"Не надо печалиться!" Светлый вечер с протоиереем Максимом Козловым (эфир от 30.08.2015)

У нас в гостях был Первый заместитель председателя Учебного комитета Московского Патриархата, настоятель храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной протоиерей Максим Козлов.
Мы говорили о печали и унынии, о духовных причинах и последствиях этих состояний.

Ведущие: Тутта Ларсен, Владимир Аверин

Т. Ларсен

— Здравствуйте, друзья! Это программа «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен.

В. Аверин

— И Владимир Аверин. Здравствуйте!

Т. Ларсен

— Сегодня у нас в гостях первый заместитель председателя Учебного комитета Московского Патриархата, настоятель храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной протоирей Максим Козлов. Здравствуйте!

Протоиерей М. Козлов

— Здравствуйте!

Наше досье:
Протоиерей Максим Козлов, родился в 1963 году в Москве, окончил филологический факультет МГУ, а также Московскую духовную академию и семинарию, кандидат богословия, профессор. С 1994 по 2012 год был настоятелем храма святой великомученицы Татианы при МГУ, с 2012 года — настоятелем храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной и первым заместителем председателя Учебного комитета Московского Патриархата. Автор многих книг и публикаций о христианстве, вере и Церкви.

В. Аверин

— Как правило, встреча с вами, отец Максим, доставляет радость. Сегодня у нас парадоксальная ситуация.

Т. Ларсен

— Да. Мы хотели поговорить об унынии. Потому что это…

Протоиерей М. Козлов

— То есть я буду петь грустные песни сегодня.

В. Аверин

— Кто знает?

Т. Ларсен

— А может, наоборот? Почему-то нас всех учат в преддверии начала учебного года, как состояться, как реализоваться, как считать, писать, читать. Тем, кому повезло, их учат тому, как разбираться в искусстве, играть на фортепиано или прыгать на батуте. Но далеко не везде, не всегда и почти, наверное, нигде не учат справляться со своими эмоциями. Я уж не говорю, иметь дело с грехами. Вот, например, как правильно жениха выбрать, не учат толком, как семью построить и выстроить в ней отношения, не учат. Об этом мы хотя бы так уже стали часто говорить. А что делать человеку, которого накрывает унынием и печалью?

В. Аверин

— Кто-то сталкивается с жизнью в любых проявлениях, и вместо радости собственные несовершенства или несовершенства мира погружают в тяжкое состояние.

Протоиерей М. Козлов

— Давайте начнем разбираться. Во-первых, надо бы нам различать то, что мы называем на языке христианской традиции и аскетики «унынием как душепагубной страстью», от…

Т. Ларсен

— Хандры?

Протоиерей М. Козлов

— …реалистического восприятия жизни, которое отнюдь не всегда подразумевает, что мы радостно пляшем под летним дождиком. И вообще, в таком постоянно улыбающимся состоянии прибывают, как правило, люди с аномалиями в психике. Ибо жизнь подкидывает нам разное. И когда мы видим скорбь людей, встречаемся со смертью, с реальной жизненной трагедией, тут находиться в состоянии такого…

Т. Ларсен

— Оптимизма…

Протоиерей М. Козлов

— Да, патологического оптимизма было бы несколько странно, бессердечно, а в некоторых случаях даже безнравственно.

В. Аверин

— Хотя, в некоторых культурах смерть человека — это как повод для праздника.

Протоиерей М. Козлов

— Я бы сказал, что и для христианина в иных случаях кончина человека, прошедшего жизнь достойно, умершего так, как можно пожелать этому человеку, совершившего в жизни то, что должно совершить, является не трагедией, а тихой радостью проводов родного туда, где ты знаешь, что ему лучше для дорогого тебе человека. Поэтому это не только в иных культурных или религиозных традициях так. Это, я думаю, для каждой религиозной традиции, верующей в будущую жизнь, в воскресение, так. Но вернемся к нашей теме. То есть само по себе изменение эмоциональных состояний — это еще не означает того, что человек бывает одержим страстью уныния. Именно унынием как страстью, как поглощающим патологическим состоянием.

Т. Ларсен

— А давайте тогда и проведем некий (нрзб.).

Протоиерей М. Козлов

— А давайте сейчас. Я хочу отграничить еще и другую сторону с тем, чтобы потом мы потихонечку начали вычленять. Что, собственно, мы можем отнести к унынию? Вторая ситуация — это нам нужно провести границу между унынием как страстью и депрессией как…

В. Аверин

— Диагнозом.

Протоиерей М. Козлов

— …диагнозом. Психосоматическим состоянием, где без доктора уже не выкарабкаться на самом деле. Здесь тонкая граница. Иногда эти состояния могут смешиваться. Но, условно говоря, лечить человека, находящегося в состоянии депрессии аскетическими средствами от уныния, это иной случай будет вводить его в еще большую депрессию. Равно как и отрицать уныние как духовное состояние, сводя, как в некоторых современных школах психологии или психиатрии, все только к депрессии, то есть, отрицая элемент страсти, точно так же редуцировать человека до его психосоматики. То есть, фактически до его животного состояния. Итак, значит, нам нужно вычленить, что находится в середке – что уныние, именно как духовное нездоровье, не душевное нездоровье и, одновременно, не естественное эмоциональное состояние не вечной приподнятости, которое нас посещает. Вспомним молитву Ефрема Сирина, которая к другому посту относится, не к Успенскому, хотя, по каким-то старым типиконам, на самом деле должна читаться и Петровским, и Успенским постом: «Господи, дух праздности, уныния...» (потом речь идет о других страстях) «...не даждь мне». Вот, казалось бы…

В. Аверин

— В одном ряду.

Протоиерей М. Козлов

— В одном ряду. Какая связь между праздностью и унынием? Задам вопрос. Что такое праздность? В современном понимании.

Т. Ларсен

— Безделье.Р

Протоиерей М. Козлов

— Безделье. Есть еще версия?

В. Аверин

— Есть. Все равно это все «без-». Праздность — это отсутствие мысли, дела, какой-то работы. Неважно, душевной, умственной, духовной.

Т. Ларсен

— Не приносишь пользу никакую.

Протоиерей М. Козлов

— Да, ближе, ближе к изначальному смыслу слова. На самом деле «праздность» в славянском значении этого слова, соответствующем греческому оригиналу, означает «пустота», «ненаполненность». Скажем, славянское словосочетание «празден день благочестивых» — это значит «я пуст от дел благочестия». (нрзб.) благочестивыми делами. То, что я лишен их, я пуст дел благочестия. Так, праздность — это внутренняя пустота. Она действительно в некоторых случаях может, как в варианте с Обломовым, вырождаться в патологию ничегонеделания. Первое очевидно. Но второй случай не столь очевиден. Праздность может приводить — и здесь будет как раз граница (нрзб.) гиперактивность — человек, который внутренне пуст, ведет духовные работы внутри самого себя, убегать от этой пустоты может в гиперактивность.

