«Отчаяние»

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, Константин Мацан, а также наш гость — клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно священник Роман Федотов — делились светлыми воспоминаниями о том, как в момент совершенного отчаяния Бог пришел на помощь и ситуация разрешилась практически чудесным образом.

Ведущие: Кира Лаврентьева, Константин Мацан, Александр Ананьев

---

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер, дорогие друзья, «Светлые истории» на Радио ВЕРА вновь приветствуют вас. Меня зовут Кира Лаврентьева, со мной мои коллеги Константин Мацан и Александр Ананьев, здравствуйте, коллеги. Смотреть и слушать «Светлые истории» вы можете на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте». С радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя, сегодня с нами священник Роман Федотов, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно. Здравствуйте, отец Роман.

о. Роман:

— Добрый вечер, дорогие друзья.

К. Лаврентьева:

— Очень рада, спасибо вам, что пришли сегодня к нам, тем более тема очень непростая, такая по-настоящему великопостная — «Отчаяние» сегодня тема для наших «Светлых историй», мы будем надеяться, что каждый раз...

К. Мацан:

— Для наших «Светлых историй» ничего лучшего не нашлось.

А. Ананьев:

— А еще у наших «Светлых историй» есть традиция: в начале обязательно озвучить один из комментариев, которые нам оставляют наши слушатели, и вот Александр пишет: «Кира всегда с таким искренним, ярким, душевным порывом рассказывает, до сих пор вспоминаю ее рассказ про новогоднее детство, папу-хирурга и торт от благодарного спасенного человека. Как всегда, выпуск на высоте, и все благодаря Кире»

К. Лаврентьева:

— Очень добрый комментарий, да, спасибо большое, Александр, кстати, я слежу за вашими комментариями.

К. Мацан:

— Это ты, Саша, написал? (смеется)

К. Лаврентьева:

— Нет, нет, я знаю, кто это написал.

К. Мацан:

— А мог бы!

К. Лаврентьева:

— Это Александр Никиреев, он все время смотрит наши «Светлые истории, и мы вам передаем привет. Александр, спасибо вам за поддержку и внимание, и любовь вашу. Ну что, друзья, тема нашей программы «Отчаяние» — это истории о том, как в момент совершенного отчаяния Господь пришел на помощь, и ситуация разрешилась чудесным образом. И уже по сложившейся традиции мы передаем слово нашему замечательному гостю, отцу Роману. Батюшка, расскажите нам, какая у вас история связана вот с такой непростой темой нашей сегодняшней программы.

о. Роман:

— Ну, мои истории, они всегда связаны с семьей, потому что, наверное, большую часть времени ты проводишь с детьми, с супругой, и, конечно, когда наступает положенное время, иногда семья все-таки собирается выехать в отпуск. И вот в 2012 году так все Господь управил, что мы решили поехать в такую страну солнечную, как Греция. Ну и, конечно, когда едешь в страну, наполненную такими святынями, то задумываешься о том, вот какое духовное наполнение должно быть сделано, что ты можешь для себя отметить, как ты можешь это время провести с наибольшей пользой для детей своих. И вот мы решили, что с двумя сыновьями мы попадем на такую гору Афон, где много монастырей, куда стремится душа любого православного человека, мужчины только туда могут попасть. И мы, как это водится у путешественников, все просчитали, продумали, ведь все-таки поездка заграничная, тут нужно рассчитать и средства, и время. Мы взяли машину напрокат, детям тогда было одному тринадцать лет, а другому одиннадцать лет. Мы получили разрешение и должны были поехать в Иверо́н, древний монастырь, он вообще занимает третье место в позиции таких афонских монастырей, и, естественно, все обычно едут через город такой Уранополис, мы туда прибыли, все складывалось по плану, подошел катер, и вот такой порт, пристань Дафни на Афоне, мы туда благополучно добрались, взяли все, что нам необходимо, как мы думали, и одежду, дело, правда, было летом, поэтому не так холодно было. Ну и, наверное, когда ты попадаешь на Афон, все начинает идти не по плану, и наверное, это связано с тем, что мы привыкли надеяться, в общем-то, всегда на свои силы, ну и на людей, которые нам обещают помочь, и первое, с чем мы столкнулись, это то, что добираться от Дафни до Иверона нужно было на маршрутке, которая, в общем-то, не собиралась идти вовремя, мы уже как-то смирились, думаем: ну, Божия Матерь, вот как Ты устроишь, Ты здесь игумения, здесь начальница, пусть так и будет. И вот мы там сидим один час, второй час, неторопливо к нам подходят афонские монахи, начинают спрашивать, откуда мы, начинают задавать вопросы, посмеялись, посидели, но потом стало уже не смешно, потому что время-то много прошло, но мы всё-таки, милостью Божьей, добрались до нашего монастыря Иверон, где нас очень радушно встретили монахи, дали нам целую келью такую, я бы даже сказал, семейную, а монастырь Иверон, он такой очень большой, такой огромный, там даже кельи, они такую внушительную высоту имеют, может быть, там три-четыре метра. И первое, с чем ты сталкиваешься — это какое-то чувство особого благоговения перед Божьей Матерью, и тебе даже страшно о чём-то там вообще помыслить, попросить, ты с каким-то умилением, может, даже слезами на глазах чувствуешь, что это святая земля, и всё, о чём ты вот здесь ни попросишь, всё непременно исполнится. Ну, и как должно, в монастыре есть свои порядки, свой уклад, объявили о том, что будет сейчас трапеза, и нас туда пригласили, а потом начнётся где-то часа в четыре ночи, богослужение, и первая трудность, с которой мы столкнулись, что вот нужно было оставить детей, ведь они в четыре часа не могут так рано встать, и я пошёл на богослужение, на литургию, а дети от била — это такое деревянное приспособление, с помощью которого монахов обычно будят на молитву — они тоже проснулись и потерялись там в темноте, потому что на Афоне не бывает, в основном, электрического освещения, даже трапеза готовится на огне, и они долго меня искали, очень испугались, и, наверное, первое чудо, которое там произошло, когда они отчаялись, когда они действительно так не по-детски испугались — это то, что монах их привёл ровно к тому месту, где я сидел, где я молился, и для них это такое вот было утешение, что Господь их там не оставляет. Там нам, конечно, очень понравилось, но не буду рассказывать долгую историю о том, как мы там пребывали, какая там замечательная трапеза, особенно в пост, такое прямо искушение. Но когда мы собрались обратно, то я с ужасом обнаружил, что у меня практически нет денег, потому что пришлось потратиться на маршрутку, пришлось потратиться на катер, и это, наверное, моя была вина, я как-то к этому подошёл, вопросу очень невнимательно, полностью ничего не рассчитал, и вот здесь начали закрадываться сомнения, дьявол так говорит мне: «ну, что ты теперь сделаешь, вот, сейчас бери детей, по этой жаре иди пешком до Дафни, переваливай через хребет горный, ну, а потом уж не знаю, как у тебя получится добраться домой». Я выхожу из стен монастыря вместе с детьми, думаю: ну, что здесь вот, ну, что может здесь случиться? Вот, там сербские паломники, грузинские паломники машут мне из маршрутки, которая отправляется, и говорят: «До встречи!» Ну, я тоже говорю: «До встречи!», нельзя же показывать какую-то панику, нужно себя вести достойно, ты же священник, в облачении, вот, а такие мыслишки крысиные начинают закрадываться всё больше и больше, и в этот самый момент последний, когда я вот действительно взмолился, говорю: Господи, ну вот что тут дёргаться, вот как будет, оно так будет, делай, как говорится, что ты должен делать, вот будь, что будет. Вдруг выбегает из стен монастыря монах, кричит: «Русский, русский батюшка, стой!» и протягивает мне конверт с записками, говорит: «Это ваши русские паломники оставили здесь записки, я прошу тебя, помяни их». Я беру вот этот конверт с записками и смотрю, что там вложены денежки, буквально там, может быть, 45 евро, но удивительно, что мы успеваем в таком вот положении сесть в эту маршрутку, благополучно добираемся до порта, садимся на катер и возвращаемся в Уранополис, и у меня остаётся некоторая сумма, может быть, там, не знаю, 10-12 евро, думаю: ну, это вот на что? И оказалось, что этого ровно хватило на то, чтобы заправить машину бензином и доехать до того места, где нас уже ожидала семья. Но это действительно были большие трудности, которые нас тогда могли ожидать, потому что дети очень устали, они были непривычны к таким очень долгим путешествиям, и всё вот устроилось как нельзя лучше. Конечно, там я просил тоже об одном деле, чтобы Господь нам ещё одну деточку послал, так сокровенно молился, и всё исполнялось буквально вот на ближайшие месяцы. Поэтому, когда ты доходишь, наверное, до такого вот чувства того, что Бог от тебя далеко, как ты думаешь, вот Господь являет часто Свою милость в самых непредвиденных ситуациях, когда ты уже, в общем-то, смирился и думаешь: ну, а как же будет дальше? Вот такая вот история.

