«Путь к священству». Светлый вечер с о. Николаем Бабкиным

священник Николай Бабкин

В нашей студии был настоятель Петропавловского храма села Обуховка Белгородской области священник Николай Бабкин.

Наш гость рассказал о своем пути к священническому служению, о том, как делал непростой выбор между монашеством и женитьбой, а также о том, какие духовные радости наполняют жизнь священника, и с какими сложностями приходится сталкиваться.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер!

К. Мацан

— Я — Константин Мацан. И сегодня в этом часе «Светлого вечера» в студии Светлого радио с нами и с Вами иерей Николай Бабкин, настоятель Петро-Павловского храма села Обуховка Белгородской области. Добрый вечер, отец Николай!

Иерей Н. Бабкин

— Доброго вечера всем.

К. Мацан

— В этих беседах мы говорим о пути человека к вере и к священству. Мы просим священника поделиться рассказом об этом личном пути, потому что, с нашей точки зрения, это путь очень показательный — путь часто выбора, сомнений, борений и полной решимости себя Богу посвятить. И в этом смысле, наверное, рассказ об этом пути может быть каждым слушателем соотнесен со своими размышлениями на пути к Богу. Поэтому вот об этом мы сегодня хотели с Вами поговорить.

К. Лаврентьева

— Отец Николай, в одном из интервью Вы сказали, что хотели стать монахом. Чем обусловлен такой выбор, и почему Вы его все же не сделали?

Иерей Н. Бабкин

— На моем жизненном пути встретилась одна замечательная девушка...

К. Мацан

— И все планы порушила? (Смеется.)

Иерей Н. Бабкин

— Да, и сразу все изменилось. Так случайно вышло, хотя, действительно, я долгое время собирался уйти в монастырь, и у меня духовник из Николо-Угрешской обители, иеромонах Филарет, он до сих пор в моем сердце — мы регулярно созваниваемся с ним, друг друга в молитвах поддерживаем. К сожалению, видимся гораздо реже. Может быть, его пример, может быть, монастырская жизнь. Вот пять лет учебы в семинарии и жизни в монастыре повлияли на меня. Где-то с курса 3-го я всерьез об этом задумался. Причем, эта мысль не покидала меня даже после того, как мы познакомились с моей будущей женой, и даже на некоторый период времени мы расстались — ну, эмоционально, так сказать. То есть друг для друга решил, что, наверное, стоит идти по иному пути, и она меня полностью поддержала, за что я ей благодарен. То есть она не стала устраивать громких сцен, как женщины обычно, бывает, любят. Так как она человек верующий, практически с детства при храме, полностью разделила мои убеждения, и я некоторое время действительно жил с этой мыслью. Но благодаря духовнику я со временем понял, что это желание было неокрепшим, незрелым, скорее, юношеским. Когда человек молод, ему кажется, что можно или так, или эдак только. И, наверное, я был немного человеком крайностей и видел для себя спасение только в монастыре. Ну, как известно, можно и в монастыре погибнуть, и в миру спастись. Вот это, наверное, про меня. А еще мне духовник хорошо сказал, что для того, чтобы выйти в монастырь, нужно знать, от чего уходить. То есть если ты еще не пожил в этой жизни, а тебе 20 лет, то есть от чего ты собрался уходить? Что ты готов посвятить Богу? Поэтому, наверное, неслучайно на Руси существовала такая традиция, когда люди уходили в монастырь, уже прожив семейную жизнь, то есть когда уже есть что оставить. У некоторых дети вырастали, некоторые — в старости, кто-то — в зрелом возрасте. Дети умирали, например, или случались какие-то непредвиденные обстоятельства, и человек менял свое решение, менял свою жизнь в целом.

К. Мацан

— Вот Вы сейчас рассказываете, а я вспоминаю один из недавних фильмов польского режиссера Кшиштофа Занусси, который называется «Инородное тело». И там фабула, одна из сюжетных линий как раз очень похожа на то, о чем Вы говорите. Ну, там речь идет о католической культуре, но пара молодых людей, очень глубоко и так чисто друг в друга влюбленных, оба верующие католики, что называется, практикующие, и девушка решает уйти в монастырь. И парень — вроде, он не против, верующий, и он ее, с одной стороны, поддерживает, с другой стороны, он не может не чувствовать в этом конфликта и боли, потому что его любимая от него уходит навсегда. И вот эта ситуация в фильме каким-то образом, не будем всех карт раскрывать, по-своему... вот через нее герои проходят. Но этот момент выбора — он очень тяжелый. Вот то, что Вы рассказываете так, даже несколько проскакивая историю, как Вы с Вашей будущей матушкой решали и расставаться, и потом все-таки это переосмыслили, насколько это было тяжело? Ведь это кажется, особенно для молодого человека, не так легко, как Вы сейчас это рассказали — «ну вот, расстались, потом сошлись обратно». И это и вправду было без надрыва? Что у верующего человека в сердце происходит, когда приходится, если угодно, выбирать между отношениями с человеком, который тебе симпатичен, и...

К. Лаврентьева

— ...монастырем.

К. Мацан

— ...и монастырем, учитывая, что в юном возрасте человек понимает, что «я сейчас на всю жизнь это решу».

Иерей Н. Бабкин

— В юном возрасте, наверное, проще решиться на какие-то более смелые поступки. Я сейчас тоже понимаю, когда прошло уже почти 10 лет. А в те годы относился к этому проще. Да, то есть как жизненное призвание, и все. Ну, Вы знаете, в Писании же сказано, что «и будут двое одна плоть». То есть когда человек любит кого-то, они как бы уже не по отдельности — они уже друг с другом, они уже стремятся друг к другу быть ближе. И конечно, когда случается разрыв, вот эта сила притяжения никуда не девается. То есть это не было так все просто — вот захотел: «Пока, любимая, прощай!». Нет, то есть это долго обсуждалось между нами, и в какой-то момент я решил, что я для себя уже определился. То есть это просто был жизненный выбор, такое колебание, по какому пути пойти. И мне показалось, что я тогда правильно решил. Потом были моменты, когда я даже жалел, что я не ушел в монастырь. (Смеется.) Не потому что жена какая-то не очень, а потому что, ну, жизнь такая сложилась — попадаешь на приход из монастыря, где все гораздо тривиальнее, проще, проблемы обычные, да?..

К. Лаврентьева

— Отец Николай, вот о приходе. Вы — молодой священник из священнической семьи. Вас, практически, сразу направляют, как я понимаю — да? — в Обуховку Белгородской области...

Иерей Н. Бабкин

— Нет, не сразу.

К. Лаврентьева

— Ну, через какое-то время...

Иерей Н. Бабкин

— Да, да.

К. Лаврентьева

— ...в храм, у которого нет даже крыши. То есть, там вообще ничего нет. И Вы приезжаете с семьей, фактически, на пустырь. А на сегодняшний день момент что мы там имеем? Вы, с Божьей помощью... Каким-то образом у Вас восстановлен храм, у Вас на приходе совершаются адаптированные богослужения для семей с детьми-инвалидами, что вообще редкость. При этом работает Центр поддержки семьи, Вы ведете активную миссионерскую деятельность. Что это, отец Николай? Что это? Это горение? Или это склад Вашего характера? Почему я спрашиваю? Потому что у нас есть уже несколько... определенный опыт, определенная статистика молодых священников, духовный путь которых развивался уже в постсоветском пространстве. И все они, так или иначе, горят. Горят. То есть они нетронуты, у них нет вот этой травмы советского времени. Скажите, права я, можно ли это действительно как-то сопоставить?

