«Путь к священству в советские годы». Архимандрит Иероним Карпов

Наш собеседник — настоятель храма Успения Божией Матери на Городке в Звенигороде архимандрит Иероним Карпов.

Отец Иероним рассказал о своём пути к вере в непростое советское время, о церковной жизни в Ярославской области в сороковые годы прошлого века и о том, как он принял решение поступать в семинарию, несмотря на угрозы семье и неодобрение такого выбора родителями. Наш собеседник поделился воспоминаниями о времени обучения в Ленинградской духовной семинарии и академии в 1950-1960 годы, о своем постриге в монашество, а также о том, какими были первые годы его священнического служения.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. Меня зовут Алексей Пичугин. Сегодня четверг и поэтому, как всегда, в эфире наша совместная программа с музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». И сегодня мы с директором музея Ксенией Толоконниковой не в студии. Мы отправились в гости в город Звенигород к настоятелю храма Успения на Городке, архимандриту Иерониму (Карпову). Отец Иероним — настоятель храма Успения на Городке с 1984-го года. Отец Иероним, здравствуйте.

Архим. Иероним (Карпов)

— Приветствую вас.

А. Пичугин

— Сегодня у нас не то что была одна тема, о которой мы хотели поговорить. У нас тема — это долгие-долгие годы служения отца Иеронима и его воспоминания о тех людях, о тех событиях, которым он был сам свидетель и о которых мы бы хотели сегодня поговорить. Это Ярославль, Ярославская область в 50-е, 40-е годы, это учеба в Ленинградской семинарии, Ленинградской духовной академии.

К. Толоконникова

— Замечательные преподаватели, которых еще застал в свое время отец Иероним: Николай Дмитриевич Успенский, Дмитрий Дмитриевич Вознесенский и многие другие замечательные люди. Но были среди них и тот человек, которого мы называем ренегатом.

А. Пичугин

— Александр Осипов.

К. Толоконникова

— И это тоже печальная такая история, свидетелем которой был отец Иероним.

Архим. Иероним (Карпов)

— Это для нас урок был.

К. Толоконникова

— Но давайте начнем с начала.

А. Пичугин

— Да, по порядку. Надо еще напомнить нашим слушателям, что наша история в музее — эта история как раз начинается после Великой Отечественной войны, вернее, во второй ее половине, после того как происходит эта знаменитая встреча архиереев со Сталиным. И после этого...

К. Толоконникова

— Мы это называем так: Церковь получила ограниченные права прописки в Советском государстве. И, отец Иероним, вы как раз застали это время, будучи еще подростком.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Вы знаете, это время я помню, хотя я был подростком. Но тогда было радио, не было телевидения. И мы все прекрасно следили за всеми событиями, поскольку мама очень интересовалась политикой, событиями, ее положение позволяло быть на высоте подкованности времени. Я помню, еще удивлялись: как же так? Показали в газете — Патриарх был в Кремле. Это было неожиданно. И все последствия этого времени постепенно при мне начинали являться. Конечно, было все равно такое, знаете, смотрение. Например, я в 8-м классе уже бегал иногда в церковь. Помню, после учения я приходил, портфель клал, не заходя домой, портфель клал в кладницу дров, чтобы мама не видела. И бежал за семь километров в храм.

А. Пичугин

— А жили вы неподалеку от Рыбинска?

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, в селе Песочном. Тогда храм был далеко не в шаговой доступности. Но, вы знаете, у меня было удовольствие идти именно далеко. Представьте себе, туда километров семь и оттуда километров семь. И в храме минут 10-15, больше я не стоял. Но создавалось впечатление такого удовольствия, что я это совершил — я приходил усталый, но я сегодня сходил в храм, мне было так приятно на душе. Что это такое было? Тогда я не мог объяснить. Сейчас я объясняю, конечно, нас всех касается благодать Божья, которую мы получаем в храме. И это, вероятно, коснулось и меня, когда я в эти минуты бывал в храме. Но однажды мама мне говорит, меня предупреждает: «Ты знаешь, меня вызывал директор».

К. Толоконникова

— Ваша мама была школьной учительницей.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. «Меня вызывал директор школы и сказал: „Нам стало известно, что ваш сын ходит в церковь“». Она пришла домой и говорит: «Что же ты делаешь? Ты знаешь, что меня уволят с работы. Как мы будем жить?» Я тогда замирал, но я искал какой-то другой вариант. Знаете, было еще население старого дореволюционного склада, и я у них брал кое-какие книги, Евангелие. У меня до сих пор Евангелие хранится того времени, мне подарили. Потом я стал ездить в Рыбинск. А в Рыбинске в храме был настоятель, отец Максим (Кроха), потом он стал архиепископом.

А. Пичугин

— В Аргентине.

Архим. Иероним (Карпов)

— Был в Аргентине, здесь в Туле был.

К. Толоконникова

— А упокоился он в Могилеве.