В. Аверин

— Волнения внешние такие.

Протоиерей М. Козлов

— Постоянно в работу, в загруженность домашними делами.

Т. Ларсен

— В поиск удовольствий.

Протоиерей М. Козлов

— Сейчас, конечно, чаще всего в гаджеты и информационный поток, который непрестанно в тебя вливается. Только чтобы ни в коем случае не остаться сколько-нибудь надолго наедине со своими мыслями. Митрополит Сурожский Антоний уж давно, еще до эпохи гаджетов, в одной из проповедей говорил о том, что тяжелее всего современному человеку на 5-6 дней оказаться заключенным в больничной палате, где он лишен внешних информационных потоков. Где в силу каких-то обстоятельств он остается один на один сам с собой. Потому что оказывается, что там внутренняя пустота.

В. Аверин

— Это страшно, потому что как только ты оказываешься в такой ситуации, с неизбежностью ты вступаешь в диалог с самим собой. А тогда в этом диалоге, в котором сложнее всего врать, ты вынужден быть честен по отношению к самому себе. И тут, о, сколько ты сам…

Протоиерей М. Козлов

— Чего очень не хочется.

В. Аверин

— Да. Не хочется страшно. Обнаруживается эта самая внутренняя пустота. И эта внутренняя пустота часто и ведет к унынию.

Т. Ларсен

— То есть ее надо же чем-то заполнять.

Протоиерей М. Козлов

— Ее нужно чем-то заполнять. Повторю, она чаще всего заполняется гиперактивностью. И тут уже даже на медицинском уровне врачи подтвердят то, что сказал Иоанн Лествичник много веков назад о том, что тот, кто склонен к унынию, не преодолел страсть уныния, стремится к многообразному внешнему деланию. Чем угодно заниматься, но только не молиться, не быть с самим собой.

Т. Ларсен

— Как интересно. Ведь неслучайно, наверное, в молитве Ефрема Сирина, о которой вы говорили, праздность идет именно первым делом, потому что за ней следуют, как бы соответствуют все остальные.

Протоиерей М. Козлов

— С ней внутренне связано это состояние уныния. А потом, конечно, человек начинает видеть, что есть. И какие главные, как мне кажется… дискуссия, может быть, это спор… Но мне видятся две главные причины уныния современного человека, которые можно увидеть. Это, прежде всего, несоответствие жизни моим ожиданиям. Оно может проявляться в разных формах, но я не получаю от своей жизни того, что я хочу. В общениях с людьми, в социальной, профессиональной, личностной реализации, в том, какие мои дети, какая моя жена, какое мое окружение, какой город, как я живу, какое время, где я живу. На языке христианина ведь мы можем это назвать. Это, в конечном итоге, отказ от принятия той жизни, которую Бог тебе дает. Твоей жизни.

Т. Ларсен

— А вы знаете, здесь есть, у этой медали, обратная сторона. Потому что я очень часто как раз сталкиваюсь с унынием, которое у людей возникает по поводу того, что они не соответствуют той жизни, которая как-то преподается им эталонно СМИ, книгами, кинематографом…

В. Аверин

— Окружением…

Т. Ларсен

— Окружением, иконами стиля, звездами шоу-бизнеса и так далее и тому подобное. То есть, с одной стороны, я не доволен своей жизнью, но с другой стороны, моя жизнь и я никак не соответствуем тому прекрасному образу, который общество для себя создало и вознесло.

В. Аверин

— Крайняя точка — это знаменитое высказывание: «Если у тебя нет миллиарда, иди…»

Т. Ларсен

— Да.

В. Аверин

— И все, у кого нет миллиарда, задумались: «Может, действительно я… Ну, все, мое место там».

Протоиерей М. Козлов

— Собственно то, о чем вы сейчас сказали, это естественное следствие общества потребления. Общества, кардинальная установка которого подразумевает то, что «не мне хорошо на моей ступеньке, лестнице, на которой я нахожусь, и что я благочестив и доволен по слову апостола Павла, и что я пашу свой огородик, или вожу свой троллейбус, или пишу свою книжечку, у меня есть какой-то уклад жизни, который я буду оберегать, я не хочу менять». Это, кстати, не сейчас возникло. Позвольте очень короткий экскурс в историю. Когда в XVII веке во Франции в определенный момент возникла необходимость резко увеличить строительство флота — при Людовике XIV осваивались африканские колонии — то для этого потребовалось резко увеличить посадки конопли. Не с тем, о чем могли бы подумать наши современники, а для того, чтобы делать канаты. Правительство объявило крестьянам, что оно со следующего года увеличит закупочную цену на коноплю с тем, чтобы побудить крестьян увеличить эти посадки. И очень интересно разделилась Франция. Помните, наверное, по Дюма все знают: католики, гугеноты — тогда еще гугеноты составляли довольно значительную часть французского населения. И там, где было протестантское население, гугеты, они все выпололи остальное и посадили там в 5, 6, 10 раз больше конопли и продали ее. И становились богаче, богаче, богаче. А там, где было католическое население, то есть, в данном смысле не конфессионально даже — это отдельный разговор — а традиционно укорененной в средневековой культуре общества традиции, не подразумевавшей стремления перескакивать со ступеньки на ступеньку социальную, они посадили в 4 раза меньше. Потому что зачем мне сажать столько, если я сохранить свой жизненный статус могу, сажая в 4 раза меньше, получив те деньги, которые я привык получать.

Т. Ларсен

— Зачем напрягаться?

В. Аверин

— Меньшим трудом…

Протоиерей М. Козлов

— Здесь дело, вопрос даже не в труде, а в отсутствии стремления к повышению своего экономического, социального и иного статуса. Между прочим, это говорило… Да, конечно, это было, если по-марксистски или позитивистски рассуждать, плохо для развития там производственных или экономических отношений, Франция и Испания, благодаря этому, отстали на какой-то момент от протестантских стран, от Англии, Голландии, все это нам известно по экономической истории Нового времени. Но с духовной точки зрения это говорит о том, что люди жили в социуме, в который внутренне они были вписаны, из которого они не стремились вырваться. Тогда этому помогал социум. Сейчас он этому препятствует. И в данном случае, что на Западе, что у нас, какие бы не были внешние пропагандистские идеологические установки, на самом деле он, конечно, призывает все время социально, экономически перешагивать со ступеньки на ступеньку. Но если мы будем внутренне этому противостоять, плыть против течения, ну, и детей своих воспитывать плыть против течения, то мы будем бороться  с унынием. Мы будем себя учить, как побеждать уныние.

