«Путь к священству». Священник Сергий Тарасов

У нас в гостях был клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле священник Сергий Тарасов.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, а также о том, что помогало ему в укреплении веры и преодолении трудностей в служении Богу и людям.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Смыслы Таинства Крещения». Священник Григорий Геронимус
• «Детям о вере». Прот. Григорий Крыжановский
• «Путь к священству». Протоиерей Алексей Митюшин

---

К. Мацан

— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня священник Сергий Тарасов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле. Добрый вечер.

Иерей Сергий

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Очень рад, что вы у нас в студии. Я и вам напомню, и нашим слушателям, что вот в этих беседах, которые мы обычно ведем вместе с моей дорогой коллегой Кирой Лаврентьевой, но вот сегодня, к сожалению, она по семейным обстоятельствам не в студии, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере. Об этом пути, и причем я неслучайно говорю и это слово «путь» произношу, в моем представлении, и множество бесед с людьми это подтверждают, путь к вере — это именно какие-то этапы, это поиск ответов для себя на вопросы. Даже если это вопросы простые, даже если это человек изначально из церковной семьи, например, все равно человеку предстоит на своем пути как-то определиться, в каких он отношениях с Богом, кто такой Бог для него, почему это, может быть, именно христианский, Бог христианского откровения. И поскольку это путь вопросов, то и ответы приходят, и нам кажется, что те ответы, которые наш гость для себя находит, могут как-то войти в резонанс с теми вопрошаниями, которые есть у всех наших слушателей, вне зависимости от того, насколько глубоко они в церковную жизнь погружены. Вот об этом сегодня хотелось бы поговорить. Ну вот я начал с того, что путь к вере и в вере — это путь этапов. Вот какие бы вы могли на своем пути самые главные этапы выделить?

Иерей Сергий

— Да, наверное, вы совершенно правы, это действительно какие-то этапы есть. Но вот именно такого прямо ярко выраженного этапа или какого-то момента в моей жизни, когда бы я прямо вот решил бы стать священником, наверное, такого прямо нет. Действительно, у меня просто отец священник, у меня братья священники, и с самого-самого детства, можно сказать, с молоком матери во мне вот это все, наверное, как-то воспитывалось и как-то все это во мне бурлило. И я помню, что с самого раннего детства я просто помогал и отцу своему при храме, ну как, пономарил, да, и поэтому как-то во мне вот это все величие священнического служения, приходского священника, а потом еще пример моих старших братьев, как-то все это потихонечку во мне укоренялось и в итоге это все вылилось просто в поступление в Московскую духовную семинарию. И никогда у меня не было какого-то такого момента или какого-то сверхъестественного случая, благодаря которому я бы пришел к этому выбору. Поэтому это все как-то возникло само собой. И для меня этот вопрос всегда был таким тяжелым — почему. Потому что действительно, когда, я помню, поступал в семинарию, и там не так уж и часто, когда поступали из семей священников.

К. Мацан

— Да, не часто?

Иерей Сергий

— Ну не так, как кажется, то есть кажется, что там в основном это дети священников. Нет, на самом деле это, не могу там по процентам сказать, но не так уж чтобы, я прямо даже не вспомню, кто на моем курсе был бы там из священнической семьи. И поэтому, когда у нас же там тоже такие же вопросы задавали при поступлении, и мне всегда было сложно ответить, потому что ничего сказать-то я не могу. Просто, когда я начинаю рассказывать про свою семью, что там у меня отец священник, у меня четыре брата, и все тоже...

К. Мацан

— Это все старшие?

Иерей Сергий

— Да, все старшие. Кто-то уже был священником, кто-то учился, а остальные учились уже, вернее, в семинарии или в академии. И когда я это рассказал и рассказывал, так пресекали: так, все понятно с тобой, ничего ты нам не скажешь больше, ступай, все. И поэтому вот у меня ответ на этот вопрос вот такой, то есть само собой как-то произошло. Ну и опять же пример собственного родного отца, который действительно всегда и исполняет, и исполнял добросовестно свое вот это послушание, и мне всегда нравилось это, наблюдать за ним, нравилось наблюдать его вот эту горячность какую-то, его щепетильность в исполнении определенных таких вот послушаний. И как-то я в конце концов вот загорелся тоже стать священником, естественно, а второй этап — это уже поступление в семинарию.

К. Мацан

— Знаете, я сразу, наверное, немножко так нашу тему проблематизирую. Потому что не в первый раз в нашей программе дети священников, которые стали священниками, вот тоже говорят, что нет, путь простой, вот пример отца очень важен. Про пример отца я обязательно спрошу чуть подробнее, в чем он заключался, более подробно и конкретно. Но я вот о чем хочу сказать. Вот у нас тоже был гость из семьи священников, вот он рассказывал в программе очень вдохновенно о примере отца. Потом программа закончилась, мы микрофоны выключили, он нам рассказал и другие вещи, про то, как, значит, отец воспитывал. Я сейчас специально не называю имени нашего вот этого гостя, но вот он рассказывал, что вот он — юноша, подросток, само собой, в храме в воскресенье, и куда-то там выбежали с ребятами на улицу во время службы. Возвращается, и папа священник ну тоже, может, после службы или как-то во время службы видит, что ребенок, значит, красный, с красным носом, видимо, с улицы, а зима на улице. И он говорит: ты на улице был? Да, папа, на улицу ходил. Говорит: ну иди тогда опять дальше на улицу и до конца службы стой на улице. Такое вот как бы наказание, такое воспитание жесткое. Или не знаю, что-то там пошалил, как-то поговорил слишком громко — поставил человека в угол на всю службу. Ну то есть какие-то вещи, которые, в общем, не благостные на самом деле. И я понимаю, что в любой семье такие вещи есть, не только в священнических семьях можно найти примеры такого воспитания, но вот такая непарадная сторона есть. И насколько она — в чем мой вопрос, — насколько она тоже важна в выборе, что вот священник, отец священник — это не только благостность, пример для подражания, но это еще иногда и такое суровое воспитание?

Иерей Сергий

— Ну я бы не назвал суровым проявлением воспитания те случаи, которые вы описали — там в угол поставить или там не разрешить ребенку находиться в храме или там в алтаре — это все, естественно, и в моем детстве тоже было. Но дело-то в том, что, наверное, в этом случае проявление мудрости и не перегнуть палку со стороны родителей, это очень так важно. Потому что все понимают, что ребенок там при храме, при алтаре находится, и, конечно, сейчас там если его там как-то жестко наказывать, а иной раз приходилось, ну действительно не хотелось идти в храм — то есть ну там в силу определенных причин, спать охота в конце концов. Там ранняя литургия какая-нибудь, а тебе не потому, что там надо пойти, а потому что больше некому пономарить. Просто отец был иногда в таком положении, что пономарить там больше некому, и ты действительно единственный был пономарь, на которого вот возлагались такие вот послушания.

К. Мацан

— В Москве служил отец?