Архим. Иероним (Карпов)

— Самое главное, он большой совершил подвиг — он потом ушел в Белоруссию и он возглавлял Могилевскую епархию. У меня есть книга, как он возродил из небытия духовного целую епархию, храмы восстановил. А тогда он был молодым. Он окончил Ленинградскую духовную академию. И он мне сказал, посоветовал ехать. А я пришел на праздник Вознесения Господня, в Рыбинске был престольный праздник. Служил епископ Угличский Исайя, тогда не было правящего архиерея в Ярославле, а управлял викарный епископ. Старичок очень приятный, такой благостный, хороший, у меня есть фотографии. Он сказал: «Отец Максим, Бориса рекомендуй в семинарию». И он стал рассказывать мне: «Надо документы послать». Я никому ничего не говорил. В первую очередь, справку о крещении. Вот это была для меня задача. В 1934-м году, когда меня крестила мама, она рассказывала, что это было очень-очень сложное время. Я родился в октябре, и вскоре она меня крестила. Она пошла за 7 километров, у нас в деревне Холм, на другой стороне Волги жила ее бабушка по матери. И они договорились, что священник придет на дом. И был еще старший брат. Она рассказывала мне, после школы она пришла, взяла узел с бельем, взяла меня на руки, а Игорь сидел у нее на плечах. И вот таким образом она пошла. Было к вечеру, она ходила, было столько воды, а дороги там нет, там не было дороги, там просто тропка была. Народ знал, ходили. Мимо эти березы и так далее, я помню эту дорогу. Она говорит: «Я прыгала с кочки на кочку и заблудилась. Стою в воде, а я в ботичках, ноги у меня промокли. Я стою и плачу. И говорю: „Господи, неужели нам здесь погибать?“ Ты спишь, этот сидит у меня на шее. Гляжу, а через несколько рядов кустов идет священник. То есть монах в скуфье идет. Я вижу, что она колыхается, он идет. Я удивилась. И я пошла в ту сторону. И что интересно, я вышла на эту тропку. Я пыталась его догнать, но догнать его не смогла. Я пришла в деревню и говорю. А мне: какой священник? Что ты? Он завтра придет». Это было чудо. Только теперь я могу сказать, думаю, что это преподобный Сергий был, поскольку я родился 8-го октября, в день преподобного Сергия. Занавесили все окошечки, пришел батюшка на другой день, в кадочке крестили меня. Никого не было. Мой брат был восприемником, потому что никого больше позвать было нельзя. И вот таким образом это было мое первое соприкосновение с духовной жизнью.

К. Толоконникова

— Ясно, что никакой справки не могло быть в этой ситуации.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, какая справка? На ней не было ни печати, у духовенства никаких бланков не было. Однако же, он написал карандашом на бумажке, что «я такого-то числа крестил такого-то младенца».

А. Пичугин

— И эта бумага сохранилась.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Мама не знала, что я собираюсь. И когда мне сказали, я стал перебирать ее бумаги и вдруг нашел карандашом слабо написанное вот такое. Я взял этот документ, поехал в Рыбинск. А там служил тоже старый священник, который посмотрел и говорит, отец Леонид, помню: " Да, я знаю, помню отца Владимира. И узнаю его руку. Я подпишу, что это его рука«. А настоятель имеет право поставить печать, и подписался. И получился документ.

А. Пичугин

— Не храните его?

Архим. Иероним (Карпов)

— Нет, его в семинарии оставили. Понимаете, такое интересное, на редкость так складывалось. Затем, что еще надо? Надо рекомендацию. Отец Максим дал мне какую-то рекомендацию, помню я. Я сложил всё это в конверт и послал в Ленинград. Не проходит и недели, как я получаю письмо: вас приглашают на вступительные экзамены такого-то числа. Как? Мама ничего не знает. Как я из дому уеду? У нас никогда не было, чтобы я уходил из дома и не говорил, когда я приду. Она всегда спрашивала: «Когда ты придешь? Куда ты пошел?»

К. Толоконникова

— А здесь надо уехать на несколько дней.

А. Пичугин

— Да и больше, наверное. Сколько от Рыбинска до Ленинграда тогда добирались?

Архим. Иероним (Карпов)

— Сутки. Ночь ехали. Мне нужно было уже открываться, делать нечего. Меня вызывают. То, что я хотел, я уже получил это. Помню, мама стояла у окна, я сказал ей: «Мама, знаешь, я еду поступать в семинарию». Она сказала: «Святители и угодники, что же ты сделал? Ты погубишь нас всех, нас всех сошлют в Сибирь. Ты ни о ком не подумал — ни об отце, ни обо мне. Ты эгоист, думаешь только о себе. Ну, и уезжай от нас. Уезжай, отказывайся от нас и уезжай», — вот её последнее напутствие. Я молчал, ужасно, конечно, состояние тягостное. С другой стороны, какое-то предчувствие чего-то интересного впереди, взял свои вещи, поехал в Рыбинск. Сел на поезд, и в 6 утра, я помню, мы приехали в Ленинград. Помню, как я там посидел на вокзале до 10 часов и затем пешком, как мне объяснил отец Максим, как идти в академию. Там в канцелярии сидят две женщины, Екатерина Даниловна и Анна Павловна. Он говорил, что это прекрасные, добрые женщины, такого старинного уклада, очень внимательные. И я это испытал сам. Когда я туда вошел, я вошел и говорю: «Я такой-то». — «Да-да, мы вас ждем. Вы в списке есть». И я почувствовал необыкновенное внимание, ласку, доброту. Они мне рассказали, что делать, куда идти, где расположиться, куда вещи — надо в кладовую сдать.
Начались у нас экзамены. Экзамены были довольно примитивные, но я чувствовал, что что-то прощупывалось... было очень много народу, между прочим, чуть не пять человек было на одно место — вот в чем дело. Напишите сочинение «Как я провел лето». Писал кто чего, а я написал, что я потихоньку, тайком бегал в церковь. Видно, это понравилось. Затем я в Рыбинск ездил, мне было интересно, как читается шестопсалмие. У меня Псалтирь была, от бабушки досталась, и я ее листал все время, искал все шесть псалмов. Она у меня и сейчас лежит. И отмечал галочкой. И сейчас она лежит у меня. И таким образом я нашел шестопсалмие, я сам стал как-то разбираться, научился. И когда мне предложили немножко почитать, то я почитал, мне говорят: «Достаточно, всё хорошо». Видимо, для первого раза всё хорошо. «Теперь что-нибудь спойте». Поскольку, как я говорил, что я, когда приезжал в Москву, поскольку у нас в Москве жили родственники, потому что мама сама москвичка, там были её сестры, брат, мать ее жили. Мы, когда приезжали, я всегда ходил в церковь Илии Обыденного в Обыденский переулок. До сих пор я этот храм люблю. Я привык, а потом я стал ходить на Ордынку, там услышал необыкновенное пение, меня онопоразило... там пение было такое, я даже не слыхал, композиторов: Чайковского, Рахманинова, масса других церковных композиторов. Их вещи исполнялись, публика туда приходила очень интересующая, из Консерватории приходили.

