Поделиться
У нас в гостях был Виктор Рябчиков — пианист, сооснователь общества М.И. Глинки в Москве, почетный член берлинского общества Глинки, доцент Академии хорового искусства имени В.С. Попова.
Мы говорили о пути нашего гостя к вере и о том, какую роль в этом сыграла музыка.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
И. Цуканов
—Добрый вечер, дорогие друзья! «Вечер воскресенья» на радио ВЕРА. Как обычно, в это время у микрофона Кира Лаврентьева.
К.Лаврентьева
—Добрый вечер.
И. Цуканов
—И диакон Игорь Цуканов. И сегодня, как впрочем и всегда по воскресеньям, у нас очень интересный гость, с которым мы говорим на тему «Христианин в обществе». Так получилось, что у нас за всю историю передачи было не очень много музыкантов, а вот сегодня то самое счастливое исключение, когда у нас в гостях музыкант, человек, всю свою жизнь посвятивший музыке, Виктор Иванович Рябчиков, пианист, сооснователь общества имени Михаила Глинки, почётный член Берлинского общества Глинки, преподаватель, доцент Академии хорового искусства имени Попова в Москве. Виктор Иванович, добрый вечер.
В. Рябчиков
—Добрый вечер.
К.Лаврентьева
—Всё очень с Глинкой связано, почему так, Виктор Иванович?
В. Рябчиков
—Ну да, знаете, это такая любовь моя, потому что, когда я слышу Глинку, у меня всегда мурашки по коже. Это что-то особенное, удивительное просто до сих пор, хотя я записал все произведения Глинки для фортепиано. А когда идут оперы, так вообще... Я помню, была трансляция оперы «Иван Сусанин или Жизнь за царя», и просто мне до слёз хотелось в этом тоже участвовать, но, к сожалению, опера — это уже не моя стихия, я могу быть только концертмейстером, и то, концертмейстеры, к сожалению, тоже на сцене не появляются.
И. Цуканов
—Вы как-то сказали, что Глинка в музыке — это то же самое, что Пушкин в литературе.
В. Рябчиков
—В общем, так оно и есть, потому что нельзя сказать, что, как только появился Глинка, появилась русская музыка. Безусловно, она существовала ещё и до Глинки: был Бортнянский, был Хандошкин, был Алябьев, старше его они были, был отец Лев Степанович Гурилёв, которого называли «русским Бетховеном» — кстати, он и родился в один год с Бетховеном, в 1770-й — он был крепостным графа Владимира Орлова, младшего из братьев Орловых. У него как раз было имение Отрада под Москвой, недалеко от Чеховского Мелехова. И, кстати, я делал на радио «Радонеж» такие небольшие передачи, где рассказывал о Гурилёве, о Бортнянском, о сыне — Александре Гурилёве, авторе многих романсов, об Алябьеве, в общем, о периоде до Глинки. Также, как и до Пушкина были поэты — Карамзин, Державин, Тредиаковский, но Пушкин упорядочил их, то же самое сделал и Глинка. Он свёл, его мечта была свести западную фугу с русской народной музыкой. Этого он и добивался. Для этого он и поехал в своё время в Берлин учиться. Будучи уже знаменитым композитором, он поехал учиться, он не считал себя великим. Хотя его оперы выставлялись и считалось, что с его опер нужно вести отсчёт. Хотя до этого были оперы, например, «Аскольдова могила» и «Веста». Потом было много опер и балетов у Алябьева, которые сейчас, к сожалению, не ставятся, может быть, потому что их просто не могут найти, я не знаю, честно говоря.
И. Цуканов
—А как вы открыли для себя Глинку, как это случилось?
