«Семинаристы — будущее поколение священников. Помощь людям в состоянии крайней нужды».

Темой этой программы стал разговор о задачах перед будущими пастырями и о тех сложностях, с которыми им приходится сталкиваться, а также о помощи людям в крайней нужде и поддержке нуждающихся в лечении детей.

На вопросы Константина Мацана отвечали:

• ректор Курской духовной семинарии архимандрит Симеон (Томачинский);
• председатель учебного комитета РПЦ протоиерей Максим Козлов;
• преподаватель Сретенской духовной семинарии иеромонах Андроник (Пантак);
• помощник председателя Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению дьякон Игорь Куликов;
• руководитель фонда «Страна Детям» Наталья Иванова.

Отец Симеон говорил о новом поколении будущих пастырей, об их приоритетах, и о тех задачах, которые стоят перед ними на сегодняшний день, а также о том, какие изменения произошли в этой среде за последние 20 лет. Наш собеседник ответил, какими главными качествами и умениями должен обладать священник, и почему семинаристу важно сочетать учебу с практикой живого общения и деятельности за пределами стен семинарии.

Отец Максим поделился, как менялся потрет семинариста за последние 30 лет на фоне изменений в жизни Церкви, а также объяснил, почему до поступления в духовную семинарию будущему священнику предпочтительно получить высшее образование. Разговор шел о феномене сословного духовенства: наш собеседник ответил, часто ли среди поступающих можно встретить абитуриента из семьи священника, и в чем могут скрываться опасности такого наследственного священства.

Отец Андроник говорил о миссионерских задачах, которые стоят перед священниками, и о ключевых ошибках в деле миссионерской проповеди. Также разговор шел о том, как и чем отличаются студенты семинарий от студентов светских ВУЗов.

Отец Игорь рассказал о поддержке все возрастающего вследствие карантина количества нуждающихся людей, и о том, как можно им помочь, в том числе через сайт «Милосердие.ру», где в настоящее время ведется сбор средств на покупку продуктов и предметов первой необходимости для тех, кто оказался в состоянии крайней нужды.

Наталья объяснила, какие изменения произошли в работе фондов на фоне карантина, и как они адаптируются к новым условиям. Наша собеседница поделилась, какая помощь требуется сейчас подопечным её фонда «Страна Детям», и как можно её оказать.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. С вами Константин Мацан. Эту программу мы записываем не в студии светлого радио, а дистанционно. И в отличие от обычного нашего формата, от часового интервью, мы записали несколько бесед с разными людьми. Начну с одного личного воспоминания. В середине нулевых годов мне довелось участвовать в съёмках одной телепередачи, где среди гостей были студенты духовной семинарии — молодые ребята, будущие священники. Для большинства других участников съёмок знакомство с этими ребятами оказалось необычным опытом. Все ожидали, что семинаристы должны быть замкнутыми, нелюдимыми, хмурыми, постниками с опущенными в пол глазами, быть резко настороженными по отношению ко всем, что называется, простым человеческим радостям. Многие всерьёз полагали, что в семинарию люди уходят ввиду несчастной любви: не сложились отношения с девушкой, и молодой человек чуть ли не на зло ей, в качестве протеста против грешного мира добровольно заточает себя в церковное учебное заведение. Такое стереотипное представление, в чём-то даже карикатурное. Каково же было удивление участников той телепередачи, когда один из семинаристов вскользь упомянул, что у них в семинарии есть футбольная команда. И вообще семинаристы оказались, что называется, нормальными ребятами, и ничто человеческое, в хорошем, здоровом смысле слова, им было не чуждо. Но, с другой стороны, человек, который выбирает для себя путь будущего священства, в каком-то смысле всё же оказывается не от мира сего, в каком-то смысле всё же являет инаковость по отношению к сверстникам. Если школьник готовится учиться на филолога и математика, это вроде как не требует дополнительного обоснования. А вот когда молодой человек поступает в семинарию, это, как правило, вызывает мысленный вопрос: а почему он совершает именно такой выбор? О грядущем поколении священников, о будущих пастырях, сегодняшних семинаристах и семинариях мы поговорим в нашей программе. И начнём с размышлений архимандрита Симеона (Томачинского), ректора Курской духовной семинарии.

— Отец Симеон, вы уже несколько лет так или иначе наблюдаете за студентами, вчерашними школьниками, которые приходят получать духовное образование в Курскую духовную семинарию, наблюдаете непосредственно как ректор. До этого наверняка наблюдали за студентами Сретенской духовной семинарии как преподаватель, и вообще вы знакомы с этой средой. Вот как вам кажется, как меняются поколенческие приоритеты: чем сегодняшние будущие священники не похожи на семинаристов 10 или 20 лет назад?

Архим. Симеон (Томачинский)
— Да, вопрос очень интересный, важный. Действительно, я уже с 2008 года вначале преподавал в Сретенской семинарии, потом в Московской духовной академии, и вот уже больше пяти лет в Курской духовной семинарии я и ректор, и преподаватель. Вообще, в целом у меня очень позитивные впечатления, это милость Божия, просто благословение такое от Бога — работать в этой сфере. Потому что когда видишь молодых, увлечённых, верующих, по-настоящему горящих людей, которые понимают все сложности сегодняшнего времени, все проблемы, но они готовы посвятить себя служению Богу. И это, конечно, потрясающе. И мы, конечно, от них обогащаемся. Мне кажется, что они намного лучше нас, более старшего поколения, по крайней мере я говорю про себя, какой-то своей искренностью, глубиной какой-то, отзывчивостью. Поэтому в целом, если так обобщить, у меня самые положительные впечатления, я рад за нашу молодёжь и что Господь благословляет нас вообще такими людьми, что будущие священники у нас готовы себя посвятить не ради хлеба куса, а ради Иисуса, ради действительно помощи людям. Они сами это говорят, говорят искренне — это не просто слова.