К. Лаврентьева:

— Батюшка, ну, настолько умиротворяющая история, столько мира от нее.

А. Ананьев:

— Единственное, что, отец Роман, я не могу представить вас в состоянии отчаяния, вот никак.

К. Лаврентьева:

— Действительно, сложно.

о. Роман:

— Ну, мы все же люди, все мы человеки, и вы знаете, на самом деле, священник, часто бывает, начинает унывать и печалиться, вот, например, сопереживая людям, которые к нему приходят там на исповедь, рассказывают какие-то свои истории. Бывает, что, как говорится, в личной жизни у нас не всё идёт по плану, бывают болезни детей, какие-то неудачи, и, конечно, как, наверное, любого грешного человека, и священника может коснуться такая вот страсть. И, наверное, самое ужасное, что в этот момент какой-то происходит разрыв связи с Богом, потому что только что перед передачей мы как раз вот говорили с Костей об этом, что значит отчаяние...

К. Мацан:

— Да, меня в своё время поразили слова одной очень мудрой женщины, доктора наук, такая Виктория Ивановна Уколова, которая в одном интервью сказала: «Что такое отчаяние — это когда мы отходим от чаяния, перестаём чаять, надеяться, а на что мы надеемся, чего мы чаем? Ну, конечно, мы надеемся на Бога, на что ещё надеяться?», то есть, это такое, именно вот прерывание связи и отказ от того, чтобы в этой связи, в этой надежде пребывать.

К. Лаврентьева:

— Ну, я так понимаю, бывает самое страшное состояние отчаяния — это от уныния, от которого предостерегают святые отцы, они говорят о том, что унывать опасно очень именно из-за этого отчаяния, которое идёт вслед за унынием, если не прекратить унывать, а бывает отчаяние такое ситуативное, когда какая-то ситуация тебя так зажимает в клешни, что ты действительно не успеваешь ничего сообразить, и начинаешь отчаиваться.

А. Ананьев:

— Нет, это истерика.

К. Лаврентьева:

— Да, может быть, вот, кстати, точно, Саша точно говорит, батюшка, как вы думаете? Похоже на истерику, действительно, ты же не можешь как бы проанализировать, у тебя нет ни времени, ни возможностей, и душевных сил мало.

А. Ананьев:

— Для меня это как все равно, что если бы к твоей обнаженной спине приложили бы раскалённый утюг, и у тебя раз — наступило отчаяние. Да нет, не отчаяние. Да истерика, точно. Просто тебя поставили в такую ситуацию, когда тебе больно, страшно, и утюг сзади.

К. Лаврентьева:

— Гениально, точно. Человек внешне может быть очень спокоен, а внутренне находится в истерике, правда.

А. Ананьев:

— А сзади утюг. (смеются)

о. Роман:

— У каждого человека по-разному всё проявляется, но действительно, если взять вообще состояние аффекта, когда человек в отчаянии может совершить преступление, или если у человека мало времени, а ведь отчаяние вообще может довести даже до самого страшного, чего жаждет сатана, до самоубийства, например, если не помочь человеку выйти из этого состояния, то оно может быть очень страшным. Я думаю, у Адама и Евы сначала не было никаких сомнений о том, что они видят Бога, что они с Ним общаются, а вот у нас, наверное, с течением времени, как раз с грехопадением, с нашими такими кожаными ризами, дьявол всегда пытается на этом сыграть, что вот Бог тебя не видит, Бог тебя не слышит, всё ужасно плохо. Ну и вообще, на самом деле, вы знаете, принимая сейчас исповеди, я бы сказал, таким трендом нашего времени сейчас становится — вот люди видят, что как-то краски сгущаются, всё ужасно плохо, и от отчаяния что-то нужно делать.