Иерей Н. Бабкин

— Ну, Вы знаете, я действительно жил в постсоветском пространстве, у меня отец стал священником уже в 40 лет, поэтому мне приходилось испытывать некоторое давление. Конечно, оно несоизмеримо с тем, что несли на себе люди в советское время, выбирая между работой, например, и верой, рискуя подчас остаться не только без премии — вообще потерять работу и быть презираемым в глазах общества. Неслучайно многие крестились, тайно венчались, усопших отпевали, батюшек на дом приглашали. Мне было сложнее, потому что жизнь моя была как у обычного ребенка, а когда я был подростком, отец мой стал священником. То есть я был достаточно молод, мы переехали в другой город. Это еще и была новая обстановка. Было непросто, и я всегда чувствовал на себе некоторую ответственность, которая на тебя немного давит. А для ребенка это все равно тяжело. Потому что ведь все смотрят на тебя как на сына священника. И почему-то в те годы я уже понимал, что если я не так скажу или не так что-то сделаю, это отразится и на отношении людей к вере, к Церкви. То есть меня почему-то это всегда внутренне беспокоило, хотя я не могу сказать, что родители как-то внушали мне эту мысль. То есть я просто сам чувствовал, что ну вот так правильно, так надо. Даже были близкие отношения с некоторыми учителями — они, кстати, до сих пор мне пишут в социальных сетях. Буквально недавно учительница по географии прислала мне детский рисунок 6-го класса, мой детский рисунок, и сказала, что «ты один из моих любимых учеников, тебя вспоминаю до сих пор». Это приятно. Вот действительно был такой момент — очень близкий, очень теплый, очень душевный. Была еще у меня учительница истории, тоже замечательная преподавательница, мы с ней на перемене беседовали. Помню, я ей пытался объяснить, почему император Николай II канонизирован все-таки Церковью. Потом даже в какой-то олимпиаде участвовал.

К. Лаврентьева

— То есть Ваша...

Иерей Н. Бабкин

— Потом мой отец освящал ей квартиру... (Смеется.)

К. Лаврентьева

— ...миссионерская деятельность — она давно уже идет? (Смеется.)

Иерей Н. Бабкин

— Ну, не то, чтобы миссионерская...

К. Мацан

— Началась в школе.

Иерей Н. Бабкин

— Да. Мне просто было не все равно. Я чувствовал какую-то ответственность почему-то.

К. Лаврентьева

— А во сколько Вы стали регулярно посещать храм? Причащаться, исповедоваться?

Иерей Н. Бабкин

— Когда в семинарии стал учиться. Вот так, чтобы не соврать просто... Хотя отец стал священником... Ну, раз-два в месяц мы ездили в храм всей семьей, но так, чтобы я каждое воскресенье прямо тянулся и бежал, такого не было.

К. Мацан

— Родители, то есть, что называется, не обязывали?

Иерей Н. Бабкин

— Нет, нет. Они никогда не давали. Они говорили: «Поедем на этой неделе в храм?». Отец у меня в республике Коми служил, и я там прожил всю жизнь, и нужно было ехать через речку на приход. То есть добираться где-то больше часа — или на поезде, или на пароме, или на лодке. То есть это на весь день. То есть тратить воскресный день. И приходилось, конечно, выбирать — отдых или храм. Ну, для подростка понятно — было бы несправедливым говорить, что я был очень таким верующим ребенком и любил ходить в церковь. Ну, что-то меня там привлекало, в ней. Хотя вот уже осознанное решение прийти к Богу — оно сформировалось позднее.

К. Лаврентьева

— Вы сказали, что когда Вас рукоположили, Вы хотели, по неофитскому какому-то горению, стать духовником для всей своей семьи и столкнулись с определенным непониманием со стороны мамы...

Иерей Н. Бабкин

— Так вот, Вы читаете мой Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)?

К. Лаврентьева

— Да, я читаю Ваш Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) давно! (Смеется.) Отец Николай, получается, что Вы оставались неофитом, уже будучи священником?

Иерей Н. Бабкин

— Конечно.

К. Лаврентьева

— То есть... А это закончилось, или это продолжается до сих пор? (Смеется.)

Иерей Н. Бабкин

— Ну, я надеюсь, что сейчас это закончилось, если я сижу здесь. (Смеется.)

К. Лаврентьева

— А был этот болезненный переход от неофитства?

Иерей Н. Бабкин

— Был, потому что когда ты вдруг становишься священником, ты к этому начинаешь относиться иначе. Поначалу любой человек, когда приходит к вере, он очень ревностный в соблюдении правил. И поэтому нужно стараться быть к таким людям помягче. Может быть, поэтому мой духовник всегда старался сильно не давить на меня. То есть я вот хотел, чтобы все было правильно у меня в духовной жизни — значит, вот столько молиться, вот столько поститься, вот так вот именно поститься, а не как иначе. Помню, пришел, говорю: «Батюшка, я решил все, с мясом «завязать». Он говорит: «Хорошо, хорошо. Ты его чуть-чуть ешь. Вот чуть-чуть. Вот тебе кладут его в трапезной — ты чуть-чуть съедай, кусочек маленький». Я думаю: «Ну как? Это же будет нарушение уже! Это ж как?!». Сейчас я уже, с возрастом, понимаю, что так он гордыню смирял юношескую. А тогда, по первому порыву, и, в том числе, и домочадцы мои, да? Ведь мужчина — он же женится на двух женщинах. Теща — это вторая женщина в семье, да. (Смеется.) А еще у тещи есть родители. С моей стороны тоже есть родители. И здесь отцы и дети, все, как у Тургенева. И приходится как-то искать повод. А тут еще и священник. Они же не привыкли, что ты священник, они же тебя знают не как священника.

К. Мацан

— А что сказала мама? Вот Кира упомянула, что мама была не то что против, а как-то... что-то сказала о том, что это не тот путь, которым нужно идти, чтобы Вы стали духовником у всей семьи. Какая была мотивация? Что молод еще, или что?

Иерей Н. Бабкин

— Нет, это не обсуждалось вообще, в целом. То есть это просто было такое мое личное, внутреннее, какой-то позыв. Ну, может быть, такая идеализация. Знаете, человек, бывает, начинается житий святых, и ему кажется, что все должно быть очень так внешне благообразно и красиво, да, елейно. Но потом розовые очки приходится снять и рано или поздно взглянуть на мир по-взрослому. И понимаешь, что с людьми нужно по-человечески. Ведь Иисус в Евангелии называется еще и Сыном Человеческим. Когда мы читаем, мы в периоде неофитства обычно видим что? Морализаторство, там, заповеди блаженства, какие-то возвышенные вещи красивые про любовь. А мы не замечаем, что Он сидит с мытарями и грешниками на трапезе, например, да? Ходит на брачный пир, пьет вино с грешниками, общается с блудницами, за ним ходят люди со страной репутацией — бывшие мытари, там... То есть, в общем, как-то... Этого ты не видишь, ты видишь только божественную сторону, а человеческую забываешь. И через это сам теряешь человечность. Поэтому в неофитстве нужно стараться вот эти точечки расставлять.

К. Мацан

— Иерей Николай Бабкин, настоятель Петро-Павловского храма села Обуховка Белгородской области, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Николай, а как пришло решение все-таки именно в семинарию поступать, если Вы рассказали, что, будучи подростком, Вы не были таким уж ревностным церковным ребенком?

