«Путь к священству». Протоиерей Даниил Азизов

У нас в гостях был руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии протоиерей Даниил Азизов.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, а также о том, почему он называет себя этническим ассирийцем, и почему для него важно сохранять традиции этого древнейшего народа. Отец Даниил поделился своим мнением, почему сегодня у многих происходит кризис веры, и что может помочь христианину преодолеть его.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

К. Лаврентьева

— Светлый вечер на радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан и моя дорогая коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— А на связи сегодня с нами и с вами в этом часе «Светлого вечера» протоиерей Даниил Азизов, руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии. Добрый вечер.

Протоиерей Даниил

— Здравствуйте, Константин. Здравствуйте, Кира. Здравствуйте, дорогие наши радиослушатели.

К. Лаврентьева

— Здравствуйте, да.

К. Мацан

— Отец Даниил, я и вам напомню, и нашим слушателям, что в этих беседах, которые мы с Кирой ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. У нас нередко есть интуитивное ощущение, что человек на амвоне перед нами —это тот, кому быть священником было написано на роду, а между тем мы знаем, что часто это путь, это выбор, это иногда сомнения и метания, в любом случае какие-то вопросы к себе, к жизни, к Богу и поиск ответов на эти вопросы. И вот о вашем пути в этом смысле нам хотелось бы сегодня поговорить.

К. Лаврентьева

— Да, отец Даниил, когда начинаешь искать информацию о вас в интернете, сразу, значит, первой ссылкой буквально вылетает: священник Даниил Азизов, этнический ассириец. Расскажите, пожалуйста, об ассирийцах — что это за народ, какие у него исторические особенности, как ассирийцы-христиане воспринимают Творца, есть ли что-то особенное в этом восприятии? Очень интересно.

Протоиерей Даниил

— Кира, вы знаете, так получилось, что я отношусь к этому народу, к этой национальности, и священников, православных священников, в России всего двое. Это отец Стефан (Садо) — замечательный ученый, глава Санкт-Петербургской библиотеки Духовной академии. И они вместе с отцом, отец его уже умер, Михаил Юханович Садо, которого знает целая плеяда старых священников, которые учились когда-то в Петербургской духовной академии, он преподавал там еврейский язык. Но известен среди ассирийцев он был не этим, а тем что он создал мартиролог — то есть огромную книгу, куда вошли все ассирийцы по территории всего Советского Союза. Это они, отец и сын, ездили по городам, по весям, и до сих пор сын ездит, отец архимандрит ездит по городам в отделения Федеральной службы безопасности и там работает с документами, и находит всех-всех ссыльных, без вести пропавших, расстрелянных, потерянных всех ассирийцев. И до сих пор этот труд монументальный является еще вот не только книгой памяти, но и местом, куда можно заглянуть и найти какого-то потерянного представителя той или иной семьи. Ну вот. И также вот в Ростове служу, совершаю свое служение я. Ну и еще у нас есть коллега православный, не менее, наверное, самый известный и самый популярный, самый знаменитый — схиархимандрит отец Серафим (Бит-Хариби).

К. Лаврентьева

— Да.

Протоиерей Даниил

— Который обладает замечательным, уникальным голосом. Не менее замечательный харизматичный характер. Он родился и вырос в Грузии, вот в этом знаменательном для ассирийцев селе Старая Канда, которая находится под Тбилиси, в 20 километрах, там живут сплошные только лишь ассирийцы. И вот он основал там, по благословению патриарха грузинского Илии II, основал монастырь Тринадцати Ассирийских отцов, и к нему приезжает огромное количество людей. Ну и также и он приезжает в разные страны, в разные города, дает концерты. И я всегда как-то скептически относился к тому, чтобы священники вообще, тем более монахи, давали какие-то концерты, но у отца Серафима это все как-то так логично, потому что он не поет ни о чем другом, как только псалмы — псалмы на ассирийском языке, на языке на арамейском языке, на том языке, на котором говорил Христос. И манера подачи эта музыкальная, она очень необычная, завораживающая. Поэтому я много раз слышал, и есть курьезная история, если позволите, я расскажу ее.

К. Лаврентьева

— С радостью, да.

Протоиерей Даниил

— Отец Серафим поет на ассирийском языке, но так как он живет в Грузии, он, естественно, поет и на грузинском языке. Грузинские церковные песнопения потрясающе красивы и мелодичны. И вот мы с отцом Серафимом, значит, в очередной раз увиделись, он говорит: ты не слышал ничего, что там на Ибице происходит? Я говорю: я на Ибице не был, но я знаю, что происходит там одно и то же, там хорошо люди проводят время и так далее. Он говорит: ну я тебе потом расскажу историю. Значит, в богослужении есть, в Божественной литургии грузинской есть место, когда священник произносит ектению на грузинском языке. Для нас эта мелодия настолько красива и совершенно звучит мелодично, совсем не навевает как бы мелодию, посвященную упокоению какого-то человека, у нас совершенно другие мотивы и представления, и он ее поет очень красиво. Если радиослушатели захотят, они обязательно найдут на грузинском языке заупокойная лития послушать, это очень красиво. Так вот он ее поет самозабвенно, закрыв глаза, и люди, которые особенно не понимают языка, ну это сплошная мелодия. И он рассказывает, что вот в этом вот, на Ибице, в одном огромном месте, танцполе, где кто-то решил соединить музыку, танцует огромная толпа людей. Танцует и танцует, и очень хорошо, в общем-то. И кто-то сделал микс, и на припеве появляется слышится голос Серафима, и он поет грузинскую заупокойную ектению. Ну и люди продолжают, в общем-то, танцевать, сами не подозревая, что они уже танцуют на таком каком-то экспромте отпевания, поминании церковном.