К. Мацан

— Вы сказали, что они лучше, чем вы, чем ваше поколение — вы так это чувствуете. А вот поподробнее расскажите, чем лучше? Может быть, какие-то черты, необходимые священнику, сформировались в них просто по факту воспитания? Что, допустим, вам в вашем священстве давалось трудом, каким-то самовзнуздыванием, может быть, с этим это связано? Вот как вы здесь размышляете, чем они лучше?

Архим. Симеон (Томачинский)
— Нет, конечно, надо признать, что они, может быть, ещё не готовы вполне для священства, всё-таки мы говорим о семинаристах — это длинный путь, это не то, что уже прям на выходе, вручая диплом, мы говорим, что человек абсолютно уже готов к пастырству. Ещё неизвестно, всякое бывает в жизни, и бывает, что человек подаёт такие надежды большие, огромные и такой талантливый, искренний, а потом раз, раз и куда всё делось? А бывает, что наоборот. Я часто повторяю и обмениваюсь опытом с другим ректором, что порой из хулиганов самые лучшие священники получаются. Поэтому здесь нельзя как-то какое-то единое правило вывести. Но лучше они в том, что, может быть, просто в силу своей молодости, каких-то особенностей времени они более свободные, более открытые люди, в чём-то, конечно, более чистые. Я не готов, честно говоря, рационально это разложить по полочкам — это какое-то больше, может быть, такое эмоциональное впечатление, хотя оно не сиюминутное. Ещё раз повторю, что в наше время ведь не было такого негатива, такой грязи, которая выливается на Церковь сейчас, «благодаря» социальным сетям и прочим средствам коммуникации, мы имеем ушат грязи, выливаемой в целом на Церковь и на конкретные институции. Поэтому сегодня, чтобы человеку прийти в храм, прийти к служению Церкви, ему надо преодолеть очень много препятствий. Я всегда говорю, что те, кто к нам поступают в семинарию, уже прошли свой такой внутренний конкурс — сопротивления среде, общественному мнению, внутренним сомнениям. Всё-таки в наше время, когда мы шли в монастырь или в семинарию, какие-то у нас были более идеалистические представления о Церкви, о священниках — это было всё-таки после советской эпохи. Она была тоже, конечно, гонима и травима, в том числе в средствах массовой информации, но это именно воспринималось как такое освобождение от советских оков, от такой насильственной коммунизации. И в этом смысле, конечно, некоторая эйфория присутствовала. То есть нам, может быть, в чём-то было проще войти в эту живую струю Церкви. А сегодня, в такое более лукавое время, когда тебе нужно со всем этим негативом, который льётся со всех сторон на конкретных священников, архиереев и в целом на Церковь, как её презрительно называют Московской Патриархии, сквозь зубы. Вот чтобы всё это преодолеть отношение, человеку надо как-то быть уже очень даже рассудительным, уметь себя держать выше этого. Мне кажется, если бы мы в наше время такое слышали, читали, ещё неизвестно, вступили бы мы на этот путь — я про себя, по крайней мере, говорю.

К. Мацан

— А вот вы сказали, что они более свободные, более открытые. А в чём, как вам кажется, священник должен быть свободен и открыт? Как эти качества должны или могут преломиться в их будущем священстве? В чём они должны проявиться и какие плоды принести?

Архим. Симеон (Томачинский)
— Мне кажется, в первую очередь в том, чтобы священник понимал, всегда помнил о том, что свобода — это высший дар Бога человеку. Собственно, человек себя и проявляет как человек только в своём свободном выборе, в своём свободном действии. Поэтому ни в коем случае нельзя властвовать над людьми, какое-то насилие, в том числе и духовное, нравственное оказывать на человека. Уважать его свободу даже в его заблуждениях, даже в его ошибках, потому что мы сами тоже заблуждались, ошибались, грешили и падали, вставали и возвращались. То есть это же Господь терпит и, как любящий Отец, нас вразумляет, ведёт. Значит, и священник должен уметь так же... он должен уважать свободу и в себе, и в других — вот одно из главных его качеств. Если он будет уважать в себе и уважать свободу других, ценить чужое мнение — пожалуйста, можно с ним не соглашаться, можно спорить, можно его не принимать, но его уважать мы должны, и выбор человека. Даже выбор, который, может быть, трагический, может быть, страшный, но в этом и проявляется такая сущность Богоподобия человека, что дар свободы у него есть, и как он им распорядится, только от него зависит. В этом смысле, мне кажется, и в семинариях тоже должны на это какое-то особое внимание обращать.

К. Мацан

— Вы сказали, что семинаристы, которые к вам поступают, абитуриенты, будущие семинаристы, в каком-то смысле уже прошли свой конкурс и приняли решение в сопротивление информационной среде поступать в семинарию. А насколько ваши студенты так чувствуют, на эту тему рефлексируют, этим делятся? И что вы с ними в этом смысле обсуждаете, как, если угодно, не побояться открыто заявить о своей принадлежности к Церкви и о желании быть священником в условиях такой информационной среды? Где черпать силы? Как они для себя на этот вопрос отвечают?