К. Лаврентьева:

— Какой совет вы даёте, чтобы в него не впасть?

о. Роман:

— Ну, конечно, в любое время, даже вот в истории нашего Отечества Господь никогда нас не оставляет и поэтому лучший совет — это вообще успокоиться сначала, привести свои чувства в какое-то состояние равновесия и потихонечку начать молиться, потому что должно быть обязательно духовное разумение ситуации. Бес часто на этом играет, то есть такое некоторое ошарашивание нас, такое оглушение, когда мы теряем такие жизненные ориентиры и думаем, что вот всё, никто нам не поможет, вокруг нет близких людей, ситуация, казалось бы, безысходная, но когда человек успокоится, когда он помолится, он чувствует вот эту близость Бога: не бойся, Я с тобой, как вот малыша, нас берут за ручку, и вот мы чувствуем родительскую близость.

А. Ананьев:

— И если, Кира, ты спрашиваешь, каков рецепт излечения от отчаяния — безусловно, как говорит отец Роман — молитва, аскеза информационная: не читать новости, убрать смартфон подальше и уж точно не начинать день и не заканчивать день тем, что ты листаешь новости, и находишься в состоянии какого-то перманентного шока, и обниматься с собакой. Серьёзно! Мне очень нравится песня, я не помню, кто её поёт, но она мне безумно нравится. Уж простите меня за фривольность, отец Роман, но текст в ней такой — «У попа была собака, она спасала его от мрака», и это вот правда, так и есть.

о. Роман:

— Ольга Арефьева.

А. Ананьев:

— Да, точно. Помните эту картинку, где там собака такая смешная и подпись: «Без собаки всё не так, то смеюсь, то плакаю, и с собакой всё не так, но уже с собакою».

К. Мацан:

— Дорогие друзья, если у вас нет собаки, заходите в социальные сети Александра Ананьева, там собака в избытке представлена, можно просто насладиться одним видом, уже как будто обнял Добби.

К. Лаврентьева:

— И согреетесь, да.

К. Лаврентьева:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются, дорогие друзья. У нас сегодня у гостях священник Роман Федотов, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно, у микрофонов Константин Мацан, Александр Ананьев и Кира Лаврентьева. Мы продолжаем тему нашего сегодняшнего разговора — «Отчаяние», как Господь помог чудесным образом выйти из какой-то, на первый взгляд, безвыходной ситуации. Константин Мацан хочет рассказать свою.

К. Мацан:

— У меня, знаете, загорелись глаза, «не болит голова у дятла» на самом деле, когда мы сейчас только что говорили о... Что ты смеёшься?

А. Ананьев:

— Какое-то очень точное описание моего состояния. (смеются)

К. Мацан:

— Понятно, и моего тоже. Когда мы говорили об этом отчаянии, о его видах, всё-таки для меня вот лично нерв главный бьётся в том, что иногда отчаиваться и унывать очень хочется. Вот мы привели примеры таких серьёзных вещей, когда, как говорит Саша, ты «зажат утюгом», и тебе просто плохо и больно, и это мгновение. Но сам в себе фиксируешь состояние, когда быть в унынии, в такой позиции саможаления и жертвы — это очень удобно, потому что тогда весь мир, в общем-то, должен тебе, тогда ты имеешь моральное право от всех чего-то требовать. Меня всегда поражало, что надежда в христианстве — это добродетель. Вот добродетель — это что-то, что даётся трудом, вот там проявлять любовь — это добродетель, заботиться о ближнем — это добродетель, а вот надеяться — ну, казалось бы, это должно быть так хорошо и приятно, но, видимо, что-то знает Господь о нашей природе, что, говорит, это будет даваться трудом, надеяться, не отходить от этого чаяния.

А. Ананьев:

— Да, в копилку к тому, о чём ты сказал, прости, что я тебя перебил, просто вот именно в этом месте это прозвучит актуально: наш дорогой друг, протоиерей Александр Гаврилов из Санкт-Петербурга, который очень искушён в вопросах не только веры, но и в вопросах психологии, утверждает следующее, вы только вдумайтесь: если человек находится в проблематике любой, от лишнего веса до отсутствия денег или работы, или болезни, или ещё чего-нибудь больше трёх месяцев, (ну, болезни, наверное, вряд ли, ну, какой-то любой проблематики, алкогольной заболевания, неважно) — у него есть от 12 до 15 выгод нахождения в этой проблематике и он просто не готов отказываться от тех выгод, которые есть у него, но и признавать их он тоже не хочет, ему очень удобно в этой проблематике. Это не налазит на голову абсолютно, но это правда, я анализировал это и на себе.

К. Мацан:

— Ну, вот у меня была история, она просто иллюстрирует то, о чём мы говорим, хотя она не про преодоление отчаяния, а вот иллюстрация этого поворота в нашей дискуссии, она очень короткая и такая, в общем, забавная. Я как-то работал на одном телеканале, и тогда случилась катастрофа — на Волге затонул теплоход «Булгария» и были жертвы, и на лентах информагентств появилась новость, что за алиментами обратился папа девочки, у которой вот на теплоходе погибла мама, девочка выжила, а мама погибла. И вот был такой скандал, что вот человек, который давно ушёл из семьи, с ними не живёт, но, значит, дрянь такая, пришёл за выплатами, которые жертвам полагаются. Меня редактор вызывает, говорит, что вот надо, значит, делать об этом материал. Я звоню туда, на место, узнаю, и оказывается, что ситуация следующая: у девочки из ближайших родственников осталась только бабушка, но по закону не имеют права эту сумму перечислить бабушке, только папе или маме и этого папу нашли специально, вызвали в учреждение, сказали: «Вы алименты примите и тут же их бабушке переводите на наших глазах», то есть он пришёл помочь как мог, там не было его корысти. И я прихожу к редактору, эту историю рассказываю, и вижу, как у неё глаза тухнут, ну потому что эта история, как бы она... До этого это была история про ужасного человека в ужасной стране, где вот такое возможно, а теперь это история про, в общем-то, нормального человека в плохих обстоятельствах.

А. Ананьев:

— А это никому не интересно.

К. Мацан:

— И она так, вижу, как взгляд потухает, и потом вдруг обратно она загорается энтузиазмом, говорит: «Ну что же это за страна такая, в которой алименты нельзя перевести напрямую бабушке?» Она нашла, в чём вот ещё поунывать.

К. Лаврентьева:

— Гвоздь, где гвоздь?