К. Толоконникова

— Многие туда ходили специально именно для того, чтобы услышать этот хор. Даже если люди были нецерковные, неверующие, ходили послушать.

Архим. Иероним (Карпов)

— Я был в пиджаке, я подошел, там колонны, я к колонне бочком прижался и услышал за спиной голос: «В нашем храме к колоннам не прикасаются». Это проходил отец Михаил Зернов, настоятель храма.

А. Пичугин

— Будущий архиепископ Киприан.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. «Если вы желаете, интересуетесь, можете пройти в алтарь». Я пришел в алтарь. Конечно, мне было интересно.

К. Толоконникова

— Это еще до поступления в семинарию было?

Архим. Иероним (Карпов)

— И в это время я наблюдал за службой, наблюдал за пением. Не помню, что меня заставили петь, но я спел. На этом экзамене были основные три вопроса. И всё. Я помню, я думал: а пройду ли я? Гляжу, список висит. А помощником инспектора был отец Виталий Боровой, который потом был настоятелем Елоховского собора. И вот он вывесил список, я читаю: «А, моя фамилия. Батюшки. Значит, я поступил».

А. Пичугин

— Я напомню, что вы слушаете совместную программу светлого радио и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». И сегодня мы в гостях у настоятеля храма Успения на Городке в Звенигороде, архимандрита Иеронима (Карпова). А перед этим, когда мы только расставляли аппаратуру, вы рассказывали о вашей встрече с владыкой Макарием (Даевым).

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Перед этим поступлением летом я шел просто по Донскому переулку, Донская улица, по-моему, этот храм я знал, я бывал там. И я всегда тоже бегал по всей Москве, по всем храмам, где служил владыка Макарий, митрополит Николай Крутицкий. Интересовался всем, мне интересно было: как народ встречает, как поют, как служба проходит. Я интересовался.

К. Толоконникова

— А в Москве мама вас не ругала, потому что в Москве же никто не знает, никто не видит.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Храм был закрыт. Я подошел к храму, гляжу — звоночек. Я надавил. Дверь открывается, выходит в белом подряснике владыка Макарий: «Молодой человек, что вы хотите?» — «Я хочу с вами поговорить». — «Проходите ко мне». Он меня провел в свою комнату. Мы сели, я стал говорить, что я хочу поступить в семинарию, я уже наметил в Ленинград поехать. Помню, он спросил: «А почему в Московскую не хотите?» Я говорю: «Меня рекомендовали в Ленинград, поскольку те, кто там окончил, давали мне такую рекомендацию». Мы поговорили так хорошо. И, в общем, у меня осталось о нем воспоминание и даже до сего дня. Прекрасный был человек.

К. Толоконникова

— Примечательна простота, с которой он вас принял.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, конечно, меня очень тронуло такое доброе отношение. Потом он попросил меня сопровождать его на Ваганьковское кладбище, чтобы он там послужил панихиду, чтобы я сопровождал его, нес его вещи. Он так сразу доверился, расположился ко мне, я был так тронут этим вниманием. И я делал всё это с сердцем. Вот таким образом я уже входил в систему жизни церковную. Дальше у нас был перерыв после сдачи экзаменов. Куда деваться? Пришлось ехать домой. Я приехал домой. Конечно, мама все-таки очень переживала, она очень переживала, очень любила меня, понимала, сочувствовала мне. Она не была атеисткой, но она понимала свое положение, она пережила 30-е годы и поэтому она всё это помнила, слышала, видела, знала. И она понимала, что может и их коснуться из-за меня такое всякое. Она говорит: «Ты знаешь, мне все-таки пришлось уйти с работы, поскольку пенсионный возраст». Потом собрали в клубе собрание общественности и сказали: «Позор для нашего Песочного — сын учительницы поступил в семинарию».

К. Толоконникова

— А это 1956-й, 1957-й год?

Архим. Иероним (Карпов)

— Пораньше даже. «Мы доверяли ей своих детей, а она не смогла воспитать своего сына». И мама говорит, что сразу же с ней перестали здороваться. Даже коллеги проходили мимо. Вот так...

А. Пичугин

— А отец как относился?