Архим. Симеон (Томачинский)
— Может быть, они так остро это и не чувствуют, и не озвучивают, что и правильно, потому что было бы странно, если бы они приходили в семинарию и говорили: «Я преодолел таки препоны, все мне мешали, но я такой молодец». Конечно, они так это не выражают. Собственно, и мы это редко прямо говорим, но, конечно, мы постоянно обсуждаем информационную среду, и как с ней работать, как в ней жить, и на уровне каких-то отдельных, извините, кейсов, каких-то сложностей, с которыми сталкивается и церковная повестка, и текущая ситуация. Но с тем, чтобы они у нас в семинарии не прятались, как в какой-то раковине. Ведь у нас, скажем, в Курской семинарии, и меня даже это удивляет, ребята очень активно, конечно, до всех этих ограничений, связанных с вирусом, участвовали на самых разных площадках города и области. Участвовали в разных научных светских конференциях города и посещали, сами причём, дома престарелых, больницы, детские дома. Порой я уже постфактум узнаю, что они ездили какой-то концерт давали, встречались с детьми, в школах как-то договаривались, помимо педагогической практики, которая и так у нас, само собой, есть. Но ещё они как-то сами находят интересные площадки, какие-то культурные события происходят. Например, такая очень интересная вещь, как Славянское содружество здесь ежегодно летом проходит, там собираются около 500 студентов, самых лучших, со всей страны, в том числе наши семинаристы обязательно участвуют. Там очень интересные интеллектуальные, творческие площадки, спортивные мероприятия. И наши ребята участвуют — это такая проповедь, которая, может быть, сильнее каких-то слов. Сверстники видят, что они такие же вроде ребята, но они какие-то, может быть, более целеустремлённые, более цельные такие, верующие — не какие-то маргиналы. Просто ребята следуют своим убеждениям, живут по ним, в то же время такие современные, активные, весёлые — вот замечательно. Естественно, при этом общении, при этих знакомствах, при этих, может быть, дискуссиях происходят какие-то диспуты, какие-то встречи непосредственно с миром, которому потом, собственно, проповедуют — вот что он из себя представляет. Конечно, вот этот опыт совершенно бесценный, мне кажется, живой опыт. И они сразу видят, собственно, к чему вот эти знания, учёба, которой они занимаются. Да вот сразу, пожалуйста, расскажи о своей вере — то, что ты учил на догматике, теперь это надо простым языком рассказать, доступным людям. Здесь и гомилетика — проповедь, только не церковная, а такая, более в этой обстановке свободная и так далее. То есть когда осуществляется учёба и такого рода живая практика, не формализированная, а именно в естественном таком течении жизненном, мне кажется, результат очень хороший получается.

К. Мацан

— Это был архимандрит Симеон (Томачинский), ректор Курской духовной семинарии.

К. Мацан

— Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем наш разговор о современных православных семинариях. Как менялся портрет студента-семинариста за последние 30 лет, на фоне изменений жизни Церкви? Насколько сегодня уместно говорить о возрождении феномена сословного духовенства, наследственного священства? Об этом в нашей программе размышляет протоиерей Максим Козлов, председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви.

Прот. Максим Козлов

— За время моей работы в духовных школах, которая началась в 1985 году, уже как-то очень давно, я бы сказал, что три главных этапа по учащимся я могу определить. Первый — это тот конец советского времени с 1985 года до, может быть, конца 80-х годов, когда у нас было три семинарии, две академии — только одно до 88-го года. И первый период после — это, в основном, были люди в возрасте, среди них фактически не было вчерашних школьников, потому что в советское время нельзя было пойти в семинарию, не отслужив армию. Среди них почти не было людей с высшим образованием, потому что к тому были внешние препятствия. Немногие из них имели в целом хороший уровень образования — таковых было меньшинство. И очень большое было учащихся с Украины, в том числе из областей Западной Украины. Это были, в основном, люди, не столько, может быть, тяготевшие к образованию, сколько стремившиеся к священнослужению: в силу семейной традиции — дети священников тогда составляли значительный сегмент; в силу внутренней убеждённости — из семей верующих людей; в силу того, что они в сознательном возрасте пришли к вере и это был их выбор. В любом случае, для абсолютного большинства учащихся семинарии это был сознательный мировоззренческий выбор — уход в духовную школу и стремление посвятить себя Церкви. Но это был, несомненно, положительный момент. В качестве отрицательного — выработавшаяся некоторая аллергия к знанию как таковому, чуть выходившему за пределы, непосредственно связанного со знанием Священного Писания, с основами вероучения и даже больше литургической практики. Потому что знание часто ассоциировалось с атеистичностью. Советская школа, и средняя, и высшая, вырабатывала вот такую реакцию детей из верующих семей, что расширительное познание — это непременно ещё и атеистическая идеологичность с этим связана.
Второй этап — это люди, которые пришли с момента, условно называемого перестройкой церковно-государственных отношений, с самого конца 80-х и в первую половину 90-х годов. Это многие из тех, кто хотел, но не имел возможности раньше поступить. Это тоже часто были люди не очень молодые, именно тогда был очень высок процент людей с высшим образованием, которое до того были лишены такой возможности. Были те, кто для себя открыл мир Церкви на пороге 80-х и 90-х годов, и они устремились к ней со всей горячностью натуры. Тогда же одновременно стали появляться и молодые ребята, потому что препятствия для поступления сразу после школы были сняты — в семинарии стало возможно поступить сразу после средней школы. Я вспоминаю эти годы как очень вдохновляющие, с точки зрения преподавательской деятельности. Это была очень яркая среда, которая дала многих поныне служащих и заметных священнослужителей нашей Церкви, и архиереев, и священников, немало сделавших за эти годы. Но, с другой стороны, она была, конечно, и идеологически очень разнородной, и была определённая часть аудитории, часть студентов, для которых христианство было неким преломлением их общественно-политических взглядов, которые, скорее, искали не себя, своего места в Церкви, а как бы Церковь подстроить под собственные будущие жизненные, в том числе общественно-политические, устремления. И таковых мы тоже сейчас знаем — тех, кто тогда пришёл в Церковь по такого рода побуждениям, и теперь находится с ней часто в очень диссонирующих взаимоотношениях, в том числе из тех, кто учился в те годы. Их, может быть, не так много, но шума от них бывает немало.