Иерей Н. Бабкин

— Вы знаете, мне во многом отец помог. Я просто расскажу вкратце. Он же у меня стал священником, когда я был подростком, да? То есть, представляете, допустим, по воскресеньям он просто уходил в храм — алтарничал, помогал. Он очень искренний был. А так — простой работяга, труженик, хотя учитель по образованию, но трудился на ДОЗе(?), работал, по воскресеньям уходил. То есть обычный вот русский мужчина. Бабушка верующая, очень благочестивая. Помню комнату ее, где, наверное, половина комнаты была завешена иконами. С утра всегда был запах ладана. Бабушка какая-то всегда выходила с утра в хорошем настроении, если усердно помолилась. (Смеется.) То есть это незабываемо, это не на словах было — это все видимо. Это, видимо, повлияло на отце, она воспитывала его. И вот он ходил в храм. А потом в какой-то момент он решил стать священником. Я помню, как-то это обсуждалось даже. То есть даже мы как-то в этом участие принимали, хотя были детьми. А потом он уехал на хиротонию. Я не видел его дьяконом — он, там, дьяконом был четыре дня, по-моему, всего. Вернулся он уже священником — с такой небольшой, короткой бородой, после Сорокоуста. И он был каким-то светлым, даже гораздо светлее, чем бабушка. То есть я понял, что мой отец стал каким-то уже другим. Вот это чувство — оно незабываемо отпечаталось в моей памяти. Поэтому когда он в 9-м классе пришел и сказал: «Ты не хочешь в училище духовное поступить?», я говорю: «Ну, дай мне подумать, хотя бы день». Я день подумал и в следующий раз сказал: «Давай».

К. Лаврентьева

— Да? То есть вообще не было никаких сомнений, желания пойти в светскую профессию?

Иерей Н. Бабкин

— Нет. Ну, я еще в школе учился, когда духовное закончил. Я одновременно со школой закончил духовное училище.

К. Лаврентьева

— А потом поступили...

Иерей Н. Бабкин

— Потом в семинарию, но тоже никто не заставлял — ни отец, никто. Я как впервые, знаете, с владыкой познакомился? Питирим, (нрзб.), сейчас архиепископ. Я ему Катехизис сдал. Ну, вообще впервые мы познакомились, когда он меня крестил: я его дернул за бороду, он до сих пор помнит — видимо, сильно дернул. (Смеется.) Да. А потом я уже ему сдавал вот Катехизис. Он сидел в кабинете, там, помню, аквариум с рыбками да диванчик такой, и мы там с отцами сдавали ему катехизис все вместе. А я настолько вот сильно беспокоился, что выучил всего Филарета Дроздова наизусть. И он меня спрашивает в конце: «А ты по какой книжке готовился?». А я автора забыл. Я говорю: «Ну, белая такая, там красная рамочка». (Смеется.)

К. Лаврентьева

— (Смеется.)

Иерей Н. Бабкин

— Он так посмотрел, поулыбался — «ну ладно, — говорит, — четыре». А сам пять поставил. (Смеется.)

К. Мацан

— Интересный...

К. Лаврентьева

— Удивительно, да.

К. Мацан

— ...пастырско-педагогический ход.

Иерей Н. Бабкин

— Да, да, да. Для смирения, может быть, для моего. Ну, а потом, я уже, когда закончил, подошел, говорю: «Владыка, благословите в семинарию поступить». Он говорит: «А в какую?». Я говорю: «В какую благословите». Он меня благословил в Николо-Угрешскую. Так вот я попал в Николо-Угрешскую семинарию — по Божьему, наверное, промыслу. Ну, Вы знаете, если честно, я для себя... Я себя просто не видел занимающимся чем-то другим, то есть на какой-то стезе. Знаете, кто-то у нас поступал — в МЧС пошли работать, кто-то там решил торговлей заниматься, кто-то там — бизнесом, да. Ну, у человека разные профессии. Но я не видел себя вообще как-то вот в жизни, в миру. То есть я настолько привык к церковной среде, что мне казалось, что я должен быть там.

К. Лаврентьева

— Отец Николай, Вы сегодня много говорили о своих духовных проводниках в мир Церкви, в мир священничества. То есть Вам очень повезло, фактически, с духовными наставниками. А есть сейчас у Вас духовник? У психологов есть понятие — не знаю, по-моему, называется «супервизия» — это когда психолог не очень понимает, как справиться с какой-то ситуацией своего клиента или своего собеседника, который к нему пришел за советом, и он идет за советом к более старшему психологу. Есть ли такое у Вас? Бывают ли ситуации, когда Вы совершенно не понимаете, что сказать, что посоветовать, и идете к духовнику спрашивать?

Иерей Н. Бабкин

— Вы знаете, у меня была эта ситуация, когда я был еще... только-только начинал быть священником. Мне отец рассказал, когда он был молодым священником, как это у него происходило. Он говорил: «Мне приходилось исповедовать человека. А я сан принял — там, месяц прошел. Если помню, раньше, в древности духовник — это был не каждый священник, то есть это была определенная должность, послушание в Церкви. Не все могли быть духовниками, и чаще всего это были монашествующие. А тут ты — молодой священник, и еще бывший прихожанин этого храма. И к тебе приходят люди, с которыми ты здороваешься каждый день и которые знают тебя как Мишу, а не отца Михаила. И вот приходилось как-то с ними контактировать, а еще давать духовные советы». Он говорит: «Я не помню, что я им говорил, когда они меня спрашивали. Но я помню точно, что я не знал ответа. Но то, что я говорил, было правильным, настолько глубоким и мудрым, что после исповеди я не помнил ничего». То есть вот божественная благодать — она покрывала молодые пастырские немощи, и он, как священник, отвечал. Ну, просто с верой. Господь говорил, что «не думайте, что отвечать, если Я Вас буду спрашивать о вере». Это, конечно, там речь немножко о другом, но Господь покрывает немощи. Он гордым противится, а смиренным дает благодать.

К. Лаврентьева

— Мы с Костей часто спрашиваем у молодых священников про исповедь. Скажите, у Вас были какие-то моменты, когда Вам приходилось или Вы давали советы из серии: «Смиряйся, кайся, молись», какие-то универсальные такие?

Иерей Н. Бабкин

— Бывает, человек не хочет услышать ответ. И он ему не нужен. Поэтому иногда, когда люди, например, обижаются — «батюшка коротко сказал, я-то ждала какого-то откровения, а батюшка сказал мне набор шаблонных фраз», я могу понять священников — конечно, здесь есть момент пастырского выгорания, но иногда есть люди, которым не нужен ответ. Ну, например, мне пишет человек, там, говорит: «Вот, батюшка, у меня такая проблема в семье — то и то». И ты видишь проблему и начинаешь спрашивать, задавать вопросы. Она: «Да нет, я не это хотела Вас спросить. Вы мне скажите, какой иконе молиться?». И ты понимаешь, что ей не нужен твой совет. И ты говоришь: «Вот этой, вот этой, вот этой». Вот и все. Потому что — ну, хоть помолится человек. Может быть, Господь его вразумит, если у тебя не получилось. Ведь не священник вразумляет человека, а Господь. Наше дело — сказать лишь слово о Боге, а все остальное, самые главные выводы, должен сделать сам человек. Но только если он хочет их сделать.

К. Мацан

— Вы привели в пример историю, когда священник дает какие-то советы на исповеди, и после исповеди сам не помнит, что говорил, потому что было какое-то...

Иерей Н. Бабкин

— Не всегда.

