети в условно верующих семьях в менее рискованной ситуации находятся.

К.Мацан:

- Интересно, да.

А.Леонтьева:

- Господа, вот у меня такая возникла тема. Она, с одной стороны, как бы, есть то, что мы называем «православное воспитание» – ну, то, что мы хотим называть «православным воспитанием», с другой стороны, у нас есть такие… как бы… с наших мам, с какого-то советского времени – тоже какие-то такие вот… импринтинги, как сейчас говорят. Я хотела…

К.Мацан:

- Что, что?

А.Леонтьева:

- Импринтинги… ну, то есть, то, что в нас – впечаталось… принт…

К.Мацан:

- А, простите… тяжело с образованными людьми…

Д.Шноль:

- Сейчас… можно, я поясню – и для слушателей это тоже будет хорошо.

Вот, известно, что если взять… там… какие-нибудь утиные яйца, их в инкубаторе растить, и при этом заводить мяуканье кошки, то, когда эти утятки вылупятся, то они за мяукающей кошкой пойдут, как за своей мамой – потому, что вот… при их… не знаю, как сказать… взрослении, они слышали этот голос, как материнский. И вот это – раннее запечатление, которое полностью может поменять какую-то картинку – правильную, природную, или какую-нибудь другую. Вот, это вот. Это – такая природная вещь, да, действительно.

Что-то в раннем детстве услышал… ну, например, «мальчики не плачут» – это же из поколения в поколение будет передаваться, из поколения в поколение 45-летные мужчины будут умирать от сердечного приступа – потому, что плакать нельзя, а других способов разрядиться – невозможно найти, и мы будем это воспроизводить, что мальчики, почему-то, не плачут! Дмитрий Донской, почему-то, плакал, про Христа мы тоже должны не забыть, что Он – плакал, видя умершего друга, а вот… почему-то, в русской традиции, мальчики не плачут. Неизвестно, почему.

А.Леонтьева:

- Да… вот, именно об этом Вы и говорите, о чём и я. И ещё, у Вас есть такие замечательные статьи на «Правмире»… и… тоже вот, от советской традиции идёт… какие-то вот предупреждения, типа «не залезай на дерево – упадёшь», и Вы пишете о том, что это – прямо вот целая программа жизни: «Не залезай – упадёшь!»

Д.Шноль:

- Да. Там речь просто шла о том, что можно то же самое сформулировать по-другому: «Будь осторожен, держись крепко!» – это правильное побуждение.

Действительно, это довольно рискованное дело – залезать на дерево, но уж, прям, нужное – и мальчику, и девочке, в определённом возрасте. Но лучше бы не негативно сформулировать: «Там опасно! Смотри, ты можешь упасть!», а: «Держись крепко, чтобы то-то не произошло». Мне кажется, даже такая простая переформулировка – она очень важна.

Очень грустно бывает – сейчас этого стало меньше, мне кажется, может быть, в Москве стало меньше – когда малыш бежит, бежит, бежит, падает – он ударился коленкой, ему больно, он плачет, и первое, что ему говорит мама: «Ну, я же тебе говорила!»

А.Леонтьева:

- Это вот – всю жизнь! Даже, когда они становятся взрослыми и падают – в фигуральном смысле – так сложно не сказать: «Я же тебе говорила!»

Д.Шноль:

- И понятно, что дело не в маме. Она это слышала от своей мамы, а та, возможно даже, от бабушки.

Но… представить себе ситуацию – со взрослым человеком. Да, он что-то делал, старался – и у него случился крах, ему больно! И первое, что он должен услышать, это: «Ну, я же тебе говорила, что у тебя ничего не получится!» Ну, вот… это невозможно себе представить! Почему же ребёнок слышит такие слова? Ну… «тебе больно – пройдёт», «я тебе сочувствую», потом можно обсудить, там, стоит ли так быстро бегать, но это – не в тот момент, когда человеку больно.

Я себе позволю прочитать стишочек?

К.Мацан:

- Да!

Д.Шноль:

- Про… как раз… мне кажется, это, действительно, важная тема – про вот ту родовую память, которую мы имеем, которую мы часто не осознаём, про те модели поведения и ответов на разные, но довольно простые, бытовые вещи, которые у нас есть.

Мне, вообще, кажется, что когда мы думаем про современную Россию, современное… там… воспитание наших детей, мы недостаточно хорошо понимаем, что мы являемся наследниками тяжелейшей катастрофы. То есть, страна прошла… в течение 3-х поколений, страшные, катастрофические события были, были выкошены… там… мужчины по сёлам, и не по сёлам, женщины работали на мужской работе, были поколения вдов, были поколения сирот, и то, как мы реагируем на многие вещи – это память о том, что произошло.

И вот, не имея вот этого фона, как бы… мы многое не понимаем. И в наших детях – многого не понимаем.