Архим. Иероним (Карпов)

— Отец устроился на работу, потому что старший брат окончил техникум в Москве и устроился работать в Дубне, там Институт ядерных исследований. И он вызвал к себе отца. И отец там служил, работал. После, конечно, узнали и там. Он был член партии, узнали, собрали собрание. И начали говорить, стали требовать, народ стал выступать: «Отрекись от своего сына». Папа встал и говорит: «Я человек нецерковный, я не хожу в храм, но от сына я отрекаться не буду». И заплакал. Ну что, вынесли ему выговор по партийной линии с занесением в личное дело. А потом год прошел, сняли. Он говорит, а положение-то не изменилось. Ну, затерли так, сняли. Так что мама одна приняла весь удар на себя там, где она прожила больше 30 лет. Ее знали все, несколько поколений она воспитала.

К. Толоконникова

— Неужели никто не сочувствовал?

Архим. Иероним (Карпов)

— Может быть, кто-то бы и понимал, конечно. Но время-то было такое — открыто никто не мог заявить, все молчали. Поэтому она решила уезжать, она мне сказала: «Нам надо уезжать отсюда. В Дубну поедем». Какие-то вещи оставили, что-то взяли с собой, немного, потому что была однокомнатная квартира. И мы уехали в Дубну. Так что с Песочным я расстался. А я уже поехал в семинарию учиться. Потом она ко мне приезжала несколько раз, она говорила: «Мне интересно было узнать, где это такое». Она думала, что это чуть не подвальное помещение, где-то подпольно. И когда она увидела великолепное здание, широкие коридоры, большие помещения, ее поразило, что все семинаристы шли парами в церковь, а впереди шел инспектор Лев Николаевич Парийский. Он был такой представительный, полный, всегда в белой рубашке с галстуком. Он шел впереди, а мы все за ним шли.

К. Толоконникова

— А как одевались студенты семинарии чаще всего?

Архим. Иероним (Карпов)

— Первое время мы в штатском были, в своем. Потом нам сшили форму.

А. Пичугин

— Кители.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, были кители. Там очень строго не было, но все-таки если был сшит китель, то зачем мне надевать свои вещи было. Ну, и началась там моя жизнь. Меня сразу поразило, что нас повели в театр на Васильевском острове смотреть постановку Достоевского «Униженные и оскорбленные». Это меня поразило.

К. Толоконникова

— Только что поступивших семинаристов повели в театр.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да.

А. Пичугин

— А вы до того бывали в театре?

Архим. Иероним (Карпов)

— Конечно. В Большом театре бывал. Я не понимал, потому что когда по радио слушаешь, трудно было понять, что это такое — поют, а где, чего, как? А когда я услышал в Большом театре, первый раз с мамой мы слушали «Евгения Онегина», понимаете, я просто был поражен красотой декораций, обстановкой театра — как храм, театр. Оркестр. Я был пленен совершенно. И я до сих пор очень люблю музыку слушать.

А. Пичугин

— Мы продолжим нашу программу через минуту. Напомню, что сегодня мы беседуем с настоятелем храма Успения на Городке, архимандритом Иеронимом (Карповым).

А. Пичугин

— Возвращаемся к нашей беседе. Напомню, что сегодня мы в гостях у архимандрита Иеронима (Карпова), настоятеля храма Успения на Городке в Звенигороде. А кто был ректором тогда семинарии?

Архим. Иероним (Карпов)

— Отец Михаил Сперанский, очень добрый, такой старец был. Он как-то был номинально, он особенно не вмешивался в такие вещи, как внутренний распорядок жизни, а всеми делами занимался Парийский, инспектор. Если кто-то провинится, кто опоздает, сразу утром к инспектору на объяснение. Вот здесь уже начались отчисления, потому что люди опаздывали. Приезжали из провинции и сразу в столицу попадали, понимаете. Затем нас повезли, я помню, это в первом классе, на место дуэли Пушкина, на Черную речку. У меня и фотографии сохранились. И помню, Георгий Павлович Миролюбов, который у нас преподавал догматику, повел нас в Русский музей в отдел иконографии. Я впервые был в таком огромном музее. Красота, столько картин. Видите, они начали с культуры, Потом, уже позже немножко, у нас был Михаил Филаретович Русаков, он преподавал греческий и латинский языки. Он понимал, что два часа парных языков, конечно, скучно. Он старался что-то около этого говорить, разъяснять, какие-то вещи старого и даже языческого, греческого бытия. «Вот пойдете по Невскому, видите, библиотека стоит на Невском. Поглядите наверх, кто там сидит? Там сидит богиня Афина. А что это означает? Это означает, там находится мудрость, наука, мудрость там находится». А мы не знали этого, такие вот вещи. Потом он покупал нам билеты и говорил: «Пойдете в Мариинский театр, подойдете к оркестровой яме, там есть табличка: „Здесь стоял Направник“. На этом месте стоял Направник. Вы когда пойдете, посмотрите». И я до сих пор, я был в прошлом году.

К. Толоконникова

— Табличка есть?

Архим. Иероним (Карпов)

— Есть табличка, да. Затем он говорит: «В зале Филармонии будет „Реквием“ Моцарта, вам всем дадим билеты. Что такое реквием?» Он объяснял.

К. Толоконникова

— То есть семинария приобретала для учащихся билеты.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Он объяснял, что такое реквием, писал по-латински на доске, объяснял это. Потом напечатал всем нам листочки с текстом, чтобы мы понимали, поскольку перевода не положено тогда было делать. Потом в другой раз говорит: «Будет „Реквием“ Верди». Вот он на меня особенно глубокое впечатление произвел, очень глубокое. Я в прошлом году был в Консерватории, «Реквием» Верди. Было много нашего духовенства, как католического, так и православные батюшки были все. Я-то был в штатском, но я подходил, здоровался. И вот он такой громогласный и настолько красивый, он весь состоит из солистов почти что, хор там уже второстепенный. У Моцарта хор имеет значение, а здесь солисты прекрасные. Вот таким образом еще и присовокупил культуру, музыку, культуру общую. Лев Николаевич нам говорил: «Пока живете в таком городе как Ленинград, пользуйтесь красотой, посещайте храмы, музеи, пригороды города».