Иерей Сергий

— Нет, это в Сибири, это мы сами все из Сибири, с Кемеровской области. И поэтому я прекрасно помню, что, конечно, я не всегда добросовестно исполнял свои послушания, не всегда прямо ответственно к этому подходил, не всегда благочестиво. Были и разговоры в алтаре, были какие-то смешки, было неблагоговение, уходили как-то не вовремя, приходили с опозданием. Все это, естественно, было. Но отец прекрасно понимал, что если он сейчас начнет нас как-то так гнобить, грубо говоря, как-то наказывать серьезно, особенно во время службы, то это приведет к тому, что я рано или поздно скажу: пап, типа я что-то это, что-то не хочется идти в храм, и вообще давайте-ка нанимайте какого-нибудь пономаря, занимайтесь с ним, учите его, а я, наверное, пока ходить вообще-то не буду. И вот, наверное, вот это мудрое отношение со стороны и родителей, со стороны там взрослых, и какое-то такое понимание, что перегнуть ни в коем случае нельзя. Потому что ребенок, он просто может — сейчас, став священником, я это вижу очень часто, когда родители задают такой вопрос, как ребенка, подростка особенно, привлечь в храм. То есть нет речи там о том, чтобы в алтарь, пономарить заставить, нет, просто как его привлечь в храм. Я просто прекрасно понимаю, помню свой не опыт вернее, а свои вот эти переживания, что действительно были какие-то моменты, когда только попробуй мне сейчас там что-нибудь скажи плохое — или что я плохо там пропономарил, или действительно что-то еще — и я действительно, наверное, просто возьму какой-то такой тайм-аут и скажу папе, типа я что-то не хочу. И вот действительно вот это не перегнуть палку, вовремя понять и вовремя простить, и как-то смилостивиться, быть таким милосердным — это очень правильно. И родителем так же советую, что ни в коем случае на ребенка там не давите, не гнетите, не довлейте над ним. А просто дайте ему какое-то время, чтобы он понял, что приход в храм — это все-таки не только пообщаться там со сверстниками, с друзьями, там побегать, попрыгать, а что-то все-таки еще нечто большее. Поэтому наказания как такового не было, а какие-то разговоры, внушения, конечно, были, чтобы ты понимал, что где ты находишься.

К. Мацан

— Ну вот а положительный пример отца или старших братьев, что сообщал о том, кто такой священник? Не просто как человек, который должен исполнить свои обязательства, послушания, красиво служить и там быть, не знаю, отцом для прихожан. Вот как-то глубинно, быть священником — это про что?

Иерей Сергий

— Священник и как раньше, так и в наше время тем более, это не только, естественно, богослужение, это не только исполнение треб. Поскольку мой отец настоятелем был и благочинным, и я это наблюдал, что даже иной раз больше на него возлагались какие-то административные дела — организовать какое-то мероприятие, общение там опять же со священниками другими, прихожанами, с сотрудниками прихода. Поэтому священник, надо понимать, что, когда опять же приходят люди, спрашивают: а вот мой там ребенок, сын задумывается о том, чтобы поступить в семинарию, стать священником. Я говорю: ну давайте его пригласите, пообщаемся. И сразу ему хочется сказать, что священник — это не только молитва, священник — это не только совершение службы, священник — это все. Священник — это умение общаться с людьми, это немножко психолог, это пастырь, естественно, это немножечко какой-то человек, который просто может распознать в человеке определенную его жизненную ситуацию, понятное дело, не вдаваясь в никакую конкретику, не вдаваясь в какие-то подробности. Поэтому, вот отвечая прямо просто на ваш вопрос, священник — это очень многогранная, ну мы не говорим профессия, мы говорим служение, которое подразумевает абсолютно все. Которое подразумевает действительно, ну это редко, слава Богу, бывает, раньше, например, это было часто, когда тебя могут просто вот в любой момент вызывать в храм — причастить там кого-то, пообщаться с кем-то, просто даже пообщаться, и ты не можешь в этом отказать человеку, потому что у него очень сложная какая-то жизненная ситуация, и ты должен быть всегда к этому готов. Сейчас у нас как бы священников много, и в храмах сейчас священников много служит, особенно в Москве, и поэтому как-то есть и дежурные священники, которые всегда на связи, всегда должны быть рядышком. А раньше вот у меня отец один был, например, служил в храме. И я всегда вспоминаю, как вот его действительно просто могли вызвать, просто какой-то прихожанин в какой-то оказался очень тяжелой ситуации, он пришел в храм, а храм вообще закрыт, и вот звонит сторож, и вот отец приезжал и вот как-то общался, и вот как-то назидал его, да. И вот путь священника — это всегда очень такое, ты не знаешь, что от тебя может потребоваться. Это и какие-то организационные моменты, это и по вопросу по строительству храма — у меня отец строил храм, опять же как это все организовывать, умение общаться — вот это все вместе, это жизнь и путь, и служение священника.

К. Мацан

— Знаете, я сейчас перечитываю дневники отца Александра Шмемана, он очень много тоже к этой теме обращается, к тому, что есть сердцевина православной христианской жизни — это литургия и причастие Царству Небесному в богослужении. И видно, как, и он об этом прямым текстом пишет, как его раздражают все остальные вокруг, как бы в кавычках, «церковные» дела. И в семинарии, и вот в общение какое-то организационное, вот как он «делишки», пишет, суета вот какая-то такая. И он это проживает очень остро, это по дневникам видно, он от этого не отказывается и не сбегает, это его вот жизнь. Но он очень как нечто недолжное, как нечто, какую-то трагическую ошибку переживает то, что жизнь расходуется, жизнь священника, вот помимо этой сердцевины, которая, может, занимает там, не знаю, пять процентов времени, расходуется на вот то, что вы говорите, в первую очередь какие-то административные вещи. Вот а вы как это переживаете, как неизбежность? Или это нормально для священника, что это нужно сразу как бы в пакете принимать, и как вот пакет соглашения: ты становишься священником — и ты становишься одновременно и администратором, и организатором, строителем и так далее.

Иерей Сергий

— Я считаю, это как и неизбежность, и в то же время это нормально. Хорошо это или плохо? Я не вижу в этом ничего плохого. Я не настоятель, но я вижу пример настоятеля нашего, вот отец Василий, который действительно вот прямо вот этими организационными вопросами поглощен. Не потому, что этого хочет, не потому что другого выбора нет, а потому что кто, если не он. То есть какому-то другому человеку поручить, светскому человеку, а я буду только служить — а это дело не будет спориться, и дело будет немножко идти, развиваться не так, как нужно. Поэтому я с вами и совершенно согласен, что сердцевина священнической жизни, она должна быть в совершении литургии, она должна быть молитва — так оно и есть, так мы и стараемся жить. Но опять же вот я вот недавно общался с одним владыкой, я говорю: ну а как вот вы, когда вы вообще готовитесь к причастию просто? Сегодня одно там, приемы, там какие-то встречи, там какие-то работы, там какие-то посещения, визиты. Ну вот так. В общем, как хочешь так и думай, придумывай ответ на этот вопрос. Потому что действительно, как ни крути, но если ты какой-то более-менее активный человек, если ты как-то еще не замкнутый только на службе, потому что опять же, хорошо это или плохо, но люди хотят общения со священником. Ну это, наверное, хорошо все-таки, да, то есть они приходят, общаются со священником, очень долго подчас, рассказывают свои трудности, свои проблемы, и от этого никуда не деться. Ты же не можешь от этого человека там: ну иди-ка ты к психологу. У нас столько сейчас клиник разных и платных, и бесплатных, и очень много всяких разных классифицированных, в общем, таких специалистов, которые тебе помогут по такому вопросу. Но этот человек пришел в храм. Если ты скажешь ему: ну давай-ка приходи на литургию, поисповедуешься, причастишься, и будет тебе хорошо, — ну то есть оторвать вообще вот эту момент общения, то, наверное, такой человек уйдет неудовлетворенным. Потому что приходят люди, которые это делают регулярно, но им еще что-то нужно. И поэтому вот это никуда не денется, это должно быть, я считаю. Поэтому действительно момент такой, бывает, люди приходят, когда вот ну нечего тебе сказать. Давай тогда просто постоим, почитаем там акафист или послужим молебен какой-нибудь, почитаем канон. То есть, по сути, ты с такой проблемой пришел, ответ на которую я вообще не знаю, только молитва, это есть. Поэтому я полностью согласен с уважаемым богословом, литургистом, что сердцевина священнического служения и жизни — это, конечно же, литургия и молитва.