В. Рябчиков
—Вы знаете, я даже сам не знаю, как. Во-первых, я хотел бы сказать о том, что нашему поколению очень повезло в том, что постоянно работало радио. И на радио очень много хорошего было. Были прекрасные радиоспектакли, где вы, за счёт интонации актёров, вы представляли и костюмы, и декорации, вы всё видели по интонированию, роли в них играли великие актёры. К сожалению, сейчас это богатство палитры интонационной — некоторые критики на Западе называли меня «маэстро нюансов» — мне кажется, благодарить надо вот эти радиоспектакли, они развивали какую-то тонкость чувств, потому что каждое чувство имеет свой запах, свой темп, свой цвет, свой вкус, и каждое слово можно сделать особенным — в этом актёр и велик, это и есть искусство интерпретации. К сожалению, сейчас в театрах я вижу только две интонации: либо они шепчут так, что ничего не поймёшь, либо кричат так, что аж уши закладывает. К сожалению. Я всё-таки думаю, что это не уйдёт, это убить невозможно, потому что для этого надо убить человека. Всё к этому идёт, в общем-то, стараются убить человека с его чувствами и сделать машину, но, вы знаете, пока вот это есть, в этом есть надежда. И, потом пели прекрасные арии из опер постоянно, помните, был даже такой «Витя Малеев в школе и дома», или у кого-то из писателей, как мальчик делает уроки, а ро радио идут романсы и постоянно скрещиваются с задачами, которые он решает. И потом были прекрасные эстрадные певцы: была Майя Кристалинская с её необыкновенной интонационной тонкостью, я молчу про Бернеса, про Шульженко. В общем, я считаю, что радио воспитывало вкус к хорошему. И нашему поколению повезло, потому что это осталось с нами на всю жизнь. Я очень благодарен радио за такую его миссию. Жаль, что телевидение перебивает сейчас весь вкус.
К.Лаврентьева
—Виктор Иванович, смотрите, какая история получается. Очень часто, когда разговариваешь с музыкантами, интересуешься их жизнью, ты видишь, что родители этих музыкантов сами хоть как-то были склонны или хоть как-то участвовали в музыкальном процессе, а у вас, получается, родители — не музыканты.
В. Рябчиков
—У меня есть сестра, которая, я должен сказать, очень хорошо меня воспитывала. Я воспитан в том, чтобы твоя жизнь и твоя жизнедеятельность не мешала другим, не мешай другим, думай о других прежде, чем о себе. Сейчас другая этика, по-моему, сейчас главное, чтобы тебе было хорошо, а что остальные — не важно. Нас воспитывали по-другому. Недавно я ехал в автобусе, вошёл мужчина, у которого в наушниках очень громко играла музыка — плохие наушники, видимо. И женщина ему сделала замечание: либо сделать музыку тише, либо сменить наушники. На что он ответил, что это — её проблемы, ему хорошо, а остальное его не волнует. Представить такое в наше время, конечно, было очень сложно. Но я как-то всё время ухожу и ухожу от ответа. Так вот, сестра моя решила научиться немного играть на пианино. И у неё был частный педагог — такая старенькая бабушка уже, которая между тем, как варила что-то в трёх кастрюлях, успевала делать какие-то замечания. Как в Одессе совершенно. Я родился и жил в Ташкенте, в моём детском саду был карантин, и она стала брать меня с собой. И эта учительница заметила сестре: вы знаете, у вашего мальчика есть слух, а сейчас только что открылась школа имени Глиера, отведите его туда, может быть, его возьмут. Ну, и у меня мама повела, меня прослушали, был хороший слух, и меня взяли на скрипку. Четыре года я занимался на скрипке, первые два года у меня были хорошие успехи, но потом было не очень хорошо, и меня хотели выгнать за профнепригодность, но там была одна женщина-педагог — Зоя Михайловна Боярова, Царствие ей Небесное, она вела у нас ритмику — бывшая балерина, она меня как-то очень любила, и она настояла, чтобы меня перевели на фортепиано. Она говорила, что всё время видит, как я сижу, бренчу на фортепиано и распеваю какие-то романсы. Вот, так получилось, что я с пятого класса стал пианистом.
И. Цуканов
—"Вечер воскресенья" на радио ВЕРА, дорогие друзья. Сегодня у нас в гостях Виктор Иванович Рябчиков, пианист, сооснователь общества имени Михаила Глинки, почётный член Берлинского общества Глинки, преподаватель, доцент Академии хорового искусства имени Попова в Москве. У микрофона Кира Лаврентьева и я, диакон Игорь Цуканов.
К.Лаврентьева
—Виктор Иванович, ваша цитата, если позволите. «Лучше всего музыку слушают не профессионалы, профессионалы слушают ошибки, а простым слушателям важно, чтобы задевали струнки. Струнки задеваются у людей, у которых большой жизненный опыт, либо у тонко чувствующих людей, в том числе, молодых.» Скажите, пожалуйста, кто сейчас чаще всего приходит в консерватории, кто чаще всего приходит в концертные залы?