А. Пичугин

— А у вас была возможность с распорядком семинарской жизни вот так ездить в пригороды, в музеи самим ходить?

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. В 8 часов у нас молитва, в 9 мы позавтракаем, начинаются лекции. В 2 часа у нас обед. После обеда в семинарии до 4 часов было свободное время, мы только здесь недалеко по Невскому ходили, погулять здесь. В Академии, уже студентами, могли выходить больше, до 8 часов вечера могли ходить. А в воскресенье после двух часов дня могли и до 9 вечера ходить, и до 10, не помню.

К. Толоконникова

— То есть воскресным днем после обеда вы могли располагать.

Архим. Иероним (Карпов)

— И вот мы ездили и в Петергоф. Я помню, как катался на лодке по этому озеру. И в Гатчину. Всё это мы посмотрели, красивые, все-все пригороды. Он нам советовал, инспектор. «Вы уедете, — он говорил, — вы не сможете этого увидеть. Так пользуйтесь моментом, пока вы живете в Ленинграде».

К. Толоконникова

— Насколько семинаристы в массе своей прислушивались к этим советам и из каких семей в основном были выходцы? Ребята, семинаристы.

Архим. Иероним (Карпов)

— Знаете, всех не заставляли. Кто не хотел, они оставались в этом классе. Я, как любитель такого, мне всё интересно, я из провинции приехал и вдруг в таком городе оказался. Я всегда пользовался этой возможностью поехать, или на экскурсии. Когда мы старше стали, когда я в Академии стал учиться, мы стали самостоятельно ездить. В воскресенье половина дня у нас свободна, мы ездили. Так что для меня этот город стал родным. Я познакомился с его красотой. Даже сейчас, когда я бываю там, я все-таки это всё знаю, всё это видел, всё слышал. Но я прохожу и смотрю на все эти здания, как на старых знакомых. Я вспоминаю, что здесь была булочная, а здесь было кафе, мы заходили с ребятами кофе пили. Сейчас там уже что-то другое. Мне так приятно идти и вспоминать город. Это было всё так интересно. Тогда город был спокойней, чем сейчас. Сейчас очень много машин, движения, потому что улицы там не расширяются, как в Москве. Наоборот, Невский сжали за счет того, что увеличили тротуары, он стал уже. Движение стало сильнее, напряженнее. А тогда было спокойней, можно было ходить. И пешком я ходил от Гостиного двора до Академии, ходил я пешком. Сейчас я уже не могу, конечно.

К. Толоконникова

— У вас был замечательный преподавательский состав.

А. Пичугин

— Дмитрий Дмитриевич Вознесенский, Николай Дмитриевич Успенский.

Архим. Иероним (Карпов)

— Вы знаете, преподавательский состав у нас... Я, например, преклоняюсь до сих тем преподавателям, которые у нас вели уроки. Когда я сейчас я служу, то я считаю для себя, что я не имею права говорить «Николая», — нет, я говорю: «Николая Дмитриевича Успенского помяни, Господи. Дмитрия Дмитриевича Вознесенского помяни, Господи». И всех так поминаю — по имени, фамилии и отчеству, для меня это уже стало как кредо. Потому что они для меня самые первые, в первое время мы впитывали всё от преподавателей — мы впитывали культуру, впитывали, какие науки, уроки они давали там. Поэтому они остались у меня глубоко в сознании. Дмитрий Дмитриевич Вознесенский был очень простым человеком. Он окончил Академию, по-моему, еще в царское время. Он рассказывал, что когда он учился в семинарии, там был сад митрополичий, они побежали за яблоками. «Глядим, внизу стоит митрополит». — «Ну-ка, сойдите сюда». Мы поняли, всё, теперь нас всех уволят. Мы сошли. «Какой класс? Как звать?» Ну всё, конец. Он никому не сказал. Это был митрополит Антоний (Вадковский). Он просто пригрозил, но никому не донес.

К. Толоконникова

— Острастку дал просто.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, вот такое было. Он был очень скромный человек, ходил в подряснике часто, подпоясанный кожаным поясом. Просил его положить в простом деревянном гробе и похоронить с братией на братском кладбище Александро-Невской лавры, где его могила до сих пор. Так что это был один из интересных личностей. Николай Дмитриевич Успенский — это совсем другая, противоположная фигура. Это был человек, в нем как-то сочеталась церковность, глубокая церковность и чувствовалась ученость. Он был настолько глубоко проникнут во все, он был прекрасный византолог, прекрасный литургист. У него всё было в памяти. И он был прекрасный музыкант. И до 60-х годов он работал в Консерватории, преподавал старинную музыку.

А. Пичугин

—У него же были очень интересные повороты в биографии, когда из Консерватории его уволили из-за невозможности совмещения с работой в Академии. Потом взяли еще раз, спустя лет 10, в Консерваторию и снова уволили из-за невозможности совмещения с Академией.