И потом постепенно все, кто хотел из старшего поколения, проучились, кто хотел из выпускников вузов поступить — поступили. И большинство учащихся у нас сейчас составляют вчерашние школьники. Это, с одной стороны, хорошо, потому что они много дров в своей жизни не успели наломать, по счастью, и, перемещаясь из школы в духовную школу, каких-то бед и болячек века сего могут избежать. С другой стороны, поступление в семинарию сейчас не является таким решительным шагом для молодого человека, как это было сколько-то лет назад. Равно и отчисление из семинарии не является какой-то такой проблемой, которую попереживает молодой человек и куда-нибудь дальше пойдёт определяться. Параллельно возникает проблема, что отсутствие более взрослого состава учащихся, в том числе с вузовским образованием, несколько понижает общую такую планку для студенческого коллектива. В идеале мне бы виделась норма, когда бы студенты духовной школы сначала получали бы приличное гуманитарное, хотя не обязательно гуманитарное, но светское образование, а потом шли бы в духовную школу. Но будучи реалистом, я не могу сказать, что это сейчас возможно. Мы не можем прямо сейчас так перестроить систему духовного образования, чтобы сказать, что вы сначала получите бакалавриат, философский, филологический, исторический, а потом идите в духовную школу. Мы пока такого рода наполняемости приходов клириками не достигли, чтобы настолько сделать такую паузу в пересменке поколений, которая при этом неизбежно произойдёт. Но всё же мне по отношению к нынешним студентам хотелось бы, чтобы увеличивалось количество людей, которые бы до поступления в семинарию получили приличное высшее образование. Оно сейчас меньше времени занимает, оно сейчас почти для всех выпускников школы, для огромного процента является фактически продолжением средней школы. Во многих случаях нынешние бакалавриаты и перестали быть высшей школой в собственном смысле слова — это такого рода просто ещё одна ступень получаемого молодым человеком образования. Теперь, когда в провинции часто принимают по ЕГЭ, он даже и экзаменов-то не сдавал, чтобы быть туда принятым, а просто из одной аудитории стал ходить в другую. И вот это в мечтах — чтобы количество так обучившихся добавилось. Они бы и выходили из стен семинарии не такими молодыми и более готовыми к рукоположению, к служению на приходах. Эта проблема с юным возрастом выпускников у нас сейчас, конечно, есть.

К. Мацан

— Вы сказали, что сегодня поступление в семинарию в меньшей степени является решительным шагом для молодых людей, чем это было, может быть, когда-то раньше. А при этом звучит мнение, что именно сегодня в агрессивной информационной среде, которая окружает Церковь, молодому человеку тяжелее принять решение о том, чтобы поступить, быть в будущем священником, или дерзать надеяться быть в будущем священником, и тем самым ясно, открыто, чётко проассоциировать себя с Русской Православной Церковью. Такая проблема от общественного мнения. Насколько вы её видите?

Прот. Максим Козлов

— Мне кажется, в каком-то смысле я даже бы отнёсся к ней для подбора кадров, как фактору, может быть, не столь даже отрицательному. Потому что когда на определённом хронологическом промежутке, как мы видим, не очень долгом, Церковь как бы всем нравилась, это создавало иллюзию, что это вот такой род социального устройства, не служение, а профессия, с какими-то признаками стабильности и социально-общественной одобряемости со стороны мира. А, в общем-то, мы должны помнить, что если бы вы были от мира, то мир вас бы любил; но поскольку вы не от мира, то мир вас будет ненавидеть. И что по отношению к духу века сего Христианство всегда антитетично, просто иногда бывают периоды, когда это в форме явных гонений, иногда в формах скрытого благоприятствования, иногда в форме такого общественного, конечно, не остракизма сегодня, но такой некой двусмысленности, уже не безусловного поощрения такого выбора жизненного пути. И в этом смысле, да, это заставляет, может быть, уж совсем посторонних людей или внутренне неустойчивых остановиться даже не на пороге, а перед порогом. Думаю, что это как раз в каком-то смысле неплохо для наших духовных школ. Но обращу внимание... конечно, не знаю, как пройдёт вступительная кампания в этом году, потому что она будет исключительной, в силу всем понятных последствий эпидемии. Но если не говорить про этот год, то, несмотря на достаточно агрессивную информационную среду, у нас в последние годы стабильное количество абитуриентов духовной школы — чуть больше, чуть меньше на те или иные ступени. Есть, скажем, постоянно очень востребованные, с достаточно высоким конкурсом — это иконописные школы. Там у нас количество абитуриентов — несколько человек на место в ведущие иконописные школы. То же можно сказать о ведущих регентских школах, где тоже есть возможность производить достаточно тщательный отбор. Я бы так не сказал про бакалавриат и абсолютное большинство пастырских факультетов семинарий, где, скорее, речь идёт об определении из числа абитуриентов тех, кто может быть зачислен по знаниям, нравственному уровню и общей жизненной адекватности. Но вот это общее суммарное количество последние пять-семь лет стабильно. У нас нет в целом по системе духовного образования  отката в количестве абитуриентов.

К. Мацан

— Как обстоит дело, скажем так, с сословным духовенством? Каков процент тех, кто поступает, будучи  воспитанным в семье священника и желая в этой связи продолжать такое семейное дело?

Прот. Максим Козлов

— В своё время, когда в 40-е годы возрождались духовные школы, Патриарх Алексий I, сравнивая старую школу, дореволюционную, то, что мы от неё берём, и новую, как позитивный признак новой отметил, что она будет не сословна и что она будет строиться не по принципу продолжения родового служения или нахождения в каком-то социальном статусе, а на основании свободного выбора тех, кто в неё будет приходить. Собственно, так и было все минувшие десятилетия и так есть и сейчас. Невозможно представить, чтобы кого-нибудь посылали в семинарию насильно. Да, с другой стороны верно, что не так много детей священников, которые идут в семинарии. Значит, мы, современные священники, часто оказываемся не теми, кто зажигает собственных детей к служению в Церкви. Эта проблема есть. Но большую проблему я сейчас вижу в другом. Я вижу, что у нас на сегодня есть очевидный разрыв между так называемыми православными гимназиями и лицеями и духовными школами. Конечно, православные гимназии, лицеи и школы — это не подготовительные учебные заведения к семинариям, никто об этом не говорит. Их выпускники не обязаны идти в семинарии — мальчики на священников, а девочки на регентов и иконописцев, с одной стороны. Но когда, с другой стороны, есть в городе православная гимназия, которая за все годы своего существования не дала ни одного или одного-двух выпускников, которые пошли в том же городе находящуюся семинарию, это всё признак не самой правильной атмосферы.