К. Лаврентьева

— Такая миссия получилась прямо.

Протоиерей Даниил

— Такая миссия. Но я бы не хотел быть на месте тех людей, которые там.

К. Лаврентьева

— Да.

Протоиерей Даниил

— Поэтому пришлось отцу Серафиму, в общем-то, взять права на свои песнопения. Ну и в числе вот этой плеяды православных священников, ассирийцев, я, к сожалению, не пою, не сочиняю песен, не ученый, я просто ну вот в команде этих двух замечательных и талантливых священников-ассирийцев, которые несут вот эту православную миссию. А народ на самом деле, ассирийский народ — это ассирийцы вообще любят вспоминать, естественно, как и всякий маленький особенно народ, они любят вспомнить большое прошлое свое. Это была достаточно большая империя в Передней Азии, на Ближнем Востоке, об ассирийцах очень много говорится в Ветхом Завете, в книгах, и очень много говорится о вере этих людей. Они в числе первых приняли христианство, и вот до сегодняшнего дня этот народ старается нести вот свою миссию, особенно в тех местах, в которых они жили изначально — это Иран, Ирак, и особенно Ирак и Сирия. Они продолжают там жить среди вот этого мусульманского мира, притесняемы, но тем не менее. Вообще я хочу сказать, что в каждой семье ассирийской есть свои мученики, даже в нашей семье. Моя бабушка, она беженка из Турции. И она сохранилась и осталась жива только благодаря тому, что было бегство из Турции — это была такая резня, это был геноцид грузинского, армянского и ассирийского народа — ну в разное, конечно, время. И вот моя бабушка привязала, как это делали другие женщины, привязала ребенка, девочку, к своей спине и бежала, вот, что называется, на ногах из Турции. И она осталась жива только благодаря тому, что стрелявшие в спину попали в девочку, и она вынуждена была ее оставить на территории Турции. И после уже, когда прибыла в Россию и поселилась в районе Лабинска, вот в районе Армавира, Краснодарский край, там она родила уже остальных детей, и в том числе моего отца. И таких семей, и таких историй огромное количество. Поэтому это вот такой народ-мученик, народ, который до сих пор говорит на том языке, на котором говорил Христос, сохраняя те традиции замечательные. Ну и я имею честь быть частью этого народа.

К. Мацан

— Протоиерей Даниил Азизов, руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

К. Лаврентьева

— Отец Даниил, ну кажется, что когда у тебя в жизни есть такая история, когда твои предки (а мы видим это и в России много, мы пережили XX век, не мы, а наши родные), когда твои предки буквально становятся мучениками за Христа, или страдают за Христа, или испытывают лишения за Него, кажется, что ну у тебя, то есть у человека, как бы их потомка, проблем с верой точно не будет. Ну казалось бы, какие сомнения в вере, какие могут быть кризисы веры, какое может быть охлаждение и теплохладность, когда есть такая животворящая семейная история. Что бы вы сказали на это, отец Даниил?