Т. Ларсен

— Это программа «Светлый вечер». В студии Тутта Ларсен, Владимир Аверин и наш гость протоиерей Максим Козлов. Получается, что то, о чем вы говорите, это то, чем мы всем больны, грубо говоря. Потому что если бы я повела себя, как французский католик, я никогда бы не уехала из поселка Хаджонково-Северный Донецкой области, не поступила бы на журфак и не стала бы Туттой Ларсен, грубо говоря. Я не могу сказать, что я к этому стремилась как-то нарочно, оно так получилось. Но вырваться оттуда, оказаться в Москве и уж точно на ступеньку, если не на целый лестничный пролет, выскочить вверх или куда-то в сторону мне хотелось очень сильно. А могла бы там остаться, копать грядки и все.

В. Аверин

— По-моему, это другое.

Протоиерей М. Козлов

— Мне кажется, это другое. Понятно, что и Ломоносову нужно было уйти из Холмогор для того, чтобы стать Ломоносовым. При том я понимаю дистанцию между Ломоносовым и любым из нас здесь находящимся.

В. Аверин

— Талант нельзя зарывать в землю (нрзб.).

Протоиерей М. Козлов

— Да, талант должен быть реализован. И эти, скажем так, социальные лифты были и в средневековом обществе. Патриарх Никон был из крестьян. И в данном случае одно другого не исключало, но…

В. Аверин

— Я прошу прощения…

Протоиерей М. Козлов

— Подождите секунду. Но Тутта Ларсен не стала бы заниматься пропагандой какой-нибудь отвратительной для того, чтобы перешагнуть на еще две ступеньки вверх, как множество коллег в журналистике стали заниматься.

В. Аверин

— То, о чем я хотел сказать. Потому что у нас с тобой тоже на самом деле есть выбор. И этот выбор мы с тобой делали и сделали на самом деле. Потому что иногда возникает работа за бешеные деньги. Но эта работа настолько не твоя и настолько противна твоим внутренним убеждениям, что ты за нее не берешься. Один из наших коллег, не буду его называть, сколько-то лет назад сказал, что когда тебе предлагают десятку евро в месяц, то все твои принципы уходят третий план. И отчасти его можно понять, а отчасти — нет. Потому что все равно: если у тебя эти принципы есть, то сколько бы тебе не предложили…

Т. Ларсен

— Мне предлагали квартиру в Москве.

В. Аверин

— Мне тоже… Мне чего только не предлагали!

Т. Ларсен

— Но дело не в этом.

В. Аверин

— Да, но мы же не пошли. Ни ты, ни я не пошли.

Т. Ларсен

— Но посмотрите, все равно…

В. Аверин

— Не потому, что мы лучше, чем человек, который это сказал…

Т. Ларсен

— Все равно, мы в нашей профессии так или иначе подстегиваемся принципами общества потребления, что ты должен реализоваться, состояться, быть успешен…

В. Аверин

— А здесь вот, извини, тоже, если можем…

Т. Ларсен

— И давай уж признаемся, Володя, что жаба нас душит периодически. И уныние нас находит, и еще ого-го какое! Потому что, с одной стороны, совесть, вроде бы, как бы, ты сохранил, а уровень жизни тебя твой все равно не устраивает.

В. Аверин

— И тут я тоже с тобой буду спорить. Потому что когда ты говоришь «жаба душит», зависть — нет. Вот честно скажу: в моей ситуации — нет. Я могу впадать в уныние по поводу собственных несовершенств. Или по поводу несовершенства общественно-политической системы. Но в смысле зависти — нет совершенно.

Т. Ларсен

— А меня душит, когда я вижу, как телеведущими становятся люди, которые вообще никогда в жизни не то, что этому не учились, например, а просто даже не могут фразу одну произнести.

В. Аверин

— Но с другой стороны, опять же это рецепт, который я повторяю, мне его подарил слушатель однажды в рамках интерактивной программы основного места работы: «А вы согласны поменять все на все?» И это уникальная формула. Она всегда работает. Как только «все на все» — нет, не готов! Нет, я не готов отказаться от своей жены, от своих друзей, от своего образа жизни, от того пусть, может быть, иллюзорного и хрупкого мира в душе, который у меня как-то установился. И он мне дорог на самом деле. Ради того, чтобы занять место этого телеведущего? Да никогда в жизни! Упаси, Господь!

Протоиерей М. Козлов

— Это всех зацепило.

(говорят одновременно)

Т. Ларсен

— Для меня на самом деле… Я глубоко убеждена, что ты просто, Володь, почти святой тогда. Уныние — это чувство, глубоко связанное с завистью.

Протоиерей М. Козлов

— Оно может быть связано с завистью, может. Но это, в конечном итоге, если мы вернемся к тому, что я сказал, с чего мы начали вместе говорить: зависть — это, опять же, неприятие своего положения в этом мире. Она может быть к людям, человек может завидовать собственным детям, которые будут жить в другое время, которые моложе. Он может завидовать человеку, который жил в XXI столетии, а «мне уже не досталось». Зависть может быть бессмысленной по сути дела. Как всякая страсть уже человеку настолько иной раз затмевает глаза, что он перестает видеть мир адекватно. Наступает аберрация духовного зрения. А так, да, я знал людей, которые отказывались перешагивать со ступеньки на ступеньку, при том уже переходить из среднего бизнеса в большой. Потому что уже понимали, что там начинают действовать такие законы, при которых этика отступает полностью. И сохранить себя как нравственного человека, как нравственное существо, будет уже невозможно. Они предпочитали даже уменьшиться, но не сделать следующего шага.

Т. Ларсен

— А вот, кстати, удивительно, смотрите: ведь зависть, гнев, жадность, злость — это чувства, которые человек испытывает с очень раннего возраста. Дети тоже этому подвержены. Но я никогда не видела ребенка, который бы впал в унынье. По крайней мере, ребенка  хотя бы с 7 до 10 лет.