К. Мацан

— На вопрос сословного духовенства можно и с другой стороны посмотреть. Есть люди, которые считают, что и хорошо, чтобы не было такой сословности, что ситуация, когда сын поступает в семинарию просто потому, что видел папин пример и как-то естественно тоже быть священником, эта ситуация менее желательная, чем ситуация, когда человек не из священнической семьи просто по зову сердца, по какому-то такому горящему вдохновению идёт в семинарию. Что вы об этом думаете?

Прот. Максим Козлов

— Ну, не знаю. Мы же говорим в каком-то положительном смысле, когда это возникает, что это учительская династия или династия врачей. Да, когда, видя бессонный ночи, переживания, необходимость оторваться от семейного стола отца-хирурга, сын тем не менее выбирает эту профессию, то это по большому счёту правильно и хорошо. И мы как-то радуемся, когда такие примеры есть.

К. Мацан

— Это был протоиерей Максим Козлов, председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви. Напомню, что вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы вернёмся через несколько минут, не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». С вами Константин Мацан. Эту программу мы записываем не в студии светлого радио, а дистанционно. И в отличие от обычного нашего формата, от часового интервью, мы записали несколько бесед с разными людьми. И говорим мы сегодня о грядущем поколении священников, о будущих пастырях — о сегодняшних семинаристах и семинариях. И наш следующий собеседник — иеромонах Андроник (Пантак), преподаватель Сретенской духовной семинарии.

— Отец Андроник, не раз уже замечено, что перед священниками, будущими священниками, стоит такая задача миссионерская во многом. И в этом смысле всегда, как кажется, хорошо, когда, допустим, вот эти молодые люди как-то выходят в свет, общаются со сверстниками. И сверстники видят, что будущие священники — это, грубо говоря, такие же хорошие, нормальные, обычные ребята, они не какие-то чудики, они адекватные, с ними есть о чём поговорить и так далее и тому подобное. Это часто звучит такая мысль. С другой стороны, звучит и противоположная мысль, что христианин должен в чём-то являть инаковость по отношению к миру. Если неверующий человек смотрит на молодого верующего человека, допустим, семинариста, будущего священника, и думает: «А, он такой же, как я, между нами нет разницы. То есть я неверующий, а он верующий, но у обоих всё хорошо. И зачем мне тогда, неверующему, быть верующим, если всё то же самое в этом человеке?» Вот что вы об этом думаете?

Иером. Андроник (Пантак)

— Здесь, мне кажется, тоже надо понимать, что студенты выходят из определённой среды. И, конечно, если они будут совершенно такими же, как и люди, которые не знают Христа, это будет странно. Как раз у нас со студентами есть предмет «Миссионерская практика». И я с ними говорю, что есть две крайности, две больших ошибки: первая — это как бы снисходить к людям с высоты своего божественного Олимпа и являть им праведность, что вы такие все тут духовно непросвещённые, мы вам сейчас расскажем, как жить; а вторая — это пытаться подстраиваться под людей, говоря им, что, да ладно, мы такие же, как вы, и пытаться всячески стать своим. В принципе, любое притворство нехорошо, но, конечно, в христианине люди хотят видеть определённую принципиальность. И эта принципиальность, конечно, будет касаться не конкретного стиля музыки, которую ты слушаешь, не каких-то предпочтений фильмов или чего-то ещё, но это касается в первую очередь нравственности. И давайте будем честными, давайте не будем идеализировать студентов семинарии: всякое бывает, бывают разные ребята. То есть бывают люди, которые приходят из какой-то среды, такой достаточно светской, и потом возвращаются и действительно общаются с ребятами, и те видят, что их знакомые меняются, причём меняются в какую-то такую лучшую сторону — не в таком казённом смысле лучшую, что они какие-то правила выполняют, а что они именно действительно развиваются, глубоко развиваются как личности. И ребят это интересует, которые с ними общаются. Но бывает, и такое встречается время от времени, что студенты, даже учась ещё в семинарии, всё равно пытаются как-то жить какой-то очень светской жизнью. То есть бывают такие случаи, я знаю, не в одной семинарии, когда некоторые студенты могут и в ночной клуб бегать. Конечно, если такое происходит, то люди не видят в семинаристе этой принципиальности, не видят этого стержня. А вот как раз в Евангелии от Иоанна мы читаем, что Господь говорит: «Если Меня любите, соблюдите Мои заповеди». Вот в греческом тексте немножко другая форма построения фразы. Он говорит: «Если Меня любите, то соблюдёте Мои заповеди». И вот люди и церковные, и которые особенно вне Церкви, как раз судят о том, любим ли мы своего Бога, любим ли мы Христа, как раз по нашей принципиальности в исполнении, в первую очередь, заповедей. То есть, конечно, в этом смысле студенты семинарии должны отличаться, иначе это будет как-то странно. Но в остальном нет необходимости подчёркнуто как-то отделяться от своего круга общения, потому что он не тем христианин, что он соответствует какой-то там культуре — восстанавливает древности, фольклор любит и так далее, — а тем, что действительно исполняет заповеди Христа.