Протоиерей Даниил

— Вот да, вы знаете, на самом деле это очень хороший, правильный вопрос. Мне кажется, вот люди, особенно из нецерковной среды, слишком идеализируют церковных людей, а священников особенно. Всем почему-то кажется, что у нас не бывает никакого кризиса, никакого выгорания, никакого опущения рук в какие-то моменты. Нам достаточно просто вспомнить апостола Петра или апостола Фому — сколько раз эти люди сомневались, да, сколько раз у них происходила вот эта вот внутренняя борьба. Человек же живет, и вера, она тоже жива. Если мы говорим вот о том времени, когда был геноцид, когда постоянно человек находится в состоянии стресса, я думаю что, во-первых, внутренний потенциал, внутренние силы у человека открываются с двойной какой-то силой, и плюс еще все-таки Господь дает возможность человеку выжить в какой-то экстремальной ситуации. Но когда наступает тишина, покой, когда ты приходишь в норму, когда у тебя появляется возможность размышлять о чем-то, в чем-то сомневаться — ведь это жизнь, это очень большой период времени, когда у нас эта вера может и ослабевать, когда мы можем сталкиваться с разными ситуациями, и они являются положительными или отрицательными, но тем не менее этим нашим опытом, который... Вот почему кризис веры происходит сегодня у людей? Я думаю, что, во-первых, мы живем достаточно хорошо: нам ничего не угрожает сегодня, нам можно верить, можно не верить, у нас нет никаких сложностей, нет никаких бед. Вот представляете, вот люди, которые прошли Великую Отечественную войну, вот женщина, у которой была — ну это вот просто пример: женщина, у которой была полная хата людей — был муж, были невестки, были внуки, были подростки там, сыновья, и в этом доме всегда была вот какая-то радость. И вдруг война, и эти женщины остались одни совершенно. Ну о каком атеизме может идти речь, когда люди каждый день думают: будет ли он живой или нет, вернется ли он или нет? Или на сегодняшний день, когда никому ничего не нужно, когда все совершенно ну привыкли к тому, что может быть с кем-то плохо. Вот я, например, вспоминаю свое советское свое детство в 80-е годы, и я помню, когда на улице кому-то становились плохо, и человек падал, вокруг него образовывалось сразу несколько человек — один звонил, бежал куда-то, другой пытался что-то сделать, если там был врач, обязательно что-то применялось для того, чтобы человеку, которому стало плохо, нужно было помочь. Вы сегодня представляете ситуацию: кому-то что-то стало плохо, падает человек — и толпа людей проходит практически мимо. За редким исключением, может быть, да, кто-то остановится, кто-то будет реанимировать и так далее. В основном всегда найдутся аргументы: да он, может быть, пьяный... да, может быть, поможет другой, кто будет идти за мной... и так далее. Вот со всем этим приходится нам с вами сталкиваться. И когда священник (ну вот это мое убеждение) выходит на амвон и говорит там: братья и сестры, давайте любить друг друга, так написано в Евангелии — это проще всего. Священник, который так говорит, а он должен так говорить, он должен в первую очередь задать себе вопрос: а я люблю кого-нибудь или нет? И иногда этот ответ может быть отрицательным.

К. Лаврентьева

— Ого!

Протоиерей Даниил

— Ну да, почему нет. Потому что любить можно только то, что тебе нравится. Вот мне нравится, мне этот человек симпатичен, он мне нравится, и я его люблю, или люблю за то-то, или почему-то. Но то, что написано в Евангелии — это очень сложно: любить того, кого не за что любить — это же, ну согласитесь, что это непросто. А особенно любить того, который тебе не то что не симпатичен, а может быть, враждебно к тебе настроен. Это целая борьба, которая требует от нас очень большой работы, внутренней работы. И я думаю, что многие мои коллеги меня поддержат. Я очень много присутствовал при расставании человека с жизнью — то есть тогда, когда приходит конец, и когда вот приглашают священника исповедать, причастить. И я был, наблюдал людей, которые были очень сильные в своей жизни, они считались сильными, они работали в органах власти, они достаточно были жесткими, они, естественно, провозглашали атеизм. И вот когда приходишь к этому человеку и видишь, что он начинает обретать веру, но очень робкую такую, потому что вся жизнь, которую он положил, он понимает, что он отрицал и боролся с тем, что было очень рядом и очень близким. Хотя я могу сказать, что эти люди, которые прожили без Бога, ну вот да, в нашем представлении — которые не ходили в церковь, не причащались, они, многие из них более, мне кажется, более ближе к Богу, чем иногда мы с вами, которые ходим каждый день в церковь. В этом есть какое-то, вот знаете, когда мы должны ну дать ответ в первую очередь себе. Вот Господь — это абсолютная любовь, и мы пытаемся в церковной жизни нашей что-то там совершить, что-то сделать. А есть в жизни люди, которые о Боге не знают, о Боге не слышали, о Боге не читали, но они совершают намного больше добрых дел. И самое главное, что они не оборачиваются назад, не ожидают от Бога никаких преференций, ни от кого-то еще. Вот мне кажутся эти люди намного, намного более яркими. Я почему-то сейчас говорю об этом и вспоминаю Сергея Бондарчука, известного кинорежиссера, который не был религиозным человеком. Вы же помните, да, этого...

К. Лаврентьева

— Конечно. «Война и мир», кто не помнит «Войну и мир».

К. Мацан

— «Война и мир». А еще «Отец Сергий», которого я люблю вспоминать, потому что это тоже Толстой написал его.

К. Лаврентьева

— Да.