Протоиерей М. Козлов

— Ребенок может огорчаться, ему может быть обидно, его справедливо или несправедливо наказали родители, он оказался в ситуации изгнанности от сверстников... Или еще какая-то… Его не взяли на футбол или еще что-нибудь… Но детской душе несвойственно это неприятие жизни. Он живет надеждой на то, что будет дальше. И вот здесь мы подходим к еще одной важной формуле, которую я бы хотел напомнить. У преподобного Петра Афонского, монаха, жившего на грани I-II тысячелетий на Святой горе, есть такое дивное определение: «Спасение обретается между страхом и надеждой». Между страхом — то, что я, вообще-то, так живу, что за это заслуживаю всякого наказания. И надеждой, что Бог милостив и это еще не конец. Даже мое нынешнее состояние — не конец. Есть возможность измениться. Если мы эту формулу посмотрим с отрицательной стороны, то, соответственно, путь к погибели тогда пролегает между гордостью и самонадеянностью. И унынием. Собственно, это маятник, который очень часто качается. Человек гордый точно так же способен унывать.

В. Аверин

— То есть уныние — это еще и такая безнадежность.

Протоиерей М. Козлов

— Да. Уныние — это отсутствие надежды на Бога. Отсутствие надежды, что Бог в твоей жизни реально действует. При этом, не умозрительно, не теистически как-то - что катится и, вроде, Он присматривает за этим миром, а в твоей жизни. Но при этом ты как бы понимаешь, что ты несешь ответственность за то, что ты тоже не должен вот так Его «Он все простит», как сейчас часто говорят. «Бог все простит, что ни делай» (нрзб.).

В. Аверин

— Грешим и каемся, грешим и каемся…

Протоиерей М. Козлов

— Иногда даже и не каемся как-то. Грешили мы, грешили, чего каяться? Этот страх и надежда как путь ко спасению и гордость и уныние или самонадеянность и уныние как путь к погибели… Есть некий антитез. У Силуана Афонского через тысячу лет после Петра Афонского, нашего почти современника, русского монаха прошлого века, есть такие удивительные слова, к унынию относящиеся. Он говорил: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». То есть помни о том, чего ты на самом деле заслуживаешь, и то, что ты о себе знаешь, но при этом не отчаивайся. Пусть это тебе не будет поводом опустить руки и сказать: «Ну, все. Теперь я клякса, которую нужно только ластиком стереть, и ничего никогда больше заслужить не могу». Эти слова просто, не знаю, как социальную рекламу нужно вешать.

В. Аверин

— Да. Но при этом вы же понимаете, что человек в известные короткие, кому повезет, или длинные, кому не повезет, периоды своей жизни, особенно, может быть, человек, застревающий на пороге Церкви, соотнося себя с принципами, заповедями, понимает, что он настолько уже натворил, что этот груз не протащить через этот порог. И вправду от этого впадает в уныние. От того, что все остальные туда заходят, у всех остальных, наверное, меньше, а я… Вот это — признать себя последним грешником. Вроде, ты себя и признаешь последним грешником, но от этого вместо радости и надежды как раз и возникает…

Т. Ларсен

— Еще хуже становится…

Протоиерей М. Козлов

— Да, еще хуже. Потому что делается нелепый вывод. А на самом деле вывод, внутренне не лишенный осознания себя особенным грешником. «Я такой грешник, которого и простить-то нельзя».

В. Аверин

— Гордыня?

Протоиерей М. Козлов

— «Я такой грешник, который и измениться-то не может, потому что это уже такой груз грехов…»

В. Аверин

— Я уникальный?

Протоиерей М. Козлов

— «…Что все, я не как все!» Вроде, человек и знает, может быть, читал Евангелие, по крайней мере, слышал о том, что Бог вообще сделал то, по сравнению с чем, что бы я ни сделал, неважно. Вот нет такого греха, который бы побеждал милосердие и долготерпение Божие. Нельзя сделать что-то, из чего покаянием было бы невозможно подняться. Вроде бы что-то такое даже человек, подходящий только к порогу Церкви, слышал хотя бы о христианстве, на крест смотрел, по телевизору хотя бы, в интернете что-то до него доходило. Но нет. Невозможно. Но за этим часто другое стоит: «Да не хочу я отказываться, по большому счету, от, ну, конечно, не всего, что я там наделал». Тут отвратительная вещь. Вот эти еще вторая, третья и четвертая…

В. Аверин

— Чертовски приятные! (смех)

Протоиерей М. Козлов

— «…Отвратительные, но приятные». Нового ничего нет. Блаженный Августин в «Исповеди» вспоминал, как он в молодые годы, как раз находясь на пороге церковного христианства, молился Богу примерно так: «Господи, сделай меня чистым, но только не теперь».

Т. Ларсен

— Ух-ты!

Протоиерей М. Козлов

— И он потом со стыдом десятилетия спустя вспоминал: «Да, я хочу спастись. Для этого, я понимаю, что нужно быть чистым, но не теперь. А теперь еще немножечко вот так…(нрзб.)»

В. Аверин

— А вот еще 150, а после этого спасаться.

Протоиерей М. Козлов

— Живем и веселимся, пока мы молоды. Vivimus ut bibamus.

Т. Ларсен

— Получается же, что если ты начинаешь более или менее соответствовать тому образу, который для тебя начертан, то есть ты начинаешь жить своей жизнью, ты входишь даже, может быть, в некий контрапункт со всем остальным обществом, в некий диссонанс. Потому что ты вдруг становишься довольным человеком, ты перестаешь рвать когти, ты перестаешь делать карьеру, к чему-то как-то отчаянно стремиться, как все вокруг, ты замедляешься и останавливаешься, а вокруг тебя все несутся.

В. Аверин

— Говорят: «Дурак». В лучшем случае: «Блаженный».

Т. Ларсен

— Да. Ты выпадаешь, перестаешь быть полноценным членом общества.

Протоиерей М. Козлов

— Во-первых, кажется, этот опыт, даже который вы сейчас описываете, скажем так, социально ограничен все же до какой-то степени. А если бы все же все общество было построено так, мы бы уже жили в аду. Мы…

В. Аверин

— Ваши коллеги так и говорят.

Т. Ларсен

— Только хотела сказать: есть немножко вообще-то! (смех)

Протоиерей М. Козлов

— Да, есть, но немножко. Все же не будем называть наше состояние совсем уже… Мы живем в Божием мире, поврежденном грехом, но тем не менее это Божий мир. И общество наше, так сказать…

Т. Ларсен

— В социальной сети это принято называть «адок». Еще не ад, но уже адок (смех).

Протоиерей М. Козлов

— Ну, социальные сети, может быть, были ближе к этому состоянию, как всякая виртуальность. Поскольку виртуальность есть нечто, надуманное человеком, а мир — это то, что нам дал Бог. И он получше социальных сетей к счастью. Люди живут, мы живем в этом мире. И не все так жестко ориентированы на перескакивание со ступеньки на ступеньку. Масса людей, для которых семья, муж и жена, дети, внутренний мир отношений важнее. Есть масса людей, которые, если не ради высоких религиозных принципов, то ради того, чтобы быть с родными ближе, откажутся от карьеры. Ну, разве вы не знаете таких женщин?