К. Мацан:

— Да, где вот здесь повод для злости? И вот это такой пример того, как хочется иногда быть вот в этом состоянии.

К. Лаврентьева:

— А теперь история.

К. Мацан:

— Да, ну, а история, она, собственно, про вот этот «отход от чаяния», но вы только на меня не ругайтесь, в ней нет какого-то трагического момента, такого, чтобы угрожало что-то здоровью или жизни, но мы же субъективную ситуацию переживаем всегда очень остро. И вот мы с семьёй отдыхали на российском горнолыжном курорте, очень любим мы кататься на лыжах зимой, не ругайте меня за этот буржуазный вид отдыха, я действительно люблю горы, сосны, едешь и ветер в лицо, это для меня такой настоящий идеальный отдых, в отличие от, не знаю, лежания на пляже. И нам уезжать завтра, и мы должны сдать оборудование, на котором катались. И вдруг оказывается, что в камере хранения, где нас ждали взятые напрокат лыжные ботинки ребёнка, их нет, они пропали куда-то. А нам вот завтра на самолёт, а в шесть вечера всё это закрывается, нужно срочно это сдать, а там в залог чуть ли не паспорт за всё это, то есть мы не улетим и их нет, явно кто-то забрал, мог кто угодно это сделать. Смотрят камеры, там несколько часов съёмок этих камер на быстрой промотке, кто заходил-выходил, те эти ботинки-не те, кто заберёт, кто не забрал. А вы же ещё понимаете, что люди, охранники, которые нам помогают, слава им и честь за то, что они помогают нам это всё искать, но они же это делают так, что я очень чувствую, что я у них время отнимаю, что вообще-то у них рабочий день заканчивается, а я тут со своей глупой просьбой пристал и мне неловко, и им уже так грустно. И наступает момент, когда ты говоришь: Господи, я исчерпал возможности что-либо исправить сам, а во-вторых, я исчерпал возможности переживать по этому поводу, я больше не могу переживать, что нам завтра улетать, а мы не улетим, и что делать, и так далее, и тому подобное, Ты как-то реши это по-своему. И, конечно же, в этот момент появляется человек с этими ботинками, который их случайно забрал, он взял не те, он их возвращает, слава богу, всё нашлось, всё. И банальная история, но для меня история на самом деле не про это — она про отчаяние, отход от чаяния и про мою дальнейшую рефлексию, потому что что я в себе фиксирую? Это очень любопытно. Может быть, сказывается уже профдеформация, я в тот момент вел программу «Не верю!» на «Спасе», я много общался с атеистами и привык все тезисы верующего человека на прочность проверять. И какая первая во мне мысль, сознания, состояния: вот ты помолился, Богу отдал эту ситуацию, проявил упование — и вот ответ на молитвы, человек пришёл с ботинками в этот момент. Но! Следующая мысль во мне: «а может, просто совпадение? Ну, в конце концов, человек пришёл домой, в свой номер, увидел, что ботинки чужие, но он же не изверг, он понёс их обратно, зачем они ему в номере? То есть, может быть, это всё как бы и, в общем-то, без молитвы свершилось бы?» — думаю я следующим кругом. И вот тут происходит тот самый отход от чаяния, то есть я как бы Бога в этот момент исключаю из всей этой ситуации и пытаюсь её, зачем-то, непонятно зачем, попытаться объяснить без Бога. Зачем, опять же, неизвестно. Но! Третий ход моих размышлений, который заставляет на эту ситуацию посмотреть трезво и по факту: что я имею в опыте? Ботинок не было, я помолился — ботинки вернулись. Звучит смешно, согласен. Но это было так! Вот в моём опыте этого дня, этого часа, есть события, которые следовали друг за другом: не было ботинок-молитва-результат. Если это было в моём опыте, ну что меня заставляет попытаться эту ситуацию осмыслить так, чтобы Бога не было? Почему в выборе объяснить ситуацию через реальное, живое участие Бога в твоей жизни или через попытку Его вынести за скобки я как бы стремлюсь выбрать второе. Вот почему, если выбор, грубо говоря, равноценен, если можно и так, и так объяснить, а в опыте я имею, что была молитва и был результат, почему включается этот скепсис? Вот для меня история про это. Вот оно, отчаяние, когда ты решил, что я, Господи, Тебя в этой ситуации не увижу. Могу, и даже всё меня к этому двигает, чтобы Тебя видеть, но я же здравомыслящий человек, я же привык мыслить критически. И вот в какой-то момент понимаешь, что вера очень близка к этому доверию, к этой такой детской и не мудрствующей готовности принять, когда тебе уже послали это благодеяние, принять и согласиться, что: Господи, а как это кроме Тебя могло получиться? И тогда эта жизненная ситуация, банальная, с пропавшими ботинками, становится, если угодно, религиозным опытом, к которому ты потом будешь возвращаться, вот я возвращаюсь к нему, когда отчаяние подступает, я знаю, что в моей жизни были моменты, вот этот конкретный, когда ты, отдав всё Богу, получал от Него помощь, и это позволяет, даже вот эта смешная, не критическая ситуация, казалось бы, позволяет в будущем снова от чаяния не отходить.

К. Лаврентьева:

— Дорогие друзья, Константин Мацан, он закончил аспирантуру философского факультета МГУ, я думаю, мы сейчас все в этом убедились, но как человек, который знает Костю очень-очень давно, к счастью своему, наверное, даже больше 13-ти, может быть, даже 14 или 15 лет, с моих 18-ти я знаю Костю, вы не представляете, насколько он мог бы сейчас рассказать о каких-то отчаянных ситуациях в своей жизни и поэтому, если кому-то придёт в голову написать комментарий о нашем легкомыслии, вы про Константина Мацана так не думайте, потому что глубже человека найти действительно очень трудно.

К. Мацан:

— Ну, есть история про то, как дочка родилась и тут же попала в реанимацию.

К. Лаврентьева:

— Вот эта глубоко разложенная на три состояния ситуация с ботинками — это действительно просто тонкость Костиной души, но у него были ситуации и по отчаянию, я вот к чему. «Светлые истории» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях священник Роман Федотов, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно, у микрофонов Александр Ананьев, Константин Мацан и Кира Лаврентьева, мы вернемся к вам после короткой паузы.