К. Мацан

— Мало экранизировали, в смысле мало показывали экранизацию этого фильма «Отец Сергий». Сам Бондарчук сыграл отца Сергия. Но у него такие яркие образы, и он так похож с Толстым, вообще вся его жизнь очень похожа вот в этом поиске. И единственное, что сделал Бондарчук в конце своей жизни, во-первых, он оставил вклад, невероятный вклад в киноискусство, он показал такие мастер-классы, о которых могут мечтать даже сегодняшние режиссеры, но в конце жизни он ведь покаялся в своей жизни, он исповедался, причастился. И любимый портрет Льва Николаевича Толстого, который висел над его кроватью, он его уже перед самой смертью снял, и повесил туда образ Христа Спасителя. Это не значит, что он отказался от творчества Толстого, которому посвятил очень много в своей жизни времени. И я не менее, чем Бондарчука, люблю еще и, конечно же, и Толстого, почему я об этом и заговорил. Творчество Толстого, оно невероятно, несмотря вот на все перипетии жизни Льва Николаевича. Так вот Лев Николаевич, к сожалению, ушел из жизни вот так нелепо, и этому, к сожалению, поспособствовали его близкие люди, которые не дали ему ни раскаяться, ни раскрыться, ни успокоиться, вот здесь он перешел в таком смятении в вечность. Но Сергей Бондарчук перешел в вечность совершенно преображенным человеком. И мы не можем вот, например, говорить: да, вот этот человек, да, который ходит 40 лет в церковь, стоит у одной и той же иконы и не может ничего в своей жизни сделать, чтобы, допустим, хотя бы уважать — не любить, а уважать тех людей, которые стоят рядом. Изо дня в день он повторяет молитвы, изо дня в день он читает, причащается, исповедуется во всяких мелочах, которые не имеют к исповеди никакого отношения. А вот Бондарчук не ходил в церковь, да... Я, конечно, рассказываю это не о том, что не нужно ходить в церковь, да, и повторить жизнь великого кинорежиссера. Нет, это просто вот есть образы какие-то. Он не ходил, но он сделал больше, чем сделал обычный среднестатистический человек, и в конечном итоге ушел в вечность вот таким оправданным. И вот так у меня в жизни было несколько случаев, когда я вот таких вот людей, которым пришлось как бы признать на самом деле: да Бог же есть, как я жил без Него, я не знаю. Но вот люди примирялись и с этим жили. И в этом и есть колебания нашей веры. Потому что можно прожить всю жизнь с верой и в конце жизни ее потерять. Сколько случаев, когда священники утрачивают веру, слагают сан, уходят, им кажется, что там человеку, сложившему священный сан, дышится глубже и свежее, и намного лучше. Но наоборот, это дыхание еще более спирает.

К. Мацан

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» протоиерей Даниил Азизов, руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии. У микрофонов Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. Вас приветствуют ведущие Константин Мацан и Кира Лаврентьева. А на связи сегодня с нами и с вами в этой программе протоиерей Даниил Азизов, руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии. И мы в этой программе, напомню, говорим о пути нашего гостя к вере и в вере, о пути к священству — теперь как раз к этой теме, собственно, и переходим, и обратимся. И здесь очень удобно об этом вас спрашивать, отец Даниил, потому что ваша книга называется «Мелодия для Бога. О Церкви как о первой любви». Вот расскажите, как возникла эта первая любовь, как она пришла в вашу жизнь?

Протоиерей Даниил

— Да. Вы знаете, я отношусь к той плеяде духовенства, которое пришло в 80-е, в 90-е, может быть, годы. Мы, как правило, приходили помногу в Церковь, нас было много. Мы приходили из атеистического мира, мы становились людьми Церкви, мы смотрели на Церковь никак не оценивающе, мы смотрели совершенно завороженными глазами. Потому что, во-первых, в жизни нашей вот, советской той, школьной ничего подобного не было. Может быть, конечно, и это тоже влияет на человека, потому что когда тебе все время говорят, что Бога нет, и это предрассудки, но ты же чувствуешь, что внутри что-то живет, живет то, что не дает тебе возможности вот падать духом. Особенно вот в тот сложный период времени, когда молодой человек ступает только первые шаги своей взрослой жизни и часто обжигается, и часто происходят проблемы и так далее. Вот я очень счастлив, что я пришел в Церковь, я убежден, что это промысл Божий. Мне просто была необходима эта атмосфера, и я не знаю, как бы я по-другому мог выстраивать свою жизнь. Но мы вот как раз таки те люди... Знаете, вот был период, бамовцы такие были, да, когда молодые комсомольцы шли и строили БАМ, пели песни, кидали кирпичи друг другу, и счастливы были, на костре похлебка какая-то — и это была жизнь. Вот я уже к бамовцам себя не отношу, но вот тот период времени, который мне выпал в Церкви, когда я был сначала окружен старушками православными, которые из-под полы давали какие-то рукописные книжки, которые сегодня воспринимаются ну просто на самом деле, знаете, так вот...

К. Лаврентьева

— Со снисхождением.