В. Рябчиков
—Знаете, сейчас, как мне показалось, омолодилась публика — то есть, есть какая-то радостная тенденция — но на Западе наоборот, я вот в Англии играл последние семь лет на фестивалях в городе Чичестер, недалеко от Лондона. Чичестерцы вообще считают, что в Англии есть только полтора города — Чичестер и половина Лондона, его центр. Потому что этот фестиваль основал лорд Соливье — когда-то это был театральный фестиваль, но потом он стал музыкальным — и там, в основном, я играю в главном зале кафедрального собора, там собираются около семисот человек, и, в основном, это люди старше шестидесяти лет. Они приходят, как-то там меньше молодёжи, а у нас я заметил, в последнее время молодёжи больше.
К.Лаврентьева
—Вы как-то объясняли это для себя?
В. Рябчиков
—Не знаю, может быть, молодёжь стала больше интересоваться музыкой. Во-первых, очень любят барокко, а через барокко они потихонечку переходят уже и к романтической музыке, потому что романтическая музыка требует — вот я заметил, что молодёжь хорошо слушает и воспринимает либо музыку барокко, либо современную, потому что им это как-то понятно — романтическую музыку не понимают. У них нет, может быть, той палитры чувств, которая нужна, чтобы вникнуть в неё, либо они просто мало её слушают. В общем, я не думал над этой темой. Ходят на то, что знакомо. Извиняюсь, я ещё не ответил на вопрос: как я пришёл к Глинке. У меня такое ощущение, что я пришёл к Глинке и, вообще, к русской музыке через немецкий романтизм. Я перечитал в своё время всего Амадея Гофмана, я считаю, что лучше него про музыку никто не писал, потому что он очень возвышенно как-то пишет, очень увлечённо, очень романтично, с пламенным вдохновением, я бы сказал, он пишет о музыке. Потом были песни Шуберта, песни Гурилёва, Варламова, тот же Глинка, и я даже не знаю, как это случилось, наверное, с того момента, как я купил книгу, в которой были все фортепианные сочинения Глинки. И вот, он у меня появился, и я потихоньку стал оттуда что-то играть, внезапно заметив нечто необычное. Раньше считалось, что фортепианные сочинения Глинки — это для детей, для школы, но всё куда интереснее. Во-первых, там много очень трудного, потому что Глинка был виртуоз, и его секстет играют только пианисты, обладающие совершенной техникой, потому что по-другому это не сыграть. И многие его блестящие вариации требуют очень хорошей техники. Я играл Глинку наравне с Листом, Шопеном, Рахманиновым, Бетховеном. И Глинка не терялся на их фоне, напротив, люди просили его сыграть. Часто на вопрос, что привезти им в следующий раз, они просили сыграть им Глинку и русскую музыку. Ко мне подходили шведы и говорили, что я открываю им сердца через музыку. Люди они закрытые, но через музыку их сердца открываются. Я очень горжусь тем, что, когда я в Швейцарии играл концерт, ко мне подошли два человека: один — чех, другой — поляк, и они сказали, что не любят русских, но после моего концерта будут относиться к ним немного по-другому. Наверное, они считали или им внушили, что русские — это недостойные люди, второй или третий сорт. Я, кстати, много ездил по разным странам, я побывал в 28 странах — то ли потому, что я никогда не унижался и не говорил, как у них всё замечательно никогда. Я удивился тому, что они не знают библейских сюжетов, я иду в музей — и все картины им объясняю. Они удивляются, откуда я это знаю. Я спрашиваю их, не читали ли они Библию, не знают ли они библейских сюжетов, ведь каждое воскресенье они ходят в церковь? Не знают. Оставим это на совести их миссионеров и пасторов. Нет, они приходят в Церковь, попоют там псалмы — и всё, а открыть и почитать Библию, узнать сюжеты, которые изображены на картинах художников, очень многие не знают. У нас сейчас тоже многие не знают.
И. Цуканов
—А как случилось ваше знакомство с храмом? Это произошло в Ташкенте или ещё раньше?