К. Лаврентьева:

— Это «Светлые истории» на Радио ВЕРА, дорогие друзья. У микрофонов Константин Мацан, Александр Ананьев, Кира Лаврентьева. У нас в гостях священник Роман Федотов, клирик храма, иконы Божией Матери, живоносный источник" в Царицыно. Мы говорим об отчаянии, но каждый раз эта история у нас заканчивается чем-то очень светлым.

А. Ананьев:

— Что касается моих историй, я сомневался, рассказывать эту историю или нет, поскольку она связана с очень дорогим мне человеком, поскольку я все-таки решил ее рассказать, я решил имя изменить, какие-то детали, но суть истории оставить неизменной. Ее зовут Ирина, ей лет шестьдесят, она живет в маленьком городке в Ярославской области, и эта история состоит как бы из двух частей, на первый взгляд они не связаны, но для меня это все два пазла единой картины. Однажды ей в руки попался щенок (нет, все-таки я озабочен на собаках, просто повернут) щенок, он родился девятым в помете, и ветеринар сказал по поводу остальных восьми: «Ой, какой хороший! Ой, какой хороший! Ой, какой хороший!», а по поводу девятого сказал: «А этого выбрасывайте, он не выживет». А эта Ирина, она взяла его вот так вот в руки, говорит: «Как не выживет? Он же живой!» Говорит: «Да, сейчас живой, но у него там несрастание гортани и какой-то вот изъян такой, с которым не живут», поэтому она так отчаялась, говорит: «Ну как же, я не могу выбросить живого щенка, вот сколько ему дано, столько он будет жить, я сделаю все». Она его отнесла ветеринару, ветеринар ей сказал то же самое: «Выбрасывайте! Вы потеряете время, и деньги, и силы, и нервы, есть гораздо...»

К. Лаврентьева:

— В смысле — «выбрасывайте»? Может, я что-то не знаю о жизни?

А. Ананьев:

— Выбрасывайте, ну, он не выживет.

К. Мацан:

— Ну, оставьте его на улице под деревом, он...

А. Ананьев:

— Усыпите, да, усыпите, выбросите, но он не выживет, да. У всех логика такая: это всего лишь щенок, а она его не может из рук выпустить, говорит: я не могу. И она его на протяжении месяцев пыталась учиться выкармливать из пипетки, потому что он пить толком не мог, у него вода из пищевода в воздуховод попадала, захлебывался, он не мог пить из миски, и в итоге вот этот вот маленький комок несовершенств вырос в такого коня огромного, лабрадорище шикарный. Она еще, когда его держала, маленького такого, она приговаривала: «Вырастешь большой-большой, будешь как дядя Степа». И вот вырос он, назвали его Степой, вырос такой огромный и самый добрый в мире пес, абсолютно здоровый, если не знать, что у него там что-то как-то где-то, у него там есть какие-то особенности, но собака абсолютно здоровая, абсолютно шикарная. И я каждый раз, когда смотрю на эту псину, я вспоминаю эту историю, и сразу, для меня он не вот такой конь мохнатый, который тыгы-дым-тыгы-дым, а вот этот вот маленький комок отчаяния, обреченности какой-то, в который поверили просто и доверились как бы Богу в первую очередь, потому что: ну а как еще? Тебе все сказали, что это невозможно, а ты говоришь: «нет, а я вот все-таки не откажусь от него, и это будет живая душа». Хотя самое что смешное, она не то что не планировала заводить себе собаку, она говорила, что «я никогда не заведу себе собаку, мне это не надо вообще, ни к чему, у меня и так дел полно, а тут еще собака!» И в итоге они теперь живут душа в душу, и все у них хорошо. Они живут в маленьком городке в Ярославской области, люди они не молодые с мужем, и во время «ковида» в их восьмиэтажном доме умерло очень много людей. Ну, буквально раз в месяц у подъезда стояла крышка гроба, и соседки, встречаясь возле подъезда, говорили: «Вот там, Серафима Степановна умерла от „ковида“, вот этот умер от „ковида“, и этот умер от ковида». И, по большому счету, они как-то не выросли, но привыкли к тому, что если приезжает «скорая» и увозит человека из этого подъезда — его увозят навсегда, потому что в этом подъезде все умирают от «ковида». И тут, значит, сначала ее муж заболел: температура, тяжело дышит, все дела потом она заболела, и заболела еще сильнее, они вдвоем очень крепко заболели. И ей стало страшно, страшно так по-настоящему, до темноты в глазах. Она вызывала врача, а в этой Ярославской области, там же можно позвонить по телефону вызвать врача, тебе скажут: «ну, ждите», и ты ждешь, день ждешь, два ждешь, пять ждешь, а врач не приезжает и не приезжает. И тут врач приезжает, вот как врачей тоже жалко, потому что их мало, сил у них нет, возможности помочь всем в той мере, в которой надо, нет, и она, не заходя в квартиру, просто через щелку в дверь посмотрела на них... А причем она вызвала этого врача к мужу, а уже за это время и самой стало плохо, она приоткрыла дверь, врач говорит: «Ну что, собирайтесь, поехали, вот ты вот, поехали». Она говорит: «А как же я?» — «Ну, по поводу вас ничего не могу сказать». Она говорит: «Ну мне же еще хуже, мне тоже надо к врачу». И в итоге она говорит: «Все! И ты собирайся, быстро оделись, и в «скорую». И тут ей стало по-настоящему страшно. Во-первых, по квартире бегает это лохматое чудо, собака. Во-вторых, все, кто уезжают из этого подъезда на «скорой», домой не возвращаются, и она рассказывает: ей стало так страшно, что просто ноги подкосились. Она не из тех, кто регулярно там каждое воскресенье входит в храм, насколько я знаю, она толком даже не исповедовалась за всю свою жизнь, ей тяжело это дается. А тут она упала на колени перед иконой, она говорит: «Я начала молиться так, как никогда не молилась». А еще почему она начала молиться — ей стало страшно от воя собаки, собака обычно спокойно относилась к тому, что ее хозяева уходят, а тут она вцепилась в подол пальто и не отпускает. Орет, сжав зубы, и не отпускает. Ну а что здесь было думать? Стало страшно до одури. «Вот, — говорит, — я, как умела, помолилась на коленях перед этой иконой вечером в этом маленьком городке в Ярославской области, уезжая в никуда, оставляя собаку в пустой квартире, я не знаю, что будет дальше. Мне страшно из-за собаку, из-за себя страшно, из-за мужа страшно». И говорит: «Я не из тех, кто пытается объяснить все каким-то чудом, но то, что произошло дальше, было абсолютным чудом». На «скорой» они приезжают в больницу в Ярославской области в этом городке, ожидая увидеть там такую же разруху, как, собственно, везде — и вдруг видят абсолютно современную, пустую, без очередей, чистую современную больницу. Их там встречают два абсолютно современных, молодых, внимательных врача. Им измеряют оксигенацию, делают какие-то экспресс-тесты, анализы, вот все очень быстро, светло и чисто, и спокойно. Смотрят на них, улыбаются, говорят: «Ну и чего вы приехали? Все у вас нормально. Вот вам рецепт, принимайте два раза в день». Это то, чего случиться не должно было, не предполагалось такого. Должен был быть какой-то другой вариант: их должны были запереть в палате, так, как всех остальных, где они должны были пропасть, и собака должна была пропасть, а этого не случилось. И она, оглушенная, счастливая, спокойная вернулась домой, обняла собаку и поняла, что она чувствует себя хорошо, и муж ее чувствует себя хорошо. Болезнь как бы никуда не ушла, но они перестали задыхаться, они перестали падать, они начали спокойно лечиться.