Протоиерей Даниил

— Тогда это была первая литература, которая взахлеб читалась, и апокрифы, которые читались, они вызывали, конечно, вот такое обилие слез, эмоций у мальчишки, который впервые прикасался ко всему этому. А потом уже шла подготовка к семинарской жизни, первые знакомства, первые очки розовые, которые в Церкви были сначала надеты, а потом уже были разбиты, слава Богу. И от этого еще стало намного лучше. Знаете, когда долго носишь розовые очки, глаза привыкают, и потом, когда ты их снимаешь и разбиваешь, оказывается, что ты уже испортил зрение. Все нужно делать вовремя. Вот у меня как-то все это получилось. И время энтузиастов, знаете, было, когда в 80-е годы мы приходили в Церковь и смотрели на Церковь не как бы с точки зрения, а в каком храме я буду служить, а сколько будет зарплата, а вообще какие условия будут у меня. Мы просто приходили и ждали, что когда-то на нас наденут крест, когда-то мы будем рукоположены и будем служить. Вообще не возникал вопрос, где, когда и почему. Мы просто будем служить, будем проповедовать, как можем. И я считаю, что 80-е, 90-е, двухтысячные — это время церковной весны. Хотя это, вот многие говорят, что это сложные годы — да, это сложные годы, но мы как раз таки вот застали тогда, когда кредит доверия населения, людей к священнослужителям был настолько велик, что ну он был невероятно огромен. И вот вы сказали сейчас о книге, да, это вот она родилась просто так, никто не планировал ее особенно специально так писать. Просто родилось несколько рассказов, потом все это соединилось вместе. И вот ребята из «Никеи», издательского дома, посмотрели и благосклонно отнеслись к тому, что я написал, и издали эту книгу. Ну если получится издать вторую, как бы они порекомендовали мне написать, то там как раз таки я хотел бы отразить вот именно жизнь и быт нас, священников, вот в эти 90-е годы. Потому что об этом, считается, что лучше не рассказывать, лучше не говорить. Вы представляете, что в 90-е годы государство практически, ну оно существовало, но не было законов, сам власть была в некотором шоке, потому что нужно было вообще начинать все заново. Законы не работали старые, а новые еще не вырабатывались или были в состоянии только зарождения. И вот во всем этом мы жили, жила страна и жила Церковь. И я считаю, что хотя бы несколько каких-то эпизодов, может быть, непопулярных, но тем не менее небезынтересных, я бы предложил читателю показать, как это все было. Потому что очень было много людей из среды криминала, и мы с ними тоже общались. Мы их отпевали, мы крестили их детей, мы иногда принимали их исповеди, и из этих людей получались очень хорошие, положительные, замечательные герои, которые оставили свою жизнь прежнюю и начали совершенно новую. Мы работали в тюрьмах в это время, когда ничего нельзя было. Но тем не менее вот к этим людям, которые находились в полуголодном состоянии, мы тоже приходили к ним и тоже пытались строить храмы. И наши взаимоотношения, взаимоотношения тех людей, которые как бы были начальниками в пенитенциарных учреждениях, те, которые сидельцы были, и мы, священнослужители, церковнослужители, эти вот наши взаимоотношения, они тоже имеют место быть, и когда-то, может быть, в истории они будут более подробно рассказаны. И я считаю, что об этом молчать и не рассказывать совершенно ну это неправильно, потому что это часть нашей истории, даже если мы что-то делали не по закону иногда. Потому что храмы открывались тоже не по закону многие, когда приходили к мэру города и говорили в 90-е годы там в одном из городов Ростовской области: ну что делать? Он говорит: срывайте замок, заходите, начинайте служить, там разберемся. Понимаете? И это тоже, в этом тоже есть какая-то правда жизни, через которую мы тоже проходили.

К. Лаврентьева

— Отец Даниил, хотела вас поблагодарить за искренность и повествование ваше, и за все те вещи, которые не принято говорить. И вот сколько идет наша программа, столько я вам хочу задать мой следующий вопрос. Мы сегодня вскользь, но уже несколько раз упоминали о важнейших вещах, может быть, наверное, самых важных в жизни — об обретении веры и, не дай Бог, да, ее потере. И в наше время все чаще можно слушать об охлаждении веры, в таком, значит, охлаждении восприятия молитв, правил церковных, богослужения. И речь даже не об окончании неофитского пыла, когда человеку все связанное с Церковью интересно, а потом приходит время ну просто идти своими ногами, если можно так выразиться. Речь, конечно, не об этом, а о той некоей усталости, которая, наверное, появляется в течение жизни, когда надежда на сверхчудо, да, на какое-то постоянное и непрестанное сверхъестественное вмешательство в законы жизни, надежда на это сменяется, наверное, пониманием обыденности жизни, проблем, болезней, ухода из жизни близких людей, войн, смерти невинных людей — все эти проклятые вопросы Достоевского, их можно очень долго перечислять. И ты невольно начинаешь задумываться о бренности бытия, задумываться о том, что некоторые законы мира сего существуют будто бы отдельно от законов Божиих. И в этом смысле, мне кажется, можно даже до отчаяния дойти, но, наверное, не стоит. Ну вот вера, она в этот момент — на мой скромный, неопытный взгляд на самом деле, конечно, но все мы тут собрались говорить правду, да, и то что у каждого на сердце, и вот в этом смысле вера, как я замечаю, у некоторых людей она как будто начинает претерпевать такие серьезные кризисы. И вот мой вопрос в том, как сделать так, чтобы этот кризис, когда ты сталкиваешься с неминуемым горем и в своей личной жизни, и в жизни мира, да, ты сталкиваешься с неминуемой болью (а священник сталкивается с ней ежечасно, ежедневно), как сделать так, чтобы кризис твоей веры был точкой роста, а не точкой, когда все заканчивается? Не той страшной точкой, до которой лучше вообще не доходить. Как не потерять веру, отец Даниил, вот как вы считаете? И отчего можно ее там действительно, не дай Бог, не то что потерять, а как-то, может быть, перестать ощущать?