В. Рябчиков
—Ну, мама меня в детстве крестила, причём, как она мне рассказывала, что я болел очень сильно, и врачи сказали, что я могу умереть. Она уснула, во сне ей явился старец с белой бородой, который держал меня и сказал ей, что я буду жить. Она проснулась и увидела, что я начал дышать, она позвала врачей. Ну, мама, по крайней мере, мне так рассказывала, такое приснилось ей. Я не думаю, что это нечто особое. Но у меня был ещё один такой интересный мистический случай. Мои друзья из Петербурга приехали и захотели посмотреть Введенское кладбище. Это было осенью 2015-го года или весной 2016-го — не важно. Там, кстати, Джон Филд похоронен, надо сказать, приехал из Финляндии в Москву вместе со своим учителем Клементи и остался в России, он был по натуре совершенно русским, он был чуть-чуть Обломовым. Каждую субботу к нему выстраивались в очередь соотечественники, потому что он всем помогал и давал деньги. У него были очень дорогие уроки — один урок стоил 25 рублей и бутылку шампанского. Шампанское было обязательно, потому что, когда ученик плохо играл, он утешался шампанским. Он был очень интересным человеком, и многих наших деятелей, которые являются как бы потомками его школы, обучил искусству фортепианному. Основным учеником его был Дюбюк, у Дюбюка учились Балакирев и Зверев, у Зверева — Скрябин и Рахманинов, потом у него учился Герке, у Герке учились Мусоргский и Чайковский, Гурилёв- сын учился, Алябьев, мама Льва Толстого училась у Филда — Толстой позднее напишет об этом. Вот, и, в общем, я сам никогда не видел его могилы. Я взял искусственные тюльпаны, мы нашли его могилу, я поставил цветы, смотрю и говорю ни с того ни с сего: вот лежит он здесь, бедный, хоть бы кто принёс на его могилу родной ирландской земли! Если я когда-нибудь буду в Ирландии, я привезу ему землю. Но у меня в Ирландии не было никаких ангажементов и даже никаких знакомых. Ну, сказал я и ушёл. И вдруг, через два месяца мне в интернете приходит приглашение в Ирландию. Ну, раз сказал — надо отвечать за свои слова. Но я как раз в Англии был, я заехал потом в Ирландию, с этого началось. И потом я неожиданно организовал даже конкурс имени Джона Филда в 2017-м году прошёл первый конкурс, в 2020-м — второй конкурс, потом начался ковид, и третий конкурс я провёл онлайн уже в Дубне — не в Ирландии, а в России. В этом году юбилей Джона Филда, ему 240 лет со дня рождения, мы думали провести его в Ирландии, но сейчас такая ситуация в мире, что не до конкурсов. Поэтому, откладывается четвёртый конкурс пока откладывается на неопределённый срок. Но землю тогда я привёз, обещание своё выполнил. Правда, я не мог взять её с того места, где он жил, потому что этот дом снесли — это Голд-Лейн. Но напротив стоит церковь Святого Патрика, где, кстати, 30 лет служил Джонатан Свифт. Я откопал немного земли из-под роз, собрал в мешочек и привёз с собой, высыпал на могилке.
К.Лаврентьева
—Виктор Иванович, у нас пришло время для музыкальной паузы. Скажите, пожалуйста, что бы вы нам сегодня хотели дать послушать?
В. Рябчиков
—Ну, поскольку мы про Глинку говорили... По времени, конечно, нельзя дать какое-то большое произведение, но можно дать вариации Михаила Ивановича Глинки на русскую народную песню «Среди долины ровной».
К.Лаврентьева
—Спасибо огромное, мы прослушали вариации, предложенные нам сегодня нашим гостем Виктором Ивановичем Рябчиковым, пианистом, сооснователем общества имени Михаила Глинки, почётным членом Берлинского общества Глинки, доцентом Академии хорового искусства имени Попова. У микрофона диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева, мы вернёмся через несколько секунд.