К. Мацан

— Иерей Сергий Тарасов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Но вот мы начали с того, что такое путь к вере, и вы сказали, что у вас, может быть, такого пути к вере от неверия не было, вы родились в церковной семье и ваш отец священник. Но в каком-то смысле это не снимает вопроса о пути к вере, а наоборот, даже его обостряет. Меня поразило, как тоже в одной из наших бесед на радио «Вера» священник сказал, что тоже будучи сам человеком из церковной семьи с детства, сказал, что, может быть, этому ребенку, подростку, который родился в церковной семье и жил в ней, и потом в ней остался, не ушел из Церкви, даже в подростковом возрасте, а потом еще стал священником после этого, в каком-то смысле это больше подвиг, чем прийти к вере из неверия, из неверующей юности, открыть для себя Христа и вот на вдохновении, на этом порыве изменить свою жизнь. Вот вы с этим согласны, что вы об этом думаете?

Иерей Сергий

— Я допускаю, что такие примеры, наверное, конечно же, есть но, наверное, тут в данном вопрос очень многое зависит от твоего окружения, в данном случае, наверное, от родителей. Потому что действительно ты можешь быть в священнической семье, но вот вы правильно сказали, что у меня, наверное, не было такого момента, когда бы я хотел уйти из этой системы, да, и как-то придумать для себя какой-то иной путь. И, наверное, сохранить вот это желание, сохранить именно желание идти по пути моего родителя, моего отца и моих братьев, наверное, тоже в какой-то степени действительно дело такое непростое. Но каких-то прямо таких опять же, просто могут быть испытания, испытание твоей веры, оно обязательно будет присутствовать. И у меня это было, но уже потом, когда я поступил в семинарию. Наверное, у человека это может произойти до момента поступления, когда он еще в школе учится. Я абсолютно с вами согласен, что остаться в непоколебимом желании стать священником, наверное, это тоже такое, чего-то да стоит. Но у кого-то это раньше, у кого-то это позже. У меня это было немножечко попозже. И поэтому всегда вот это испытание, оно должно в жизни человека присутствовать, чтобы ты подтвердил, что это не просто так, потому что у тебя отец священник и все, и ты вот...

К. Мацан

— А как это было у вас, что это было за испытание?

Иерей Сергий

— Ну это было больше, знаете, связано, наверное, вот как раз таки с окружением. Когда ты поступаешь, когда ты вообще уходишь из семьи, да, то есть уехать из Сибири в Москву, по сути, остаться — ну у меня старший брат здесь был, немножко так мы с ним, общение, естественно, поддерживали, но в основном все-таки погрузиться полностью в систему, где вроде, как тебе казалось в один момент, что ну раз ты идешь, поступать в семинарию, то там тебя все должны окружать какие-то люди благочестивые, да, там ну мы все-таки единым порывом таким здесь находимся, у нас одно желание, у всех, там нести слово Божие в мир, там нести веру православную. И тебе кажется, что ну все, наверное, такие, как и ты, и все с таким желанием. Но ты когда — вот это, наверное, шок иной раз встречи с реальностью, с действительностью, что какие люди вокруг тебя окружают, ты сам понимаешь, что ты тоже допускаешь какие-то подобные мысли, что и у них, несоответствующие тем мыслям, которые у тебя были раньше. И вот это испытание, вот это, наверное, искушение, потому что тебя начинают действительно какие-то одолевать сомнения: а в правильном ли месте вообще я нахожусь, а нужно ли дело вообще мы все делаем? А вот эти люди, они тоже хорошие, адекватные, но вот рассуждают немножечко не так, как ты думал. И вот это, наверное, вот это и было испытание, которое возникло у меня где-то, наверное, там, не знаю, наверное, на втором, да, на втором курсе, когда действительно вот эти колебания не то что в вере, а колебания в выбранном пути, правильный ли он или нет, вот, наверное, возникали такие мысли. Но это вот именно под влиянием ну молодости опять же, я сам поддавался часто на эти разговоры, какие-то на эти влияния, ну под влиянием опять же окружения, которое тебя окружало. Потому что действительно поступали люди очень разные. Кто-то не поступил, кто-то поступил, и тебе казалось: ну как вот, ты-то как поступил вообще-то? Но потом становились прекрасными священниками. Тоже такое ошибочное было мнение у меня, опять же в силу молодости, незрелости, неопытности. Когда ты видишь человека, который вот ну вообще вроде далек от этого всего — я-то, мол, там весь такой, с детства все это знаю там, а ты вообще, ну как ты вообще будешь священником? Кажется, что ну вообще, такой проходимец. Прости, Господи. А потом он поступает, и он не то что хорошо учится, я тоже не очень хорошо учился, но ты потом поддерживаешь с ним общение — он становится прекраснейшим священником, абсолютно добрым, абсолютно твердым в вере, который совершает великое дело. И понимаешь, что тебе — не то, что там ему до тебя далеко, тебе до него далеко. Потому что ты вроде в этом и был, а он к этому как-то сам пришел, через еще большие испытания, через еще большее горнило вот этих сомнений. Поэтому, наверное, вот в моем случае было испытание вот этих взглядов, когда ты столкнулся, так вот немножечко неожиданно, потому что думал, что по-другому все.

К. Мацан

— А что стало выходом из этих испытаний? То есть что стало каким-то, ну если угодно, внутренним решающим аргументом, что нет, все-таки это мой путь и там вот от Церкви и от пути священства я не отказываюсь?

Иерей Сергий

— Ну вот это, наверное, и было осознание того, что это испытание. А испытание, как и любая жизненная ситуация, носит временный характер. Так у меня, наверное, и было, то что я вот нахожусь, я не могу не думать о том, что я нахожусь в обители моего небесного покровителя, да, преподобного Сергия Радонежского — то что я уже рядом с ним, то что это не просто так, меня это как-то успокаивало. И точно так же я понимал, что общение с людьми вот этими, это тоже некое испытание, которое носит временный характер. Сегодня у тебя, ты немножко воскрепнешь, возмужаешь и, возможно, тебе будет не так уже казаться критически, не так будешь близко к сердцу все это воспринимать. И поэтому, наверное, вот осознание того, что действительно потерпи, не срывайся, не бросай, не руби все сплеча. Было такое, когда у нас просто ребята, ну как-то, наверное, тоже столкнувшись с этой действительностью, что вот, ага, думали, что здесь все святые, а здесь, оказывается, не святые, и поэтому вообще брошу я, куда-то пойду по светской стезе, и так оно и было. Даже с первого курса люди, кто-то сам добровольно уходил, кого-то отчисляли, ну так, как будто они сам этого и хотели, чтобы тебя отчислили. Ну я как-то нет, надо немножко потерпеть, подождать, посмотреть, как это будет развиваться и, слава Богу. Вот именно опять же способность оценить, что это испытание, что это не есть нормально, что это не всегда так будет. Ну вот, наверное, это и было мне.