Протоиерей Даниил

— Вы знаете, я, наверное, к сожалению, не смогу вот так взять и сказать, как не потерять веру. Потому что этот вопрос в области нашего личного опыта. Есть масса примеров. Вот, например, приходят люди и говорят, даже церковные люди говорят: мы так устали от жизни, выгорели, скажем так, да, постоянно одно и то же, ничего не меняется, ничего не радует. И я предлагаю очень простой вариант. Я говорю, что у нас на паперти сидит молодой человек на коляске — у него не работают ноги, у него еле-еле работают руки, в общем, он инвалид. Я говорю: выходите, просто пообщайтесь — у него рот до ушей, он все время улыбается. И в это невозможно поверить. То есть иногда идешь раздраженный чем-то, с кем-то поговорив, и когда твой день, ты понимаешь, что подошел уже к концу, хотя он в разгаре, и что уже надо как-то себя привести в порядок, то глядя на этого человека молодого, ты понимаешь, что твои проблемы — это совершенно не те проблемы, которые нас на самом деле пугают.

К. Мацан

— Отец Даниил, а вот можно тут же я вот хочу спросить. Потому что это вот, знаете, то что называется, действительно такая тема болезненная. Кира в такой в нерв своим вопросом бьет, и также в определенный нерв попадает ваш ответ. Потому что действительно часто звучащая вот такая мысль, что подумай о тех, кому по-настоящему плохо, кому еще хуже, ну или не еще хуже, а просто кому хуже — это действительно, наверное, кого-то отрезвляет. А вот кого-то, наверное, нет. Знаете, я тут даже вспомнил, недавно слышал песню одной современной певицы, она называется «Счастье есть», эта песня, там такие слова:

Говорят, ревешь по пустякам,

А в Зимбабве дети голодают.

Это очень грустно, но пока

Мне совсем-совсем не помогает.

То есть в принципе оттого, что у кого-то дела еще хуже, мне лучше не становится. А вот что в этом смысле вот такому человеку может предложить ну Церковь в широком смысле? Церковь как собрание верующих, как тело Христово, вы как пастырь. Тут есть какой-то, не знаю, совет?

Протоиерей Даниил

— Боюсь, что нет. Боюсь, что какого-то ответа такого я не дам. Есть Евангелие, но оно должно лечь в твоей голове именно так, как оно задумано. А вряд ли ты его прочитаешь в это время там и так далее. Есть масса примеров, есть масса людей, но их надо увидеть, их надо рассмотреть, понимаете. Вот я попытался в продолжении книги рассказать, но так как она еще не издана, я вот вкратце скажу. Я вот не так давно размышлял над евангельским рассказом: четыре друга принесли пятого парализованного и попросили Христа исцелить. Помните, да? Не буду рассказывать всю историю, в общем, они пришли, принесли вот этого такого человека-растение, который совершенно ни о чем никого не мог попросить. И я всегда задумывался: а вот эти четыре друга, четыре молодые здоровые парни, у которых есть, наверное, своя любовь, девушка, мама, какие-то заветные мечты, какое-то есть вещи, которые они хотели бы, может быть, для себя попросить — это очень сокровенное. Но они приходят вчетвером и просят. Думаю: ну есть вообще в нашей жизни, встречаются вот такие? И я так вот, знаете, задал этот вопрос сам себе и просто с ним ходил, без ответов. И вот через некоторое время ко мне приехали ребята из медицинского института, волонтеры, и говорят: а вы не хотите приехать с нами, вот поздравить детей в онкологический центр? И мы поехали. Ну и я вот рассказываю об этом центре, об этих детях — это жуткие, конечно, встречи, даже для меня, видевшего виды. И потом я познакомился еще с одним мальчишкой, ему было лет 12–13, он пригласил меня домой. У него уже была онкология очень серьезная, у него отключилась нижняя часть его организма, ноги, туловище, но очень ребенок, который заразил меня своим оптимизмом. Можете себе представить? То есть я, взрослый человек, да, хоть и неопытный молодой священник, я пришел к умирающему ребенку, который знает свой диагноз и знает, что он не выживет, и он мне помогал как бы общаться с собой. Нам же легче всегда принести какой-то подарок, и откупиться, и сказать: вот это тебе подарок. Ну а о чем разговаривать? Это тоже нужно иметь очень большой и опыт, и силу внутреннюю, и какой-то потенциал. И я его спросил: ну вот в следующий раз, когда я приеду, что бы ты хотел получить от меня? А он уже был в очень и очень плохих условиях: папа выпивал у него, очень неблагополучная семья. Он говорит: а у меня все есть, и все замечательно, все хорошо, он говорит, но у меня есть просьба. Вы, говорит, как настоятель можете обратиться к людям. У меня есть друг, его зовут Коля, и он тоже лежал со мной в больнице, и у него онкология крови. Ему постоянно нужны переливания, не всегда бывает в банке крови нужная кровь с резусом. Объявите, пожалуйста, чтобы сдали для Коли кровь. Вот понимаете, вот меня вот так тряхануло этим ответом — это был настоящий ответ на мой вопрос, есть ли такие люди на земле. Вот они, оказалось, что они есть. И я на самом деле вот, когда встречаю людей, которые в Церкви очень давно, и у которых ничего не складывается, или они объелись всего слишком много. Знаете, когда человек приходит в Церковь и начинает читать все подряд...