Архим. Иероним (Карпов)

— Может быть, да. Во-первых, ему предложил уполномоченный — или/или. Он сказал: «Академия». Вероятно, потому что специалистов древнего пения не было, поэтому к нему могли обратиться еще за помощью. Ну, у нас ведь как. Как вспышка была в 60-х годах хрущевская, так опять начались гонения. Без конца такое было. Но он был настолько авторитетного вида, внушал такое благоговение к его знаниям. Он приходил на лекции. Он никогда не читал ничего — не было у него ничего, только по памяти он говорил. У меня даже сейчас есть его записанные лекции. Некоторые такие авторитетные говорили: «Ну, что вы хвалите Успенского? Он ни одного учебника не написал». Оказывается, у него всё было написано. Я понял, что он не хотел издавать в то время, чтобы его, как говорится, тогда в советское время могли просто иронизировать, высмеивать, потому что он ученый. И он был уверен в своих знаниях, не хотел это отдавать на поругание всем, поэтому он не издавал. После смерти, у нас есть три его тома, которые я смотрю и вспоминаю его слова, его вспоминаю.

А. Пичугин

— Обороты его речи.

Архим. Иероним (Карпов)

— Речь, всё это слышу, прямо его, потому что он все это нам говорил по памяти.

А. Пичугин

— Я напомню, что вы слушаете совместную программу светлого радио и музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». И сегодня мы в гостях у настоятеля храма Успения на Городке в Звенигороде, архимандрита Иеронима (Карпова). С будущим митрополитом Никодимом, тогда еще епископом Ярославским, вы познакомились в Ярославле.

Архим. Иероним (Карпов)

— Нет. В первом классе я учился, а владыка Никодим был тогда начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме.

А. Пичугин

— Еще архимандрит.

Архим. Иероним (Карпов)

— Архимандрит. Он еще должен был защищать кандидатскую диссертацию, он одновременно работал над диссертацией. И он приезжал к нам в Ленинград работать в библиотеке. И я там познакомился с ним. Он был общительный: «Давайте всех ярославцев, сфотографируемся». Мы сфотографировались, у меня есть фотография. Он всех ярославцев собрал, нас было около 10 человек. Мы все сидим, владыка Ювеналий еще в штатском сидел, молодым человеком. Он сидит в середине, архимандрит. Я помню, он пошел, набрал большой чемодан книг, сам понес на вокзал, когда уезжал. И так я познакомился. И всё, больше ничего. Потом, это уже произошло после, поскольку я из Ярославля, я иногда на каникулы приезжал. Там был епископ Исайя Угличский, который временно исполнял...

А. Пичугин

— А он еще был жив.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, он был жив.

А. Пичугин

— Он же капитан речных судов, он водил пароходы по Волге.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да-да. Потом он умер. Первое время он был жив, я помню, он уже болел. Было лето, каникулы, я за ним ухаживал, подавал ему лекарства. Он хорошо относился ко мне. А с ним жил еще отец Авель, архимандрит Авель, который был его постоянным келейником. Так что мне это всё было знакомо. Поэтому, я когда закончил семинарию, ну что? Я понял, что всё, надо теперь выходить на улицу, служить идти. Поскольку я ярославец, я поехал в Ярославль. Я был на похоронах владыки Исайи. И уже при мне, только его увезли на похороны, владыка Никодим вступил в права правящего архиерея Ярославского. Я был с ним знаком. Он говорит: «Что ты хочешь? Рукополагаться? Монашества? Священства? Выбирай». Я даже и не знал, что это, понимаете. Я тогда... еще в четвертом классе семинарии мы очень часто ездили в Псково-Печерский монастырь группами нашими. И я застал там еще старца Симеона, который сейчас причислен к лику святых.

К. Толоконникова

— Прославленного.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, к лику святых. И я уехал. Думаю: что делать? Я написал ему письмо: «Батюшка, я хочу стать монахом». Он мне пишет такое разгромное письмо. Не помню, то ли «нетактично это писать — я хочу быть. Это очень грубо, дерзко писать. Нельзя так». Но я еще был светский человек, я не знал форму обращения. Но однако же присылает мне свою фотографию, она у меня тоже хранится где-то. Но я хочу, у меня такое желание. И я сказал отцу Никодиму: «Я хочу принять монашество». Он говорит: «Ну, приезжай». Я приехал в Ярославль, какое-то время в Епархиальном домике побыл. Он приехал и говорит, прямо мне говорит: «Завтра будет твой постриг». Был Петров день, накануне Петрова дня. Я так растерялся, я не понимал, что это такое, как это. Он: «Пригласи свою родительницу». Он так называл — родительница. А мама была тогда еще в Песочном. Я маме сообщил, она приехала. Я сказал, чтобы она икону привезла. Она привезла икону Иверской Божьей Матери, которой она меня благословила. Она у меня тоже висит, эта икона. И накануне я с мамой беседую, до пострига. Она мне тогда сказала, грустно так сказала, с такой покорностью: «Ну, Боречка, ты получаешь то, что ты хотел». Никаких больше упреков, ни слез не было, она подчинилась воле Божьей. И как раз я поехал из епархиального дома в храм, в собор на Всенощную. Владыка посадил меня с собой. И он говорит водителю: «А Борис-то последний раз едет. Завтра уже его не будет». Он всё понимал так решительно и конкретно. Помню, был уже иеромонах Ювеналий, должен вести. По-моему, там служил игумен Андроник. Я помню...

А. Пичугин

— Иеромонах Ювеналий, соответственно, это нынешний митрополит Крутицкий и Коломенский.