К. Мацан

— Многие наши гости, и в том числе священники, из священнических семей, признаются, что несмотря на то что верит человек с детства и никогда не был каким-то неверующим атеистом, все равно нужно пройти свою личную точку встречи с Богом. Когда ты осознаешь вроде бы уже знакомую тебе веру, все-таки как не просто унаследованную от родителей, а как свою, что да, я верю в Бога, потому что Он меня встретил. А вот как это было у вас? Если было, и было ли это? Или, может быть, этого не было, и это был такой плавный процесс, вообще такой вопрос не стоял?

Иерей Сергий

— Да, это, наверное, возвращаясь к самому первому вопросу, то есть как я вообще стал священником. Действительно, все у меня было очень так гармонично, очень плавно, каких-то таких особых потрясений не было. Но в каких-то таких моментах я, конечно, видел ну проявление воли Божией. Потому что иногда действительно и моя студенческая жизнь, она на волоске висела, и в каких-то очень неприятных, в силу опять же студенческой молодости, или там свяжешься не с теми людьми, или не с той компанией — ну это как у всех, такое ощущение, что как будто бы вот эта твоя жизнь, она вот-вот закончится, и надо что-то думать, что-то другое. Потому что либо тебя отчислят, либо там что-то другое произойдет. И, в общем, и когда я как-то, помолившись опять же, да, то есть в любом случае мы же все молились все-таки, я вспоминаю, как мы, когда поступали или перед каждым экзаменом огромные очереди к раке преподобного Сергия Радонежского перед экзаменом. Потому что все, как правило, ничего не учили, а выучат какой-нибудь один там билет, и просят, чтобы Преподобный чтобы именно этот билет тебе выпал. И это все работало.

К. Мацан

— И Преподобный отзывался.

Иерей Сергий

— Отзывался, да. Ну а что делать? Нерадивый студент, что же, времени не было, там гулял, наверное, с кем-то, и вот хотя бы один билет выучил, и хотя бы пришел на братский молебен — там мы все ходили перед поступлением, а потом перед сессиями. И вот этот отклик от этой молитвы, сердечной молитвы, ты действительно видишь: ну как так — ты выучил один билет, ты идешь, и он тебе выпадает. Конечно, это мелочь, конечно, даже если бы ты другой вытянул билет, то, возможно, ты бы как-то ответил все равно. Но все равно ответ на эту молитву твою, он как-то тоже, иногда эта мелочь вселяла какую-то уверенность, что ты на правильном пути, что все у тебя хорошо, что Бог рядом с тобой и пока Он тебя терпит. Ну до поры до времени, наверное, то есть главное там не оказывайся больше в каких-то нехороших ситуациях. Вот, наверное, вот это все, вот эти небольшие такие встречи с благодатью, встречи с Богом, по молитве в том числе преподобного Сергия Радонежского, даже в этих студенческих мелочах, а потом и в обустройстве личной жизни как-то, да, а потом и в устройстве твоего пути, где тебе вообще служить, как-то, наверное, вот это все отражалось в моем сознании, и плодотворно, и укрепляло мою веру в правильности.

К. Мацан

— Иерей Сергий Тарасов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле в Москве, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофона Константин Мацан. Мы скоро вернемся, не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня иерей Сергий Тарасов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле. Мы говорим с отцом Сергием о его пути к вере и в вере. И вот о чем бы я еще хотел спросить. Вот то что вы рассказываете про эти сомнения, которые неизбежно возникают, возникли у вас вот во время учебы в семинарии, связанные с каким-то несовершенством церковной действительности вокруг, себя в этой действительности и преодоленные сомнения вами — вот это какая-то важная тема. Мне кажется, мы все с ней так или иначе сталкиваемся, когда видим то, что, помните, замечательный писатель, духовный писатель, Сергей Фудель называл «темным двойником» Церкви. Вот он писал, что Церковь — это же богочеловеческий организм, и все что Божие, оно все свято. Но есть вот человеческие страсти и грехи, которые есть и в Церкви тоже, потому что все мы люди. Но это не Церковь, а темный двойник Церкви, настоящая Церковь — это вот действие Бога среди людей и в людях, и вот это что свято и никакому сомнению эта святость не поддается, и она очевидна. Но вот когда мы встречаемся с этим темным двойником Церкви, у каждого разные реакции — кто-то разочаровывается; кто-то считает, что нужно обличать и возвышать голос, и спасать Церковь; кто-то считает, что нет, нужно вот молчать, покрывать все молчанием и как-то не выносить сор из избы. Как вы это чувствуете, что делать человеку, когда он сталкивается с этим темным двойником Церкви?

Иерей Сергий

— А люди действительно сталкиваются. Став приходским священником, и ну не то что жалобы, но какие-то такие вопросы на эту тему ты слышишь постоянно. Ну я не нахожу, что это носит какой-то прямо такой патологический характер и какой-то имеет масштаб. Все-таки это действительно частные случаи, которые там какой-то особой реакции от нашего священноначалия не требуют, конечно же. Но действительно людей иногда, а особенно людей, которые еще не стали на путь такого здравого воцерковления, которые только к этому как-то еще идут, очень часто смущает там, что их неправильно встретили в храме, что на них не так посмотрели, что сказали не то слово, что как-то что-то кто-то нагрубил. Это касается и священников, это касается и сотрудников, которые, хочешь не хочешь, но мы всегда говорим своим бабушкам и тетушкам, которые стоят там за свечным ящиком, да, в церковной в лавке, мы говорим: хоть вы вот вроде там продаете, полы моете, но вы у нас как бы на острие, так сказать. Потому что люди с первым, с кем встречаются, это с вами, и задают вопросы в первую очередь, даже где священник — в любом случае они задают этот вопрос сначала вам. И вот именно деликатно, аккуратно, по-доброму, потому что люди приходят в разном состоянии, ответить на какие-то вопросы, куда вообще свечку поставим, да, там и не делать лишних замечаний, когда ты приходишь не в юбке, а в джинсах — вот это тоже, наверное, какая-то такая, ну должна присутствовать в нашей церковной жизни и должна присутствовать со стороны сотрудников. И, к сожалению, многих людей, ты приходишь, а вот там меня батюшка там не поисповедовал как следует, там меня батюшка как-то наказал слишком строго, а там мне вообще нагрубили за то, что я без платка стояла. А тут у меня ребенок кричал, и вообще выгнали нас из храма, и больше я в храм не пойду. И у некоторых это действительно прямо не то, что там вот планы, пойду в другой храм, это на года, прямо на определенные длинные периоды отталкивает вообще от желания посетить храм, православный храм. И ты понимаешь, что да, ты так и говоришь, что Церковь — это люди. Да, то есть это собрание людей, а люди, как и все, как и в Церкви, так и вне Церкви, со своими пороками, со своими страстями, со своими каким-то несовершенствами. И ты, хочешь не хочешь, но ты с ними имеешь дело. Поэтому надо четко понимать, что есть люди, а есть благодать Божия. То есть это нисколько ни в коем случае не умаляет той силы благодати, той силы Божественной литургии или церковных таинств, которые в храме совершаются. Даже если нам кажется, нам что-то известно про этого батюшку, нам что-то известно, какие-то подробности про этот приход или про этот храм или того или иного человека. Просто надо действительно понимать и отделять добро от зла, то есть двойника от действительно оригинала, чтобы мы понимали, что храм — это тоже там, где работают люди. Но это просто же болезненно всегда воспринимается почему, потому что людям действительно кажется, что поскольку это храм, поскольку священники, поскольку люди, трудящиеся в этом храме, и все должно быть идеально, все должно быть безукоризненно, все должно быть совершенно. И человек просто настраивает себя на это — на то что его встретят, на то что ему уделят там время и внимание, и как-то ни в коем случае его там не поругают, никакого ему замечания не сделают. А встречается немножечко просто с обычными людьми. Ну действительно не то что грубыми или какими-то злыми, нет, с обычными людьми. Ну ты, у тебя ожидание-то другое совершенно было, и вот это человека от храма как-то так отводит, и приходится потом действительно с этим человеком, как-то уделять ему особое время и особое внимание.