К. Мацан

— Да, не всегда так происходит. Но как раз вот к этому мой вопрос. Мы тоже эту тему с гостями в студии поднимали — что разные возникают мнения о священниках. Кто-то вот, в духе того, о чем Вы сказали, один священник мне говорил, что, когда только стал священником, он не понимал, как можно эту ответственность нести, как можно человеку что-то отвечать о его важном в жизни. И уже в сане он почувствовал, что Господь не оставляет священника один на один с этим вопросом. Какой-то возникает, откуда-то из воздуха возникает ответ, в котором ты уверен или, как минимум, другого у тебя нет, ты его даешь, так (нрзб.) пересказывает. Но когда я эту историю пересказываю другому священнику или другим священникам, часто возникает реакция обратная: «Нет, это неправильно. Это вот можно так все, что угодно, любой тебе ветер в голову залетел, ты это воспринял как благодать и выдал. Надо вообще ничему не доверять, таким вещам не доверять, а то мало ли чего можно наговорить. Отвечать просто очень сдержанно».

К. Лаврентьева

— «Да, да, нет, нет».

К. Мацан

— Да, то есть как дьякон. Вот дьякон ведь не может давать советы. Вот я просто исхожу из каких-то общепонятных практик, но не доверяю каким-то своим вот этим тонким вещам. Что Вы об этом думаете?

Иерей Н. Бабкин

— Я думаю, любой христианин может давать советы, не важно, облечен он в священном сане или не облечен. Вопрос об учительстве. Есть благодать для учительства, то есть не только для проповеди, но и для личной духовной беседы. И нельзя противиться Духу Святому, если Он говорит в тебе. Конечно, как различить это Дух Святой? Это может только человек святой, богоугодной, чистой жизни. Но если бы это было так, то все священники были бы ангелами, по-другому никак. Но ведь мы же грешные батюшки все, и благодать Божья покрывает наши немощи. Я согласен с Вашей историей этого священника — действительно, во время исповеди ты отвечаешь гораздо лучше, чем в прямом эфире Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) или даже здесь, на радио «Вера», как будто кто-то, гораздо более мудрый, чем ты, дает тебе какие-то советы. И ты действительно в этот момент ощущаешь, что ты не находишься один с этим человеком. То есть, как, Вы знаете, люди часто говорят: «Вот, зачем, там, исповедоваться? Я могу Богу сказать». Бог тебе не факт, что ответит, и не факт, что простит тебе грехи. Поэтому грехи прощаются в таинстве исповеди, так, как Господь заповедовал. Но, кроме того, священник еще нужен и как пастырь для овец. Господь говорит: «Я — дверь для овец. И кто ходит этой дверью, тот спасется». Поэтому дело пастыря, вот именно на исповеди, это не просто давать какие-то шаблонные фразы, а искать ответ в своем сердце — не от себя, а от Бога. То есть именно ответ в себе искать. Ведь «Царство Божие внутри нас есть». И даже если сердце — оно не такое чистое у тебя, как хотелось бы, ты сможешь найти этот ответ, если любишь человека и хочешь ему реально помочь.

К. Мацан

— А как быть нам, простым прихожанам, в этом смысле? Ведь тут тоже существуют двее логики. Первая — то, что священник, облеченный благодатью священства, на исповеди, или даже не на исповеди, может сказать то, что вправду будет не от него, но от Бога. А вторая логика — это то, что все люди, и священник может ошибаться...

Иерей Н. Бабкин

— Да.

К. Мацан

— И нужно это через некий фильтр пропускать. Вот как это, если угодно, искать нам, прихожанам, мирянам, золотую середину в нашем отношении к тому, что священники говорят?

Иерей Н. Бабкин

— Я думаю, для начала, не нужно бегать по разным священникам. То есть должен быть духовник, которого ты хорошо знаешь и который хорошо знает тебя. А то, знаете, говорят: «Я съездила в монастырь, и мне батюшка сказал: «Тебе нужно на отчитку». Я спрашиваю: «А Вы были раньше у этого батюшки?». — «Нет». Я говорю: «Ну вот, понимаете, вот я, допустим, Вас давно знаю, и я, при всем моем уважении к батюшке, не вижу, что у Вас какие-то признаки беснования. Вы причащаетесь, исповедуетесь, в храм ходите, то есть вполне. Зачем Вам это необходимо, в чем нужда? Зачем?.. Господь сказал... Есть более традиционный инструментарий — пост и молитва. (Нрзб.) дьявольский им изгоняется. Вот и изгоняйте дьявола постом и молитвой. Зачем вот что-то лишнее?» Ну, то есть, советы — советами, а нужно и свою голову иметь. Ведь что такое духовничество? Это свободное послушание воле старца, именно в традиционном смысле — старшего монаха, например, игумена монастыря. Но это не деспотия. И здесь вот эти отношения — они могут только при личном контакте со священником, при личном общении, то есть когда он тебя хорошо знает. Тогда он может дать тебе такие советы. А иначе это будет, ну, такая... команда больше.

К. Лаврентьева

— Священник Николай Бабкин, настоятель Петро-Павловского храма в селе Обуховка Белгородской области, в студии «Светлого вечера». С Вами мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы вернемся после короткой паузы.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Сегодня с нами в студии иерей Николай Бабкин, настоятель Петро-Павловского села Обуховка Белгородской области, и мы продолжаем наш разговор о пути отца Николая к вере, вере и о пути, который привел нашего сегодняшнего гостя к священству.

К. Лаврентьева

— Отец Николай, без этого вопроса наша программа не может обойтись никак. У Вас состоялась встреча со Христом? Можете ли Вы сказать, что она состоялась? Или она происходит? Или она еще состоится?

Иерей Н. Бабкин

— Я историю расскажу — не про себя, конечно...

К. Лаврентьева

— Мы очень рады.

Иерей Н. Бабкин

— Про одного старца, тогда еще начинающего подвижника, который очень долго боролся с грехом и никак не мог в себе его одолеть, потому что ему казалось, что Бог его не слышит. И вот в какой-то момент он сказал Богу: «Ты неумолим». Ну, и в душе его что-то оборвалось. И тотчас перед ним предстал живой Христос — вот такой, какой...

К. Лаврентьева

— Это Силуан Афонский.

Иерей Н. Бабкин

— Да. И потом, когда этот старец уже умирал, да, Силуан Афонский, его духовник... его духовное чадо спрашивал: «Отче, ты готов?». Он говорит: «Я еще не смирился». То есть тот человек, который сказал: «Держи ум в аде и не отчаивайся», тот, который настолько проникнут духовной мудростью (это один из моих любимых святых), он в конце жизни говорит: «Я еще не смирился». Поэтому, мне кажется, увидеть живого Христа может каждый человек, когда причащается святых Христовых тайн. Но воочию, вот глазами — это не самая главная же цель в жизни человека...

К. Лаврентьева

— Нет, я...

Иерей Н. Бабкин

— Ведь блаженные не видевшие, но...

К. Лаврентьева

— ...уверовавшие.

Иерей Н. Бабкин

— ...уверовавшие, да. Я понимаю, что Вы имеете в виду живую, личную встречу. Я думаю, знаете, она происходит всегда, когда в жизни возникает кризис веры. И странно, если его нет. То есть очень странно, если человек, например, пришел в храм, и он 10 лет ходит в храм, и все у него — ну, ровно и гладко. Это ненормально, это странно. То есть либо он настолько глубоко и сильно уверовал, что он достиг предела, либо же здесь что-то неправильно. Можно ходить в храм, но верить не в того Бога.

К. Лаврентьева

— А что такое кризис веры?

Иерей Н. Бабкин

— Это когда ты веришь не в того Бога. (Смеется.) Я как раз, да, недавно писал про это. То есть, когда, например, человек, ставит для себя религиозную жизнь в виде обрядов. Или же, например, он грезит концом света.