Архим. Иероним (Карпов)

— Конечно. Я из алтаря вышел, вошел в храм, так комнатка есть, я переоделся. Белую рубашку надел. Там был такой, он в академии работал — Антон Порфирьевич Прилежаев, он работал с владыкой Никодимом, когда он был в миссии в Иерусалиме, потом он его взял с собой в Ярославль как надежного человека. Он меня и ввел в храм, он мне объяснял, будешь ложиться три раза с распростертыми руками. По-моему, в прошлом или позапрошлом году я был в Ярославле, храм этот был закрыт, потому что там другой, большой. Но он открыт. Я попросил: «Откройте мне храм, я хочу войти». Мне открыли храм.

К. Толоконникова

— Это Федоровский собор?

А. Пичугин

— Это не Феодоровский.

Архим. Иероним (Карпов)

— Федоровский закрыт был. Никольский. Я прошелся, вспоминая всё — эти же иконы стоят, а здесь я полз, шел, а здесь я подошел к амвону. И первые вопросы, которые положены по уставу, вопросы прощения. Помню, меня облачили. Закончилась Всенощная, и не помню, кто-то мне сказал: «Будешь ночевать в алтаре». Я и думаю: «Хорошо, сейчас никого не будет, я по всему храму пройду, погляжу». Но ночью поднялась такая страшная гроза, гром, молнии, мне стало страшно. Я открыл боковую дверь в храм из алтаря, и мне было страшно идти, я побоялся идти. Подошел к окну, посмотрел только, и помню мои мысли: интересно, а какая у меня будет жизнь? Такая же грозная, как эта гроза? В общем, досидел до утра. Пришел первым отец Ювеналий, говорит: «Владыка благословил. Снимай клобук (там положено три дня быть). Снимай клобук после Причастия». После Причастия клобук снимают, уже всё. Пришел батюшка, стал совершать проскомидию, говорит: «Подойди. Как твое имя?» А я молчу. Я говорю: «Я забыл, как меня звать».

А. Пичугин

— Теперь уже.

Архим. Иероним (Карпов)

—Да. Забыл новое имя. Он говорит: «Давай календарь, будем искать». Стали искать: «А, Иероним». — «Наконец-то, а то я забыл, как вы меня называете». Ну всё, причастили монаха Иеронима. Ко Всенощной пришел владыка: «А завтра тебя будем рукополагать в диаконы». Ну, всё как положено, прошло время, я помню, я зашел в алтарь, посмотрел, что я стоял с этого боку, с правого боку. Он мне руки сложил, голову положил, и помню, я заплакал. Ну, всё, я стал диаконом. Я вышел сразу служить, первая ектения: «Паки и паки», — сказал я. Вроде ничего. Назначили меня там служить. Я служил. Затем владыка Никодим мне говорит: «Тебя назначу в село Благовещенское на той стороне Волги, там храм. Будешь там служить вторым священником». Ну, я стал готовиться. Я представлял себе, чего это, как это, какие сложности, ничего не понимал я. Но стал готовиться. Приезжает он через две недели, 30 июля. Знаете, этот день, только сейчас я понял, что это за день — это день преподобного Саввы. Это как бы символически, того, что моя оставшаяся жизнь пройдет здесь, у преподобного Саввы. Мне назначено открывать монастырь, начинать служить. Я ничего этого не знал.

А. Пичугин

— А 10 лет до этого здесь, на Городке, вы уже служили. И монастырь отсюда буквально несколько километров.

Архим. Иероним (Карпов)

— Когда я служил, тогда там только музей был и всё. Было очень сложно. Надо было установить отношения с директором музея. Но это другой вопрос.

А. Пичугин

— Да, это уже дальше. А 30 июля приезжает владыка Никодим.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, было воскресенье. Стали меня рукополагать. Читали соответствующие молитвы, я встал, пропели мне, и я как-то почувствовал себя, знаете, возвышенным таким. Вот это как раз очень опасно, опасно для молодого священника.

К. Толоконникова

— Сколько вам лет было?

Архим. Иероним (Карпов)

— 26 лет. Я помню, я выхожу из храма, народ уже подходит за благословением, я спокойно благословляю с каким-то уже авторитетом. Сейчас для меня это стало страшно, как я действовал. Вот это дается благодать, но я ею не воспользовался полностью. Надо было не переполнять себя этой благодатью, а надо было со смирением спокойно принимать. В дальнейшем у меня было много ошибок из-за того, что я так себя почувствовал сразу на высоте. И владыка вызывает меня в кабинет и говорит: «Ты знаешь, я передумал. Я хочу, чтобы монахи были грамотные, образованные. Поедешь назад в Академию». Я говорю: «Владыка, как же я поеду? Там надо поступать?» — «Ну что же, у тебя диплом хороший. Пойдешь автоматически». Помню, я собрался, приехал я в Академию, в свою родную альма-матер. Служил уже Всенощную в академическом храме. И так пошла такая духовная жизнь.

А. Пичугин

— И вы были приписаны к академическому храму?

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Там очень интересно было. Мы несли свою череду, курс наш пел, я служил. Таким образом я вошел. И самое главное, что это было то время, когда я начинал впитывать в себя культуру богослужения. Поскольку преподаватели у нас были хорошие. И владыка Никодим, особенно тогда, когда я уже с ним редко общался, а когда он стал Ленинградским митрополитом, я еще учился. И он делал мне замечания, которые я помню. Вот некоторые батюшки иногда говорят читком возгласы, монотонно. Он сказал: «Нет. Говори так: «Яко подобает Тебе», как бы заостряя внимание — кому подобает? — Тебе. А что подобает Тебе? «Всякая слава, честь и поклонение». Очень грамотно так сделать, я понял. Сейчас я стараюсь, чтобы тоже так учили. А первые мои службы в Ярославле имели несколько казусов. Я помню, стал облачаться. Владыка Никодим смотрит.