И. Цуканов
—Добрый вечер ещё раз, дорогие друзья. У микрофона Кира Лаврентьева и диакон Игорь Цуканов, «Вечер воскресенья» на радио ВЕРА. И мы продолжаем разговор с Виктором Ивановичем Рябчиковым, пианистом, сооснователем общества имени Михаила Глинки, почётным членом Берлинского общества Глинки, преподавателем и доцентом Академии хорового искусства имени Попова. Виктор Иванович, я как раз хотел вас спросить немного про вашу преподавательскую деятельность. Вы ведь уже много лет работаете со студентами: что меняется в тех ребятах, которые приходят учиться в Академию хорового искусства? Есть какие-то тенденции, которые вы наблюдаете?
В. Рябчиков
—Да, я уже упоминал, что, если в конце 1990-х, когда я пришёл, я спокойно давал романтические произведения Бетховена, Шуберта или Шопена — и, кстати, играли их лучше гораздо, поскольку я не специальное фортепиано преподаю, а общее фортепиано для дирижёров-хоровиков и хористов, конечно, уровень чуть пониже, чем у пианистов в консерватории, но, надо сказать, что в конце 1990-х — начале 2000-х уровень был гораздо выше. Сейчас романтические произведения как-то не понимают, более понимают и охотнее играют современные.
И. Цуканов
—А современные — это что? Начиная с кого?
В. Рябчиков
—Начиная с французской шестёрки, предположим, с Прокофьева, Шостакович, конечно, композиторы сегодняшнего дня: Десятников, Сильвестров, Денисов. А, например, того же Глинку, Гурилёва или Алябьева, то, чем я занимаюсь, сыграть не могут, трудно, потому что вклад несколько отличается. Если здесь надо вложить только математическую точность, акценты, контрастность и эффекты — и этого достаточно, в современной музыке гораздо легче добиться эффекта, чем играя романтическую музыку. В романтической музыке нужно дать душу, нужно дать сердце. Я иногда спрашиваю своих учеников, чем они занимаются, каким искусством? Они на меня глазами хлопают, я им отвечаю, что они занимаются искусством звука. Очень многое передаётся через звуковые волны. Почему один музыкант играет или поёт — и все в восторге, плачут или хлопают, ладоши сбивают. А другой музыкант играет — и все сидят и думают: скорее бы он закончил.
К.Лаврентьева
—Про это, кстати, был мой следующий вопрос. Я всё время задаюсь этим вопросом. Ведь ту же самую шестую симфонию Шостаковича или второй фортепианный концерт Рахманинова или лунную сонату Бетховена можно сыграть вообще по разному. Мы знаем её в исполнении такого пианиста, а вот это произведение в исполнении такого пианиста — и люди, они как-то склоняются внутренне к определённым исполнителям. От чего это зависит, Виктор Иванович? Это ведь не только техника и профессионализм, это же и что-то ещё?
В. Рябчиков
—Они склоняются к тем, кто ближе. Дело в том, что когда я какое-то произведение exe, я думаю: почему композитор именно этот аккорд сделал или почему именно здесь поставил акцент? Я хочу найти это. Это также, как работа актёра над ролью. Он думает: почему здесь пауза, где лучше поставить цезуру — здесь или здесь, какое слово сделать основным, потому что может смысл поменяться. И, если я всё это пережил, если я всё это представил чуть ли не в красках, не в запахах, тогда я являюсь сотворцом, это уже моя плоть и кровь, как говорится. И, хочу я или не хочу, но через звуки это всё передаётся: то, что я наработал, всю эту информацию воспринимают другие люди. Некоторые люди не могут её воспринять, потому что они не на тех волнах, либо есть резонанс этой длинной волны, либо нет. Я раньше очень удивлялся и думал: почему же этому человеку не понравилось, как я сыграл: все в экстазе, а он — нет. У него настройка была другая. А некоторым я говорю: вы играете — и у вас пустота идёт. У вас нет той работы, которая наполнила бы смыслом эти волны. Поэтому вас слушать невыносимо, и думаешь: когда же это закончится? Именно поэтому. Когда идёт информация через звук, тогда вы получаете что-то. Если нет никакой информации, если это не пережито, как вы можете что-то почувствовать? Конечно, пустота.