Т. Ларсен

— Да, мы знаем.

В. Аверин

— И таких мужчин.

Протоиерей М. Козлов

— И таких мужчин, которые не будут жить так, чтобы пять дней в неделю отсутствовать в семье, даже если он будет в пять раз больше зарабатывать при этом. По другим приоритетам люди выбирают те естественные ценности, которые, даже если они еще не церковные христиане, а несознательные верующие, тем не менее в душе у каждого от Бога есть. Это тот голос совести, который через естественное течение жизни о себе напоминает.

Т. Ларсен

— Прямо в точку. Я, правда, всегда перевожу все опять же на личный опыт. Мой муж из таких мужчин, которые как бы предпочитают сейчас семью любой карьере, но при этом, я так вижу, что он иногда на грани уныния. Потому что все общество противостоит, противоположные образы поставляют ему: «Мужик должен ходить забивать мамонта, а женщина должна сидеть дома и воспитывать детей и прочее-прочее-прочее, а если ты, мужик, сидишь дома и занимаешься детьми, то и уже и не мужик вроде как». И все. И человек унывает. Хотя, в принципе он абсолютно свои все мужские функции в семье выполняет, включая забой мамонта. Просто мамонт не такой крупный, как он мог бы быть.

Протоиерей М. Козлов

— А тут тогда еще одно, на мой взгляд, обстоятельство, которое мы должны учитывать по отношению к унынию так же, как ко всем другим страстям. У апостола Павла — я все сегодня чего-то цитаты привожу — «Дурные сообщества развращают добрые нравы». Переводя на современный язык, «с кем поведешься, о того и наберешься». Формируем нормальный круг общения. То есть людей, которых много и которые на самом деле живут по нормальным жизненным принципам, по здоровым нравственным установкам — первое. Второе: выключим телевизор. Один из современных способов избегания уныния: выключите телевизор! Это зомбоящик, он воспитывает ненависть, он приучает к лжи и двоемыслию, он приучает к тому, что ложные стандарты даже при том, что их не принимаешь, ты все время получаешь о них зрительную и аудиоинформацию. Зачем тебе видеть другую тетку, каких не бывает? Только потому, что она пьет какие-то капсулы, а у тебя есть родная жена, которая бывает, которая не пьет капсулы, которая родная жена, а не виртуальная тетка. Видеть бритого идиота на «Лексусе», который он меняет каждые полгода, когда есть родной муж на другом нормальном автомобиле, не «Лексусе», но он родной, с ним вы сегодня на дачу поедете или завтра на море.

Т. Ларсен

— Все, телевизор выключаем, а радио «Вера» оставляем включенным. Мы вернемся через буквально пару секунд.

Т. Ларсен

— Продолжаем разговор в «Светлом вечере» с нашим гостем, первым заместителем председателя Учебного комитета Московского Патриархата, настоятелем храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной, протоиреем Максимом Козловым.

В. Аверин

— И еще один аспект: вы все время, вначале особенно, когда говорили про уныние, про праздность, вы говорили «страсть, надо разделять, где страсть, а где не страсть». И в этом контексте слово «страсть» звучит явно с негативной коннотацией. Хотя для меня, например, если о ком-то «человек бесстрастный», то это скорее минус, чем плюс. Когда совсем уже отсутствие страстей, мы тогда по-разному понимаем эти понятия?

Протоиерей М. Козлов

— Слово «страсть» в данном случае как чрезвычайно полисемантичное в русском языке мы потребляем как такой terminus technicus — технический термин. Аскетически «страсть» — это такое духовно-патологическое состояние, при котором у человека происходит искажение реальности видения мира. То есть вещи незначимые, второстепенные, иерархически низшие начинают главенствовать и, как когда мы предмет видим в слишком близкой точке зрения, он в перспективе искажается, и нам кажется, что маленькое — большое и занимает собой весь мир, без него существовать невозможно, если оно почти весь мир этот не занимает, так и страсть — это такого рода искажение видения мира.

В. Аверин

— Но ведь вы сейчас говорите страстно. Вас же слушать интересно потому…

Протоиерей М. Козлов

— Я говорю…

Протоиерей М. Козлов и Т. Ларсен

— (Хором) Эмоционально! (Смеются.)

Протоиерей М. Козлов

— Эмоционально. Страстно — это если бы я тут сейчас взял стакан воды и вылил.

В. Аверин

— Так не надо!

Протоиерей М. Козлов

— А потом хлопнул бы его и сказал: «Вот ваше радио, понимаешь, о чем мы разговариваем?», топнул бы ногой. При этом не потому что даже сыграл бы это, как предположим, я думаю о тех людях, которые так делали перед экраном, а потому что реально не мог бы сдержаться. Мы бы поспорили, мы были не согласны друг с другом, я бы не смог… Это страсть гнева. А в других случаях это может быть страсть ревности. А страсть уныния — это когда…

Т. Ларсен

— Парадоксальное понятие «страсть уныния»…

Протоиерей М. Козлов

— Когда мы говорим с вами, вроде, нам интересно. Нас как бы эта тема вместе поддерживает. А один из нас сидит, и ему все равно плохо. Все равно мысли его, как только прерывается диалог, возвращаются к ощущению того, что «все не так, ребята». Или когда он выйдет из этой аудитории, и вот эта приподнятость, которую достигают за счет общения с собеседником, его тут же покинет. И он ничего с этим не может сделать. Это уже страсть, конечно.

В. Аверин

— И еще. Знаете, отец Максим, меня в жизни преследует такое счастье, которое я для себя формулирую следующим образом: «радостно верующий человек». И это я встречаю периодически у всяких людей, из которых вправду исходит свет. Они не священники, они просто миряне.

Протоиерей М. Козлов

— Хорошее добавление. Справедливое.

В. Аверин

— И несколько раз мне встречались такие люди, которые во мне утверждали и некую перспективу, и надежду в том числе. Радостно верующие люди. Почему я их замечаю, почему я их вычленяю? Потому что равно встречаю, может быть, в большем количестве, людей… Такие, знаете, печальные всегда, малоэмоциональные или безэмоциональные. Условно, такие, знаете, девушки в платочках. Я сейчас понимаю, что это все в кавычках… Протоиерей М. Козлов

— Да, некая нарицательность.

В. Аверин

— Некая нарицательность такая. И вот она с таким вот бесстрастным, безэмоциональным лицом, ничего не отражается, у нее печальные глаза. И как будто бы она тем самым, ну, или он — равно, утверждает, что верующий человек, воцерковленный человек, должен быть таким. А с виду это выглядит как раз, как унывающие люди. Печальные люди. И тогда, опять же, во мне как в человеке, который скорее присматривается ко всему этому, чем еще разделяет, возникает убеждение, что основная масса — это как раз люди, которые с печалью верят.