К. Мацан

— А вот вы сказали, что хорошо это или плохо, наверное, все-таки хорошо, что у людей есть потребность не только исповедоваться у священника, а все-таки еще просто с ним общаться, просто разговаривать. Вот ну, безусловно, хорошо, когда у человека такая потребность есть. Но есть, скажем так, и другая крайность, когда любой священник, просто в силу того что он священник, воспринимается как гуру, как человек, который должен на все вопросы ответить, который все знает, и на которого в каком-то смысле даже какую-то ответственность за свои мысли и решения переложить. И особенно это остро встает этот вопрос, когда речь идет о молодом священнике. Вот вы молодой священник, с какими в этом смысле трудностями вы сталкиваетесь?

Иерей Сергий

— С трудностями? Ну, наверное, с какой-то такой горячностью, с какой-то такой эмоциональностью. Потому что я воспоминаю, когда меня только рукоположили, я проходил сорокоуст в храме Большого Вознесения, да, где протопресвитер Владимир Диваков служит, нас там не допускали на время сорокоуста — это сорок дней — не допускали до исповеди. По сути, не допускали до общения с людьми, потому что основная все-таки беседа происходит на исповеди. Служи только и все, потому что ну давай, набирайся опыта, потом сам поймешь. Сорок дней прошло, и я оказался на приходе, вот на Ходынке как раз, и все, и я как раз и оказался это Вход Господень в Иерусалим — то есть самый пик, когда люди приходят на причастие, когда вообще приходят в храм, потому что это перед уже Страстной седмицей, готовятся к причастию уже там в Великий четверг, и, в общем, было очень много народу. И я пришел, и сразу иди, исповедуй — огромная очередь. И вот какое-то искушение прямо вот: приходили люди с такими грехами, с такими проблемами, и на исповедь, и на беседы. Я думаю: Господи, ну неужели так оно и будет? Я реально не знал, что говорить. Ну о чем речь, там реально такие вещи рассказывали, когда ты просто... А ты впервые. Они-то не знают, что ты вот только сейчас первый раз, да, там еще это там как практикант такой, на мне же не написано. Там, бывает, даже в Ашане стоишь там в очереди, написано: практикант там...

К. Мацан

— Стажер.

Иерей Сергий

— Стажер, да. А я-то вроде как, ну они смотрят на меня — готовый священник, все, он же готовый, значит, я ему все выложу. А я, слушайте, ну и вот это какая-то эмоциональность, неспособность первое время действительно скрыть эту эмоциональность. А вот действительно ты говоришь: подождите, стойте, давайте остановитесь, давайте заново, вы на исповедь пришли, давайте не будем с вами об этом сейчас, конкретно грехи и уходите. Вот это, наверное, была проблема, потому что я еще не был готов. Но потом надо сказать, что это действительно было вот какое-то искушение, это было, наверное, где-то месяц. Вот как раз таки прошел этот период Страстной седмицы, потом Пасха, и как-то все успокоилось вообще. Я даже думаю: так, а где же все эти блудники и разбойники?

К. Мацан

— Все эти страшные грешники.

Иерей Сергий

— Да, потому что что-то их нет, давно их не было уже, да. Первое время, а их и не было. То есть потом-то понятно: они понемножечку так вот приходили, но не таким потоком, как это было в самом начале. Прямо реально испугался.

К. Мацан

— Интересно.

Иерей Сергий

— И поэтому это была такая, ну не могу сказать, что проблема, но неожиданность такая, с которой я столкнулся. Потому что не было такого перехода, то есть в сорокоуст нас вообще не допускали до исповеди, а потом — все, то есть там как бы иди, там твоя очередь огромная, вот что хочешь с ней, то и делай, ты должен их поисповедовать всех. Вот это было, да. И, я опять же говорю, то есть более такие опытные священники, они все это выслушивали, как-то находили правильные слова, чтобы как-то ну в правильном русле направить разговор или там исповедь, да. А ты как поскольку еще не умеешь это, то должен слушать это все, а тебе прямо, ты понимаешь, что это к исповеди никакого отношения не имеет, что это что-то другое такое, да, что тебе, по-моему, вообще даже не сюда, а в какое-то другое место, не священник тебе нужен, а какой-то другой специалист. Но ты не должен был ничего подобного, естественно, говорить, ты должен все это терпеливо выслушать, а потом принять какое-то решение. И вот это была вот такая, ну как бы опыта такого, пока ты сам не начнешь, он и не появится. То есть действительно на сорокоуст, он для этого и нужен, чтобы набрались опыта, но опыта вот в совершении службы, а не исповеди и общения с людьми.

К. Мацан

— Очень интересно то, что вы рассказываете и, мне кажется, очень важно. Потому что опять же вы делаете акцент на том, что вот это какой-то испуг или ужас от грехов, с которыми люди к вам на исповедь попали в начале вашего служения, все-таки вы преодолели. Почему я на этом делаю акцент? Потому что не секрет, что для многих людей есть некоторые внутренние психологические препятствия перед тем, чтобы именно пойти на исповедь. Может быть, даже если есть желание. Препятствие в том числе такое, что обо мне плохо подумают. Вот я сейчас расскажу священнику вот это все, и он внутри подумает: какой же ужасный человек передо мной. И никому не хочется на исповедь идти, вот предполагая такую реакцию. А вот так ли это на самом деле со стороны священника или нет? Спрашиваю, потому что я помню, что меня поразил рассказ тоже одного священника, которой сказал, что, когда я начал исповедовать, я стал о людях думать лучше, чем до того, как начал исповедовать. Потому что мне открылось, что вообще-то очень хорошие люди вокруг меня. Вот как вы это чувствуете?

Иерей Сергий

— Понимаю прекрасно вот этого священника, который это сказал, потому что действительно некоторые, есть такие люди, которые действительно немножко заставляют тебя лично самого задуматься о том, что елки-палки, они так, они вон что делают, а ты священник и не можешь даже ничего подобного сделать. Да, там не грехи, естественно. А какие-то, наоборот такие...

К. Мацан

— Добродетели.