К. Лаврентьева:

— В общем, чудо произошло, да.

А. Ананьев:

— Абсолютное чудо, которое, ну вот как Костя говорит, теоретически можно объяснить, все можно объяснить, но для нее это настолько несомненное свидетельство того, что вот ты в отчаянии, ты молишься, ты доверяешься, ты едешь, и ты возвращаешься победителем. Вот такая вот история, она — правда от начала до конца, кроме каких-то имен собственных, но для меня она очень дорогая.

К. Лаврентьева:

— Чтобы не смущать, да.

К. Мацан:

— У нашего коллеги по журналу «Фома», у замечательного публициста, писателя, психолога Александра Ткаченко, в одной из его статей была такая мысль и очень классная формулировка, что чудо никогда не припирает человека к стенке, Господь не действует так, что «вот тебе чудо — верь! Ты обязан теперь в него верить, в Меня верить», — говорит Господь. Всегда остается зазор какой-то для свободной воли человека, для выбора истолковать ситуацию как стечение обстоятельств или именно увидеть в этом заботу и любовь к Богу и это всегда выбор воли, выбор направленности сердца человека и такой повод Бога поблагодарить и шаг к Богу совершить.

К. Лаврентьева:

— Отец Роман, вы с этим согласны?

О. Роман:

— Знаете, меня во всех этих историях всегда поражают, например, мученики, потому что эти люди не отчаивались даже, наверное, до смерти, в их жизни Бог был настолько реален, что ничто не могло их отвести от пути к Богу, ни смерть, ни жизнь. Помните, как апостол говорит, что «Для меня Христос — жизнь, а смерть — приобретение». Поэтому, наверное, дьявол борется прежде всего против осознания реальности жизни с Богом, а ведь у каждого человека, как мы сейчас слушаем истории, такой реальный опыт есть, Господь всегда даёт Себя увидеть, осязать, почувствовать, вот даже мы сейчас постом по большому счёту готовимся лучшим образом увидеть Бога перед собой. Я считаю, что это вот такое Божественное откровение, индивидуальное откровение каждому человеку, чтобы он ощутил, чтобы он вспомнил о своём, прежде всего, Небесном Отечестве, чтобы он действительно никогда не отчаивался, не унывал, даже зная, что его ожидает смерть или его ожидает болезнь, чтобы он помнил, что победа над смертью уже совершилась самим Христом, что победа над злом уже совершилась, и поэтому дьявол против этого как раз всегда борется, он как бы заставляет нас почувствовать, что мы вот такие вот замухрышки, замарашки, что мы давно ушли из дома и потерялись, и никто нам не поможет. А сейчас, когда, видите, в этот век современный, прогресс, нас окружает столько много технологий, которые позволяют нам чувствовать себя уверенными, и даже когда человек, например, сталкивается со смертью, особенно в европейских странах, как крайнее проявление, если уж так далеко совсем заходить, об эвтаназии, что «даже об этом не думай, мы там всё решим». А здесь вот ты посмотри в глаза реальности жизни с Богом. Есть, конечно, такие люди, которые не сомневаются никогда, они, наверное, в большинстве своей жизни всегда молятся, они спокойные и, наверное, среди прочих ситуаций их это, может быть, не смутит, хотя я слышал о жизни, например, новомучеников и исповедников, что даже находясь в «воронке́», они молились, чтобы Господь дал им сил претерпеть вот эти, например, мучения, не впасть в отчаяние, потому что когда ты действительно иногда видишь вокруг себя такой ужас, такие пытки, такие муки, что не знаешь вообще, сохранишь ли ты веру и не отчаешься ли...

К. Лаврентьева:

— И рассудок.

о. Роман:

— Да, и рассудок.

К. Лаврентьева:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас сегодня в гостях священник Роман Федотов, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно. Тема нашей сегодняшней программы: «Отчаяние», как Господь явил чудо в безвыходной ситуации. У микрофонов Александр Ананьев, Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Вы можете нас не только слушать, но и смотреть, дорогие друзья, на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте», смотрите обязательно, будьте с нами, мы внимательно читаем ваши комментарии, радуемся вместе с вами, плачем вместе с вами, поэтому спасибо огромное, что вы нас так поддерживаете, любите и смотрите. Да, тема нашей сегодняшней программы — «Отчаяние». Я, как понимаю, до меня стрелка дошла часов, мне надо что-то рассказать, и всю нашу программу я думала о том, что именно я буду рассказывать, сначала слушала батюшку, потом слушала Костю, потом слушала Сашу, и у меня эти истории как в калейдоскопе мелькают. Я расскажу две, но недолго буду отнимать ваши силы и внимание. Недавно был праздник блаженной Матроны Московской, и блаженную Матрону знают все, даже неверующие, мне кажется, люди знают блаженную Матрону, ну потому что кто не был в её прекрасном Покровском монастыре, где хранятся её мощи? Все были на Таганской.

о. Роман:

— Хочу заметить, что нашего храма «Живоносный источник в Царицыно матушка Матрона была прихожанкой, в годы советской власти она присутствовала там на богослужениях, да.