Но… сейчас я попытаюсь прочесть стихотворение.

То, что мы недомололи,

Мы оставим сыновьям –

Бессознательные роли,

Комья страхов по углам.

В пору взрослых умолчаний

Разрастался в горле ком

От невыплаканных, ранних

Слёз, неведомо о ком.

Было жалко – в самом деле –  

Жизни на шестом году,

Маму, Сашку, тётю Нелю,

Воспитательниц в саду.

Смерть казённая ходила,

Невидимкой, здесь и там –

За прилавком магазина,

И на празднике для мам.

Этот воздух мы впитали

С суррогатным молоком –

По полдня в футбол гоняли,

Чтоб не спрашивать о том.

Чтоб не спрашивать о диком,

Горьком, непережитом,

Повсеместно здесь разлитом,

И невидимом, притом.

Так, мели, мели получше,

Так, крути, без дураков –

Может, внуки или внучки

Напекут тебе блинков!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

- Дмитрий Шноль, учитель математики и автор книги стихов «Савельич и ласточка», сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

А.Леонтьева:

- Дмитрий, мы, как раз, недоговорили о том, что мы сейчас находимся на стыке вот этих тем. О, так называемом… я говорю «так называемом», потому, что мы эту традицию немножко потеряли и, как бы, возрождаем – православного воспитания наших детей.

И я помню прекрасно Вашу статью, где Вы предлагаете – танцевать с детьми, противопоставляя сие действо такому… традиционно немного печальному и депрессивному воспитанию в православных семьях.

Д.Шноль:

- Ну… это у нас был такой период в жизни, да. Видимо, это был способ выхода из какого-то кризиса нашего, семейного.

Действительно, мы заводили блюзы, или какую-нибудь даже более… скакательную музыку, и сын наш, подросток, на это посматривал так… я бы сказал… скептически, а вот младшая – прекрасно с нами прыгала и танцевала… и прямо мы ждали вот этих вечеров, чтобы можно было вместе как-то… разрядиться.

Ну, кроме каких-то… таких… просто психологических ощущений от того, что ты радостно скачешь, мне кажется, что тут есть и чисто… такая… физиологическая вещь. Ну, городская жизнь, малоподвижная… ну, может быть, кто-то и успевает, из родителей с большим количеством детей, ещё и спортом заниматься, но у нас как-то это было очень нерегулярно, а тут – это какая-то разрядка такая, вечерняя, что вот – мы встретились: я – после работы, дети – после детского сада и школы, и… как-то вот… можно немножко… немножко почувствовать ту радость, что мы – все вместе. И царь Давид плясал, и нам тоже велел плясать! Всё хорошо!

К.Мацан:

- Меня в Вашем интервью в одном, не могли не согреть слова, что на Ваш приход к вере повлияли книги митрополита Антония Сурожского. Я думаю, как и для многих наших радиослушателей, и для меня, в том числе, это тоже автор очень важный.

И вот, есть известный эпизод про то, как сам митрополит Антоний, будучи 14-летним подростком, впервые прочитал Евангелие от Марка – потому, что оно самое короткое из всех четырёх – и вот, между 1 и 3 главой, явственно пережил, что на другой стороне стола стоит Христос.

Вот, в Вашем интервью в одним, Вы пишете: «В отличие от митрополита Антония, который выбрал самое короткое Евангелие, я выбрал первое – от Матфея, и ничего не понял, пока не дошёл до Нагорной проповеди. Меня поразили слова о подставленной второй щеке и отданной рубашке. Я решил попробовать. Просят у тебя в школе ручку – дай две. Хватило меня, конечно, ненадолго».

А вот если ненадолго хватает этого запала, и, в принципе, Евангелие – максималистично, как тогда в жизни это применять?

А.Леонтьева:

- Отвечайте, да, за интервью!

Д.Шноль:

- Спасибо… я, может быть, сейчас чуть юмористически скажу. Я помню хорошо этот эпизод. Действительно, мне было лет 14.

У моей мамы был брат, ныне покойный. Он был человеком бездетным, и с огромной библиотекой. Я, собственно, у него смог прочесть в советское время первый раз Евангелие, и было мне 14, наверное, лет… может быть, 13.

Может быть, у меня совмещаются два воспоминания, но так вот у меня сейчас в голове, что после того, как я это прочёл…

Надо сказать, для более молодых слушателей, что, скажем, в Советском Союзе того времени, очень многое было редкостью – в частности, например, жевательная резинка была редкостью, её привозили из-за границы, и те, кто имели жевательную резинку – «жевачку», как мы её называли – они могли с кем-то делиться, а с кем-то – не делиться, и, вообще, вокруг них образовывалась какая-то группа людей, жаждущих «жевачки», и так далее…

И вот, у меня есть в голове такой эпизод, что я стою на крыльце школы – а в школе нельзя было жевать эту «жевачку», и у меня откуда-то эта пачка «жевачки», и вот эта мысль о том, что надо… значит… делиться. И там – 10 этих пластиночек. Я стою, и моим одноклассникам раздаю, раздаю, раздаю, и потом оказывается, что она – пустая. Вот, почему-то у меня совместилось это…ну, вот… как Вы говорите…

А.Леонтьева:

- Это круче ручки!