К. Лаврентьева

— Да, да.

Протоиерей Даниил

— Это же ужасно на самом деле: все молитвы, которые есть, акафисты, начинает есть сухари, пить масло, есть землю какую-то, постоянно искать старчиков каких-нибудь, и находит не старчиков, а непонятно что. Какая-то такая забубенная, задуренная жизнь, которая вот замешана на таком жестком фетише, что выйти из нее очень сложно. И сказать: друг мой, да подожди, ну есть совершенно другая жизнь. Не надо эти сухари, оставь масло, старцев, вот есть прекрасная жизнь, наслаждайся ей, Господь же ее подарил тебе не для того, чтобы ты куда-то под кроватью ее проводил, всю свою жизнь. Вот такие случаи были. Это был молодой человек — здоровый красивый, который начитался Антония Великого. И когда он поступил в таможенную академию, его начали оттуда ребята, которые жили с ним в комнате, они отказались с ним жить, потому что он все применил на себе: он перестал мыться, он стал есть только просфоры, у него потерялся острый взгляд, и вот такой притупленный взгляд, знаете, бегающие глаза человека, который взял на себя бремена неудобоносимые — то есть то что было предназначено для Антония Великого, мальчик надел на себя. И оказалось, что он сильно повредил себе голову. Вот бывает такое от переедания человека. А бывает просто недоедание — когда человеку нужно просто прийти в храм, посидеть, подумать, отрешиться от каких-то сложностей и забот, подумать о вечности, погулять. Вот вы знаете, и нужен, конечно, человек-собеседник, который тебя или выслушает, или просто помолчит с тобой, чем меньше говорящих людей рядом, тем лучше.

К. Мацан

— Протоиерей Даниил Азизов, руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Отец Даниил, вы очень так рассказываете о действительно вещах чувствительных, и искреннее рассказываете, и говорите вещи в чем-то нестандартные, и это очень ценно. И в этой связи я хотел бы вас спросить. Все-таки мы сегодня говорим стараемся в русле вашей биографии. А вот вы много лет священник, и наверняка тоже проходили через какие-то тяжелые этапы в священстве, в Церкви, вообще в жизни. А вот были ли ситуации, в которых именно ваше священство вас спасало? То есть ситуации, в которых, будь вы мирянином, а не священником, вы бы, может быть, не справились, не сдюжили, как-то дрогнули бы. А вот то, что вы священник и предстоите алтарю и свершаете, вернее вашими руками Господь свершает таинства, вот это стало каким-то таким важным якорем и существенным моментом?

Протоиерей Даниил

— Да, вы знаете, я стал священником, когда мне было 21 год — это очень рано, я все-таки считаю. Но тогда был очень дикий дефицит на священнослужителей. А как раз таки это время было 93-й год, то есть кредит доверия людей был невероятен. Молодой человек, который еще, в общем-то, не видел еще жизни так, по-хорошему, да, поэтому было очень сложно все время соответствовать тому образу, который должен был вот складываться у людей. Мне кажется, я, наверное, не смогу ответить на ваш вопрос, вот были ли случаи, когда я выстоял. Мы жили в очень спокойное время, решались очень большие проблемы, одним словом, то есть авторитет священника был настолько достаточно большим, что мы открывали разные двери, и это было на самом деле большим подспорьем. То есть никаких я не застал на самом деле гонений. Я когда устраивался на работу в ростовский собор, перед поступлением в семинарию, я вынужден был пойти к уполномоченному по делам религий. Но на самом деле это уже было беззубая старуха Шапокляк в виде мужчины, который сидел и обреченно листал какой-то журнал, потому что он уже понимал, что институт уполномоченных по делам религий, тех зубастых, тех грозных людей, он уже ушел. Ну вот он на меня посмотрел: что, он говорит, тоже захотел быть церковником? Я говорю: да. Ну ладно. И он мне подписал, значит, бумажку, которая дала мне возможность идти дальше по этой жизни уже по церковной стезе. Поэтому вот в отношении того, что в моей жизни, например, очень много сыграло, я очень много люблю замечать все, я люблю слушать людей, которые что-то говорят, я люблю смотреть, что они говорят. И вот для меня очень важно было вот взрослое, старшее духовенство, которое прошло ссылки — мы же их застали, они совсем старенькие были, но мы их видели — которые когда-то отсидели, которые много видели. И, вы знаете, я, может быть, не по теме скажу. Мне очень импонировали эти старые, молчаливые, спокойные люди. Тогда была Церковь очень спокойная. А вот сейчас она достаточно агрессивная. Потому что священники, я не представляю просто, чтобы в 80-е, в 90-е годы священник сказал какое-то, знаете, что-то такое агрессивное, с призывом там бороться против наших каких-то недоброжелателей. Вот мне близка та Церковь — 90-х, 80-х, которая была спокойна и некичлива. А сегодня для меня многое непонятно. Непонятно, я это не принимаю и не понимаю, вот таких проповедников, которые достаточно популярны, но своими высказываниями они формируют совершенно другую повестку дня и совершенно другое отношение людей к Церкви, и в целом к Церкви, не к какой-то личности, может быть, ну вот своеобразной. А мы должны помнить о том, что что-то мы говорим, и это отражается на всей Церкви. Поэтому эта ответственность была. И мне очень, вот еще раз повторю, что мне очень близки те священники, которые были, которые тысячу раз думали: а нужно ли это говорить, а не повредит ли это нашей Матери Церкви, а не расстроит ли это наши ряды, и не впустим ли мы в эти ряды людей, которые окажутся с призывами там бить, громить, я не знаю, противостоять каким-то особым образом и так далее. Вот каждый выбирал себе, наверное, то что видел, но вот это мне было близко.