Протоиерей М. Козлов

— Соглашусь, но перед тем, как согласиться и дать какой-то комментарий к этим девицам печального образа и молодым людям с немытым хвостом сзади головы, все же сначала скажу о другом. У Аввы Дорофея есть рассказ о двух… Авва Дорофей — это монашеский писатель, классик монашеской письменности при самом ее начале. Наряду с Иоанном Лествичником это азбука православной аскетики, духовности. Рассказ о двух образах покаяния. Два монаха — может быть даже, это притча, не факт, что это были реальные люди, а может, реальные люди — в некой древней обители, уйдя в Александрию, в город, одинаково пали, нарушили свой монашеский обет. Оба, тем не менее, вернулись в монастырь, потому что, хотя они пали, но не настолько, чтобы махнуть рукой и начать жить по-светски. Рассказали о своем падении… Понятно, в чем оно состояло в Александрии. Собор монастырских опытных монахов определил каждому год на покаяние, запереть его в келью, определить определенные молитвы, псалмопение, труд, на очень жесткой диете, как бы сейчас сказали. И, главное, чтобы с ним год никто не общался. Только передавали им еду и все. А так, каждому дать год на покаяние. Через год приходят, открывают дверь к первому, видят его изможденным, плачущим. Спрашивают: «Брат, чем ты занимался?» — «Год я плакал о своем падении, о своем согрешении, о том, чего я лишился, проведя до того десятилетия в монастыре, страшась будущей участи». Открывают дверь ко второму. Видят его веселым, радостным…

В. Аверин

— Розовощеким красавцем (смех).

Протоиерей М. Козлов

— …Тоже с молитвой, но с блеском в глазах. «А ты чем занимался?» — «А я этот год благодарил Бога за то, что Он не дал мне погибнуть до конца, и вернул в обитель, и дал возможность покаяться». И тогда было рассуждение между старцами обители о том, чье покаяние правильнее. И решили, что и тот, и другой путь равновозможны. И у того покаяние, примиряющее его с Богом, и у этого благодарное покаяние, примиряющее его с Богом.

В. Аверин

— Это то, о чем вы говорили: «Между страхом и надеждой». Вот здесь олицетворение страха и надежды.

Протоиерей М. Козлов

— Каждый явил пример. Поэтому не будем так огульно. Просто иной раз в силу некоего несовпадения действительно с виртуально-телевизионной картинкой современного человека, как она рисуется, так сразу тоже в душе своей проявлять неприятие по отношению к тем церковным людям, которые являют в том числе и в образе своем несколько внешне иной образ свидетельства о христианстве и иное восприятие Бога, мира, жизни и прочее. Но сказав это, конечно, не могу не согласиться и с тем, что в ваших словах много правды. И что, действительно, может быть, это некая отчасти наша национальная болезнь. А может быть, болезнь нового времени. Потому что сейчас, когда бывая в других православных странах, в Греции или у арабов православных, у румын, в Грузии, видишь, что там это не в такой степени и по-другому присутствует.

В. Аверин

— Еще у Пушкина: «А проще русская тоска».

Протоиерей М. Козлов

— Наша религиозность иной раз какая-то на уровне болезни, сводящаяся к такому тоскливому исполнению долга. «Я должен вычитывать молитвенные правила, я должен ходить на службы, мне нельзя того-то». То есть, когда церковная жизнь воспринимается как система запретов, которые с разной степенью успешности или неуспешности я исполняю, но это как-то нерадостно. Чтобы нецерковным людям было понятно, бывает такое восприятие семейной жизни. То есть «мне с этой теткой, конечно, жить, и я как человек ответственный и честный буду верен и пронесу это до конца, но радости от этого никакой нету».

В. Аверин

— «Это я все для будущей жизни страдаю, для того, чтобы там, да…»

Протоиерей М. Козлов

— Или: «Я просто человек, у которого есть же ответственность перед семьей, детьми, собственной совестью и дальше», — скажет нецерковный человек. В то время как церковная жизнь — это не система запретов, а это прежде всего утверждение в положительном. И тут мы переходим к тому, как с унынием-то бороться. Общий принцип по отношению ко всем страстям и добродетелям: для того, чтобы победить страсть — это говорит нам наша аскетическая традиция именами многих подвижников благочестия — нужно не только проявлять усердие в борьбе с внешними и внутренними проявлениями этой страсти в себе, но и утверждаться в противоположной ей добродетели. А противоположная унынию добродетель какая?

В. Аверин

— Надежда.

Протоиерей М. Козлов

— Надежда. Совершенно верно.

В. Аверин

— То есть не только с симптоматикой бороться.

Протоиерей М. Козлов

— Да, безусловно, нужно здоровые клетки в себе выращивать, если развивать тот же медицинский образ. Замещать раковые здоровыми, которые бы… Не пустое место нужно оставлять. Надежда выращивается разными способами. Но для христианина, для человека, который уже в какой-то хотя бы мере поверил в Бога, надежда невозможна без молитвы. Собственно, надежда — это есть некое соединение упования, что то, о чем я прошу, небессмысленно и я не в колодец кидаю эти слова, с опытом того, как это осуществляется не теоретически в жизни великих святых тысячу лет назад, а моей жизни сейчас и сегодня. И выращивание в себе этой надежды помогает бороться с унынием.

В. Аверин

— У нас сегодня в гостях первый заместитель председателя Учебного комитета Московского Патриархата, настоятель храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной, протоирей Максим Козлов. Продолжим. Отец Максим, вы только что говорили о том, как взращивать в себе надежду как противоядие, может быть. Но вот смотрите: для того, чтобы человек это начал делать, он должен осознать в себе уныние как грех, как страсть и, может быть, действительно, опять возвращаясь к началу разговора, провести границу между своей реакцией на внешние раздражители, такой переменчивой, и тем, что уже становится такой разъедающей страстью уныния. И с этим прийти, например, на исповедь своему духовнику. Как человеку разобраться, как человеку провести границу?

Протоиерей М. Козлов

— Один из способов мы уже по сути дела обозначили: останьтесь наедине с собой, приобретите навык пребывания наедине с собой желательно ежедневно хотя бы на 20 минут — полчаса и еще более желательно хотя бы несколько раз в год какими-то интервалами на сутки, на двое лишить тебя внешних раздражителей, информационных потоков и прочее. Почти в жизни каждого человека это возможно. Полчаса каждый день — простой способ. Но доезжая домой после работы, если вы едете на машине, поставьте ее, квартал обойти, выключив при этом телефон и просто глазея по сторонам на вывески.