К. Мацан

— А когда в ход идёт аргумент от этики, от нравственности, я всегда несколько так смущаюсь, в том смысле, что мы подразумеваем таким потенциальным собеседником вот этого семинариста такого распущенного человека. Вот один так плохо себя ведёт, а на этом фоне семинарист являет более-менее норму: он не бегает в ночной клуб и так далее. Но ведь я могу себе вообразить человека из какой-то приличной семьи, который просто в силу воспитания не интересуется какими-то  совсем уже такими низкими, дурными вещами. Он просто нормальный человек, обычный, с хорошим воспитанием и так далее, но неверующий. А что такому человек может явить его собеседник — верующий миссионер?

Иером. Андроник (Пантак)

— Во-первых, конечно, вопрос нравственности очень обсуждаемый, потому что я и на своём опыте знаю, и на опыте наших ребят, что в молодой аудитории нецерковной всегда очень остро заходит тема про любовь и особенно про плотские отношения, причём в процессе общения. Это и в колледжах, это и в вузах даже, то есть это ребята, которые получают разное совершенно образование, которые выходцы из разных семей. И очень остро эта тема стоит, она очень живо обсуждается, как впоследствии выясняется практически всегда, потому что большая часть курса на опыте всё знает и как бы хочет разобраться в этой сфере. То есть сказать, что нельзя быть склонным подразумевать, что есть некоторая скученность в людях, которые с Христом не живут, — ну, нельзя этого исключать, потому что всё равно есть это в какой-то степени. Но при этом опять же, сколько мы ни ездим к молодым ребятам общаться светским, я всё время поражаюсь, насколько много людей ищущих, насколько много людей действительно честных. «Искренних» — это, может быть, не то слово, но таких честных людей, действительно принципиальных в каких-то вещах, и живо интересующихся миром, в том числе духовной жизнью. Их много. У нас, вообще, очень интересная история: когда мы приезжаем в колледж, чаще всего, когда говорят, что это самая сложная группа, это очень сложные ребята, начинаешь с ними общаться и оказывается, что это самые интересующиеся группы, это самые заинтересованные люди в общении на духовную тему. Я вообще не очень люблю эту историю, когда студент семинарии сталкивается с внешними, он должен проповедовать некой своею нравственностью. Да нет, есть определённый какой-то образ жизни. И очень важно, помимо того, что ты соответствуешь моральному облику христианина, очень хорошо самому понимать свою веру. Вот как раз у нас эта практика, когда мы ездим общаться со светскими ребятами, она некоторых студентов очень пугает. Вот каждый год, когда приходят новые ребята, новый курс у меня, я всегда вижу около половины курса испуганных громадных глаз. Потому что они понимают, что им надо идти к живым людям и общаться с ними. И это не те люди, которые тебе за то, что ты в длинной чёрной юбке, готовы простить какие-то неточности, проблемы, непонимание и так далее. То есть они тебя спросят: «Ты в это веришь? Почему? Ты так живёшь? Почему?» И это осмысление важно самому студенту. И тогда с ним будет интересно общаться и очень нравственному человеку, и человеку, который ведёт достаточно разгульный образ жизни, но тоже интересуется какими-то вопросами, связанными с жизнью духовной.

К. Мацан

— Сегодня у нескольких собеседников я слышал такую мысль, что говорят, что современным молодым, которые собираются поступать в семинарию и надеются, наверное, в будущем стать священниками, приходится преодолевать, если угодно, сопротивление информационной среды. Среды достаточно агрессивной, в которой в адрес Церкви формируется отношение зачастую негативное, может быть, основанное на искажённых фактах, ложных фактах или вовсе стереотипах, но так или иначе негативное. И в этой ситуации поступать в семинарию и сказать: «Да, я не просто верующий, я ассоциирую себя напрямую с Русской Православной Церковью», — это, как замечают сами же преподаватели, в каком-то смысле такой шаг, выражающий решимость. Вот насколько вы это видите в современных молодых людях, насколько вы с этим согласны?

Иером. Андроник (Пантак)

— Честно, я, может быть, с кем-то не соглашусь в суждениях, но я среди молодёжи не вижу вот этого реального отторжения, когда они сталкиваются с реальными церковными людьми. То есть у них есть отторжение Церкви как института — это да. Но когда они сталкиваются с церковным человеком и им с ним интересно, я не вижу этой проблемы, честно говоря, настолько остро среди молодых людей — что вот ты поступишь в семинарию, и к тебе там будут плохо относиться. Навряд ли, наоборот, будет интересно. И вот эти все стереотипы, которые сейчас о Церкви есть, это даже, с какой-то стороны, хорошо. Потому что, как апостол Иоанн Богослов писал в Апокалипсисе, что хорошо, если ты холоден или горяч, но если ты будешь тёпл, ни холоден, ни горяч, то извергну тебя из уст Моих. То есть лучше, чтобы человек был негативно настроен, чем не настроен никак. И в силу вот этой негативной повестки, опять же у наших ребят с любой аудиторией случается разговор. И он становится интересным, потому что ты показываешь немножко другую сторону церковной жизни. И они действительно интересуются, потому что есть новостная повестка, и они негативную интерпретацию жизни Церкви знают, а тут ребята как бы предлагают им просто другой взгляд. И зачастую это, конечно, и неожиданно для светских людей, и действительно заинтересовывает. Поэтому, мне кажется, честно говоря, из общения со студентами, из какого-то своего опыта, из опыта общения с разными совершенно людьми, я не вижу, что поступление в семинарию сейчас — это такой акт исповедничества. Что от тебя отвернутся друзья, знакомые, покажут на тебя пальцем, да нет, наоборот, людям интересно. То есть: «Чего ты в семинарии? Странно, интересно. А чего ты туда вообще поступил? А чего там вообще, как там живут? А чего тебя туда понесло?» — и так далее. Наоборот, это лишний повод для разговора, для глубокого диалога, мне кажется.