К. Лаврентьева

— Ну слава Богу, призывов бить, громить каких-то таких откровенных как-то нам не посчастливилось вроде как встречать.

Протоиерей Даниил

— Периодически глупости мы слышим, и они очень больно отзываются потом.

К. Лаврентьева

— Я, знаете, о чем думаю, отец Даниил, ну все-таки свобода некая, отсутствие гнета и гонений на Церковь немножко развязали руки некоторых проповедника, но их позиции действительно могут быть прямо противоположные и несовпадающие. Ну, может быть, нам просто надо с терпением к этому относиться. Как говорят, на дереве православия много ветвей, и каждый может найти ту ветвь, которая ему ближе всего.

Протоиерей Даниил

— Ну вот я сижу на другой ветке.

К. Лаврентьева

— Да. Отец Даниил, а знаете, о чем хотела вас спросить. А вот часто ли вы чувствуете свое такое бессилие? Когда видишь, что какую-то вот проблему конкретных людей можно решить тем или иным способом, видишь, как им помочь, но сами люди по каким-то причинам остаются к вашим словам невосприимчивы. Вот это вот мученичество бессилия, когда ты видишь, как надо, но никому твое знание не нужно, вот оно вам знакомо?

Протоиерей Даниил

— Конечно, знакомо. И иногда мое знание не нужно, я иногда так думаю, что, наверное, потому что я не могу это знание подать правильное. То есть можно красиво, интересно говорить, можно быть увлекательным человеком, который будет беспрерывно, бесконечно говорить. Но вот представьте себе, что вы берете книгу, да, она вас очень увлекает, вы каждый день думаете, когда вы придете, сядете, устроитесь поудобнее, откроете ее и будете читать, и это будет вот такое поедание этой книги. А послевкусие — вы закрыли, и через неделю вы представляете, что вы ничего из нее почти не помните. А бывает книга совершенно другая или фильм, да, который тебя будет очень долго держать в своей власти. И это значит, просто книга написана таким человеком, который, может быть, не так идеально и интересно рассказывал, но он зацепил то, что должно зацепить, да. Вы знаете, вот я так размышляю на эту тему, и я прихожу к тому, вот Петербург накануне революции — ведь накануне революции жизнь продолжалась и била своим ключом, все работало, все функционировало. И многие-многие говорили: поеду я к литургии и послушаю литургию. Что такое «послушать литургию»? Это послушать хор, это послушать протодиакона, это послушать велеречивого какого-то проповедника. Питерские проповедники друг с другом соревновались: кто краше, кто ярче, кто лучше скажет, и об этом обсуждалось, и это говорилось, как круто и как хорошо. Но на самом деле ведь эта проповедь, да, эти яркие проповеди риторов, они не оставляли, в принципе, наверное, ничего такого, что бы оставалось. Вот так, как было сказано, например, двумя-тремя словами, например, Амвросием Оптинским, когда люди приезжали и слышали его какую-то простую речь, и она их настолько цепляла, что оставалась иногда на всю жизнь. Вот, наверное, нам не получается так вот донести до слушателей какой-то простой истины, когда получается, я считаю, что нужно иногда просто помолиться. Когда ты не можешь ничего сделать, нужно сказать: Господи, я ничего не могу сделать. Быть честным по отношению к людям и к Богу, и к самому себе. Сказать: Господи, не могу.

К. Мацан

— Ну и надо надеться, что в этот момент, да, Господь поможет. Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я напомню, что на связи сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» был протоиерей Даниил Азизов, руководитель информационного отдела Ростовской-на-Дону епархии. Автор книги «Мелодия для Бога. О Церкви как о первой любви». У микрофона были Кира Лаврентьева и Константин Мацан. Спасибо за эту светлую и честную беседу. И до новых встреч на волнах радиостанции ВЕРА.

К. Лаврентьева

— Спасибо, отец Даниил. Спасибо, Константин. Всего хорошего.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Путь к святости». Священник Михаил Словцов
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 400