Или то же самое делать перед сном. Для верующего человека это лучший способ подготовиться к тому, чтобы читать вечерние молитвенные правила. Вот если так помолчать перед Богом… Ну, хорошо, полчаса вздохнули — много. Но 15-20 минут хотя бы так помолчать, отсекшись внешних попечений, всякое житейское отложив попечение. Кормящей маме очень трудно.

Т. Ларсен

— Я даже не об этом, понимаете…

В. Аверин

— Я готов погулять с собакой…

(говорят одновременно)

Т. Ларсен

— Нет, я вздыхаю не об этом. Я вздыхаю о том, что ты, такой пройдешься полквартала с выключенным телефоном, уложишь свои мысли по полочкам, успокоишься, тишины внутри себя дождешься, заходишь, а тебя жена начинает рассказывать про то, как она сегодня «искала сыр, не нашла, а детское питание просроченное купила, а бабушка сегодня ходила, а ей там рассказали в поликлинике, что ограничили ввоз этих самых каких-то медикаментов…» И все, вся твоя…

В. Аверин

— И не все!

Т. Ларсен

— И все твое спокойствие в тартарары!

Протоиерей М. Козлов

— Я не согласен. Потому что, если ты зашел сам (нрзб.) ощущение «как мне было непросто с шефом, как не сложилась переписка на работе, как завтра мне делать кучу самых дел» и столкнулся с этим ее рассказом, и оба устали, оба раздражены, и произошел некий взрыв, при том, что два человека друг друга любят и эта встреча должна быть совсем другой. Но если хотя бы один, а в идеале двое, перед тем, как встретиться вот так, хотя бы несколько минут помолчали перед Богом, то встреча произойдет уже совсем по-другому. Даже уже некая подушка безопасности создается, тамбур некоторый. Даже и с этой точки зрения нормализации, улучшения, повышения качества наших внутренних отношений, это будет очень полезно, что в свою очередь будет помогать бороться с унынием, потому что ничто так не повергает в уныние, как семейные неурядицы.

Т. Ларсен

— Я пытаюсь найти какой-то достойный аналог литературный, какой-то эвфемизм, но у меня не получается. Словосочетание «здоровый пофигизм» — это… Володя, помоги! Ты старше и мудрее, образованней меня. «Здоровый…» Что это может быть? «Здоровое…»

В. Аверин

— Антитезу знаю: «скорбное бесчувствие».

Т. Ларсен

— Почему «скорбное»? (кричит)

Протоиерей М. Козлов

— Возьмем из понятного, из мультфильма. Это то, что называется «акуна матата».

Т. Ларсен

— Да! Да!

В. Аверин

— Вот да, кстати, да!

Т. Ларсен

— Это православному христианину не вредно в себе культивировать отчасти такое состояние?

Протоиерей М. Козлов

— Знаете, здоровый… Ну, хорошо, я все же буду говорить (нрзб.). Вот песенка «Акуна матата» — хорошая песня, как и мультфильм хороший про Царя-льва. Однако, вот в чем дело. Подобного рода состояние не проходит, как правило, проверки серьезными испытаниями.

Т. Ларсен

— Я придумала: «осознанное неведение». Когда ты знаешь, что есть какая-то неприятность, и намеренно отказываешься о ней думать.

Протоиерей М. Козлов

— Да. И это полезно по отношению к раздражителям низшего уровня. Низкого и среднего уровня. Но только этим ограничиться, только вот такого рода: «А что, я по этой жизни порхаю», это в каком-то смысле не подготовить себя к тем ситуациям, когда будет серьезное испытание, когда действительно есть не только повод, но и, может быть, причина впасть в уныние. В жизни каждого человека хотя бы несколько раз такого рода катаклизмы случаются. Будь то от естественных катаклизмов (потеря близких) до других каких-то жизненных коллизий: принципиальных разочарований, предательства, измены, еще каких-то. Когда тут уже не попоешь «Акуна матата». И поэтому я согласен: на уровне такого ежедневного восприятия…

Т. Ларсен

— Бытового…

Протоиерей М. Козлов

— …»Ну, да, ну, подрезали». Ну, можно так, а можно «дай дорогу дураку»  в конце концов. Можно взъяриться. Так лучше отнестись спокойно, чем взъяриться, безусловно. Но не нужно только этим ограничиваться.

В. Аверин

— Знаете, сегодня удивительным образом… Я же человек, который действительно пожил, но сегодня так отчетливо разделил вашу мысль относительно того, что противоположность унынию — это надежда. Потому что все, что угодно я мог себе изобретать по этому поводу и самые разные рецепты выдумывать, как бороться с этим унынием, а сейчас, оглядываясь на те периоды своей жизни, когда действительно были поводы для уныния, я понимаю, что была надежда, условно, на родителей, друзей, любимую. Все время возникала какая-то надежда, которая вытаскивала из этого всего. Если есть, глобально скажем так, надежда на Бога, которая присутствует все время в вашей жизни, тогда это действительно тот якорь, за который можно держаться. Но это же когда мы оглядываемся, смотрим на этот процесс глобально. Но каждую минуту, в тот момент, когда тебя накрывает…

Протоиерей М. Козлов

— И отсюда опять возвращаемся назад. Я постараюсь актуализировать применительно, как мне это видится, болезни нашей эпохи. Гиперактивность, которая как раз не дает возможность этого внутреннего сосредоточения. Потому что, как надеяться гиперактивному человеку? Ему некогда! Это тоже некая ловушка лукавого. Он живет от темы до темы, от повода до повода. Сознательно не давая себе углубляться сколько-нибудь в свою жизнь. Вот еще одно существенное замечание, помощь в борьбе с унынием: чтобы не унывать, нужно жить несколько глубже. Жизнь должна находиться на уровне глубже социальных раздражителей или внешних связанностей.

В. Аверин

— Новостных выпусков.

Протоиерей М. Козлов

— Вот обратите внимание: какое распространение именно в нашем XX, XXI веке получило такое, можно сказать, заболевание, можно сказать, состояние, как старческий маразм.

Т. Ларсен

— Угу.