И. Цуканов
—Виктор Иванович, то, что вы говорите, интересно коррелирует, например, со словами преподобного Паисия Святогорца о том, что монах или любой человек, который молится Богу, он тоже должен выйти на некую частоту, как радисты. У меня такой вопрос к вам: вас крестили в детстве, это понятно, но потом, наверное, у вас был ещё путь к Церкви и к вере, это же всё не автоматически происходит после Крещения, как правило. Вот, именно это ваше увлечение музыкой, ваше тонкое чувствование материи музыкальной, оно как-то помогло вам прийти к вере, познакомиться с Богом?
В. Рябчиков
—Начнём с того, что, как правило, западные композиторы не все были верующими, но русские композиторы все были верующими, все ходили в Церковь. Михаил Иванович Глинка очень любил с детства рисовать храмы. Его дед построил церковь, сам ездил на богомолье в Тихвин, и очень любил Новоспасское, как и Глинка писал — моё милое Новоспасское, которое я очень рекомендую посетить. Там природа вроде бы такая же, и в то же время там какая-то милота разлита, там река Десна, и там он построил церковь в честь Тихвинской Божией Матери, дед Михаила Глинки. Этот собор стоит, там сейчас служит отец Николай, если он сейчас меня слышит, я передаю ему большой привет, как и всем сотрудникам музея Новоспасское, который я очень люблю. Давно не был, надо бы, конечно, их посетить, и ч всем очень советую съездить. Это под Смоленском, там недалеко, кстати, и Хмелита, несколько километров.
К.Лаврентьева
—То есть, получается на ваш приход к вере, фактически, повлияли композиторы, и тут через музыку всё.
В. Рябчиков
—Я как-то не задумывался над этим. Я просто понял, что в наше время умный человек не может быть неверующим. Если он неверующий, значит, он в чём-то неумный просто, он чего-то ещё не понял. У меня тоже были какие-то чудеса: мне, например, Матронушка помогла три раза, я к ней ходил и просил — если бы не она, я бы не получил квартиру, честно говоря. Так что, вот так оно получилось.
К.Лаврентьева
—Это всё равно вопрос внимательности, кто-то попросил — и забыл,
И. Цуканов
—Если просишь, и потом получаешь, то вряд ли забудешь. Но всё равно нужна какая-то внимательность, чтобы всё это замечать.
В. Рябчиков
—Знаете, я бы сказал, что в каком-то смысле к вере меня привели люди. Потому что, когда мне сказали, что во время моих отъездов за меня молится весь приход той церкви, которую посещал Суворов. Это рядом с церковью, в которой венчался Пушкин — храм Фёдора Стратилата. Они, оказывается,каждый день, когда я уезжал на какие-нибудь гастроли, священник в храме Феодора Студита, где покойный отец Всеволод Чаплин служил, каждый день обо мне вспоминал и поминал меня. А после такого, хочешь-не хочешь — уверуешь. Поэтому, я считаю, что я немного избалован вниманием и любовью.
И. Цуканов
—Вот, это ваше служение, которым вы занимаетесь каждый день, как вы соотносите его с христианской жизнью: что такое быть музыкантом и быть пианистом, что такое выступать с концертами, именно с точки зрения верующего человека, на ваш взгляд? То есть, чем вы делитесь с людьми?
В. Рябчиков
—Вот именно, что делюсь тем, что меня зацепило. В интернете выложено много песенных роликов в исполнении монаха Авеля. Вы знаете, я бы сказал, что он очень неплохо играет. И кое-что просто замечательно звучит у него. И это не потому, что он хочет как-то прославиться. Я думаю, он хочет поделиться вот этой красотой так же, как художники. Вот почему художники начинают рисовать? Они видят эту Божественную красоту, они хотят её остановить, они хотят её показать другим — они рисуют картины. Вот в этом, наверное, смысл — делиться опытом красоты.
И. Цуканов
—Но это, получается, такое Божественное дело, потому что Господь сотворил мир из желания поделиться той радостью и той красотой, в которой Он Сам пребывает.
В. Рябчиков
—Всё потому, что, когда мы что-то творим, даже готовим обед, из желания порадовать кого-то, поделиться радостью — всё, во что мы вкладываем душу, получится, с помощью Божией.