К. Лаврентьева

— Вы имеете в виду эти вот перекосы? Это кризис веры?

Иерей Н. Бабкин

— Ну, как — перекосы, почему? Многие люди, которые ходят в храм, они страдают и бредоверием. Не так, чтоб большинство, но есть такие люди.

К. Мацан

— А у Вас, священника, был кризис веры?

Иерей Н. Бабкин

— Как у священника, был.

К. Мацан

— Как это проходило?

Иерей Н. Бабкин

— Как раз когда я в Обуховку был назначен, тогда он у меня возник. (Смеется.) Потому что там все было, конечно, не так, как вот Вы в начале беседы сказали. Там, строил фонд «Поколение» Андрея Скотча под попечительством «Металлинвеста», и компания «МК» старооскольская — она руководила этим процессом. То есть храм строился за благотворительные средства, и там были люди, которые курировали стройку, и строительная компания. То есть я не бегал в поисках финансирования, хотя были, конечно, какие-то вопросы в плане утвари — ну, это у каждого священника. Но сложность была не в этом, а в том, что когда только община возникает, когда, вернее, храм возникает, а общины еще нету, то ее нужно создавать. То есть людей в храме мало, а налогов у священников много — всяких коммунальных платежей, да? Понятно, пожертвования не облагаются налогами, но все равно платежи существуют, там, налоговые отчисления, Фонд социального страхования — все это есть. То есть меня лично больше беспокоила такая земная, материальная составляющая, потому что ты несешь ответственность. Вот у нас как бы есть начинание — в плане будущего Центра семьи. Мы пока создали молодежный клуб, сейчас хотим спортивный клуб сделать небольшой. Ну, там помещения нету, к сожалению. И мы пока только пытаемся, только учимся на ошибках. И сложнее всего было людей объединить. Потому что у нас как — храм стоит, а люди, которые там живут, они многие уже не местные. Кто-то поразъехался, кто-то умер — то есть, нету вот таких коренных жителей, которые ходили бы в храм, ценили бы это. Или, может быть, помнили тот храм, который там был раньше. Поэтому было сложно, было очень тяжело.

К. Лаврентьева

— А как сейчас?

Иерей Н. Бабкин

— Но я хочу поделиться даже историей с радиослушателями.

К. Мацан

— Так?

Иерей Н. Бабкин

— У меня был кризис, и у меня были сомнения. Сомнения — главный враг веры. Оно... Такое, конечно, наверное, не на радио нужно рассказывать, а на исповеди, но были у меня сомнения. И можно сказать, что у меня был очень тяжелый кризис...

К. Мацан

— Сомнения — в чем? Это...

Иерей Н. Бабкин

— Ну, сомнения в вере.

К. Мацан

— Ну, что за этим стоит? Это кризис доверия: «Господи, почему Ты меня сюда поставил? Зачем это?» или: «Господи, есть ли Ты вообще, если я в этой ситуации оказался?».

Иерей Н. Бабкин

— Скорее, в другой формулировке: «Господи, а что дальше будет?». (Смеется.) Вот.

К. Мацан

— То есть кризис доверия промыслу.

Иерей Н. Бабкин

— Да. Как будет дальше, как жизнь сложится, там, семья, приход, дети, прихожане. Многие меня знали — я служил в соседнем храме, неподалеку, и многие прихожане меня знали, конечно, поддерживали, это утешало. Но было очень тяжело, и казалось, что ты одинокий, что ты вот как бы всеми забытый. И, может быть, как и Силуан Афонский, конечно, в какой-то момент мне казалось, что Бог не слышит мои молитвы, мои просьбы. Потому что когда ты молод, тебе хочется, чтобы все было быстрее. Чтобы, там, это не годы прошли... Ну, и, знаете, вот просто в один из обычных дней я просто пришел в храм, раскрыл антиминс на литургии, и только в конце литургии, уже перед причастием, я понял, что у меня антиминс замироточил. Причем, это было в пятилетие обретения мощей священномученика Никодима Белгородского. Вот. С той поры я больше никогда не сомневаюсь по этому вопросу. (Смеется.) Видимо, я живу (нрзб.)...

К. Лаврентьева

— Ну, это явное, явное чудо.

Иерей Н. Бабкин

— Мне не нужно живого Христа. Я думал, что я масло пролил, знаете, сначала. Но слишком ровные потеки, благоухание. Это было для меня чудо, потому что его же не вынесешь (нрзб.) на поклонение.

К. Лаврентьева

— Это невероятно вообще!

Иерей Н. Бабкин

— Да. То есть это для меня было.

К. Мацан

— Это очень интересно, и мне кажется, что такая тонкая тема, потому что со стороны это же может и так прозвучать, что был у священника какой-то кризис веры, потом что-то сверхъестественное произошло, и кризис веры снялся. То есть он снялся не ввиду какого-то внутреннего события, какой-то внутренней работы, а ввиду какого-то внешнего шока. И все-таки я чувствую, что не об этом история. Все-таки Вы сказали, что для Вас чудо было личным событием. Ну а если бы не было такого вот мироточения? Если бы не было такого зримого какого-то события, что бы было?

К. Лаврентьева

— Ну, с каждым же Бог разговаривает на его языке.

Иерей Н. Бабкин

— Да, да! Вы знаете, еще до мироточения я стал искать. Я стал искать. То есть мироточение, скорее, уже было результатом вот этого поиска.

К. Мацан

— Чудо как результат веры, а не вера как результат чуда?

Иерей Н. Бабкин

— Да, да. Именно так. Я как раз хотел рассказать...

К. Мацан

— Рассказывайте! (Смеется.)

Иерей Н. Бабкин

— Да, я же начал с того, что в беседе нашей сказал, что мы воспринимаем Христа только как Бога и забываем, что Он был еще и человеком. И я для себя Евангелие вдруг открыл иначе. То есть мне просто было интересно. Было интересно, как Евангелие может изменить мою жизнь. То есть, я столько про это говорю, как священник, и проповедую, и какие-то вещи прилагаю к себе. Но обычно как? Ну, «молись», самому себе — «постись», ну, «ты здесь мало постарался», «здесь, значит, недоработал». Ну, как бы ты сам всегда виноват. А вот я задумался: а может быть, дело не в том, что я что-то просто не так делаю, а в том, что я смотрю на это неправильно? Что я, может быть, обращаюсь к Богу не так? Ведь можно обратиться, и Бог тебя не услышит, если ты обращаешься не к Нему. Ведь только один Бог истинный — это библейский Бог, тот Бог — живой, настоящий, то есть Тот, Который есть, а не который у тебя в голове, в твоем представлении. Вот это есть ложный идол, и он может быть каким угодно, этим богом. Для кого-то он, знаете, такой божок-добрячок, который все прощает, и даже ада нет. Есть такие либеральные тенденции, в том числе даже, кстати, к сожалению, и среди богословов наших и пастырей даже звучат. Как Сартр сказал: «Ад — это другие». Очень удобно так жить, наверное. И я просто стал смотреть Евангелие по-другому. Мне помогли толкования на Священное Писание — не православного богослова, к сожалению... (Смеется.) Которые писали свои комментарии, исходя из человеческого взгляда на Христа, то есть под другим углом зрения. Обычно ты читаешь толкования, и ты видишь морализаторство. Ты говоришь: «Вот так, вот так и вот так надо поступать в жизни, как поступал Христос». А здесь ты видишь: «Посмотрите на Христа. Были бы Вы на Его месте или нет? Как бы Вы поступили в этой ситуации?».