К. Лаврентьева:

— Ничего себе. Вот 8 марта как раз был день её памяти, день её празднования, скорее, память это про не святых говорят. И я уже рассказывала одну из светлых историй про своего папу, замечательного хирурга, который четыре года по-настоящему пребывал в отчаянной ситуации, это человеку очень трудно выдержать, особенно мужчине, потому что он жил в медицине, медицина была его жизнью и поэтому, когда вследствие несправедливых жизненных обстоятельств он остался без работы, для нас это было тяжёлое испытание, потому что мы видели, как он угасает. И действительно, эти четыре года его страданий его подкосили, уже три года, как его нет с нами, но он успел поработать, и это чудо, я о нём свидетельствую, его совершенно чудом восстановили в должности в другой больнице, в Курской области, батюшка Серафим его перевёл из Нижегородской области в Курскую, и он ещё там поработал главным врачом ЦРБ, сделал много добрых дел, и для него это было великое счастье. Так вот, мы несколько раз впадали, действительно, не то, что в отчаянное состояние, но, знаете, я звонила маме и говорила: «Мам, да ну ты что? Возраст, его уволили по совершенно какой-то глупой статье, после которой уже никто не назначает, испортили всю его блестящую трудовую книжку, просто перечеркали...», но всё это было по воле Божьей, он знал, зачем это ему, и мама тоже это знала, они видели в этом Божью руку, тяжёлое болезненное лекарство, но они увидели в этом смысл для себя, в этом своём ежедневном молитвенном состоянии в течение четырёх лет, они очень сильно изменились, и мы все тогда как-то переродились, и это было очень тяжело, это было через боль. И я, молодая девочка, которая привыкла к довольно лёгкой жизни, ну что мне там было 20 лет, я была не замужем, 19, 18, 17, это вот всё продолжалось. Я была не замужем, и я понимала, что вот здесь нужна моя молитва, что вот здесь хватит гулять с подружками, надо, в общем-то, заниматься делом, и мы читали акафисты... И, знаете, каждый раз, когда у меня подступало чувство, что — всё, ну его просто не восстановят, я звонила маме, говорила: «Мам, ну надо смириться, всё, ну ты же видишь, письма за письмами приходят, в министерство, к Рошалю даже обращались, (кстати, потом в итоге он и помог) туда, сюда, ну совершенно везде тупик». И каждый раз, когда я доходила до такого состояния, что всё, дальше некуда, я бежала к какому-то святому, это, кстати, очень хорошая практика: если совсем туго, то это причастие, конечно, само собой, причастие и исповедь, и мощи какого-то святого, важного для вас, любимого, потому что — ну, это правда скорая помощь, я об этом свидетельствую, я об этом говорю, благо у меня есть такая возможность в рамках «Светлых историй». И я побежала к блаженной Матроне, в тот раз это была блаженная Матрона, я выстояла эту очередь, я читала акафист, и я вот, как могла, я просила её, и это было очень трудно, то есть молиться на усилии это действительно очень большой, потогонный труд, особенно, если у тебя молитвенного опыта такого глубокого нет. Ну, ты как-то молился, но ты ребёнок, и тут тебе надо повзрослеть. И я, в общем, припала к этим мощам, и я понимала, что если ты, блаженная Матрона, не поможешь, то я вообще не знаю, что будет. И когда я оттуда ушла, я почувствовала, что: ну вы что, если блаженная Матрона услышала мою молитву, разве он останется без помощи? Прошло ещё какое-то время, его действительно восстановили, и у нас был с ним диалог, он приехал ко мне в Москву, мой папа Виктор Ефимович покойный, приехал в Москву ко мне и говорит: «Кир, ты знаешь, я ошибался, я, — говорит, — как-то обидел блаженную Матрону в какой-то момент своей жизни». Ну, он же научный человек, он мог что-то порассуждать, он врач, и что-то он там сказал, мы не знаем что, знал он, может быть, это не было таким уж чем-то страшным, но вот его совесть укоряла. И он сказал: «Поехали в Покровский монастырь, я должен купить икону блаженной Матроны». И мы купили икону блаженной Матроны, он приложился, он поехал в Покровский монастырь, это было такое счастье. Он не знал тогда о моём этом походе к ней, не знал о том, как мне это тогда далось, шёл дождь, мне было холодно, у меня всё промокло, я была ещё совсем молоденькая, какая-то слабенькая, в общем, это был на самом деле такой диалог мой со святой, и таким образом она как-то себя ему явила, что у него был порыв поехать, попросить у неё прощения, купить её икону, представляете? То есть он, не зная о моём диалоге с ней, у него выстроились какие-то очень тёплые, доверительные с ней отношения, и до конца своих дней он очень-очень её любил, и это, знаете, просто потрясающе! И действительно, блаженная Матрона и ещё несколько святых Господа молили, и Господь сделал ему такой подарок, и его восстановили в должности, история один. История два, у меня сегодня про родителей. Было 100-летие прославления батюшки Серафима Саровского в Дивеево. Но мы все можем себе представить, что происходит, какое количество народу съезжается на торжества в Лавру, в Дивеево, в Оптину, мы понимаем, какое огромное количество паломников, все паломнические гостиницы переполнены, на всех источниках многочасовые очереди, к причастию, к исповеди многочасовые очереди, ещё на улице на исповеди люди стоят, трансляция, то есть это огромное количество людей с риском давки. И тут так получилось, мы каждый год ездили в Дивеево, мне было 12 лет или 13, мы первый раз поехали в Дивеево из Красноярска, ехали три дня, это была наша доброй традицией несколько лет. И вот мы остались с папой в квартире женщины Фаины Васильевны, у которой мы жили, а мама пошла вперёд на вечернюю службу. Мама пошла вперёд и везде пропускные пункты, металлоискатели, охрана, народу очень много. Ну а мне 12 или там сколько, 13, я хочу, естественно, ходить одна, мне хочется дойти от дома до монастыря одной, почувствовать себя, наконец-то, самостоятельным человеком, а не каким-то там ребёнком. Ну и, в общем, я как-то с ним договорилась, как-то его упросила, что я точно знаю, где мама, и я её обязательно найду, а у нас ни телефонов, ничего. Он говорит: «Ты точно её найдёшь? Это же очень опасно». Я говорю: «Да сто процентов вообще, не парься, всё будет нормально». Сама понимаю, что вообще ситуация, конечно, так себе, при таком количестве народу, а там идти минут ещё двадцать. Но я дошла, я чувствовала себя очень самостоятельной, я молилась преподобному Серафиму, и тут я прохожу одну очередь, и уже перекрыли вход в монастырь, то есть критическая масса людей переполнена, так бывает, не пускают уже, говорят: «молитесь на улице» или «подождите», или ещё что-нибудь. И стоят, значит, охрана, ОМОН, металлоискатели, и огромное количество людей, и четыре входа, по-моему, открыто было, или три, со всех сторон монастыря. Я подошла, ткнулась в один — меня не пускают, говорят: «Нет, девочка, нет, приходи завтра, или там попозже, или ещё когда-нибудь, позвони маме». Я говорю: «У меня там мама!» — «Нет, мы не знаем никакой мамы, ничего». И тут, конечно, мне стало уже нехорошо. И вы знаете, ну можно было бы вернуться домой, такой опасной для жизни ситуации не было, но я, как человек, который в силу обстоятельств в 90-х годах уже оставался без мамы и жил без неё какое-то количество времени, когда ей приходилась очень много работать, жил с бабушкой, для меня, знаете, вот каждый раз не найти маму — это очень тяжёлая история, и мне казалось тогда, что я именно сейчас должна обязательно с ней соединиться, в этом храме я должна её найти, я должна быть с ней на службе, и это такое неотвратимое чувство цели для маленького ребёнка, ну для подрощенного, уже подростка, это было для меня не свойственно, но я понимала, что надо идти, и я пошла к следующему пропускному пункту — там точно такая же ситуация. И я просто взмолилась батюшке Серафиму, я ему говорю: «Батюшка Серафим, помоги мне найти маму!» И я подошла к пропускному пункту к другому, и у меня такая мысль: «спроси вот эту женщину», а их там много. И я её спрашиваю, женщину в форме, говорю: «Вы знаете, мне к маме очень надо...» Она говорит: «Да-да! Она ко мне подходила, и она попросила меня, говорит: „если к вам девочка подойдёт, Кира, вы её, пожалуйста, пропустите“, вы Кира?» Я говорю: «Да, да!» Вы просто себе не представляете, какое участие батюшки Серафима я тогда ощутила, какое живое чувство у меня было, что он меня просто за руку взял! Меня единственную пропустили под взглядами недовольной толпы бабушек-паломниц, ну или довольные, я не знаю, может, они порадовались за меня. И меня пропустили к ней, и она где-то уже меня там ждала. Вы не представляете, это была встреча какая-то, как будто мы с ней, я не знаю, вечность не виделись! Вот, казалось бы, ну ситуация такая заурядная, но я пережила такой сильный стресс для моего маленького сознания, но и она пережила такой же, то есть для нас это было что-то сакральное, что для нее, что для меня, то есть это была какая-то встреча, понимаете, это же очень важно, когда человек своего близкого видит не так, вблизи вообще ничего не видно, а он на какое-то время понимает, что он остался без него, и он понимает всю ценность этого человека в твоей жизни, и это был тот самый случай, когда я поняла, что она для меня значит, а она поняла, что для нее значу я, вы представляете себе? И вот батюшка Серафим в этой простой ситуации, как и Костя, в общем-то, про свою поездку с детьми рассказал, казалось бы, простая ситуация, но для меня это было такое перерождение! Это был для меня такой стресс и шок, и радость, какая-то Пасха, что мы до сих пор это вспоминаем, знаете, как удивительное чудо преподобного Серафима на день его торжества, день прославления его в Дивеево, в Дивеевском монастыре в 2003 году.