Иерей Сергий

— Да, да, добродетели, какие-то положительные вещи. И поэтому да, немножко тебя это заставляло задуматься, и ты как-то старался тоже после вот этой исповеди переосмыслить и свою собственную позицию, свою собственную точку зрения, и немножко что-то для этого сделать. Да, это все было, но опять же говорю, что вот это все-таки какое-то понимание того, что ты, ну это твое служение, да, то есть это твое служение, ты от этого не отвертишься, и тебе, хочешь не хочешь, но надо вот с этими людьми иметь дело. Потом просто, поскольку люди действительно, как вы говорите, просто стесняются. Ты понятное дело, там пытаешься такими стандартными вещами объяснить, что вы на меня вообще внимания не обращайте, меня тут нет, да, вот есть два главных действующих лица — это вы и Господь Бог, Который принимает вашу исповедь и Который отпускает вам грехи. А священник, он просто как бы свидетель, как бы вы потихонечку даже так можете на меня не смотреть, но вы говорите, чтобы я слышал все равно. Ну дело-то в том, что они-то уже пришли. А есть такие люди, которые еще дойти до этого не могут, и вот многие, конечно, приходят, и вот: я первый раз. А почему так? Потому что стеснялась, потому что боялась. Ну ты, понятное дело, объясняешь, что ну подождите, ну тут уже элемент веры. Ну хорошо, стеснялись, боялись, но в Бога-то верите? Да, верим. Но Бог-то все видел, Он видел, какие вы делаете там нарушения, какие-то вы делаете, совершаете какие-то грехи, какие-то пороки проявления. Да, наверное, Он все это видит. Ну вот, а что вы сейчас стесняетесь? То есть я человек, священник все это уже слышал много-много раз, то есть его уже абсолютно ничем не удивишь. Ну как-то пытаешься расположить человека, что меня стесняться абсолютно не надо, и все что вы сейчас скажете, мы слышали уже много-много раз и, по сути, ничем таким священника уже, наверное, не удивишь, да, ну если даже хотя бы год он уже прослужил. То есть понятное дело, когда ты только после рукоположения, там все там для тебя будет, но, когда ты уже все-таки год послужил хотя бы, то есть ты действительно уже достаточно, чтоб уже понять, что все кто сейчас, что все вот эти грехи, которые они рассказывают, ничего такого в этом и нет, что ты все это слышал уже. И поэтому ты просто действительно пытаешься как-то человека расположить, понять, дать ему понять, что все нормально, что никто про вас плохо думать не будет и тем более никто никому ничего не расскажет.

К. Мацан,

— У меня в этой связи есть вопрос, который, как мне кажется, очень деликатный, но я все-таки вам задам его. Не знаю, может быть, это вещь давно известная, но как-то меня она с некоторых пор прямо так занимает. А вот человек на исповедь приходит и кается в грехах, и то, о чем вы говорите, как бы мы ни говорили, что исповедь принимает Бог, а священник только свидетель. Все равно человек, мирянин, психологически рассказывает очень часто священнику. Мы даже иногда уже не замечаем, как в речи это проскакивает: иди на исповедь, расскажи батюшке. Но ведь не батюшке, а Богу. А вот как в этом смысле вы бы отнеслись (может быть, такое и происходит, а я просто вот никогда это не знал), что человек исповедовался бы во втором лице — то есть он не говорит: «батюшка, согрешил...», а он приходит и говорит: «Господи...» я то-то то-то, то есть как будто вас вообще тут нет. «Господи...» — он смотрит на Евангелие и на крест, который на аналое лежит, и исповедуется вот во втором лице, Господу «Ты» говорит. А вы просто, вас как бы даже в этой речевой конструкции вас не присутствует как слушающего. Вот как бы вы к такой исповеди отнеслись?

Иерей Сергий

— Ну надо сказать, что это слава Богу. Это самая легкая исповедь, которая есть у священника.

К. Мацан

— А они происходят?

Иерей Сергий

— Конечно, происходят. Потому что люди даже не то что это, это не явление какое-то редкостное, это, слава Богу, даже как по мне, что это происходит достаточно часто, что люди так и начинают свою исповедь: «Господи...» — тебя как будто действительно нету. Ну они знают, что я здесь, но как будто тебя нет. И для священника, если вот в этом контексте, это самое простое. Потому что действительно, они не требуют никаких там разъяснений, такие люди, они действительно общаются напрямую с Богом, и понимают, что стоит священник, и он сейчас, если там, конечно, какие-то такие из ряда вон ситуации, он задаст какой-то вопрос, священник, да, там я задам, я что-то спрошу, а нет ли вообще препятствий, а как у вас получилось, то есть, все, может быть, вы тут не виноваты вовсе, да, — то есть какие-то наводящие вопросы, конечно, священник задать может. Но если человек сам прекрасно это, как правило, уже, конечно, человек, который более-менее воцерковленный, если он понимает все это, он рассказывает Богу, и ты вроде как просто свидетель, то, по сути, тебе остается над ним только молитвочку прочитать разрешительную, отпустить ему грехи, благословить его, с Богом, и отправить его на причастие. На самом деле это даже очень хорошо. Просто действительно элемента подвига, да, какого-то со стороны человека, которой приходит там впервые на исповедь или просто там что-то начудил такого, что ему реально стыдно рассказать, вот элемент подвига, он должен присутствовать. То есть ну кто сказал, что прийти на исповедь это прямо легко — облегчишь свою душу, там выйдешь весь просиявший. То есть ты должен переступить страх, гордыню, стыд опять же. Конечно, как ни крути, перед тобой стоит живой человек, священник, да, хоть он и пытается быть максимально отстраненным, но ты все-таки говоришь в его присутствии, и он все слышит. И вот этот элемент подвига, чтобы переступить вот это все и не поддаться на искушение, что ну давай потом. Потому что бывает такое, когда люди: сколько раз уже хотел прийти на исповедь, и вот все у меня откладывается или там какие-то случаи происходили, которые не давали мне дойти в конце концов до исповеди, я все как-то думаю: ну потом, потом там как-то так решу, решу. И года проходят, пока человек действительно не переступит все. Ну, как правило, это, конечно, какие-то оправдания там это все, есть какие-то действительно причины. А часто это надуманные какие-то причины, оправдания, которые человеку не дают прийти поисповедоваться. Так вот, я говорю: молодец, ты сделал подвиг. Ты все это перешагнул, понимая, что дальше так нельзя, что в конце концов надо что-то сделать, надо прийти, поисповедоваться. Вот честь тебе и хвала. И Господь примет твое покаяние, конечно, если ты все это как-то искренно так расскажешь и постараешься больше это в жизни никак не делать. Поэтому подвиг, труд, потому что ну само собой не произойдет, то есть ну не сделает там ни священник, ни Бог то дело, там дело покаяния, которые ты сделать должен сам. Действительно бывает человеку очень так больно, некоторые пальцы заламывают и ногти там кусают, и что только не делают, потому что боятся, что там что-то произойдет. Да нет, просто ты действительно объясняешь, что действительно, молодец, хоть с чего-то начали. Вот продолжайте в том же духе, что называется.