К. Толоконникова

— Это священнические службы или диаконские еще?

Архим. Иероним (Карпов)

— Священнические. Поручи надеваю, а он меня хвать, говорит: «Сначала епитрахиль надевай». А я думал, все равно. Немножко уже разболтанность началась, мне быстро хочется. А он сделал замечание. Кадить. Он говорил, что я могу все делать быстро, но я не могу быстро кадить, ибо каждение это особая молитва перед тем образом, перед которым ты совершаешь каждение. А кадить надо так. Я тоже, как все — схватят кадило, машут. «Нет, возьми так пальчики, как Иисус Христос, за кольчики. Делай первое — каждение, второй — поклон, третье — крестообразно. Если торопишься — первый и крестообразный». Я запомнил это, прошло больше 60 лет, но я помню до сих пор.

А. Пичугин

— И до сих пор так делаете.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да.

К. Толоконникова

— А владыка Никодим был строг относительно богослужебной культуры?

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, очень строг был. Но правильно он говорил. Я запомнил до сего времени его замечания. А если бы он не сделал замечание? Я видал многих, они машут, как банкой, бегают вокруг Престола. А я сохраняю все это, объясняю, передаю — я ведь передаю ту культуру служения, а владыка Никодим очень был большой специалист, большой специалист службы. Все богослужения он, можно сказать, смаковал, переживал, но это не было искусственно. От души все это делалось. Ну, как может человек погребение Плащаницы служить два раза, ведь и один раз тяжело? Он совершил два раза — это Божьей Матери, в одном храме, в Троицком соборе. И в Никольском соборе на другой день. Потом один раз он решил, у греков он услышал, что там кафизмы поются. А диаконом у него был отец Андрей Мазур. Он говорит: «Давайте мы тоже будем петь». (Поет.) Потом читается. И получилось очень-очень долго. И он говорит: «Да, конечно, не стоит так утомлять, тяжело это всё». Но все-таки всё испробовал, потому что он интересовался службой, он любил службу. Он говорил, у него как нарочно получалось всегда — как Рождество, как Пасха, так инфаркт. Как Рождество, как Пасха, так инфаркт. И он говорил: «Доктор, я вам подчиняюсь все время, кроме Рождества и Пасхи».

А. Пичугин

— И все равно шел служить.

Архим. Иероним (Карпов)

— «Здесь уже я хозяин», — он говорит. Он спросил: «Доктор, а как я умру?» — «Упадете и умрете». — «Я это должен знать». Он никогда в тоску, в уныние не впадал, он был большой оптимист. Просто он хотел знать. У него пять инфарктов было. У него был в Ленинграде уже домовый храм и он, например, начинал рождественские службы служить, Игнатий Богоносец, с этого дня в своем домовом храме. Он не служил, а служил я и кто-то еще из братьев, студентов. Он только молился. Он так постепенно входил в торжество праздника. Рождество он очень любил, так же, как и Пасху. Поэтому когда я совершал, он какие-то поправки делал, замечания. И я наблюдал, как сам он служил, это мне очень-очень понадобилось всю жизнь. Я все время стараюсь, не могу этому изменить. Во-первых, я никогда не могу торопиться, совершенно не могу торопиться. Он говорил: «Можно так торопиться, но не поспешая». То есть можно, но не поспешая, не жамкая, не забывая слова, не меняя ничего.

К. Толоконникова

— А молитвы анафоры он произносил вслух?

Архим. Иероним (Карпов)

— Да, он очень любил читать вслух, особенно Василия Великого постом. Он очень любил Василия Великого. Он очень любил Литургию Василия Великого, все литургии служил, даже когда он приезжал, он уже работал в Москве. В субботу садился на поезд, приезжал утром в Ленинград и сразу же собирался и ехал служить в какой-то храм.

А. Пичугин

— Я заметил, что это отличительная особенность священников, которые действительно любят богослужение, любят служить — эта любовь к Литургии Василия Великого, и именно к такой проникновенной анафоре.

Архим. Иероним (Карпов)

— Да. Вы понимаете, у меня иногда первое время это вызывало некоторое утомление, я старался читать читком. А когда я услышал, как он читает вслух все молитвы, не обращая внимания на пение — поют ли, перестали ли, он читает вслух. Теперь я всё время так делаю тоже. Я читаю вслух. Пропели уже, а вот все молчат. Я читаю вслух молитвы. Никто никогда ничего не скажет мне. Молитвы очень содержательные. Там говорится: «Господи, я забыл имена, но Ты их веси, Ты их веси». То есть Ты их знаешь, помяни их. Обязательно надо прочитать. В мыслях имеешь, и часто я читаю поминовение, вот знаешь это имя, знаешь этого человека, то есть знаю в лицо, а забыл, как звать. И тоже говорю: «Господи, Ты знаешь этого человека, которого я забыл». Поэтому для меня Литургия — я всегда читаю, вслух читаю.

А. Пичугин

— Спасибо большое, отец Иероним. Мне бы очень хотелось продолжить этот разговор, такие интересные воспоминания. Они важны, очень важны для нас сейчас. Напомню, что мы сегодня с Ксенией Толоконниковой, директором музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди», были в гостях у архимандрита Иеронима (Карпова), настоятеля храма Успения на Городке в Звенигороде. Спасибо. И до свидания.