К. Лаврентьева

— Отец Николай, то есть вот такой болезненный, серьезный кризис доверия Богу — он спровоцировал Ваши вот эти размышления, получается?

Иерей Н. Бабкин

— Да.

К. Лаврентьева

— И получается, что у Вас тоже были какие-то ложные стереотипы и представления о личности Бога?

Иерей Н. Бабкин

— Я видел в Христе морализатора.

К. Лаврентьева

— Так. Отец Николай, так, получается, как обычному человеку, который не переживает, например, острый кризис веры, хотя, мне кажется, очень многие понимают, о чем Вы говорите, потому что у каждого человека в какой-то момент может произойти что-то такое очень болезненное в отношениях с Богом...

Иерей Н. Бабкин

— Я (нрзб.).

К. Лаврентьева

— Если человек всю жизнь живет с какими-то представлениями о Боге... Ну, как говорят? «Вот если ты в депрессии, значит, у тебя и Бог — карающий судья. А если ты такой легкомысленный товарищ, то у тебя и Бог тебе все прощает». А как понять и как человеку в какой-то момент, получается, на себя опрокинуть холодное ведро воды и вообще встряхнуться, если никаких событий извне и кризисов не происходит? Если человек исправно ходит в храм, ходит на работу, дома семья, детишки, все, и как-то вот он толкует, толкует себе личность Бога, растолковывает его мнения о себе... Вот я очень много читала всякие посты в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), когда человек говорит: «Вот Бог думает обо мне так» или «Бог сказал мне так». И, если, честно, меня это очень пугает. Поэтому я и задаю Вам этот вопрос сейчас. Как убежать от собственных неправильных толкований Бога, Его мнения о тебе, Его поведения, Его мыслей? Как не влезать вот в эту область и идти по правильному пути, выстраивать отношения с реальным, настоящим Богом, а не своими какими-то стереотипами и заморочками?

Иерей Н. Бабкин

— Обычно, когда спрашивают священника, самый частый вопрос — это «как, батюшка, молиться, чтобы Бог меня услышал?». Если начинаешь говорить про заповеди, какие там первые заповеди приходят в голову? Там, «пост нарушил», можно — заповедь о блуде, может, о воровстве у кого-то всплывает. Ну, мало ли — у кого что. А вот первые три заповеди — почему-то, к сожалению, про них даже не все знают.

К. Мацан

— Вы имеете в виду Декалог, то есть Десять ветхозаветных заповедей?

Иерей Н. Бабкин

— Да, да, да. Ведь эти заповеди — они были даны всему человечеству. То есть когда Бог только морализатор для тебя, когда Бог для тебя только лишь законы и правила какие-то внешние, Он никогда не будет Богом личным, внутренним.

К. Мацан

— Но первые три заповеди — они именно касаются Бога как такового, Его отношения к человеку и человеческого отношения.

Иерей Н. Бабкин

— Он говорит: «Я Бог, Которого...»... «Я Бог твой», — он говорит. Не чей-то — «Я Бог твой. У тебя не должно быть других богов пред лицом Моим».

К. Мацан

— Это первая заповедь.

Иерей Н. Бабкин

— Да. Потом, он говорит, что «не нужно, чтобы у тебя были еще и кумиры», кроме того. Ложные боги, ложные идолы. «И чтобы ты не произносил Мое имя напрасно». Я имею в виду, не просто вслух сказать, а для того, «чтобы ты обращался ко Мне не впустую», как фарисей, например, с мытарем в известной евангельской притче. То есть чтобы общение было личным. Поэтому Христа нужно искать в себе и читать Его слово, направленное к тебе — не к кому-то, не ко всем, а к тебе. Если ты будешь воспринимать Христа образно, только лишь в переносном смысле как-то вот, или: «Ой, Господи, я к этому не готов», то ты никогда не станешь христианином. Только лично, только к тебе. И только как прямое указание — «иди и поступай так же».

К. Лаврентьева

— А как найти золотую середину перед Богом всемогущим, всевидящим, перед Которым ты просто трепещешь, и как это совместить с евангельской фразой Господа, когда Он говорит о том, что «я не называю Вас рабами — я называю Вас друзьями»? Как не уйти здесь вот в такое легкомысленное похлопывание по плечу Господа и в другую крайность — вот это вот «Господь — карающий судья, и шаг вправо, шаг влево — расстрел»? Где здесь золотая середина?

Иерей Н. Бабкин

— Ну, помните, Иоанн Богослов говорит: «Не забывайте, что Вы — дети Божьи». Кто такие дети по отношению к отцу? Да, он наш папа, мы его любим, он может нас простить. Но все-таки отец — он воспитывает. Поэтому если ты любишь отца, ты не будешь нарушать его заповеди. И любовь к Богу, про которую очень много говорят, это всегда богопознание. То есть нельзя говорить, что «я люблю Бога», если ты не хочешь Его познать. У меня был недавно такой спор с мусульманином, он пришел в прямой эфир и начал спрашивать про Сына Божьего, намекая на то, что Иисус был человеком. А я в ответ говорю про Иоанна Богослова, про Логос, про слово, и говорю: «Вы знаете, чтобы веровать в Бога, нужно Его познавать», на что он со стеклянными глазами ответил: «Зачем мне познавать Бога? Бог где-то там далеко, а я здесь, на земле». И тут вдруг понимаешь, что разговор при этом дальше продолжаться не может, потому что Бог ему неинтересен. То есть предмет разговора будет — Библия, Коран, но только не Бог.

К. Мацан

— А не кажется ли Вам, отец Николай, что Вы на Кирин вопрос ответили уже раньше? Вот где эта золотая середина между страхом таким, трепетом перед Богом-судьей и радостью и покоем от того, что Бог — любящий отец. Вот Вы неслучайно сказали о личном таком контакте, о том, что, в общем-то, эта золотая середина и есть Христос. Потому что схема, где есть Бог-судия и Бог всепрощающий, это схема очень такая умозрительная, философски-теоретическая. А на практике, когда есть молитва и есть общение со Христом, все эти вопросы снимаются — именно в личных отношениях. То есть можно же с одним и тем же человеком одновременно, в одном флаконе испытывать и трепет, и уважение, и радость от того, что он тебя любит и прощает, правда ведь?

Иерей Н. Бабкин

— Вы сейчас очень по-человечески изложили, и точно, богословские мысли о том, что Бог есть личность, в которой есть место и для справедливости, и для милости. Если взять злого судью, например, он может поступить только по закону. Да, бывает, конечно, амнистия, но только по закону. Он не может убийцу помиловать, потому что он сказал: «Прости меня, я был неправ». А Господь может. Поэтому когда говорят... Знаете, есть такой образ, что Бог — любящий, там нет места для справедливости. Это как сено и огонь, это не совсем так. Если бы наш Бог был только милующий, наш Бог был бы богом вседозволенности. Но так как у Него еще есть и законы... А закон, как говорит Павел, это детоводитель ко Христу, то есть это те статуты, идя по которым, ориентиры, ты никогда не уклонишься ни вправо, ни влево. Поэтому в Боге есть место и для справедливости, и для милости. И мы — образ Его, у нас самих это есть. Мы поэтому и причастны Богу в этом. Если мы с себя отбросим закон, скажем: «Закон нам не нужен, у нас только благодать», то мы, скорее всего. Останемся, как писал Павел, плотскими христианами или, в лучшем случае, душевными. Но духовными вряд ли станем. А значит, и Иисус не будет говорить в нас — пусть через Слово Божье, через чтение Писания... Я не как протестант имею в виду, говорить, а вот именно дыхание Святого Духа, действие Его благодати.