К. Мацан

— Иерей Сергий Тарасов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я вам очень благодарен за то, что вы говорите, что вот такая исповедь во втором лице, если угодно, может быть, даже с прямым словесным озвученным обращением не к священнику, а к Богу, как будто бы действительно священника здесь не было, вернее он есть именно как свидетель разговора двоих, что эта практика существующая, и она вам встречается. Потому что я вот анализируя себя (ну мой опыт, он сугубо частный, но почему я к нему апеллирую, потому что больше не к чему апеллировать), анализируя себя, понимаю, что я, вот подходя к таинству покаяния, боюсь даже немножко как-то показаться священнику таким ну юродствующим, что я сейчас буду вот не ему, а Богу напрямую говорить. А и как-то стараюсь это, может быть, внутренне так и говорить, но на словах чтобы все это звучало как общение со священником. Ну вот вы сейчас для меня какой-то психологический барьер снимаете, что, может быть, даже священнику ну как-то, не знаю, более радостно, если этот человек обращается к Богу.

Иерей Сергий

— Ну особенно, если там очередь огромная и времени мало, то очень радостно.

К. Мацан

— Ну это понятно.

Иерей Сергий

— Потому что он сейчас все расскажет Богу, и ты потихонечку отпустишь его. Конечно, да, это присутствует. Но опять же говорю, то есть любая исповедь — это подвиг, вот и все. Поэтому это очень хорошо, что человек, переступая через свои какие-то, обращается напрямую к Богу, то есть так оно я считаю, так оно и должно быть.

К. Мацан

— Один священник мне рассказывал, он просто делился своими какими-то эмоциями, говорит, что не понимаю, вернее не то что не понимаю, какая-то загадочная такая, потрясающая вещь, что вот ты священник, стоишь, исповедуешь, и человек — это все к разговору о том, что подумает священник про тебя, который свои грехи рассказывает. Вот человек исповедуется в каких-то очень, может быть, даже серьезных грехах, и видно, как он кается, не просто докладывает, а кается. И священник говорит: а ты стоишь рядом, и так тебе радостно, оттого что человек кается. То есть, казалось бы, он рассказывает о страшном, а ты внутренне ликуешь, оттого что он покаяние приносит. Вот вы это чувствовали, как это объяснить?

Иерей Сергий

— Конечно, это все есть да, в жизни священника, эта радость. Это, наверное, тоже какое-то исполнение слов, хоть мы и не ангелы, да, но радость о кающемся грешнике — это самая большая радость, которая может быть на небесах. Священник эту тоже какую-то радость, какой-то оттенок этой радости, отблеск этой радости чувствует, когда ты действительно видишь искреннее раскаяние этого человека. И когда люди говорят: батюшка, вы простите, я там плачу, да, там я как-то неумело там все это говорю, как-то с ноги на ногу перетаптывается, все такие эмоции. Я говорю: да ничего, все хорошо. То есть, наоборот, я вижу, что вам вы не просто заучили исповедь, да, как многие это делают, просто пришли, рассказали и ушли. Нет, ваша исповедь действительно проходит чрез сердце. Через ваши даже, а это же неприятно вспоминать, то есть конечно, это надо покопаться в собственной душе, все что-то вспомнить, что-то заново пережить даже, какой-то момент, не самые приятные жизни моменты, и все это действительно осознать, рассказать и даже произнести своим языком. Поэтому я всегда к этому действительно с какой-то такой радостью, потому что ты это видишь, что человек к этому относится очень серьезно, что человеку не просто вот сказали, как бывает, люди приходят, нам ну стать крестными, то есть на огласительную беседу. То есть ты их как-то пытаешься настроить на то, что прежде, чем, вот вы ни разу не причащалась, ты крещеный человек, но ты становишься крестным, тебе надо самому хоть раз-то причаститься, вообще на исповедь прийти. Понятное дело, что да, батюшка, я приду, я все сделаю. И когда ты принимаешь исповедь такого человека, то ну чаще всего, конечно, ну тебе же сказали — ты пришел, ты рассказал, да, вроде ты покаялся, но ты, потому что ты это надо, тебе сказали, потому что ты становишься крестным, вот ты готовишься таким образом. Это хорошо тоже, потому что лучше хоть так, чем никак. Может, через это он придет уже более к такому добросовестному приступанию к таинству, исповеди, причастию. Но бывает, действительно, это формально. Потому что тебе это сказали, потому что это надо сделать. Это конечно, что, ну быстренько, все, пообщался с ним немножко и отпустил. А гораздо действительно вот именно с такой духовной точки зрения, со стороны с точки зрения пастырства, тебе служит исповедь, которая проходит через переживания, через воспоминания, через сердце, и ты действительно немножечко начинаешь внутренне как-то радоваться, и как будто даже появляются какие-то новые силы дальше исповедовать, с большим таким энтузиазмом.

К. Мацан

— А вот еще одна тема, наши собеседники тоже не раз к ней обращались. Это как священник чувствует себя во время литургии, совершения литургии, насколько это зависит от того, как молятся прихожане вместе с ним. У меня даже такое вот радикальное какое-то, ну в моем понимании радикальное, суждение слышал, что священник чувствует, когда прихожане не молятся, а просто присутствуют. Ну по-разному это бывает в разных контекстах, что вот ты служишь, ты молишься и не чувствуешь, что там, за твоей спиной, в храме, люди тоже молятся, они как будто бы молчат, как будто просто ждут, пока ты, значит, отслужишь и подашь им причастие. И совсем другое ощущение, когда действительно ты чувствуешь, что все вместе молятся. Может быть, это чувствуется в большей степени на каких-то небольших службах, так, например, там крещение, крестины и так далее, и небольшая семья собирается, позвали священника чтобы покрестить. И вот как вы это переживаете, есть у вас такие ощущения, бывает такое?

Иерей Сергий

— Я очень хорошо отношусь абсолютно ко всем прихожанам. И все-таки всегда склонен о них думать очень хорошо опять же. Я убежден в том, раз они пришли на литургию, а тем более если еще ты хочешь причаститься, то они по крайней мере усилия к тому, чтобы не пропустить просто, да, не просто выстоять, как некоторые говорят там, «вычитай» «выстой»...

К. Мацан

— «Отслушать» говорят.

Иерей Сергий

— Отслушать, да, ну что угодно — ну потерпи немножечко. Все-таки какое-то усилие к тому, чтобы потрудиться для того, чтобы помолиться и подготовиться к причастию, они проявляют. Пускай это там, не знаю, пять минут из всей литургии, потому что это действительно сложно. Я всегда поражаюсь людям, которые, особенно вот на первой неделе Великого поста, когда службы там по пять часов идут — ты-то священник, ты в алтаре где-то может походить, выйти, там надо постоянно ты по алтарю ходишь, вроде не на одном месте. А люди стоят все эти пять часов на одном месте, с места этого не сходит, молятся — ты поражаешься. Вот лично я на это не способен. Мы-то, конечно, стояли там, в семинарии когда, ну это прямо честь и хвала этим людям, которые эти службы длинные, вот сейчас Мариино стояние было длинное тоже, от начала до конца стоят никуда не уходят. Ну поэтому эти люди, я сомневаюсь, что они стоят просто так, потому что ну надо. Конечно, как-то отвлекаются, конечно, не молятся, думают о чем-то вторичном, второстепенном, греховном в конце концов, да, но я убежден в том, что они настраивают себя на молитву и вовремя в это русло молитвенное себя все-таки направляют. Тут другое дело в том, что священник сам, к сожалению, да, там (ну я о себе говорю, естественно) может допускать какой-то просто настолько уход в мыслях от совершения литургии. Хоть мы и говорим, что литургию совершает Господь Бог твоими руками, да, то есть руками священника, но ты должен быть максимально сосредоточен, максимально настроен. И тут что, я даже не думал, если честно, об этом вопросе, который вы задали, потому что надо быть самим самому совершенным. Меня, никто тебя не отвлекает, ты сам настолько уходишь далеко от тех слов, которые ты читаешь, молитвы, от тех песнопений, которые поются во время литургии, что какие люди, ты сам себя настрой хотя бы, да, сам научись молиться, сам начни молиться — никто тебе мешать, естественно, не будет. Поэтому я об этом я точно вот никогда бы не подумал, что мне мешают молиться не молящиеся прихожане.