К.Лаврентьева
—"Вечер воскресенья" на радио ВЕРА. И я напоминаю, что сегодня с нами в студии Виктор Иванович Рябчиков, пианист, сооснователь общества имени Михаила Ивановича Глинки в Москве, почётный член Берлинского общества Глинки, преподаватель и доцент Академии хорового искусства имени Попова. У микрофона диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Знаете, Виктор Иванович, а я вот про детей хотела спросить. Сейчас такая хорошая тенденция появилась у родителей современных: отдавать детей в музыкальные школы, в школы искусств, и, слава Богу, хорошо, что условия для этого создаются. Я знаю, что, благодаря национальному проекту «Культура» обновляют детские школы искусств. Сейчас уже порядка 505 школ отремонтировали, и более тысячи учебных заведений получили инструменты. Я этому живой свидетель, потому что у нас был выбор: в какую музыкальную школу пойти. Кстати, сейчас мои дети ходят в школу Глиера, а вы нам перед программой сказали, что вы — зять Глиера. Виктор Иванович, я вот о чём хочу спросить: что, на ваш взгляд, даёт детям это музыкальное развитие? Потому что вы сами прошли этот путь от А до Я, и дальше?
В. Рябчиков
—Во-первых, игра на фортепиано развивает координацию, потому что одновременно работают оба полушария. Очень много движений, правая рука в одном направлении играет, левая — в другом, ещё и педали надо нажимать, ещё и слушать всё это! Это же сколько рецепторов задействовано! Поэтому, эоо, конечно, очень полезно, недаром музыка с Древней Греции считалась обязательным предметом для хорошего, приличного воспитания. И поэтому, в общем-то, все приличные люди всегда учили своих детей музыке, и сейчас стараются делать то же самое. Другое дело, какому ребёнку как повезёт, к какому педагогу попадёт, потому что есть очень злые педагоги, которые ненавидят музыку и ненавидят этих детей, и бедный ребёнок попадает к такому педагогу. Поэтому, конечно, это очень трудно. Хотя Глинку отец избивал, и Бетховена, кстати, тоже в чёрном теле держали, и вот, пожалуйста, выросли. Но это вопреки, и это лишний раз подтверждает общее правило, что, конечно, когда попадаешь к умному педагогу. Я всегда говорю: заразить можно, только если ты сам болеешь. Вот, если ты чем-то болеешь, ты можешь заразить других, показать им эту красоту. И потом, дети — они же сразу любят видеть результат. Вот, когда я был маленьким, я очень любил подметать, и когда меня спрашивали, кем я хотел бы стать, я отвечал, что хотел бы стать дворником. Кстати, какой-то период жизни я дворником поработал, был период такой сложный? Почему? Потому что мусор раз подмёл — и всё чисто, сразу виден результат. А фортепиано: пока ты выучишь то и это, сколько времени должно пройти, и у самого ребёнка появляется интерес только тогда, когда он сам уже начинает что—то уметь, когда он видит какой-то результат. И вот этот важный период от момента, когда он ничего ещё не умеет до момента, когда он уже начинает что-то уметь — вот в этот очень важный период дай Бог, конечно, каждому человеку хорошего учителя и наставника, потому что это очень важно.
И. Цуканов
—У меня несколько странный, может быть, вопрос. Как не потерять эту любовь к музыке? Вы сказали, что, когда вы слышите Глинку, у вас до сих пор сердце замирает, но при этом вы Глинку играете всю жизнь, большую её часть. Как не потерять ощущение этого первого знакомства и трепета?
В. Рябчиков
—Вот, это сложно, конечно. Потому что я, например, вальс «Фантазия» Глинки, который он написал для фортепиано, а позже сделал оркестровую редакцию, я играл раз 500, если не больше, но каждый раз я должен играть его так, словно играю его впервые. Так и с актёрами, которые играют роль, выходят в тысячный раз на сцену, и им нужно сыграть как в первый раз. Для этого нужно уметь удивляться? Я умею удивляться до сих пор, может быть, потому, что я, честно признаюсь, очень люблю читать сказки до сих пор. У меня целый шкаф с книгами стоит, и там есть сказочный уголок, как я его называю, а в нём — сказки всех времён и всех народов, я иногда что-нибудь возьму и просто пролистаю, потому что что хорошо в сказках? Они всегда хорошо кончаются, добро побеждает зло. Это успокаивает. И я , например, Бажова очень люблю. Я спрашиваю часто своих студентов, читали ли они «Малахитовую шкатулку». Многие не читали — и я советую им прочитать. Один тз студентов пришёл и фукал, мол, дурацкий текст. Я спросил его, не понял ли он красоту языка, которым это написано, на что он ответил, что никакой красоты там нет, какие-то корявые слова. Я был потрясён просто. Не знаю, тут всегда проблема в том, что нужно вчитаться, как и в музыку, наверное, нужно вслушаться. Но красоту языка Тургенева, красоту языка... я уже молчу про Пушкина, у наших поэтов, у Гайдара очень красивый язык, между прочим — особенный и сразу узнаваемый, у Паустовского язык красивый, у других писателей, у Гоголя — ну, это же наслаждение просто, когда вы погружаетесь в язык как в тёплое море. Я не знаю, может быть, нужно больше сказок детям читать?!