о. Роман:

— Кира, а вы знаете, в этой истории с мамой, мне кажется, это прообраз действительно встречи с Богом, чтобы как раз не впасть в это отчаяние, мы должны желать встретиться, непременно надеяться, что нам помогут. И душа действительно, когда находится вдалеке, может быть, когда она, как вы говорили: решила стать взрослой, самостоятельной, не потеряться, она начинает действительно вспоминать эти приятные минуты, проведенные с мамой, понимать, как это важно, обнять друг друга, поцеловать друг друга, вот как я говорю, и Господь, и Божия Матерь, как любящий отец, как любящая мать, Они всегда нас желают принять в свои объятия. И вот даже первая история, я умилился, как можно вот в 17-18 лет, дочка, я просто вот...

К. Лаврентьева:

— На себя перенесли.

о. Роман:

— Да, ну и на себя, и вообще на подростков, вот так вот, с таким дерзновением молиться за папу и понимать, самое главное, что это работает, потому что нам обычно такие мысли: «зачем это нужно сейчас, нужно какие-то оперативные вопросы решить», ну понятно, что мы вызываем врача, но сначала-то действительно нужно помолиться. И то, что это сработало так ещё, что вы заразили этой молитвой и папу, это действительно образ такой домашней церкви, где мы вместе прославляем Бога, мы понимаем, что нас на расстоянии могут чувствовать при этом родные и близкие, что они ощущают реальность этой молитвы. И даже когда какие-то ссоры в семье происходят, людям даже иногда невдомёк приходит: а может быть, всё-таки мы успокоимся, отойдём, не только сначала на небо на звёздное посмотрим и выпьем чашку чая, чтобы потом какие-то чинить разборки, а может быть, мы всё-таки помолимся, и не только за себя: «Господи, дай мне там терпения, любви», но и за другого человека, за близкого человека: «исцели его, помоги ему» и вот это вот будет отгонять лучшим образом всякое, наверное, отчаяние.

К. Лаврентьева:

— Ой, отец Роман, ваши слова как мёд. Спасибо огромное за то, что вы так глубоко это ещё поняли и всё проанализировали, спасибо вам огромное. Дорогие друзья, это были «Светлые истории» на Радио ВЕРА...

А. Ананьев:

— Это что, уже час прошёл?

К. Лаврентьева:

— Да, удивительно, очень быстро. Действительно, наши истории очень светлые, как и всегда, но сегодня ещё отец Роман какой-то особый мир привнёс в нашу студию, мне кажется, Костя и Саша со мной согласятся. В этом часе с нами был священник Роман Федотов, клирик храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно. У микрофонов были Александр Ананьев, Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы предлагаем вам нас не только слушать, но и смотреть на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте». Мы прощаемся с вами до следующего понедельника, всего вам доброго, будьте с нами.

А. Ананьев:

— Не отчаивайтесь.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «День Победы»
• «Первые шаги в Церкви». Игумен Филарет (Пряшников)
• «Светлые истории: пасхальные»