К. Мацан

— Это был иеромонах Андроник (Пантак), преподаватель Сретенской духовной семинарии.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем наш разговор. Один из наших собеседников сказал, что видит, как молодые люди хотят быть священниками ради Иисуса, а не ради хлеба куса. И особенно последние информационные поводы дают понять, что служение священника, мягко говоря, не обещает никакой финансовой стабильности. В наших прошлых программах мы уже обращались к этой проблеме: в виду ограничений на посещение храмов верующими в ситуации карантина, сильно сократились пожертвования, и в тяжёлом положении оказались в том числе и сами священнические семьи. Я не случайно сказал «в том числе», в связи с эпидемией коронавируса, во многих епархиях Русской Православной Церкви, как в России, так и в других странах, отмечается увеличение количества нуждающихся людей. Среди обратившихся за срочной помощью в церковные социальные проекты — многодетные семьи, в которых родители потеряли работу, одинокие матери с детьми, пожилые и люди с инвалидностью. В связи с этим на сайте miloserdie.ru  открыт сбор средств на покупку продуктов и предметов первой необходимости для людей, которые оказались в состоянии крайней нужды. Подробнее об этом рассказывает диакон Игорь Куликов, помощник председателя Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению.

Диак. Игорь Куликов

— Как известно, уже третий месяц продолжаются повсеместные карантины, в связи с пандемией коронавирусной инфекции. Русская Православная Церковь охватывает очень много стран, не только Россию, но и ближайшее Зарубежье, в том числе и дальнее Зарубежье. И практически все страны, на территории которых распространяется каноническая зона ответственности Русской Православной Церкви, так или иначе от карантинных мер пострадали — где-то больше, где-то меньше. Практически везде увеличилось количество нуждающихся людей. Даже в тех регионах и в тех странах, где количество заболеваний не такое большое, всё равно введён карантин, и это очень сильно повлияло на жизнь обычных людей. Очень многие люди лишаются сейчас работы, очень многим приходится уходить в неоплачиваемые отпуска. Где-то какие-то курортные зоны, курортные страны — там, в то время, когда люди зарабатывали себе хлеб, можно сказать, на весь год, чтобы кормить свои семьи, сейчас, когда туристический сезон, в том числе и на юге России, и в странах Юго-Восточной Азии, когда курортный сезон не был открыт и туристы не приехали, людям стало нечего есть буквально. И последствия этого будут ещё сказываться очень долго, потому что когда люди зарабатывали деньги на целый год, можно сказать, жизни, теперь непонятно, как они будут жить в ближайшее время. Поэтому так или иначе самый уязвимый, что ли, класс людей, люди, которые больше всего в любом случае нуждались: многодетные семьи, одинокие люди, люди, у которых и так был не очень большой достаток — сейчас в этих условиях стали нуждаться намного больше. Социальные отделы епархий Русской Православной Церкви всегда помогали нуждающимся людям, но сейчас в последнее время количество нуждающихся увеличилось в несколько раз, в некоторых регионах даже в десятки раз. При том, что всегда социальные отделы епархий и церковные службы милосердия помогали в основном из пожертвованных средств: из средств, которые жертвовали прихожане, из средств, которые жертвовали благотворители.

Понятное дело, что сейчас, когда многим людям становится жить сложнее, первое, от чего люди отказываются, как правило, это от пожертвований на благотворительность. Поэтому средств, на которые раньше социальные отделы и службы милосердия кормили нуждающихся людей, помогали в их самых острых нуждах, не стало. Всё, что было накоплено раньше, практически роздано, а количество нуждающихся людей, обращающихся за помощью, растёт. Собственно, сейчас стал вопрос достаточно остро в некоторых регионах, когда люди приходят, люди просят, люди звонят, люди говорят о своей беде, что очень многим буквально нечего есть. А помочь им практически уже нечем. Поэтому мы призываем всех людей, у кого есть хоть какая-то возможность, поддержать вот этот сбор средств. Средства, которые будут собраны, пойдут на поддержку самых остро нуждающихся людей, будут распределены в те регионы, в те епархии, где ситуация хуже всего, где средств на помощь нет совсем, но количество нуждающихся растёт с каждым днём.

Проще всего отправить СМС на короткий номер: 3443 — со словом «еда» и суммой пожертвования. Например: «еда 300», тогда 300 рублей с вашего счёта перейдёт на сбор для нуждающихся. Также можно перейти на сайт miloserdie.ru, и там есть один из сборов — именно сбор на нуждающихся людей в регионах, сбор им на продукты. На сайте Синодального отдела diaconia.ru тоже есть баннер по этому сбору. Наверное, проще всего действительно отправить СМС на номер 3443 со словом «еда» и суммой пожертвования. Слова «еда» на русском языке, не важно какими буквами, большими или маленькими, главное: «еда», пробел и сумма.

К. Мацан

— Это был диакон Игорь Куликов, помощник председателя Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению. Короткий номер для пожертвований, ещё раз повторим: 3443, со словом «еда», пробел и сумма перевода. Например: «еда 300». Эта тема заставляет задуматься над ещё одним аспектом текущей ситуации: когда всё внимание общества и СМИ справедливо приковано к борьбе с коронавирусом, несколько в тени остаются другие проблемы, другие заболевания, которые, к сожалению, никуда не делись, которые по-прежнему, а может быть, даже острее, чем раньше, требуют быстрых действий. В то же время фонды, которые пытаются откликаться на просьбы, не связанные с коронавирусом, тоже поставлены в непростые условия: налицо сокращение числа пожертвований. Как можно адаптироваться к этой новой ситуации? Об этом мы поговорили с Натальей Ивановой, руководителем фонда «Страна — детям».