К.Лаврентьева
—Чтобы слух привыкал и настраивался. А литературный язык и классическая музыка — они всегда рядом идут, рука об руку. Много опер на сказочные сюжеты: у того же Глинки, у Римского-Корсакова. Вы знаете, я как раз хотела вас спросить: Виктор Иванович, скажите, пожалуйста, как вы думаете, как молодым людям прививать любовь к музыке? Вы сами уже ответили мне на этот вопрос. И я вспоминаю: у меня родители — мы убираем дома, просто моем дом, и они ненавязчиво включают Шопена. Ну, а я знать не знаю, мне восемь лет, что Шопен, что не Шопен, а в итоге это стало потребностью, я начала его узнавать, потом ещё и ещё, Дебюсси там, Рахманинов и другие. Постепенно у тебя появляются любимые произведения, ты начинаешь тянуться к каким-то вещам, разные жизненные этапы ты сквозь эту музыку проходишь, то есть, это же очень важно.
В. Рябчиков
—А потом, понимаете, люди же так устроены, что мы любим только то, что мы знаем. Если мы чего-то не знаем — нам это и не нужно. А если мы что-то знаем... Вот, я вспоминаю, в Швеции я играл концерт, и мне написала девочка, которую привели на этот концерт чуть ли не силком, она панкерша такая, и она написала, что сидела и слушала, но внезапно будто попала под потоки воды, которая смыла с неё всё, и у неё полились слёзы. Вот, она немного узнала, что это не страшно, и в следующий раз сможет попасть на кого-нибудь другого. Правда, она может попасть на кого-то, кто ещё не прошёл весь этот сложный путь сотворчества, не насытил эти звуки и вибрации своими переживаниями, своими мыслями, своими какими-то образами, и тогда сидишь и думаешь: Господи, когда же это закончится? Чтобы похлопать и скорее уйти. Есть очень известные музыканты, но я их слушаю, и мне это ничего не даёт: красивый звук, очень технично, но это мертво, нет никакой информации для сердца и для души.
И. Цуканов
—Виктор Иванович, спасибо вам огромное за эту сегодняшнюю беседу, мы тоже как будто искупались в тёплом море. У нас есть время, чтобы послушать ещё одно произведение. Скажите о нём пару слов, если можно.
В. Рябчиков
—Ну, поскольку я здесь говорил про Филда и про Дюбюка. Дюбюк — ученик Филда, и вся московская школа фортепианная через Филда, Дюбюка и Михаила Глинку началась. Поэтому, объединив это всё, Дюбюк сделал такую обработку известного романса, второго романса, который получил большую популярность, романса Михаила Глинки «Не искушай меня без нужды». Послушайте эту обработку. Значит, Михаил Иванович Глинка, Александр Иванович Дюбюк сделал обработку романса «Не искушай меня без нужды».
И. Цуканов
—Благодарим Виктора Ивановича за такой замечательный разговор и напоминаем вам, что сегодня мы общались с Виктором Ивановичем Рябчиковым, пианистом, сооснователем общества имени Михаила Ивановича Глинки, почётным членом Берлинского общества Глинки, преподавателем и доцентом Академии хорового искусства имени Попова. У микрофона была Кира Лаврентьева и диакон Игорь Цуканов. И мы прощаемся с вами до следующего воскресенья и слушаем романс «Не искушай меня без нужды» в исполнении Виктора Ивановича Рябчикова.
К.Лаврентьева
—Спасибо вам большое. До свидания.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