К. Мацан

— А вот есть ли такая проблема (ну судя по всему, то, о чем вы говорите, она, как минимум иногда есть для священника), когда нет настроения идти совершать литургию. И, грубо говоря, мирянин может просто не пойти в храм, если нет настроения, как бы это грустно и печально ни было, но без него там все состоится. А священник такой опции не имеет. Что делать тогда?

Иерей Сергий

— Не идти он не может, если ты стоишь служить, служащим священником и на тебе полностью вся литургия, конечно. Ну отсутствие настроения — это естественно. Опять же мы возвращаемся к тому, что мы люди. Мы люди, прошедшие определенный этап через рукоположение, став священниками, конечно, имеем какую-то особую благодать, особую власть совершать богослужение. Но тем не менее вот это наше обычное человеческое никто никуда не забрал. То есть даже с момента рукоположения, да, нам дали благодать, нам дали вот этого залог, но страсти человеческие, вообще леность обычная, твои устремления, пристрастия — никто же их не изъял, они у тебя при тебе остаются. И, конечно, особенно если ты там уже служишь, ну бывает же такое, что подряд идут службы, как вот эта неделя очень такая сложная в богослужебном смысле, и иной раз, конечно, просто ну не хочется, да. Не хочется, но ты понимаешь, что ну кто, если не ты, то есть ты должен. И тут уже вопрос: настраивает ли себя, попытается он себя настроить, священник, или с такими мыслями, собственно говоря, и идет. Наверное, все-таки плохо, когда... ну вообще плохо, когда человек, неважно, священник ты или нет, совершает то дело и не настраивая себя, даже если тебе это не хочется. Священника, конечно, это касается в большей степени. И поэтому ты стараешься, даже когда вот тебе действительно не хочется, но ты как-то начинаешь молиться, естественно, да, немножечко помолишься, попросишь у Бога вот этой крепости. И немножко поразмыслишь тоже, что нет, это твое служение, это ты должен сделать, это самое первое, что не семья там, ни какое-то еще отклонения в обычной жизни не должны быть тебе помехой для того, чтобы ты шел и совершал сейчас литургию. И надо сказать, что, когда ты начинаешь ее совершать, действительно, вот как-то так вот все это ты переступил и начинаешь, там даешь первый возглас, и как-то все это проходит, вот эти все испытания, они куда-то уходят, и ты потихонечку действительно как будто ты уже настроен, и ты продолжаешь службу. Но то, что вот эти обычные человеческие качества — праздность там, леность, нежелание, побыстрее отслужить — конечно, есть, ну что же поделать.

К. Мацан

— А есть такая вещь как привыкание к святыне?

Иерей Сергий

— Привыкание к святыне... Ну не то что привыкание, но какое-то такое вот уже отношение как нечто обыденному, оно, конечно, возникает. Это даже, знаете, тут даже не про литургию. А я помню, вот поедешь, ну родители: поедешь, в Лавре будешь учиться, там мощи Преподобного, там святыня, в Москву будешь ездить, там тоже. Хорошо, ну месяц да, так это два, так вроде все было интересно, ходил на братский молебен там, все там. Потом все, собственно говоря, как-то уже и неохота. Мы всегда думаем: вот, хорошо, что живешь где-то в каком-то красивом городе, там или что-то еще там, вид у тебя на море, хорошо, что ты живешь. Но это все привыкается, и ты как бы уж не обращаешь на это внимания. А вот это большое на самом деле, ну большое дело для священника, чтобы ты не привыкал, для тебя не обесценивалась с каждым разом Божественная литургия, а это, наоборот, но это уже работа самого священника. Потому что, конечно, если ты останешься на каком-то уровне: вот тебя рукоположили — всё, я достиг, то так оно и будет. А если ты будешь постоянно укрепляться в вере через молитву, через чтение там Священного Писания, через чтение святоотеческих трудов каких-то, то все это, это те средства, которые помогают как раз таки побороться с этим привыканием. Это касается и причастия, это касается и молитвы, ну чего угодно это касается, вот этой святыни. Потому что действительно, ну вот прочитать про мнения там каких-то святых отцов или каких-то священников, богословов, заново все это освежить в себе, да, так перезагрузиться, это очень полезно. Для священника.

К. Мацан

— Вы сказали, что начинаешь настраиваться на богослужение, когда нет настроения. А вот какой совет вы дадите мирянину, у которого нет, допустим, настроения — сейчас даже, может быть, не про литургию, а вот там, не знаю, вечернее или утреннее правило, ну вот сейчас вообще нет. Причем, может, даже силы есть, а настроения нет. Что делать?

Иерей Сергий

— Ну эти вопросы, они самые распространенные, наверное, для каждого священника со стороны прихожан, как, что делать, когда там не хочется читать утренние молитвы, вечерние молитвы. Там с утренними еще куда ни шло, там, как правило, люди читают. Вечером уже сил нет, все там, все свое время мы потратим на что-то другое, вот на молитву нет. Понятное дело, что радикалом каким-то быть — нет, обязательно, вот вычитай полностью вечернее правило или там какое-то молитвенное правило, да, — наверное, нельзя, на мой взгляд опять же. Просто бывают разные священники, они, бывает, по-разному к этому относится. Как по мне лично, что, конечно, понуждение к молитве, оно должно быть. То есть, к сожалению, люди думают, что для молитвы требуется какое-то особое состояние озарения, какая-то особая благодать, которая прямо вот возвысит тебя над всеми вот этими, над всей житейской суетой, над всеми житейской хлопотами, да, и ты прямо вот, не проявляя никого усердия, труда, будешь читать молитвы и все прекрасно. Нет, так это не работает. Молитва — это труд. Молитва —это труд, и понуждение к этому труду, к спасительному труду. Христианин — это тот, кто стремится ко Христу, через добрые дела, через молитву. Вот этот труд, он обязательно должен быть. И понуждение к этому труду ты должен как-то проявлять. Другое дело, что ты действительно можешь — я допускаю, я это, бывает, советую там, что ну настолько бывает, не то что приелось, да там, ну вот есть желание почитать вместе вечерних молитв, например, даже акафист, может, канон какой-то — пожалуйста. Ну прочитай там начальные молитвы, там Трисвятое по «Отче наш», и прочитай какой-то акафист или канон и ложись спать. Хорошо, ты помолился. То есть это не означает, что ты не помолился. Потому что вечерние молитвы, утренние молитвы иногда действительно нам немножечко уже от зуба отскакивают, и мы просто не погружаемся в молитву. Наоборот, когда мы немножко поменяем молитвенное правило на какое-то другое, мы более сосредоточены. Это допустимо, я считаю.

К. Мацан

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Священник Сергий Тарасов, клирик храма преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле. У микрофона был Константин Мацан. До свидания, до новых встреч на волнах радио «Вера».

Иерей Сергий

— До свидания. Спасибо.