Д.Шноль:

- … «долго не протянешь», да? Раз – и всё.

Я думаю, что если говорить о максимализме Евангельском, то, всё-таки, фокус его в том, чтобы попытаться сделать это в семье.

К.Мацан:

- Так…

Д.Шноль:

- Потому, что… Ну, да, вот у нас есть такой вот сейчас информационный мир. Да, мы видим, что нам каждую минуту может приходить на фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) просьба о помощи в деньгах, и мы понимаем, что мы – не можем.

Одно дело, когда мы ходим по пустыне, и не очень часто встречаем человека, который от нас чего-то просит, а другое дело, когда у нас такой открытый мир.

То есть, мы должны закрыть эти каналы, и сказать: «Нет, ребята, извините, я регулярно помогаю вот этому больному человеку, все остальные деньги я оставляю себе». И это – какое-то наше решение.

Но мне кажется, что в границах нашей семьи, абсолютно реально пытаться выстроить вот это. И там это будет не рубашка, а там это будет – твоё потраченное время, твоё…

Ну, вот, например, есть люди, которые очень трудно меняют планы. Есть люди, которые легко импровизируют, а есть люди, которые трудно меняют планы. Вот, у меня в семье так, что моя жена – ей нужно много времени, чтобы собраться, как-то понять вот… а я – долгие сборы меня просто невротизируют. Мне хочется взять сумку, одеть куртку и – выбежать на улицу. Так вот – мне комфортно.

И вот, сочетание двух людей, у которых разные свойства, и умение подстроиться друг под друга – это то ещё отдавание рубашки и подставление щеки, но только это – ежедневное занятие.

И, в какой-то момент, вдруг оказывается, что – да, вполне комфортно! Вот, можно одеть куртку, и у подъезда подождать 7 минут, не дёргаясь, не ожидая, что «когда же наконец она спустится», а – наоборот, получая удовольствие от того, что, вообще-то, у нас сейчас будет свидание! С женой. 7 минут назад мы виделись, но сейчас – у нас будет новое свидание, и можно счастливо ждать его, это свидание, а вовсе не считать время. И это очень небыстрая история – про то, как мы подстраиваемся друг под друга, и, очень часто, болезненная история, но она, по-моему, совершенно реальная.

То есть, я бы сузил Нагорную проповедь до наших близких. И, если мы хотя бы это сможем сделать, то – отлично! Будут силы на что-то другое.

А.Леонтьева:

- Здорово!

К.Мацан:

- Спасибо большое! Очень утешительный лайфхак.

А.Леонтьева:

- Ну… разговор пролетает так быстро, вопросов – много, а времени остаётся так мало, что… вот, я смотрю, что Дмитрий может прочитать стих – наверное, на ту тему, о которой мы сейчас говорили… спасибо Вам!

Д.Шноль:

- Стихотворение называется «Бракосочетание».

Это – риск, это – тяга идти до конца.

До – подпольными страхами израненного лица.

До – носить и качать по ночам от желудочных колик.

До – «это просто такая болезнь – алкоголик».

Вкус хлеба узнаётся – в конце поста.

Цвет неба улавливается – после седьмого холста.

Лет через двадцать, гуляя с внучкой, втроём,

Нас накрывает счастье косым дождём!

А.Леонтьева:

- Здорово!

К.Мацан:

- Вот… даже ничего говорить не хочется.

А.Леонтьева:

- Не хочется… да… но, тем не менее, я хочу сказать, что вот… Дмитрий, я очень жалею, что передача кончается – потому, что Вы – такого рода человек, что хочется очень задать кучу вопросов: а что делать в этой ситуации, а что подростку ответить на этот вопрос…

К.Мацан:

- Давайте, мы договоримся, что Вы к нам ещё раз придёте, и мы продолжим этот разговор – о семье, о воспитании, об обучении и о вере.

Д.Шноль:

- Давайте, попробуем! Спасибо вам за разговор, за интересные вопросы.

К.Мацан:

- Дмитрий Шноль, учитель математики и автор книги стихов «Савельич и ласточка», сегодня был с нами в программе «Светлый вечер».

В студии была моя коллега, Анна Леонтьева, и я – Константин Мацан.

До свидания!

А.Леонтьева:

- До свидания!

Д.Шноль:

- Всего доброго!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».