Н. Иванова

— Мы, конечно, почувствовали на себе изменения в работе, которые нам принёс коронавирус. С точки зрения заявок на помощь, то мы столкнулись с несколькими заявками, которые непосредственно связаны, может быть, не самим коронавирусом, но с тем, что иногда помощь получить становится сложнее. У нас есть несколько заявок, когда родители потеряли работу и нужны были лекарства детям — заболевания, не связанные с коронавирусом. И была заявка о срочной операции, мы её выполнили. Это было в разгар коронавируса, вводились ограничения, государственные клиники в Москве перепрофилировались под коронавирус — такая самая жара. Сейчас все усилия общества сконцентрированы на борьбу с коронавирусом и с его последствиями: с тем, чтобы помочь людям, которые заболевают, чтобы поддержать больницы, в которых не хватает средств индивидуальной защиты, чтобы помочь людям, которые страдают от того, что их родственники попали в больницы и так далее. Врачам оказывается поддержка. В связи с этим немножко переполнено информационное пространство на тему именно коронавируса, в то время как другие заболевания как были, так и есть, и там тоже нужна помощь. Это хорошо и правильно, что сейчас идёт такая консолидация общества вокруг единой проблемы, самой насущной, связанной с коронавирусом. Тем не менее, нам, фондам, которые специализируются на различных заболеваниях, очень сложно в этот период вести работу с пожертвователями относительно других заболеваний.
Надо сказать, что вся надежда в данной ситуации у нас и у многих других фондов на регулярные пожертвования. Сейчас страдает очень сильно малый бизнес, индивидуальные предприниматели, люди работу теряют. Все фонды, которые очень сильно зависели от небольших пожертвований, например, небольших компаний, им сейчас будет очень-очень тяжело развиваться. Фонды, у которых была такая относительная подушка безопасности из большого числа платежей физических лиц, даже небольших, будут себя чувствовать относительно спокойно, потому что именно регулярные платежи дают возможность чувствовать этот запас безопасности. В марте этого года наш фонд был принят на площадку «Нужна помощь». Это очень интересный портал, который продвигает как раз разные благотворительные инициативы, и у них выходят интересные акции с известными людьми. И была одна такая акция «Рубль в день», которая принесла огромную пользу большому количеству фондов. Суть заключается в том, что, поддерживая благотворительность на постоянной основе, — рубль в день, 30 рублей в месяц, кто-то может больше, — мы делаем очень много для людей, которые обращаются в благотворительные фонды. Потому что в независимости от кризисов эти небольшие суммы остаются у фондов в запасе и они регулярны. Мы знаем, как фонды, что в этом месяце нам придёт определённая сумма, в следующем придёт, и мы можем планировать помощь. Приходит заявка, и мы точно знаем, что в следующем месяце мы справимся с двумя-тремя заявками на такую-то сумму — и это очень важно. То есть когда человек делает спонтанные пожертвования, это очень хорошо, но сейчас, когда эфир, например, переполнен коронавирусом, очень тяжело попасть и рассказать о других заболеваниях, о том, что нужна помощь фондам и по другому профилю, по другим заболеваниям или по другим проблемам.
И вот если бы поддержка была у большинства фондов именно в виде регулярных пожертвований, вопрос их выживания не стоял бы так остро, как он сейчас, возможно, у многих стоит. Нам иногда кажется, когда влиятельные, знаменитые люди выступают и обращаются с телеэкрана или по радио, или в социальных сетях, нам кажется, что собираются очень большие суммы, и мы надеемся, что кто-то другой пожертвует и откликнется на призыв. И срабатывает какая-то психологическая ловушка, феномен, что люди надеются, в итоге ставят лайк и проходят мимо, в общем-то, основной идеи обращения: подписаться, например, на регулярные сто или десять рублей в пользу какого-то фонда. Вот это нужно иметь в виду. Это не повод думать, что всё хорошо, что из-за того, что сейчас все включились информационно в эту волну благотворительности, значит везде помощь пришла. Было бы очень здорово, если бы каждый человек, кто может и кто вообще разделяет идеи благотворительности, выбрал бы себе несколько фондов, которым он доверяет. Например, есть у него 500 рублей, которые он мог бы в месяц тратить на благотворительность, и разделил бы эту сумму, грубо говоря, на сто рублей и жертвовал бы в разные фонды. Если бы так сделали все, у нас бы огромный пласт социальных проблем в нашей стране был бы решён.

Я хотела бы рассказать о последней заявке, которая у нас есть. Дело в том, что это заявка из разряда очень срочных, на которую нужны большие ресурсы. Это собирается ребёнку, которого зовут Зарина, это девочка из Севастополя. У неё спинальная мышечная атрофия первого типа, ей нужно очень-очень дорогое лекарство. То есть это как раз тот случай, когда нужна консолидация общества вокруг одного заболевания — собрать огромную сумму. И нужна поддержка и артистов, и простых людей, и меценатов и так далее, чтобы собрать 155 миллионов рублей — это только на лекарства, не говоря про накладные и другие расходы. Вот нам очень нужна поддержка, если могут радиослушатели радио «Вера» поддержать нас, отправив на номер 3434 слово «Зарина», то эти пожертвования пойдут именно в пользу этой девочки. Ситуация очень срочная, девчонка семи месяцев. Она, к сожалению, не получает «Спинраза» — это обычное такое лекарство, зарегистрированное в России. Из-за того, что она не получает этого лечения, очень сильно ухудшается состояние. Это дорогое лекарство называется «Золгенсма», оно может применяться для детей в возрасте до двух лет. Но в данном случае у Зариночки нет времени до двух лет, потому что она не получала другую терапию. И этот укол жизни нужен буквально в течение месяца, если не сказать нескольких недель.

К. Мацан

— Это была Наталья Иванова, руководитель фонда «Страна — детям». Подробнее информацию о возможности помочь девочке Зарине ищите на сайте фонда «Страна — детям». На этом мы заканчиваем наш сегодняшний разговор. Это был «Светлый вечер». С вами был Константин Мацан. До свидания, берегите себя.