К. Лаврентьева

— Священник Николай Бабкин, настоятель Петро-Павловского храма села Обуховка Белгородской области. Отец Николай, священник, как я понимаю, как мы понимаем, как святые отцы говорят, должен гореть постоянно, чтобы не обжечься о благодать Божью, о всеобъемлющую благодать, с которой он постоянно сталкивается. Но это же можно отнести и к простому прихожанину. То есть нужно постоянно поддерживать в себе некое духовное горение. Согласны ли Вы с этим? И если да, то как это совершать на практике, осуществлять?

Иерей Н. Бабкин

— Ну, видите, если, например, человек уклоняется в западный мистицизм, то там большой уклон идет в чувственность. То есть там ты больше создаешь себе настрой на духовную жизнь. Если же брать восточную мистику, восточную духовность, именно святоотеческую, четвертое столетие наших богословов, литургистов, то это мистика, проникнутая умозрительными вещами — такого внутреннего диалога с Богом, практика умной сердечной молитвы. То есть, есть в Церкви средства, которые позволяют сохранять эту живую связь, горение, про которое Вы говорите. Я думаю, горение — это личный контакт, личное общение. Вы знаете, бывает, приходит прихожанка, говорит: «Батюшка, каюсь в грехах — во время работы дома хожу, там, тазик с водой, рыбу мою и начинаю песнопение какое-то петь, или молитву внутри, или к Господу обращаться... Батюшка, простите, такими делами занимаюсь, а дерзаю обращаться к Богу». (Смеется.) И ты понимаешь, что она достигла больше тебя. Потому что ты в течение дня не так часто обращаешься к Богу, как твоя прихожанка. Я говорю: «Дорогая моя, все у Вас хорошо, так и делайте. Разговаривайте с Господом от себя». Это не будет какой-то дерзостью — ведь ребенок тоже в течение дня беседует с папой и мамой, не только по расписанию, во время молитв — он разговаривает с Ним всегда.

К. Лаврентьева

— А как это совмещать с запретом на упоминание Имени Господа всуе?

Иерей Н. Бабкин

— Ну если всуе — «Господи, помоги рыбу дочистить», наверное, это всуе, да.

К. Лаврентьева

— Да. А если разговаривать в течение дня, ты же можешь и про рыбу сказать ненароком? (Смеется.)

Иерей Н. Бабкин

— Конечно. Если просто ты читаешь молитвы, или внутренне у тебя какой-то сложный вопрос, и ты пытаешься найти его вместе с Богом, задаешь этот вопрос Богу, то ты найдешь на него ответ. Ты говоришь: «Господи, я не могу понять, почему, например, мы не можем помириться с соседкой». И вот человек ходит, например, и рассуждает. Или, например, в конце уже этих размышлений говорит: «Господи, помоги мне», например. То есть идет такой внутренний диалог-собеседование с Богом. Ведь цель умной сердечной молитвы в чем? В том, чтобы человек постоянно пребывал в молитве. Как Павел сказал: «Постоянно молитесь». То есть постоянное богообщение. Только в состоянии постоянно богообщения ты не согрешаешь. Вот это постоянная практика.

К. Лаврентьева

— А можно ли назвать постоянным богообщением ощущение себя в присутствии Бога? Что Он непрестанно на тебя смотрит и Он постоянно рядом?

Иерей Н. Бабкин

— Ну вот знаменитая история митрополита Антония, когда он после лекции отца Сергия Булгакова поднялся на чердак и там раскрыл Евангелие от Марка и понял, что Христос — это не исторический персонаж, а живой, реальный Бог здесь.

К. Лаврентьева

— Он прямо здесь.

Иерей Н. Бабкин

— Я думаю, вот это состояние он с собой пронес через всю жизнь. Если послушать его и посмотреть...

К. Мацан

— А это был отец Сергий Булгаков — вот который к ним приехал (нрзб.)?

Иерей Н. Бабкин

— Да-да-да.

К. Мацан

— Потому что сколько мне эту историю ни пересказывали, я никогда не знал об этом, что это был именно тот великий философ и богослов.

Иерей Н. Бабкин

— Забывают обычно этот момент.

К. Мацан

— Потому что у владыки Антония же часто — «некий священник, некий известный богослов», не всегда он его упоминает. А это, оказывается, тот самый... Потрясающе.

Иерей Н. Бабкин

— И скромный всегда.

К. Мацан

— Вот смотрите, я хотел спросить... Вы упомянули этот потрясающий пример из «Жития преподобного Силуана Афонского» о том, что подвижник, достигший святости, в конце жизни сказал, что «я еще не начал смиряться». Это и вправду история, тот пример, сама вот эта, опять-таки, логика человеческая, которую мы часто встречаем в житиях святых, — о том, что, по-моему, Пимен Великий говорил, что «куда будет ввергнут сатана, там я буду». Настолько было смирение у святого. Или кого-то тоже из древних святых спрашивали перед смертью, что он чувствует, и он говорил, что «я еще даже не приступил к покаянию», хотя всю жизнь он этому посвятил и на самом деле достиг святости. И вот, с одной стороны, это очень трогает. С другой стороны, мы живем в такой скептический век, и уж Вы точно, общаясь в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) с Вашими подписчиками, понимаете, что для человека, который смотрит на Церковь со стороны или на религиозную традицию со стороны, это вызывает скепсис, и даже в этом некое кокетство видится: «Ну конечно, великие святые — они-то уж понимали, что они святые, но к концу жизни так благочестиво говорили: «Не-не, я — нет, Вы что, я не святой». Как все-таки нам, опять-таки, простым людям вот в этом смысле для себя этот опыт святых правильно воспринять? Как подавить в себе искушение увидеть в этом кокетство?

Иерей Н. Бабкин

— Я думаю, мы в такой ситуации просто не верим, что мы можем стать святыми. А ведь помните, Павел говорит: «Бог кого избрал, тех и предопределил, кого предопределил, того и оправдал, кого оправдал, того и прославил». То есть все избранники Божьи — они потенциально должны быть святыми, которые будут судить мир вместе с Иисусом Христом, как говорится в «Откровении». То есть все избранники, без исключения, все званные на брачный пир, все. Только ты можешь...

К. Мацан

— Павел всех христиан святыми называет.

Иерей Н. Бабкин

— Да, да. Ну, там немножко... Тут не только нравственные категории, потому что святой по-разному воспринимается в Ветхом Завете — и как отделенный, то есть как особенный человек, и как святой, живущий в Святом Духе. То есть здесь, у этого особо много разных значений, и они все правильные. Просто как бы о разных сторонах этого вопроса говорят. Я имею в виду именно святость как жизнь в Святом Духе, в благодати Божьей, а не как просто потому что я какой-то особенный, там, или отделенный от других. У тебя борода длиннее и ряса еще есть, а у другого человека нету. И внешний вид, и даже и снаружи образ жизни. Потому что когда жития читаешь, кажется, что именно вот какие-то внешние условия жизни определяют человека: ушел в пустыню, отказался от всего, убили его, послали на смерть — все, кажется, вроде, так просто. Но вот возьмите житие сорока мучеников Севастийских — ну разве так все просто было? Он воин и язычник, у него, наверняка, была семья. Он увидел, что один отпал от Христа, он увидел венцы и понял, что вот здесь истина. И он тотчас отказался от всего. Разбойник, который умирал на кресте рядом со Христом, первым вошел в Рай. Даже некрещеный, кстати.