Протоиерей М. Козлов

— Я, как всякий священник, видел много пожилых, престарелых людей, которые в этом состоянии находятся. Но я фактически не видел священников, монахов, крупных, серьезных ученых, действительных не по букве, а по роду занятий…

В. Аверин

— Дирижеров…

Протоиерей М. Козлов

— …которые бы находились в состоянии старческого маразма. У них могли быть выпадения памяти, еще что-то, но деструкции нравственного, волевого начала не происходило. А почему так распространен старческий маразм? Потому что этого аскетического усилия, духовного усилия по выращиванию внутреннего человека, по углублению в себя, человек XX-го столетия в значительной мере был лишен. Ну, и XXI-го тоже в значительной мере лишен. И когда отпадают внешнесоциальные побуждения к существованию — выращивание детей, внуков, работа, социализация — то оказывается, что…

В. Аверин

— Пустота.

Протоиерей М. Козлов

— …Праздность. Ничего нет. И тут иной раз Господь через этот маразм уберегает милостью человека от уныния и отчаяния. Потому что вот тут уже действительно часто грани уныния и отчаяния.

Т. Ларсен

— Слушайте, опять же какая-то парадоксальная ситуация вырисовывается, потому что человек, который находится в каком-то бодром, приподнятом, радостном состоянии, в себя углубиться не способен. Ведь человек в себя начинает углубляться, когда ему плохо.

В. Аверин

— Нет.

Т. Ларсен

— А когда нам как следует…

Протоиерей М. Козлов

— А вот мы приводили, рассказывали, мы только что же говорили о…

Т. Ларсен

— Когда нам как следует плохо, мы хорошие пишем стихи. Это же кто-то сказал из талантливых поэтов.

В. Аверин

— Нет.

Т. Ларсен

— И части… Ну, я не знаю, у меня так.

Протоиерей М. Козлов

— Нет, радость — это все же не идиотическое состояние «хохочу по любому поводу, мне палец показали — я хохочу».

В. Аверин

— Радость — это как раз от внутренней наполненности.

Протоиерей М. Козлов

— Хорошо, человек переживает… возьмем нам общий опыт… радость Пасхального богослужения. Но это же не поверхностно, это не оттого, что бегают по церкви и кричат. Это оттого, что мне вдруг… я глубже ощущаю то, во что верю. Потому что я прикоснулся к тому, что Бог наш действительно воскрес и я в этом Его воскресении не чужой. Я в иных случаях понимаю это головой: Пасхальные ночи я переживаю своим существом, разве это поверхностнее?

Т. Ларсен

— Нет. Но ведь неслучайно же говорят: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Очень часто ты слышишь: «Чтобы начать всплывать, надо достигнуть дна». То есть чтобы понять, что такое уныние и чем оно отличается от радости, ты должен хотя бы раз в это по самые уши погрузиться с макушкой.

Протоиерей М. Козлов

— Нет, упаси Бог! Чтобы достигнуть дна… Это говорят врачи тяжелобольным, что «вам уже так плохо, что хуже не будет и дальше уже вы можете вскрывать».

Т. Ларсен

— «Ночь особенно темна перед рассветом».

Протоиерей М. Козлов

— Это все, скажем так, психологические, пасторские и литературные утешения в иных случаях. Нормально никто из нас не скажет просто собственному ребенку, что «знаешь, голубчик, чтобы тебе приобрести чистоту жизни, ты давай сначала испытай…»

В. Аверин

— Все грехи тяжкие.

(общий смех)

Протоиерей М. Козлов

— «Все грехи тяжкие, потом оттолкнешься и всплывешь». Нам же понятно, что мы любимому человеку такого никогда не пожелаем. То же самое и с унынием, чего желать-то состояния на уровне с самоубийством, чтобы потом «всплывешь и будешь радостен и бодр тогда»? Упаси Бог.

Т. Ларсен

— А все-таки как тогда ребенку объяснить действительно, что такое уныние? И какую прививку ему заложить в самом юном возрасте?

В. Аверин

— (нрзб.) В подростковом возрасте много.

Протоиерей М. Козлов

— Посмотри, дочка или сынок, какой я сегодня пришел.

В. Аверин

— Так вот это — уныние.

Протоиерей М. Козлов

— Как я говорил: «Если ты не хочешь таким быть, то запомни это как следует, а вот теперь я тебе расскажу, чем можно заполнить свою душу, чтобы таким, как ты меня сегодня видел, ты никогда не мог оказаться».

В. Аверин

— Но ведь вправду это проблема. Потому что ребенок до 7-8-9 лет не знает уныния. А среди подростков… и я вспоминаю себя: вот уж, где я был в унынии, это как раз, когда прыщи, гормональные всплески…

Т. Ларсен

— Когда подружка по парте увела у тебя парня.

В. Аверин

— Все, что угодно.

Протоиерей М. Козлов

— Потому что именно в подростковом возрасте, а не в младенческо-детском — то, что «infant»  называется по-английски — начинается развитие личностное, автономное от родительской традиции и прочее. И тут-то как раз нужно насколько хватает нашей родительской любви, мудрости и просто жизни помочь приобрести внутреннее наполнение жизни. Как раз подросток-то может оказаться максимально пустым. То есть сосуд уже есть, а наполнится он модой, скоропреходящими, от недели к неделе меняющимися взглядами, всякой дурью, о том, о чем мы говорим, когда сбиваются молодые люди до кучи, то худшие берут верх и, собственно, это то, что показывают по телевизору. В этот момент как раз и наша родительская задача — не то, что специально лечить от уныния, но просто дать наполнение жизни.

В. Аверин

— Наполнять.

Протоиерей М. Козлов

— И тогда ему, простите, некогда будет. Я знаю молодого человека, который ничем не отличался выдающимся, которому случайно… В детстве получилось так, что он стал учить латынь и греческий. Ему некогда было унывать. Я знаю, что когда мы учились на классическом отделении филфака, нам некогда было заниматься дурью, потому что у нас было дело. А учившиеся на русском часто дурью маялись, в том числе студенческо-юношескими комплексами, потому что у них было слишком много этого пустого. Вообще, чем больше внутренней и внешней работы, тем меньше шансов для уныния.

Т. Ларсен

— Все, отдаю старшенького в кадетский корпус. (смех) Шутка, шутка, Володя, не пугайся.

Протоиерей М. Козлов

— Тема для еще одной передачи, действительно.

В. Аверин

— Да, да, да.

Т. Ларсен

— Спасибо большое. О детях обязательно надо будет поговорить. Но не в этот раз. Спасибо огромное. У нас в гостях был первый заместитель председателя Учебного комитета Московского Патриархата, настоятель храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной, протоирей Максим Козлов. И здесь тоже были я, Тутта Ларсен…

В. Аверин

— Я, Владимир Аверин. Спасибо вам большое!

Протоиерей М. Козлов

— Ну, а я закончу словами апостола Павла: «Всегда радуйтесь непрестанно, молитесь и за все благодарите». И это не шутка.

Т. Ларсен

— Спасибо!