К. Мацан

— Ну, то есть когда Вы говорите о святости, как о том... как о (нрзб.) жизни в благодати Святого Духа, я просто пытаюсь, чтобы мы не оставляли это как термин такой непонятный. Потому что звучит очень высоко и богословски — «о жизни в Святом Духе». А что это на практике? Вот для нас, простых людей, что это — регулярная молитва, там, я не знаю, пост?

Иерей Н. Бабкин

— Нет, нет. (Смеется.)

К. Мацан

— Как нам эту высокую категорию к себе применить? Вот то, о чем Вы начали говорить как раз, — о том, что мы не допускаем мысли, что мы тоже, в принципе, в каком-то смысле можем стать святыми, хотя, высоко говоря, к этому призваны?

Иерей Н. Бабкин

— Давайте языком апостола Павла будем говорить. Потому что он самый известный богослов, и он сформировал богословие Церкви впервые. Святость для апостола Павла — это праведность Иисуса Христа. Вот, например, когда протестант говорит: «Я уверовал в Христа, я буду в Раю, потому что я Им оправдан», они говорят про моментальную святость. Да. Для православного человека оправдание во Христе — это процесс, процесс духовного очищения. Иногда оно проходит быстро, иногда медленно. Вот вспомнили сорок Севастийских мучеников... Сейчас пост, вспомним преподобную Марию Египетскую, которая больше десяти лет боролась с блудной страстью, уже в пустыне живя. Она ложилась на землю и просила, чтобы Бог дал ей благодать. И пока Бог ей не давал, она с земли не вставала. То есть это вот, как вот вспоминая Силуана Афонского, о котором мы говорили, она умоляла Бога, чтобы Он дал ей благодать. То есть праведность — это не нравственная исключительность, как люди часто воспринимают. Они думают, что «если я вот после причастия буду вести себя хорошо, я могу считать себя праведником». Нет, праведность — это то, во что тебя облекает Христос. Он облекает тебя в Себя Самого. Но для того, чтобы облечься Его праведностью, как говорит Павел, нужно отказаться от своей праведности — мнимой, ложной, и от своей правды. То есть поступать как Иисус Христос, быть маленьким Иисусом Христом, как писал Льюис. Тогда твоя жизнь будет христоцентрична, и тогда ты будешь на пути к праведности. Насколько ты достигнешь, каких высот ты достигнешь, никто не знает. Но в доме Отца обителей много. Я думаю, для любого настоящего благочестивого человека, пусть не праведника, но благочестивого, найдется местечко в Раю. Нужно в это верить и к этому стремиться.

К. Лаврентьева

— Отец Николай, что для Вас главное в священстве?

Иерей Н. Бабкин

— Иисус Христос. Это важнее даже самого священства.

К. Лаврентьева

— А Вы помните свою первую литургию?

Иерей Н. Бабкин

— Ну, она же была с владыкой. (Смеется.) Когда рукополагали, да.

К. Лаврентьева

— Как забыть?

Иерей Н. Бабкин

— Когда я держал агнец(?) в руке. Даже фотография сохранилась. И я там такой еще... в очках темных, держу этот агнец. Помню, дрожали руки. Холодели руки. Было страшно на первой литургии. Но очень... Незабываемое впечатление. Я не знаю, как это описать. Это как будто ты стал другим человеком. То есть когда, я помню, я вышел из собора уже, нужно было... хотел цветы владыке подарить, я понял, что я уже немножко другим стал каким-то. Не то, чтобы я стал как-то лучше или духовнее — не, ничего подобного. Нет, я понял, что на мне какая-то особенная сила, благодать действует. И вот проблема — почему говорят, что пастыри выгорают? В том, что мы иногда забываем про эту благодать священства. Священнику дано больше, чем мирянину. С него и спросится больше. Но духовно ему дано гораздо больше. То есть он может обращаться к этой благодати. Поэтому он может учить, поэтому он может говорить о вере. Даже тогда... Даже если ты косноязычен, даже если ты не знаешь, что сказать, даже если тебе тяжело на исповеди, ты все равно найдешь, подберешь эти слова. Если ты хочешь помочь человеку, хочешь помочь ближнему, то для меня главное — Иисус Христос.

К. Мацан

— Вот Вы уже начали про это говорить и пока не закончили, как мне кажется, — про этот феномен встречи с Богом. Вы сами упомянули знаменитую историю, которая каждый раз приходит на ум, когда мы это выражение слышим — «встреча с Богом», о владыке Антонии Сурожском, как он, читая Евангелие от Марка, между второй и третьей главой, я не помню, какой глагол, но ощутил, пережил, понял, увидел в духовном смысле слова, в духовном зрении, что по ту сторону стола стоит Христос. Он реально здесь, воскресший Христос, и, значит, все остальное в Евангелии тоже правда. Вот это то, что владыка Антоний называет... назвал, в своем случае, встречей с Богом. То есть встречей, после которой ты уже не можешь быть прежним, ты уже не можешь дальше жить так, как будто этой встречи не было. И надо дальше как-то определиться: что я теперь по жизни буду, какк я к этому буду относиться? Вот у Вас такая встреча, после которой уже невозможно оставаться прежним, может быть, первая встреча со Христом, как произошла? Или не было одного момента?

Иерей Н. Бабкин

— Придется повторяться, да. Ну, у меня был другой момент евангельский. Когда я читал молитву Иисуса Христа в Гефсимании за апостолов. Вот если ее переложить от себя, то это тебя переворачивает просто. Ты понимаешь, что Христос, Его слова, Его молитвы — они записаны не как воспоминание, а как те слова, которыми должен молиться ты.

К. Мацан

— «Моление о Чаше»?

Иерей Н. Бабкин

— Да.

К. Мацан

— «Если только можно, авва, Отче, чашу эту мимо пронеси?» — в пастернаковском переложении.

Иерей Н. Бабкин

— Да. В том числе, и эти слова. Ну, там не все, что можно к себе приложить. Там Он говорит о своей чаше, да? Но там, где Он молится о мире, там, где Он молится о своих учениках. Священник — он тоже, когда читает эти слова, он вспоминает о мире, в котором он живет, он вспоминает о своих прихожанах, об общине, о своей семье, в конце концов, и о себе самом, о своем пути, который тоже подобен пути Христа. Конечно, не в той степени. Тут дело не в сравнении и не в качественном каком-то выражении, а в твоем личном отношении. Не просто сопереживание... Вы знаете, некоторые люди приезжают в Святую Землю — им нужно пройти путем Христа... Здесь дело не в сопереживании, не в чувствах, а в том, что ты готов пойти за Ним, пойти за Ним тем же путем, которым Он шел, в том числе, на смерть. И ты, когда ты читаешь... (Нрзб.) лично я когда читал, я себе задавал вопрос, готов ли я умереть за Иисуса Христа. И в тот момент, тогда я понял, что я не готов умереть за Иисуса Христа, я понял, что я плохой христианин.

К. Мацан

— Ну вот на этой оптимистической ноте... (Смеется.) Она, мне кажется, и вправду оптимистическая нота, потому что, наверное, путь к такому состоянию «хорошего христианина», как мы часто замечаем, начинается с осознания того, что я плохой христианин.

Иерей Н. Бабкин

— Да.

К. Мацан

— Вот поэтому на этой оптимистической ноте мы заканчиваем нашу сегодняшнюю программу. Спасибо огромное! Напомню: иерей Николай Бабкин, настоятель Петро-Павловского храма села Обуховка Белгородской области, сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». В студии была моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан, до свидания.

К. Лаврентьева

— Всего хорошего!

Иерей Н. Бабкин

— Всего доброго!